Для -доставляется к пиву

[Weisshaupt Fortress]

Для:  -доставляется к пиву
Автор:  Батори
Название: В Амарантайне осень...
Пейринг: Натаниэль/ж!Кусланд
Категория: гет
Жанр: романтика, повседневность
Рейтинг: R
Размер: мини (1150 слов)

В Амарантайне осень, но сидя за тюремной решеткой, сложно восхищаться стаями ворон и желтыми закатами. В камеру совсем не пробивается дневной свет, здесь холодно, сыро и просто отвратительно. В таких камерах обычно коротают свои последние дни преступники и убийцы. Натаниэлю Хоу кажется это до чертиков символичным.
Между Натаниэлем Хоу и Эллисой Кусланд ― тюремная решетка. Между Натаниэлем и Эллисой ― целая жизнь и потерянное детство. Между Натом и маленькой Лис ― преданное доверие и кровная вражда.
Они уже не дети, Натаниэль ― уже не желторотый, болезненный подросток с неровными волосами, а напротив него ― всего-навсего младшая дочь Брайса Кусланда, которая больше не похожа на ободранного мальчика.
«Волчонок» — так называл ее покойный Брайс. Ребенок с дикими глазами и улыбкой, которая завоевывала сердца. Девочка с коротко стриженными черными волосами, как капля воды похожая на старшего брата и уже в пять лет хватающаяся за ножи и клинки, которые для худенького ребенка слишком тяжелы.
Натаниэль помнил Эллису совсем ребенком ― тогда она была очень похожа на Фергюса, словно близнец. Сейчас, конечно, сходство не так заметно, но во многом она осталась похожей на брата: темные, густые волосы, высокие скулы, нос с горбинкой, серые глаза и худощавое телосложение.
Больше ― ничего. Из ершистого ребенка Эллиса превратилась во взрослую женщину ― когда успела, спрашивается? За все время Мора ее кожа потемнела, отчего серые глаза казались светлее, чем они есть на самом деле.
Эллиса Кусланд больше не та девочка, которой ее запомнил Натаниэль. Больше не «Волчонок».
«Волчонок» погиб вместе с Брайсом и Элеонорой. Теперь перед Натаниэлем ― Серый Страж с глазами холоднее льда, победительница Мора и убийца Рендона Хоу. Верно говорят ― все проходит. Вот и детство, и юность ― прошли.
— А ты не изменился, — спокойно замечает Эллиса, рассматривая Хоу через прутья решетки.
Ее тон ― спокойный и небрежный, и Натаниэлю хочется ответить так же, но ему удается изобразить лишь идиотскую непрошибаемую бесчувственность.
— А вот тебя теперь не узнать. Ты чуть сияние не источаешь своим присутствием. Наверное, мне должно преклонить перед тобой колени и поцеловать ноги?
Эллиса смотрит на него с холодным удивлением.
— Я бы никогда не потребовала такого от тебя, Натаниэль.
Каждое ее слово ранит острее ножа. Вот она, порода Кусланд ― снисхождение к падшим врагам. Лучше бы она кричала или вела себя надменно. Было бы легче ненавидеть ее, а не видеть в ней давно позабытую девочку, которую пророчили ему в невесты...
— Конечно, не потребовала бы. Ты предпочитаешь, чтобы люди это делали сами. Из сердечных побуждений.
— Ты идиот, Натаниэль.
А вот говорила она в точности, как покойный Брайс ― тот же поворот головы, тембр голоса, манера двигаться...
Сучка.
— Зато ты ― Героиня Ферелдена. И убийца моего отца.
— И не жалею о том, что сделала, — ровно отозвалась Эллиса.

«Не жалею о том, что сделала» — слова ― острее лезвия ножа, они режут и кромсают истерзанную душу, плывут перед глазами, горчат на языке ― почти так же, как черная кровь порождений тьмы, плещущая в серебряной чаше.
Тягостный, невыносимый сумрак и шепот наполняют сознание ― так вот, что значит быть Стражем ― слышать несуществующие голоса, слышать эхо грядущих битв, чувствовать жжение в венах.
Милосерднее было бы умереть, захлебнуться скверной и присоединиться к Создателю и его пророчице Андрасте.
Но у судьбы поразительное чувство юмора.
Натаниэль открывает глаза ― первое, что он видит ― это лицо, которое ему больше всего хочется разбить, светлые глаза, которые смотрят на него ― демон бы их побрал! — без ненависти и злобы.
— Жив, — выдыхает Эллиса. Хоу чувствует слабый запах, исходящий от ее волос ― они пахнут лавандой.

В Амарантайне осень, и Башня Бдения, окрашивается в кроваво-красный цвет на закате. Остро пахнет запасенным на зиму сеном, в крепости по вечерам греют вино, а ночи становятся холоднее, и звезды сияют особенно ярко на бархатно-черном небе.
Натаниэль не любит находиться рядом с Эллисой. Легче не видеть ее и считать врагом, чем смотреть в глаза и отчаянно пытаться воскресить в душе пылающее пламя ненависти.
Тяжело осознать, что отец погиб не просто так, а потому что заслужил, потому что на его руках еще не остыла кровь Кусландов, а от его кожи пахло ночным пожаром ― пожаром, в котором сгорела вся жизнь младшей Кусланд.
Тяжело осознать, что твой враг не желает тебе зла, и что враг ― вовсе не враг.
А еще тяжелее осознавать это, засыпая и просыпаясь в доме, в котором все хранит отпечаток личности Рендона Хоу.
Эллиса словно понимает это и велит избавиться от старых и сломанных вещей, без жалости выбрасывает портреты и сжигает письма. Натаниэль разбивает вазы и лишь на секунду задерживается взглядом на портрете своего отца.
А потом снимает его и швыряет в телегу, стараясь не смотреть на Эллису.
Они очищают крепость вдвоем. Она ― потому что не может жить в окружении вещей убийцы, он ― потому что слишком много воспоминаний хранят эти вещи, воспоминаний, которые теперь кажутся лживой иллюзией на счастье.
Они молчат, сидя у камина поздно ночью, не смотрят друг на друга, но тишина между ними больше не звенит от напряжения. Эта тишина уютная и почти дружеская. По крайней мере, Натаниэлю хочется думать, что это так.
Эллиса почти всегда молчит. Война вытравила из нее все девичьи замашки, теперь она не избалованная дочь Брайса Кусланда, которую когда-то в детстве Натаниэль поцеловал в щеку липкими от меда губами.
Да и он больше не тот тихий, спокойный ребенок, который мог часами считать облака на небе и зарываться в книги.
Они ― просто Натаниэль и Эллиса. Серые Стражи, отрекшиеся от своих имен и званий.
И они ушли слишком далеко от прошлого, покрыли его пеплом и спрятали глубоко-глубоко. Этот пепел можно увидеть, только если слишком долго смотреть им в глаза. Они оба полны горечью утраты, и, пожалуй, как никто другой из Стражей умеют терять и хоронить.

В Амарантайне осень, темнеет море, бьющееся о причал, небо из голубого становится серым, и мелкий холодный дождь стекает по коже и оседает на волосах.
В Амарантайне осень ― желтеет трава и падает с ветвей листва, пахнущая горько, как давняя потеря. Рыжие листья застревают в темных волосах Эллисы, и Натаниэль снимает их, отведя глаза, сминает в ладонях и выбрасывает прочь, отрешенно подумав, что рыжий Эллисе к лицу.
Она улыбается ему, и в уголках бледных губ залегают ямочки. Натаниэль, не удержавшись, улыбается в ответ и чувствует, как теплые пальцы Кусланд мимолетно касаются его руки.
Много позже он сам берет ее за руку, чувствуя, как бьется в венах кровь, как собственному сердцу становится тесно в груди, и тогда ему кажется, что он видит в глазах Эллисы отблески неба, слышит песни ветра в отзвуках ее смеха.
В Амарантайне осень, и мир вокруг торжественно и печально умирает, чтобы воскреснуть, когда уйдут снега, но в сердцах Эллисы и Натаниэля осень уже прошла, и зиму растопило солнце, согнало пепел и темную, как вино, печаль.
В Амарантайне осень, а Эллиса и Натаниэль, пожалуй, влюблены друг в друга, но никогда не скажут об этом.
И срывая свой первый поцелуй ― робкий, неуверенный, с привкусом яблок и меда ― они оба думают о том, что, быть может, и вправду ― все проходит.
Даже боль. Даже смерть. Даже вражда.

@темы: Натаниэль Хоу, гет, Герой Ферелдена, ж!Кусланд, Secret Santa 2012/2013

---

-доставляется к пиву

[Weisshaupt Fortress]

Для:  -доставляется к пиву
От:
Название: Долг
Персонажи: Карвер, мХоук, Каллен
Категория: джен
Рейтинг: G
Размер: мини (1500 слов)

Ты мог быть героем, но не было повода быть.
Ты мог бы предать, но некого было предать.
Подросток, прочитавший вагон романтических книг,
Ты мог умереть, если б знал, за что умирать.
Кино. Ты мог бы...

День, когда он принес обеты, казался Карверу самым счастливым в жизни. Наконец-то, он больше не был бесполезным мальчишкой, с потерянным прошлым, унылым настоящим и сомнительным будущим. Наконец он мог сделать что-то достойное.
Когда храмовники один за другим подходили к нему и приветственно хлопали по плечу, он ощущал, как распирает грудь гордость. Казалось, что сейчас море было ему по колено. Воодушевление, восторг, гордость, пожалуй за всю жизнь Карвер не испытывал столько радостных эмоций.
Ему мнилось, что он обрел новую семью, цель в жизни и уважение, которое всегда искал. Будто Создатель решил разом исполнить все его мечты.
День, когда он принес обеты, казался самым счастливым в жизни. Пока не пришел Гаррет.
Брат не кричал, только смотрел печально, да временами царапал свежий шрам. Он только вернулся с Глубинных Троп и Карверу стоило бы радоваться, что тот цел и невредим, но он чувствовал страх. Боялся, как ребенок, что сейчас старший отнимет конфету, о которой он так долго мечтал. Только когда, Гаррет оставил его без своего неусыпного контроля, Карвер смог сделать что-то сам и сейчас он готов был бороться за свою самостоятельность.
— Что, по-твоему, ты будешь делать здесь? Неужели так неймется убивать магов?
Гаррет невесело усмехается и качает головой, а в глазах плещется то самое выражение, которое Карвер так ненавидел. Снисходительность, грусть, ирония и демоны знают что еще. Он всегда смотрел на него, как на ребенка, даром, что Карвер мог повалить его одним ударом.
— Если ты боишься, что выдам тебя, то не стоит. Я еще знаю, что такое семья, в отличие от некоторых.
Брат смотрит в сторону и тяжело вздыхает. Карвер знает эту манеру, еще немного и он от него избавиться. Еще чуть-чуть и терпение Гаррета лопнет. Так всегда бывало, когда он занимался с ним в детстве, он вздыхал, морщился, объяснял все раз за разом, но после очередного обвинительного выпада с шумом вскакивал и уходил.
— Карвер, дело не во мне. Дело в тебе. Думаешь, нацепил эту форму и сможешь забыть о том, чья кровь в тебе течет?
— Это не причем! Я не отрекаюсь от нашей семьи!
Карвер сам не замечает, как начинает оправдываться. Вглядываясь в глаза брата, он отчетливо понимает, что тот дошел до последней точки. Не так как раньше. Это та граница, после которой Карвер навсегда перестанет быть его «младшим». Гаррет говорит сухо и отрывисто, он не кричит, но лучше бы кричал.
— А мне вот кажется, что как раз таки отрекаешься. От отца, от Бетани и от меня. Я делал, все, что мог для тебя, но вижу этого недостаточно. Никогда не будет достаточно.
Сказав это, Гаррет разворачивается и уходит. Он идет размашисто и быстро, но тяжело ссутулившись и сейчас действительно выглядит старше. Худой, лохматый, в синяках и ссадинах, он смотрится так неуместно среди сверкающих латами храмовников.
Разум подсказывает Карверу, что ему не в чем винить себя, он просто выбрал свой путь. Он не предатель. Но когда он смотрит вслед брату, сердце больно сжимается.
День, когда он принес обеты, был на редкость паршивым.



Иных детей родители пугают злобными магами и демонами. Карвера пугали храмовниками. Соседские мальчишки часто изображали из себя доблестных воинов, охотящихся за малефикарами. Каждый из них мечтал вырасти и стать прославленным рыцарем, борющимся со злом.
Карвер никогда не мечтал стать храмовником.
Он слишком хорошо видел страх на лице отца, слишком боялся сам, когда мать прятала их в чулане, стоило какому-нибудь заезжему храмовнику нагрянуть в Лотеринг. Он тогда жался к Гаррету и Бетани, зная, что их заберут, если они не будут осторожны. Он плакал, каждый раз, когда они, играя, зажигали магических светлячков или замораживали друг другу носы. Карвер просто боялся остаться один.
Ему редко приходилось вспоминать об этих моментах, живя в Казематах. Карвер тренировался, стоял в карауле и иногда по вечерам выпивал с друзьями в Цветущей Розе. В его жизни пока не было ни подвигов, ни славы, но Карвер был доволен. Он ощущал себя на своем месте.
Так было до первого Истязания. Когда ему сказали, что настал его черед стать настоящим храмовником, у Карвера перехватило дыхание. Он прекрасно знал, что это часть их работы и не думал раньше, что станет так волноваться.
Когда он пришел в зал для испытаний Первый Чародей Орсино вместе с парочкой других магов готовили ритуал. Помещение было пропитано запахами лириума, дыма и непонятных трав. Этот запах некстати напомнил о Бетани, вечно варившей какие-то снадобья. От дыма резко защипало в глазах и Карвер не сразу проморгался, пытаясь прогнать раздражение.
Все были спокойны и сосредоточены, пока не привели мага-ученика. Тщедушный эльф заметно дрожал и оглядывал помещение расширившимися глазами. Карвер на мгновение даже усомнился, в том, понимает ли эльф, где находится. Эльф вцепился в руку Орсино и тихо задавал вопросы. Орсино в ответ только сочувственно качал головой и что-то вкрадчиво объяснял.
Карвер пытался услышать, о чем они говорят, когда слух неприятно резанул отчаянный крик.
— Но я не готов!
Эльф отшатнулся от Орсино и сокрушенно спрятал лицо в ладонях. Первый Чародей бросил взгляд на храмовников и, положив руку на плечо мага, ответил.
— Ты можешь отказаться и пройти ритуал Усмирения.
Маг, молча покачал головой, отказываясь.
Когда трясущаяся рука эльфа потянулась к чаше с лириумом, Карвер прикрывает глаза и слышит глухой стук упавшего тела. Со стороны могло показаться, что эльф просто потерял сознание, но они знали, что тот перешел в Тень.
А затем последовали часы ожидания. Орсино статуей застыл над учеником, в слабом освещении зала его лицо казалось еще бледнее, а черты резче. Карверу казалось, будто он сам сейчас в Тени. За стенами царил яркий, солнечный день, но в зале было душно и темно. Мерно горели свечи, только усугубляя атмосферу. Зачем маги делали свои ритуалы такими театральными Карвер так и не понял. Хотелось снять тяжелый доспех, выйти на воздух и хорошенько размяться. И чтобы не было никаких Истязаний, а только тренировки и плоские шутки его товарищей.
Он старался думать об отвлеченных вещах, но разум упорно возвращался к эльфу перед ним и к приказу. Когда пошел третий час, все внутри Карвера кричало: «Проснись!».
Но маг не приходил в себя.
И время вышло. Рыцарь-капитан шагнул к Орсино.
— Первый Чародей… Я сожалею, но…
Орсино отпрянул как от удара.
— Не трудитесь. Достаточно того, что вам хватило такта не точить мечи при мне.
Голос звучал настолько надломлено, что было сложно поверить, будто он принадлежал магу, который может «сжечь полгорода».
Орсино развернулся и спешно покинул зал, не желая видеть того, что должно произойти. Кто-то хлопнул Карвера по плечу и легонько подтолкнул. Все вокруг казалось размытым, и только лицо эльфа ярким пятном выделялось на этом фоне. Карвер неуверенно шагнул вперед и сглотнул тяжелый ком в горле.
— Чем быстрее, тем легче, парень.
Карвер порывисто выхватывает меч и протыкает податливую, слабую плоть. Как еще не рассыпался раньше, такой хиляк. Эльф только дернулся один раз и обмяк.
В висках непрерывно стучит, а в нос бьет омерзительная смесь запахов: кровь и лириум.
Он уходит на негнущихся ногах и успокаивает себя тем, что вскоре все забудется.
Но забыть это он так и не смог.



Прошло несколько недель с его первого Истязания, а Карвер до сих пор ходил как в воду опущенный. Он не участвовал в попойках и вылазках в город, да и в целом, старался избегать своих товарищей.
Сейчас он чувствовал себя предателем. Это ощущение только усиливалось в компании других храмовников. Слишком близкими и понятными они казались, и одновременно являлись жестокими убийцами из детских страшилок.
Снова снилась Бетани. Карвер каждый раз пытался спасти ее и сам же убивал.
Друзья поначалу пытались растормошить его и привести в чувство, но, в конце концов, бросили это занятие, как бесполезное.
Так и получилось, что сейчас, когда все кроме часовых, дружно завалились в трактир, Карвер одиноко сидел на лестнице. Вокруг было тихо, большая часть здешних обитателей уже разбрелась по спальням.
Там его и застал рыцарь-капитан. Он без слов присел рядом, и они долго молчали, прежде чем Каллен заговорил.
— Знаешь, я после своего первого Истязания тоже долго не мог прийти в себя. Тогда я был тем еще маголюбцем, — рыцарь-капитан горько усмехается.
Карвер не отвечает. Он представляет, что сейчас будет разговор о пагубной симпатии к магам и о его семье. А еще рыцарь-капитан обязательно должен заверить его, что Создателю можно служить, независимо от происхождения. Такие беседы с ним уже пытались провести ранее, и они только заставляли морщиться. Симпатия к магам. В ситуации, когда самые близкие люди — отступники, это определение было не самым подходящим.
Хоук кидает взгляд на Каллена и замечает, как тот хмурится и кусает нижнюю губу. Наконец, он вздыхает, будто решив что-то и добавляет:
— Понимаешь, Карвер, просто кто-то должен это делать. Это наш долг. Независимо от того нравится нам это или нет.
— Так кому-то это еще и может нравиться… Счастливые люди, — невесело отвечает Карвер.
— Не перебивай, итак тяжело сказать, — рыцарь-капитан ладонью прикрывает лицо и слегка качает головой. — Ты еще молод, вряд ли можешь знать, но есть вещи куда хуже смерти. Мы ведь и самих магов защищаем.
Карвер демонстративно усмехается и отворачивается. Он слышит это слишком часто, но не видит никаких подтверждений.
Рыцарь-капитан тяжело вздыхает.
— Просто подумай, чтобы выбрал твой брат: попасть в плен к демону или умереть от меча храмовника?
Каллен уходит, а он еще долго сидит под темным небом и думает. Он не догадывается, чтобы выбрал Гаррет, но точно знает, что выберет сам.
Свой долг.

@темы: Каллен, м!Хоук, Карвер, джен, Secret Santa 2012/2013

---

Для SistemK

[Weisshaupt Fortress]

Для:  SistemK
Автор:  Батори
Название: Мне сердце разбили кровавые дни
Персонажи: Зевран, ж!Табрис
Категория: джен
Жанр: cонгфик
Рейтинг: R
Размер: мини (1050 слов)
Предупреждение: дезфик

Мне сердце разбили кровавые дни,
Страсть и юность навечно ушли.

Зевран помнил ее так, словно видит ее лицо перед собой прямо сейчас.
Каллиан Табрис — маленькая, худая эльфийка, с бледной, чуть желтоватой кожей, с прямыми светлыми волосами и глазами цвета летних трав. Губы — длинные, с иронично изогнутыми уголками, сжимающимися так, словно Каллиан привыкла хранить секреты и всегда владеть собой. Лицо — всегда замкнутое и настороженное, с определенной точки зрения — красивое, оставляющее царапающее ощущение на коже. Слишком юное лицо для Серого Стража.
Зевран помнил ее всю — ее голос, высокий и тихий, все ее привычки помнил наперечет.
Страж могла часами перебирать свои волосы гребнем, любила кидать камешки в воду, любила мягкие вязаные шарфы и травяной чай, звездное небо и песни Лелианы у костра. Она любила ежевику и яблоки, деревянные браслеты, а еще она всегда любила гладить кольцо на кожаном шнурке, и лицо у нее становилось мрачным и грустным.
Каллиан всегда спала тревожно, положив голову на локоть, и часто шептала чье-то имя во сне, иногда просыпалась в слезах. Но она никогда не говорила Зеврану о том, что ей сниться и чье кольцо она носит на шнурке и греет в ладонях, когда, как ей кажется, никто не видит.
А Зевран никогда не спрашивал. Хотя бы просто потому, что вряд ли хотел услышать ответ.
В то время, кажущееся теперь таким далеким, Зевран тоже многое любил. Он любил кожаные перчатки, бисерную вышивку, стилеты, свежий хлеб и холодное оружие, длинные блестящие волосы и запах дыма, ночные пруды и резьбу по дереву.
А еще Каллиан и Зевран любили друг друга — по-своему.

Какая потеря, теперь ты мертва,
То плата за страсть и любовь короля.
Лишь ветка гнилая поплачет со мной,
Тебя я запомню навечно живой.

Каллиан Табрис — человек, который всегда отчаянно боролся за свою жизнь. Она, как и все, не верила, что ее сердце перестанет биться. Не в этот раз. Когда-нибудь — но не в этой войне. Потрясающая воля к жизни, должно сказать.
Так думали все — до последнего дня.
Наверное, Зеврану никогда не давались прощания. Слишком сильно они цепляют за душу, слишком глубокие оставляют шрамы. Он никогда не любил прощаться. Он любил или уходить, или ничего не говорить вовсе.
Каллиан не обняла его и не поцеловала, как, наверное, сделала бы другая женщина на ее месте — просто коснулась пальцами его руки, светло улыбнулась и ушла, чтобы не вернуться.
На сожжении Каллиан было тихо и сумрачно. Клубился туман за стенами, поленья пахли остро и горько, как давняя смерть. Лелиана рыдала, уткнувшись лицом в плечо Винн, Огрен, на удивление трезвый, стоял, опустив голову, явно не зная, куда себя деть и что сказать.
Им всем было нечего сказать о погибшей Табрис — слишком было больно.
Лицо ее — бледное и спокойное, руки сложены на груди. Легче думать, что она спит. Просто сон ее будет длиться не часами, а веками.
Огонь поглотил ее, маленькую храбрую Каллиан Табрис, женщину, которая прошла свой путь и погибла ради тех, кого любила.
Глупая, героическая смерть, о которой сложат легенды и сказания. О ней будут говорить как о герое, но не как о просто женщине, которая могла любить.
Такова справедливость жизни — умирают лучшие, но продолжают жить в душе мертвые.

Друзья твои тоже уйдут без возврата,
Но верю, мы встретимся где-то, когда-то...

Они ушли из Денерима почти сразу после похорон. Ничто больше не держало их вместе, лица стали казаться чужими.
Сначала ушел Стэн. Он уплыл в Сегерон, не попрощавшись. Следом за ним ушел шумный, громогласный Огрен. Потом — Винн и Шейла.
Вскоре в лагере остались только Зевран и Лелиана.
А еще через несколько дней Зевран остался один.

Мне сердце разбили кровавые дни,
Страсть и юность навечно ушли.

Из Ферелдена — в Антиву — прочь от воспоминаний, но какой смысл бежать, если память не отсечь расстоянием? В памяти — смех и долгие, тягучие ночи, прикосновения и стоны — Зеврану хочется налить себе в голову едкой кислоты, чтобы она выела все воспоминания, позволила забыть, позволила начать жизнь — с чистого листа.
Но память нельзя стереть. Никогда не забудешь то, что так страстно хочется забыть. Никогда не вырвать из собственной жизни главы — хотя бы потому, что в жизни нет ничего ненужного. А если и вырвать — то это ничего не изменит.
Жить нужно сегодняшним днем — так говорят мудрецы. Наверное, они просто никого никогда не теряли.
Поэтому — Зевран бежит, быстро, как только может, топит воспоминания в убийствах, одиночество — с продажными женщинами, тоску — в людской толпе. Бесконечные дороги лежат у его ног, но убийца не знает, отправиться ему в путь или вернуться.
На север или на юг, на запад или на восток — у Зеврана не осталось ничего, кроме проклятой памяти и дороги.
Но он возвращается.

Зевран снова здесь — в Ферелдене, там, где все начиналось. Ферелден залечил раны, оставленные войной, он пахнет холодным морем и мокрой псиной.
Знакомые дороги, знакомые небеса — как будто и не было всех этих лет.
В таверне — людно и шумно, от дыма першит в горле, от запаха эля кружится голова. Одинокий бард в плаще перебирает струны лютни, окидывает посетителей взглядом лучистых голубых глаз.

В стремленье тщеславном слепа ты была,
Чем выше летаешь, тем дальше земля...

Убийца не любит баллады и песни. В них герои бессмертны. Они живут одну и ту же жизнь, умирают столько раз, сколько повторяется припев.
Зевран закрывает голову руками, кусает губы и жмурит глаза.
Только не пой, сладкоголосый, только не пой...

Тем громче падение.
Теперь ты мертва.

У Каллиан Табрис нет могилы, нет места, где можно прийти и посидеть в тишине, где, может быть, станет легче, и боль пройдет, и затянутся раны.
Зевран приходит на место, где несколько лет назад развеял по ветру прах Каллиан Табрис.
Это просто холм, поросший густой темной травой, сквозь которую тянутся к солнцу незабудки и лютики, просто холм под ярко-синим небом, где царит покой и беззвучие.
Эльф сидит на холме до заката, жует травинки и вслушивается в шепот густых трав. Сердце бьется ровно и медленно, и, кажется, спустя долгие месяцы, оно наконец перестало болеть.
Зевран смотрит на запад, туда, где заходит кроваво-красное солнце, окрашивая небо в винный цвет.
Все дороги заканчиваются на западе. Так говорят люди. На западе находят покой умершие, на западе играют с ветром души.
«Знаешь, ты просто живи, - слышится одинокому Зеврану в шепоте ветра и шелесте трав. - Просто живи и дыши. Мы еще встретимся с тобой».

