Билет №12, тема 6Билет №12, тема 6
1. М!Кусланд предает Алистера, вынуждая самоубиться об Архидемона. Ради трона, ради идеалов - на усмотрение автора.
2. Некоторые персонажи ДАО и ДА2 посещали Серо. Кто бы из ДАИ мог его посетить, зачем, и как он унес оттуда ноги? Додайте что угодно про Серо, расцелую!
3. Один из высокопоставленных персонажей-политиков — тайный, но активно действующий Бен-хазрат. Разоблачите его, или пусть он действует на благо Кун (тайм-лайн пост-Чужак)
4. Самый худший кошмар Соласа: эванурисы очнулись вместе с ним и находятся рядом, в Скайхолде. Сон это или нет - на выбор автора) H+
5. Инквизиции приходится использовать Дориана как настоящего некроманта — воскрешать мертвецов для допроса. В какой-то момент что-то крупно идет не так.
6. Иногда людские страсти и пороки становятся страшнее Мора и войны.
Название: «Ферелденские псы»
Автор: некто в маске с клювом
Пейринг/Персонажи: оригинальные в количестве
Категория: джен
Жанр: хоррор
Рейтинг: R
Размер: ~ 8400 слов
Содержание: Говорят, рыщет в округе что-то. То ли моровая тварь, то ли демон в зверином обличье, то ли человек, что в пса превращается. Слышал о таком?
Публикация на фикбуке: url
Солнце опускалось за рваную кромку невысоких холмов, простиравшуюся докуда хватало глаз. Холодные долины южного Ферелдена, ещё не перешедшие в Дикие Земли Коркари но уже помрачневшие и будто съёжившиеся от такого соседства, выглядели так же тускло и безрадостно, как и последние несколько дней. Только странной формы камень, сломанным зубом торчавший посреди бурой долины, как-то выделялся среди блеклого пейзажа, невольно притягивая к себе взгляд.
Рослый всадник на кауром жеребце надвинул капюшон, укрываясь от несильного, но леденящего ветра, отдающего едва уловимым запахом южных болот, и тронул коня дальше. Дикий, безрадостный край. Клирики сказали бы, что подобное тянется к подобному, и зло недаром плодится в такой земле. Всадник встречал слишком много демонов в белокаменных дворцах благословенной Неварры, чтобы всерьёз воспринимать такие рассуждения. Злу всё равно, где являться — именно потому его надо быть готовым разглядеть всюду.
Камень, как и следовало ожидать, оказался путевым — если можно было назвать путями сходящиеся к нему слабо натоптанные тропки. Что было менее ожидаемо, так это то, что у подножия глыбы сидела, обхватив обеими руками согнутые колени, человеческая на первый взгляд фигура. Даром что с ног до головы укутанный в тряпьё, сидящий походил на окоченелого — не мудрено, на таком-то ветру — и неподвижность это только подтверждала. Всадник, однако же, дожил до своих лет не потому, что доверял первому впечатлению. Повинуясь короткому жесту, верный Сангвин перехватил копьё, двинул коня вперёд и, чуть наклонившись вбок, ткнул фигуру древком.
Сидящий вскинул голову, оглядывая троих всадников, и неловко поднялся на ноги. За вычетом первого взгляда, поднимать глаза выше конского брюха он не пытался — похоже, местный владетель сумел-таки вколотить в ферелденских крестьян подобающее почтение — но и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что красотой он не отличался. Было что-то неправильное в линии тяжёлых челюстей; в том, как брови нависали над маленькими глазами. Впрочем, дюжина поколений кровосмешения и не такое с людьми делала.
— Ваши милости, — нерешительно произнёс человек глухим, гортанным голосом.
— На чьей мы земле? — спокойно спросил всадник.
— Как же... его милости барона, — отозвался человек, всё ещё буравя взглядом стремена.
Сангвин фыркнул, ещё раз несильно стукнул древком по пустой крестьянской голове и вернулся на положенное место справа и позади господина. Всадник и сам понял свой просчёт, едва закончив последнее слово. Этот деревенщина в жизни дальше нескольких лиг от родной хибары не отходил — для него что соседнее владение, что Чёрный Город. Барон — он барон и есть. Скажите ещё, что их больше одного на свете.
— Барон де Бреге? — уточнил он.
— Ну да, как же, его милость Брегей, они и есть, — закивал оборванец.
— Как добраться до его замка?
— Так это же, — человек неопределённо махнул рукой в сторону заходящего солнца, — тропкой на закат, там-то оно за холмами и есть, господское-то жильё.
Всадник хмыкнул и окинул смерда ещё одним оценивающим взглядом. Засаду на такой местности не вдруг устроишь, так что в логовище разбойников эти указания их вряд ли заведут, но этот ведь и из одной вредности соврёт — недорого возьмёт.
— Проводишь, — бросил он привычно властным тоном.
Сангвин что-то сказал Гаскару на своём, и оба рассмеялись. Не было нужды владеть ривейнским, чтобы понять, что их развеселило. Оборванец, сидя выглядевший высоким, в полный рост оказался на удивление коротконог — оруженосцев явно забавляла идея того, как он будет угоняться за конями.
Что ж, обойдутся и без зрелища. Загонять ни коней, ни нежданного провожатого всадник не собирался — шаг задал такой, что тот поспевал, хоть и не без труда. Тем более, что и расспросить его не мешало б.
— А что ты, добрый человек, делал к вечеру один, да у путевого камня? — поинтересовался всадник.
— Так это, ваша милость, — не поднимая глаз отозвался тот, меряя землю не по ногам широкими шагами, — пришлые-то заимку нашу пограбили, я один утёк. К родне, вон, шёл, у Гнилого Брода, так за день не дойти — а под камнем-то хоть ветер не дует.
— Пришлые?
— Южаки, ваша милость, — ответил смерд. — Больно много их нонче.
Хасинды, значит. Походило на правду — он и сам слышал, что те в последнее время распоясались.
— Скверное время, ваша милость, — продолжил местный. — Земля сердится. Не одна напасть, так другая.
Всадник навострил ухо.
— Напасти, говоришь? — проронил он. — Слышал и я о таких. Говорят, рыщет в округе что-то. То ли моровая тварь, то ли демон в зверином обличье, то ли человек, что в пса превращается. Слышал о таком?
Провожатый остановился и, наклонив голову набок, недоверчиво поднял взгляд. Всадник придержал коня и небрежно перебросил плащ набок. На выцветшей ткани красовался пламенеющий меч.
— Я — Бальдер ван Шверхорст, рыцарь-храмовник. Именем Церкви повелеваю: говори.
Оборванец опустил взгляд и, возобновляя шаг, медленно покачал головой.
— Слышал много, ваша милость, но никогда такого не видел.
Собеседником смерд был не лучшим, но и обманщиком не оказался — за ближней грядой показался замок. Удивить фортификатора тут было бы нечем — деревянная стена в два роста, опоясывающая на верхушке холма достаточно места для полудюжины зданий, да одинокая оборонительная башня посередине. Для здешних мест, впрочем, и такое сойдёт — чай, хасинды катапультами ещё не обзавелись. И службу, похоже, несли исправно — стоило им перевалить холм и спуститься в долину, как в крепостце протрубил рог, и на стенах обозначилось неясное глазу шевеление.
— Стой! — проревел хриплый голос, когда они приблизились на сотню шагов. — Кто такие?
Бальдер взмахом руки остановил оруженосцев и проехал вперёд ещё несколько шагов.
— Бальдер ван Шверхорст из Неварры, рыцарь-храмовник. Твой господин должен ожидать меня, если получил моё послание.
Какое-то время из замка не доносилось ни звука — как водится, дружинники шушукались, не желая брать на себя ответственность — но спустя какое-то время тот же голос предложил подъезжать к воротам. Вблизи крепостца оказалась ничуть не дружелюбней, чем с расстояния — нетёсаные брёвна, оплывший вал, да явно угадывающиеся арбалеты в щелях нависших над воротами бойниц.
— Его милость барон де Бреге вас привечает, — продолжил всё тот же бесплотный голос. — Твоя милость с товарищами пусть проезжают, троим добрым путникам место найдётся.
— Нас четверо, — отозвался Бальдер, не трогаясь с места.
— Смерд в поле переночует, — ответствовал голос. — Грязерылых пускать не велено.
— Он нас проводил, — не уступал Бальдер. — Грешно не пустить человека на ночлег в такое время.
— Отмолю, — фыркнуло из сторожки. — Только твоя милость с товарищами.
— А что если, — усмехнулся Бальдер, — я бы и его назвал не провожатым, а товарищем?
— Бросай, твоя милость, — откликнулся голос. — Этого как ни назови — сразу местного видно. У них тут у всех хари будто с псиной из одного помёта.
Бальдер удовлетворённо кивнул и махнул рукой в знак согласия. Что ж, баронские дружинники и впрямь службой не пренебрегают. Полезно знать.
Невысокие створки — в самый раз проскакать конному, чтоб мозги на притолоке не оставить — распахнулись, позволяя короткой кавалькаде прогарцевать через мост по одному в ряд. Створки тут же сомкнулись за спиной последнего всадника, и тяжёлый брус лёг в упоры засова с надёжным деревянным стуком.
Храмовник?! Создатель милостивый, храмовник! Этого только не хватало. На самый что ни на есть грёбаный край света сбежал — но нет, и тут ведь...
Ну, спокойней. Успокойся и подумай. То, что он здесь появился — ещё не знает, что по твою душу.
Да-да. Само собой. Что с того, что сюда вдруг заявился храмовник со свитой. У нас тут путешественников пятачок за пучок — дорожка-то торная, жизнь бьёт ключом, просто центр, мать её, торговли...
Ну! Соберись, тряпка! Пустоши — место дикое. Может, за каким-нибудь хасиндским шаманом. Может, на демона охотится. Как бы то ни было, паниковать толку нет. Наблюдай. Думай. Понимай. И прекрати, наконец, трястись!
Эдгар медленно выдохнул и подождал несколько мгновений, пытаясь успокоить стук разошедшегося сердца. Говорят, в Круге преподают всякие медитативные техники — очистить разум, расслабить тело, всё прочее. Ему бы не помешало.
Что-то ткнулось ему в ногу. Эдгар вздрогнул и опустил взгляд, но, завидев источник беспокойства, расслабился. Тибо — явно недовольный, что хозяин мешкает, прежде, чем вести его на ужин — напоминал о своих нуждах, прилежно слюнявя штанину. Эдгар невольно усмехнулся и почесал лохматую рыжую голову, едва достававшую ему до колена. Пёс, умильно сверкая глазами, не преминул лизнуть хозяйскую ладонь. Знакомое шершавое прикосновение успокаивало.
Ну вот. Так-то лучше. Тридцать лет как-то справлялись — значит, и сегодня как-нибудь выберемся. Думай. Понимай. Понимание — это власть.
Торопливо вытерев ладонь о штаны, он потряс головой, взъерошил волосы, и, постаравшись принять в меру рассеянный мир, подобающий книжнику чуть не от мира сего, зашагал к трапезной.
Несмотря даже на новоприбывших, обширная комната смотрелась пустовато. Как ни крути, трое путников — не то же, что три дюжины дружинников и челядинцев. Не то чтобы обычный гомон был ему сильно по сердцу, но в нём хоть затеряться было бы легче. Ну да ничего, завтра должны вернуться, как закончат хасиндов гонять.
— Эдгар, мой лекарь, — пророкотал барон со своего со своего высокого кресла посреди стола. От взгляда Эдгара не укрылось, как при лове «лекарь» де Бреге чуть поджал губы. Скверно — ну что же, господское неудовольствие сейчас не самая большая из проблем.
Гость смерил его спокойным, проницательным взглядом, на который Эдгар ответил сдержанным полупоклоном. Какие бы там способности ни были у храмовников, он по опыту знал — нюхом они магов не чуют. Значит, достаточно самому не сплоховать.
— Бальдер ван Шверхорст, рыцарь Церкви, — кивнул в ответ храмовник. В отличие от жилистого, узкоплечего барона, его плечистой фигуре звучный голос подходил как нельзя лучше. — Не ожидал встретить здесь учёного человека.
— Мы ищем крупицы мудрости там, где Создателю угодно их послать, — пробормотал Эдгар, надеясь, что выдержал правильный градус смущения перед важным гостем, почтившим своим вниманием их глушь.
— Поистине так, — согласился рыцарь, не своя с него глаз. — Но порой поиски мудрости могут завести в глубины, покуда не озарённые светом Создателя.
— Я лишь пытаюсь помочь страждущим по мере своих слабых сил, — сдержанно отозвался Эдгар, проходя к своему месту.
— Однако же его милость барон упомянул, что вы интересуетесь не только лекарскими искусствами, — невзначай проронил храмовник в тот самый момент, когда зад Эдгара коснулся лавки.
Если он невольно дёрнулся, оставалось надеяться, что это спишут на то, что Тибо толкнул его под колено. Неужто барон?.. Но нет, с какой стати ему самому признаваться, что укрывает отступника? Или терпение всё-таки лопнуло и...
Эдгар медленно, подчёркнуто спокойно поднял голову, и устремил на гостя в меру недоумевающий взгляд.
— Ваши изыскания в словесности, — пояснил Бальдер после немного затянувшейся паузы.
— Его милость слишком добр, — слабо улыбнулся Эдгар. — Мне всего лишь довелось ввернуть удачную цитату. То, что его милость принял соответствующее решение, говорит больше о его рассудительности, чем о моей учёности.
— И всё же, — безмятежно продолжал гнуть своё Бальдер, — не всякая цитата способна убедить почтенного владетеля, — храмовник почтительно склонил голову в направлении хозяина, и тот поднял в ответ костяной кубок, — в вопросе настолько важном, как псовая свора. Признаю, я заинтригован.
Эдгар покосился на барона. Тот прихлёбывал из кубка, пряча в усах жёсткую усмешку — ему явно нравилось наблюдать, как Бальдер тянет из лекаря жилы. Чему удивляться — последние недели он только что желчью не плюётся.
Вопросы псовой своры, значит? Ну что же, уж лучше об этом, чем о магах-отступниках. Так и быть, развлечём вас, мессир храмовник.
— Само собой, — кивнул он. — В «Песни о Каленхаде» Тиллер и Шайна говорят своему королю: «Мы — твои ферелденские псы». Брат Оливье Оствикский, памятуя о том, что порода мабари малоизвестна за пределами страны, принял разумное решение перевести это как «мы — твои самые верные слуги». Я лишь заметил, что, раз верность здешних псов нашла дорогу даже в песни о королях, может иметь смысл завести свору из них, а не привозить орлесианских волкодавов издалека.
— Любопытно. — Храмовник склонил голову набок, и его взгляд внезапно сделался оценивающим. — Однако же брат Доминик из Сарнии упоминает ферелденскую поговорку «Доверяй свои мысли только своей подушке и своему мабари» и указывает, что эта сцена происходит вскоре после отступничества Алденона. В этом свете, настаивает учёный муж, «Мы — твои ферелденские псы» следует понимать как «Мы — твои самые доверенные советники».
Эдгар почтительно поднял свою кружку, стараясь не подать виду, как неуютно у него засосало под ложечкой. Мало с него храмовника, так он ещё и умён, сукин сын!
— Могу только подивиться тому, что ваша милость сочла нужным поинтересоваться моими соображениями. Я не знал, что в вашем почтенном ордене уделяют такое книжной премудрости.
— Многие думают, что орденских братьев обучают владению оружием, но не знаниям мудрецов, — отозвался храмовник. — Для некоторых эта ошибка становится последней.
