Внимание!
Записи с темой: Треш-пати (7)
среда, 10 августа 2016
воскресенье, 07 августа 2016
Автор: Треш-пати
Название: ***
Пейринг/Персонажи: все заявленные (и не только)
Форма: сет аватар
Категория: джен
Рейтинг: PG-13
Референсы/источники: Визуальный контент команды «Треш-пати»
| 1 | 2 | 3 | 4 |
 |
 |
 |
 |
| 5 | 6 | 7 | 8 |
 |
 |
 |
 |
| 9 | 10 | 11 | 12 |
 |
 |
 |
 |
| 13 | 14 | 15 | 16 |
 |
 |
 |
 |
| 17 | 18 | 19 | 20 |
 |
 |
 |
 |
| 21 | 22 | 23 | 24 |
 |
 |
 |
 |
| 25 | 26 | 27 | 28 |
 |
 |
 |
 |
| 29 | 30 | 31 | 32 |
 |
 |
 |
 |
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Человек с голодными глазами
Пейринг/Персонажи: Имшаэль, fem!Лавеллан, хранительница Дешанна
Категория: джен
Жанр: хоррор
Рейтинг: PG-13
Размер: 1100 слов
Предупреждение: смерть зайца
Примечание: ретеллинг рассказа С. Кинга "Человек в черном костюме"; пре-канон
В траве попадались редкие желтые цветы — пушистые, осыпающие колени и руки пыльцой. Эллана склонилась так низко к земле, что один особенно крупный цветок щекотал ей щеку.
Она дышала, как учил Энансаль — медленно, глубоко и ровно — и поглаживала большим пальцем оперение стрелы. Шуметь она себе запретила — иначе бурый зайчишка поймет, что не один на поляне, и пустится наутек. Эллана быстрая, но зайца ей не догнать. Энансаль говорил, самое важное — выбрать правильный момент, чтобы спустить тетиву. И не спугнуть добычу прежде, чем он наступит.
Заяц повернулся к Эллане лоснящимся от сытости боком, и она поняла: пора! Послушно поддалась наполовину натянутая тетива, ударила по запястью, когда Эллана разжала пальцы — слишком уж неудобной была позиция. Заяц и ухом дернуть не успел — упал набок, пронзенный едва ли не насквозь, и заверещал — почти как даллен.
Эллана вскочила на ноги, выпрыгнула из зарослей кустарника, оцарапав плечи и не обратив на это внимания, окрыленная успехом. Заяц попытался приподняться на лапах, она ему не позволила — прижала ладонью к земле и надавила лезвием охотничьего ножа — тоже как учили.
Шерстка на ощупь была — будто дорогая шемленская ткань, которой обивали книги. Эллана погладила остывающую тушку, гордясь собой, потом принялась свежевать. Выходило скверно, совсем не как у бывалых охотников, нож то и дело соскальзывал, шкура отходила словно нехотя.
Наверное, он подошел неслышно. Стоял на краю поляны и смотрел, как Эллана возится с окровавленной тушкой. Она так увлеклась своим делом, что совсем забыла, как старшие напутствовали: в лесу всегда гляди по сторонам, всегда будь настороже. Наверное, он заскучал, и поэтому сказал:
— Приветствую тебя, маленькая охотница!
Эллана вскочила на ноги. Лук с тулом остались в траве, и она тут же пожалела об этом. Оставался только охотничий нож, и она покрепче сжала его в окровавленных пальцах.
На нее смотрел шемлен — круглоухий и круглолицый. Он улыбался ласковой улыбкой, но глаза были голодными, как у заплутавшего в лесу ребенка. На нем была богатая одежда и расшитые серебряной нитью сапоги, совершенно непригодные для того, чтобы ходить в них по лесу, — но выглядел он больным и слегка исхудавшим.
— Я рад тебя видеть, маленькая охотница, — приветливо сказал человек. — Честно признаться, тебя-то я и ищу.