В тексте использована баллада
Thomas Wyatt - These bloody days

@темы: Зевран, Герой Ферелдена, ж!Табрис, джен, Secret Santa 2012/2013

---

Для LenaSt

[Weisshaupt Fortress]

Для:  LenaSt
Автор:  Nikki Frost
Бета:  Aliza Malice
Название: Глубоко
Персонажи: Морриган, Иной
Категория: джен
Жанр: мистика
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Комментарий автора: не совсем ретеллинг, но, надеюсь, заказчик будет доволен

В поисках силы она решилась на это. Шагнуть за Элувиан, туда, где уже давным-давно не было ни души. Хотя как знать, может, Флемет врала и на этот счет? Морриган не знала.
Как бы Флемет ни готовила ее к различным неожиданностям, ее дочь все равно немного удивилась. Пространство застыло полупрозрачным молочно-белым озером, под ногами оказался островок, усеянный камнями. Девушка пошла по вытоптанной тропинке, вспоминая это место.
Сомнений не было — это стоянка, на которой они с Флемет прожили достаточно долго, чтобы пейзаж примелькался. Морриган заметила незначительные детали, которые помнила с детства — камень, заточенный ныне высохшим ручьем, выжженная полянка, где дочь великой ведьмы проводила свои первые обряды.
— Искусно сделано, демон, — Морриган ухмыльнулась, и обернулась. В воздухе перед ней возник молодой мужчина в темных одеждах. Сапоги его были из вываренной кожи, штаны и куртка — утепленный лен. Белый воротник и манжеты напомнили ведьме о лицемерном барде, с которым она путешествовала, казалось, целую вечность назад.
— Здравствуй, Морриган, — его глаза привлекали все внимание — омуты, через которые на ведьму глядела тьма. Девушка сразу поняла, что существо перед ней иное, чем те, кого она видела в Башне Магов в Ферелдене. Ее захватил азарт. — Я знаю, зачем ты здесь. Ты не ищешь ответов, ты хранишь их. Но тебе нужна сила. Киркволл в огне. Императрицу Орлея поглощает заговор. На Глубинных тропах восстают существа, которых боятся даже Серые Стражи. Но не с этим ты собираешься бороться. Когда придет день, ты исполнишь свою роль. И твой ребенок тоже.
— В какие игры ты играешь, демон? — девушка скрестила руки на груди. — Не верю я, что все это от скуки.
— Ты слишком скромна, Морриган, — он сдвинул брови, но на губах не было и следа улыбки. Казалось, что это существо неумело копировало человеческие эмоции. Оно скорее издевалось, чем подражало. — Позволь, я покажу тебе кое-что.
И он исчез, оставив за собой черную дымку. Ведьма огляделась — в небе мерно плыл огромный корабль с порванными окровавленными парусами. Люди оцепенели в прыжке, некоторые пролетели уже с десяток метров вниз, и на их лица застыл ужас. Яркие татуировки выдавали в них кунари.
Морриган обернулась, и обнаружила за собой не дом, но лес Бресилиан, ручей, текущий вверх, застывших на веки вечные сильванов. Она прошла по смутно знакомой дорожке, поднимая легкие облачка пыли. Мимо ручья, мимо оцепеневших оборотней, раздувающих ноздри, мимо воинственных вооруженных эльфов. Лес закончился неожиданно — ухнул в бездну, деревья застыли в падении. Почва стала каменными ступенями, ведущими вниз, по спирали, и ведьма неспешно спустилась. Возможно ли, что именно с ним имела дело Флемет — тогда, еще до начала времен? В этом существе чувствовалась сила большая, чем у кого бы то ни было. Флемет никогда не болтала о своем прошлом и Морриган не была уверена в том, чему ее учила мать — только в том, чему она научилась сама.
Перед ней открылась огромная улица. Дорогая, устланная каменной кладкой, мокрая от дождя, ныряла под каменную арку и виляла за угол. Дома холодными пиками раздирали стальные небеса. Что-то коснулось ресниц Морриган, и ведьма вздрогнула.
Снег.
Холодные хлопья снега налетели на нее, и тут же унеслись прочь, словно заигрывая. Морриган нахмурилась. Это существо слишком хорошо передавало реальность.
Она пошла вперед, аккуратно ступая по каменной кладке. В переулке корчился человек, тщетно отбивающийся от крыс. Озверевшие существа уже обглодали лодыжку, их красные глаза горели безумием. Морриган поморщилась, учуяв запах крови — стальной, сладковатый и тягучий. Так пахла скверна на Глубинных тропах, матка, полчища чудовищ. Морриган отвернулась, прибавив шагу.
Путешествие больше не казалось ей забавным и азартным. Та сила, с которой она столкнулась, находилась в руках существа, намного более кровожадного и безумного, чем все порождения тьмы вместе взятые. Когда они бы заключили сделку, Морриган не смогла бы им управлять. Кровожадное чудовище, достаточно сильное, чтобы обернуть города в пепел. Она чувствовала это — а теперь и видела. И ей было не по себе.
Но он не мог прочесть ее мысли.
Морриган подошла вплотную к искрящейся молниями арке. Что за чудное изобретение?
— Ты никогда не видела такого, я прав? — демон внезапно возник прямо перед ней, и ведьма отступила на пару шагов. — Это создал Антон Соколов. Выдающийся изобретатель и художник. Пожалуй, самый скучный человек во всем Дануолле. Но мы здесь не за этим, не так ли?
— Зачем мне говоришь об этом, демон? — существо приблизилось к ней, и Морриган снова сделала пару шагов назад.
— Только падая можно понять, умеешь ли ты летать, — и неведомая сила толкнула ее. Морриган отлетела назад и начала падать. Махала руками и ногами, надеясь зацепиться за что-то. Пыталась сосредоточиться и обернуться роем насекомых, но ничего не вышло. Волосы хлестали щеки, и из груди рвался крик. Но она держалась, сцепив зубы, скривившись, летела все ниже и ниже.
«Может, это мое наказание за дерзость?» — она хотела рассмеяться собственной шутке, но падение закончилось слишком внезапно. Удар о поверхность отдался сильной болью во всем теле, и Морриган почувствовала привкус крови во рту. Теперь смеяться хотелось еще сильнее — радость захлестнула ее. Но нельзя терять бдительности. Демон рядом.
Морриган лежала на мягкой перине, а где-то высоко-высоко вверху виднелось размытое белое пятно — Бездна. Она так много пролетела? Приподнявшись на локтях, ведьма огляделась.
Комната залита теплым светом камина. В дальнем конце — дверь. На стенах — картины, пейзажи и портреты, огромное зеркало, шкаф. Дорогие ткани, благородные цвета. Морриган поднялась с кровати и подошла к портрету.
Длинные черные волосы, желтые глаза и темные полные губы. Горделивый, немного насмешливый взгляд. Неужели?..
— Нравится?
Морриган обернулась на голос. Существо в обличии человека парило перед ней. В его голосе явно слышалась насмешка, но лицо было непроницаемым.
— Посмотри на себя, Морриган. Из тебя вышла бы великолепная правительница. Императрица. А свою дочь ты назвала бы Эмили. Все бы склонились перед твоей красотой и мудростью. Справедливостью. Властью.
Существо сделало шутливый поклон.
— Только посмотри на себя!
Морриган повернулась в сторону зеркала и отпрянула. На нее глядела испуганная девушка с каштановыми волосами, огромными печальными глазами. Она била кулаками по стеклу и что-то кричала — Морриган не могла понять, что именно, ведь голоса не было слышно.
— Тебе никогда не завладеть мою, как ею, демон, — прошипела ведьма, пятясь. — Тебе меня не достать!
Морриган обернулась, дернула ручку двери и без страха бросилась в Бездну. Теперь она знала, как попасть домой.
В этот раз полет не был долгим, и закончился он голубоватой поверхностью Элувиана. Выйдя из портала, Морриган с облегчением вздохнула и обернулась. Пора покинуть это место.
Ее левую руку пронзило жгучей болью. Ведьма хотела осмотреть возможную рану, но посмотрев на тыльную сторону ладони, не выдержала и расхохоталась.
Лишь на долю секунды в Элувиане мелькнула огромная тень, прежде чем раствориться в отражении леса Бресилиан.

@темы: Морриган, джен, Secret Santa 2012/2013

---

Для Meredith*s Knight

[Weisshaupt Fortress]

Для:  Meredith*s Knight
Автор:  МКБ-10
Название: Идолы. Истуканы.
Бета: нет
Пейрин/Персонажиг: templar!Карвер/Мередит; Мариан Хоук
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Размер: миди (5 800 слов)
Предупреждение: POV Карвера, жестокость, отсутствие сюжета (это, скорее, разросшаяся зарисовка о Карвере-храмовнике)
Комментарий автора: Для потрясающей  Meredith*s Knight, которая дарит мне веру в себя и делится кинками))

1.
Попробовал бы кто-то ее не пустить! Нет, Мариан не из тех, кого можно удержать уговорами, окриком, даже преградившей путь алебардой... От дяди Гамлена в ней больше, чем полагает она сама, поэтому там, где невозможно проложить дорогу силой, она проходит хитростью. Кажется, и во внутренний двор казематов, куда заказан путь неблагонадежным горожанам, а тем паче – магам (у кого-то, возможно, еще остались сомнения, что Мариан – маг, но сегодня таких станет в разы меньше), она пробралась с помощью взятки и невыполнимых обещаний.
И пока она ведет себя тихо, ее не посмеют выставить. Но она не ведет себя тихо. Эта женщина не знает слова «тихо», точнее, забывает его, когда видит Карвера.
Он бледен, как погребальная рубашка их отца, в которой того отнесли на костер. На скулах цветут алые пятна, ничего общего с румянцем, больше похоже на ожог. Два красных пятна от ожога или удара наотмашь. Мариан прекрасно знает эту гримасу. Карвер в ярости - и стыдится. Его сестра ворвалась в Казематы, чтобы поговорить с ним, возможно, высмеять или обругать, сообщить ему, как глупо он поступил, уйдя с храмовниками. Ему ужасно стыдно. Хочется кричать или убежать без оглядки.
Беда заключается в том, что он не может сказать ни слова. Первый выход в караул для новобранца – сродни посвящению. По стойке смирно. Подбородок выше. Взгляд только вперед. Щенки, вы больше не отбросы и выблядки Киркволла, на ваших плечах – тяжелый груз, ответственность за мир и тишину в этом городе, забота о том, чтобы ни один одержимый демоном нелюдь не тронул женщину или ребенка. И только попробуй почесать нос, сучонок. А ты притуши оскал, хоть одна улыбка – и отправишься драить казармы.
То же самое было в армии, хотя там караульные перекидывались сальными шуточками и обсуждали девчонок. В разрушенном, но залитом медовом солнечным светом, и оттого прекрасном Остагаре не было места унынию и тишине. А потом, когда их предали и разгромили, никто не выставлял караульных...
Мариан замирает напротив. В ее широко распахнутых глазах (сетрица ниже ростом, ненамного, но ниже) Карвер видит себя: маленького, с плотно сомкнутыми губами и пламенеющим мечом на груди.
«Я не скажу ни слова, – дает он себе зарок. – Пусть даже меня пытают. Я объясню ей все потом, но сейчас выдержу эту пытку и ничего не скажу»
– Карвер, - начинает она. Тянет руку к его лицу. Рука худая, костлявая, со стертыми в кровь костяшками, и он смотрит на эту руку, не понимая, куда делась ее сила. Щеки Мариан ввалились, кожа лица обветрена, шелушится. По ней можно прочитать маршрут экспедиции, как по карте: Морозные горы, гномьи норы, долгий морской путь назад...
А Карвер в это время отмахивался от мух в Киркволле, спорил с матушкой и, наконец, решился сделать выбор, самый важный в своей жизни.
– Карвер, это все мне назло? – одними губами спрашивает Мариан.
Его бросает в жар. Как… как она могла подумать такое?! Он порывисто шагает вперед, но замирает, словно налетев грудью на невидимую стену. На ступенях противоположного крыла стоит монна рыцарь-командор, смотрит то ли в спину старшей Хоук, то ли на Карвера, не понять, потому что она заслоняется от солнца рукой в латной перчатке. Выражение красивого властного лица абсолютно непроницаемое. Мариан не видит ее, но чувствует взгляд и нервно поводит плечами.
– Просто объясни, – просит она, все еще не оглядываясь. – Да, мы не ладили. Да, я была не лучшей сестрой. Но почему сперва было не поговорить со мной? Мы могли бы все решить, я всегда была на твоей стороне, Карвер.
Он крепко сжимает челюсти. Хочется сказать: «На моей стороне? Это называется – на моей стороне? «Карвер, в полк ты не вернешься, бери только оружие и припасы, мы уходим немедленно». Так командуют боевым мабари, а не людям, с которыми считаются… Так нельзя».
– Карвер… Хватит, не молчи.
В глазах Мариан полыхают синие молнии. Она все еще держит себя в руках, голос ровен. Но она на грани и вряд ли спала нормально последнюю пару дней.
Рыцарь-командор равнодушно взирает на птиц, чистящих перья на стенах Казематов. Грязные, ржаво-коричневые перья. Стервятники, что с них взять…
Карвер неподвижен и нем. Он смотрит мимо сестры. Смотрит, как по лицу рыцаря-командора скользит теплый солнечный луч.
Так выглядит его мечта. В доспехах и славе, облеченная властью, в сиянии солнца и белого золота своих волос. Как же Мариан до нее далеко!
– Истукан! – в отчаянии шепчет сестра. – Стоишь, как каменный истукан у гномьих пещер! За что ты так со мной, Карвер?
Он молчит, и она отступает, гордо выпрямив спину, как кошка, которую не пустили в дом, уходит, задрав хвост трубой. А следом скрывается в своей твердыне и рыцарь-командор, но в самый последний момент Карвер ловит на себе ее заинтересованный взгляд. Ему хочется улыбнуться, но это запрещено, а Карвер очень стоек. Поэтому он сохраняет каменное выражение лица, и краем глаза видит, как сухие губы Мередит складываются в легкую полуусмешку: она им довольна.

2.
Его карьера в ордене складывается головокружительно, хотя он понятия не имеет, за какие заслуги его почти сразу из послушников посвящают в рыцари. Армейский опыт не в счет, да и способным его не назовешь. Точно так же, как и прочие молодые храмовники, на церковных службах он переворачивает пластинки пояса, чтобы вспомнить слова молитвы. Шевелит губами, вместо забытых слов говоря «тра-та-та», все эти песнопения никогда ему не давались.
Но его переводят в офицерское крыло, и сама монна рыцарь-командор присваивает новый чин перед строем.
Утомительные караулы теперь случаются все реже, а драить казарму не приходится совсем. И Карвер чувствует легкий восторг оттого, что его золотая мечта становится еще на шаг ближе. Монна рыцарь теперь занимает все его мысли, хотя он все еще обманывает себя, полагая, что она – лишь символ его будущей славы. Ему хочется и славы, и власти, но еще сильнее ему хочется коснуться Мередит, узнать, на самом ли деле она из металла и камня, или ее волосы пахнут солнцем…
Он думает о ней вечерами. Думает на учениях, раз за разом занося над головой деревянный тренировочный меч. В рейде по улицам Киркволла, выискивая места сборищ отступников, он представляет ее. Она недостижима, но кто помешает ему думать о ней?
Она не замечает его, тот взгляд, на ступенях Кзематов, остается единственным, принадлежащим только ему, ее взглядом. Единственным, пока она не выбирает его своим охранником. «Своим» – сильно сказано, теперь он и еще тройка храмовников несут стражу на этаже, где расположены ее покои. В его обязанности входит хорошо отоспаться днем и заступить в караул с последними лучами солнца.
В своих ночных бдениях он слышит, как скребутся мыши в деревянных перекрытиях, как позвякивают доспехи стражей в противоположном конце коридора, когда то один, то другой стараются размять плечи или почесаться, как пощелкивает в светильниках горящее масло. Рядом с покоями Мередит горят только масляные светильники, никаким магическим штучкам тут не место. И Карвер, почти двадцать лет своей жизни проведший бок о бок с магами, да и сейчас живущий в цитадели магов, успокаивается от их ровного света. Как же хорошо знать, что кто-то рядом ненавидит магию так же сильно, как и ты.
А еще он слышит (или это только кажется ему), как за плотно запертыми дверьми ходит из угла в угол рыцарь-командор. Перечитывает и перебирает письма, садится писать, но откладывает перо или бездумно пересыпает песок из склянки на стол, собирает в горсть и вновь отправляет в склянку. Глубоко за полночь к ней входит усмиренная: значит, пора переодевать всесильную монну ко сну. Карвер старается не давать волю своим мыслям: иначе начнешь представлять, как, ослабив крепления и расшнуровав латы, служанка предмет за предметом снимает доспех с Мередит, подает ей свежую рубашку и, возможно, даже греет воду, если в покоях рыцаря-командора есть все необходимое для купания.
Это стыдные фантазии. Желания, которым не дано осуществиться. Уж лучше бы он мечтал задрать юбку какой-нибудь кухарке или прачке... Нет, они волнуют его, даже, пожалуй, больше, но только образ Мередит, железной даже без своих доспехов, трогает его и заставляет что-то сладко сжиматься в груди, а не в паху.
Если бы уметь, он писал бы ей стихи. Исписывал все стены, чтобы выйдя из комнат, она внимательно и чуть хмурясь, читала бы эти глупые признания, плотно сжимала губы и посылала искать виноватого.
Он, пожалуй, вытерпел даже карцер, только бы она узнала, как сильно горит в груди при мысли о ней.
Но она не узнает, холодная, как статуя под сводами церкви, неприступная, будто крепость. Его золотой идол. Его святая.
Все меняется в один момент, и Карверу кажется, что кто-то (не Создатель, он всегда молчит, а какой-то древний веселый бог) услышал его молитвы.
За стенами Казематов рассвет, он ощущает его по холоду камня и душному запаху перегоревшего масла, но в этой части здания нет окон, и убедиться, что снаружи уже тлеет снизу непроглядная тьма, нет никакой возможности. Монна рыцарь выходит в полном облачение, чуть скрипнув тяжелой дверью. Верная Эльза держится по левую руку.
– Хоук, – ровно произносит Мередит, и Карвер не сразу понимает, что так обращаются к нему. Он не любят родовое имя. Настолько, что готов поверить: рыцарь-командор просто заканчивает фразу, и говорит она о его беспокойной сестре, не о нем.
– Хоук, подойди.
Сглотнув, он делает пару шагов вперед.
– Слушаюсь, монна.
Мередит смотрит на него долгим, хмурым из-за несусветной рани взглядом. На ее лбу одна длинная и глубокая морщина, словно от удара мечом, таких не бывает у женщин, не в ее возрасте (Карвер уверен, что Мередит младше его матери, возможно, так и есть). Зато такие были у его отца...
– Ты пойдешь со мной.
– Да, монна, – он коротко кивает, готовый выполнить любой приказ. За внутренности словно хватает горячая рука. «Она позвала меня. Я ей нужен!»
Он все еще пытается поверить, но думать некогда: рыцарь-командор и усмиренная быстро идут к дверям, Карвер следует за ними. За его спиной оставшиеся храмовники перешептываются и стараются скрыть зевоту.
В узких окнах лестничного пролета брежжит слабый рассвет.

3.
Они спускаются под землю.
Только теперь Карвер начинает понимать, почему Казематы называются Казематами. Несколько этажей каменной громады, высящейся на рукотворном острове – пустяки по сравнению с уходящими вниз корнями древней тюрьмы. Крепость и впрямь напоминает строенный больной зуб, источенный бесконечными гнилыми тоннелями. Нестерпимо пахнет сыростью и грибницей, а еще в душном воздухе разлит запах старой крови, и Карвер начинает верить старинным преданиям о том, что рабов здесь убивали не сотнями, тысячами, и кровь, уже использованная для ритуала какого-нибудь чокнутого магистра, стекала в море по глиняным трубам. Да и такие ли старинные эти россказни?
Его монна спускается по лестницам, не оборачиваясь, Карвер едва поспевает за ней. Очень хочется спросить: «Куда мы идем?», именно поэтому он только сильнее смыкает губы. Не хватало погубить все глупым вопросом.
Да и сам вопрос становится ненужным, когда Карвер понимает, что означают металлические звуки, которые он слышит вот уже некоторое время. Мерные, звонкие, успокаивающе приятные. Точно так же в лотерингской кузне опускался и поднимался молот, отбивая пластичную сталь. В Лотеринге во времена его детства ковали косы и серпы, а не мечи, и он не чувствовал тревоги, когда слышал размеренные удары. Там, где война - частая гостья, должно быть, совсем по-другому...
Но что могут ковать здесь, в душных каменных пещерах? Разум отказывался выискивать ответ. Но Карвер спокоен: если будет нужно, монна скажет сама, а нет, значит не его ума это дело. Он верит ей безоглядно.
– Здесь кузница усмиренных, - сообщает Мередит. - Пришлось найти самого способного из всех мастеров, чтобы он сработал оружие, которое мне нужно. Куда лучше подошел бы гном, но ублюдки отказываются работать с моим материалом.
Зычный голос рыцаря-командора перекатывается под сводами, и Карвер покрывается мурашками от его звуков.
Женщина приоткрывает низкую дверь и входит, чуть нагнувшись. Окованная листами железа, створка кажется непосильной для человеческих рук, толщиной она с тело взрослого мужчины. Карвер поражается силе своей монны, но в следующий момент забывает мысль, которую не додумал. Он никогда не видел столько усмиренных зараз. Это не кузня, это лаборатория: необычно чистая и просторная, с рядами колб и флаконов на многочисленных полках, с очагом по центру, в котором горит бездымное пламя, со светильниками на длинных цепях. Потолок ее недостижим и скрывается во тьме. Люди в длинных одеждах и со знаком солнца на лбу приветствуют рыцаря-командора слаженным низким поклоном.
Карвер стоит чуть сбоку от Мередит и замечает, что у нее дергается щека. Сам себя он видеть не может, но знает, что и у него лицо застывшее, будто маска. Можно сколько угодно ненавидеть магов и считать, что быть истуканом с пустыми глазами благо для слабых духом или трусливых, но видеть этих... это... просто невыносимо.
На секунду он представляет среди усмиренных сестру. Погасшие синие глаза, солнечный круг меж бровей, никогда не улыбающиеся губы... Он сглатывает слюну, пытаясь загнать поглубже вовнутрь испуганного мальчишку, которому вдруг сильно, очень сильно захотелось домой.
– Герард, – подзывает Мередит, и сухощавый старик подплывает к ней, держа руки по швам, будто они, как какой-нибудь инструмент, не нужны ему сейчас, и поэтому он не считает целесообразным задействовать их мышцы.
– Монна Станнард, материал оказался более сложным для обработки, чем мы предполагали вначале. Понадобится больше времени и больше ресурсов.
– Все, что требуется, – коротко отвечает она, хмурит золотистые брови. Старик замирает рядом, абсолютно равнодушный. – Сейчас мне сложно наблюдать за вашей работой. Поэтому здесь неотлучно будет находится молодой Хоук. Обращайтесь к нему с просьбами и отчитывайтесь обо всем, что может меня заинтересовать.
– Сударь, – старик переводит пустой взгляд на Карвера. Глаза у него прозрачные, как вода. Карвер кивает, еще ничего не понимая.
– Хоук, – Мередит смотрит в сторону, не на него. Но это отнюдь не неловкость. Ее слишком сильно увлекает то, что творится у очага. Несколько усмиренных, большей частью, сильные мужчины, колдуют над массивной наковальней: мерно, в строго отведенные интервалы времени, опускают и поднимают молоты, молотки, молоточки, и под их инструментом светится что-то, сияет нестерпимо красным, и всполохи ложатся на стены. Карвер устремляет взгляд туда же, и ему вдруг кажется... ему кажется, что он слышит где-то в глубине себя отчаянный скрежещущий крик. Не человеческий, не звериный, даже драконы так не кричат. Так плакала бы скала, будь скала ребенком и умей она ненавидеть. Карверу хочется зажать уши, но это ведь не поможет. Нужно отыскать и заткнуть какую-то рану в душе, в Тени, может быть. Тогда эта судорога его отпустит.
– Хоук, – повторяют ему, как деревенскому дурачку, – теперь за ходом работ будешь следить ты. Помни, все, что происходит в подземельях, не оглашается наверху. Это наша тайна, моя и твоя, Эльза не в счет, она не проговорится. Тебе все ясно?
– Вы меня проверяете, рыцарь-командор? – спрашивает он внезапно севшим голосом. И сам себя готов проклясть за этот опасный, пустой вопрос.
Она усмехается. Демон побери, он в первый раз видит ее такой: словно монна Станнард смотрит на милого, дурашливого щенка. И плевать, что этот щенок – он сам.
– Я знаю, на что ты способен, Карвер Хоук. И насколько ты верен. Поэтому нет, я не проверяю тебя. И не повторяю, что твоей сестре тем более ничего не должно стать известно.
Возможно, она ждет от него «Она не моя сестра. У меня нет семьи, только Орден», но Карвер никогда не скатится до подобного.
– Благодарю вас, монна, – склоняет он голову. – За ваше доверие. Но... могу я спросить...
Она поворачивается к нему всем корпусом.
– Тебя интересует, что создается здесь?
– Да... - он все еще слышит внутри низкий скрежет и едва в силах разлепить губы. – ...монна.
– Меч, – бросает она, направляясь к двери. – Меч из древнего лириума с глубинных троп.
И только когда створки закрываются за ней, Карвер наконец начинает понимать, что к чему.

4.
Герард оказывается толковым парнем, усмирение он выбрал сам, уже почти сорок лет назад, потому что не считал себя способным справиться с Истязаниями. И ничуть не жалел: он занимался любимым делом – зачаровывал вещи и изготавливал магические артефакты. Но даже для него принесенный с глубинных троп металл был... он не мог объяснить. Трудной задачей? Нет, не то, хотя Герард долго и отчаянно ломал свою умную голову, пытаясь придумать, как сделать субстанцию ковкой... Тяжелой повинностью? Пожалуй, хотя усмиренный и не был способен испытывать разочарование от своей работы. Но дело продвигалось плохо, металл не поддавался, а ковать меч нужно было на живую, исправить огрехи можно, когда куешь детскую игрушку, а не грозное оружие...
А еще это было болезненно. Болезненно даже для Герарда, намертво отрезанного от Тени, а уж для Карвера это превращалось в пытку. Постоянная болтанка внутри, словно под ногами не камень, а палуба корабля, головные боли, ощущения шепота не на ухо, а из глубины головы. Будто собственная кровь говорила с ним на непонятном наречии. И Карвер отчаянно боялся, что когда-нибудь разберет слова.
Усмиренный называл его «Мастер Хоук» и частенько отправлял отдохнуть или хотя бы вдохнуть немного свежего воздуха во дворе Казематов. Сам он из подземелий не выбирался никогда.
Карвер никогда не уходит, хотя толку от него мало.
– Чем это было? – спрашивает он у Гегарда. – Когда его принесли, чем это было? Куском камня?
– Это был идол, – терпеливо объясняет усмиренный. – Очень древний, я не встречал подобных изображений даже в старинных книгах. Он не был похож на гнома, скорее на... на ребенка...
Карвер вздрагивает. Он старается, чтобы его конвульсивных движений не заметили усмиренные. Не хватило, чтобы о его трусости донесли Мередит.
Его монна сначала слишком редко спускается в подземелья, а потом – делает это слишком часто. Карвер убеждает себя: это потому, что процесс наконец-то сдвинулся с мертвой точки, они обнаружили, с чем сплавить этот первозданный лириум, слишком не похожий на обычный по свойствам и консистенции, чтобы его стало возможным ковать. Монна Станнард стоит рядом с очагом, похожая на призрак в его мертвенном свете, на губах – легкая полуусмешка, а голову она чуть склоняет к плечу, будто слушает что-то – и ей нравится то, что она слышит.
Карвера немного пугает то, какой она становится. С нее, словно краска со статуи, чешуйками оползает золотистый блеск, лицо становится жестче и все чаще напоминает маску... Злую каменную маску с провалами глазниц, только глаза Мередит блещут лириумом даже ярче, чем сам лириум. Немного пугает? Нет. Карвер боится ее, как никогда и ничего не боялся.
Наверное именно поэтому однажды он почти против собственной воли обнимает ее за талию. Они стоят неподалеку от очага, и они здесь одни, усмиренные не в счет, им все равно, даже если Карвер запоет или станцует джигу. Мередит тихо и грозно рычит, но не делает попытки ударить или оторвать ему руку. Чуть позже он понимает, что она лишь выдохнула сквозь зубы, просто даже ее дыхание похоже на рык. Он отодвигает ее капюшон, чтобы коснуться волос. Потом отводит прядь волос, чтобы коснуться шеи. От нее пахнет камнем, металлом, а еще еле заметно, но все же, пахнет солнцем. И морской солью. Как он не замечал раньше, что она насквозь пропитана соленым морским бризом?
– Что ты от меня хочешь, мальчик? – спрашивает она тихо.
Карвер чувствует, как от ее голоса у него подкашиваются ноги. Хочется спросить – как можно нахальнее, хотя он, разумеется, способен сейчас только на сдавленный лепет: «И как давно к вам не приставали с неприличными предложениями, монна? Вы уже забыли, чего от вас могут хотеть?»
И он, конечно, молчит. Поэтому она разворачивает его к себе, точно таким же движением, каким уходила бы из захвата (и, видит Создатель, она легко отбросила бы его к стене, только пожелай), и смотрит в глаза. Карвер не может отвести взгляд, точно его околдовали. У Мередит мертвенное, бледное лицо, запавшие щеки, высохшие губы. И все равно она нестерпимо прекрасна.
– Я задала вопрос, Хоук, – медленно произносит она. – Отвечай.
Карвер падает на колени. Он не знает, почему. Он понимает, что обнимал ее по велению плоти, но сейчас... Это зов духа, золотое жжение в груди.
Это то, что он хотел сделать всегда.
– Монна, – шепчет он. Берет обеими руками ее стальную ладонь. – Вы очень устали. Вы не бережете себя. Позвольте проводить вас в покои?
– Хоук? – она изгибает бровь. Так она смотрела бы на пьяного, на обдолбавшегося лириумомом, ровно за секунду до того, как велела бы отправить виновного в карцер. Но Карвер не пьян. С ним что-то творится, его ведет, шепот крови в ушах становится нестерпимым, но это внезапно кажется очень правильным.
– Просто позвольте мне... – просит он одними губами.
Кажется, скажи она ему сейчас «Умри за меня», он бросится на меч, не раздумывая.
Но она лишь слегка кивает, отдает распоряжения Герарду и идет к тяжелой двери выхода. Карвер следует за ней. А потом шагает впереди, чтобы осветить ей путь.
Лицо Мередит совершенно непроницаемо, холодно, хмуро. Карверу страшно, когда ее взгляд упирается в спину, он чувствует его, словно острие копья между лопаток.
Но где-то в висках радостно шепчет кровь, а в груди разливается золото, и он наконец-то разбирает слова. Простые, как выбитый на монете девиз: «Служи ей. Служи ей. Служи»
И он хочет только одного: покориться.