В словах не слышалось угрозы — напротив, Бальдер произнёс их тем же безмятежным тоном застольной беседы, что и прежде — но Эдгар не мог отделаться от впечатления, что в трапезной резко похолодало.
Храмовник разлепил было губы, явно желая продолжить разговор — но, скользнув взором по дальнему входу, прервался и с готовностью поднялся на ноги. Проследив направление его взгляда, Эдгар поспешил встать и сам. Последним и не торопясь — положение хозяина давало право и на то, и на другое — выпрямился барон.
Леди Гвендолин окинула собравшихся взором и исполнила книксен. Эдгару показалось, что, когда бледно-голубые глаза скользнули по его лицу, в них промелькнула искорка благодарности. Впрочем, даже не будь это игрой воображения, её можно было бы понять — в каком-то смысле они оба были заложниками желаний барона.
— Моя супруга, леди Гвендолин, — коротко произнёс де Бреге, сдержанным жестом приглашая жену на положенное ей место одесную правителя.
Эдгар неслышно выдохнул, благодаря своевременное появление баронессы за передышку. С появлением хозяйки орлесианский этикет разрешал, наконец, приступить к трапезе. Может, хоть пища храмовника отвлечёт — как ни крути, неучтиво говорить с набитым ртом. Надежда так себе, но нищим выбирать не приходится.
— Тибо! — тихо позвал Эдгар, опуская под стол обглоданную кость. Питомец тут же откликнулся знакомым шершаво-мокрым прикосновением — а наткнувшись на протянутую снедь, немедленно принялся с упоением её разгрызать. Ну, хоть кому-то на нынешнем ужине хорошо.
— Почтенный Эдгар! — донеслось до него из-за господского стола. Бальдер глядел на него всё тем же взглядом, беззаботно-весёлым на поверхности и абсолютно непроницаемым в глубине. — Я не чаял встретить учёного мужа в такой глуши, но оттого лишь слаще застольная беседа! Поговорим же ещё... о ферелденских псах.
Эдгар резко выдохнул и распахнул глаза. Обрывки прерванного сна уже скрывались за границы сознания — даже при всём желании не получилось бы воскресить в памяти что-то, кроме сумбурных картин бегства и паники. Оставалось только ощущение глубокого, первобытного стража — противного и липкого, как промокшая от пота простыня.
Казалось бы, таких причин паниковать не было. Если верить Бальдеру, всё-таки разговорившемуся к середине трапезы, он прибыл охотиться за Зверем. До Эдгара доходили слухи о чудовищном псе — то ли воплотившемся демоне, то ли спятившем хасиндском шамане — не первый месяц наводившем ужас на округу. Сверх этого он не знал ничего — вот уж впору порадоваться, что барон держит его взаперти! — о чём со всей готовностью и сообщил храмовнику.
Тот, однако же, не отставал, и до самого конца ужина продолжал забрасывать его вопросами, иной раз имеющими самое косвенное отношение к псам, демоническим или обычным. Бальдер с подручными устроился ночевать прямо за стеной от трапезной — там, где обычно спали дружинники — так что, направляясь в свою комнатушку в дальнем крыле господского дома, Эдгар невольно испытывал облегчение. Последнее, однако, оказалось недолговечным — как он ни убеждал себя выспаться, повторяя, что от тяжёлой головы проку не будет, сон толком не шёл. Когда же всё-таки удавалось забываться, успокоение не приходило — напряжённые раздумья сменялись кошмарами, в которых он мог даже меньше, чем наяву. Трудно было сказать, сколько времени он провёл, ворочаясь, засыпая, и просыпаясь — но, судя по тёмной полоске неба, виднеющейся в узкое окно, ночь и не думала заканчиваться.
Впрочем, даже если Бальдер и впрямь явился не по его душу, это было не единственной проблемой. Он уже испробовал все известные ему средства — не то чтобы, впрочем, их было много — а результата так и не предвиделось. Теперь он просто тянул время, но барон терял терпение, и Эдгар не знал, сколько ещё времени получится заговаривать ему зубы. Инстинкт выживания, отточенный десятилетиями, на протяжении которых он скрывался от Церкви, настоятельно требовал уносить ноги не сегодня-завтра — но бежать одному, пешему, по здешним пустым равнинам, пытаясь не попасться ни налётчикам-хасиндам, ни дружинникам де Бреге...
Из дальнего угла, где он хранил лекарские припасы и инструменты другого своего ремесла, послышался шорох. Рассеянный спросонья, но всё ещё напряжённый после недавнего сна, Эдгар навострил уши. Ах да, опять этот возится. Надо будет поменять солому в его ящике — а то взял же моду громоздиться на тюк с эльфийским корнем, так все лекарственные травы псиной пропахнут.
— Тибо, — позвал Эдгар, свесив руку с кровати. Любимцу потребовалось больше обычного времени, чтобы отреагировать — видно, не ему одному не хотелось подниматься с налёжанного места — но спустя несколько мгновений по ладони прошёлся тёплый, шершавый язык, и Эдгар, немного успокоенный знакомым прикосновением, вновь провалился в неверное забытьё.
Она лежала на расстоянии вытянутой руки. Безмолвная и безучастная, как мраморное надгробие в родовом склепе её отца. Неподвижная, дышащая спокойно и ровно, не дающая о себе знать ни единым жестом — и, как ему было прекрасно известно, бодрствующая.
Как же он её ненавидел.
Он был готов, что его владение окажется жалкой дырой на краю света — в конце концов, какое ещё приданое дадут за восьмой дочерью? Был готов, что новоявленная высокородная родня вечно будет смотреть свысока на безземельного рыцаря, выбившегося в бароны только по капризу покойного графа. Но чего он ну предвидел, к чему не мог подготовиться — это к тому, что жена окажется такой же бесплодной и бесполезной, как доставшийся ему клок земли.
Он ненавидел это белое тело, узкобёдрое и плоскогрудое, остававшееся таким же холодным и неподвижным, даже когда он овладевал им. Ненавидел бледное, правильное лицо, с которого никогда не сходило выражение благочестиво-безучастной покорности. Ненавидел пустой взгляд, которым она смотрела на всё окружающее. Но больше всего — эту никчёмную, ни на что не годную утробу.
Было время, он рассчитывал на лекаришку. Не травами, так колдовством; да чем угодно, лишь бы заставить её наконец понести. Однако месяцы шли, тот продолжал твердить, что нельзя слишком сильно торопить природу, и ему всё сильнее начинало казаться, что тот лишь заговаривает ему зубы. Конечно, он на все лады клялся, когда дружинники впервые его приволокли — но ведь и не такое наобещаешь, когда твоя отступничья шея не хочет спознаться с топором. Он уже не единожды порывался отправить лживого поганца в расход, но всякий удерживала смутная надежда, что что-то ещё может получиться.
А сейчас хочешь — не хочешь, а придётся повременить. Принесла же нелёгкая этого храмовника! Получив послание, он тут же отправил дружину прочёсывать окрестности —если не прикончить самого Зверя, так хоть оттяпать башку какому-нибудь одичавшему мабари покрупнее да предъявить её, чтобы незваный гость с чистой совестью отправился восвояси. Но храмовник, сволочь, нагрянул скорее ожидаемого, а у него ни тебя трофея, которым можно отделаться, ни даже большей части дружины под рукой. Не хватало ещё, чтобы неварранский гадёныш прознал, что он укрывает мага — тут уж и баронская голова полетит.
Ох, как жёнушкина родня заквохчет — пригрел, дескать, покойный граф змея на груди. Высокомерие, ощущение главенства, впитанная с материнским молоком убеждённость в своём превосходстве — да, весь их поганый род таков. Возможно, это он ненавидел даже больше её бесплодия. Она никогда не давала о себе знать, если он того не желал, ни единым звуком ему не перечила, ни разу не изменила своей всегдашней почтительности — и это безропотная покорность доводила его до бешенства. Она будто издевалась над ним своей беспрекословной послушностью; будто всем своим видом хотела показать, что ни супружеская, ни господская власть никогда не поставит безземельного выскочку выше благородной леди из её паскудного выводка — и уж точно никогда не позволит ей родить от него наследника...
— Супруг мой, — равнодушно послышалось с соседней подушки. Голос был таким же бесцветным, как её блеклые, почти мышастые волосы.
— Ступай, — коротко ответил он.
Какое-то время назад проезжий миссионер посоветовал еженедельные полнощные бдения. Возлагать на это большие надежды не приходилось, но время больших надежд давно прошло. Теперь каждую седмицу она — неизменно испросив его позволения — поднималась с постели, набрасывала длинный шерстяной плащ поверх ночной сорочки, покидала господский дом, пересекала замковый двор и до рассвета читала молитвы и била земные поклоны в часовне.
По крайней мере, так подразумевалось. С этой суки ведь станется... И правда, сегодня за ужином — по своему мужу и господину едва взглядом скользнула, а на лекаришку-то смотрела со щенячьим просто обожанием! То-то храмовник всю трапезу усмешку в усах прятал. Неужто и впрямь?..
Пальцы невольно скрючились под тонким одеялом. Захотелось притиснуть её к стене, обхватить цыплячью шею, и медленно, капля по капле, глядя в ненавистные глаза, выдавить из неё жизнь — к демону и наследника, и всё!.. Но нет. Нельзя. Храмовник может что-то заподозрить и весть разнести — а без поддержки её поганой родни он долго здесь не усидит. Да и лекаришка — кто знает, какие у него ещё припасены колдовские трюки. Нужно быть готовым, нужно всё просчитать, и только тогда...
Старые петли скрипнули, и он невольно покосился в сторону прохода, в темноте котором уже растворялась, как и всегда безмолвная, тощая фигура в длинном шерстяном плаще.
Создатель милостивый, ниспошли терпения!
— Да что ты нынче как сам не свой, — недовольно пробормотал Проспер, в очередной дёргая за поводок.
Мабари взглянул на него — дружинник готов был поклясться, что с укоризной — повернулся обратно и нехотя двинулся дальше по боевому ходу. Проспер сквозь зубы процедил словечко-другое и последовал за псом, не забывая поглядывать в бойницы. Не то чтоб безлунную, хоть глаз выколи, ночь можно было многое разглядеть, но расслабляться не след.
На слух полагаться тоже было не с руки — ледяной южный ветер, задувавший в машикули, с пронзительным свистом проносился мимо ушей и пробирал даже сквозь плотный гамбезон. Что ж, вот для таких случаев и велено на ночь брать на стены собак. Скажи ему кто про такое во время службы в Джейдере, он бы первый рассказчика на смех поднял — но после того, как полтора месяца назад псы подняли вой, предупредив о едва не прозёванном хасиндском набеге, было уже не до смеха. Теперь ночная стража не поднималась на боевой ход без хотя бы одного мабари — и хотя повторного случая проверить их способности пока не было, иметь рядом здоровую псину было всё-таки спокойней.
Разумеется, если она не...
— Да что с тобой опять! — раздражённо выдохнул Проспер, натолкнувшись на снова остановившего пса.
Стража ему выдалась та ещё — мало чернильной темноты да проклятого ветра, так ещё кобель, обычно покладистый, нынче чудил на каждом шагу. Уже пару раз приходилось подталкивать его древком копья, на что тот — тоже малость странно — реагировал без обычного ворчания, будто целом сосредоточившись на чём-то другом. Вот и сейчас крупный гладкошёрстный пёс наклонил голову, и небольшие, но торчком стоящие уши явно прислушивались к чему-то кроме завываний ветра.
Проспер отступил на полшага в сторону, и, не высовываясь, повнимательней воззрился в щель бойницы. Ничего — только невысокая жухлая травка слегка колыхалась под порывами ветра.
— Давай уже, без тебя тошно, — пробормотал он и ещё раз подтолкнул пса древком. — А ещё говорят, что мабари умнее людей.
Кобель вскинул морду, будто обидевшись на упрёк, и тут же ринулся вперёд, дёрнув поводок так, что тут едва не выскользнул из рук. Проспер успел сделать шаг и упереться копьём, и только потому устоял на ногах. Мабари, остановленный натянувшимся ремешком, обернулся и просительно заскулил.
А вот это уже что-то новенькое. За время долгих ночных бдений Проспер с молодым, но толковым кобелём научились неплохо друг друга понимать. Скулёж не имел ничего общего с тревожным воем, которым мабари оповещали об опасности — скорее, так пёс себя вёл, когда учуял и хотел показать что-то важное. Проспер бросил ещё один взгляд в бойницу, убедившись, что снаружи никакой опасности не предвиделось. Что ж, была не была — если он что важное прозевает, барон ведь голову снимет.
Мабари, обрадованный согласием хозяина, кинулся вперёд, заставляя ремень поводка врезаться в ладонь даже через рукавицу. Что бы его ни интересовало, находилось это не на стенах. Псина сноровисто сбежала вниз по бревенчатой лестнице, ринулась через внутренний двор, увлекая Проспера за собой, миновала господский дом и часовню и остановилась, внимательно глядя на дружинника.
— Какого... — выдавил Проспер, абсолютно не понимая происходящего.
Проклятый кобель притащил его прямиком к выгребной яме. Внезапно боевой ход, продуваемый хоть и ледяным, но свежим ветром показался не таким уж плохим вариантом. Пёс внимательно на него посмотрел, будто желая что-то сказать, но готовность внимать собачьим откровениям иссякала так же быстро, как и пригодный для дыхания воздух.
— Ну нет, — раздражённо сплюнул Проспер, когда мабари снова попробовал двинуться вперёд. — Хватит с меня твоих... Проклятье, да что тебе, моча в голову ударила?
Проспер невольно поднял руку к лицу, будто пытаясь отмахнуться от зловония. Мабари только этого и ждал. Резко дёрнувшись вперёд, пёс вырвал конец поводка из задубевших от холода пальцев и тот, извиваясь змеей в утоптанной травке, исчез вслед за кобелём в беспросветно тёмном углу между стеной и нужником.
— Да что за!.. — в сердцах выдохнул Проспер. Видит Создатель, с собаками он всегда предпочитал ладить лаской, но этого было бы неплохо и плетью выходить. Бормоча под нос все приходившие на ум ругательства, он двинулся вперёд, нащупывая дорогу древком — не хватало ещё посередь ночи сверзиться в отхожую яму.
Не было ни звука, ни даже краем глаза уловленного движения — только ощущение сместившегося воздуха, враз поднявшее дыбом волосы на затылке. Тренированное тело отреагировало мгновенно — Проспер крутнулся вокруг своей оси, припадая на колено, чтобы уйти от удара, и одновременно отводя копьё.
Он успел повернуться почти наполовину, но и этого времени хватило, чтобы понять: мабари, беззвучно забившийся в тёмный угол близ отхожей ямы, где его нельзя было ни разглядеть, ни учуять, был и в самом деле намного умней человека.
Эдгар ещё немного поворочался под одеялом, пытаясь найти более удобное положение. Вылезать с мало-мальски нагретого места на воздух, прохладу которого он чувствовал лицом, категорически не хотелось, но зов природы и не думал ослабевать. Он ещё раз перевернулся, уже понимая, что лишь оттягивает неизбежное, раздражённо крякнул, сел, и потянулся под кровать в поисках ночного горшка.
По крайней мере, в этот раз он проснулся не из-за кошмара. Хоть какое-то разнообразие.
Правая ступня опустилась на... ну конечно. Опять Тибо свою шерсть повсюду разбрасывает. Ну да и ладно, на самом деле. Пальцы торопливо сдёрнули крышку — стоило сесть, как выяснилось, что с решением он колебался слишком долго — и немелодичное журчание слилось с удовлетворённым выдохом.