Он направился к Эллане, радостно улыбаясь. Ей показалось, он захочет ее обнять, когда подойдет достаточно близко, и она торопливо отступила на шаг, выставив перед собой руку с ножом.
Человек остановился.
— Что ты! — с веселым удивлением сказал он, а потом нахмурился, и в голосе у него задрожал гнев. — Глупая маленькая охотница, разве я явился к тебе не как друг? Ты боишься меня?
В его голодных глазах будто бы заплясали лиловые искры. Эллана сделала еще один шаг назад, и тут же разозлилась на себя за трусость.
— Я — долийская охотница, — сказала она; голос дрогнул, но только слегка. — Я тебя не боюсь. Я отрежу твои круглые уши, если ты захочешь обидеть меня. А если ты меня убьешь, то мой клан тебя найдет, и тебе будет плохо.
— Твой клан! — воскликнул шемлен. — Из-за них я тебя и ищу. Видишь ли, моя бесстрашная охотница, весь твой клан перебит.
Сперва Эллана заметила, что нож в ее руке задрожал. Потом она поняла, что трясется всем телом; по деревьям, и кустам, и высокой траве, которая режет, если не умеешь правильно поставить ногу, будто бы пробежала рябь.
— Это неправда, — хрипло сказала Эллана. — Ты врешь. Признайся, что ты врешь!
Человек с любопытством смотрел на нее, склонив голову набок.
— Мне очень жаль, — равнодушно сказал он. — Но все они умерли. Пришли люди из города, шемлен, как вы их называете, и перебили клан Лавеллан. Говорят, там, в городе, все просто с ума посходили. Наверное, так оно и есть: они жестоко расправились с вами. Хранительницу вашу повесили — я видел, как дергались ее ноги, пока она умирала. С красивыми охотницами, конечно же, позабавились. Впрочем, досталось и некоторым юношам посмазливей. Ты далеко ушла от вашей стоянки — иначе точно услышала бы, как они кричали.
Эллана опустила руку с ножом. Рыдания подкатывали к горлу, — от них ее и трясло — но слез почему-то не было.
— Ты все врешь, — сдавленно сказала она. — Ты все это придумал! Ты просто мерзкий шемлен, который выдумывает всякие гадости!
— Уверяю тебя, это не так, — человек пожал плечами и сделал еще несколько шагов к Эллане. — А я, ты знаешь, ужасно голоден. Я встретил людей, которые сделали мне очень больно. Они отправили меня сюда... поэтому, маленькая охотница, ты станешь моей пищей.
Эллана сглотнула. Ноги как будто приросли к нагретой солнцем земле, покрытой прошлогодними сосновыми иголками. Человек теперь стоял так близко, что она без труда могла разглядеть лиловый огонек в глубине его зрачков.
— Не ешь меня, — прошептала Эланна; слова вырвались словно против воли, и она торопливо зажала ладошкой рот, запоздало попытавшись их удержать.
Человек резко передернул плечами — как будто хотел вылезти из собственного тела. Лицо его исказило страдание, словно он не мог выбрать между двумя одинаково ужасными — или одинаково притягательными — вариантами.
— Нет, охотница, — хрипло сказал он. — Нет, ты не понимаешь — я умираю от голода...
Эллана торопливо опустила взгляд, чтобы не смотреть в его страшное лицо — и увидела не до конца освежеванную тушку. Не давая себе времени передумать, она торопливо подняла ее и сунула в руки человека, пачкая кровью его красивую одежду.
— Съешь вот это!
Человек схватил мертвого зайца своими длинными бледными пальцами. Челюсть его опустилась почти до груди, углы рта растянулись и порвались; человек принялся жадно засовывать тушку себе в глотку, даже не пытаясь разжевать его острыми зубами, и из глаз у него потекла кровь, густая и темная.
Эллана снова вспомнила слова Энансаля. Самое главное — выбрать момент.
Ноги отмерли — и она сорвалась с места.
Ушибаясь пальцами о выпирающие корни деревьев и царапая лицо и руки о ветви, Эллана бежала, не разбирая дороги, бежала, сбив дыхание и не понимая, что плачет.