5.
– Отпустите служанку.
Она делает знак рукой, и Эльза послушно удаляется, плотно прикрыв за собой дверь.
Первым он снимает с монны венец. Ему всегда казалось, что о его края можно порезаться, так и есть: острые грани, которые он потрогал из любопытства, едва не ранят пальцы.
Мередит нетерпелива, капюшон она сдергивает сама, показывает ему, как расстегнуть наплечники, вместе они снимают с нее кирасу, металл тяжел и холоден, но изнутри доспех согрет теплом ее тела.
Карвер мог бы стать хорошим прислужником, он ловок и расторопен, а еще то и дело порывается встать на колени, будто рыцарь-командор – не женщина, а золотая статуя Андрасте.
Но она женщина, он понимает это, когда откладывает последнюю деталь доспеха и видит, как она выправляет волосы из-под воротника верхней рубашки, ярко-алой, как свежая кровь.
Волосы длинные, до лопаток, они золотые и немного вьются.
– Ты этого хотел, Карвер? – спрашивает она, но в голосе нет вопроса. Это звучит, как утверждение: «Ты этого хотел».
– Вы не назвали меня Хоуком, – он поднимается с колен. Греет руки, потирая их друг о друга. В Казематах холодно.
– Тебя это раздражает, – она улыбается. – Заметно...
Карвер хмурится, и Мередит внезапно усмехается не как жестокое божество, а как самая обыкновенная девчонка, едва ли не его ровесница:
– ..а я не хочу тебя обижать.
Она бы могла учить детей, внезапно поражается Карвер. У нее могли бы быть свои дети.
– Монна...
– Налей мне выпить, Карвер, – говорит она. – И иди сюда.
Она притягивает его за ворот, когда он еще льет вино, рубиновая струя плещет мимо кубка, на руки Карверу, теперь они будто в крови. Ее сила – почти мужская. Карверу хочется показать, что и он не слабее, да он и впрямь не слабее, потому что прижимает к себе ее тело и внезапно ощущает, что Мереди Станнард не вылита из металла. Она тоньше него, хоть и широкоплеча, как все женщины-воины, и у нее восхитительная грудь, выпуклость которой он чувствует через две ее рубашки. Он собирает ткань в складки, тянет вверх и снимает их обе. Мередит толкает его к столу, берет кубок, салютует кому-то и отпивает большой глоток. А в следующий момент уже целует Карвера, и терпкое вино льется ему в рот; он рефлекторно глотает.
Они целуются, словно хищники, которые только что распотрошили добычу, и рты у обоих в чужой крови. Мередит рычит, рвет его губы зубами, кажется, она не умеет иначе. Карвер еще несколько мгновений назад представлявший, как подхватит ее под бедра и усадит на стол, сам оказывается прижатым к его жесткому углу.
Мередит, совершенно обнаженная (он боится смотреть! хочет – и боится) кладет руку ему на грудь, ведет все ниже, но при этом глядит на него, не отрываясь. У нее жуткое, почти злое лицо, и Карвер запоздало догадывается, что так она выглядит в возбуждении. И неважно, что это: кровавая резня, выступление перед тысячей горожан или тело молодого любовника. Она принимает все как вызов. И бросается в бой.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что это Карвер оказывается лежащим на спине среди ее книг, листков пергамента, склянка с песком едва не падает, и женщина ловит ее у самого пола. А потом забирается на Карвера, он сжимает ладонями ее узкие, как у мужчины, бедра, помогая опуститься, и ей, кажется, нравится, какие сильные у него руки... Он всхлипывает, когда она принимает его в себя. Грудь у нее не слишком большая, кожа золотится в свете единственной свечи, крупные темно-розовые соски кажутся припухшими. Карвер прихватывает один губами.
Мередит наклоняется и кусает его в шею. И еще раз. И еще. Карверу кажется, что она загрызет его, когда достигнет пика, и ему нравится эта мысль. Она резко двигается на нем, напрягается впалый живот. Он пытается целовать ее грудь, он хочет целовать ее всю, но она требовательна и хочет так, как нравится ей, поэтому он раз за разом подставляет шею, и его божество впивается в кожу, как голодное животное.
Одного раза ей не хватает. У Карвера затекло все тело, поэтому она разрешает пройти в спальню, хоть и без особого удовольствия.
Ее комната аскетична: простая кровать, как у всех офицеров-храмовников, пара ларей и сундуков в углу, стойка для доспехов, задернутое окно.
Она роняет Карвера на кровать, но он бунтует и подминает ее под себя. В нем много силы и азарта, и он наконец-то хочет исполнить давно желанное: посмотреть на нее сверху вниз, распаленную, с растрепавшимися волосами, с исцелованными грудями.
Монна Станнард смотрит на него, как на пищу. Он еще не насытил ее голод. А еще он чувствует, что ей нравится его нахальство, поэтому он будет продолжать. Уложит ее, забросит ее ногу себе на бедро, войдет не рывком, а плавно, чтобы прочувствовать, как горячо и мокро у нее внутри – от его собственной спермы и ее смазки.
«О, Создатель!» – хочется шептать ему, но создатель здесь не причем, он никогда не откликается на зов.
И поэтому он всхлипывает:
– Монна...
А потом понимает, что говорит: «Моя, моя, моя!»
– Заткнись, – спокойно велит она. И он замолкает.

6.
«Служи ей», – этот шепот отравляет его денно и нощно, но служить становится все труднее. Можно сколько угодно оставаться в ее покоях, можно трахать ее на письменном столе и в ее постели, можно, чувствуя себя сопливым юнцом, прокрадываться под ее дверь, чтобы послушать, как на пересыпает песок из склянки на стол и обратно, можно говорить ей: «Люблю вас» (он проговорился и выболтал это в одну из ночей) – она не услышит. Не почувствует. Не откликнется даже недовольным ворчанием.
Он – инструмент для нее, удовлетворяющий похоть, несущий стражу у очага, где куется ее оружие, послушный, верный, больше не «Хоук», родового имени она тоже его лишила... Просто «Карвер», который, к тому же, чаще всего понимает ее и вовсе без слов: как Герард, как Эльза, как любой из ее слуг.
Вот только ему хочется говорить. Слова жгут ему язык каленым железом, и он уже почти готов обрушиться на нее с упреками... Но в Казематы приходит Авелин: и привычный мир рушится, странно, что никто не хочет присесть и прикрыть голову руками...
– Леандра мертва, Карвер. Ее убили. Церемония сожжения назначена назавтра, но... есть деликатная проблема. Прошу, приходи, Хоук тебе все объяснит.
Деликатная проблема заключается в том, что тело матери ей не принадлежит. Это противоестественный кадавр, составленный из кусков чужой плоти. Карвер едва сдерживает тошноту, приподняв покрывало: ступни принадлежат одной, ноги до колена – другой, суставы сочленены искусно, но это все же кукла, марионетка, забава для какого-то ублюдка-мага...
Он опускает и начинает оправлять простыню. Неловко, неумело, и одну из ступней все еще видно, пальцы маленькие и уже начинают разлагаться...
– Как мы будем ее хоронить? – спрашивает Мариан, глаза у нее совершенно сухие. – Ее тело нашли отдельно, мы можем сжечь его вместе с ней, но я не хочу, чтобы это привлекло внимание. Думаю, отвезем все это подальше за город. Мерриль предлагает развеять ее прах над морем. Ты согласен?
Это какой-то горячечный бред... Говорить о сожжении, бояться, что станут трепать за спиной...
– Мы можем попытаться отделить ее голову...
– Мариан, прекрати!
Она сидит, согнувшись, теребит ворот мантии. Лицо спокойное.
– Хорошо, не будем этого делать. Как считаешь, на церемонию стоит позвать родственников всех прочих женщин? Все же мы сжигаем и их.
– Мариан!
Он быстро подходит к ней, хватает за руку. Кисть безвольная и худая, со дня похода на Глубинные тропы прошло так много времени, а она все еще не обросла мясом.
– Да, братец?
Она смотрит безжизненно, отрешенно, это совсем не та Марин, которая рычала на него во дворе Казематов. Эту Мариан покинула жизнь. Она и сама напоминает куклу. Или статую. Или истукан.
Чтобы порадовать сестру (а в его жизни случалось и такое, Мариан-подросток иногда забиралась на сеновал и сидела, нахохлившись, а Карверу хотелось ее порадовать), он иногда обещал ей: я сделаю все, что ты хочешь. Ну не дуйся, ну улыбнись. Он был готов посулить ей самое невыполнимое: я не буду с тобой спорить! Не буду дразнить! Я буду вести себя хорошо. Хочешь, отдам лошадку? И деревянный меч, вот, возьми, он совсем как настоящий.
Тогда он еще не понимал, из-за чего горюет сестра, он иногда и сам обзывал ее «проклятым магом» (тихо и только дома), а потом плакал от жалости, когда она уходила на свой сеновал, громко хлопнув дверью и шипя «Я придушу этого щенка». Что ж, отношения у них всегда были донельзя идиллическими...
Вот и сейчас ему хочется пообещать ей это невозможное «Я буду вести себя хорошо», и он говорит, сжимая ее худую руку:
– Мариан, я вернусь. Я тебя не оставлю. Хочешь?
Она поднимает голову и смотрит на него в упор. У нее кривая, как кинжал, улыбка. Вероятно, она проглатывает несколько первых пришедших на ум фраз: «Не то, что бы я не хотела, Карвер...», «С каких это пор ты идешь на попятный, мой маленький рыцарь?», «Думаешь, в поместье стало уютнее за последнее время?»
Но говорит она совсем другое:
– Ты ведь делаешь то, что должен... Защищаешь их от нас... Иди, Карвер, там ты действительно нужен.
Она отнимает руку и начинает растирать виски. Жест: оставь меня, ненадолго, не бойся, я скоро приду в себя. Она всегда приходит в себя, эта необыкновенная женщина. Карвер чувствует, в внутри все сжимается в тяжелый ком, в горле начинает горчить.
Он касается пушистых, вечно торчащих во все стороны волос Мариан, таких же непослушных и черных, как его собственные, а потом выходит, стараясь двигаться неслышно. Получается плохо – новенькие доспехи лейтенанта слишком гремят.
Да, он произведен в лейтенанты, минуя звание капрала, и все Казематы уверены, что это оттого, что у них с Мередит есть общая и грязная тайна. Они не знают, до какой степени правы.
Хочется плакать. Он проходит в комнату, где лежит тело-не-тело их-не-их матери, целует в лоб мертвую голову и быстро идет к выходу.
Нужно вернуться до смены караула. Пока ему еще есть, куда возвращаться.

7.
Что делать, если ты слишком верен, чтобы уйти и слишком беспомощен, чтобы исправить хоть что-то?
На его глазах монна Станнард меняется, словно жажда могущества выедает ее изнутри. Она больше не пахнет морем, и солнцем тоже не пахнет. Она почти не улыбается, и от ткани ее облачения тянет сыростью подземелий.
Она по-прежнему ненавидит магию – и в то же время проводит все свое время среди магических артефактов и усмиренных. Теперь она держит Карвера подальше от кузни, от очага, от загадочного металла, и Карвер даже рад этому, потому что больше не слышит отчаянных воплей внутри головы.
Все, что он может – стоять на страже у двери. Молчать. Провожать ее до покоев. Спать с ней и уходить перед рассветом.
Он уверен, что как-то иначе представлял себе жизнь храмовника, но он все еще одержим Мередит – и поэтому не смеет ей возразить. Когда она подзывает, он приходит. Он просто не может не прийти.
Однажды он решился на непростительную дерзость: он целовал ее руки и пытался уговорить – «То, что там, внизу, в подземелье, оно вас губит, монна, вы думаете, что оно вас спасет, но это совсем не так... Я же вижу. Я вижу, что с вами творится. Я не хочу, чтобы это творилось. Оставьте это, умоляю!»
Мередит слушала его, сидя на кровати, руки были опущены вдоль тела, безвольны, будто у Мариан в ту последнюю встречу. Лицо казалось еще более мертвенным, чем обычно. Карвер не смотрел ей в глаза, но она не возражала, и он продолжал увещевать.
А потом она ударила его, коротко, наотмашь, будь она в доспехе, он навсегда остался бы с изуродованным латной перчаткой лицом.
– Заткнись, щенок, – сказала она совершенно спокойно, пока он с ужасом стирал с разбитой губы выступившую кровь. – Никогда не становись между мной и им. Слышишь?
Он слышал.
И слышит до сих пор: шепот «Служи ей» не замолкает ни на секунду. Он повинуется, потому что, если Мередит нельзя остановить, он будет рядом до конца.
Что-то страшное надвигается на Киркволл, он чувствует это, но не может противиться. Он мечен, так же, как и его госпожа. И, видимо, обречен.
Нельзя слишком сильно любить то, что никогда тебе не подчинится. Он твердил бы это Мередит. Ей, потому что себе он и без того повторяет это ежесекундно. Когда видит ее, когда хочет коснуться ее волос, стоя на шаг позади в разговоре, когда не может уснуть и ласкает себя, думая о ней. Она оставляет на нем синяки и укусы, а в мечтах они просто целуются, без рычания, без борьбы, не как звери или подземные твари, как обычные мужчина и женщина...
Больно знать, что этого не будет никогда.
Он несет караул, прислонившись к стене у окованной железом двери, когда слышит ее приглушенный, но властный голос:
– Карвер. Подойди.
И что-то в этом голосе заставляет сердце замереть. Ужас накатывает на Карвера свирепой приливной волной.
– Я здесь, монна.
Она стоит в центре громадного помещения, и его углы по-прежнему теряются в тени, а высота потолка кажется неизмеримой. Но теперь темнота еще гуще, а тени – злее, потому что в ее руке алым негреющим светом пылает меч. Он похож скорее на чудовищный наконечник копья, рубящая часть безобразно массивна. Меч кажется живым существом. Хищником. Кровопийцей и людоедом. Мередит, даже в своих латах, выглядит хрупкой, держа его в руках.
На ее лице вдохновение, почти экстаз. И это не вызов... Карвер никогда не видел у нее такой улыбки и таких мечтательных глаз. Так, может быть, смотрела совсем юная Мередит, рекрут-храмовник, как и положено рекруту, влюбленная в рыцаря-командора Гильяна...
Карвер слышит скрежет, потом чувствует вкус крови — и только тогда понимает, что скрипнул зубами так, что едва не выплюнул их.
Но она ждет, и ему приходится выдавить из себя улыбку.
– Посмотри, Карвер. Ведь он прекрасен!
Он безобразен, но Карвер склоняется перед ней, кивает послушно.
– Да, моя госпожа.
Меч светится изнутри, по грозному острию перетекают больные всполохи. Он живет. И Карверу хочется крикнуть: вы же хотели беречь людей от одержимых! Почему вы сами стали одержимой, монна? Почему я одержим вами... За что это нам? Почему?!
Герард смотрит на дело рук своих, и глаза у него пусты. Усмиренным не страшно, они ни о чем не жалеют... Иногда им и впрямь начинаешь завидовать.
– Благодарю, мастер, – говорит Мередит, а потом одним ударом сносит голову старику, и та отлетает в сторону с глухим стуком; хлюпая, хлещет кровь.
- Второго такого он уже не сделает, даже если найдется еще один лириумный истукан.
Затаившиеся усмиренные возникают из темноты, уносят тело и протирают пол. Мередит трогает острие кончиком пальца.
– Он хорош.
Карвер усилием сдерживает дурноту и кивает:
– Да, госпожа.
На мгновение ему кажется, что Мередит и ее торжествующий клинок сливаются воедино. Что его богиня начинает сиять изнутри, но это всего лишь блики от лезвия отражаются в пластинах нагрудника.
– Идем, Карвер.
Она вкладывает меч в специально сработанные, отделанные алым ножны за спиной, это движение опасно и грациозно. Поворачивается спиной и спокойно шагает к выходу.
«Успею?» – думает Карвер, сжимая пальцы на рукояти кинжала. Руки отчаянно потеют, его бьет озноб.
Я должен успеть...
Она оборачивается. Глаза синие, яркие и влюбленные.
– Ну что же ты медлишь, Карвер?
И он, безвольно уронив руку, идет следом, не видя перед собой ничего. Неуклюжий, как каменный гномий истукан.

@темы: гет, Карвер, Мередит, Secret Santa 2012/2013

---

Для KirioSanjouin

[Weisshaupt Fortress]

Для:  KirioSanjouin
Автор:  К.Хелла
Беты:  Квисти,  yisandra
Название: Toxicum
Пейринг: Хоук/Карвер/Андерс, Хоук/Андерс упоминается
Категория: слэш
Жанр: ангст, романс, пвп
Рейтинг: NC-21
Размер: миди (18 тыс. знаков с пробелами)
Предупреждение: недоинцест, торжественное распитие магов в полночь
Комментарий автора: автор искренне надеется, что заказчику понравится
В основу фика лег вот этот арт, указанный заказчиком

Его усадили на почетное место напротив брата, спросили, как дела, и быстро переключились на другие темы. Обсуждали новый посох Андерса, припоминали Варрику его шуточки и недавнюю оплошность Мерриль – словом, вспоминали теплой компанией известные только им истории, от которых Карвер теперь был далек. Нет, он ничуть не сожалел о своем выборе, и гордился тем, что нашел место в жизни, но, глядя на царящее вокруг веселье, Карвер вдруг почувствовал себя лишним среди тех, кого привык считать друзьями. Доспехи храмовника, с которыми он почти сроднился, показались ему яркой вывеской «чужак», и Карвер запоздало сообразил, что не стоило приходить в таком наряде. Да и вообще, пожалуй, не стоило приходить. Но вечеринку устроили по случаю вручения Авелин очередной награды, и отказ обидел бы виновницу торжества, поэтому Карвер не решился отклонить приглашение.
Храмовник залпом допил вино и уставился в пустую кружку, не желая признаваться даже себе, что очень соскучился по всем, включая брата. Гаррет, для которого переживания Карвера вряд ли были секретом, кидал на него виноватые взгляды, чем злил еще больше. Вот уж кто точно не скучал, судя по сидящему рядом довольному Андерсу, который то и дело словно невзначай касался пальцами руки Гаррета, и говорил что-то вкрадчиво на ухо. Гнев Карвера вспыхнул с новой силой. Он понимал, что завидует, но ничего не мог с собой поделать.
Улучив минутку, храмовник потянулся через стол и сцапал кружку брата, осушив в несколько глотков. Хмельной напиток оказался не только горячим, но еще и приторно-сладким, однако Карвер из чистой вредности выпил все до дна. В другое время Гаррет не преминул бы устроить брату шутливую нахлобучку, но сейчас все внимание мага было сосредоточено на Андерсе. Со стороны казалось, что целитель что-то шепчет улыбающемуся Хоуку, и все же Карверу было хорошо видно, как Андерс украдкой целует Гаррета в шею. С отвращением отвернувшись, храмовник вдруг наткнулся на понимающий взгляд Фенриса, и это стало последней каплей. Пробормотав извинения, Карвер, ни на кого не глядя, поднялся из-за стола и вышел на улицу.

Холодный зимний воздух немного остудил гнев, и Карвер глубоко вздохнул, дивясь на самого себя. Ну, нашел брат свою любовь, да и Создателя ради, пусть хоть со всем Киркволлом спит, ему-то, Карверу, какое дело? Нет, Андерс, конечно, обаятелен и местами даже красив. Не будь он магом, и не положи на него глаз Гаррет, кто знает, быть может… ведь ни то, ни другое обстоятельство не мешало Карверу иногда… фантазировать.
Храмовник мотнул головой, отгоняя непристойные фантазии, и торопливо огляделся, словно его крамольные мысли мог кто-то подслушать. Вряд ли Андерс был бы счастлив узнать, каким именно Карвер представлял себе арест беглого мага, и для чего можно использовать кандалы. Морозный воздух неожиданно показался храмовнику таким горячим, что он машинально стянул с руки и прижал к пылающему лбу холодную латную перчатку.
- Ты в порядке?
Карвер выронил перчатку и схватился за рукоять меча, развернувшись в боевую стойку. Андерс отпрыгнул с удивительным для человека в длинной юбке проворством.
- Андрасте, - выдохнул Карвер, опуская руку. – Никогда так не подкрадывайся ко мне, маг!
- Я не хотел тебя напугать, - миролюбиво сказал Андерс, но взгляд его так и остался настороженным.
- Можешь передать моему заботливому старшему братцу, - Карвер почти выплюнул последнее слово, надеясь, что маг не заметит в сумраке горящих щек, - что я не нуждаюсь в сиделках. И я в порядке, спасибо, а теперь проваливай.
- Не будь идиотом, - маг, хмурясь, протянул руку, но Карвер отступил на шаг, потом еще, пока не уперся спиной в стену таверны. – Твой брат не знает, куда я пошел. А я даже отсюда слышу, как ты дышишь.
- Как я дышу? – почти в панике переспросил Карвер. Разыгравшееся воображение рисовало непристойные картины захвата магом-отступником юного храмовника с использованием не по назначению всех тех же кандалов и других интересных предметов.
- Плохо, - поставил диагноз Андерс и, несмотря на вялое сопротивление, все же потрогал лоб. – Дыхание быстрое и прерывистое, температура явно выше нормы, пульс… - целитель взял безвольно повисшую руку храмовника, деловито перебирая пальцами по запястью в поисках вены. Карвера бросило в жар, который тяжестью скатился в низ живота. Храмовник никогда не думал, что можно возбудиться от одного прикосновения. Андерс, наконец, нашел пульс и цепко сжал запястье, заставив Карвера резко выдохнуть задержанный в легких воздух.
- Да что с тобой? – уже всерьез встревожился целитель и за руку потянул храмовника ближе к свету. – И не ври, что все в порядке. Ты ранен? Андрасте, надо бы тебя раздеть и осмотреть…
Карвер с трудом понимал, что говорит ему маг, но последние слова подхлестнули фантазию и заставили его щеки запылать с удвоенной силой. Он споткнулся, неловко налетев на Андерса, и маг, чтобы не упасть, отшатнулся к стене. Плохо соображая, что делает, Карвер шагнул следом, прижав руки Андерса к каменной кладке, и поцеловал его. Неумело, жадно припав к чужим губам, как умирающий - к исцеляющему источнику. Андерс если и сопротивлялся, то храмовник все равно этого не почувствовал: реальность воспринималась с трудом, как сквозь слои плотной ткани. Как его позвали по имени, Карвер тоже не услышал, очнулся только, когда кто-то оттащил его за плечо.
- Какого хрена? – в голосе Гаррета звучала скорее тревога, чем возмущение. – Что на тебя нашло?
Карвер дернул плечом, вырываясь, и увидел глаза Андерса – широко раскрытые, полные не то паники, не то отвращения.
Ужас ситуации на мгновение отрезвил храмовника. Карвер развернулся и кинулся прочь от этого места, от этих ненормальных магов, от своих желаний. Снег хлестал по лицу, но храмовник не чувствовал этого, сознание снова заволокло сладкой истомой. Он несколько раз споткнулся и, кажется, даже упал, но поднялся и, перейдя на шаг, снова двинулся вперед. Путешествие закончилось неожиданно и внезапно – в очередной раз зацепившись ногой за какие-то веревки, Карвер кувыркнулся на камни, оказавшиеся почему-то наклонными, и заскользил вниз, машинально ища руками, за что бы ухватиться. Потом скольжение сменилось чувством полета, и вокруг оказалось небо, только одно со снегом, а второе с тяжелыми волнами. Удара о воду Карвер уже не помнил.

