— Оно поёт в груди, как лириум. Только больнее.
— Что? — устало спрашивает Каллен, хотя и сам знает, что.
— Вина, — Каллен ждёт, чтобы странный мальчик сказал ещё что-нибудь. Он вроде как должен помогать, разве нет? Он говорил, что в этом его предназначение — облегчать боль. — Стальные глаза, умные вопросы, улыбается красиво. И добрый. Ты всегда знал, что он не похож на всех других.
Каллен кивает.
— Нет ничего плохого в том, что вам нравится командовать, — не раз повторяла ему рыцарь-командор Мередит в личной беседе — наедине, разумеется. — Но не стоит так откровенно это демонстрировать. Главное, чтобы это всегда оставалось внутри вас. Этот... свет. Свет истины. Мы видим его отблески в принимаемых нами решениях, даже в самых суровых, — и от этого становится легче. Этот свет посылает сам Создатель, чтобы укрепить нас. Никогда не забывайте об этом, — Каллен видел, как щеки рыцаря-командора Мередит краснеют от волнения, как учащается дыхание, и на душе у него становилось спокойнее — пусть и ненадолго. Такие люди, как его начальница, всегда могли укрепить в нём веру.
Только вот слова рыцаря-командора непростительно легко забывались. Сейчас, например, когда Каллен видит ироническую гримасу на лице Самсона, речи Мередит начисто стираются из его сознания. Зато каждое слово Самсона отпечатывается там намертво. Как и его лицо. Как и обстановка в трактире: подавальщица в заштопанном переднике, то и дело потирающая мясистый нос, запах затхлости и подпорченной рыбы, антиванский акцент за соседним столом. Как будто всё остальное — сон, а это — настоящее. Просто я давно не выходит из Казематов, напоминает он себе. Город на меня так действует. Словно в ответ на его мысль, Самсон ухмыляется.
— Слишком много разного вокруг, рыцарь-капитан? Ни доспехов тебе, ни мантий, — как тут отличить праведное от неправедного, да? — Каллен хочет возразить что-то, но слова комом встают поперёк горла, и фраза зависает в воздухе. — Не поверю, что вы имеете привычку посещать подобные заведения, — выждав, продолжает Самсон. — Так что спрошу прямо: зачем вы меня искали?
— Я... — нечеловеческим усилием воли Каллен берёт себя в руки. Его дрожащие пальцы онемели от волнения, точно от холода, — хорошо, что он догадался спрятать руки под стол. Еще чуть-чуть, и зубы начнут стучать. Тебе должно быть стыдно, отчитывает себя Каллен. Он говорит медленно, чтобы не дрожал голос: — Это я тебя сдал, Самсон.
Самсон не отводит взгляд. Он вообще редко опускает глаза, вспоминает вдруг Каллен. Еще очень давно, когда они оба были рекрутами, Самсону вечно делали за это замечания. Яркие серые глаза, пронзающие тебя насквозь, — к такому тяжелому взгляду сложно привыкнуть.
— Я знаю.
— Ты простишь меня?
— Нет.
Он еще и очень открытый, его взгляд. Открытый до болезненности, как будто еще чуть-чуть — и посмотришь ему прямо в душу. Даже если не хочешь этого. А потом смысл слов Самсона всё-таки доходит до Каллена, и ноги становятся ватными, а в ушах начинает шуметь.
— Только не вздумайте терять сознание, — голос Самсона сталью звенит над гулом в ушах. — Вы действовали по инструкции. Зачем вам теперь моё прощение?
«Действовать по инструкции» было его фразой. Заготовленными словами, железным оправданием. А теперь Самсон отнял его, да так изящно, что Каллен и заметить-то не успел.
— Так… — бормочет он и ненавидит себя за эту растерянность, — не по-человечески.
Самсон смеётся, запрокинув голову. Кадык так и ходит вверх-вниз.
— Тут ведь как, рыцарь-капитан, — объясняет он, успокоившись. — Либо по-человечески, либо по инструкции.