— Охотница! — кричал человек ей вдогонку. — Маленькая охотница, постой!
Он преследовал ее, и когда Эллана обернулась, хотя не должна была оборачиваться, она увидела, что челюсть у него встала на место, а деревья будто бы расступаются перед ним, давая дорогу, и человек стремительно нагоняет ее.
— Я еще не насытился! — кричал он. — Но на этот раз я дам тебе выбор! Ты же знаешь — ты не сможешь уйти от меня!
И Эллана знала: он прав.
Хранительница Дешанна разбудила кричавшую девочку и долго прижимала к груди, успокаивающе гладя по взмокшей спине и слипшимся от пота волосам. Эллана, дрожа, зачем-то ощупала ее шею ледяными пальцами — а потом спрятала лицо на плече и отчаянно заревела. Давеча Дешанна отчитала ее за то, что негодница удрала в лес со сверстниками, которым предстояло стать охотниками, — теперь ссора была забыта, и Эллана доверчивым шепотом на ухо рассказала о своей встрече с демоном. Успокоилась она лишь к рассвету. Дешанна поплотнее укутала свою Первую в шкуру, ласково коснулась губами лба.
— Отдыхай, и помни — тебе не нужно бояться, — наставительно произнесла она. — В Тени имеет значение лишь то, во что ты веришь. Верь в себя.
Эллана кивнула, но когда Дешанна хотела подняться, придержала ее за рукав.
— Хранительница, — шепнула она. — Но что мне делать, если он снова придет ко мне, и у меня не будет зайца, чтобы его накормить?
Автор: Треш-пати
Название: Какой, храмовник, ты предпочитаешь?
Пейринг/Персонажи: Имшаэль
Форма: коллаж
Категория: джен
Рейтинг: G
Референсы/источники: скриншоты из игры, кадр из фильма «Матрица», сетевой клипарт
Предупреждение: не воспринимать со звериной серьёзностью
Автор: Треш-пати
Название: Trash &
Пейринг/Персонажи: Самсон, Архитектор, Мать, Имшаэль
Категория: джен, юмор, упорос
Жанр: фанмикс
Комментарий: Фандом дарка и диснея © должен знать своих злодеев
Рейтинг: G
@темы: арт, Мать, джен, Архитектор, Самсон, ж!Лавеллан, Имшаэль, «Четыре демона», Треш-пати
понедельник, 01 августа 2016
Автор: Треш-пати
Название: Исторические неточности
Пейринг/Персонажи: Корифей, Архитектор, Мать, упоминается Андрасте
Форма: стрип
Категория: джен
Рейтинг: R
Предупреждение: вольное обращение с каноном, стеб
Ключ:
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Нормальная жизнь
Пейринг/Персонажи: ОМП, демон отчаянья, демон страха, Архитектор
Категория: джен, гет
Жанр: крэк, повседневность
Рейтинг: PG
Размер: 1500 слов
Предупреждение: фьючер!АУ: Солас все-таки разрушил завесу, и всем пришлось научиться с этим жить.
Ключ:
Утро понедельника не задалось: едва Джек пересек порог кухни, как босая ступня поехала по заледеневшему полу, и он, коротко вскрикнув, растянулся во весь рост, пребольно ударившись копчиком и весьма ощутимо — затылком.
— Хельм, твою мать! — простонал Джек, ощупывая макушку. — Что на этот раз?
— «Роза Ферелдена», — виновато прошелестел Хельм, обладавший неприятной способностью замораживать все вокруг в минуты крайнего душевного волнения. — Прости, парень.
— Я отключу кабельное, — обиженно пообещал Джек. — Смотри, мать твою, мультики.
— Какой ты жестокий, Джек, — укорил Хельм. — Ты же знаешь, у демонов нет матерей.
Он помолчал немного, наблюдая, как Джек с кряхтением поднимается на ноги, и грустно добавил:
— А мультики страшные. Особенно тот, про льва.