- …не знаю, что это.
- Даже приблизительно?
- Похоже на какое-то отравление по симптомам, но я не так чтобы силен в токсикологии.
- Задница Андрасте!
- Именно.
Карвер разлепил глаза, уставившись на подозрительно знакомый потолок. Никогда в жизни он бы не подумал, что человеку может быть одновременно холодно и жарко, но на проверку ощущение оказалось препоганым.
- Он очнулся.
- Ох, хвала Создателю, - в поле зрения Карвера появился встревоженный Гаррет. – Карвер, ты меня слышишь? Как ты?
Карвер попытался ответить, что с ним все в порядке, как его скрутил кашель, почему-то отдаваясь болью в груди. Когда приступ прошел, Гаррет протянул брату кружку воды, помог приподнять голову. Храмовник машинально сделал несколько глотков и понял, что вода кажется непривычно сладкой после горечи и привкуса тины во рту.
- Что случилось? – хрипло спросил Карвер. – Что со мной?
- Ты упал с пристани, - коротко ответил Гаррет.
Как бы плохо не соображал Карвер, он очень хорошо представлял себе последствия купания в ледяной воде в бессознательном состоянии, и его снова зазнобило. Гаррет с тревогой глянул в сторону, и Карвер, проследив за направлением его взгляда, увидел Андерса, кутавшегося в плед в кресле у камина. Маг вымученно улыбнулся в ответ. Судя по мокрым сосулькам волос, сомнений в том, кто нашел его первым, не оставалось. Карвер, наверное, должен был ощутить раскаяние за свое поведение или благодарность за спасение, но вместо этого храмовнику стало интересно, что у Андерса под пледом, и какова на вкус его прохладная после купания кожа.
Карвер поспешно отвернулся, сдерживая новый приступ кашля.
- Голова кружится, - пожаловался он потолку. – И я чувствую себя… странно.
Рука Хоука легла на пылающий лоб брата, и Карвер в кои-то веки не ощутил желания мотнуть головой, скидывая ее.
- Карвер, что ты пил? Ты помнишь?
Храмовник наморщил лоб, собираясь с мыслями.
- Вино, - сказал он наконец. – Кажется, я пил вино…
- Это все? Невозможно так отравиться вином, это что-то другое, - вмешался Андерс, и от звука его голоса Карвер сладко вздрогнул.
- Я что-то выпил сладкое, - пробормотал он, закрывая глаза.
Гаррет встряхнул его за плечо.
- Не засыпай! Сосредоточься, мы не сможем найти противоядие, если ты не вспомнишь!
- Кружка…. Я, вроде бы, что-то пил из чужой кружки.
- Карвер, ты идиот! – в сердах сказал Хоук. - В кружке того же Варрика вполне могло быть пойло, которое свалит с ног любого не-гнома!
- Не Варрика, - с трудом разлепил губы храмовник. – Твоя…
- Ты опять пил из моей кружки?!
Андерс охнул, уставившись на Карвера с ужасом мага-отступника, разоблаченного храмовниками.
- Андерс?
- Андрасте, Гаррет, я не хотел… я не думал, что кто-то еще это выпьет!
- Стоп, подожди. Что ты туда подсыпал, ведь не отраву же?
- Нет. Афродизиак.
Щеки Карвера ожгло прилившей к ним кровью, и он понадеялся, что при свете камина это не очень заметно.
- Хорошо, это объясняет поцелуй и повышенную температуру, - согласился Хоук, кашлянув. – Но остальное?
- Это был не порошок, - Андерс плотнее закутался в плед, избегая смотреть на Карвера. – Это была та твоя настойка на лириуме и… ну… все знают, что лириум действует как наркотик на храмовников, и усиливает афродизиак.
- Да, но я использовал еще и магию крови. Твоей крови, - Хоук вдруг вскинулся.
Второй маг смотрел в пол, словно не смея поднять глаз, и теребил хвост светлых волос.
- Что? – Карвер облизнул губы. – В чем дело? Андерс?
- Зелье, Карвер, - вздохнул Хоук. – Замешанное на крови мага, оно действует выборочно и усиливает вожделение, а не создает его.
- О, - в другое время Карвер бы провалился сквозь землю от стыда, но сейчас ему было слишком плохо. И одновременно хорошо. – Выходит, если бы я не хотел Андерса…
- …и он не хотел бы тебя, - поправил Гаррет, снова кашлянув. – Это действует в обе стороны.
От мысли, что маг тоже к нему неравнодушен, Карвер едва не застонал. Он поспешно согнул ноги в коленях, чтобы скрыть то, как на эту новость отреагировало его тело.
- А… противоядие?
- В обычном случае, я бы мог что-нибудь придумать, но с наложившимся лириумным отравлением? Не стану даже пытаться, - Андерс потер лоб, все еще не решаясь посмотреть на Гаррета.
Ладонь Хоука исчезла со лба, и Гаррет подошел к магу с таким непонятным выражением лица, что Карвер через силу приподнялся на локте, собираясь его остановить. Но Хоук с неожиданной мягкостью положил руку на плечо Андерса.
- Почему ты не сказал мне? – просто спросил он.
- Сказал что? «О, ты знаешь, Хоук, мне нравишься не только ты, но и твой брат, и я бы не прочь потрахаться с таким интересным храмовником, и меня возбуждает то, как он рычит на магов»? Мысли - всего лишь мысли, и я остался верен тебе. Я много чего хочу от жизни, но вовсе не собираюсь этого делать.
- Даже закончить то, что начал? – Гаррет нежно взял Андерса за подбородок, заставив мага посмотреть на себя.
- Ты свихнулся?
К удивлению Карвера, Хоук наклонился и поцеловал Андерса в уголок губ, улыбнувшись, хоть улыбка и вышла немного печальной.
- Он ведь страдает, Андерс. Я вижу, как ему плохо, и не могу допустить, чтобы мой брат так мучился. Будь это кто-то другой, я бы не осмелился просить, но вы оба этого хотите, и сейчас у вас нет другого выхода. Пожалуйста, - он поднес руку ошеломленного Андерса к губам.
Карвер вцепился в простыни, чтобы не сказать лишнего, но очередная волна жара накрыла его, и он против воли застонал. Храмовник чувствовал, что сходит с ума от удушающего вожделения, и из последних сил сдерживался, чтобы не сунуть руку под одеяло и не снять напряжение. Он уже дошел до стадии, когда ему было все равно, как и с кем, и предложи Хоук лично трахнуть брата, Карвер бы согласился без колебаний.
Оба мага вздрогнули, услышав стон, и Андерс, наконец, неохотно кивнул.
- Карвер, - Гаррет присел на край кровати, без тени сомнения посмотрел в затуманенные глаза брата. - Все будет хорошо, обещаю. Андерс позаботиться о тебе.
Карвер через силу кивнул, прикусив губу. Почему-то ему захотелось плакать, как от боли.
- Увидимся утром, - Хоук одобряюще сжал его пальцы и поднялся, но Карвер вдруг вцепился в его руку.
- Останься, - собравшись с силами, выдохнул Карвер. – Ты ведь хочешь остаться.
Андерс внезапно рассмеялся.
- Какой умный мальчик, - одобрительно сказал он, игнорируя раздраженный взгляд, который кинул на него Гаррет. – В самом деле, оставайся. Мы оба не против, как ты видишь.
Маг поднялся из кресла, позволив пледу сползти, и Карвер снова застонал – как он и предполагал, под пледом на Андерсе не было ничего. Андерс сдернул в сторону скрывавшее храмовника одеяло, и решительно раздвинул стиснутые колени Карвера. Ошеломленный, тот не успел сказать ни слова, а маг уже взял в рот его член, и Карвер в мгновение улетел в заоблачные дали, откуда с трудом слышал как свои стоны, так и успокаивающий шепот Хоука. Все, что умело делал с ним Андерс, воспринималось словно непрерывный оргазм, но когда Карвер немного пришел в себя, его член все еще стоял, хотя маг слизывал белое с губ и подбородка.
- Это займет некоторое время, все нормально, - поспешил успокоить брата Гаррет, заметив его беспокойство.
- А вот что не нормально, так это количество одежды на тебе, - Андерс подтащил Хоука к себе, и Карвер с энтузиазмом принялся помогать магу, не обращая внимания на жалобные протесты Гаррета, который уверял их, что в состоянии раздеться сам, и, нет, он ничуть не стесняется. Карвер, борясь с последними застежками, подпихнул Андерса локтем, и тот, не раздумывая, заткнул Хоуку рот поцелуем. Под недовольное мычание, совместными усилиями они избавили Гаррета от остатков одежды и опрокинули на простыни. Но когда Хоук, смирившись с поражением, потянулся к Андерсу, тот проворно увернулся.
- Карвер первый!
Храмовник застыл столбом, не сразу поняв, что ему предлагают, но пока Карвер собирался с мыслями, Гаррет сунул ему какую-то склянку со смазкой, а Андерс улегся на спину, бесстыдно и приглашающее раздвинув ноги.
- Карвер, а у тебя было… ну, с мужчинами? – Хоук заметил его нерешительность, но, по-видимому, неверно ее истолковал.
- Было, - пряча смущение, буркнул храмовник, плеснув масло на ладонь и растирая его по своему члену.
Андерс неожиданно захохотал, глядя на вытянувшееся лицо Гаррета.
- Ты должен мне двадцать монет, Хоук! Ох-х! - маг подавился смехом и выгнулся, вцепившись в плечо Карвера, который, пользуясь моментом, без особого труда протолкнул в тесное кольцо мышц сразу два скользких от масла пальца. – Сиськи Андрасте, не говори мне, что тебя этому научили в Казематах, храмовник!
- А если скажу, ты побежишь к Мередит и будешь умолять ее арестовать тебя? – Карвер не смог сдержать усмешку, живо представив себе лицо рыцарь-командора, и аккуратно, но настойчиво толкнул пальцы еще глубже.
- Не знаю насчет Мередит, - простонал Андерс, извиваясь и кусая губы пытающегося поцеловать его Гаррета. – Но я готов начать умолять тебя трахнуть меня сию же минуту.
Как не велико было искушение помучить мага подольше, Карвер сам не мог больше терпеть, и, вытащив пальцы, устроился между бедер Андерса, со стоном вжимаясь в горячее тело, двигаясь с силой.
- Эй, полегче, - прохрипел маг, упираясь ладонями в грудь храмовника, и Карвер замер, хотя его буквально трясло от вожделения. Андерс сжал его бедра пальцами, выдохнул, и притянул к себе, постанывая так, что Карвер чуть не кончил. Руки мага не давали ему двигаться слишком активно, но и терпеть больше он тоже не мог, отодвигаясь и входя обратно. От напряжения по виску скатилась капля пота, но Карвер бы этого дажене заметил, если бы Хоук не провел языком по его щеке. Андерс снова застонал требовательно, и дернул Гаррета к себе. Храмовник жадно, то и дело сбиваясь с ритма, трахал Андерса, пока тот столь же жадно целовался с Хоуком. Потом Гаррет передвинулся выше, и Карвер с рычанием кончил, потому что смотреть на то, как Андерс облизывает член Хоука, не было никаких сил. Храмовник скатился на простыни, безучастно наблюдая, как развлекаются два мага, пока знакомая уже волна желания не накрыла его, затуманивая разум и увлекая в бездну беспамятства.

Было еще темно, и только край неба на востоке постепенно светлел, когда Хоук проснулся от шорохов. Судя по стуку металла о металл, молодой храмовник одевался, не зажигая свечей, и, видимо, надеясь никого не разбудить. Судя по неловким движениям, ночь удалась на славу, и задница у него все-таки ныла. Судя по тому, как Карвер торопился, он не то хотел побыстрее улизнуть с места преступления, не то опаздывал на службу, и Гаррет в любом случае ему не завидовал. Андерс беззвучно придвинулся ближе, словно бы во сне, но по его дыханию и подрагивающим от сдерживаемого смеха плечам, Хоук понял, что целитель тоже не спит.
Скрипнула дверь спальни, следом послышался удаляющийся по лестнице топот, хлопнула где-то вдалеке входная дверь, и все стихло.
- Сволочи вы, маги, и ничего святого у вас нет, - прокомментировал Андерс сонно. Хоук задумчиво накручивал светлый хвост на палец:
- Ты так считаешь?
- А ты нет?
- Эй, я всего лишь хотел, чтобы он расслабился. Остальное было твоей затеей.
- Кроме магии крови. Что будет, когда Карвер догадается, что ты солгал?
Хоук замер.
- Думаешь, догадается?
- Ну я же догадался, - резонно заметил Андерс, переворачиваясь на спину и потягиваясь. – И Карвер наверняка задумается. С чего бы ради мне делиться своими ценными телесными жидкостями с магом крови?
- Смотря какими, - лукаво сощурился Хоук.
- Справедливо, - Андерс зевнул и прижался к Гаррету. – Но сейчас я умаялся как раб на галерах, поэтому отложим обмен жидкостями до утра. А лучше – до полудня, не раньше.
Хоук что-то одобрительно промычал в светлую макушку, закрывая глаза. Он еще успел подумать, что ближайшую неделю лучше не показываться на глаза младшему брату, и при случае надо будет пояснить, что все делалось для его же блага. Не прошло и пяти минут, как оба мага крепко спали, а где-то по городу шел уставший донельзя, но все же удовлетворенный храмовник, который ломал голову, как он будет объяснять рыцарь-командору свою странную походку.

@темы: слэш, Андерс, м!Хоук, Карвер, Secret Santa 2012/2013

---

Для Переплетчицы

[Weisshaupt Fortress]

Для:  Переплетчица
автор:  Graswonder
Название: Утром третьего дня
Пейринг: оргинальные
Категория: гет
Жанр: романтика, повседневность
Рейтинг: PG-13
Размер: мини (2550 слов)

Утренний тевинтерский лес поистине прекрасен. Пышные кроны деревьев плавно покачиваются на ветру, густая изумрудная трава манит снять обувь и пройтись босиком, щебет птиц ласкает слух, а запах цветов сводит с ума. И все было бы прекрасно, если бы не эльфийка, с мрачной решимостью шагающая вглубь леса по срочному вызову своего наставника.
Протирая сонные глаза и одновременно пытаясь пригладить растрепанные волосы, Тиалия рассеянно думала о причинах такой срочности — занятия алхимией вчера прошли нормально, новых стычек с магистерским сынком не было — ей бы еще спать и спать!
Отчаянно зевнув, она забрала левее и направилась к нужной ей поляне. Там, возле древнего каменного алтаря яростно спорили два мага — сам магистр Далин, с невозмутимым спокойствием слушающий собеседника, и его сын, активно жестикулирующий и то и дело срывающийся на злобный крик. Именно поэтому, не сумев пересилить свое любопытство, эльфийка ничем не выдала своего присутствия и притаилась в густом кустарнике, наблюдая за семейной перепалкой.
И хотя Тиалии было неведомо, о чем старый маг говорил со своим сыном, окончание диалога магесса расслышала прекрасно:
— Она же совершенно сумасбродная! В прошлый раз сожгла лабораторию — и все из-за эксперимента! Как можешь ты доверять ей проведение ритуала?
По-прежнему сидя в своем укрытии, девушка залилась гневной краской и скрипнула зубами — по крайней мере, она всегда была первой в учебе!
— Я все понимаю, сын, но она хотя бы занимается в разы усерднее тебя.
— Но...
Прерывая столь любезное обсуждение себя любимой, эльфийка, плавно выпутавшись из веток кустарника, вышла на поляну:
— Магистр Далин, Аристан. Я прибыла сразу же после вашего сообщения.
— Опоздала, эльфийская пота... — начал молодой маг, но был прерван на полуслове — магистр повел пальцем, и ушей Тиалии достиг звонкий звук пощечины.
— Отец! Какого... — жалобно зашипел парень, зажимая ладонью след от магического удара.
— Свободен. У тебя есть еще поручения в башне.
Проводив взглядом своего взбешенного отпрыска, спешно удаляющегося из поля зрения отца, Далин смахнул невидимую пылинку со своей мантии и продолжил:
— Итак, Тиалия. Вчера в моих владениях был захвачен отряд кунари — они сопровождали своих магов. Некоторые из них успели бежать, несколько погибли, а в плен удалось взять лишь одного. Вот этого, — старик немного развернулся, и взору девушки предстал жертвенный алтарь, на котором кто-то лежал.
За все свои 20 лет, большую часть из которых она провела в Круге Магов, девушка лишь несколько раз выходила из башни. Эльфийка росла в окружении магов и, часто выделяемая старшими, даже самим магистром-наставником Далином, как одаренная ученица, она знала многое о древних культурах и давно умерших народах, но, к своему стыду, Тиа ни разу не видела кунари. Ни одного из них.
Поэтому, пропуская мимо заостренных ушей указания старика, магесса завороженно разглядывала объект своего любопытства. Мускулистое тело, серая кожа, кажущаяся шероховатой на ощупь, грубоватые, но привлекательные, черты лица и, сохрани Митал, рога — все это выглядело настолько необычным, что Тиалия, с трудом подавив в себе желание прикоснуться к пленнику, попыталась вслушаться в слова наставника.
— … будет проводиться на третий день. Выполни подготовку, все нужное для нее — в сундуке, — Далин щелкнул пальцами, и крышка резного ларца резко откинулась, явив миру свое содержимое — флаконы с зельями, пучки трав и волшебные амулеты. — Инструкции и нужные формулы заклинаний в книге.
Вовремя спохватившись, эльфийка перевела взгляд на своего господина — тот как раз собирался уходить:
— Да, магистр. Как пожелаете.
Старый маг, сделав пасс руками, растворился в воздухе, оставив девушку наедине с ее жертвой. Тиалия осторожно подобралась к камню, на самом краю которого, прямо возле связанной руки незнакомца лежал древний увесистый том, потрепанного вида. Глубоко вдохнув и тут же резко выдохнув, она, стараясь игнорировать все разрастающееся любопытство, взялась за работу.
У жизни в Круге были и свои плюсы — ничто так не увлекало магессу, как книги. В них содержалось все — способы увеличить магическую силу, описания зелий и трав, формулы заклинаний… Все это она почерпнула с ветхих страниц, гоняясь за силой и первенством, в надежде занять место магистра. Сейчас же ей достался дневник самого Далина, — мечта всех учеников и, в первую очередь, Тиалии, но что же она делала? Не прошло и пяти минут, как эльфийка вместо того, чтобы с жадностью проглатывать содержимое каждой строчки рукописи, стала отлынивать от изучения ритуала — ее глаза то и дело устремлялись к камню, внимательно исследуя лежащего на нем мужчину.
— Аааа, забери меня Фен’Харел! — резко отшвырнув в сторону фолиант, девушка поднялась и, поправив на себе мантию, решительно направилась к объекту своего любопытства. Усевшись прямо на алтарь, она внимательно вгляделась в лицо коссита.
Камень неприятно холодил, не смотря на то, что был полдень и солнце светило вовсю — видимо, сказывались следы многолетних магических манипуляций. Неловко поерзав и подоткнув под себя мантию, Тиа подалась вперед и осторожно протянула руку ко лбу мужчины — его рога выглядели очень необычно и наверняка, если пощупать, они окажутся шершавыми.
И в тот момент, когда ее тонкие длинные пальцы чуть не коснулись основания рога кунари, мужчина открыл глаза…

* * *

Пленника привели в сознание непонятные шорохи и шевеление — что-то мягкое и теплое касалось его руки. Вспомнив последнее, что он видел перед тем, как отключиться — скрывающегося саирабаза и поверженных карашоков, сопровождавших его отряд, Арварад резко дернулся и открыл глаза.
Первым, что предстало его взору, было лицо эльфийской женщины — внимательные, серо-зеленые глаза, затейливая вязь татуировки, длинные пряди черных волос, выбившиеся из растрепанных кос, тонкие пальцы — все это буквально источало любопытство, с каким она его изучала.
В тот же момент баз, испуганно вскрикнув, легко соскочила с камня, и кунари с досадой отметил, что стало прохладнее. Та же, отойдя от мужчины на несколько шагов, замерла, настороженно глядя на чужеземца.
— Как я не хотела, чтобы ты пришел в себя… — расстроенно дернув ушами, незнакомка подхватила с земли какую-то книгу и прижала к себе.
В ответ Арварад промолчал, лишь коротко дернувшись в попытке освободиться.
— И не надейся. Веревка заколдована самим магистром Далином, тебе из нее не вырваться, — продолжила эльфийка, так и не дождавшись ни слова от пленника. — Ну, имя-то хоть есть?
— Зови меня Арварад.
Кунари успел уже несколько раз пожалеть о том, что вообще заговорил со странной баз — она умудрялась чертить свои магические символы на земле вокруг алтаря, одновременно болтая без умолку. Девушку интересовало совершенно все — от причин, по которым он называет ее «баз», до любимых кунарийских блюд. И все же всякий раз Арварад отвечал на немного глупые и порой неловкие вопросы, с увлечением наблюдая за реакцией эльфийки. Казалось, что ее любопытство не знает ни границ ни преград, и вот уже Тиалия (так она себя называла) яростно спорит с мужчиной о бесполезности заточения саирабазов и возможности снять с них ошейник.
Не выдержав, он посоветовал ей самой примерить ошейник, на что баз гневно зашипела и, кинув в него книгой, гордо скрылась среди деревьев.

* * *

Солнце перевалило за полдень, когда эльфийка наконец снова взялась за подготовку ритуала — работы оставалось совсем мало, поэтому она могла позволить себе расслабиться. Странное поведение Арварада утром не давало ей покоя, и девушка окольными путями попыталась выяснить, чем же оно было вызвано:
— Слушай, а что бы ты сделал, если бы тебе удалось бежать?
— Нашел бы свой меч, а потом — саирабаза, порученного мне. Его нужно держать под надзором.
— Считай, что меч уже нашел — он и твои доспехи лежат за тем вот деревом. Да и маг твой далеко уйти не успел, ты его быстро отыщешь. А что потом?
— Потом я вернусь домой.
— И все? — девушка с нажимом произнесла последнюю фразу.
— Все.
— А мог бы ты, — решив задать интересующий ее вопрос, Тиалия буквально почувствовала, как покраснели от смущения ее уши, — после поимки мага остаться здесь? Например, со мной…?
Замешкавшись, кунари отвернулся в сторону и резко ответил:
— Нет.
— Но ты же…
— Баз, я следую Кун. Кун не велит подобных… отношений, — мужчина прервал ее на полуслове.
— Ах, так. Да пускай катится твой Кун, знаешь куда?
С этими словами, магесса резко замолчала и продолжила с удвоенной силой чертить знаки и символы вокруг алтаря.
Когда же настала ночь, и Арварад уснул, эльфийка тихонько забралась на ее, уже законное место, и прижалась к косситу. Лежать было неудобно — девушка старалась не разбудить его, но буквально через мгновение после того, как она закрыла глаза и вознамерилась спать, кунари осторожно пошевелился и подвинулся так, чтобы ее голова оказалась на его плече.

* * *

Арварад проснулся рано, его разбудили весьма непривычные ощущения — эльфийка крепко спала, положив голову на его плечо. Ее горячее дыхание приятно щекотало кожу коссита, а темные ресницы смешно подрагивали. Чуткий нос кунари улавливал тонкие запахи трав, которыми пропитались ее волосы — он узнавал аромат эльфийского корня, тысячелистника и равнинной веретенки. Сейчас во сне она выглядела не такой взбалмошной, и губы кунари сами собой расползлись в скупой улыбке.
Вздрогнув, Тиалия резко открыла глаза — видимо, не ему одному оказалось непривычным мирно спать рядом с чужаком, и тут же, охнув, соскользнула с алтаря. Арварад с сожалением подумал о том, что стало прохладнее — удивительное тепло, исходящее от девушки, потихоньку пропадало. Это было неправильно, не свойственно Кун, но ему так не хотелось отпускать ее, что к своему же удивлению, он выпалил:
— Не уходи.
Удивленно вскинув бровь, магесса хитро улыбнулась и вернулась на место:
— Ну, с добрым утром тебя…

* * *

Утром третьего дня магесса умудрилась проснуться раньше Арварада. Занимаясь утренним туалетом, она, не переставая, прокручивала в голове события прошедших дней,и сделанные выводы ее несколько... раздражали. Будучи далеко не дурочкой, Тиалия уже поняла, что не сможет отдать кунари на растерзание магистру. Просто потому, что…
— А ну выбрось эту чушь из головы, Тиа! Он все равно не останется с тобой — ведь у него есть этот проклятый Кун!
Сердито одернув мантию и подойдя к алтарю, магесса коснулась веревки и стала распутывать затейливое заклинание, наложенное стариком.
Почувствовав ее присутствие, проснулся и мужчина, удивленно воззрившийся на эльфийку.
— И не смотри на меня так. Сейчас я тебя выпущу, ты возьмешь свой драгоценный меч и уйдешь отсюда восвояси. Совру что-нибудь о том, что ты смог вырваться и бежал, а сама вернусь в Круг. Тебе все ясно? И что ты смотришь мне за спину?
— Огляни… — кунари не успел договорить, как кто-то прервал его на полуслове.
-Так-так-так, и чем это ты занимаешься, Тиа?
Эльфийка, от неожиданности дернув ушами, встревоженно взглянула в глаза Араварада и медленно протянула:
— И что ты тут забыл, Аристан? Время для ритуала еще не подошло, так что тебе полагается быть подле дражайшего папочки и восторженно смотреть ему в рот!
— Отец велел мне приглядывать за твоей работой. И в случае чего — разобраться с осложнениями, которых, как я вижу, избежать не удалось.
— Я так понимаю, по-хорошему ты не хочешь договориться? — мысленно проклиная веревку (заклятье-то она сняла, а вот как незаметно освободить пленника — не решила), девушка сделала пару шагов навстречу противнику.
В ответ тот лишь хмыкнул и, нервно погладив щеку со следом отцовского удара, подался вперед, приготовившись к атаке.
— Думаешь, я позволю вам уйти?
— Ой, не смеши меня. Ты даже на занятиях был всегда позади, а теперь хочешь поединка?
— Заткнись! — парень не выдержал первым и, воздев руки к небу, призвал молнию — неожиданно сильную для его уровня.
Магесса еле успела выставить щит, но тот вышел слабым — ритуальные круги и символы вокруг камня впитали слишком много ее силы. Поспешно ретировавшись за алтарь, она выглянула из-за каменного края и снова выругалась — этот недоучка колдовал, повесив на шею артефакт из отцовской коллекции — вот и причина его неожиданного преимущества!
— Аристан! Скинь побрякушки, ты же все-таки не девушка!
— Молчи, эльфийская дрянь! — очередная молния попала в траву совсем недалеко от Тиалии, оставив после себя небольшую оплавленную воронку.
Сражение продолжалось всего несколько минут, а эльфийка уже еле держалась.
Дело было плохо, и Тиа это прекрасно понимала. Мало того, что ее заклинания становились все слабее, так еще этот сопляк каким-то образом умудрился пробить ее защиту, и теперь на левой ноге болью пульсировал ужасный ожог — след не в меру сильного боевого заклинания.
Еще пара атак, и магесса в изнеможении упала на землю — сил бороться не осталось, а ноги сами подкосились, роняя ее в траву.
— Что, тварь, уже сдулась?— Аристан, довольно усмехнувшись, наклонился к девушке. — Будешь знать, как перечить мн…
Договорить маг не успел — удивленно уставившись на невесть откуда взявшееся в его груди острие клинка, он, как подкошенный, рухнул сначала на колени, а потом ничком на землю.
Араварад, поводя затекшими плечами, вытащил меч из тела парня.
— Ты в порядке… Тиа?

* * *

Девушка сидела подле алтаря, сжавшись в маленький комочек и баюкая травмированную ногу. Прикоснувшись ладонью к ране, она тихо прошептала магическую формулу, но с кончиков пальцев сорвались лишь редкие голубоватые искорки — все ее силы ушли на бой с сопляком.
Изумленно взглянув на сумевшего как-то освободиться кунари, Тиа устало улыбнулась — теперь он сможет спокойно уйти, его здесь ничего не держит. И потому, когда мужчина, вместо того, чтобы оставить раненую девушку, повесил меч на пояс и подошел к ней, она пораженно отшатнулась.
А тот, в свою очередь, наклонился и аккуратно прикоснулся к ожогу, от чего эльфийка тут же зашипела от боли.
— Убить меня хочешь? — гневно спросила магесса. — Ступай, ищи своего саирабаза, я сама со всем разберусь.
Гордо мотнув головой, девушка попыталась подняться, но, содрогнувшись от боли, тут же рухнула вниз.
— Пррроклятье! — только и успела процедить сквозь зубы Тиалия, прежде чем в глазах помутилось, и она
потеряла сознание.
Очнулась эльфийка от странного ощущения — все вокруг покачивалось так, словно ее несли... Несли?!
— И что же ты, гарлок тебя сожри, делаешь?
— Иду. И ты со мной.
— Чегооо? Отпусти меня немедленно! — магесса дернулась, попытавшись вырваться — но не тут-то было, сильные руки коссита крепко держали ее, не отпуская.
— Ты уже не сможешь вернуться в башню — твой магистр наверняка захочет отомстить за сына.
— Если ты меня утаскиваешь из дома только поэтому, то спешу тебя огорчить — уж я-то сумею избежать гнева Далина.
— Не только поэтому, — Араварад, старательно избегая ее взгляда, смотрел вперед, на тропинку.
— А почему? — хитро сощурилась эльфийка. — Ну, почему же?
— Я… не могу тебя здесь бросить, — ответил он и, пресекая все ехидные замечания девушки, добавил: — а теперь тихо. Нас могут услышать — погоня наверняка уже в пути.
Улыбнувшись точно кошка, добравшаяся до хозяйской сметаны, Тиа, немного поерзав, устроилась поудобнее в кольце сильных рук и довольно хмыкнула. Мерный шаг кунари укачивал, и все еще усталая магесса начала засыпать.
— Араварад, — произнесла эльфийка прежде, чем окончательно окунуться в блаженно небытие.
— Ммм?
— Только не смей одевать на меня ошейник — мигом в лягушку превращу!
В ответ кунари только загадочно улыбнулся, крепче прижал девушку к себе и ускорил шаг.

@темы: гет, Secret Santa 2012/2013

---

Для Койренэ_Генджо Санзо

[Weisshaupt Fortress]

Для:  Койренэ_Генджо Санзо
Автор:  KirioSanjouin
Название: Варрик все наврал
Пейринг/герои: Мередит/Орсино
Категория: джен, гет
Рейтинг: G
Техника: комп.графика
Предупреждение: АУ, дети, хэппи энд и все такое
Комментарий автора: Автор вдохновлялся и настраивался с помощью песни. Не факт, что она совпадет с вашим восприятием, но почему-то вот так вышло)

Скачать Вопли Видоплясова - Напои меня водой/Дай напитися води.

(По клику изображение откроется в полном размере)

@темы: арт, гет, Орсино, Мередит, джен, Secret Santa 2012/2013

---

Для St_Gojyo

[Weisshaupt Fortress]

Для: St_Gojyo
Автор:  Hanako_Ayame
Название: Трудовые будни
Пейринг: Стэн/ж!Махариэль
Категория: гет
Жанр: гет, юмор
Рейтинг: PG-13
Размер: мини/миди/макси (9986 знаков с пробелами)
Предупреждение: AU, т.к. Тамассран условно "дают" согласие на союз кунари и эльфийки.
Комментарий автора: автор не всегда разделяет т.з. персонажей, высказанную в фике.

Махариэль тосковала в трудовом лагере Бен-Хазрат и, главное, она почти не виделась со Стэном, ради которого и приехала на Сегерон, чтобы стать частью Кун. Долийка скучала по привольной жизни в клане, по Хранительнице Маретари, по Стражам — и, главное, по печенью. Стэн был прав. «Люди Кун» совершенно не умели готовить — вся еда была на вкус, как переваренная ячменная каша. Вся, кроме чая — чай с пряностями прожигал горло насквозь и, казалось, проливался на землю сквозь дыру в животе.

Здесь ее называли «кабетари», примитивной. Долийке хотелось возразить, что ее народ вовсе не примитивен, но никто не стал бы ее слушать. Иногда, по «особым» дням приходил Стэн и хвалил Махариэль за то, что она начала носить платье и училась ткать и, немного — счетному делу.

— Наши женщины не сражаются наравне с мужчинами, — говорил Стэн, — для этого нет необходимости. Ты привыкнешь, и однажды Кун войдет в тебя, чтобы стать неотъемлемой частью твоей асала.

На словах «Кун войдет в тебя» Махариэль хихикнула. Стэн немного смутился.