Внезапно перед ними оказывается блюдо со старкхевенским пирогом: Каллен, оказывается, успел забыть, что они сидят в трактире и успели заказать еду. Запах рыбы и пота, кислый вкус во рту, шершавая поверхность деревянного стола — всё это снова врывается в его сознание, реальнее некуда. Заставляет отвлечься, так что потом они с Самсоном начинают вроде как беседовать — Каллен рассказывает ему, что изменилось в Круге после его увольнения, Самсон кивает и задаёт вопросы. Поддавшись этой обманчивой беззаботности, Каллен спрашивает:
— Чем ты теперь будешь заниматься?
— Мне осталось всего несколько дней нормальной жизни, — криво улыбается Самсон. — Так что предпочитаю не строить особенных планов.
— Почему?
Самсон удивленно изгибает бровь, и это движение изящное, словно они на королевском приёме. Не то чтобы Каллен когда-то был на королевском приёме, конечно.
— Лириумная ломка. Неужели никогда не интересовались?
В его комнате холодно — или его снова знобит, не разберёшь. Кажется, все-таки холодно: дует из оконных щелей. Отблески огня в лампе пляшут по потолку, и от этого движения голова раскалывается еще сильнее. «Пусть всё закончится», — шепчет Каллен. Он сейчас на что угодно готов, чтобы это закончилось, — и радуется, что догадался хорошо спрятать свой лириум: в такой горячке он не вспомнит, куда, даже если захочет. Интересно, Самсон тоже пытался иногда его спрятать? Или понимал, что это бесполезно? «Это не бесполезно, — хочет он сказать, хочет он повторять себе снова и снова, — я справлюсь». Но вместо этого рассказывает, чётко, как будто он на суде:
— Я увидел, как он выходит из спальни магов после отбоя. Доложил начальству. Меня поблагодарили — и, видимо, стали следить за ним, я не знаю. А через две недели его поймали с поличным. С письмом. Тот маг писал письма в город, а Самсон согласился их передавать. За это его и выгнали. Я действовал по инструкции. Строго по...
У его губ оказывается кружка с водой, и Каллен чуть ли не стонет от наслаждения.
— Ты не виноват, — тихо, но твердо говорит ему Кассандра. — Виновато твоё начальство и только оно. А теперь попробуй уснуть.
— Это что, тоже по инструкции? — смеётся Самсон, привычным движением откупоривая небольшую бутыль. Он улыбается, он поглаживает гранёное стекло длинными изящными пальцами, он едва заметно облизывает губы. У Каллена что-то сжимается внутри: поглаживая бутылку, Самсон словно ласкает лицо любимого человека.
— Я украл её для тебя, — храбро заявляет Каллен, и по телу проносится горячая волна стыда. Это больно, но приятно тоже, — он не понимает, почему.
— Подумать только, — Самсон не спеша облизывает горлышко, втягивает носом воздух — его точёные ноздри так и трепещут. — Кто бы мог подумать... — повторяет он и делает первый глоток, совсем крохотный. Запрокидывает голову от наслаждения. Почти стонет — но еще нет. Каллену хотелось бы, чтобы Самсон стонал. Каллен ловит себя на этой мысли и краснеет.
— Противно на меня смотреть? — интересуется Самсон, и насмешливость в его голосе — прежняя. Еще три-четыре небольших глотка — и он вернется к себе прежнему. Каллен заворожено наблюдает за тем, как это происходит.
— Нет, — вырывается у Каллена. — Почему-то, — растерянно бормочет он себе под нос. Но Самсон, кажется, слышит.
— Вы действительно не понимаете, что с вами происходит, рыцарь-капитан? — презрительно вежливо уточняет он. Вместо ответа Каллен угрюмо зыркает на него исподлобья. — Могу объяснить, если позволите. Вам стыдно, что вы действовали, как вы тогда выразились, по инструкции, и этим сломали жизнь Мэддоксу и мне. Но, будь дело только в этом, вы бы приносили мне лириум и уходили. Но вы остаётесь. Я мог бы предположить за этим циничное любопытство — наблюдать за тем, как опускается человек, вы понимаете, — но рыцарь-капитан Каллен Резерфорд и циничное любопытство, разумеется, несовместимы. Значит, остаётся только одно.