Осторожно, держась за край стола, Джек добрался до холодильника, достал пакет со льдом и приложил его к пояснице. Ощущение, что его ткнули штырем, стало не таким настойчивым, и Джек вполне благодушно поинтересовался:
— Сегодня я везу тебя на работу?
Долгое время Хельм пытался устроиться в хоспис или тюрьму, но попасть туда было невероятно трудно. В конце концов он нашел свое призвание в Денеримском Государственном Университете и был вполне удовлетворен своим существованием в должности методиста.
— Сегодня — ты, — кивнул капюшоном Хельм.
Порой он порывался добраться до университета на метро, проводя аналогии с бесплатной столовой, но Джек такие попытки безжалостно пресекал из острого чувства жалости. Жалко было, во-первых, Хельма, которому в утренней толкучке пришлось бы несладко, а, во-вторых, себя: однажды Джек уже ездил в травмпункт для духов и демонов (после того, как один из головных отростков Параксора угодил в кастрюлю с кипящей водой) и повторять опыт не стремился.
Время от времени Хельма подвозила Итиль — соседка сверху, получавшая третье высшее образование и упорно настаивающая на том, чтобы ее называли «Душечкой». О своем существовании Душечка напоминала часто, хоть и опосредованно: в квартиру Джека то и дело ломились мужчины с блуждающими взглядами и одухотворенными лицами, многословно извинялись, поняв, что ошиблись этажом, и устремлялись наверх подобно лососю, рвущемуся к морю.
***
Улицы оказались на редкость пустынны (скорее всего, ночью произошло что-то из ряда вон выходящее, но Джек предусмотрительно не включал радио и остался в счастливом неведении), и потому дорога заняла времени вдвое меньше, чем ожидалось. Однако когда Джек прибыл в лабораторию, Архитектор, его непосредственный начальник, уже был на месте (Джек, впрочем, подозревал, что рабочее место Архитектор не покидает вообще никогда, и все собирался как-нибудь осторожно намекнуть ему о наличии такой опции, да никак не мог выбрать подходящий момент).
— Вы опоздали, — скорбно сказал Архитектор и переплел длинные пальцы — зрелище было воистину завораживающим.
— Вообще-то, я приехал на полчаса раньше, — обиделся Джек.
— Правда? — обрадовался Архитектор. — Так это же чудесно!
Но ничего чудесного в этом не было, потому что, едва Джек включил рабочий телефон, на него обрушилась лавина звонков от Стражей, которые, на правах финансирующей организации, хотели от него примерно всего. Архитектор, как незаменимый эксперт, счастливо пользовался привилегией иметь дело только непосредственно с Первым Стражем и, судя по обращению «мой страж», которое он использовал во всех официальных документах, даже не утруждал себя тем, чтобы запоминать имена быстро сменяющих друг друга смертных.
Где-то к полудню демоны гнева из всего комплекса начали то и дело заглядывать к Джеку без особого повода, оставляя за собой темные следы на несгораемом половом покрытии. Джек ругался, просил оставить его в покое, и демоны счастливо вздыхали.
Возможно, кто-то из Богов все же симпатизировал Джеку — словно в компенсацию за ужасное утро, после обеда к нему заглянула прелестная Лили и принесла стаканчик кофе. Джек смягчился, сделал комплимент ее платью, привычно ни на что не рассчитывая — и Лили, взмахнув длиннющими ресницами, предложила:
— Может, сходим вечером в кино? Тебе явно стоит немного отдохнуть.
Возможно, кто-то из Богов был в Джека даже немножко влюблен.
***
Вернулся домой Джек в приподнятом настроении. Хельм передернул плечами, а Параксор, готовивший ужин (у него здорово выходило управляться с кухонной утварью сразу всеми конечностями) обнадеженно спросил:
— Посмотрим фильм ужасов, Джек?