— Кадан, не будь кабетари, — строго сказал командир Бересаада.

— Я не кабетари, — возразила Лина. — Я пытаюсь понять Кун. Я — женщина и веду себя, как женщина. А почему ты не ведешь себя, как мужчина?

— Я веду себя как мужчина, — ноздри Стэна ноздри раздувались: кунари начал раздражаться. Махариэль наблюдала за ним любопытными зелеными глазами камышовой кошки.

— Нет, не ведешь. Если бы ты стал моим мужем перед лицом клана Сабре, ты бы уже сделал мне ребенка, — возразила долийка. — Ты привез меня в свою страну, я здесь уже несколько лун — а ты ни разу со мной не лег! Твои боги должны быть тобой недовольны.

— У Кун нет богов. Паршаара! — возмутился Стэн. — Запомни, Кун — это путь, а не пустые молитвы выдуманным богам. Несовершенство твоих суждений огорчает твою Бен-Хазрат.

— Я знаю, — Махариэль с серьезным видом кивнула. — Кун — это путь. Мой путь — быть женщиной, хранительницей очага и знаний Кун, примирительницей и мудрой матерью своим будущим детям, — Стэн несколько просветлел лицом, но Лина еще не закончила, — которых ты мне никак не сделаешь.

— Кадан! Тамассран еще должны решить, подходим ли мы друг другу, — напомнил Стэн.

— Решить? — Махариэль вспыхнула. — Так они еще и решать будут?

— Кадан, — взревел коссит. Эльфийка пристыжено прижала уши к голове. — Кадан, умоляю тебя, — Махариэль подозрительно сощурилась. Если Стэн становился неуклюже ласков, это значило, что в ход пойдет какая-нибудь кунарийская хитрость. — Это испытание твоей верности пути Кун. Оно необходимо, как и принятие неизбежного. Если Тамассран решат, что мы друг другу не подходим — это будет тем неизбежным, что тебе придется принять.

— Но они ведь уже дали свое согласие? — Лина испытующе посмотрела на Стэна. Он никогда не умел врать.

— Да, — ответил он с тяжким вздохом.

— Это хорошо, — Махариэль улыбнулась и положила ладони Стэну на колени, заглядывая ему в лицо. Стоило руке долийки скользнула ему в пах, как Стэн вскочил на ноги, чуть не продырявив головой крышу палатки, в которой проходили их короткие и нечастые встречи.

— Ты как ребенок, требующий своего здесь и сейчас, — рыкнул коссит. — Не раньше, чем Тамассран дадут свое согласие. Свое настоящее согласие.

— У тебя ведь уже были женщины? — вдруг спросила Махариель. — У меня были мужчины: Тамлен и Зевран, — она принялась загибать пальцы. — А у тебя?

— Вашедан! — выругался Стэн и проворчал. — Тебе этого знать не нужно.

— А все-таки? — продолжала допытываться Лина.

— Нет.

— Нет?

— Нет.

— А почему?

— Если ты не перестанешь задавать вопросы, я оставлю тебя в этом лагере навсегда.

— Ты этого не сделаешь, — уверенно возразила Лина.

— Я — Стэн Бересаада, — холодно ответил коссит. — Моего слова достаточно. А я даю слово, что оставлю тебя здесь, если ты не перестанешь вести себя, как кабетари.

— Каждый раз, когда ты уходишь, ты вздыхаешь, — сообщила эльфийка. — Тяжко, как вздыхает море во время прибоя. Ты скучаешь по мне, думаешь, я этого не вижу? Твои угрозы не испугали бы и галлы.

— Хорошо, — Стэн снова сел рядом с Линой. — Кун не одобряет поведения мужчин, растрачивающих свое семя. Тамассран еще не подобрали мне подходящую женщину. Возможно, твои... характеристики подойдут больше других. У тебя есть склонности, которые кажутся им полезными.

— Звучит жутковато, — призналась долийка. — Ты ведь не съешь меня после первой ночи?

— Что за варварство. Конечно же, нет, — ответил Стэн недовольно. Лина потерлась щекой о его плечо.

— Я так люблю тебя, кадан, — протянула она напевно.

— Это меня и смущает. Ты не принимаешь Кун сердцем потому, что оно уже занято.

— А вот и нет. В моем сердце ты, а в твоем сердце Кун. Принимая тебя, я принимаю Кун в твоем сердце, — возразила Махариэль.

Стэн издал короткий смешок и, поддавшись минутной слабости, потерся щекой о макушку Махариэль.

— Ты говоришь, как Тамассран. Если бы ты была такой мудрой с Бен-Хазрат…

— А ты меня любишь?

— Кадан, — снова заворчал кунари. — Любовь — эгоистичное чувство.

— Но ты же хочешь иметь меня только для себя? И разве тебе не все равно, что Зевран приходил в мою палатку? — Стэн сжал кулаки так, что на руках у него вздулись толстые жилы.

— Перестань говорить о своей прошлой жизни. Я запрещаю тебе вспоминать об этих мужчинах. А теперь — я должен идти.

— Так быстро? Хорошо. Я понимаю, — Лина погладила Стэна по рукам. — Но у меня есть для тебя подарок. Бен-Хазрат учили нас готовить так, чтобы использовать все до последнего зернышка, и чтобы каждая крошка пошла в дело. Она не жили с долийцами, — она тихонько рассмеялась. — У нас после приготовления еды никогда ничего не оставалось: ни мясных обрезков, ни очистков, ни муки.

Эльфийка подняла с пола принесенный с собой мешочек и развязала его, протянув Стэну.

— Что это? — подозрительно спросил коссит.

— А ты попробуй, — предложила Махариель, нетерпеливо прядя ушами. Стэн полез в мешочек и достал несколько коричневых кругляшков, пахнущих специями.

— Специи я взяла, когда мы готовили чай, — застенчиво призналась долийка. — Я подумала — тебе должно понравиться, если я его испеку, ведь ты говорил, что тебе понравилось денеримское печенье. У вас тут такого не делают.

Коссит сосредоточенно жевал, все запуская и запуская руку в мешочек, пока его пальцы не заскребли по промасленному тряпичному дну.

— Это… Очень вкусно, — признался Стэн. — Но во всем нужна умеренность. Умеренная выпечка печенья на Сегероне была бы хорошей идеей; я уже упоминал об этом. Жизнь без умеренности становится бессмысленной погоней за удовольствиями.

— Я ничего не имею против печенья, но жизнь не может состоять из одних только удовольствий, — согласилась Лина. — В моем клане умели отдыхать и веселиться, но в обычные дни каждый был занят делом. Кто-то мастерил корзины, кто-то чинил корабли, кто-то делал оружие и доспехи, кто-то охотился, а кто-то пас галл. В деревнях и городах шемленов все не так, — осуждающе сказала она. — Шемы не умеют распоряжаться своим временем.

— Теперь ты понимаешь, какими мы видим басра, — вздохнул Стэн. — Они — словно дети, оставленные без присмотра и отказывающиеся взрослеть. Я рад, что ты сделала правильный выбор и решила принять Кун. Трудись, открывай своей сознание новому Пути — и однажды ты примешь его, как часть себя, — Стэн поднялся с лавки и поцеловал Махариэль в макушку. — Я приду снова… через время. И когда я вернусь, я хочу, чтобы твоя Бен-Хазрат была тобой довольна.

Бен-Хазрат Махариэль была суровой желтокожей косситкой с короткими темно-коричневыми рогами, цвет которых напоминал о спелых каштанах в осенней траве. Она с удовольствием отмечала склонность долийки к ремеслам, ее быстрый ум и ответственность, но говорила, что у Лины ужасное воспитание.

«Впрочем, ты так много времени провела среди отсталых народов, — говорила она, посматривая на Лину сверху вниз с едва заметным сожалением. — Что не является извинением для твоего дурного воспитания. Взять специи, чтобы испечь какое-то… Печенье!»

«Конечно, госпожа, я буду очень стараться», — покорно согласилась долийка.

«Нет! Ты говоришь, как эльф, — оборвала ее Бен-Хазрат. — В Кун нет места подобострастию. Скажи это, как кунари.»

«Я буду упорно работать над собой и достигну совершенства», — ответила Лина, удивляясь тому, как легко дались ей эти слова. Возможно, со временем, она могла бы принять Кун так, как говорил Стэн — как неотъемлемую часть себя.

«Кун — это равенство и верность своему предназначению; совместная работа для всеобщего блага; общество, каждый член которого глубоко осознает, насколько важны его обязанности и как многое зависит от упорного труда каждого кунари, — говорила Бен-Хазрат на обязательных каждодневных занятиях. Когда вы поймете это, вы поймете Кун.»

Женщины в Кун и правда не пытались быть наравне с мужчинами — в этом и не было нужды. Потому, как подметила Махариэль, что мужчина Кун никогда не забывал о том, что он, в первую очередь, мужчина, несущий ответственность как за свои поступки, так и за их последствия; мужчина, уважающий женщин Кун за вклад в общее дело процветания их народа.

— Я, кажется, кое-что поняла, — сказала Лина Стэну при их следующей встрече.

— Что же ты поняла, кадан?

— Я поняла, каково мое место здесь.

— И каково же оно?

— Быть полезной для других, делать то, что у меня получается лучше всего — и делать это хорошо. Ведь если каждый будет стараться стать полезным не только для себя, но и для остальных, и делать все на совесть, а не кое-как, тогда в мире все будет… правильно. Я не умею объяснить лучше, — призналась долийка.

— Такой мир называется миром Кун, — Стэн сдержанно улыбнулся. — Ты действительно быстро учишься. И как только Бен-Хазрат решат, что ты готова, я заберу тебя отсюда.

— Если таково будет твое решение — и решение моей Бен-Хазрат, — Махариэль кивнула в знак согласия. Коссит взял ее за подбородок и поцеловал в уголок рта.

— Ты говоришь, как кунари, — отметил он удовлетворенно. — Это... хорошо.

@темы: Стэн, гет, Герой Ферелдена, ж!Махариэль, Secret Santa 2012/2013

---

Для St_Gojyo

[Weisshaupt Fortress]

Для:  St_Gojyo
Автор:  Переплетчица
Название: Победа в Кун!
Пейринг: Стэн | Махариэль
Категория: джен
Жанр: юмор
Рейтинг: G
Размер: мини (1100 слов)

Из недолгих и, по большей части, односторонних бесед со Стэном, Лина решила для себя, что общество кунари не так уж сильно отличается от долийского клана. Ну, разве что эльфийские дети все-таки имеют родителей, а не воспитываются жрецами. А в остальном — почти тоже самое!
Поэтому Махариэль с радостью приняла приглашение Стэна отправиться с ним на острова кунари. Слава в комплекте с обязанностью дальше сражаться с порождениями тьмы не слишком прельщала долийку, а вот спокойная гавань в виде мирной жизни на Пар Воллене или Сегероне показалась ей идеальным вариантом.
Несущественные мелочи, такие, как другой язык, иная культура, жаркий климат — не были приняты в расчет, ведь она собралась на родину Стэна!
Первые месяцы, не слишком результативно проведенные за изучением языка в перерывах между солнечными и тепловыми ударами, полные ненависти к неудобной одежде, показались Махариэль сущей Тенью. Несколько раз эльфийка чуть не бросала все, начиная собирать вещи для возвращения, но богатое воображение рисовало картины Глубинных троп, кишащих порождениями тьмы, и Лина оставалась на месте, прилежно штудируя толстые книги под присмотром неизменно спокойных тамазран.
Кошмар начался в тот день, когда жрицы решили, что эльфийке можно доверить какую-нибудь работу. Так как Лина отказалась от всех привилегий басалит-ан и не хотела связываться с военной стезей — а это, хвала Творцам… то есть, Кослуну, ей и не предлагали — девушку приставили к кухне.
Где воодушевленные рассказами Стэна кунари жаждали от нее рецепта печенья…
О готовке Лина знала немного. Очень немного. Собственно, все ее кулинарные умения заключались в том, чтобы поймать дичь, освежевать и кинуть в котел. Добавить соли и ароматных корешков по вкусу. Она подозревала, что печенье это тот же хлеб, только сладкий, так что с непроницаемым лицом потребовала несколько мешков сахара и попросила показать, как кунари готовят хлеб. Чтобы не травмировать великий народ рецептом басра.
Итогом многочасовой работы на кухне стало пепелище этой самой кухни и чудом спасенная из огня миска с тестом.
Вежливо, но настойчиво, кунари попросили больше не допускать Махариэль к готовке, а о рецепте печенья забыли. В конце концов, Кослун ничего не говорил о печеньях, так что можно перебиться.
Почесав рогатые головы, жрицы попробовали пристроить Лину к своей работе. Вернее, к работе Бен-Хазрат, ведь новообращенной и желающей всем сердцем принять Кун будет легче обратить в веру басра, еще не осознавших своего счастья.
Проникнувшись своей ответственной миссией, Махариэль вызубрила Писание Кослуна до запятой и решила проповедовать своим соплеменникам, а так же людям и гномам, откровения пророка на кунарийском.
Она не знала, что в переводе ее речь с ужасающим акцентом призывала всех пленников сношаться с обезьянами и не противиться накрывающему их по самые кишки приливу. Зато это знали жрицы, которые оправились от религиозного шока спустя несколько минут.
Вежливо, но очень настойчиво, духовенство попросило больше никогда и ни при каких условиях не подпускать эльфийку к работе тамаазран.
В конце концов, Махариэль решили приставить к такому делу, которое она уж точно не испортит. После длинного и нудного допроса, кунари выяснили, что на родине Лина была охотником, но так как охота не являлась женским делом, косситы предложили Махариэль изготавливать стрелы и ловчие сети.
С этим делом долийка справлялась превосходно. Стрелами и сетями она гордилась совершенно заслуженно и ее работа могла бы вызвать восхищение… Если бы Махариэль не сделала их в расчете на эльфов и зверей Ферелдена.
Маленькие наконечники не то чтобы не могли нанести вред животным Пар Воллена… звери их бы просто не заметили. Как и сетей.
Единственное, на что сгодилась работа Махариэль — тренировка детей в ууклуке.
На Лину махнули рукой. Никто не рисковал обучать эльфийку хоть чему-то и Махариэль бесцельно слонялась по острову с месяц, до приезда Стэна. Отчаявшаяся героиня Ферелдена решила лично попрощаться с косситом и отправиться домой. Там, она редко что-то портила.
— Кадан? — Стэн удивился, встретив Лину в порту. Сдав ее на руки тамаазран, коссит не ожидал, что так скоро встретит Махариэль. И вид — словно Архидемон победил и Мор захватил весь Тедас — кунари насторожил. — Ты должна проходить обучение у жриц. Что ты тут делаешь?
— Я… в общем, я оказалась плохой ученицей, Стэн, — шмыгнула носом Лина. Она собиралась сказать, что слишком тоскует по дому, и что с самого начала собиралась лишь в гости, а не на постоянное жительство, но внезапно ее прорвало. Прижавшись к груди опешившего кунари, Махариэль вываливала на него все свои беды.
И сбор трав ей не удавался — у рискнувших попробовать эльфийский настой начинались галлюцинации. И животные, за которыми она взялась ухаживать, разбежались — ну откуда она знала, что похожие на галл звери на самом деле хищные и такие хитрые?! И тамаазран после ее пламенной речи запрещают говорить на кунарийском, и вообще!
— Я не могу жить как правильная женщина! — провыла Махариэль, щедро поливая слезами и соплями одежду коссита.
Стэн тяжело вздохнул. Махариэль знала этот вздох — кунари всегда так реагировал, когда она спрашивала или говорила какую-то глупость. Но она не ребенок! Она победила Архидемона, спасла Ферелден от уничтожения, она героиня! В конце концов, Стэн сам признал ее достойной звания кунаран вэл!
— Пойдем, кадан, — коссит с легкостью отцепил от себя рыдающую эльфийку и пошагал обратно к кораблю. Наверное, решила Махариэль, он лично отправит ее обратно в Тедас, чтобы не мешалась под ногами и не жаловалась на жизнь.
Лина ошиблась. На корабль ее не пустили. Стэн приказал ей ждать на пристани, а сам скрылся из виду. Вернулся он через полчаса в компании рогатого коссита в куда более богатых доспехах, чем у него.
— Эта эльфийка? — слегка удивленно спросил незнакомый Махариэль кунари. Стэн кивнул. — Стэн говорит, что ты победила Архидемона, являешься героиней на своей родине и хочешь принять Кун, но не можешь найти свое место на островах. Это так?
Лина кивнула.
— Стэн прочит взять тебя в Бен-Хазрат. Ты знаешь, что это такое?
— Я уже пробовала… учить басра, — Лина почувствовала, что вот-вот опять разрыдается, но по другой причине — Стэн ее не слушал! — У меня ничего не получилось.
— Кунари Бен-Хазрата служат не только наставниками будущим верующим, но и защищают интересы Кун на землях басра.
— Шпионы, что ли? — поскрипев мозгами, спросила Лина. О шпионах она знала мало и только со слов Лелианы. И на ее же примере Махариэль поняла, что кончают такие люди плохо.
— Это… близкое по сути слово, но не совсем верное, — склонил голову кунари. — Бен-Хазрат учит, слушает, смотрит, а так же решает проблемы на материке. Проблемы, которые не может решить бересаад. Ты готова служить Кун в таком качестве?
— Но я хотела остаться здесь… как женщина… — понуро ответила Лина.
— Ты не можешь.
Эльфийка жалобно вздохнула и понурилась еще больше. Кунари был прав. Если она и сможет сделать что-то полезное, то точно не на островах.
— Торговый корабль отходит через неделю, — потеряв интерес к Лине, проронил незнакомый коссит. — За это время ты получишь инструкции от Арикуна и затем вернешься на материк. Ты поняла, таллис?
— Анаам эсаам Кун, — кивнула Лина.

@темы: Стэн, Герой Ферелдена, джен, ж!Махариэль, Secret Santa 2012/2013

---

Для White Kou

[Weisshaupt Fortress]

Для:  White Kou
Автор:  Шушуньчик
Название: В твоих глазах
Персонажи: Фенрис
Категория: джен
Рейтинг: G
Техника: цифровая живопись

(по клику на картинке откроется более крупный размер)

@темы: арт, Фенрис, джен, Secret Santa 2012/2013, Справедливость

---

Для Valery

[Weisshaupt Fortress]

Для:  Valery
Автор:  Astera Orey
Название: Искушение
Пресонажи: Орсино, Квентин
Категория: джен
Рейтинг: R
Размер: миди (5400 слов)

«Вся ирония в том, что до этого момента
я ни разу не использовал магию крови»
(с) Орсино

— Ты же знаешь, я должен это сделать.
Высокий человек в традиционных одеждах мага с легкой иронией и даже состраданием смотрит на упрямо поджавшего тонкие губы собеседника. Чуть качает головой — недоумение.
— Ты ничего никому не должен, Орсино. Мы с тобой не раз об этом говорили.
Второй — эльф — на мгновение прикрывает глаза. Фигура кажется хрупкой — кажется, ударь, и маг растает в воздухе. Но человек прекрасно знает, как обманчива эта иллюзия. Знает, что на самом деле силы, заключенной между тонких ладоней, хватит на то, чтобы обратить в беспощадное пламя целый город.
И тем больше он сожалеет о его решении.
В зеленых глазах Орсино — без двадцати минут Первого Чародея Киркволла — одна лишь усталость.
— Я знаю, Квентин. Думаешь, если бы у меня действительно была полная свобода выбора, я бы не остался с тобой? — он раздраженно взмахивает рукой, и другому магу чудится почти-завершенная иллюзия. — Но кроме нас больше некому... Здесь ни у кого не достаточно силы и воли, чтобы противостоять им.
"Им" — рыцарям Церкви.
Храмовникам. Уже со времен обучения маги запоминают на будущее не призывать врага всуе. Уже с пяти-семи лет запоминают врага в лицо, и больше никогда не ошибаются.
Квентин мельком думает о том, что Орсино никогда не позволял себе прятаться за спинами других.
Вот и теперь... даже когда у них наконец-то уже есть возможность покинуть Башню.
— Ты не представляешь, во что ввязываешься, — мрачно произносит маг. Тяжело опирается на резной посох. — Говорят, белую ведьму тоже сюда переводят.
Орсино только кивает — конечно, было бы глупо полагать, что он не выяснит все сам до того, как принять решение. Мимолетная полу-усмешка проскальзывает по тонким губам, когда на ладони расцветает бутон укрощенного пламени.
— Мы с Мередит будем прекрасной парой, ты не находишь?
Квентин только морщится — напрасное бунтарство.
— Я всего лишь не хочу однажды узнать, что для тебя тоже засияло "солнце". Поверь, я уже достаточно насмотрелся на усмиренных в Круге.
Во взгляде эльфа мелькает тень — безотказная память иногда слишком горькое бремя. И у каждого из них есть, кого вспоминать.
Пламя Андрасте выжигает все подчистую.
— Не беспокойся об этом, друг, — в глазах чародея дымка неожиданного льда и стали; именно так он прошел свое Истязание — не дрогнув, не засомневавшись ни на мгновение. — Думаю, ты скорее найдешь кинжал у меня под ребрами или яд в моем бокале вина. Но Усмирения меня не дождется, обещаю.
Обещание Орсино дорого стоит, но Квентин только кривит губы. Он бы предпочел, чтобы маг клялся в чем-нибудь другом.
— Значит, решено, — сумрачно произносит мужчина, даже не скрывая своей досады. Что толку — проницательность друга ему все равно не обмануть. И Орсино прекрасно знает о его нелюбви к политике, храмовникам и всем прочим.
Круги магов Квентина тоже мало интересовали — в доктрину о магии как инструменте служения людям он не верит и никогда не верил.
Только в чистое искусство.
— Решено, — коротко кивает невысокий эльф. Темные волосы аккуратно зачесаны за уши, мантия ниспадает идеально ровными складками. За спиной трофейный посох с тремя драконьими головами — символ власти Первого чародея. А во взгляде — все та же неколебимая сталь воли.
И совсем немного веры.
Этого должно стать достаточно, чтобы совладать и с ненавистью церковников, и с рабской слепотой магов?
Орсино слегка улыбается, с только ему присущей суховато-прохладной иронией.
Этого будет достаточно.
— Я уйду, когда все будут любоваться на посвящение, — Квентин отворачивается, смотрит с парапета Казематов на рычащие валы, рассекаемые волнорезом. — Не ищи меня, хорошо? Я сам выйду с тобой на связь... когда все успокоится.
Квентин без пяти минут отступник и беглец, и шанс скрыться от Церковных гончих — рыцарей храмовников — совсем невелик, но Орсино только спокойно наклоняет голову, соглашаясь. Они уже привыкли рисковать.
Маги рискуют каждый день. Каждый час — может быть последним. Каждый миг — искушение.
Привыкаешь.
— Прощай, друг, — тонкая рука ложится на плечо, и мужчина только в который раз молчаливо изумляется тому, какая сила скрыта в хрупкой изящной фигуре. И их очевидная разница в росте становится ничтожно незначительной.
— Прощай, — он коротко и порывисто сжимает плечо Орсино в ответном жесте дружбы-расставания-сожаления, отступает на шаг, все еще наблюдая, как молодой чародей на выдохе разворачивается, как горделиво распрямляется его спина — тем нельзя показывать слабость. И горечь надежно скроется за уверенно-властным взглядом — этому маг тоже успел научиться.
Первый чародей в таком возрасте — легенда. И непосильное бремя.
Но он почему-то уверен — Орсино справится.

***

Камин брызжет искрами, наполняя небольшую комнату жаром и светом — за окном безлунная ночь, ветер и дождь. Тени от высоких книжных стеллажей дрожат и падают на ковер причудливыми изгибами — и сидящему в кресле эльфу на миг чудится отражение андрастианского солнца.
Орсино встряхивает головой, невесело усмехается своим мыслям и доливает в бокал вина.
Он редко позволяет себе такие вечера — обычно обучение, разборки с храмовниками и все словесные поединки с печально известной командором Мередит выматывают его настолько, что он проваливается в Тень, едва добирается до своей комнаты и постели.
Но сегодня можно. Сегодня — почти праздник.
Мередит отправилась лично с патрулями на Рваный Берег — отлавливать очередных, только ей известных малефикаров. А это означало небольшую передышку для магов, ибо в отсутствие своего командора храмовники все же старались, насколько это возможно, вести себя прилично.
Подобный нейтралитет Орсино вполне устраивает.
За неимением лучшего.
Память ехидно подсовывает картинки из прошлого — его посвящение в Первые чародеи, его собственный голос, ровно-отстраненно произносящий слова присяги, визгливо-резкие интонации Мередит — «белой ведьмы», принявшей командование гарнизоном храмовников...
Преподобная Мать Эльтина, подносящая ему резное бронзовое солнце Андрасте, и он, следуя ритуалу, опускается на колени и касается его губами, привычно пропуская мимо ушей стандартный набор благословений...
Маг, искренне почитающий Церковь — исключение, и вовсе не от некой врожденной тяги к демонам и магии крови. Рыцари храма отлично справляются сами.
Орсино исключением не был.
Он — целитель, и никогда не стремился ни к известности, ни к власти. Ему было вполне достаточно вместе с Квентином просиживать часы в архивах Круга, с жадностью вчитываясь-впитывая новые знания.
Но он помнит взгляды магов, направленные на него на Посвящении — их веру, робкую надежду, что может быть сейчас — может быть, с ним — все изменится. Что Первый чародей совершит чудо, и больше не придется прятать "опасные" книги, в тайне от храмовников проводить занятия по боевой магии и шепотом произносить мучительно-страшное слово "Усмирение".
Квентин тогда просто равнодушно пожал плечами. Слабые погибнут, но губить себя ради них чародей не собирался.
Орсино принял вызов.
В бликах хрустального бокала магу мерещатся отблески пламени и льдистая изморозь — о, как же сложно ему, врачевателю, было учиться убивать! Но Первый чародей должен в мастерстве владеть всеми известными школами магического искусства.
Кроме малефикарума, естественно.
Малефикарум...
Орсино одним глотком допивает вино, рассеянно-нетерпеливо постукивая тонкими пальцами по столешнице. На ней — распечатанный конверт и лаконичная записка с указанием времени.
И подпись — "К".
Рукоять ножа — тонкого, практически безопасного, для вскрытия писем — легко ложится в ладонь. Маг еще секунду смотрит на танцующее в камине пламя, потом с короткой усмешкой откладывает нож и одним движением сминает записку в руке. Огонь, покорный его воле, мгновенно облизывает бумагу, уже через несколько мгновений оставляя от нее только серые клочья пепла.
Пепел молчалив, он ничего не выдаст.
Не расскажет ни о миге слабости, ни о почти удавшемся искушении.
Орсино тяжело поднимается, устало-повелительным взмахом гасит свечи. Тень сейчас осязается совсем близко, совсем рядом — Тень почуяла брешь в стальном заслоне воли и жадно пьет его сомнения.
Квентин утверждал, что этого не надо бояться.
Он говорил, что Тень — это сила мага, что ее надо принимать, а не отвергать. И именно поэтому храмовники так стремятся разорвать эту связь.
Потому что впитавшие в себя Тень — всесильны.
Но вседозволенность тоже пугает.
Небольшая спальня примыкает прямо к кабинету; там, за ее окнами, завывает ветер, а теплого дыхания камина почти не ощущается. Но Тень липкой тяжестью виснет на ресницах, и Орсино засыпает мгновенно, едва только его голова касается подушки.
Он знает, что за сон его ждет.
Они не зря договаривались о времени.