Пока он облегчал душу, какая-то маленькая мысль продолжала упрямо колупаться на задворках сознания. Что-то насчёт... Тибо? Ах да, Тибо. Что там? Тибо последнее время нездоровилось, и после ужина он отвёл его на псарню. Он сам видел, как псарь закрыл за ним дверь. Тибо не было и не могло здесь быть, когда...
Оловянная крышка с дребезгом покатилась по полу. Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, Эдгар протолкнул через себя крупицу энергии, вкинул ладонь и зажёг в ней неяркий огонёк.
Клок шерсти на полу был угольно-чёрным.
Эдгар вскочил с тюфяка как ошпаренный, прижался спиной к стене и ошарашенно огляделся по сторонам. Никого. Ни под окном, ни в дверях, ни даже — пришлось малость пересилить себя, чтобы опуститься на колени и заглянуть — под кроватью. В дальнем углу, где в кажущемся беспорядке валялись его лекарские и колдовские припасы, почудилась какая-то незнакомая форма — но нет, это были лишь полупустые мешки с травами. Что бы ни произошло, сейчас он в комнате был один.
Сердце, едва успокоившееся после недавние кошмаров, снова гулко билось о рёбра так, что было едва слышно собственные мысли. Что это... Как они... Эдгар закрыл глаза, судорожно выдохнул, и потянулся мыслью к несложным, но многократно повторённым магическим узорам на пороге его каморки.
Первой и главной причиной, по которой барон оставил его при себе, была леди Гвендолин, но де Бреге быстро рассудил, что, раз уж завёлся маг на хозяйстве, не грех использовать его и иначе. Когда участились набеги хасиндов, он потребовал, чтоб Эдгар наложил на замок какие-нибудь защитные чары. По этой части он мастером не был, но на то, чтобы создать несколько отталкивающих печатей — в воротах, под порогом большинства построек на внутреннем дворе и у входа в башню — его хватило. Теперь достаточно было одной мысли — и, конечно, немалого магического усилия — чтобы активировать любую из них, после чего в каждом здании можно было обороняться подолгу. Втайне от барона — как уж иначе, если тот, при его-то подозрительности, даже дверь в каморку запретил поставить — он начертил такую же и на своём пороге. По мере того, как барон становился всё желчней, а живот леди Гвендолин оставался таким же плоским, Эдгар взял за привычку активировать свою печать на ночь.
Она и теперь пульсировала энергией — точно такая, какой он её оставил прежде, чем забраться в постель. Ни одна линия, ни одна руна не были нарушены. Но что если...
Взор метнулся к дальнему углу, нарочито заваленному мешками с травами. Наложить отталкивающую печать — дело нетрудное, но вот для того, чтобы она не рассеялась через минуту-другую, а оставалась на месте, в любой момент готовая к активации, придётся попотеть. Нужен якорь — печать, что объединит все прочие в одну карту и привяжет к ней какого-нибудь мелкого духа, чтобы тот непрерывно проводил энергию Тени. Учитывая, с каким доверием к нему относился барон, размещать её где-то кроме собственной спальни было бы верхом глупости — а во избежание вопросов, отведённый ей угол оставался завален веским лекарским скарбом.
Эдгар потянулся разумом к якорной печати. Обычному человеку, будь он вообще способен её разглядеть, она показалась бы хаотичным, пусть и по-своему красивым переплетением мерцающих линий, но для чародейского восприятия была кристально ясна. Руна за руной, линия за линией, он перебрал её хитросплетения. Нет, и она была цела — он всё ещё чувствовал сопротивляющееся присутствие привязанного духа, да и карта перекрывающих замок печатей оставалась неизменной.
Заклятья были в полном порядке. Эдгар знал: они не впустили бы внутрь ни человека, ни демона. Значит...
Он открыл глаза и уже человеческим взглядом воззрился на лежащий на полу клок чёрной шерсти. На животных его печати не были рассчитаны — больно сложный получался узор, да и не хотелось бы, чтоб решившего прогуляться до ветру Тибо размазало по стене. Значит, это был зверь? По спине побежали мурашки, когда Эдгар вспомнил прикосновение шершавого языка, тогда казавшееся знакомым. Пёс?
Но как? Ферелденские легенды рассказывали, конечно, что мабари умнее большинства людей, но Эдгар сомневался, чтобы пёс решил наведаться к нему по собственному почину. Значит, кто-то его послал?.. Храмовник? Но нет, у него с собой не было собак, да и к чему ему такие сложности... Де Бреге? Есть в баронской своре чёрные мабари?
И главное — почему... так? Конечно, если ты подозреваешь, что твоя жертва — маг, имеет смысл пустить вперёд пса, чтоб тот принял на себя все колдовские ловушки. Но если ты видишь, что он прошёл внутрь беспрепятственно — почему не идёшь сам, чтобы закончить дело? Зачем?..
Эдгар плотно зажмурился, потряс головой, снова распахнул глаза — и только тогда заметил, что всё ещё держит в правой руке сгусток колдовского света — на виду у всякого, кому только случится заглянуть в коридор господского дома.
Неслышно выругавшись, он торопливо притушил огонёк. Зачем? Да вот за этим дурья твоя голова! Чтоб ты запаниковал и натворил глупостей! Барону шум не нужен, особенно когда храмовник под боком — а то начнутся ещё вопросы, откуда это под его крышей маг без аккредитации Круга. Нет, он хочет, чтобы ты, не помня себя от страха, высигнул из окна, сбежал в пустоши — а там уж его дружинники тебя без лишнего шума прищучат.
Эдгар сжал зубы, заставляя себя дышать размеренно и ровно. Думай. Понимай. Понимание — это власть.
Ясно, что мабари в его спальню мог подослать только де Бреге. Значит, барон решил от него избавиться. Почему? Неважно, уже неважно. Ясно и то, что он хочет сохранить всё в тайне от храмовника — иначе не мудрствовал бы так. Бежать одному — бред, догонят и изрубят. Значит, надо держаться Бальдера — желательно, набиться к нему в спутники. Тот, помнится, высказывал немалый интерес к его знаниям насчёт ферелденской истории, можно на этом сыграть, да и барон вряд ли рискнёт отказать именитому гостю...
Эдгар истерично хохотнул. Дожили — ищем спасения у храмовника. Ну да ладно. Сейчас главная забота — свою шкуру от барона уберечь, о прочем будем думать потом. Где там Бальдер ночевал, в дружинном доме?
Сборы не заняли много времени — при его-то жизни, Эдгар привык быть лёгок на подъём. Рассудок твердил, что раз барон не рискнул убить его в собственной спальне несколько часов назад, то вряд ли попробует и теперь, но чувства настоятельно требовали поскорее оказаться радом с единственными неподвластными де Бреге вооружёнными людьми, и в этот раз он склонен был согласиться. Уже стоя лицом к двери, Эдгар на мгновение задумался, не стоит ли, в качестве прощального подарка, разрушить якорную печать, но решил обойтись — если всё-таки придётся делать ноги, возможность перекрыть замковые ворога у себя за спиной будет нелишней.
Он так и не оглянулся назад, чтобы людским, а не чародейским взором осмотреть дальний угол, где тюки с эльфийским корнем, эмбриумом и кровавым лотосом были аккуратно раздвинуты в стороны, открывая ничем на первый взгляд не примечательный участок дощатого пола.
— А теперь без глупостей — вперёд, — прошептал у его ухо незнакомый голос с неясным иностранным акцентом. — Молча.
Эдгар осторожно кивнул, чувствуя лезвие у горла. Кто бы ни подстерегал его у выхода из господского дома, своё дело он знал. Приставь он остриё к спине, к рёбрам — можно было бы попытаться отбросить его заклинанием, но при таком раскладе только сам себе глотку вскроешь.
Долго гадать, кто это был, не пришлось. Подталкивая в спину, его обвели вокруг господского дома, мимо пары хозяйственных построек к притулившейся почти у самой стен бревенчатой часовенке. Лицом к часовне и спиной к нему, укрытый плащом с изображением пылающего меча, стоял Бальдер ван Шверхорст.
Конвоир — должно быть один из оруженосцев храмовника — убрал нож от горла и силой толкнул его вперёд. Не успев переставить ногу, Эдгар бухнулся на колени рядом с храмовником.
— Не желаете ничего сказать по этому поводу? — поинтересовался тот.
Эдгар заморгал, пытаясь прочистить слезящиеся от ветра глаза. Пальцами было бы надёжней, но он не рисковал поднимать руки, когда слева стоял храмовник, а за спиной — его оруженосец. Расплывчатое белое пятно у ног Бальдера начало приобретать более чёткие очертания.
С неестественно вывернутой шеей и до странного безмятежным выражением на бледном лице, в разметавшейся ночной сорочке под шерстяным плащом перед ним лежала леди Гвендолин.
Позабыв о стоящем сзади конвоире, Эдгар вскинул руку ко рту, судорожно хватая холодный воздух губами. Он хотел бы сказать, пусть даже и только самому себе, что его потрясла гибель единственного человека, что во всём этом проклятом месте относился к нему хоть с толикой теплоты — но и сам знал, что это было ложью. Единственное, о чём он мог думать — исчезла последняя причина, по которой он нужен был барону живым.
— Ну так что же? — всё так же бесстрастно продолжил храмовник.
— Что здесь... Какого демона? — раздался другой голос. — Эдгар? Ты что ещё здесь делаешь?!
С той же стороны, откуда не так давно притолкал его оруженосец Бальдера, показался барон. Как и супруга, одет он был легко — только штаны и рубаха поверх исподнего — но, как бы спешно ни собирался, не забыл перепоясаться мечом. Бальдер, впрочем, явно ожидал и его.
— Превосходный вопрос, ваша милость, — кивнул он, всё ещё не поворачиваясь. — Такой, что может с таким же успехом быть адресован и вам.
— Да что вы себе... Не злоупотребляйте моим гостеприимством, сударь! — выплюнул де Бреге.
Баронская рука дёрнулась к рукояти меча, но тут, на дистанции чуть больше удара, из темноты беззвучно шагнул второй оруженосец Бальдера. В отличие от местного владетеля, в его позе не было угрозы — лишь левая рука небрежно придерживала ножны — но от взгляда де Бреге явно не ускользнуло, что гости, не в пример ему, были в боевом облачении.
— Что это значит? — повторил он, глядя на храмовника.
— Едва оказавшись внутри этого замка, я почувствовал надрыв Завесы, — размеренно продолжил Бальдер. — Недолго потребовалось, чтобы понять, что расположен он в господском доме. От моего внимания не укрылось, что, готовясь ко сну, ваша милость выпроводила оттуда всю челядь, кроме доверенного лекаря, и закрыла дверь изнутри. Значит, в ответе за это могли быть только трое. Мне оставалось лишь ждать, когда зло проявит себя, чтобы выявить виновного. Но чего я не ожидал — это того, что оба появятся в одном месте с разницей в считанные мгновения.
— Что за... — снова возмутился было барон, но тут же нахмурился. — Оба? Ты только что говорил — трое.
Эдгару не хотелось ещё раз смотреть на зрелище, открывшееся барону, когда Бальдер отступил в сторону. Вместо этого он вперился взглядом в лицо де Бреге, будто пытаясь прочитать в нём свою судьбу.
Что, если подумать, было недалеко от истины.
Барон с почти змеиным шипением вдохнул, будто втягивая в себя увиденное вместе с воздухом, после чего по очереди взглянул на Эдгара и Бальдера. Эдгар не знал, насколько умелым физиономистом был храмовник, но лично ему прочитать что-то в баронском взгляде казалось решительно невозможным.
— Нужно поднимать дружину, живо! — бросил де Бреге, поворачиваясь на каблуках.
Стоящий позади него оруженосец сделал полшага наперерез и медленно покачал головой.
— Отнюдь, — возразил Бальдер. — Кто бы из вас двоих ни был безумцем, привлекшим внимание демона, мне ни к чему, чтобы у него появилась вооружённая подмога. Тем более что, — спокойный взгляд перекочевал с барона на всё ещё коленопреклонённого Эдгара, — виновны могут быть оба.
— Много на себя берёшь, — прошипел барон.
— Не больше, чем требует долг, — строго отозвался Бальдер. — Если ваша милость непричастна к злодеянию, в ваших же интересах помочь делу Церкви — и прежде, чем вырвавшееся в мир зло успеет нанести новый удар. Так зачем...
Договорить ему не удалось — из дружинного дома донёсся грохот и отчаянный вопль. За ним последовал долгий, протяжный, вгрызающийся в уши вой. В нём не было ничего общего с тем, как мабари из баронской своры предупреждали об опасности — вместо предупреждения в хриплом завывании слышался вызов.
Эдгар невольно вздрогнул, да и барон, как не укрылось от его взгляда, тоже побледнел. Бальдер, однако же, оставался невозмутим. Обменявшись быстрыми взглядами с обоими оруженосцами, он коротко кивнул и снова взглянул на Эдгара и барона.
— Я не могу покарать невиновного и не подставлю спину злоумышленнику. Вы двое останетесь здесь. Если кто-то попытается бежать — я буду знать, что он чувствует за собой вину, и правосудие Церкви настигнет его повсюду.
Перспектива остаться наедине с бароном над трупом его жены вынудила-таки Эдгара подняться на ноги.
— Но... если... помочь! — заплетающимся языком выдавил он.
— Не думай, что мне нужна помощь, — откликнулся Бальдер, обнажая меч. — Это либо демон, либо маг-оборотень. Я учён одолевать обоих.
Эдгар открыл рот и тут же закрыл его.
— Много на себя берёшь, — повторил барон, то ли не в силах унять уязвлённое самолюбие, то ли всё ещё не отойдя от увиденного зрелища.
Не отвечая, Бальдер обменялся ещё парой взглядов с подручными и быстрым шагом двинулся к дружинному дому. Один из оруженосцев шёл спиной вперёд, ни на мгновение не выпуская Эдгара и барона из поля зрения. Самого Эдгара мало заботило его внимание — он, по мере сил незаметно, чтобы это нельзя было истолковать как попытку к бегству, пытался отодвинуться как можно дальше от барона.
Пересечь внутренний двор крохотного замка было недолго — но за это время из дружинного дома уже успело раздаваться ещё несколько отчаянных криков. Если это и смутило храмовника с подручными, виду они не подали — лишь сгрудились потесней и с мечами наготове ринулись внутрь. Стоило последней спине исчезнуть в проходе, как барон, до того пристально следивший за продвижением храмовника, выдохнул и обернулся к Эдгару.
— Ставь печать.
А она была быстрой, эта тварь. Куда быстрее тех, кого он одолевал до сих пор.
С болезненным криком Гаскар откатился в сторону. Бальдер крутнулся, вложив силу разворота в удар, и, кажется, достал кончиком меча промелькнувшую над оруженосцем исполинскую тень. Размен, однако же, вышел неравноценный — разорванная штанина Гаскара быстро намокала, и одного взгляда было ясно, чтобы понять, что тот скоро вытечет, как вспоротый бурдюк.
Неподалёку лежал неподвижный Сангвин — его тварь настигла, едва они ворвались внутрь. Вокруг, такие же изуродованные изломанные, валялись трупы полудюжины баронских дружинников. Бальдер не знал, успел ли кто-то из них схватиться за оружие, но они с Гаскаром всё же несколько раз задели тварь. Доносившееся из темноты дыхание было тяжёлым и хриплым, вырываясь из звериной груди почти с клёкотом.