Параксор мечтал работать с детьми, но по понятным причинам бессердечные работодатели раз за разом отвергали его кандидатуру. Джек ему весьма сочувствовал — до тех пор, пока, проснувшись посреди ночи от липкого кошмара, не обнаружил Параксора сидящим у себя в ногах и обвившим одним из головных отростков его щиколотку. От души прооравшись и по счастливой случайности избежав заикания, Джек настойчиво попросил больше так не делать, а в качестве компромисса они уговорились на совместные просмотры ужастиков. Хельм обычно присоединялся к ним, и это было так по-домашнему, почти по-семейному, что пугало куда сильнее скримеров и распотрошенных тел на экране. Параксор издавал тихие довольные звуки, оплетая руку Джека своими отростками — и получал по ним, если отростки начинали тянуться к шее.
— Не сегодня, — провозгласил Джек и обнаружил в себе достаточно совестливости, чтобы испытать легкое чувство вины.
— В таком случае, займись ванной, — тихо велел Хельм. — У нас засорился стояк.
— Я не при чем, — быстро сказал Джек. — Любые проблемы со стояками — не моя вина. Обратитесь в квартиру этажом выше.
— Не хочу тебя расстраивать, парень, — вкрадчиво прошелестел Хельм. — Но из нас троих только у тебя есть волосы.
— Я не могу! — решительно заявил Джек. — У меня на вечер планы! Святые сиськи Андрасте, вы старше меня в несколько раз, почему я обязан с вами нянчиться?
В конце концов, главная ошибка его жизни состояла в том, что пару месяцев назад он не глядя поставил подпись под документом, обязующим его принять участие в социальной программе по помощи демонам! Джек считал, его всецело извиняло то, что девушка, подсунувшая ему бумаги, была невыносимо хороша — это очень притупляло бдительность.
Хельм и Параксор смотрели на него с обиженным недоумением — глаз не было ни у того, ни у другого, но Джек давно выучился чувствовать подобные вещи.
— Я ухожу, — провозгласил он — может быть, чересчур высокопарно, учитывая, что он собирался вернуться через несколько часов, но сердце требовало патетики. — Я нормальный человек и хочу хоть немного пожить нормальной жизнью!
В удовольствии показательно хлопнуть дверью все же пришлось себе отказать — Осгил, живший в квартире напротив, жутко не любил шум и отличался крайней мстительностью.
***
Лили благосклонно приняла букет лилий, взяла Джека под руку, и он, больше глядя на нее, чем на кассиршу, приобрел пару билетов на фильм с невинным названием «Мечта». Когда выяснилось, что сюжет повествует о мечте маньяка, было уже слишком поздно покидать кинозал с воплями ужаса. Джека хватило минут на тридцать (и если он пару раз и прикрывал глаза, то в темноте этого, слава Создателю, никто не видел), прежде чем он ткнул рукой в пространство справа от себя с испуганно-повелительным: «на!»
Замах вышел на совесть; угодил Джек аккурат по носу своей прекрасной дамы.
После где-то двух десятков принесенных в различной форме извинений и отправившейся в мусорку пачки носовых платков Лили попросила отвезти ее домой. Джек, осчастливленный возможностью хоть как-то искупить то, что сломал ей нос, галантно открыл перед Лили дверь, и она, тихонько шмыгая распухшим носом, даже улыбнулась.
Когда они встали на перекрестке (кажется, проблема была в путешествовавшем верхом эльфе), Джеку начали ожесточенно названивать, и он, извинившись, поднял трубку.
— Они погибли, — трагично возвестил Архитектор, и у Джека все похолодело внутри — будто Хельм полез ледяными пальцами за ворот.
— Я... — пробормотал Джек. — О, Создатель... Как это случилось?
— Неожиданно, — грустно сказал Архитектор. — Как и все ужасные события.
С эльфом как-то разобрались, и сзади ожесточенно забибикали. Дух Порядка усиленно махал рукой, веля Джеку проезжать, но он не тронулся с места, переживая свою потерю — отвлекся только на то, чтобы высунуться в окно и посоветовать активно сигналящему парню сосать красный лириум.