***

— Ты, как всегда, пунктуален, друг мой.
Насмешливо-уверенный голос слишком хорошо ему знаком, чтобы он мог ошибиться даже во сне; эльф стремительно поворачивается, чуть наклоняя голову в приветствии и не скрывая улыбки.
— Рад видеть тебя в здравии, Квентин.
Отступник слегка пожимает плечами — пренебрежительно-ехидно. Он не зря считался одним из лучших выпускников Круга — и если он сам того не захочет, никто из храмовников не отыщет его убежища.
Орсино искренне рад за него.
Пространство вокруг них зыбко-непостоянно — вечная изменчивость Тени никогда не изменяет себе. Где-то в вышине расплескалась по небесам матово-серая взвесь, заслонив солнце.
Ни один из стоящих рядом магов не знает наверняка, существует ли вообще в этом мире солнце.
Тень живет по своим законам.
— Мы не успели закончить наш разговор в прошлый раз, — Квентин ловит его взгляд, и Орсино нерешительно качает головой. Он не уверен.
— Мне кажется, ты неправ, друг мой. То, что ты предлагаешь... слишком опасно. У нас нет никаких гарантий, что это не обернется намного большим злом, что это не будет стоить невинных жизней.
Отступник раздраженно машет рукой.
— У нас никогда не было никаких гарантий, Орсино! И называй вещи своими именами, хватит прятаться за отговорками. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Малефикарум.
— Малефикарум, — непослушными губами тихо повторяет Первый чародей.
Квентин одобрительно кивает.
— Магия крови всего лишь одна из ветвей Искусства. Разница лишь в том, что она усиливает природную связь мага с Тенью, чего так боятся наши благочестивые рыцари Церкви. Потому что она дает такие возможности и силу, которые им не обуздать, не подчинить. Чистое творчество!
Орсино отводит взгляд.
— Слишком опасно, Квентин.
— Опасно! — восклицает мужчина. — Скажи, неужели тебе совсем не любопытно? Неужели они уже успели настолько изменить тебя?
Это не укор, но эльф опускает голову, а в неизменно учтиво-ровном голосе проскальзывают ноты вины и одновременно — металла .
— Мне пришлось научиться... осторожности.
Орсино не обижается и не сердится — ведь, в конце концов, Квентин всегда был далек от интриг и политики, он не знает, каково это — каждый день выслушивать бесконечные обвинения во всех смертных грехах и всеми правдами и неправдами вымаливать прощение очередному ученику, которого застукали с запрещенной книгой или артефактом.
Жизнь заставила его стать осторожным — но видит небо, он этого не просил.
— Хорошо, — наконец произносит отступник, и его тон чуть смягчается. — Прости, друг. Я и в самом деле успел забыть, что такое Киркволл. К счастью, меня уже больше ничего не связывает с этим городом помимо тебя.
Короткая улыбка оседает на тонких губах, но Орсино тут же отворачивается. Складывает руки на груди.
— И все же ты хочешь попробовать.
Это не вопрос, а утверждение, и Квентин, конечно же, не спорит. В конце концов, он сам собирался рассказать.
— Да, — просто отвечает мужчина.
Орсино молчит, и маг нерешительно делает шаг вперед, касается его плеча. И не сопротивляется, когда эльф неожиданно перехватывает его руку, разворачивая ее ладонью вверх.
Там нет порезов.
— Пока нет, — шепчет Первый чародей. Ослабляет захват, вскидывает взгляд на друга. — Послушай, Квентин, не мне тебе объяснять, чем грозят сделки с демонами. Неужели тебе недостаточно того, что нам доступно сейчас?
Потому что он не хочет — как можно не понять?! — не хочет быть тем, кому придется убивать его-одержимого, чтобы не дать демонами вырваться из-за Завесы. Потому что не хочет видеть знак "солнца" — вновь и вновь — он, как Первый чародей, обязан присутствовать на каждой такой... церемонии.
На каждой казни.
Горечь невысказанных слов расползается в сыром воздухе словно скверна — и Тень мгновенно откликается новым изменением. И вокруг замерших магов торчит выжженный лес, а почва под ногами тянет чернотой и ядом.
Мужчина молча наклоняется, подбирает щепотку земли, задумчиво растирает ее в пальцах.
И Орсино не нужно слышать его ответ — он и так слишком хорошо его знает. Квентину никогда не бывает достаточно.
— Хорошо, — сухо произносит Первый чародей. — Хорошо, будь по-твоему. Что требуется от меня?
Их взгляды встречаются вновь — изумрудно-зеленый и хрустально-серый.
— Некоторые книги, — коротко отвечает Квентин. — У меня нет возможности их раздобыть. Орсино, послушай, я не собираюсь заключать сделки с демонами. Да, для того, чтобы научиться правильно использовать магию крови, необходимы знания, которых у меня пока что нет. Но знания можно получить разными путями, не так ли?
Эльф только чуть кривит губы — ему кажется, что Тень отзывается ехидным смехом. Он, разумеется, слышал о том, что малефикарум можно изучать по древним текстам, не принося кровавых жертв, но особо в это не верил.
Все требует своей платы. И чем выше ставки, тем больше цена.
Таков вечный и неизменный закон магии.
— Хорошо, — тяжело повторяет Орсино. — Составь список... я сделаю что смогу. Но прошу тебя, друг... подумай над моими словами.
Квентин безмятежно улыбается, кивает. Разводит руками.
— Спасибо. Я...
Мир вздрагивает, словно при землетрясении, разливается сизой пеленой то ли ливня, то ли памяти. И конец фразы Первый чародей уже не слышит — Тень внезапно смазывается, идет рябыми волнами, как всегда бывает при резком выбросе в здесь и сейчас.
Как всегда бывает, когда прерывается сон.
Мгновение уходит на то, чтобы раскрыть глаза, морщась от резкого света факелов, и сфокусироваться на реальности.
Точнее, на трех храмовниках в полном боевом облачении.
— Рыцарь-командор Мередит требует вас как можно быстрее, — отрывисто произносит крайний; забрало скрывает лицо.
Орсино устало кивает.
— Дайте мне минуту.
Накинуть мантию — дело нескольких мгновений; он уже привык. Слишком часто его вот так вызывают по «делам особой срочности». Гораздо сложнее изобразить маску той своей знаменитой непробиваемо-бесстрастной иронии — она намертво въедается в кожу днем, при разговорах-перебранках с храмовниками, но сейчас ночь, и он хочет только одного — упасть обратно в кровать и забыться сном.
Орсино выходит к ожидающим его рыцарям и коротко кивает в знак готовности.
— Не хотите ввести меня в курс дела, сэры?
Храмовники переглядываются — нерешительно, значит, опасаются качественной взбучки от Командора. Мередит отлично умеет замечать такие мелкие нюансы, а впадать к ней в немилость — испытание не для слабаков.
С кривой усмешкой Орсино думает, что быть в немилости у «белой ведьмы» он не пожелал бы и злейшему врагу, если бы таковой у него имелся.
— Рыцарь-Командор не велела... — опасливо начинает один из них, но крайний — видимо тот, что постарше — раздраженно-уверенно отмахивается рукой. И Первый чародей про себя делает крайне неутешительный вывод, что все может оказаться еще хуже, чем он предполагал.
— Патруль на Рваном Берегу угодил в засаду, — его голос из-под забрала звучит глухо и хрипло, словно человек с трудом пытается отдышаться. — Потеряли почти половину, пять раненых, из них трое совсем плохи. Вы же целитель, мессер... а Мередит никогда сама не попросит, гордость ей не позволит, но...
Он не договаривает, смущенно осекается — они не привыкли просить, только требовать, но Орсино не собирается сейчас предъявлять претензии. Молча прибавляет шаг, сосредотачивается, скользит тонкими пальцами по вшитым в мантию рунам, чувствуя, как они оживают в такт звенящей силе.
Он Целитель. И это важнее всего.
Они спускаются во внутренний двор Казематов, кто-то из новопосвященных храмовников торопливо машет рукой, распахивая перед ними дверь невысокой пристройки. И Орсино уже на ходу бросает сухо и коротко, не сомневаясь, что это будет выполнено:
— Пятерых магов ко мне, немедленно.
Сейчас ему не кажется странным, что он раздает приказы. Так надо.
Если это действительно магия крови, то придется уходить в Тень, чтобы отогнать демона, а в одиночку ему просто не хватит силы. Не приносить ли Мередит в жертву, в самом деле. Хотя, мысль в какой-то мере заманчива...
Едва заметная усмешка тенью скользит по губам и тут же гаснет бесследно, когда Первый чародей видит безжизненно раскинувшиеся на койках тела.
Пятеро раненых. Из них трое без сознания — явно при смерти, только зелья еще поддерживают в них жизнь. Сколько у него осталось времени до тех пор, пока их целебный эффект не иссякнет окончательно?
Должен справиться.
«Не так, — поправляет себя Орсино, стремительно подходя к первому, чуть слышно стонущему храмовнику и уже чувствуя, как сворачивается ладонях теплая живая сила. — Справлюсь».
Магия врывается в мир.
Лазурь сочится из рук, пляшет бликами на серых стенах, окрашивая их в некое подобие Тени. Лазурь — это магия, это ниточка, которая привязывает тающие жизни к Здесь и Сейчас, ниточка, которая с каждой секундой становится все прочнее.
Орсино даже не открывает глаз — все его внимание сейчас сосредоточено на выплетении чар такой сложности, что даже не снились многим из тех, кто именует себя магами.
Некромантия? Нет, что вы, не его уровень.
Почти-воскрешение.
В углу словно статуя возмездия застыла Мередит — ей тоже немало досталось в той схватке, и малефикары действительно оказались вполне реальными, вызвавшими таких же вполне реальных демонов. И случись это в другое время, она бы не преминула высказать Первому чародею — как всегда в меру едко-холодно — все, что она думает о магии и всех, с ней связанных.
Но не теперь.
Не теперь, когда бледнеющий на глазах эльф, кажущийся таким хрупким и маленьким среди закованных в броню рыцарей, вновь и вновь вызывает на дуэль саму смерть.
Орсино роняет руки, выдыхает, сгибаясь пополам — раны четвертого храмовника оказались слишком тяжелыми. Машинально слизывает капельку крови, выступившей из прокушенной от напряжения губы — среди кипящей вокруг него магии и силы он даже ничего не ощутил.
Но вот теперь она приходит во всей красе.
Боль.
Знакомое каждому магу чувство — чем ближе истощение маны, тем сильнее организм намекает на то, что пора прекратить подобные издевательства над собой. Чувство боли, не сравнимое ни с чем, ломка и пытка — и именно поэтому так любят храмовники использовать Святую Кару, которая мгновенно выпивает весь резерв у мага.
А может, они просто не знают, что это такое...
Сейчас Орсино не хочет думать об этом.
Первый чародей распрямляется — рывком, усилием воли — остался еще один, еще одна жизнь, которую надо спасти. И даже если потом он несколько дней не сможет колдовать — что же. Он — Целитель. Он привык платить.
Цена есть цена.
Тяжелая рука в латной перчатке резко ложится ему на плечо.
— Он одержим, — коротко произносит Мередит. — Твое исцеление здесь не поможет.
Орсино чуть передергивает плечами, отворачивается, переводя взгляд на тяжело дышащего храмовника. Он знает — сейчас достаточно будет лишь одного его слова, что раненого вытащить уже невозможно, что одержимость — это безнадежно, это конец, и рыцари Церкви сами закончат то, что не успел вражий клинок.
Рыцарю-Командору не положено колебаться.
И в этом Орсино уверен больше, чем во всем остальном.
— Есть ритуал, — торопливо говорит он, на миг оборачиваясь к Мередит. — Погружение в Тень. Если убить демона там, он покинет тело. Это единственный способ. Если же не получится... ваш рыцарь умрет и так.
Голубые глаза — такая же беспощадная лазурь — словно пронзают насквозь.
Женщина — нет, Рыцарь-Командор — мгновенно и бесстрастно взвешивает шансы на успех. И Орсино позволяет себе на миг даже почувствовать нечто сродни уважению.
Большинство считает, что он ненавидит ее. Остальные — что боится и презирает.
Это слишком легко. Заставить себя понять врага — намного сложнее.
Они — как аверс и реверс, две стороны монеты, взаимосдерживающая сила. И обе стороны — магия и вера — должны уравновешивать друг друга. Это закон.
И они оба знают об этом.
— Что тебе требуется?
— Лириум, — устало отвечает Первый чародей, с трудом пытаясь выровнять дыхание. — Много. И сила... пятерых магов должно хватить; я уже послал за ними.
Глаза Мередит сужаются — поняла, что маг позволил себе отдавать приказы храмовникам. Но сейчас особая ситуация, и даже «белая ведьма», самая ярая служительница воинствующей Церкви, молча проглатывает уже готовое сорваться с языка обвинение.
Мередит отлично понимает, что бывает время, когда приходится наступать на гордость.
Орсино тоже знает это.
Дверь резко распахивается, внутрь входят-вбегают маги, с наспех накинутыми мантиями — их, конечно же, подняли прямо с кроватей, толком не объяснив, что от них требуется. Приказ Первого Чародея — почти закон.
Здесь вообще не привыкли спорить.
Пожалуй, Орсино едва ли не последний, кто еще позволяет себе такие... вольности.
— Погружение в Тень, — коротко командует эльф; отрывисто взмахивает рукой, расчищая место от посторонних. — Лириум, скорее.
Кто-то из храмовников торопливо передает им флаконы с лазурной силой; Орсино привычно делает несколько мелких глотков, не глядя отбрасывает пустой сосуд. Мана уже бежит по крови, словно искрящееся пламя — он знает, что эффект лириума недолгий и искусственный, что лучше всего было бы просто отлежаться и дать организму самому восстановить резервы, но...
...Как будто у него есть выбор.
Мередит еще мгновение смотрит на то, как эльф молча шагает в центр образованного магами круга, как берется обеими руками за посох — то ли призывая силу, то ли пытаясь не упасть. И в конце концов не выдерживает.
— Ты не справишься с ним, слышишь! Пошли кого-нибудь из этих.
Орсино на секунду встречается с ней взглядом — и сложно сказать, в чьих глазах больше стали и неколебимой решительности.
Едва заметная улыбка скользит по губам.
— Верьте, Рыцарь-Командор.
Это словно сигнал — маги одновременно взмахивают руками, начиная плетение чар, щедро делясь собственной силой. Тень рушится сверху, обступает со всех сторон, смазывает привычные четкие контуры серой вуалью, вливая в сознание свой яд иллюзий. Он уже не видит, как Мередит раздосадовано машет рукой, как сухо произносит что-то насчет того, что если придется убить и его тоже, то она это сделает. Что-что, но в последнем он точно не сомневается.
Впрочем — будь Первый чародей на ее месте, он поступил бы так же.
Демонов нельзя выпускать из-за Завесы.
Орсино тяжело перехватывает посох и разворачивается, отыскивая взглядом противника. Что-то ему подсказывает — может быть то самое седьмое чувство интуиции мага — что их «дуэль» на этот раз будет непривычно долгой.
Демон ловит его взгляд и чуть усмехается.

***

Свое Искушение Орсино знает в лицо.
Его Искушение называется Страхом и предпочитает имя Фобос. Оказывается, не только люди питают страсть к придуманным названиям и кличкам. Демоны — по крайней мере некоторые — в этом ничуть не отличаются от смертных.
— Когда ты думаешь про Страх, ты боишься, — дружелюбно поясняет демон. — Боишься меня, а это неправильно. Потому что я — единственный, кто может помочь тебе преодолеть твой истинный страх, справиться с истинным врагом.
Орсино качает головой и отворачивается.
— Зачем ты приходишь?
Фобос принимает облик огненной саламандры, золотой змейкой скользит у ног, почти касаясь подола мантии. Первый чародей не обращает на это внимания — руны охранения — надежная защита, лучше любого доспеха. И пока он сам не даст свое согласие, создания Тени бессильны получить власть над ним.
Правда в последнее время он уже не так в этом уверен.
— Помнишь, как мы встретились? — тихое вкрадчивое шипение растворяется в воздухе липкой патокой. — Вы измеряете время так непривычно, смертные... Твоя мощь слепила и звала, твоя воля была сильнее моей... но внутри твоей души клубился страх. О, я так хорошо его чую! До сих пор — он словно яд выжигает тебе кровь. Возможно, я хочу помочь.
Орсино чуть фыркает — слишком уж затвержена незыблемая истина, что никогда — ни в коем случае — нельзя верить уговорам демона.
Но в одном он не врет.
— Я не боюсь тебя, — холодно отвечает эльф. На кончиках тонких пальцев расцветают алые искры огненной магии. — И тогда не боялся.
— Не меня, — усмехается Фобос. Саламандра растворяется слепящей лазурью, принимает смутно знакомый облик человека. — Ты боишься неудачи, Орсино.
Маг чуть заметно вздрагивает, отводит взгляд, крепче обхватывая древко посоха.
Спорить с истиной — бессмысленно.
Он действительно боится — тогда боялся, что опоздает, что не успеет вытащить из когтей Тени заблудившуюся жизнь, сейчас — что не сумеет защитить доверившихся ему людей, не сумеет уже в который раз переубедить Мередит отозвать очередное Усмирение. Боится ошибиться, принять одно неверное решение — а в Киркволле уже, как в шахматной партии, это будет равносильно полному поражению.
И цена за это может оказаться слишком велика.
Что дороже — сила ради спасения или плата за эту силу?
Демон не лжет ему, когда говорит о Страхе.
— Я предупреждал тебя, — спокойно произносит Фобос; острая лазурь его взгляда словно бы выжигает душу насквозь. — Предлагал помощь, но ты не послушал. Дальше будет хуже.
Орсино не замечает, как белеют костяшки пальцев, намертво вцепившиеся в посох. Не видит, как изменяется тень, подстраиваясь под его разум, как на месте лесной поляны возникают голые скалы и выжженное пепелище.
Он предупреждал, да.
Фобос предупреждал его — Квентин уже зашел слишком далеко, Квентин убивает невинных, женщин, использует магию крови и разрывает Завесу.
Орсино не поверил.
А потом он увидел Защитника — бледного и вздрагивающего от бессильного горя и гнева — и узнал, кем на самом деле был безумный, сошедший с ума убийца, проводивший кровавые ритуалы на своих жертвах.
Орсино не хочет думать, как он сумел удержать на лице сочувствие-сожаление, как скрыл ото всех рвущую его на части боль.
Я же говорил тебе! Почему ты меня не послушал?!
Квентин всегда питал непонятную слабость к белым лилиям.
— Ты мог его спасти, — негромко добавляет Фобос, не отводящий пронзительных глаз от лица эльфа. — Тебе надо было просто... согласиться на мою помощь.
Согласиться на помощь.
Орсино распрямляется усилием воли, коротко качает головой.
— Нет. В отличие от... от Квентина, — ему все же удается выговорить имя без запинки, — я очень хорошо представляю себе, чем грозит заключение сделок с демонами. И то, что магия крови не приводит ни к чему хорошему, я тоже усвоил просто прекрасно.
О да. Лучше некуда.
Фобос чуть морщится, словно разочаровавшись.
— Меня всегда умиляли ваши деления на свет и тьму, смертные. Вы называете одних из нас духами и едва не молитесь им как своим богам, а других — демонами, и убиваете их при первой же возможностями. Хотя на самом деле мы все — одинаковы, мы все — создания Тени и совершенно, слышишь, маг, совершенно ничем не отличаемся друг от друга.
Маг чуть передергивает узкими плечами.
— Духи желают добра, Фобос. А демоны — противоположного.
— А! — довольно восклицает собеседник. — Значит все дело лишь в добродетели, к которой мы стремимся, так? Но как вы определяете, какие чувства есть «тьма», а какие «свет»? Ты назовешь Гордыню злом, а Веру — добром? Но та же Гордыня наделяет человека упорством, необходимым для достижения своей цели, а вера может обратить в кровавого фанатика. Скажи мне, Первый чародей Киркволла, разве это не так?
И Орсино отводит взгляд, уже в который раз не зная, что ответить.
В памяти невольно всплывает Мередит — «белая ведьма» андрастианской Церкви с солнечным клеймом в одной руке и обнаженным клинком в другой. Может быть, Фобос не так и неправ...
Может быть, их всю жизнь учат верить в ложь?
Тень ложится на плечи тяжелым колючим плащом, пахнет бурей и озоном. Фобос подходит ближе, невесомо касается холодными пальцами его запястья — и маг чуть вздрагивает, настолько обжигает это прикосновение.
— Страх — это нормально, — тихо произносит демон, и в поющем серебряном голосе слышится неожиданное понимание и участие. — Ты можешь лишь сдаться ему или победить. Я предлагаю тебе второй вариант.
Сдаться или победить.
Орсино отчаянно встряхивает головой, пытаясь избавиться от наваждения, до дрожи желая хоть на миг ощутить уже почти позабытую ясность мнений и суждений, как тогда, когда они с Квентином еще только-только заканчивали обучение в Круге.
Тогда все было черно-белым, и было так легко делить всех на друзей и врагов.
Тогда он нес ответственность только за себя одного.
Усталость наваливается неподъемным грузом — и кажется, ничего в мире больше не появится, только серая мгла Тени, горечь и скорбь. И застывшая маска фальшивого спокойствия, намертво прилипшая к лицу.
Но воля все еще сильна. Воля — единственное, что осталось.
— Нет, — отрывисто произносит Орсино. Делает короткий шаг назад. — Нет, демон. Я справлюсь без твоей помощи. Прощай.
Каждый сам встречается и со своими страхами, и со своими сомнениями.
Правда теперь становится все сложнее верить прописным истинам.
Он знает, как разорвать сон насильно, как вырваться из тягучего марева Тени. Но уже видя, как смазываются серые силуэты, ощущая, как каминное пламя — из его настоящего, из Здесь и Сейчас — мягко дышит теплом, он слышит прощальные слова Фобоса:
— Однажды у тебя может не остаться выбора.

***

У каждого мага есть свое Искушение.
Но сейчас, под занесенным мечом Права Уничтожения, стоя на обагренных кровью ступенях Казематов, слыша вокруг себя лязги клинков, скрежет доспехов, проклятия храмовников, крики и стоны погибающих соратников, Орсино видит только одно.
Глаза Мередит — карательницы и немезиды — сияют той же самой ослепительно-выжигающей лазурью.
Выбора не осталось.
Тонкий кинжал — хранимый в надежде никогда не использовать — до странного легко и удобно ложится в ладонь. А острую формулу призыва маг знает уже очень давно, еще с самых первых исследований Квентина. Они тогда выучили ее, чтобы никогда не произносить.
Помоги мне.
Алая линия вскрывает кожу, кровь сочится багровыми вязкими каплями — и вместе с нею вдруг приходит сила — неистовая и бушующая, как и было обещано. И все кажется так просто, что он даже на короткое мгновение не понимает, почему не согласился на сделку раньше.
Вместе они победят Страх.
— Мередит хочет магии крови? Она ее получит!
Ради них всех.
И только когда Тень рушится сверху, бескомпромиссно сминая волю, сжигая разум, когда приходит мучительная боль трансформируемого, изменяющегося тела, когда он в последний раз видит довольную усмешку Фобоса, Орсино понимает, как он ошибся.

Демон не лжет ему, когда говорит о Страхе.
— Я предупреждал тебя, — спокойно произносит Фобос; острая лазурь его взгляда словно бы выжигает душу насквозь. — Предлагал помощь, но ты не послушал. Дальше будет хуже.
Орсино не замечает, как белеют костяшки пальцев, намертво вцепившиеся в посох. Не видит, как изменяется тень, подстраиваясь под его разум, как на месте лесной поляны возникают голые скалы и выжженное пепелище.
Он предупреждал, да.
Фобос предупреждал его — Квентин уже зашел слишком далеко, Квентин убивает невинных, женщин, использует магию крови и разрывает Завесу.
Орсино не поверил.
А потом он увидел Защитника — бледного и вздрагивающего от бессильного горя и гнева — и узнал, кем на самом деле был безумный, сошедший с ума убийца, проводивший кровавые ритуалы на своих жертвах.
Орсино не хочет думать, как он сумел удержать на лице сочувствие-сожаление, как скрыл ото всех рвущую его на части боль.
Я же говорил тебе! Почему ты меня не послушал?!
Квентин всегда питал непонятную слабость к белым лилиям.
— Ты мог его спасти, — негромко добавляет Фобос, не отводящий пронзительных глаз от лица эльфа. — Тебе надо было просто... согласиться на мою помощь.
Согласиться на помощь.
Орсино распрямляется усилием воли, коротко качает головой.
— Нет. В отличие от... от Квентина, — ему все же удается выговорить имя без запинки. — Я очень хорошо представляю себе, чем грозит заключение сделок с демонами. И то, что магия крови не приводит ни к чему хорошему, я тоже усвоил просто прекрасно.
О да. Лучше некуда.
Фобос чуть морщится, словно разочаровавшись.
— Меня всегда умиляли ваши деления на свет и тьму, смертные. Вы называете одних из нас духами и едва не молитесь им как своим богам, а других — демонами, и убиваете их при первой же возможностями. Хотя на самом деле мы все — одинаковы, мы все — создания Тени и совершенно, слышишь, маг, совершенно ничем не отличаемся друг от друга.
Маг чуть передергивает узкими плечами.
— Духи желают добра, Фобос. А демоны — противоположного.
— А! — довольно восклицает собеседник. — Значит все дело лишь в добродетели, к которой мы стремимся, так? Но как вы определяете, какие чувства есть «тьма», а какие «свет»? Ты назовешь Гордыню злом, а Веру — добром? Но та же Гордыня наделяет человека упорством, необходимым для достижения своей цели, а вера может обратить в кровавого фанатика. Скажи мне, Первый чародей Киркволла, разве это не так?
И Орсино отводит взгляд, уже в который раз не зная, что ответить.
В памяти невольно всплывает Мередит — «белая ведьма» андрастианской Церкви с солнечным клеймом в одной руке и обнаженным клинком в другой. Может быть, Фобос не так и неправ...
Может быть, их всю жизнь учат верить в ложь?
Тень ложится на плечи тяжелым колючим плащом, пахнет бурей и озоном. Фобос подходит ближе, невесомо касается холодными пальцами его запястья — и маг чуть вздрагивает, настолько обжигает это прикосновение.
— Страх — это нормально, — тихо произносит демон, и в поющем серебряном голосе слышится неожиданное понимание и участие. — Ты можешь лишь сдаться ему или победить. Я предлагаю тебе второй вариант.
Сдаться или победить.
Орсино отчаянно встряхивает головой, пытаясь избавиться от наваждения, до дрожи желая хоть на миг ощутить уже почти позабытую ясность мнений и суждений, как тогда, когда они с Квентином еще только-только заканчивали обучение в Круге.
Тогда все было черно-белым, и было так легко делить всех на друзей и врагов.
Тогда он нес ответственность только за себя одного.
Усталость наваливается неподъемным грузом — и кажется, ничего в мире больше не появится, только серая мгла Тени, горечь и скорбь. И застывшая маска фальшивого спокойствия, намертво прилипшая к лицу.
Но воля все еще сильна. Воля — единственное, что осталось.
— Нет, — отрывисто произносит Орсино. Делает короткий шаг назад. — Нет, демон. Я справлюсь без твоей помощи. Прощай.
Каждый сам встречается и со своими страхами, и со своими сомнениями.
Правда теперь становится все сложнее верить прописным истинам.
Он знает, как разорвать сон насильно, как вырваться из тягучего марева Тени. Но уже видя, как смазываются серые силуэты, ощущая, как каминное пламя — из его настоящего, из Здесь и Сейчас — мягко дышит теплом, он слышит прощальные слова Фобоса:
— Однажды у тебя может не остаться выбора.

***

У каждого мага есть свое Искушение.
Но сейчас, под занесенным мечом Права Уничтожения, стоя на обагренных кровью ступенях Казематов, слыша вокруг себя лязги клинков, скрежет доспехов, проклятия храмовников, крики и стоны погибающих соратников, Орсино видит только одно.
Глаза Мередит — карательницы и немезиды — сияют той же самой ослепительно-выжигающей лазурью.
Выбора не осталось.
Тонкий кинжал — хранимый в надежде никогда не использовать — до странного легко и удобно ложится в ладонь. А острую формулу призыва маг знает уже очень давно, еще с самых первых исследований Квентина. Они тогда выучили ее, чтобы никогда не произносить.
Помоги мне.
Алая линия вскрывает кожу, кровь сочится багровыми вязкими каплями — и вместе с нею вдруг приходит сила — неистовая и бушующая, как и было обещано. И все кажется так просто, что он даже на короткое мгновение не понимает, почему не согласился на сделку раньше.
Вместе они победят Страх.
— Мередит хочет магии крови? Она ее получит!
Ради них всех.
И только когда Тень рушится сверху, бескомпромиссно сминая волю, сжигая разум, когда приходит мучительная боль трансформируемого, изменяющегося тела, когда он в последний раз видит довольную усмешку Фобоса, Орсино понимает, как он ошибся.