Покончив с лириумом, Самсон делает шаг вперёд и осторожно берёт лицо Каллена в свои ладони. Пальцы у него сильные, длинные — одинаково годные и для рукояти меча, и для музыкального инструмента, думает Каллен, стараясь отвлечься от происходящего, не позволить себе, запереть что-то внутри. Но язык Самсона раздвигает его губы, оказывается у него во рту — и Каллен стонет в поцелуй, а потом разрешает себе не думать ни о чем.
Ни о каморке, в которой Самсон его раздевает — грязной и тесной, с низким, как в погребе, потолком. Ни о том, что совсем не таким он представлял себе... всё это. Ни о том, что их могут услышать, что за ним могли проследить, что это глупо и небезопасно. «Скажи, если будет очень больно», — шепчет Самсон ему в ухо, и Каллен, вздрогнув от внезапного наслаждения, уточняет: «Мы теперь всё-таки на “ты”?» «Это ненадолго, — смеётся Самсон и целует его в шею. — Расставь ноги пошире. Всё будет хорошо».
Фигура речи, конечно. Самсон как никто знал, что ничего не будет хорошо. Что рано или поздно Каллен перестанет таскать ему лириум. Что его поймают, или переведут в другой Круг, или... какой-то одержимый взорвёт церковь, например. Но в те часы Самсон как будто забывал об этом. И Каллена тоже заставлял забывать.
— Медленнее, не торопись так. Закрой глаза. Положи руки мне на плечи.
И, прижимаясь к нему, Каллен действительно верил, что всё будет хорошо. У них. Когда-нибудь.
— Тихо, — его пытаются погладить по голове, но ладонь такая тяжелая, что это, скорее, напоминает оплеуху. — Всё будет хорошо.
— Инквизитор...
— Принести тебе что-нибудь?
У Инквизитора бычьи глаза навыкате и простые крупные черты лица. Сейчас они выражают искреннее сочувствие, и Каллен морщится: сочувствия он не заслуживает.
— Он и Мэддокс, — объясняет он тёмным глазам Адаара. — А потом он и я — то же самое, только наоборот. Но он сделал так, чтобы меня не поймали. Ушёл, и всё. Предупреждал меня, что заметят мои кражи. Ну и ушёл сам, чтобы не рисковать. Понимаете?
— Понимаю, — врёт Адаар. — Не волнуйся так.
— А я его не искал. Наоборот, обрадовался, что пронесло.
— Зато теперь мы его нашли, — ухмыляется Адаар.
Тогда Каллен наконец засыпает.
Свет в камере тусклый, но всё равно видно, как нездорово блестят глаза Самсона. Разрывая кожу, из его ключицы пророс кристалл красного лириума. Самсон следит за направлением его взгляда, и его губы трогает тень усмешки.
— Принесли мне лириум, рыцарь-капитан? Как в старые добрые времена?
Каллен кивает, показывает ему пузырёк: меньше всего он хочет сейчас увидеть мерзкое ищущее выражение на лице Самсона.
— Я вот бросил, — тихо говорит он. — Ну, почти.
— Здорово. Вам повезло, что не красный.
Смакуя каждую секунду, Самсон откупоривает бутылку.
— Как ты думаешь, он простил меня?
— Спроси его, — глаза у Коула смотрят не на него, а в небо, — смотрят без всякого выражения.
— Спросил бы, но он сейчас редко когда понимает, о чём его спрашивают.
— Красное-красное-красное, — понимающе кивает Коул. — Тогда спроси себя.
-
-
02.01.2016 в 09:35Извините, если долго шла, очень хотелось дождаться свободных пяти минут, чтобы сесть и прочитать спокойно и с удовольствием.
Боже мой, как это грустно, как печально, какой трагичный пейринг у вас вышел
Жаль Самсона, который пострадал от Каллена, но сумел его простить, и жаль Каллена, который поздно понял, что же натворил, и это никак его не отпустит. Очень хочется плакать от вашего подарка, но это хорошо
Спасибо вам большое, подарок неожиданный и оттого ценный вдвойне.
-
-
08.01.2016 в 00:02но сумел его простить
Ну, это открытый вопрос, сумел ли)
Очень рада, что вам понравилось!) Спасибо)
-
-
08.01.2016 в 01:17Ну, это открытый вопрос, сумел ли)
Я верю в Самсона! А то пейринг не сбудется)