— Такие крошечные, — продолжал страдать Архитектор. — И такие значимые.
Вот это уже было довольно странно.
Джек встряхнул головой и наконец задался вопросом, почему ему звонит никто иной, как Архитектор, который не знал не только о наличии у Джека соседей по квартире, но и о том, как звучит его фамилия. В представлении Джека, если бы что-то случилось с Параксором или Хельмом, перед ним немедленно материализовался бы тот мерзкий специалист по защите прав, в белом костюмчике, с чемоданчиком и непреодолимым стремлением поболтать о Создателе и выборах, как будто он на полставки подрабатывал одновременно проповедником и агитатором избирательной кампании.
— Вы говорите о... — пробормотал Джек. — В смысле, о том, о чем я думаю?
— О колонии бактерий, да, — вздохнул Архитектор. — Мой бедный страж, он такие надежды возлагал на этот эксперимент. Какая неудача!
— Ужасно, что все они умерли, — неприлично жизнерадостным тоном согласился Джек, зажал динамик ладонью и, повернувшись к Лили, поспешил обрадовать притихшую бедняжку: — Моих друзей не развоплотило!
Лили посмотрела на него глазами подстреленной лани, и Джек, торопливо объединив соболезнования с прощанием, повесил трубку и наконец нажал на газ. До дома Лили, располагавшегося в тени зеленеющих деревьев, они добрались без происшествий, и Джек неуверенно вызвался проводить ее до квартиры. Лили немедленно согласилась (это обрадовало), но, поднимаясь по ступеням, почему-то постоянно оборачивалась (это заставляло насторожиться).
— Ну что ж, — ломким голосом сказала она, поворачивая ключ в замке своей двери. — Спасибо... за вечер.
Дверь приоткрылась, и из темного проема немедленно вынырнул юркий черный комок. Джек знал этих тварей — они наводняли квартиру, если Параксор нервничал, превращаясь то в здоровых пауков, то в личинок. Джек хорошенько замахнулся ногой, Лили закричала, и он успел подумать, что, возможно, реабилитируется в глазах девушки, о которой он мечтал больше месяца, избавив дом от мелкой нечисти, когда ее однотонный вопль превратился в звонкое «моя кошка!»
Кошка, словно отреагировав на призыв, прыгнула и вцепилась Джеку в колено. Он заорал, запрыгал на одной ноге, и Лили немедленно схватила проклятое животное, прижала к груди и скрылась за дверью, с грохотом захлопнув ее за собой.
Джек, потирая расцарапанную ногу и ругаясь золотыми градами вперемешку с гребанными котами, робко потянулся к дверному звонку, передумал и убрал руку.
По пути домой он заехал в прокат и взял «Мечту» на DVD.
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Право выбирать
Пейринг/Персонажи: Кассандра, Имшаэль, fem!kid!Тревельян
Категория: джен
Жанр: AU, флафф, кидфик, ангст
Рейтинг: PG-13
Размер: ~1600 слов
Комментарий: AU, в котором Вестнице Андрасте около 10 лет. (спойлер)Автор хедканонит дружеские отношения между Недозволенными.
Ключ: Флафф, PG—13, Kidfic, фобии
Ворон, севший на голову чучела, смешно подпрыгивает и разводит крылья каждый раз, когда Кассандра попадает по соломенному туловищу мечом.
— Дурацкая птица! — бормочет она, со злости ударив так сильно, что голова чучела отлетает напрочь, укатившись куда-то в сторону солдатских палаток.
Бросив меч на землю, Кассандра наклоняется и опирается руками о колени, переводя дух, а когда вновь поднимает голову, то видит, что ворон и не думал никуда улетать — сидит себе на обезглавленном условном противнике, нахохлившись. Кассандра невольно поёживается — в предрассветных сумерках действительно зябко; выйти тренироваться, пока все ещё спят, было, вероятно, не лучшей затеей.
— Воронятня дальше. Лелиана — тоже. Кыш отсюда, — строго говорит она, но на птицу слова не производят никакого впечатления. — Если ты не из Лелианиных воронов, то тем более — кыш!