@темы: Квентин, Орсино, джен, Secret Santa 2012/2013

---

Для Irisviel

[Weisshaupt Fortress]

Для: Для Irisviel, с Новым Годом Вас, пусть Архидемоны самоубиваются при одном только упоминании Вашего имени, порождения тьмы по утрам подносят тапочки, пусть все в жизни удается и да не отвернется от Вас Создатель! :з
Автор: Аноним
Название: РождАндрасте или Первый Блин Комом.
Пейринг: Алистер/ж!Кусланд, пати, Орлей, Флемет
Жанр: сомнительный humor, get, romantic, FAIRYTAIL
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Размер: мини (2 642 корявки)
Примечания автора: не вышло у меня шибко сказочной атмосферы, скорее какая-то предновогодняя суета (ну, она зато каждому знакома :з). Простите меня, по возможности, я совсем не умею писать веселости т_т

— Надо Ферелден с колен-то поднимать, — задумчиво мычит Кусланд, скучающе рассматривая свои ногти. Ногти отличные, их только-только закончили полировать служанки.
— М? — тут же отрывается от свитков Алистер, теперь уже не просто бастард, а король Ферелдена. — Что ты говоришь, любовь моя?
— Сплачивать, говорю, народ надо. Архидемон — это, конечно, хорошо, да только люди до сих пор каждого шороха боятся. И некоторые не признают тебя королем, — Кусланд подходит к супругу и обнимает его со спины, заглядывая через плечо в свитки. — Надо показать им, что боятся нечего, что в мире снова мир и всякое такое, и что ты молодец, все это устроил.
— И что ты предлагаешь? Будем бегать по Денериму и разбрасывать листовки с надписями «Все в порядке, можете спать спокойно!», «Алистер — умничка!»? — усмехается Алистер.
— Если нужно будет… — королева задумчиво покачивает ножкой в изящной туфельке. Алистер наблюдает за этим с улыбкой — он и сам никак не может привыкнуть к простым и удобным одеждам, пришедшим на смену пропахшим дымом и кровью латам, доспехам и ремням. — Слушай. Ты же теперь король. Устрой праздник.
— Что? — кашляет Алистер. — Любимая, ты о чем вообще?
— Праз-дник, — как маленькому повторяет Кусланд, все больше оживляясь. Она спрыгивает с подлокотника и начинает возбужденно кружить по комнате, то и дело путаясь в длинных юбках. — Точно, праздник! Или фестиваль! Или… ну не знаю, Ярмарочная Ночь? Вечер Любования Закатами? Да что угодно, дыхание Создателя, это же гениально и просто!
— Ну как тебе сказать… — бормочет Алистер, но супруга не слушает его:
— Введем парочку новых традиций! Сделаем обращение к согражданам! Все будут дарить друг другу подарки, организуем столы с напитками и закусками на торговой площади, а еще… — она замирает, и глаза ее загораются знакомым Алистеру, бесноватым блеском. — Нарядим елку.
— Что, прости? — Алистер до последнего надеется, что ослышался, но он слишком хорошо знает Кусланд, чтобы с уверенностью сказать — это она серьезно только что.
— Елку нарядим. Елка зеленая даже зимой, правильно? Символ жизни же! Срубим парочку, украсим дворец, дворик, торговую площадь… Так, все, — Кусланд семенит к двери, запинаясь в тяжелых подолах, потом плюет на это, чертыхается и наматывает юбку на руку, обнажая стройные, сильные ноги в беленьких чулках и лакированных туфельках. Алистер сглатывает. — Я пойду, отдам приказ касательно срубки елок, а ты обговори с казной затраты на украшение Денерима. И поговори с Зевраном! Может, он придумает какие трюки-штуки для развлечения народа?
За ее спиной хлопает дверь, оставляя Алистера в полном недоумении. Король смотрит туда, где только что была ее спина, потом трет виски и с нежностью улыбается — праздник так праздник, если любимая думает, что так будет лучше, значит, так и есть. В конце концов, кто победил Архидемона?

Королева и Героиня Ферелдена, Страж-Командор Ордена Серых Стражей в Ферелдене, дочь знатного рода Кусланд бежит, матерясь сквозь зубы, как заправский кузнец. Материться ее научил Огрен, а Зевран внес свою изящную антиванскую лепту, так что ругань получается отборная, витиеватая, прямо заслушаешься.
Вся проблема в чертовых юбках. Юбки — положены по статусу, но Кусланд юбки решительно не нравятся, поэтому она мечтает быстрее слинять в Башню Бдения, в которую ее зазывают уже почти целую луну. Башня Бдения — это значит старые-добрые любимые доспехи, натирающие шею ремни и тяжесть парных клинков за спиной. Это — вкус свободы на языке, ночных костров, дождя в каменных стенах, это ветер в волосах и это неизвестно долгое время без Алистера.
Кусланд фыркает — вот же, размазней совсем стала. Героиня, ага. Уходит от прямого выполнения долга по личным причинам. Но каждая мысль о светловолосом короле вызывала в груди предательский комок теплых, шерстяных ниточек, ласково ворочающихся внутри, грея и баюкая, поэтому Кусланд продолжала тянуть с отъездом, придумывая себе жутко важные дела (вроде как съездить в Главную Церковь, покивать головой на огромную пробоину в стене и пообещать скорейшую починку оной), а теперь, смотри-ка, и изворачиваться особо не надо — фестиваль, праздник, королевская особа просто обязана присутствовать на таком торжестве!
Кусланд настолько погружается в мечты о веселом, объединяющих всех празднике, что, конечно же, не замечает в темном коридоре замка стройную фигуру. Фигура удивленно ойкает, когда Ее Величество королева Ферелдена, влетает в нее на полном ходу, таранит и валит на пол. Благо пол, хоть и каменный, устлан толстым, антиванским ковром, сохраняющим тепло и мягко пружинящим под ногами. В данном случае — под спиной.
— Кусланд, где-то пожар? Или ты не добила Архидемона? Или на подпольном черном рынке распродажа ядов?
— Яды? Где?! — оживляется Кусланд. У каждой девушки должны быть хобби и любимые маленькие штучки, почему бы ими не стать крошечным скляночкам с термоядерного цвета жидкостями внутри? — А, Лелиана. Извини, я тебя не заметила.
— Да, я вижу, — дружелюбно улыбается рыжеволосая бард, придавленная к ковру всеми пятью королевскими юбками и самой королевой. — Буду признательна, солнышко, если ты встанешь. Твой корсет весит побольше твоих клинков.
Кусланд, бурча и ругаясь, сползает с Лелианы и принимает более-менее вертикальное положение — в тяжеленной парче и с корсетом, заставляющим держать спину так, будто тебе кол вдолбили в позвоночник, это не так-то просто. Она с завистью смотрит на легко одетую барда — у той изящное, сидящее по фигуре платье с красивой вышивкой на узком подоле.
— Нравится? — Лелиана крутится, давая королеве возможность рассмотреть ее со всех сторон. — Орлесианский шелк, последний писк моды.
— Полузадушенный писк? — пробует острить Кусланд, но выходит плохо — ей бы хотя бы всхлип этой самой моды, что угодно, но только не ворох тряпья, который на ней сейчас. — А в честь чего ты такая красивая-то?
— Ну… — Лелиана смущенно улыбается. — Сегодня очень важный для меня день.
— Ооо, — Кусланд заговорщицки подмигивает. — Любовь всей твоей жизни? Нашла себе работу по душе? Оплатила место на корабле в Пар Воллен — ты же там мечтала побывать?
— Сколько у тебя еще вариантов в запасе? — смеется рыжеволосая, потом тупит глазки в пол. — На самом деле, у меня праздник. Он не общепринятый, Церковь игнорирует его, но я правда верю, что сегодня — тот самый день.
— Тот самый день? — королева удивленно смотрит на Лелиану. Ей хорошо известен этот священный трепет в ее голосе.
— День Рождения Андрасте, — шепотом сообщает Лелиана.
Кусланд открывает рот, а потом закрывает его, ее глаза загораются нехорошим блеском, он подпрыгивает, совсем не по-женски хлопает Лелиану по плечу и с криком «Придумала!» вылетает из коридора на всех парах, словно корабль с развевающимися юбочными парусами.
Лелиана недоуменно смотрит ей вслед, потом жмет плечами с улыбкой. Кусланд всегда была громкой и смешной.

— Простите, Ваше Величество, мне на секундочку показалось, что я ослышался, и Вы хотите…
— Да-да-да, — Кусланд энергично кивает головой, перебивая придворного мага. — Мне именно это и нужно. Вы же можете это сделать? Что вам там надо — лириум, зеркала из чистого серебра? Обеспечим, не проблема.
— Нужно поговорить с Первым Чародеем… — делает еще одну попытку несчастный.
— Я уже послала за ней, Винн скоро прибудет, — машет рукой королева.
На заднем плане, во внутреннем дворике дворца, стража бодренько складирует срубленные в Северном Брессилиане елочки и сосенки, а вечно мерзлявые эльфийки-служанки, кутаясь в плащи, помогают разгружать корзины со специально сделанными по такому случаю украшениями. Кусланд горда собой как никогда — еще бы, она додумалась сделать веселые шарики и фигурки из разноцветного стекла, а уж гномы со своей работой быстро справились. Теперь еще надо уточнить по поводу магических огней, ярмарочной площади и спросить у Зеврана, что тот придумал с развлечениями…
Придворный маг робко кашляет, напоминая о себе. Зря он это.
— Кстати, я вот что хотела спросить, а вы умеете делать разноцветный огонь?
— Что? — лицо несчастного мага стремительно сливается с окружающим снегом. — Разноцветный…
— А еще можете сделать так, чтоб он узорчатым был? — Кусланд мечтательно прикрывает глаза. — Ну вы такие — паф! — а оно такое — бууум! — и по всему небу цветочки разноцветные, красота, да?
— Цветочки?! — весело визжит из сугроба нечто, голосом подозрительно напоминающее нетрезвого Огрена. — Я те покажу цветочки, красавица, а еще ягодки, бубенчики и…ик…
Алистер, внимательно сверяющий опись товара, закатывает глаза и приказывает стражникам что-то в полголоса, а потом Огрена вытаскивают из снега и волочат в зал, к камину.
— Отличный праздник будет, — умиленно наблюдает за ним Кусланд, а придворный маг нервно сглатывает.

Денерим оживал. Работы по восстановлению города пошли в утроенном темпе, подключились все — и стар, и млад; сама королева, сбросив, наконец, осточертевшие юбки, помогала в отстраивании восточной части эльфинажа. Денерим снова вставал — красивый, гордый, обновленный, с незримым отпечатком того, что он выстоял. Выстоял против страшнейшего зверя, самой черной напасти, против Мора — один на один.
Жители не предавали большого значения таинственно возникающим на улицам елкам, гирляндам и украшениям, считая это частью восстановительных работ. До тех пор, пока по всему Денериму не запестрели листовки, с призывами собраться у Главной Церкви города. Народ себя ждать не заставил — еще бы, не каждый день их посещает Владыка Ферелденской Церкви.
— Это — бунт против Церкви.
— Это — крайняя мера.
— Это святотатство!
— Это — необходимость!
— Девочки, эээ, не ссорьтесь, — в полголоса пробормотал Зевран, нервно поглядывая на Владыку Церкви и королеву Кусланд, грозно пыхтящую в пяти своих юбках и волчьем полушубке.
Не зря все же Лелиана была бардом — заговаривать зубы она умела мастерски. Лелиана и спасла положение, отодвинув в сторону внушительных размеров королеву (а пять подъюбников — это вам не оборотней в Брессилиане стрелять, это хуже!) и заворковав голубкой о чем-то, что Владыку Церкви пусть и не убедило, зато успокоило.
Спустя несколько часов Владыка Церкви объявила пораженным жителям Денерима, что в ночь старой луны на новую их ожидает празднование величайшего праздника — дня Рождения Андрасте, Невесты Создателя. Король и королева милостиво вводят сей новый праздник, и вот вам краткий инструктаж, приготовились записывать.
Алистер страдальчески потирал лоб, поминутно нацепляя на лицо доброжелательную улыбочку и маша согражданам, Кусланд самодовольно и мечтательно жмурилась, слушая речь Владыки, в которой она расписывала все прелести ночи, развлечения, еду, украшения и подарки…
Подарки каждому жителю Денерима.
Кусланд приоткрыла сначала один, потом второй глаз и нервно сглотнула.
Оооп, не подумали.

— Кусланд, невыносима ты.
— Я буду считать это редким и лестным комплиментом с твоей стороны, — белозубо улыбнулась королева.
Морриган закатила глаза.
— Вообще-то, у тебя должно было уйти прилично времени, найти меня чтобы. И еще ты должна была…
— Ой, слушай, нет, давай потом про Древних Богов и всякое такое, — Кусланд перебивает ведьму, размахивая руками, теряет равновесие и чуть не оступается в болото. Ведьма любезно придерживает не в меру ретивую королеву кончиком посоха. — У меня вот к тебе какое дело. Флемет же не умерла?
Морриган открывает рот, параллельно пораженно расширяя глаза, а Кусланд опять ее перебивает:
— Да не умерла, подожди, она еще через пару лет объявится где-нибудь… Эээ, что у нас там за Недремлющем Морем… В Киркволле, например, и наведет там бадабум, как она это любит. А можно твою мамку как-нибудь сейчас отловить?
Морриган молчит, потом интересуется:
— Скажи мне, не заражаются ли люди слабоумием чрез половой контакт?
— Я не сплю со своей собакой, — передергивает плечами Кусланд, кривясь.
— Я про Алистера, тупица, — стонет ведьма, ударяя себя ладонью по лбу.
— Алистер — не моя собака, — отрезает Кусланд, потом восторженно хлопает в ладоши. — Ну так что?
Морриган явно и всерьез прикидывает, не повредила ли скверна Кусландовские мозги окончательно, потом со вздохом интересуется:
— Позволь, прошу, узнать, зачем ведьма старая нужна тебе?
Лучше бы она не слышала ответа.

— Вы хотите от меня что? — Флемет даже забывает удивиться тому, что Кусланд и Морриган стоят на пороге ее дома, а вроде бы эта самая Кусланд перерезала ей горло, когда Флемет была в обличье дракона.
— Праздник на носу! — Кусланд тычет себе за спину большим пальцем, как будто вышеупомянутый праздник сейчас выглянет из-за дверного косяка и робко помашет ручкой. — Нам нужна ваша помощь, и ваших дракончиков тоже надо впрячь. В прямом смысле этого слова.
Флемет не успевает даже слова вставить — Кусланд тараторит, размахивает руками, бегает кругом вокруг стола, даже вываливает какие-то чертежи и инструкции, а после — стоит и выжидательно смотрит, лупая огромными глазищами и миленько улыбаясь.
Морриган изо всех сил старается не рассмеяться и сохранить серьезный вид.
— Один вопрос, — задумчиво скрипит Флемет, рассматривая обильно разбросанные по столу бумажки. — «Хоу-хоу-хоу!» можно на что-нибудь заменить? И мне обязательно надевать ЭТО?
Кусланд же уже разворачивает и любовно раскладывает недавно сшитое по ее собственным выкройкам платье, плащ и шапку из красной, теплой ткани, отороченной белым мехом.
Морриган все-таки не сдерживается.

— Хм, ты уверена, что это стоит делать? — шепотом интересуется Алистер.
— Конечно, любовь моя, — Кусланд заботливо поправляет воротничок короля, потом коротко чмокает его в щеку и доверительно шепчет. — Главное — улыбайся.
Перед ними стоит большое, серебряное зеркало и чан с лириумом. Пять магов вокруг уже готовы начать ритуал — весьма своеобразный и старый, но все еще не забытый. Точно такие же зеркала установлены и на торговой площади Денерима, и в Хайевере, и в Аммарантайне, и в Гварене, и в Редклиффе, и — само собой — одно — в Башне Круга.
Маги затягивают заклинание, по зеркалу проходит рябь, и король смущенно прокашливается.
— Дорогие жители Денерима. Сегодня я хочу поздравить вас с величайшим праздником, который мы так опрометчиво игнорировали на протяжении вот уже скольких лет. И прежде всего, я спешу поздравить вас с победой армии короля над Мором, и заверить вас, что…
На Торговой Площади, в Редклиффе и во всех остальных крупных городах, собравшиеся, празднично разодетые люди не уставали дивиться огромному зеркалу, в котором было видно короля и королеву, голос которых разносился над притихшей толпой.
Первый Чародей Винн в это время усиленно терла виски и прикидывала масштабы нарастающей катастрофы.

Королевский дворец не спал. Банны и леди, разодетые по случаю праздника в карнавальные костюмы, порхали по зале, музыканты без устали играли композицию за композицией, Зевран, стоя на столе и ловя на себе восхищенные взгляды девушек, жонглировал кинжалами, Огрен опустошал запасы королевских винных погребов и вел с Шейлой, поблескивающей по такому случаю разноцветными кристаллами, задушевные беседы об Орзаммаре. Лелиана развлекала гостей бесконечными рассказами, плавно сменяющими друг друга, а король с королевой не могли нарадоваться полузабытой атмосфере праздника, царящей, казалось, в каждом уголочке Ферелдена.
— Хоу-хоу-хоу, — разнеслось мрачное и утробное за окном, из распахнутые створки явили миру внушительный мешок, который незамедлительно свалился под высокую, наряженную елку.
Банны притихли, музыка оборвалась.
Кусланд поняла, что, кажется, сюрприза никто не оценил, и поспешила прокашляться:
— Это… Это Санта Создатель! В смысле, Создатель Клаус! — поняв, что столь сомнительное объяснение, почему-то, никого не устраивает, Кусланд добавила. — Короче, это вам Андрасте передает привет и шлет подарки, налетайте!
Секунду гости недоуменно переглядывались, а потом к елке наперегонки бросились Огрен и Зевран с воплями «чур, вон те сапоги — мои», а за ними оживились и все остальные.
— Клаус кто?! — Алистер почесал голову, из-за чего корона съехала на один бок. — Что ты несешь, милая?!
— Клаус — так нашего кота звали. Мама его иногда святым называла — сожрет всю сметану, а прижать его нечем, — Кусланд заботливо поправила корону супруга. — Да ладно, Создатель милосердный, все равно ж к утру забудут.

Почти перед рассветом, когда гости уже не могут петь, пить и сидеть прямо, небо разрезают сотни разноцветных цветов. Они взрываются над головами, сыплют мерцающими искорками, шипят и летают, снова и снова расчерчивая ночную поднебесную таинственным и прекрасным буйством красок.
Где-то далеко, на Денеримской площади, восторженно визжат ребятишки, на фоне луны проплывает упряжка драконов в санях, в которой угадывается знакомая фигура.
Кусланд разбирает усталое «хоу-хоу-хоу» скорее интуитивно.
— Все загадываем желание, скорее! — кричит королева, хлопая в ладоши и прыгая, как маленькая девочка.
Банны вяло кричат, чокаются, где-то слышится смех, а Алистер с улыбкой смотрит на свою супругу. Она стоит, задрав голову к небесам, с восхищенно раскрытым ртом и во все глаза смотрит на разноцветные магические огни.
— Загадал? — шепчет она, а Алистер притягивает ее к себе и тыкается губами в висок.
— Мое желание давно исполнилось. Самая прекрасная девушка в этом мире — моя жена. И теперь я могу только загадать, чтобы она была счастлива.
Кусланд улыбается ему и в ее глазах Алистер видит весь мир.
Кажется, идея устроить праздник была не совсем уж и плоха.
— С РождАндрасте тебя, милая, — шепчет король Ферелдена и крепко обнимает Героиню Ферелдена, Ее Величество королеву, Стража-Командора Кусланд, самую безбашенную и прекрасную женщину во всем Тедасе.

…Забудут к утру, забудут, как же!
Не забыли.
Флемет еще долго приходилось привыкать к сомнительному прозвищу «Санта Клаус», хотя больше ее возмущало, что подвыпившие мужички Редклиффа приняли ее драконов за оленей. Теперь приходилось исправно, из года в год прикручивать к драконьим головам сухие ветки, имитируя рога, но это уже другая история…

Конец, занавес, жидкие аплодисменты и горы томатов в автора :Р.

@темы: Алистер, гет, Герой Ферелдена, ж!Кусланд, Secret Santa 2012/2013

---

Для Irisviel

[Weisshaupt Fortress]

Для: Irisviel
Автор:  Русалка Милюля
Название: Семейный портрет
Пейринг/герои: Алистер, Кусланд, мабари
Категория: джен
Рейтинг: G
Техника: планшет, фотошоп
Комментарий автора: С Новым Годом! =)

(По клику изображение откроется в большем размере)

@темы: Алистер, арт, гет, Герой Ферелдена, ж!Кусланд, Secret Santa 2012/2013

---

[Orlesian warden]

Итак, дорогие таинственные Санты, спасибо за проявленную активность. Подано ровно 60-ть заявок, интересных, сложных, подробных, с самыми разнообразными предпочтениями. Теперь, когда остался всего один день до начала их распределения, вы можете послать на этот u-mail списки с указанием заявок, которые вы предпочли бы выполнить в первую очередь, и авторов, подарки от которых нежелательны (если таковые имеются).

И помните, что ваш подарок должен быть строго анонимным, постарайтесь удержаться от обсуждения полученных заявок.

запись создана: 10.11.2012 в 11:50

@темы: орг, Secret Santa 2012/2013

---

Dragon Age Secret Santa 2012: Прием заявок

[Orlesian warden]

В комментариях к этой записи желающие принять участие в Dragon Age Secret Santa 2012 могут оставить заявку, заполнив приведенную ниже форму:

1. Ваш ник и способ связи (u-mail или email).

2. Что вы хотите получить в подарок:

а) Авторский фик, перевод, фанарт или клип.

Примечание 1: настоятельно рекомендуем указывать несколько вариантов на выбор, дабы организаторам было легче подобрать вам дарителя. Особенно актуально, если вы хотите в подарок клип или фанарт.
Примечание 2: если вы хотите получить видео, указывайте, пожалуйста, желаемую музыку - клипмейкеру так будет намного проще вас порадовать.

б) Пейринг(-и) или персонажи (если важен порядок в пейринге или некоторые особенности возраста или внешности Хоука или Стража, оговорите это особо, по умолчанию считается, что ни порядок, ни внешность ГГ не имеет значения).

Примечание 3: если это возможно, старайтесь не ограничиваться одним редким пейрингом или малопопулярным персонажем.

в) Остальные пожелания, например: рейтинг, жанр(-ы), кинк(-и), другие персонажи, еще какие-то особенности и предпочтения (но помните, что на чересчур подробную или уникальную заявку будет сложно подыскать дарителя).

г) Чего не хотите - укажите нежелательные жанры, пейринги, любые сквики. Например: death-fic, дарк, насилие, флафф, порождения тьмы, и так далее.

3. Что вы можете подарить:

а) Авторский фик, перевод, фанарт, клип (или несколько вариантов на выбор).
б) Пожелания. Например, "только DA2" или "пишу только флафф".
в) Чего вы не хотите делать. Например, "не рисую арт рейтингом выше R", "не хочу писать слэш" или "не пишу death-fic, дарк, насилие".

4. Можете ли вы выступить в роли дополнительного Санты?
Да/Нет/Возможно


Заявки принимаются до 23 ноября (суббота), 23.59 по московскому времени.

Правила Secret Santa 2013 находятся здесь.
Минимальный рекомендуемый размер текстовых работ (фиков и переводов) - 1 000 (одна тысяча) слов. Это может быть и целовый текст, и несколько драбблов, связанных одной темой.

Примечание: если у вас возникли любые вопросы, не стесняйтесь задавать их здесь или в u-mail  Orlesian warden. Вам обязательно ответят.

@темы: орг, Secret Santa 2012/2013

---

Dragon Age Secret Santa 2012: Правила

[Orlesian warden]

Дорогой фэндом!

Добро пожаловать на второй Dragon Age Secret Santa фест!

<div align="center"><a href="http://dragonage-ton.diary.ru/p182195045.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/8/9/9/2899808/76575169.png"></a></div>

<div align="center"><a href="http://dragonage-ton.diary.ru/p182195045.htm"><img src="http://static.diary.ru/userdir/2/8/9/9/2899808/76575166.png"></a></div>

В целом, правила фестиваля остаются прежними, однако имеется ряд важных дополнений.
1) Лица, которые неоднократно пренебрегали взятыми на себя обязательствами, будут приниматься в индивидуальном порядке. Разумеется, всякое может случиться, но не хотелось бы повторения ситуации прошлого года, когда несколько добросовестных участников остались без подарков.
2) Лица, только недавно влившиеся в фэндом, будут допущены к участию после демонстрации организаторам примера своих работ. Разумеется, мероприятие у нас добровольное и любительское, однако подарки есть подарки, и должны дарить радость. Мы не дискриминируем новых участников, такое решение принято в качестве страховки от недоброкачественных исполнений.
3) Заведомо трудновыполнимые заявки не содержащие какую-либо альтернативу могут быть отклонены.
4) После окончания сбора заявок участникам рекомендуется написать на u-mail  Orlesian warden с указанием заявок, которые они предпочли бы выполнить, и авторов, подарки от которых нежелательны (если таковые пожелание имеются).

Условия проведения:

1. К участию в фесте приглашаются авторы, переводчики, клипмейкеры, фанартисты и создатели фанатского неформата.
2. Минимальный рекомендуемый размер фика (авторского или перевода - в русском варианте) - 1 000 слов (примерно 8 000 знаков с пробелами или 3 - 5 страниц).
3. Ограничений для клипмейкеров и фанартистов нет, кроме фантазии заказчика.
4. Принимаются любые жанры, категории, рейтинги, пейринги и таймлайн.
5. Все работы должны быть новыми, подготовленными специально на фест Secret Santa, либо не публиковавшимися ранее.
6. Разглашение авторства в течение феста запрещено.

Порядок проведения:

1. В специальном посте для заявок каждый участник оставляет заявку, в которой указывает, какой подарок он хочет получить и какой подарок может преподнести сам (а также то, чего он не может сделать, и то, чего не хотел бы увидеть в своем подарке).
2. После окончания приема администраторы распределяют заявки между участниками.
3. Когда подарки готовы, участники высылают свои подарки в адрес организаторов (на u-mail сообщества Weisshaupt Fortress и на u-mail  Orlesian warden).
4. После этого организаторы анонимно выкладывают работы в сообществе с указанием, кому предназначается каждый подарок.
5. Авторство подарков раскрывается после окончания феста.


Сроки проведения:

1. Заявки принимаются с 03 по 11 ноября включительно.
2. Задания будут присланы участникам до 18 ноября.
3. С 18 ноября по 23 декабря участники готовят подарки и присылают их организаторам. Неделя между дедлайном и выкладкой остается в качестве страховки, чтобы избежать ситуации с невыполненными подарками.
4. С 1 января проходит вручение подарков - то есть, выкладка работ на фесте.
5. Анонимность будет раскрыта после 5 января.

Все вопросы можно задать в комментариях к этой записи или на умыл организаторам.

Справочный материал:

что такое Secret Santa, как составлять заявку и так далее.

Что такое Secret Santa, можно посмотреть здесь.
Цитата:

Secret Santa - это особый вид фикатонов. Отличие между Secret Santa и обычными челленджами, в которых авторы обмениваются историями, заключается в том, что авторы историй какое-то время остаются неизвестными. Их авторство обычно раскрывается 25 декабря (но у нас рождество позже, так что и раскроемся мы позже).

Как составлять заявку:

!!! Помните самое главное - когда вы получите заявку, вам нужно будет что-то по ней написать. Поэтому подумайте заранее - чего вы совершенно точно писать не хотите. И чего не хотите получить в подарок. Это поможет вам не испортить праздник ни себе, ни получателю вашего подарка, ни тому, кто будет писать вам.

!!! Если вы надеетесь на что-нибудь совсем экзотическое - вам может повезти, но все-таки не ограничивайте свое "хочу" только экзотическими парами или персонажами - иначе организаторам будет очень сложно подобрать для вас исполнителя.

Так что думайте и готовьте заявки! Мы будем вас ждать. :-)

А это форма заявки: для того, чтобы вам было удобнее приготовить свою.

В комментариях к этой записи желающие принять участие в Dragon Age Secret Santa могут оставить заявку, заполнив приведенную ниже форму:

1. Ваш ник и способ связи (u-mail или email).

2. Что вы хотите получить в подарок:

а) Авторский фик, перевод, фанарт или клип.

Примечание 1: настоятельно рекомендуем указывать несколько вариантов на выбор, дабы организаторам было легче подобрать вам дарителя. Особенно актуально, если вы хотите в подарок клип или фанарт.
Примечание 2: если вы хотите получить видео, указывайте, пожалуйста, желаемую музыку - клипмейкеру так будет намного проще вас порадовать.