Теперь оставался только он один — но тварь ошибается, если собирается торжествовать. Никогда не показывай всё, на что способен, в начале боя — так учили наставники в Вал Руайо. Одного только освящённого оружия оказалось недостаточно. Возможно, он переоценил себя, промешкал слишком долго — и он за это ответит, не скрывая вины. Но потом. Сейчас он покончит с этой тварью.
Клинок, уже мерцающий бледно-голубым, начал наливаться более ярким, почти кобальтово-синим свечением. Распространяющий вокруг ореол выхватывал из густой темноты опрокинутую мебель, разбросанную утварь, оторванные конечности.
Не всякий храмовник умеет полностью разорвать связь между Тенью и реальностью, и даже тренированному ветерану вроде Бальдера едва ли удастся проделать это больше одного раза за бой, но этого хватит. Должно хватить. Только подпустить эту тварь поближе...
Огромный чёрный пёс — почти по грудь ему в холке — шагнул навстречу. В глубоко посаженных глазах читался злой, отнюдь не животный ум. Как он и говорил. Либо демон, либо оборотень.
Пёс сделал ещё один маленький шаг и замер, будто подбираясь перед прыжком. Напряжённые мышцы Бальдера начали подрагивать — даже тренированному телу было непросто удерживать в себе столько нагнетённой силы. Не понадобится даже дотягиваться до врага мечом — когда он её выпустит, любые нити, что связывают реальность с Тенью в радиусе нескольких шагов, обрежет во мгновение ока. Если это демон — рассыплется прахом, когда воля Создателя изгонит его обратно в Тень. Если оборотень — вернётся к истинному человеческому облику, и тогда меч покончит с ним в два счёта.
Хриплое дыхание, вырывающееся из тяжко вздымающейся звериной груди, превратилось в низкий рык. Бальдер подобрался, перехватил рукоять меча обеими руками и чуть согнул колени, чтобы прочнее стоять на залитом кровью полу.
Тварь кинулась вперёд с почти невообразимой для её размера скоростью — но он был готов. Волна святой энергии вырвалась из его напряжённого тела, и он, не мешкая ни мгновения, взмахнул мечом по широкой дуге, вкладывая в удар всю силу.
Последнее что Бальдер ван Шверхорст успел понять, прежде чем могучие челюсти сомкнулись на его черепе — нечестивый зверь не был ни демоном, ни колдовским обличьем смертного мага.
Эдгар продолжал настороженно смотреть на барона. В его позе не было угрозы — напротив, после того, как Бальдер с товарищами вошли в дружинный дом, он ощутимо расслабился и даже убрал ладонь с рукояти меча. Да и голос его звучал до странного нормально и даже как-то... отрешённо?
— Что мешкаешь? — спокойно поинтересовался он. — Или на милость храмовника рассчитываешь?
Осторожно, чтобы хоть краем глаза держать барона в поле зрения, Эдгар покосился на его мёртвую жену. Де Бреге проследил направление его взгляда и усмехнулся.
— Понимаю. Думаешь, теперь ты мне без надобности, так что я с тебя шкуру сниму. Да вот только, — барон цокнул языком и обернулся на дружинный дом, откуда всё ещё слышались истошные вопли, — не в покойнице сейчас наши проблемы-то, а?
Эдгар тоже перевёл взгляд вслед за бароном.
— Кто бы там внутри ни победил, ты в проигрыше, — безжалостно продолжил барон. — Если бы ты думал, что сам с этой штукой можешь совладать, то не топтался бы тут. А коли храмовник выберется — он ведь в твоей комнате чародейское барахло найдёт, не в моей. Нет, приятель, тебе либо со мной, либо на плаху.
Барон повернулся и взглянул ему в лицо. Эдгар по-прежнему не могу прочитать ничего определённого в его глазах, но голос звучал всё так же — до странного — спокойно.
— Мы с тобой теперь в одной упряжке. Запрёмся в башне — твои заклятья, мой меч — глядишь, и отсидимся до солнца, а там и дружина подоспеет. Но и в твоих, и в моих интересах, чтобы оттуда, — барон махнул рукой в сторону грохота и криков, — не вышел ни храмовник, ни то, с чем он там воюет. Так что если хочешь жить — хватит сопли жевать!
Эдгар набрал полную грудь воздуха, пытаясь разобраться в происходящем прежде, чем покровитель потеряет терпение. Думай. Понимай. Понимание — это власть. Похоже, за происходящим всё же стоял не барон — если пустить ему в спальню пса он ещё мог, то жертвовать собственными воинами и до сих пор не понёсшей женой — едва ли. По всему выходило, что этой ночью в замке были вещи страшнее де Бреге.
Тень с готовностью отозвалась на его прикосновение. Позволить энергии перетечь в инертную печать, пока та не наполнится силой, было делом нескольких мгновений. Эдгар потянулся к ней разумом, убедился в прочности рун и, взглянув на барона, кивнул.
Тот одобрительно поджал губы и лёгкой трусцой припустил к башне. Эдгар по мере сил поспевал, хотя ступни, как назло, путались даже в невысокой траве. Какая-то крохотная частичка разума, словно пытаясь найти убежище от творящегося кругом в обыденных мыслях, праздно порадовалась, что ему хотя бы не приходилось придерживать длинные ножны, так и норовящие колотить его по ногам.
Доносящиеся из дружинного дома крики стихли, когда до башни оставалось несколько шагов. Замок, судя по звуку, провернулся не без труда, но дверь всё-таки распахнулась. Барон пропустил Эдгара вперёд, бросил ещё один взгляд на внутренний двор, и с видимым усилием закрыл дверь, тут же заложив её тяжёлым засовом.
Эдгар огляделся по сторонам. Не слишком широкая площадка, толстые стены с бойницами подошвенного боя, уходящая наверх лестница — узкая, чтоб нападающим не протиснуться больше одного в ряд. Он здесь не был с того самого времени, как накладывал печать...
Печать. Они должны укрываться здесь от неведомой напасти, а барон не попросил его активировать печать.
Эдгар резко обернулся. Де Бреге смотрел на него с неуютной улыбкой.
— И как она тебе? — вкрадчиво поинтересовался он.
Эдгар ошалело взглянул на барона. Кто — «она»? О чём вообще речь? Что тут...
Барон нагнул голову, не сводя с него глаз, и шагнул вперёд — плавным, стремительным движением воина. Ошарашенный происходящим, Эдгар не успел даже подготовить заклинание. Де Бреге не использовал меч, но хватило и костлявого баронского кулака, врезавшегося в живот. Эдгар чуть не сложился пополам, но тонкие сильные пальцы обхватили его горло и прижали к стене.
— Хороша? — продолжил барон. Голос оставался таким же спокойным, как и когда он убеждал укрыться в башне. — Горяча?
Он попробовал лягнуть де Бреге, но тот легко заблокировал удар, подставив колено, и сам саданул подошвой ботинка в ответ. Эдгару показалось, что его голень разлетелась на тысячу кусочков — но и это было не так важно в сравнении со всё сильнее стискивающими его горло костлявыми пальцами.
— Поделись, — шептал де Бреге. — Мне же хочется знать.
Теперь Эдгар мог читать в его глазах. И ему было страшнее, чем когда-либо за всю ночь.
Разум заволакивала пелена. Нет. Не сейчас. Он ещё может... Элементы простейшего заклинания складывались мучительно медленно, но барон, похоже, и вовсе забыл, что противостоит магу.
Волна чистой силы сорвалась с ладони Эдгара, сбив де Бреге с ног и впечатав его в дверь. Баронские ногти оставили царапины на его горле, но зато теперь он мог дышать — и жадно, хрипло принялся глотать воздух. Радоваться, однако же, было рано — барон, всё с тем же ненормальным блеском в глазах, уже поднимался на ноги.
Не разбирая дороги, Эдгар кинулся по лестнице вверх. Его не заботило, что он загонял себя в тупик — хотелось лишь увеличить расстояние между собой и обезумевшим покровителем. Второй этаж встретил его той же картиной, что и первый, разве что бойницы были чуть шире. Лестница уходила и дальше вверх, но её перекрывала очередная дверь — и поступь владельца единственного ключа уже доносилась снизу.
Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, Эдгар кинулся к бойнице, что показалась ему пошире прочих. Ноги скользнули вперёд без особого труда, и даже поясницу удалось как-то пропихнуть — но рёбра уперлись в грубо обтёсанные доски и никак не хотели проходить.
— Не торопись, — как ни в чём не бывало продолжил барон, уже показавшийся на лестнице. — Мы ведь не всё ещё обсудили.
Эдгар удвоил усилия, но, как его ноги ни брыкались снаружи, протиснуться дальше так и не удавалось. Барон подчёркнуто неторопливо поднялся на второй этаж и опустился на корточки напротив, лицом к нему и спиной к лестнице.
— Ну так что же? — спросил он, почти сладострастно протягивая вперёд всё те же костлявые пальцы. — Как она тебе?
Собрав остатки магической силы, Эдгар без лишних раздумий метнул её прямо в безумные баронские глаза. Не было времени рассчитывать вектор и фокусировать удар — это было колдовство отчаяния, самый примитивный выброс энергии во все стороны. Де Бреге снесло как пушинку ветром — а Эдгар, отброшенный назад силой своего же заклинания, почувствовал, как доски сдирают кожу с рёбер, больно ударился выставленным локтем, и мгновением позже уже летел навстречу земле.
Холодно. Сыро. Это пол. Земляной пол. Он лежал лицом вниз на земляном полу. Почему?
Ах да. Лекаришка Эдгар, маленький сучёныш, сбросил его вниз по лестнице каким-то заклинанием. Ничего. Из башни дороги нет. Сейчас он поднимется, догонит его, прижмёт к стене и медленно, по крупице, глядя в глаза, выдавит из него жизнь.
Странно. Ноги не шевелились. Он готов был поклясться, что попробовал встать, но всё ещё лежал лицом вниз. Руки? Руки, кажется, шевелились. Ничего. Он просто устал. Он отдохнёт всего несколько мгновений, поднимется, а потому пойдёт и задушит поганого сучёныша, что вздумал наставить ему рога.
Во рту было мокро и кисло. Кровь. Он вывернул шею набок и сплюнул — но из-за того, что голова была так низко, вытолкнуть её далеко не получилось. Часть попала в нос, и он невольно закашлялся.
Слева послышался оглушительный грохот. Упала дверь? Нет, что за глупости. Он сам закрыл её на надёжный, тяжёлый засов. А ещё её защищает магическая печать. Нет. Стоп. Печать не активирована. Не активирована из-за этого маленького подонка, которого он сейчас пойдёт и задушит. Нужно только немного постараться и заставить ноги двигаться.
Тяжесть. Что-то тяжёлое наступило ему на спину, ещё сильнее вжимая лицом в землю. Нет. Это неправильно. Он сбросил бы его, обязательно сбросил бы. Если бы только не был таким уставшим. Если бы только мог двигать ногами.
Его шеи коснулось что-то твёрдое, острое, и немного влажное. Нет. Ему нельзя задерживаться. Он должен пойти и убить поганца Эдгара, потому что если он задушит его, глядя, как жизнь гаснет в его паскудных глазах, всё снова будет правильно.
Упёршиеся в шею зубы пропали, только для того, что вновь возникнуть ниже по спине — и на сей раз уже не исчезнуть.
Он не мог двинуть ногами. Он не мог перевернуться. Но он всё ещё мог кричать.
Один раз у него промелькнула мысль — не так ли это было для Гвендолин, когда огромная чёрная тень навалилась на неё сзади по пути в часовню?
Но только один раз.
Эдгар сильнее обхватил руками скрюченные колени, пытаясь сохранить хоть крупицу тепла. Небо уже бледнело, предвещая рассвет, но холод никуда не пропадал. Путевой камень, к которому он привалился спиной, прикрывал от пронзительного ветра, но и сам вытягивал тепло.
Он знал, что ему надо было идти дальше, но не мог заставить себя подняться. Он и так ковылял сколько мог — через внутренний двор, показавшийся ему немилосердно широким, по слабо утоптанной тропинке, которой не так давно прибыл храмовник и его товарищи, к невысоким холмам на краю долины. Он чувствовал, что ушёл недостаточно далеко, но, добравшись до этого камня, понял, что не может двигаться дальше. Болел ушибленный локоть. Болела нога, чуть не сломанная бароном а потом подвёрнутая при приземлении. Саднили ободранные рёбра.
Поднимайся, болван. Поднимайся же. Ты ведь лекарь. Иди, пока тепло в тебе есть. Дашь ноге закостенеть — потом и шагу не сделаешь.
— Скверное время, — прозвучал над ухом низкий гортанный голос.
Эдгар попытался всклочить, но нога подломилась, и, с болезненным стоном, он снова повалился на землю. Стоящий рядом человек — некрасивый, коротконогий, с гривой жёстких чёрных полос и неправильными чертами лица — будто и не обратил на него внимания.
— Земля сердится, — продолжил он. — Не одна напасть, так другая.
Эдгар потянулся за силой, но понял, что в активации печатей и попытках отбиться от барона израсходовал себя досуха. Он никогда не был могучим магом.
— Приходят южаки, — продолжал человек. — Они не знают языка этой земли, но умеют слушать — и потому им хватает ума уйти обратно в свои болота прежде, чем на них падёт ей гнев.
Эдгар сел и, превозмогая боль, принялся растирать ушибленную ногу. Ничего. Он выживал тридцать лет, не пропадёт и теперь.
— Приходят и другие, с запада, — не прекращал коротконогий, по-прежнему не глядя на Эдгара. — Они не знают языка этой земли и не умеют слушать. Они пытаются подчинить её, пустить в ней корни, сделать её своей — но не могут охватить её ни своими руками, ни тем более своим умом.
Ничего. Ничего. Может, это просто какой-то свихнувшийся пророк из разорённых местных вилланов. Оружия при нём не видно.
Ха! Оружия. Будто кому-то сейчас потребуется оружие, чтобы с ним справиться.
— Они не способны впустить в голову идею, что не укладывается в привычный им порядок вещей. — Голос становился грубее и резче. — Они живут в клетке своих представлений и не готовы выйти из неё даже перед лицом смерти. Но это — свободная земля, и те, кто привык к клеткам, не смогут в ней выжить.
Сильнее. Сильнее. Ты только что на ней шёл, значит, сухожилия и мышцы целы. Давай же. Давай!
— Столько предположений... — Голосу опускался ниже, почти превращаясь в урчание. — Сколько раздумий о людях, что умеют превращаться в псов. И ни единой мысли о том, что может быть наоборот.
Эдгар бросил растирать ногу, закрыл глаза и беззвучно заплакал. Тощие плечи судорожно тряслись, когда его обдало смрадным дыханием, и мокрый нос почти ласково ткнулся ему в лицо. Он нашёл понимание. В нём не было власти, но оттого оно лишь сильней вгрызалось в его душу тысячей маленьких зубов, лишь плотнее окутывало со всех сторон и доставало до самого нутра, отдавая холодным металлическим привкусом неизбежности.
«Мы — твои ферелденские псы».
Мы — твои самые страшные звери...
1. М!Кусланд предает Алистера, вынуждая самоубиться об Архидемона. Ради трона, ради идеалов - на усмотрение автора.
2. Некоторые персонажи ДАО и ДА2 посещали Серо. Кто бы из ДАИ мог его посетить, зачем, и как он унес оттуда ноги? Додайте что угодно про Серо, расцелую!
3. Один из высокопоставленных персонажей-политиков — тайный, но активно действующий Бен-хазрат. Разоблачите его, или пусть он действует на благо Кун (тайм-лайн пост-Чужак)
4. Самый худший кошмар Соласа: эванурисы очнулись вместе с ним и находятся рядом, в Скайхолде. Сон это или нет - на выбор автора) H+
5. Инквизиции приходится использовать Дориана как настоящего некроманта — воскрешать мертвецов для допроса. В какой-то момент что-то крупно идет не так.