Ворон наклоняет голову и разевает клюв, отвечая на претензии раскатистым «Кар-р-р!». Кассандра поднимает глаза к небу и вздыхает.
— Ну, то есть, я хотел сказать, что я точно не из лелианиных воронов.
Среагировав молниеносно, Кассандра хватает с земли меч, наспех бормоча слова какой-то молитвы, замахивается... и так и застывает на месте.
— Я безоружен, — говорит незнакомец, выглядывающий из-за чучела, и поднимает руки. Кассандра подмечает, что он одет в мантию с наплечниками из вороньих перьев, — а вот птица сгинула бесследно.
«Маг», — мелькает первая мысль. «Шпион», — мгновенно приходит вторая.
— Демон, — шипит Кассандра.
— Не ругайся, — хмурится незнакомец, обогнув чучело и встав перед ним. — Я не демон. Но и не шпион. Меня зовут Имшаэль.
Имя кажется Кассандре смутно знакомым, но где она могла слышать его раньше, припомнить не удаётся.
— Что тебе нужно?
— Обсудить с тобой бедственное положение Инквизиции, Кассандра. И предложить свою помощь.
— Нам нечего обсуждать, демон!
— Я — дух, — Имшаэль поднимает вверх указательный палец. — И опусти меч, я чувствую себя неуютно.
Кассандра лишь фыркает, и не подумав выполнить просьбу.
— Ладно, — вздыхает Имшаэль. — Мне кажется странным, что человек, каждую ночь просыпающийся от кошмарных видений, не хочет принимать помощь.
— Не лезь ко мне в голову, демон, — говорит Кассандра, отступая на шаг.
— Мне не нужно лезть к тебе в голову, чтобы увидеть, как отчаяние своими когтями впивается тебе в сердце и хватает за щиколотки, удерживая на месте. Как маг, чьё лицо скрыто капюшоном, одним взмахом меча отрубает голову твоему брату. Как голова подкатывается к твоим ногам и смотрит небесными глазами маленькой Вестницы...
— Заткнись!
— Разве вымещать злобу на чучеле — лучшее решение всех проблем? — пожимает плечами Имшаэль. — Твой страх — беспомощность, но не стоит забывать, что гордыня, с которой ты отвергаешь мое предложение, как раз-таки может оказаться демоном.
Кассандра несколько мгновений молча смотрит Имшаэлю в глаза, затем медленно опускает меч и выпрямляется.
— Я владею сведениями, которые могут быть полезны, — говорит Имшаэль. — И пусть то, что я, рискуя жизнью, явился сюда в этом обличье, будет залогом твоего доверия.
— Неубедительно, — качает головой Кассандра.
— Ну-у... — тянет Имшаэль, — тогда сразу о главном: Эвелина Тревельян, столь оберегаемая вами Вестница, — маг. Думаю, этого вполне достаточно, чтобы... Ох, видела бы ты себя сейчас!
Кассандра пропускает последне восклицание мимо ушей. Вестница — маг?! Стройная картина мира, составленная из десятка предположений и сотни вариантов развития событий, разбивается вдребезги одним-единственным фактом. Который, впрочем, несомненно стоит проверки.
— Всё-таки твой знакомый сочинитель, Тетрас, не совсем ошибался, описывая тебя «вечно хмурой и прямолинейной женщиной, у которой все эмоции сразу проступают на лице», — с чувством произносит Имшаэль, явно процитировав строки какой-то книги. — Один известный мне демон Зависти коллекционирует ненаписанные главы несуществующих книг. Я там это вычитал, если тебе интересно.
— Если Вестница действительно маг, то всё... сложнее, чем я предполагала, — задумчиво говорит Кассандра.
— Не интересно, значит, — бормочет Имшаэль. — Ладно.
— Что?
— Да так, ничего, — улыбается он. — Зато мне становится всё интересней быть наблюдателем — чувствую азарт.