б) Пейринг(-и) или персонажи (если важен порядок в пейринге, оговорите это особо, по умолчанию считается, что порядок не имеет значения).

Примечание 3: если это возможно, старайтесь не ограничиваться одним редким пейрингом или малопопулярным персонажем.

в) Остальные пожелания, например: рейтинг, жанр(-ы), кинк(-и), другие персонажи, еще какие-то особенности и предпочтения (но помните, что на чересчур подробную или уникальную заявку будет сложно подыскать дарителя).

г) Чего не хотите - укажите нежелательные жанры, пейринги, любые сквики. Например: death-fic, дарк, насилие, флафф, порождения тьмы, и так далее.

3. Что вы можете подарить:

а) Авторский фик, перевод, фанарт, клип (или несколько вариантов на выбор).
б) Пожелания. Например, "только DA2" или "пишу только флафф".
в) Чего вы не хотите делать. Например, "не рисую арт рейтингом выше R", "не хочу писать слэш" или "не пишу death-fic, дарк, насилие".

3. Образец шапки для фика/перевода (лишнее удалить):

<b>Для:</b> (указать имя заказчика)
<b>От:</b>  :moroz1:

<b>Название:</b>
<b>Ссылка на оригинал:</b>
<b>Автор:</b> 
<b>Переводчик:</b>
<b>Бета:</b> 
<b>Пейринг:</b>
<b>Категория:</b> 
<b>Жанр:</b> 
<b>Рейтинг:</b> 
<b>Размер:</b> мини/миди/макси (___ тыс. знаков с пробелами)
<b>Предупреждение:</b> 
<b>Комментарий автора:</b>

4. Образец шапки для клипа/арта (лишнее удалить):

<b>Для:</b> (указать имя заказчика)
<b>От:</b>  :moroz1:

<b>Название:</b>
<b>Автор:</b> 
<b>Пейринг/герои:</b>
<b>Категория:</b> 
<b>Рейтинг:</b> 
<b>Техника:</b>
<b>Исполнитель и песня:</b>
<b>Объем клипа (в мегабайтах):</b>
<b>Предупреждение:</b> 
<b>Комментарий автора:</b>

За исходный вариант правил спасибо сообществам  Мафия-лэнд и  Weiss Kreuz Karneval.

@темы: орг, Secret Santa 2012/2013

---

[Orlesian warden]

Поступило предложение объединить новогодние фесты по фэндому "Dragon Age"и "Мass Effect".
Так как эти фандомы пересекаются довольно плотно, теоретически их можно провести на общей площадке.
Решать вам, дорогие участники.

Вопрос: Как вы к этому относитесь?

1. Поддерживаю, хуже от этого не будет		30	(36.14%)
2. Против, пусть будут два разных фестиваля		53	(63.86%)
Всего:		83

@темы: орг, Secret Santa 2012/2013

---

[Orlesian warden]

Дорогие друзья!

Не за горами Новый год - время подарков. Давайте повторим опыт прошлого года и поздравим друг друга в рамках фестиваля Secret Santa! В комментариях к этой записи предлагаем обсудить возможность проведения мероприятия, а также внести предложения по его организации и форме.

Вопрос: Secret Santa

1. Буду помогать		7	(7.14%)
2. Буду участвовать		49	(50%)
3. Буду наблюдать		29	(29.59%)
4. Хочу другой фестиваль, скажу в комментариях		1	(1.02%)
5. Хочу что-нибудь другое, но не знаю, что		0	(0%)
6. Мимо прохожу		12	(12.24%)
Всего:		98

@темы: орг, Secret Santa 2012/2013

---

Подарок для LenaSt

[Orlesian warden]

Подарок для  LenaSt

Задание:
Хочу: фанфик (как вариант - перевод, арт, видеоклип) про сражение при Остагаре (из DAO). Экшен, ангст, дарк, жестокость, любой рейтинг.

Название: «Правда о войне»
Автор:  Loreley Lee
Пейринг/Персонажи: Карвер Хоук, Авелин Валлен
Категория: джен
Жанр: Angst
Рейтинг: R
Размер: мини (3335 слов)
Предупреждение: Все принадлежит BoiWare, мое - только удовольствие
Комментарий автора: Для Лены - одной из любимейших сокомандников.

Правда о войне

В проигранной войне сопротивляйся до конца…
Е. Летов

- … и тогда погас золотой свет, словно исходивший от всенародно любимого короля. Погасло сияние веры в победу, окутывавшее его, придававшее сил его солдатам. Мерзкая тварь отшвырнула его изломанное тело в сторону и зарычала…
- Варрик, ты потрясающий рассказчик, но эти романтические сказочки о великих битвах уже несколько надоели. – Нора облокачивается о стойку, почти перегнувшись через нее, недовольно глядя на гнома.
- Чего ты хочешь от меня, солнышко? Людям нравятся рассказы о сражениях. И они хотят слушать не нудное перечисление количества солдат, военной техники и тактических решений. Люди хотят, чтобы история была интересной. Да и ты сама, как мне казалось, всегда с удовольствием слушала мои байки.
- Просто ты, как и большинство рассказчиков и менестрелей, которых я слышала, как-то все преувеличиваешь. А ведь там были многие из тех, кто, бывает, толчется тут, в Висельнике. Никогда не поверю, что ты их не расспрашивал. Ты из кого угодно вытянешь всю подноготную.
- Вы преувеличиваете мои скромные таланты, миледи. Принесите-ка мне еще эля. Что-то в горле пересохло…
Варрик принимает из рук Норы кружку с высокой шапкой плотной пены, и делает большой глоток.
- Правду ей подавай, - ворчит он себе под нос, задумчиво глядя в кружку. Он и правда знает многих, кто был там. Он и правда знает многое о том, что там было…

***

Записавшись в армию, Карвер полон радужных надежд. Он, едва вступивший на этот путь, в мыслях уже видит себя знаменитым полководцем, героем, которого прославляют менестрели. Как тейрн Логейн – герой Дейна. Он точно знает, что сможет этого добиться.
Карверу восемнадцать и честолюбивые его мечты подкреплены крепкими мускулами, ловкостью и быстротой, и отличным умением обращаться с мечом. Он впервые в жизни полностью верит в себя. Знает, что сможет чего-то достичь самостоятельно.
Лагерь встречает его и прочих новобранцев многоголосым шумом, настойчивым запахом ладана, песнопениями сестер, просящих Создателя оборонить воинов перед лицом страшной опасности. Карвер восхищенно крутит головой из стороны в сторону, жадно впитывая окружающую атмосферу возбуждения перед боем. «Третья рота, под командованием капитана Варэла», говорит ему седоусый ветеран, распределяющий новобранцев, и добавляет: «Удачи, сынок. Она тебе понадобится». Карвер передергивает плечами. Он уверен в своих силах. Однако благодарит и отправляется искать капитана Варэла.
В первом бою их рота расположена на левом фланге. Когда накатывает первая волна тварей – Карвера едва не сбивает с ног гнилостной вонью исходящей от порождений тьмы. Однако он собирается с духом, и кидается вперед, рубя мечом уродливых чудищ непонятно зачем выползших из темных подземных туннелей, возбуждение битвы захлестывает его с головой. Наискось срубая корявый череп очередного гарлока, он скалит зубы и грозно рычит, не хуже самих темных созданий. Смертоносный танец длится несколько часов, но Карвер не чувствует усталости. И когда битва заканчивается – он огладывается и радостно отмечает, что вокруг него валяются десятки изрубленных уродливых туш, истекающих черной кровью. И зрелище это наполняет его гордостью. Он нашел свой путь.
Тем же вечером, у костра, однополчане подбадривают его, дружески хлопают по спине, говорят: «Молодец, парень». Говорят: «С такими бойцами мы победим». Чувствуя себя героем с большой буквы «Г», со всех больших букв, подгоняемый алкоголем в крови, Карвер отправляется шататься по лагерю. Издалека любуется роскошным шатром короля, по большой дуге обходит лагерь магов – дома и своих хватало досыта, подсаживается к костру Серых Стражей, не отказываясь от предложенной кружечки, и долго болтает с их новобранцем – светловолосым парнем по имени Алистер. Тот, между делом, говорит, что Стражи предвидят новое нашествие тварей. Карвер презрительно фыркает.
- Перебили этих, перебьем и новых. Пусть только сунутся, - уверенно заявляет он и, путаясь в слегка заплетающихся ногах, направляется в сторону расположения их роты.
Проходя мимо палатки интенданта, Карвер подмигивает рыженькой эльфийке, надраивающей песком слегка тронутый ржавчиной нагрудник.
- Я могу помочь, хочешь? – со всей доступной ему вежливостью осведомляется он, присаживаясь рядом с ней.
Эльфийка хихикает, опускает ресницы, бросает из-под них заинтересованные взгляды. Карвер берет ее крошечную ладонь, на фоне которой его собственная кажется огромной лапищей, и увлекает в ближайшие кусты. Хрупкая элфийская красотка гладит его лицо прохладными пальчиками, покрывает его губы, щеки, шею, быстрыми, дробными поцелуями – словно птичка клюет, запускает руки под котту, трется об него дерзко торчащими сосками, позволяет опрокинуть ее на спину…
В ту ночь Карвер абсолютно счастлив…

***

Авелин невольно хмурится, проходя по лагерю. Лагерь охвачен эйфорией от побед, все кругом пропитано радостным возбуждением. Преподобные сестры возносят хвалу Создателю, их голоса, сплетаясь, скользят над пирующим лагерем, разнося по округе Песнь Света. Солдаты и офицеры – все основательно нетрезвые, поют фривольные песни, рассказывают похабные анекдоты, хвастаются друг перед другом количеством убитых врагов, отчаянно преувеличивая. Авелин не нравится эта излишняя бравада. Война еще не закончена. Она чувствует, что впереди их ждут более серьезные сражения и расслабляться пока слишком рано. Однако кто она такая, если сам король велел выкатить бочки с элем, чтобы отпраздновать очередную победу над порождениями тьмы и толкнул речь, смысл которой сводился к нехитрой мысли: «Бойцы, мы надерем им всем зад». «Самонадеянный глупец», проносится в ее голове мимолетная мысль, которую она немедленно гонит прочь, поскольку нехорошо так думать о короле, которому присягала. Кайлан – прекрасный король: добрый, щедрый, справедливый, милосердный. И ее долг, как солдата, сделать все, чтобы надежды короля оправдались. Авелин тяжело вздыхает, оглядываясь туда, где сияет и переливается огнями королевский шатер и продолжает свой путь.
- Эй красотка, ты чего такая хмурая? – чьи-то руки хватают ее за талию и тащат к ближайшему костру. – Хочешь я тебя развеселю?
Здоровенный детина ухмыляется, хочет еще что-то сказать, но Авелин не дает ему такой возможности. Ее крепкий кулак сворачивает набок скулу наглеца. Тот падает как подкошенный.
- Держи себя в руках, боец, - возмущенно шипит она и замечает, как стоящий неподалеку парень восхищенно пялится на нее.
- Ты откуда?
- Третья рота. – Отвечает он, тараща ярко-голубые глаза из-под черной челки. – Здорово вы его приложили!
- Оттащи-ка его в шатер.
Она разворачивается и, кипя от возмущения, отправляется дальше. Проходя мимо наспех приделанных ворот, открывающих проход в Дикие Земли, она замечает отряд разведчиков. По их лицам Авелин понимает, что грядет новое сражение…
Ночью, лежа на скрипящей, продавленной походной койке, она бесцельно шарит отсутствующим взглядом по провисающему пологу палатки. Она думает о Уэсли, признается сама себе, что быть солдатом для нее более привычно и удобно, нежели быть женой. Здесь, среди копоти, грязи, ядреного запаха пота и крови, она чувствует себя на своем месте. Она исполняет свой долг, она делает то, что умеет – с оружием защищает от врага страну и ее жителей, в том числе защищает и своего мужа, который несет службу в Ордене. Здесь ее не мучает ощущение, что она совершает ошибку, обманывает кого-то, особенно если этот «кто-то» - хороший, добрый, порядочный человек, который искренне ее любит. «Люблю ли я его», задумывается Авелин и отвечает на свой же вопрос: «Да, люблю». «Почему тогда мне хочется, чтобы война продлилась подольше?», всплывает предательская мысль, заставляющая щеки покрываться румянцем стыда.
Так и не придумав ответа на этот вопрос, Авелин засыпает под какофонию голосов пирующих в лагере…

***

Хмурое утро приносит головную боль и сухость во рту. Карвер заставляет себя подняться с койки, почти наощупь находит бадейку с водой и залпом выхлебывает два ковшика подряд. В голове проясняется, он почти пинками выгоняет себя на улицу и, не одеваясь, в одних подштанниках, бегает вокруг шатра, подтягивается на ветке ближайшего дерева, отжимается и приседает. Физические упражнения разгоняют кровь, заставляют улетучиться мутную тяжесть в голове. Плеснув на себя холодной воды из лошадиной поилки, Карвер уже собирается пойти одеваться, когда замечает рыжий блик в кустах справа. Давешняя эльфийка – помощница интенданта, смотрит на него жадным, восхищенным взглядом. Карвер внутренне усмехается – он не собирался производить впечатление ни на кого, однако, кажется, произвел. Да еще какое.
Элфийская цыпочка, чьего имени он не помнит, подходит вплотную, клюет в губы быстрым неловким поцелуем, гладит по плечу, смахивая капли воды. Ее ресницы трепещут, а во взгляде плещется желание. Она сует ему в руку камешек на ленте. Говорит: «Это долийский талисман. Моя бабушка была долийка. Он защитит тебя. Постарайся не погибнуть там, ладно?». Карвер стискивает ее в объятиях – крепко, чуть ли не до хруста тоненьких ребер, и обещает: «Я вернусь, не бойся». Она уходит, постоянно оглядываясь, и глядя ей вслед, Карвер вспоминает как она шептала той ночью: «Лесса. Меня зовут Лесса». Карвер улыбается ей в спину…
Ближе к вечеру лагерь взбудоражен, словно пчелиный рой. Все носятся с обезумевшими глазами, срочно проверяют снаряжение и доспехи. Ходят слухи, что сегодня будет жаркая битва – вроде бы твари подтянули главные силы. Карвер дрожит от предвкушения, мозг захлестывает азарт. Кажется – не только ладони, даже меч чешется от возбуждения. К моменту, когда их рота занимает уже привычную позицию на левом фланге – Карвер хочет только одного: напоить свое оружие кровью. Он сжимает рукоять и словно срастается с мечом, становясь единым целым – смертоносным существом с острой сталью вместо рук…

***

Авелин стоит в первом ряду. Мозг спокойно, привычно анализирует ситуацию: лучники, воины пепла со своими мабари, пехота, конница, маги – все на своих местах, нервно втягивают ноздрями воздух, ждут сигнала к атаке. Словно огромный, тысячеглазый, тысячерукий монстр, расставивший ловушку на другого, не менее опасного монстра, раскрывший пасть, полную острых зубов-копий, готовый в любой момент рвануться вперед.
Авелин вглядывается в туман. Далеко впереди, у кромки леса, мелькают огоньки, слышится приглушенный гул, временами порывы ветра доносят смрад, исходящий от тварей. Огоньки начинают приближаться. Время тянется словно струйка густого меда. Слегка повернув голову влево, Авелин видит сияние золотых доспехов короля. Достойный король дерется вместе со своими солдатами – кто бы там что ни говорил. И присутствие Кайлана на поле боя, в авангарде, наполняет сердца людей верой в победу. Над головами заунывно несется Песнь Света – то жрицы просят Создателя: «Помоги, защити, охрани, дай сил детям твоим». Авелин передергивает плечами, наваждение спадает, золотой свет меркнет, уходит из поля зрения – она спокойна и сосредоточена. Она ждет, наблюдая приближающиеся от леса огоньки – твари готовятся атаковать…
«Лучники» - звучит команда и из-за спины Авелин тысячи огненных стрел прочерчивают в воздухе дымный след. Туман словно расступается, по ушам бьет многоголосый рев гибнущих порождений тьмы. Бесшумными тенями скользят вперед псы, скаля огромные клыки, утробным рыком соперничая с самими тварями. Впереди, словно шевелится огромный сгусток ночного неба – черного, расцвеченного сполохами огня, как падающими звездами. Авелин перестает осознавать значение слышимых ей слов. Она воспринимает команды интуитивно, каким-то особым чувством опытного воина, позволяющим не терять времени на осознание приказа. Она слышит команду, удобно обхватывает рукоять меча, опускает забрало и бежит вперед, мысленно просчитывая обстановку, готовясь к смертельной пляске…

***

Удар, замах, снова удар, отшатнуться от одного клинка, нырнуть под другой и погрузить лезвие в податливую плоть – Карвер не думает ни о чем, кроме битвы, он не замечает времени, не знает как долго он уже рубит, колет, разбивает лица рукоятью. Ему кажется, что это длится вечно, и вечность у него впереди. Сердце колотится в висках, кровь из пары легких порезов, сочится, размывая дорожки в черной слизистой крови тварей, которой покрыт его доспех. Давно улетучился веселый азарт, осталась только обыденность – бей, коли, руби, уворачивайся. Тысячу раз он это сделал и тысячу раз нужно повторить. Атака все не захлебывается. Тварей все больше – они лезут и лезут, словно сами мечтают наткнуться грудью на его меч, забрызгать его своей вонючей кровью. Смрад лезет в ноздри, но Карвер не замечает его. Не замечает ничего, кроме врагов впереди. Ни того как падали, сраженные черными стрелами, его однополчане, как захлебнулся собственной кровью из раскроенного горла здоровяк из их роты, еще вчера пытавшийся затащить в кусты рыжую бабенку в доспехах лейтенанта, ни того, что он, Карвер, сам ранен – пусть и легко, ни того что он на добрых полмили углубился в ряды противника, вгрызся словно червяк в спелый плод, оставляя за собой широкую, исходящую паром от вывалившихся кишок, дорожку изрубленных чудищ. Он не останавливается даже тогда, когда маяк на башне взрывается истерически ярким огнем, посылая в небо огненный столб, словно пытаясь призвать Создателя на помощь детям его. Он продолжает сосредоточенно орудовать мечом, стремясь уничтожить как можно больше кошмарных тварей, словно от него одного зависит исход сегодняшней битвы.
Увлеченный боем он не замечает - откуда прилетает болт, воткнувшийся в сочленение доспеха. Не прерываясь он выдергивает досадную, мешающую мелочь, даже не чувствуя боли, ощутив лишь на мгновение как бок заливает горячим. Но становится труднее дышать, тяжелее делается оружие, доспех вдруг начинает давить на плечи, мутнеет в глазах. Карвер описывает мечом широкую дугу, одним ударом разрубая надвое сразу трех, когда что-то тяжелое врезается в его затылок. В гулкой пустоте, сменившей вдруг какофонию из лязга оружия и доспехов, криков боли и ярости, Карвер пытается обернуться, но в прорези его шлема вдруг оказываются звезды в черном небе, а потом сверху, загораживая эту прекрасную картину, валится разрубленная туша, смрад резко бьет по ноздрям, заставляя помутиться сознание.
«Мама, прости» - думает Карвер, проваливаясь в бездонную черноту…

***

Когда маяк вспыхивает, озаряя поле боя дрожащим оранжевым светом, Авелин, по-прежнему сосредоточенная, чувствует, как в сердце разгорается надежда. Надежда на то, что они одержат победу. Она вопит и усиливает натиск. Ее бойцы держатся рядом, их отряд тяжелым катком утюжит правый фланг, сминая врага, втаптывая в жирную, черную грязь остагарского поля изрубленные и исколотые трупы. Наискось срубая очередной уродливый череп, Авелин напряженно ждет, когда с флангов ударят отряды подкрепления. Она словно уже слышит звук рогов, трубящих наступление и многоголосый вопль солдат. Но секунды слипаются в минуты, минуты сплетаются, тянутся словно нить с прялки, и ничего не происходит. Только все новые и новые волны порождений накатывают на редеющие ряды армии людей. Сдерживать натиск становится все труднее. Все реже прочерчивают в небе огненный след стрелы. Не слышно рычания боевых псов. Лишь крики боли и ужаса окружают ее.
Улучив мгновение, Авелин оглядывается и с холодной обреченностью понимает – помощь не придет. Не затрубят рога, не развернутся стяги. Их бросили.
Отчаяние пытается пробраться в сердце, но она не дает ему проникнуть. Двойная битва вдвойне тяжелее, но Авелин держится. Ее щит все так же крушит черепа, ее меч все так же рубит тварей на части. Ее бойцы падают один за другим, но Авелин держится, стараясь не думать о том – что будет, если она останется единственной, стоящей на ногах, из огромной армии, в окружении тысяч мерзких тварей.
Боковым зрением она замечает как мимо нее, туда где посреди битвы сияет золотой доспех, проносится огромная серая туша. «Огр», думает Авелин и изо всех сил бежит туда, ощущая, как сердце сжимается от нехорошего предчувствия. Она почти успевает. До возможности одним прыжком запрыгнуть на спину чудовищу и вонзить меч между ребер, достав до сердца, остается всего каких-то пара шагов, когда ее нога проваливается и Авелин падает, падает, падает в гулкую темноту, успев подумать о Уэсли за миг до того, как земля ударяет ее по ногам, а шлем врезается во что-то твердое. Перед глазами на мгновение вспыхивают разноцветные искры, а потом все гаснет…

***

Боль. Боль заполняет все вокруг. Пульсирует в висках, разливается тяжелым маревом по всему телу. Карвер пытается вздохнуть, но что-то мешает – давит на грудь, на ноги. Внезапно вернувшееся сознание заставляет действовать. Карвер извивается змеей, крутится, пытаясь освободиться от давящей тяжести. Наконец ему удается освободить одну ногу. Толкаясь изо всех сил, он ползет, сам не зная куда, выползает из под гнета и, наконец по глазам бьет серый свет пасмурного утра. Карвер делает глубокий вдох и боль тут же, словно проснувшись вместе с ним, заставляет его свернуться в клубок, скручивает мышцы, затуманивает разум. Карвер едва удерживается, чтобы не заорать во весь голос, но в следующее мгновение забывает об этом, потому что взбудораженное болью нутро выворачивается наизнанку. Он едва не захлебывается собственной желчью, успев содрать шлем и повернуть голову набок. Вонючая слизь затекает под щеку, забивает смрад мертвечины. Слегка отдышавшись, Карвер продолжает извиваться и, наконец, освобождается, ошалело глядя на трупы тварей из под которых он выполз, Карвер повторно сгибается, подчиняясь судороге, сводящей все внутри, исторгая еще одну порцию желчи.
Он утирает лицо рукавом поддоспешника – благо наручи куда-то пропали, и пытается встать. На такое, казалось бы, простое действие уходит огромное количество времени и почти все оставшиеся силы. Воткнув в землю самый большой из валявшихся рядом мечей, Карвер опирается на его эфес, словно на костыль, чтобы не упасть, и оглядывается.
Вокруг царит смерть. Вороны пируют на трупах, в изобилии валяющихся по всему огромному полю. Густой дух мертвечины накрывает тяжелой волной. Звенящая тишина заставляет кожу покрыться холодным потом. Карвер сжимает зубы и делает один шаг. Потом, спустя несколько минут – второй. Мало-помалу его тело вновь подчиняется ему, хоть и не до конца. Левая рука словно онемела, ноги подгибаются, в голове гудит, но он упорно идет вперед, затравленно озираясь, понимая что в любой момент откуда-нибудь могут выскочить гнусные твари.
«Выжить» - пульсирует в его мозгу единственная мысль – «Выжить во что бы то ни стало». Он сдирает с себя помятый, истерзанный доспех – становится легче дышать и двигаться, хотя бок по-прежнему отзывается острой болью при неосторожном движении. В остальное время боль тупо пульсирует в голове.
Пробираясь через бывший лагерь Карвер, понимая как сильно рискует, все-таки останавливается на несколько бесконечных мгновений, заметив разрубленное надвое тело рыженькой эльфийки, ее глаза невидяще смотрят в серое небо. «Лесса. Меня зовут Лесса» проскальзывает мимолетное воспоминание – неужели это было совсем недавно? Карверу кажется, что прошла сотня лет или около того. Он с трудом наклоняется и закрывает ее глаза. Лицо Лессы теперь кажется спокойным, почти безмятежным. Сделав еще пару шагов, Карвер натыкается на обезглавленное тело интенданта. Не очень хорошо осознавая, что делает, он снимает с мертвеца штаны и рубаху из добротного, дорогого полотна и отползает в тень у стены. Там он сдирает с себя пропитанный кровью и рвотой поддоспешник и натягивает трофейную одежду. Рубаха оказывается тесна в рукавах – их приходится оторвать.
«Я дезертир и мародер» - мелькает мимолетная мысль, но тут же исчезает, испаряется сменяясь той единственной, что помогает ему держаться: «Выжить»…

***

Авелин долго пытается понять как ей удалось выбраться из паучьей ловчей ямы, в которую она провалилась. Она помнит как пришла в себя и обнаружила, что ее тело обвито паутиной, а неподалеку сидит громадный паук, пялясь на жертву немигающими глазами. Следующее воспоминание уже о том кошмаре, который открылся ей, едва ее голова показалась над краем ямы. Ее едва не стошнило от густой мерзкой вони, почти сбивающей с ног, но она все-таки выбралась.
Авелин трясет от холода, в голове гудит, во рту пересохло, словно с похмелья. Но она не осмеливается напиться из встреченной лужи – мало ли что там в воде. Сжав зубы, она заставляет себя думать о том, что ей делать дальше, раз уж она осталась жива. После длительных раздумий ее озаряет – «Уэсли». Она должна вернуться к мужу. Чего бы это ни стоило.
Авелин подбирает первый попавшийся более-менее подходящий меч и, не найдя подходящего целого щита, продолжает путь. Ее доспех измят и причиняет боль при ходьбе. Руки дрожат как у пяницы, а перед глазами пляшут зеленые круги. Но она упрямо идет вперед, почти не глядя по сторонам. Словно каким-то потусторонним шестым чувством ощущая безопасную дорогу. Она отмахивается от настойчиво лезущего в уши счастливого карканья пирующих воронов и передергивает плечами всякий раз, когда стаи черных птиц взмывают, потревоженные ее шагами.
Спустя несколько часов, а может быть столетий, Авелин выходит на дорогу, похожую на королевский тракт. Стараясь держаться поодаль она долго бредет, пока не достигает сожженного хутора. Обгоревшие тела хозяев и их детей валяются на пороге, но они не волнуют Авелин. Она замечает колодец, из последних сил поднимает тяжелое ведро и выпивает залпом чуть ли не половину. Вода чистая, свежая и холодная настолько, что сводит зубы – Авелин думает, что в жизни не пила ничего вкуснее. Силы прибывают и она шагает дальше, упрямо сжимая губы, думая о Уэсли…
К вечеру, когда она уже подумывает о том – где устроиться на ночлег, на дороге впереди показывается путник. Явно вооруженный. Авелин ныряет в ближайшие кусты и ждет затаив дыхание. Дождавшись, когда он подойдет на расстояние прыжка, Авелин поудобнее перехватывает меч и встает в полный рост.
- Эй ты! – Ее голос грозен, рука не дрожит, если путник попытается напасть – она встретит его сталью.
- Авелин? Авелин, это ты? О, хвала Создателю. – Голос кажется ей знакомым, она прищуривается и внимательно вглядывается в лицо, скрытое сумерками.
- Авелин, это же я!
Знакомые интонации возвращают к реальности, заставляют вспомнить все, что важно.
- Уэсли, - выдыхает она…

***

Кружка давно опустела. Варрик все вглядывается в ее дно, словно пытаясь разглядеть там мускулистого парня в рубахе без рукавов, окольными тропами пробирающегося домой. Или молодую женщину, обмякшую в беспамятстве в объятиях своего мужа. Но он видит только дно кружки. Он поднимает взгляд и пристально, серезно смотрит на Нору.
- Не надо тебе знать правду, солнышко, - осторожно говорит он. – Правда о войне это грязь, кровь, пот и блевотина. Это распоротые животы и вывалившиеся кишки. Это раскроенные черепа и разрубленные тела. Поверь мне, если бы ты знала правду – ты бы не стремилась ее узнать…

@темы: Карвер, Авелин, Secret Santa 2011/2012