6. Иногда людские страсти и пороки становятся страшнее Мора и войны.
Название: «Ферелденские псы»
Автор: некто в маске с клювом
Пейринг/Персонажи: оригинальные в количестве
Категория: джен
Жанр: хоррор
Рейтинг: R
Размер: ~ 8400 слов
Содержание: Говорят, рыщет в округе что-то. То ли моровая тварь, то ли демон в зверином обличье, то ли человек, что в пса превращается. Слышал о таком?
Публикация на фикбуке: url
Солнце опускалось за рваную кромку невысоких холмов, простиравшуюся докуда хватало глаз. Холодные долины южного Ферелдена, ещё не перешедшие в Дикие Земли Коркари но уже помрачневшие и будто съёжившиеся от такого соседства, выглядели так же тускло и безрадостно, как и последние несколько дней. Только странной формы камень, сломанным зубом торчавший посреди бурой долины, как-то выделялся среди блеклого пейзажа, невольно притягивая к себе взгляд.
Рослый всадник на кауром жеребце надвинул капюшон, укрываясь от несильного, но леденящего ветра, отдающего едва уловимым запахом южных болот, и тронул коня дальше. Дикий, безрадостный край. Клирики сказали бы, что подобное тянется к подобному, и зло недаром плодится в такой земле. Всадник встречал слишком много демонов в белокаменных дворцах благословенной Неварры, чтобы всерьёз воспринимать такие рассуждения. Злу всё равно, где являться — именно потому его надо быть готовым разглядеть всюду.
Камень, как и следовало ожидать, оказался путевым — если можно было назвать путями сходящиеся к нему слабо натоптанные тропки. Что было менее ожидаемо, так это то, что у подножия глыбы сидела, обхватив обеими руками согнутые колени, человеческая на первый взгляд фигура. Даром что с ног до головы укутанный в тряпьё, сидящий походил на окоченелого — не мудрено, на таком-то ветру — и неподвижность это только подтверждала. Всадник, однако же, дожил до своих лет не потому, что доверял первому впечатлению. Повинуясь короткому жесту, верный Сангвин перехватил копьё, двинул коня вперёд и, чуть наклонившись вбок, ткнул фигуру древком.
Сидящий вскинул голову, оглядывая троих всадников, и неловко поднялся на ноги. За вычетом первого взгляда, поднимать глаза выше конского брюха он не пытался — похоже, местный владетель сумел-таки вколотить в ферелденских крестьян подобающее почтение — но и одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что красотой он не отличался. Было что-то неправильное в линии тяжёлых челюстей; в том, как брови нависали над маленькими глазами. Впрочем, дюжина поколений кровосмешения и не такое с людьми делала.
— Ваши милости, — нерешительно произнёс человек глухим, гортанным голосом.
— На чьей мы земле? — спокойно спросил всадник.
— Как же... его милости барона, — отозвался человек, всё ещё буравя взглядом стремена.
Сангвин фыркнул, ещё раз несильно стукнул древком по пустой крестьянской голове и вернулся на положенное место справа и позади господина. Всадник и сам понял свой просчёт, едва закончив последнее слово. Этот деревенщина в жизни дальше нескольких лиг от родной хибары не отходил — для него что соседнее владение, что Чёрный Город. Барон — он барон и есть. Скажите ещё, что их больше одного на свете.
— Барон де Бреге? — уточнил он.
— Ну да, как же, его милость Брегей, они и есть, — закивал оборванец.
— Как добраться до его замка?
— Так это же, — человек неопределённо махнул рукой в сторону заходящего солнца, — тропкой на закат, там-то оно за холмами и есть, господское-то жильё.
Всадник хмыкнул и окинул смерда ещё одним оценивающим взглядом. Засаду на такой местности не вдруг устроишь, так что в логовище разбойников эти указания их вряд ли заведут, но этот ведь и из одной вредности соврёт — недорого возьмёт.
— Проводишь, — бросил он привычно властным тоном.
Сангвин что-то сказал Гаскару на своём, и оба рассмеялись. Не было нужды владеть ривейнским, чтобы понять, что их развеселило. Оборванец, сидя выглядевший высоким, в полный рост оказался на удивление коротконог — оруженосцев явно забавляла идея того, как он будет угоняться за конями.
Что ж, обойдутся и без зрелища. Загонять ни коней, ни нежданного провожатого всадник не собирался — шаг задал такой, что тот поспевал, хоть и не без труда. Тем более, что и расспросить его не мешало б.
— А что ты, добрый человек, делал к вечеру один, да у путевого камня? — поинтересовался всадник.
— Так это, ваша милость, — не поднимая глаз отозвался тот, меряя землю не по ногам широкими шагами, — пришлые-то заимку нашу пограбили, я один утёк. К родне, вон, шёл, у Гнилого Брода, так за день не дойти — а под камнем-то хоть ветер не дует.
— Пришлые?
— Южаки, ваша милость, — ответил смерд. — Больно много их нонче.
Хасинды, значит. Походило на правду — он и сам слышал, что те в последнее время распоясались.
— Скверное время, ваша милость, — продолжил местный. — Земля сердится. Не одна напасть, так другая.
Всадник навострил ухо.
— Напасти, говоришь? — проронил он. — Слышал и я о таких. Говорят, рыщет в округе что-то. То ли моровая тварь, то ли демон в зверином обличье, то ли человек, что в пса превращается. Слышал о таком?
Провожатый остановился и, наклонив голову набок, недоверчиво поднял взгляд. Всадник придержал коня и небрежно перебросил плащ набок. На выцветшей ткани красовался пламенеющий меч.
— Я — Бальдер ван Шверхорст, рыцарь-храмовник. Именем Церкви повелеваю: говори.
Оборванец опустил взгляд и, возобновляя шаг, медленно покачал головой.
— Слышал много, ваша милость, но никогда такого не видел.
Собеседником смерд был не лучшим, но и обманщиком не оказался — за ближней грядой показался замок. Удивить фортификатора тут было бы нечем — деревянная стена в два роста, опоясывающая на верхушке холма достаточно места для полудюжины зданий, да одинокая оборонительная башня посередине. Для здешних мест, впрочем, и такое сойдёт — чай, хасинды катапультами ещё не обзавелись. И службу, похоже, несли исправно — стоило им перевалить холм и спуститься в долину, как в крепостце протрубил рог, и на стенах обозначилось неясное глазу шевеление.
— Стой! — проревел хриплый голос, когда они приблизились на сотню шагов. — Кто такие?
Бальдер взмахом руки остановил оруженосцев и проехал вперёд ещё несколько шагов.
— Бальдер ван Шверхорст из Неварры, рыцарь-храмовник. Твой господин должен ожидать меня, если получил моё послание.
Какое-то время из замка не доносилось ни звука — как водится, дружинники шушукались, не желая брать на себя ответственность — но спустя какое-то время тот же голос предложил подъезжать к воротам. Вблизи крепостца оказалась ничуть не дружелюбней, чем с расстояния — нетёсаные брёвна, оплывший вал, да явно угадывающиеся арбалеты в щелях нависших над воротами бойниц.
— Его милость барон де Бреге вас привечает, — продолжил всё тот же бесплотный голос. — Твоя милость с товарищами пусть проезжают, троим добрым путникам место найдётся.
— Нас четверо, — отозвался Бальдер, не трогаясь с места.
— Смерд в поле переночует, — ответствовал голос. — Грязерылых пускать не велено.
— Он нас проводил, — не уступал Бальдер. — Грешно не пустить человека на ночлег в такое время.
— Отмолю, — фыркнуло из сторожки. — Только твоя милость с товарищами.
— А что если, — усмехнулся Бальдер, — я бы и его назвал не провожатым, а товарищем?
— Бросай, твоя милость, — откликнулся голос. — Этого как ни назови — сразу местного видно. У них тут у всех хари будто с псиной из одного помёта.
Бальдер удовлетворённо кивнул и махнул рукой в знак согласия. Что ж, баронские дружинники и впрямь службой не пренебрегают. Полезно знать.
Невысокие створки — в самый раз проскакать конному, чтоб мозги на притолоке не оставить — распахнулись, позволяя короткой кавалькаде прогарцевать через мост по одному в ряд. Створки тут же сомкнулись за спиной последнего всадника, и тяжёлый брус лёг в упоры засова с надёжным деревянным стуком.
***
Храмовник?! Создатель милостивый, храмовник! Этого только не хватало. На самый что ни на есть грёбаный край света сбежал — но нет, и тут ведь...
Ну, спокойней. Успокойся и подумай. То, что он здесь появился — ещё не знает, что по твою душу.
Да-да. Само собой. Что с того, что сюда вдруг заявился храмовник со свитой. У нас тут путешественников пятачок за пучок — дорожка-то торная, жизнь бьёт ключом, просто центр, мать её, торговли...
Ну! Соберись, тряпка! Пустоши — место дикое. Может, за каким-нибудь хасиндским шаманом. Может, на демона охотится. Как бы то ни было, паниковать толку нет. Наблюдай. Думай. Понимай. И прекрати, наконец, трястись!
Эдгар медленно выдохнул и подождал несколько мгновений, пытаясь успокоить стук разошедшегося сердца. Говорят, в Круге преподают всякие медитативные техники — очистить разум, расслабить тело, всё прочее. Ему бы не помешало.
Что-то ткнулось ему в ногу. Эдгар вздрогнул и опустил взгляд, но, завидев источник беспокойства, расслабился. Тибо — явно недовольный, что хозяин мешкает, прежде, чем вести его на ужин — напоминал о своих нуждах, прилежно слюнявя штанину. Эдгар невольно усмехнулся и почесал лохматую рыжую голову, едва достававшую ему до колена. Пёс, умильно сверкая глазами, не преминул лизнуть хозяйскую ладонь. Знакомое шершавое прикосновение успокаивало.
Ну вот. Так-то лучше. Тридцать лет как-то справлялись — значит, и сегодня как-нибудь выберемся. Думай. Понимай. Понимание — это власть.
Торопливо вытерев ладонь о штаны, он потряс головой, взъерошил волосы, и, постаравшись принять в меру рассеянный мир, подобающий книжнику чуть не от мира сего, зашагал к трапезной.
Несмотря даже на новоприбывших, обширная комната смотрелась пустовато. Как ни крути, трое путников — не то же, что три дюжины дружинников и челядинцев. Не то чтобы обычный гомон был ему сильно по сердцу, но в нём хоть затеряться было бы легче. Ну да ничего, завтра должны вернуться, как закончат хасиндов гонять.
— Эдгар, мой лекарь, — пророкотал барон со своего со своего высокого кресла посреди стола. От взгляда Эдгара не укрылось, как при лове «лекарь» де Бреге чуть поджал губы. Скверно — ну что же, господское неудовольствие сейчас не самая большая из проблем.
Гость смерил его спокойным, проницательным взглядом, на который Эдгар ответил сдержанным полупоклоном. Какие бы там способности ни были у храмовников, он по опыту знал — нюхом они магов не чуют. Значит, достаточно самому не сплоховать.
— Бальдер ван Шверхорст, рыцарь Церкви, — кивнул в ответ храмовник. В отличие от жилистого, узкоплечего барона, его плечистой фигуре звучный голос подходил как нельзя лучше. — Не ожидал встретить здесь учёного человека.
— Мы ищем крупицы мудрости там, где Создателю угодно их послать, — пробормотал Эдгар, надеясь, что выдержал правильный градус смущения перед важным гостем, почтившим своим вниманием их глушь.
— Поистине так, — согласился рыцарь, не своя с него глаз. — Но порой поиски мудрости могут завести в глубины, покуда не озарённые светом Создателя.
— Я лишь пытаюсь помочь страждущим по мере своих слабых сил, — сдержанно отозвался Эдгар, проходя к своему месту.
— Однако же его милость барон упомянул, что вы интересуетесь не только лекарскими искусствами, — невзначай проронил храмовник в тот самый момент, когда зад Эдгара коснулся лавки.
Если он невольно дёрнулся, оставалось надеяться, что это спишут на то, что Тибо толкнул его под колено. Неужто барон?.. Но нет, с какой стати ему самому признаваться, что укрывает отступника? Или терпение всё-таки лопнуло и...
Эдгар медленно, подчёркнуто спокойно поднял голову, и устремил на гостя в меру недоумевающий взгляд.
— Ваши изыскания в словесности, — пояснил Бальдер после немного затянувшейся паузы.
— Его милость слишком добр, — слабо улыбнулся Эдгар. — Мне всего лишь довелось ввернуть удачную цитату. То, что его милость принял соответствующее решение, говорит больше о его рассудительности, чем о моей учёности.
— И всё же, — безмятежно продолжал гнуть своё Бальдер, — не всякая цитата способна убедить почтенного владетеля, — храмовник почтительно склонил голову в направлении хозяина, и тот поднял в ответ костяной кубок, — в вопросе настолько важном, как псовая свора. Признаю, я заинтригован.
Эдгар покосился на барона. Тот прихлёбывал из кубка, пряча в усах жёсткую усмешку — ему явно нравилось наблюдать, как Бальдер тянет из лекаря жилы. Чему удивляться — последние недели он только что желчью не плюётся.
Вопросы псовой своры, значит? Ну что же, уж лучше об этом, чем о магах-отступниках. Так и быть, развлечём вас, мессир храмовник.
— Само собой, — кивнул он. — В «Песни о Каленхаде» Тиллер и Шайна говорят своему королю: «Мы — твои ферелденские псы». Брат Оливье Оствикский, памятуя о том, что порода мабари малоизвестна за пределами страны, принял разумное решение перевести это как «мы — твои самые верные слуги». Я лишь заметил, что, раз верность здешних псов нашла дорогу даже в песни о королях, может иметь смысл завести свору из них, а не привозить орлесианских волкодавов издалека.
— Любопытно. — Храмовник склонил голову набок, и его взгляд внезапно сделался оценивающим. — Однако же брат Доминик из Сарнии упоминает ферелденскую поговорку «Доверяй свои мысли только своей подушке и своему мабари» и указывает, что эта сцена происходит вскоре после отступничества Алденона. В этом свете, настаивает учёный муж, «Мы — твои ферелденские псы» следует понимать как «Мы — твои самые доверенные советники».
Эдгар почтительно поднял свою кружку, стараясь не подать виду, как неуютно у него засосало под ложечкой. Мало с него храмовника, так он ещё и умён, сукин сын!
— Могу только подивиться тому, что ваша милость сочла нужным поинтересоваться моими соображениями. Я не знал, что в вашем почтенном ордене уделяют такое книжной премудрости.
— Многие думают, что орденских братьев обучают владению оружием, но не знаниям мудрецов, — отозвался храмовник. — Для некоторых эта ошибка становится последней.
В словах не слышалось угрозы — напротив, Бальдер произнёс их тем же безмятежным тоном застольной беседы, что и прежде — но Эдгар не мог отделаться от впечатления, что в трапезной резко похолодало.
Храмовник разлепил было губы, явно желая продолжить разговор — но, скользнув взором по дальнему входу, прервался и с готовностью поднялся на ноги. Проследив направление его взгляда, Эдгар поспешил встать и сам. Последним и не торопясь — положение хозяина давало право и на то, и на другое — выпрямился барон.
Леди Гвендолин окинула собравшихся взором и исполнила книксен. Эдгару показалось, что, когда бледно-голубые глаза скользнули по его лицу, в них промелькнула искорка благодарности. Впрочем, даже не будь это игрой воображения, её можно было бы понять — в каком-то смысле они оба были заложниками желаний барона.
— Моя супруга, леди Гвендолин, — коротко произнёс де Бреге, сдержанным жестом приглашая жену на положенное ей место одесную правителя.
Эдгар неслышно выдохнул, благодаря своевременное появление баронессы за передышку. С появлением хозяйки орлесианский этикет разрешал, наконец, приступить к трапезе. Может, хоть пища храмовника отвлечёт — как ни крути, неучтиво говорить с набитым ртом. Надежда так себе, но нищим выбирать не приходится.
— Тибо! — тихо позвал Эдгар, опуская под стол обглоданную кость. Питомец тут же откликнулся знакомым шершаво-мокрым прикосновением — а наткнувшись на протянутую снедь, немедленно принялся с упоением её разгрызать. Ну, хоть кому-то на нынешнем ужине хорошо.
— Почтенный Эдгар! — донеслось до него из-за господского стола. Бальдер глядел на него всё тем же взглядом, беззаботно-весёлым на поверхности и абсолютно непроницаемым в глубине. — Я не чаял встретить учёного мужа в такой глуши, но оттого лишь слаще застольная беседа! Поговорим же ещё... о ферелденских псах.
***
Эдгар резко выдохнул и распахнул глаза. Обрывки прерванного сна уже скрывались за границы сознания — даже при всём желании не получилось бы воскресить в памяти что-то, кроме сумбурных картин бегства и паники. Оставалось только ощущение глубокого, первобытного стража — противного и липкого, как промокшая от пота простыня.
Казалось бы, таких причин паниковать не было. Если верить Бальдеру, всё-таки разговорившемуся к середине трапезы, он прибыл охотиться за Зверем. До Эдгара доходили слухи о чудовищном псе — то ли воплотившемся демоне, то ли спятившем хасиндском шамане — не первый месяц наводившем ужас на округу. Сверх этого он не знал ничего — вот уж впору порадоваться, что барон держит его взаперти! — о чём со всей готовностью и сообщил храмовнику.
Тот, однако же, не отставал, и до самого конца ужина продолжал забрасывать его вопросами, иной раз имеющими самое косвенное отношение к псам, демоническим или обычным. Бальдер с подручными устроился ночевать прямо за стеной от трапезной — там, где обычно спали дружинники — так что, направляясь в свою комнатушку в дальнем крыле господского дома, Эдгар невольно испытывал облегчение. Последнее, однако, оказалось недолговечным — как он ни убеждал себя выспаться, повторяя, что от тяжёлой головы проку не будет, сон толком не шёл. Когда же всё-таки удавалось забываться, успокоение не приходило — напряжённые раздумья сменялись кошмарами, в которых он мог даже меньше, чем наяву. Трудно было сказать, сколько времени он провёл, ворочаясь, засыпая, и просыпаясь — но, судя по тёмной полоске неба, виднеющейся в узкое окно, ночь и не думала заканчиваться.
Впрочем, даже если Бальдер и впрямь явился не по его душу, это было не единственной проблемой. Он уже испробовал все известные ему средства — не то чтобы, впрочем, их было много — а результата так и не предвиделось. Теперь он просто тянул время, но барон терял терпение, и Эдгар не знал, сколько ещё времени получится заговаривать ему зубы. Инстинкт выживания, отточенный десятилетиями, на протяжении которых он скрывался от Церкви, настоятельно требовал уносить ноги не сегодня-завтра — но бежать одному, пешему, по здешним пустым равнинам, пытаясь не попасться ни налётчикам-хасиндам, ни дружинникам де Бреге...
Из дальнего угла, где он хранил лекарские припасы и инструменты другого своего ремесла, послышался шорох. Рассеянный спросонья, но всё ещё напряжённый после недавнего сна, Эдгар навострил уши. Ах да, опять этот возится. Надо будет поменять солому в его ящике — а то взял же моду громоздиться на тюк с эльфийским корнем, так все лекарственные травы псиной пропахнут.
— Тибо, — позвал Эдгар, свесив руку с кровати. Любимцу потребовалось больше обычного времени, чтобы отреагировать — видно, не ему одному не хотелось подниматься с налёжанного места — но спустя несколько мгновений по ладони прошёлся тёплый, шершавый язык, и Эдгар, немного успокоенный знакомым прикосновением, вновь провалился в неверное забытьё.
***
Она лежала на расстоянии вытянутой руки. Безмолвная и безучастная, как мраморное надгробие в родовом склепе её отца. Неподвижная, дышащая спокойно и ровно, не дающая о себе знать ни единым жестом — и, как ему было прекрасно известно, бодрствующая.
Как же он её ненавидел.
Он был готов, что его владение окажется жалкой дырой на краю света — в конце концов, какое ещё приданое дадут за восьмой дочерью? Был готов, что новоявленная высокородная родня вечно будет смотреть свысока на безземельного рыцаря, выбившегося в бароны только по капризу покойного графа. Но чего он ну предвидел, к чему не мог подготовиться — это к тому, что жена окажется такой же бесплодной и бесполезной, как доставшийся ему клок земли.
Он ненавидел это белое тело, узкобёдрое и плоскогрудое, остававшееся таким же холодным и неподвижным, даже когда он овладевал им. Ненавидел бледное, правильное лицо, с которого никогда не сходило выражение благочестиво-безучастной покорности. Ненавидел пустой взгляд, которым она смотрела на всё окружающее. Но больше всего — эту никчёмную, ни на что не годную утробу.
Было время, он рассчитывал на лекаришку. Не травами, так колдовством; да чем угодно, лишь бы заставить её наконец понести. Однако месяцы шли, тот продолжал твердить, что нельзя слишком сильно торопить природу, и ему всё сильнее начинало казаться, что тот лишь заговаривает ему зубы. Конечно, он на все лады клялся, когда дружинники впервые его приволокли — но ведь и не такое наобещаешь, когда твоя отступничья шея не хочет спознаться с топором. Он уже не единожды порывался отправить лживого поганца в расход, но всякий удерживала смутная надежда, что что-то ещё может получиться.
А сейчас хочешь — не хочешь, а придётся повременить. Принесла же нелёгкая этого храмовника! Получив послание, он тут же отправил дружину прочёсывать окрестности —если не прикончить самого Зверя, так хоть оттяпать башку какому-нибудь одичавшему мабари покрупнее да предъявить её, чтобы незваный гость с чистой совестью отправился восвояси. Но храмовник, сволочь, нагрянул скорее ожидаемого, а у него ни тебя трофея, которым можно отделаться, ни даже большей части дружины под рукой. Не хватало ещё, чтобы неварранский гадёныш прознал, что он укрывает мага — тут уж и баронская голова полетит.
Ох, как жёнушкина родня заквохчет — пригрел, дескать, покойный граф змея на груди. Высокомерие, ощущение главенства, впитанная с материнским молоком убеждённость в своём превосходстве — да, весь их поганый род таков. Возможно, это он ненавидел даже больше её бесплодия. Она никогда не давала о себе знать, если он того не желал, ни единым звуком ему не перечила, ни разу не изменила своей всегдашней почтительности — и это безропотная покорность доводила его до бешенства. Она будто издевалась над ним своей беспрекословной послушностью; будто всем своим видом хотела показать, что ни супружеская, ни господская власть никогда не поставит безземельного выскочку выше благородной леди из её паскудного выводка — и уж точно никогда не позволит ей родить от него наследника...
— Супруг мой, — равнодушно послышалось с соседней подушки. Голос был таким же бесцветным, как её блеклые, почти мышастые волосы.
— Ступай, — коротко ответил он.
Какое-то время назад проезжий миссионер посоветовал еженедельные полнощные бдения. Возлагать на это большие надежды не приходилось, но время больших надежд давно прошло. Теперь каждую седмицу она — неизменно испросив его позволения — поднималась с постели, набрасывала длинный шерстяной плащ поверх ночной сорочки, покидала господский дом, пересекала замковый двор и до рассвета читала молитвы и била земные поклоны в часовне.
По крайней мере, так подразумевалось. С этой суки ведь станется... И правда, сегодня за ужином — по своему мужу и господину едва взглядом скользнула, а на лекаришку-то смотрела со щенячьим просто обожанием! То-то храмовник всю трапезу усмешку в усах прятал. Неужто и впрямь?..
Пальцы невольно скрючились под тонким одеялом. Захотелось притиснуть её к стене, обхватить цыплячью шею, и медленно, капля по капле, глядя в ненавистные глаза, выдавить из неё жизнь — к демону и наследника, и всё!.. Но нет. Нельзя. Храмовник может что-то заподозрить и весть разнести — а без поддержки её поганой родни он долго здесь не усидит. Да и лекаришка — кто знает, какие у него ещё припасены колдовские трюки. Нужно быть готовым, нужно всё просчитать, и только тогда...
Старые петли скрипнули, и он невольно покосился в сторону прохода, в темноте котором уже растворялась, как и всегда безмолвная, тощая фигура в длинном шерстяном плаще.
Создатель милостивый, ниспошли терпения!
***
— Да что ты нынче как сам не свой, — недовольно пробормотал Проспер, в очередной дёргая за поводок.
Мабари взглянул на него — дружинник готов был поклясться, что с укоризной — повернулся обратно и нехотя двинулся дальше по боевому ходу. Проспер сквозь зубы процедил словечко-другое и последовал за псом, не забывая поглядывать в бойницы. Не то чтоб безлунную, хоть глаз выколи, ночь можно было многое разглядеть, но расслабляться не след.
На слух полагаться тоже было не с руки — ледяной южный ветер, задувавший в машикули, с пронзительным свистом проносился мимо ушей и пробирал даже сквозь плотный гамбезон. Что ж, вот для таких случаев и велено на ночь брать на стены собак. Скажи ему кто про такое во время службы в Джейдере, он бы первый рассказчика на смех поднял — но после того, как полтора месяца назад псы подняли вой, предупредив о едва не прозёванном хасиндском набеге, было уже не до смеха. Теперь ночная стража не поднималась на боевой ход без хотя бы одного мабари — и хотя повторного случая проверить их способности пока не было, иметь рядом здоровую псину было всё-таки спокойней.
Разумеется, если она не...
— Да что с тобой опять! — раздражённо выдохнул Проспер, натолкнувшись на снова остановившего пса.
Стража ему выдалась та ещё — мало чернильной темноты да проклятого ветра, так ещё кобель, обычно покладистый, нынче чудил на каждом шагу. Уже пару раз приходилось подталкивать его древком копья, на что тот — тоже малость странно — реагировал без обычного ворчания, будто целом сосредоточившись на чём-то другом. Вот и сейчас крупный гладкошёрстный пёс наклонил голову, и небольшие, но торчком стоящие уши явно прислушивались к чему-то кроме завываний ветра.
Проспер отступил на полшага в сторону, и, не высовываясь, повнимательней воззрился в щель бойницы. Ничего — только невысокая жухлая травка слегка колыхалась под порывами ветра.
— Давай уже, без тебя тошно, — пробормотал он и ещё раз подтолкнул пса древком. — А ещё говорят, что мабари умнее людей.
Кобель вскинул морду, будто обидевшись на упрёк, и тут же ринулся вперёд, дёрнув поводок так, что тут едва не выскользнул из рук. Проспер успел сделать шаг и упереться копьём, и только потому устоял на ногах. Мабари, остановленный натянувшимся ремешком, обернулся и просительно заскулил.
А вот это уже что-то новенькое. За время долгих ночных бдений Проспер с молодым, но толковым кобелём научились неплохо друг друга понимать. Скулёж не имел ничего общего с тревожным воем, которым мабари оповещали об опасности — скорее, так пёс себя вёл, когда учуял и хотел показать что-то важное. Проспер бросил ещё один взгляд в бойницу, убедившись, что снаружи никакой опасности не предвиделось. Что ж, была не была — если он что важное прозевает, барон ведь голову снимет.
Мабари, обрадованный согласием хозяина, кинулся вперёд, заставляя ремень поводка врезаться в ладонь даже через рукавицу. Что бы его ни интересовало, находилось это не на стенах. Псина сноровисто сбежала вниз по бревенчатой лестнице, ринулась через внутренний двор, увлекая Проспера за собой, миновала господский дом и часовню и остановилась, внимательно глядя на дружинника.
— Какого... — выдавил Проспер, абсолютно не понимая происходящего.
Проклятый кобель притащил его прямиком к выгребной яме. Внезапно боевой ход, продуваемый хоть и ледяным, но свежим ветром показался не таким уж плохим вариантом. Пёс внимательно на него посмотрел, будто желая что-то сказать, но готовность внимать собачьим откровениям иссякала так же быстро, как и пригодный для дыхания воздух.
— Ну нет, — раздражённо сплюнул Проспер, когда мабари снова попробовал двинуться вперёд. — Хватит с меня твоих... Проклятье, да что тебе, моча в голову ударила?
Проспер невольно поднял руку к лицу, будто пытаясь отмахнуться от зловония. Мабари только этого и ждал. Резко дёрнувшись вперёд, пёс вырвал конец поводка из задубевших от холода пальцев и тот, извиваясь змеей в утоптанной травке, исчез вслед за кобелём в беспросветно тёмном углу между стеной и нужником.
— Да что за!.. — в сердцах выдохнул Проспер. Видит Создатель, с собаками он всегда предпочитал ладить лаской, но этого было бы неплохо и плетью выходить. Бормоча под нос все приходившие на ум ругательства, он двинулся вперёд, нащупывая дорогу древком — не хватало ещё посередь ночи сверзиться в отхожую яму.
Не было ни звука, ни даже краем глаза уловленного движения — только ощущение сместившегося воздуха, враз поднявшее дыбом волосы на затылке. Тренированное тело отреагировало мгновенно — Проспер крутнулся вокруг своей оси, припадая на колено, чтобы уйти от удара, и одновременно отводя копьё.
Он успел повернуться почти наполовину, но и этого времени хватило, чтобы понять: мабари, беззвучно забившийся в тёмный угол близ отхожей ямы, где его нельзя было ни разглядеть, ни учуять, был и в самом деле намного умней человека.
***
Эдгар ещё немного поворочался под одеялом, пытаясь найти более удобное положение. Вылезать с мало-мальски нагретого места на воздух, прохладу которого он чувствовал лицом, категорически не хотелось, но зов природы и не думал ослабевать. Он ещё раз перевернулся, уже понимая, что лишь оттягивает неизбежное, раздражённо крякнул, сел, и потянулся под кровать в поисках ночного горшка.
По крайней мере, в этот раз он проснулся не из-за кошмара. Хоть какое-то разнообразие.
Правая ступня опустилась на... ну конечно. Опять Тибо свою шерсть повсюду разбрасывает. Ну да и ладно, на самом деле. Пальцы торопливо сдёрнули крышку — стоило сесть, как выяснилось, что с решением он колебался слишком долго — и немелодичное журчание слилось с удовлетворённым выдохом.
Пока он облегчал душу, какая-то маленькая мысль продолжала упрямо колупаться на задворках сознания. Что-то насчёт... Тибо? Ах да, Тибо. Что там? Тибо последнее время нездоровилось, и после ужина он отвёл его на псарню. Он сам видел, как псарь закрыл за ним дверь. Тибо не было и не могло здесь быть, когда...
Оловянная крышка с дребезгом покатилась по полу. Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, Эдгар протолкнул через себя крупицу энергии, вкинул ладонь и зажёг в ней неяркий огонёк.
Клок шерсти на полу был угольно-чёрным.
Эдгар вскочил с тюфяка как ошпаренный, прижался спиной к стене и ошарашенно огляделся по сторонам. Никого. Ни под окном, ни в дверях, ни даже — пришлось малость пересилить себя, чтобы опуститься на колени и заглянуть — под кроватью. В дальнем углу, где в кажущемся беспорядке валялись его лекарские и колдовские припасы, почудилась какая-то незнакомая форма — но нет, это были лишь полупустые мешки с травами. Что бы ни произошло, сейчас он в комнате был один.
Сердце, едва успокоившееся после недавние кошмаров, снова гулко билось о рёбра так, что было едва слышно собственные мысли. Что это... Как они... Эдгар закрыл глаза, судорожно выдохнул, и потянулся мыслью к несложным, но многократно повторённым магическим узорам на пороге его каморки.
Первой и главной причиной, по которой барон оставил его при себе, была леди Гвендолин, но де Бреге быстро рассудил, что, раз уж завёлся маг на хозяйстве, не грех использовать его и иначе. Когда участились набеги хасиндов, он потребовал, чтоб Эдгар наложил на замок какие-нибудь защитные чары. По этой части он мастером не был, но на то, чтобы создать несколько отталкивающих печатей — в воротах, под порогом большинства построек на внутреннем дворе и у входа в башню — его хватило. Теперь достаточно было одной мысли — и, конечно, немалого магического усилия — чтобы активировать любую из них, после чего в каждом здании можно было обороняться подолгу. Втайне от барона — как уж иначе, если тот, при его-то подозрительности, даже дверь в каморку запретил поставить — он начертил такую же и на своём пороге. По мере того, как барон становился всё желчней, а живот леди Гвендолин оставался таким же плоским, Эдгар взял за привычку активировать свою печать на ночь.
Она и теперь пульсировала энергией — точно такая, какой он её оставил прежде, чем забраться в постель. Ни одна линия, ни одна руна не были нарушены. Но что если...
Взор метнулся к дальнему углу, нарочито заваленному мешками с травами. Наложить отталкивающую печать — дело нетрудное, но вот для того, чтобы она не рассеялась через минуту-другую, а оставалась на месте, в любой момент готовая к активации, придётся попотеть. Нужен якорь — печать, что объединит все прочие в одну карту и привяжет к ней какого-нибудь мелкого духа, чтобы тот непрерывно проводил энергию Тени. Учитывая, с каким доверием к нему относился барон, размещать её где-то кроме собственной спальни было бы верхом глупости — а во избежание вопросов, отведённый ей угол оставался завален веским лекарским скарбом.
Эдгар потянулся разумом к якорной печати. Обычному человеку, будь он вообще способен её разглядеть, она показалась бы хаотичным, пусть и по-своему красивым переплетением мерцающих линий, но для чародейского восприятия была кристально ясна. Руна за руной, линия за линией, он перебрал её хитросплетения. Нет, и она была цела — он всё ещё чувствовал сопротивляющееся присутствие привязанного духа, да и карта перекрывающих замок печатей оставалась неизменной.
Заклятья были в полном порядке. Эдгар знал: они не впустили бы внутрь ни человека, ни демона. Значит...
Он открыл глаза и уже человеческим взглядом воззрился на лежащий на полу клок чёрной шерсти. На животных его печати не были рассчитаны — больно сложный получался узор, да и не хотелось бы, чтоб решившего прогуляться до ветру Тибо размазало по стене. Значит, это был зверь? По спине побежали мурашки, когда Эдгар вспомнил прикосновение шершавого языка, тогда казавшееся знакомым. Пёс?
Но как? Ферелденские легенды рассказывали, конечно, что мабари умнее большинства людей, но Эдгар сомневался, чтобы пёс решил наведаться к нему по собственному почину. Значит, кто-то его послал?.. Храмовник? Но нет, у него с собой не было собак, да и к чему ему такие сложности... Де Бреге? Есть в баронской своре чёрные мабари?
И главное — почему... так? Конечно, если ты подозреваешь, что твоя жертва — маг, имеет смысл пустить вперёд пса, чтоб тот принял на себя все колдовские ловушки. Но если ты видишь, что он прошёл внутрь беспрепятственно — почему не идёшь сам, чтобы закончить дело? Зачем?..
Эдгар плотно зажмурился, потряс головой, снова распахнул глаза — и только тогда заметил, что всё ещё держит в правой руке сгусток колдовского света — на виду у всякого, кому только случится заглянуть в коридор господского дома.
Неслышно выругавшись, он торопливо притушил огонёк. Зачем? Да вот за этим дурья твоя голова! Чтоб ты запаниковал и натворил глупостей! Барону шум не нужен, особенно когда храмовник под боком — а то начнутся ещё вопросы, откуда это под его крышей маг без аккредитации Круга. Нет, он хочет, чтобы ты, не помня себя от страха, высигнул из окна, сбежал в пустоши — а там уж его дружинники тебя без лишнего шума прищучат.
Эдгар сжал зубы, заставляя себя дышать размеренно и ровно. Думай. Понимай. Понимание — это власть.
Ясно, что мабари в его спальню мог подослать только де Бреге. Значит, барон решил от него избавиться. Почему? Неважно, уже неважно. Ясно и то, что он хочет сохранить всё в тайне от храмовника — иначе не мудрствовал бы так. Бежать одному — бред, догонят и изрубят. Значит, надо держаться Бальдера — желательно, набиться к нему в спутники. Тот, помнится, высказывал немалый интерес к его знаниям насчёт ферелденской истории, можно на этом сыграть, да и барон вряд ли рискнёт отказать именитому гостю...
Эдгар истерично хохотнул. Дожили — ищем спасения у храмовника. Ну да ладно. Сейчас главная забота — свою шкуру от барона уберечь, о прочем будем думать потом. Где там Бальдер ночевал, в дружинном доме?
Сборы не заняли много времени — при его-то жизни, Эдгар привык быть лёгок на подъём. Рассудок твердил, что раз барон не рискнул убить его в собственной спальне несколько часов назад, то вряд ли попробует и теперь, но чувства настоятельно требовали поскорее оказаться радом с единственными неподвластными де Бреге вооружёнными людьми, и в этот раз он склонен был согласиться. Уже стоя лицом к двери, Эдгар на мгновение задумался, не стоит ли, в качестве прощального подарка, разрушить якорную печать, но решил обойтись — если всё-таки придётся делать ноги, возможность перекрыть замковые ворога у себя за спиной будет нелишней.
Он так и не оглянулся назад, чтобы людским, а не чародейским взором осмотреть дальний угол, где тюки с эльфийским корнем, эмбриумом и кровавым лотосом были аккуратно раздвинуты в стороны, открывая ничем на первый взгляд не примечательный участок дощатого пола.
***
— А теперь без глупостей — вперёд, — прошептал у его ухо незнакомый голос с неясным иностранным акцентом. — Молча.
Эдгар осторожно кивнул, чувствуя лезвие у горла. Кто бы ни подстерегал его у выхода из господского дома, своё дело он знал. Приставь он остриё к спине, к рёбрам — можно было бы попытаться отбросить его заклинанием, но при таком раскладе только сам себе глотку вскроешь.
Долго гадать, кто это был, не пришлось. Подталкивая в спину, его обвели вокруг господского дома, мимо пары хозяйственных построек к притулившейся почти у самой стен бревенчатой часовенке. Лицом к часовне и спиной к нему, укрытый плащом с изображением пылающего меча, стоял Бальдер ван Шверхорст.
Конвоир — должно быть один из оруженосцев храмовника — убрал нож от горла и силой толкнул его вперёд. Не успев переставить ногу, Эдгар бухнулся на колени рядом с храмовником.
— Не желаете ничего сказать по этому поводу? — поинтересовался тот.
Эдгар заморгал, пытаясь прочистить слезящиеся от ветра глаза. Пальцами было бы надёжней, но он не рисковал поднимать руки, когда слева стоял храмовник, а за спиной — его оруженосец. Расплывчатое белое пятно у ног Бальдера начало приобретать более чёткие очертания.
С неестественно вывернутой шеей и до странного безмятежным выражением на бледном лице, в разметавшейся ночной сорочке под шерстяным плащом перед ним лежала леди Гвендолин.
Позабыв о стоящем сзади конвоире, Эдгар вскинул руку ко рту, судорожно хватая холодный воздух губами. Он хотел бы сказать, пусть даже и только самому себе, что его потрясла гибель единственного человека, что во всём этом проклятом месте относился к нему хоть с толикой теплоты — но и сам знал, что это было ложью. Единственное, о чём он мог думать — исчезла последняя причина, по которой он нужен был барону живым.
— Ну так что же? — всё так же бесстрастно продолжил храмовник.
— Что здесь... Какого демона? — раздался другой голос. — Эдгар? Ты что ещё здесь делаешь?!
С той же стороны, откуда не так давно притолкал его оруженосец Бальдера, показался барон. Как и супруга, одет он был легко — только штаны и рубаха поверх исподнего — но, как бы спешно ни собирался, не забыл перепоясаться мечом. Бальдер, впрочем, явно ожидал и его.
— Превосходный вопрос, ваша милость, — кивнул он, всё ещё не поворачиваясь. — Такой, что может с таким же успехом быть адресован и вам.
— Да что вы себе... Не злоупотребляйте моим гостеприимством, сударь! — выплюнул де Бреге.
Баронская рука дёрнулась к рукояти меча, но тут, на дистанции чуть больше удара, из темноты беззвучно шагнул второй оруженосец Бальдера. В отличие от местного владетеля, в его позе не было угрозы — лишь левая рука небрежно придерживала ножны — но от взгляда де Бреге явно не ускользнуло, что гости, не в пример ему, были в боевом облачении.
— Что это значит? — повторил он, глядя на храмовника.
— Едва оказавшись внутри этого замка, я почувствовал надрыв Завесы, — размеренно продолжил Бальдер. — Недолго потребовалось, чтобы понять, что расположен он в господском доме. От моего внимания не укрылось, что, готовясь ко сну, ваша милость выпроводила оттуда всю челядь, кроме доверенного лекаря, и закрыла дверь изнутри. Значит, в ответе за это могли быть только трое. Мне оставалось лишь ждать, когда зло проявит себя, чтобы выявить виновного. Но чего я не ожидал — это того, что оба появятся в одном месте с разницей в считанные мгновения.
— Что за... — снова возмутился было барон, но тут же нахмурился. — Оба? Ты только что говорил — трое.
Эдгару не хотелось ещё раз смотреть на зрелище, открывшееся барону, когда Бальдер отступил в сторону. Вместо этого он вперился взглядом в лицо де Бреге, будто пытаясь прочитать в нём свою судьбу.
Что, если подумать, было недалеко от истины.
Барон с почти змеиным шипением вдохнул, будто втягивая в себя увиденное вместе с воздухом, после чего по очереди взглянул на Эдгара и Бальдера. Эдгар не знал, насколько умелым физиономистом был храмовник, но лично ему прочитать что-то в баронском взгляде казалось решительно невозможным.
— Нужно поднимать дружину, живо! — бросил де Бреге, поворачиваясь на каблуках.
Стоящий позади него оруженосец сделал полшага наперерез и медленно покачал головой.
— Отнюдь, — возразил Бальдер. — Кто бы из вас двоих ни был безумцем, привлекшим внимание демона, мне ни к чему, чтобы у него появилась вооружённая подмога. Тем более что, — спокойный взгляд перекочевал с барона на всё ещё коленопреклонённого Эдгара, — виновны могут быть оба.
— Много на себя берёшь, — прошипел барон.
— Не больше, чем требует долг, — строго отозвался Бальдер. — Если ваша милость непричастна к злодеянию, в ваших же интересах помочь делу Церкви — и прежде, чем вырвавшееся в мир зло успеет нанести новый удар. Так зачем...
Договорить ему не удалось — из дружинного дома донёсся грохот и отчаянный вопль. За ним последовал долгий, протяжный, вгрызающийся в уши вой. В нём не было ничего общего с тем, как мабари из баронской своры предупреждали об опасности — вместо предупреждения в хриплом завывании слышался вызов.
Эдгар невольно вздрогнул, да и барон, как не укрылось от его взгляда, тоже побледнел. Бальдер, однако же, оставался невозмутим. Обменявшись быстрыми взглядами с обоими оруженосцами, он коротко кивнул и снова взглянул на Эдгара и барона.
— Я не могу покарать невиновного и не подставлю спину злоумышленнику. Вы двое останетесь здесь. Если кто-то попытается бежать — я буду знать, что он чувствует за собой вину, и правосудие Церкви настигнет его повсюду.
Перспектива остаться наедине с бароном над трупом его жены вынудила-таки Эдгара подняться на ноги.
— Но... если... помочь! — заплетающимся языком выдавил он.
— Не думай, что мне нужна помощь, — откликнулся Бальдер, обнажая меч. — Это либо демон, либо маг-оборотень. Я учён одолевать обоих.
Эдгар открыл рот и тут же закрыл его.
— Много на себя берёшь, — повторил барон, то ли не в силах унять уязвлённое самолюбие, то ли всё ещё не отойдя от увиденного зрелища.
Не отвечая, Бальдер обменялся ещё парой взглядов с подручными и быстрым шагом двинулся к дружинному дому. Один из оруженосцев шёл спиной вперёд, ни на мгновение не выпуская Эдгара и барона из поля зрения. Самого Эдгара мало заботило его внимание — он, по мере сил незаметно, чтобы это нельзя было истолковать как попытку к бегству, пытался отодвинуться как можно дальше от барона.
Пересечь внутренний двор крохотного замка было недолго — но за это время из дружинного дома уже успело раздаваться ещё несколько отчаянных криков. Если это и смутило храмовника с подручными, виду они не подали — лишь сгрудились потесней и с мечами наготове ринулись внутрь. Стоило последней спине исчезнуть в проходе, как барон, до того пристально следивший за продвижением храмовника, выдохнул и обернулся к Эдгару.
— Ставь печать.
***
А она была быстрой, эта тварь. Куда быстрее тех, кого он одолевал до сих пор.
С болезненным криком Гаскар откатился в сторону. Бальдер крутнулся, вложив силу разворота в удар, и, кажется, достал кончиком меча промелькнувшую над оруженосцем исполинскую тень. Размен, однако же, вышел неравноценный — разорванная штанина Гаскара быстро намокала, и одного взгляда было ясно, чтобы понять, что тот скоро вытечет, как вспоротый бурдюк.
Неподалёку лежал неподвижный Сангвин — его тварь настигла, едва они ворвались внутрь. Вокруг, такие же изуродованные изломанные, валялись трупы полудюжины баронских дружинников. Бальдер не знал, успел ли кто-то из них схватиться за оружие, но они с Гаскаром всё же несколько раз задели тварь. Доносившееся из темноты дыхание было тяжёлым и хриплым, вырываясь из звериной груди почти с клёкотом.
Теперь оставался только он один — но тварь ошибается, если собирается торжествовать. Никогда не показывай всё, на что способен, в начале боя — так учили наставники в Вал Руайо. Одного только освящённого оружия оказалось недостаточно. Возможно, он переоценил себя, промешкал слишком долго — и он за это ответит, не скрывая вины. Но потом. Сейчас он покончит с этой тварью.
Клинок, уже мерцающий бледно-голубым, начал наливаться более ярким, почти кобальтово-синим свечением. Распространяющий вокруг ореол выхватывал из густой темноты опрокинутую мебель, разбросанную утварь, оторванные конечности.
Не всякий храмовник умеет полностью разорвать связь между Тенью и реальностью, и даже тренированному ветерану вроде Бальдера едва ли удастся проделать это больше одного раза за бой, но этого хватит. Должно хватить. Только подпустить эту тварь поближе...
Огромный чёрный пёс — почти по грудь ему в холке — шагнул навстречу. В глубоко посаженных глазах читался злой, отнюдь не животный ум. Как он и говорил. Либо демон, либо оборотень.
Пёс сделал ещё один маленький шаг и замер, будто подбираясь перед прыжком. Напряжённые мышцы Бальдера начали подрагивать — даже тренированному телу было непросто удерживать в себе столько нагнетённой силы. Не понадобится даже дотягиваться до врага мечом — когда он её выпустит, любые нити, что связывают реальность с Тенью в радиусе нескольких шагов, обрежет во мгновение ока. Если это демон — рассыплется прахом, когда воля Создателя изгонит его обратно в Тень. Если оборотень — вернётся к истинному человеческому облику, и тогда меч покончит с ним в два счёта.
Хриплое дыхание, вырывающееся из тяжко вздымающейся звериной груди, превратилось в низкий рык. Бальдер подобрался, перехватил рукоять меча обеими руками и чуть согнул колени, чтобы прочнее стоять на залитом кровью полу.
Тварь кинулась вперёд с почти невообразимой для её размера скоростью — но он был готов. Волна святой энергии вырвалась из его напряжённого тела, и он, не мешкая ни мгновения, взмахнул мечом по широкой дуге, вкладывая в удар всю силу.
Последнее что Бальдер ван Шверхорст успел понять, прежде чем могучие челюсти сомкнулись на его черепе — нечестивый зверь не был ни демоном, ни колдовским обличьем смертного мага.
***
Эдгар продолжал настороженно смотреть на барона. В его позе не было угрозы — напротив, после того, как Бальдер с товарищами вошли в дружинный дом, он ощутимо расслабился и даже убрал ладонь с рукояти меча. Да и голос его звучал до странного нормально и даже как-то... отрешённо?
— Что мешкаешь? — спокойно поинтересовался он. — Или на милость храмовника рассчитываешь?
Осторожно, чтобы хоть краем глаза держать барона в поле зрения, Эдгар покосился на его мёртвую жену. Де Бреге проследил направление его взгляда и усмехнулся.
— Понимаю. Думаешь, теперь ты мне без надобности, так что я с тебя шкуру сниму. Да вот только, — барон цокнул языком и обернулся на дружинный дом, откуда всё ещё слышались истошные вопли, — не в покойнице сейчас наши проблемы-то, а?
Эдгар тоже перевёл взгляд вслед за бароном.
— Кто бы там внутри ни победил, ты в проигрыше, — безжалостно продолжил барон. — Если бы ты думал, что сам с этой штукой можешь совладать, то не топтался бы тут. А коли храмовник выберется — он ведь в твоей комнате чародейское барахло найдёт, не в моей. Нет, приятель, тебе либо со мной, либо на плаху.
Барон повернулся и взглянул ему в лицо. Эдгар по-прежнему не могу прочитать ничего определённого в его глазах, но голос звучал всё так же — до странного — спокойно.
— Мы с тобой теперь в одной упряжке. Запрёмся в башне — твои заклятья, мой меч — глядишь, и отсидимся до солнца, а там и дружина подоспеет. Но и в твоих, и в моих интересах, чтобы оттуда, — барон махнул рукой в сторону грохота и криков, — не вышел ни храмовник, ни то, с чем он там воюет. Так что если хочешь жить — хватит сопли жевать!
Эдгар набрал полную грудь воздуха, пытаясь разобраться в происходящем прежде, чем покровитель потеряет терпение. Думай. Понимай. Понимание — это власть. Похоже, за происходящим всё же стоял не барон — если пустить ему в спальню пса он ещё мог, то жертвовать собственными воинами и до сих пор не понёсшей женой — едва ли. По всему выходило, что этой ночью в замке были вещи страшнее де Бреге.
Тень с готовностью отозвалась на его прикосновение. Позволить энергии перетечь в инертную печать, пока та не наполнится силой, было делом нескольких мгновений. Эдгар потянулся к ней разумом, убедился в прочности рун и, взглянув на барона, кивнул.
Тот одобрительно поджал губы и лёгкой трусцой припустил к башне. Эдгар по мере сил поспевал, хотя ступни, как назло, путались даже в невысокой траве. Какая-то крохотная частичка разума, словно пытаясь найти убежище от творящегося кругом в обыденных мыслях, праздно порадовалась, что ему хотя бы не приходилось придерживать длинные ножны, так и норовящие колотить его по ногам.
Доносящиеся из дружинного дома крики стихли, когда до башни оставалось несколько шагов. Замок, судя по звуку, провернулся не без труда, но дверь всё-таки распахнулась. Барон пропустил Эдгара вперёд, бросил ещё один взгляд на внутренний двор, и с видимым усилием закрыл дверь, тут же заложив её тяжёлым засовом.
Эдгар огляделся по сторонам. Не слишком широкая площадка, толстые стены с бойницами подошвенного боя, уходящая наверх лестница — узкая, чтоб нападающим не протиснуться больше одного в ряд. Он здесь не был с того самого времени, как накладывал печать...
Печать. Они должны укрываться здесь от неведомой напасти, а барон не попросил его активировать печать.
Эдгар резко обернулся. Де Бреге смотрел на него с неуютной улыбкой.
— И как она тебе? — вкрадчиво поинтересовался он.
Эдгар ошалело взглянул на барона. Кто — «она»? О чём вообще речь? Что тут...
Барон нагнул голову, не сводя с него глаз, и шагнул вперёд — плавным, стремительным движением воина. Ошарашенный происходящим, Эдгар не успел даже подготовить заклинание. Де Бреге не использовал меч, но хватило и костлявого баронского кулака, врезавшегося в живот. Эдгар чуть не сложился пополам, но тонкие сильные пальцы обхватили его горло и прижали к стене.
— Хороша? — продолжил барон. Голос оставался таким же спокойным, как и когда он убеждал укрыться в башне. — Горяча?
Он попробовал лягнуть де Бреге, но тот легко заблокировал удар, подставив колено, и сам саданул подошвой ботинка в ответ. Эдгару показалось, что его голень разлетелась на тысячу кусочков — но и это было не так важно в сравнении со всё сильнее стискивающими его горло костлявыми пальцами.
— Поделись, — шептал де Бреге. — Мне же хочется знать.
Теперь Эдгар мог читать в его глазах. И ему было страшнее, чем когда-либо за всю ночь.
Разум заволакивала пелена. Нет. Не сейчас. Он ещё может... Элементы простейшего заклинания складывались мучительно медленно, но барон, похоже, и вовсе забыл, что противостоит магу.
Волна чистой силы сорвалась с ладони Эдгара, сбив де Бреге с ног и впечатав его в дверь. Баронские ногти оставили царапины на его горле, но зато теперь он мог дышать — и жадно, хрипло принялся глотать воздух. Радоваться, однако же, было рано — барон, всё с тем же ненормальным блеском в глазах, уже поднимался на ноги.
Не разбирая дороги, Эдгар кинулся по лестнице вверх. Его не заботило, что он загонял себя в тупик — хотелось лишь увеличить расстояние между собой и обезумевшим покровителем. Второй этаж встретил его той же картиной, что и первый, разве что бойницы были чуть шире. Лестница уходила и дальше вверх, но её перекрывала очередная дверь — и поступь владельца единственного ключа уже доносилась снизу.
Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, Эдгар кинулся к бойнице, что показалась ему пошире прочих. Ноги скользнули вперёд без особого труда, и даже поясницу удалось как-то пропихнуть — но рёбра уперлись в грубо обтёсанные доски и никак не хотели проходить.
— Не торопись, — как ни в чём не бывало продолжил барон, уже показавшийся на лестнице. — Мы ведь не всё ещё обсудили.
Эдгар удвоил усилия, но, как его ноги ни брыкались снаружи, протиснуться дальше так и не удавалось. Барон подчёркнуто неторопливо поднялся на второй этаж и опустился на корточки напротив, лицом к нему и спиной к лестнице.
— Ну так что же? — спросил он, почти сладострастно протягивая вперёд всё те же костлявые пальцы. — Как она тебе?
Собрав остатки магической силы, Эдгар без лишних раздумий метнул её прямо в безумные баронские глаза. Не было времени рассчитывать вектор и фокусировать удар — это было колдовство отчаяния, самый примитивный выброс энергии во все стороны. Де Бреге снесло как пушинку ветром — а Эдгар, отброшенный назад силой своего же заклинания, почувствовал, как доски сдирают кожу с рёбер, больно ударился выставленным локтем, и мгновением позже уже летел навстречу земле.
***
Холодно. Сыро. Это пол. Земляной пол. Он лежал лицом вниз на земляном полу. Почему?
Ах да. Лекаришка Эдгар, маленький сучёныш, сбросил его вниз по лестнице каким-то заклинанием. Ничего. Из башни дороги нет. Сейчас он поднимется, догонит его, прижмёт к стене и медленно, по крупице, глядя в глаза, выдавит из него жизнь.
Странно. Ноги не шевелились. Он готов был поклясться, что попробовал встать, но всё ещё лежал лицом вниз. Руки? Руки, кажется, шевелились. Ничего. Он просто устал. Он отдохнёт всего несколько мгновений, поднимется, а потому пойдёт и задушит поганого сучёныша, что вздумал наставить ему рога.
Во рту было мокро и кисло. Кровь. Он вывернул шею набок и сплюнул — но из-за того, что голова была так низко, вытолкнуть её далеко не получилось. Часть попала в нос, и он невольно закашлялся.
Слева послышался оглушительный грохот. Упала дверь? Нет, что за глупости. Он сам закрыл её на надёжный, тяжёлый засов. А ещё её защищает магическая печать. Нет. Стоп. Печать не активирована. Не активирована из-за этого маленького подонка, которого он сейчас пойдёт и задушит. Нужно только немного постараться и заставить ноги двигаться.
Тяжесть. Что-то тяжёлое наступило ему на спину, ещё сильнее вжимая лицом в землю. Нет. Это неправильно. Он сбросил бы его, обязательно сбросил бы. Если бы только не был таким уставшим. Если бы только мог двигать ногами.
Его шеи коснулось что-то твёрдое, острое, и немного влажное. Нет. Ему нельзя задерживаться. Он должен пойти и убить поганца Эдгара, потому что если он задушит его, глядя, как жизнь гаснет в его паскудных глазах, всё снова будет правильно.
Упёршиеся в шею зубы пропали, только для того, что вновь возникнуть ниже по спине — и на сей раз уже не исчезнуть.
Он не мог двинуть ногами. Он не мог перевернуться. Но он всё ещё мог кричать.
Один раз у него промелькнула мысль — не так ли это было для Гвендолин, когда огромная чёрная тень навалилась на неё сзади по пути в часовню?
Но только один раз.
***
Эдгар сильнее обхватил руками скрюченные колени, пытаясь сохранить хоть крупицу тепла. Небо уже бледнело, предвещая рассвет, но холод никуда не пропадал. Путевой камень, к которому он привалился спиной, прикрывал от пронзительного ветра, но и сам вытягивал тепло.
Он знал, что ему надо было идти дальше, но не мог заставить себя подняться. Он и так ковылял сколько мог — через внутренний двор, показавшийся ему немилосердно широким, по слабо утоптанной тропинке, которой не так давно прибыл храмовник и его товарищи, к невысоким холмам на краю долины. Он чувствовал, что ушёл недостаточно далеко, но, добравшись до этого камня, понял, что не может двигаться дальше. Болел ушибленный локоть. Болела нога, чуть не сломанная бароном а потом подвёрнутая при приземлении. Саднили ободранные рёбра.
Поднимайся, болван. Поднимайся же. Ты ведь лекарь. Иди, пока тепло в тебе есть. Дашь ноге закостенеть — потом и шагу не сделаешь.
— Скверное время, — прозвучал над ухом низкий гортанный голос.
Эдгар попытался всклочить, но нога подломилась, и, с болезненным стоном, он снова повалился на землю. Стоящий рядом человек — некрасивый, коротконогий, с гривой жёстких чёрных полос и неправильными чертами лица — будто и не обратил на него внимания.
— Земля сердится, — продолжил он. — Не одна напасть, так другая.
Эдгар потянулся за силой, но понял, что в активации печатей и попытках отбиться от барона израсходовал себя досуха. Он никогда не был могучим магом.
— Приходят южаки, — продолжал человек. — Они не знают языка этой земли, но умеют слушать — и потому им хватает ума уйти обратно в свои болота прежде, чем на них падёт ей гнев.
Эдгар сел и, превозмогая боль, принялся растирать ушибленную ногу. Ничего. Он выживал тридцать лет, не пропадёт и теперь.
— Приходят и другие, с запада, — не прекращал коротконогий, по-прежнему не глядя на Эдгара. — Они не знают языка этой земли и не умеют слушать. Они пытаются подчинить её, пустить в ней корни, сделать её своей — но не могут охватить её ни своими руками, ни тем более своим умом.
Ничего. Ничего. Может, это просто какой-то свихнувшийся пророк из разорённых местных вилланов. Оружия при нём не видно.
Ха! Оружия. Будто кому-то сейчас потребуется оружие, чтобы с ним справиться.
— Они не способны впустить в голову идею, что не укладывается в привычный им порядок вещей. — Голос становился грубее и резче. — Они живут в клетке своих представлений и не готовы выйти из неё даже перед лицом смерти. Но это — свободная земля, и те, кто привык к клеткам, не смогут в ней выжить.
Сильнее. Сильнее. Ты только что на ней шёл, значит, сухожилия и мышцы целы. Давай же. Давай!
— Столько предположений... — Голосу опускался ниже, почти превращаясь в урчание. — Сколько раздумий о людях, что умеют превращаться в псов. И ни единой мысли о том, что может быть наоборот.
Эдгар бросил растирать ногу, закрыл глаза и беззвучно заплакал. Тощие плечи судорожно тряслись, когда его обдало смрадным дыханием, и мокрый нос почти ласково ткнулся ему в лицо. Он нашёл понимание. В нём не было власти, но оттого оно лишь сильней вгрызалось в его душу тысячей маленьких зубов, лишь плотнее окутывало со всех сторон и доставало до самого нутра, отдавая холодным металлическим привкусом неизбежности.
«Мы — твои ферелденские псы».
Мы — твои самые страшные звери...
@темы: джен, Сатиналья по-неваррски, оригинальные
-
-
28.11.2021 в 01:06Очень понравилось!
-
-
28.11.2021 в 08:29И, выходит, Бальдеру просто не хватило сил развоплотить оборотня?
Благодарю от всего сердца за очередную прекрасную историю!
-
-
28.11.2021 в 11:11-
-
28.11.2021 в 20:17Мне очень понравился твист с собаками, превращающихся в людей, я аж взвизгнула от счастья, что коротконогий и страшный приблуда — це не просто так, и автор не забыл героя, и это палка, которая все-таки выстрелила в конце))
-
-
29.11.2021 в 02:38И хотя вроде финал не открытый:
В нём не было власти, но оттого оно лишь сильней вгрызалось в его душу тысячей маленьких зубов, лишь плотнее окутывало со всех сторон и доставало до самого нутра, отдавая холодным металлическим привкусом неизбежности.
Меня почему-то не покидает чувство, что Эдгару в отличие от всех остальных повезет больше...
Отличный рассказ, спасибо!
-
-
29.11.2021 в 12:03Ага, его загрызли почти ласково XD
-
-
30.11.2021 в 10:08«Мы тебя не больно зарежем»
-
-
30.11.2021 в 10:11так себе счастливый конец