— Демон, — зло выдыхает Кассандра, — откуда мне знать, что ты говоришь правду? И почему Вестница сама не сказала мне?
Имшаэль вопросительно приподнимает бровь.
— Серьёзно? Но это ведь бессмысленные вопросы! Проверить мои слова легко, знаешь ли. А молчит она, потому что.. боится, что её заругают. Ты, — Имшаэль бесцеремонно упирает палец в кожаный нагрудник Кассандры, — в особенности. А ещё юная леди Тревельян думает, что родители всенепременно откажутся от неё. Вспоминает истории, которые рассказывал погибший на конклаве брат, — о магах Круга, которых он «охранял», и о демонах, искушающих их. Она плохо спит, но не из-за ужасов и смертей, на которые успела насмотреться, а из-за того, что ледяное отчаяние сковывает её маленькое сердечко каждый раз, когда она вспоминает слова Каллена о том, что всё зло — от магов.
Кассандра в отрешенной задумчивости прикладывает ладонь ко лбу. Да, действительно, всё это очень похоже на правду.
На последнем совете, где решался вопрос, чью помощь принять — магов или храмовников, — Эвелина лишь робко сказала, что сама бы обратилась к магам, на что Каллен ответил излишне эмоциональной — для объяснения своей точки зрения десятилетнему ребёнку — тирадой. Сама Кассандра промолчала, поглядывая то на генерала, то на напуганную его речью Эвелину. Обсуждение было отложено на день: Лелиана пообещала предоставить больше сведений о той и о другой сторонах.
— Пообещай мне, что окончательное решение будет за Вестницей. Каким бы оно ни было.
— Ты что-то знаешь, демон? Или хочешь на неё повлиять? — недоверчиво спрашивает Кассандра.
Имшаэль тяжело вздыхает, всем своим видом показывая, что не в первый раз слышит подобные вопросы и уже устал отвечать на них.
— Нет, я не демон. Нет, не знаю. Нет, не хочу повлиять. Какой мне с этого прок?
— Тогда объясни свою цель.
Звук сигнального рога, возвещающего подъём, слишком резкий, внезапный и громкий. Кассандра вздрагивает.
— Нет времени объяснять, — торопливо говорит Имшаэль. — Обещай мне, что дашь ей выбрать!
— Я ничего не буду обещать демону, — презрительно фыркает Кассандра.
— Да что ж такое... Я — не демон! — досадливо морщится Имшаэль. — И я ещё вернусь!
— Эй, Искательница!
Кассандра оборачивается на окрик и видит Варрика, семенящего от ворот к тренировочной площадке.
Когда она поворачивается обратно к Имшаэлю, то обнаруживает, что тот исчез; лишь из места, где голова чучела крепилась к туловищу, торчит чёрное воронье перо.
***
— Они ведь думают, что мы умерли, да? — тихо спрашивает Эвелина.
Кассандра не отвечает — вздыхает и крепче прижимает дрожащую девочку к себе. Через какое-то время ей кажется, что Эвелина заснула.
— Они не вернутся за нами, и мы умрём от холода?
Нет, не заснула. Плохо.
— Мы не умрём, — твердо говорит Кассандра, хотя самой ей в это верится с большим трудом.
— Няня говорила, что если умереть там, где холодно, то будешь как живой даже спустя век. А я не верила. Век — это очень долго, целых сто лет!
— Да, — соглашается Кассандра. — Долго.
— А ещё она говорила, что нельзя спать, если холодно, а то демоны заморозят во сне...
— Вздор, Эвелина. Спи, — Кассандра устраивается поудобнее, насколько это возможно на холодном и твёрдом полу пещеры.
— В этот раз меня спасла ты, а не Пророчица Андрасте...
— На то была воля Создателя. Это Он своей рукой направил нас. Моей заслуги нет, — терпеливо объясняет Кассандра. — И сейчас Он даёт нам не так много времени на отдых, Эвелина. Неизвестно, насколько долгим будет наш завтрешний путь.
— Ладно, — вздыхает Эвелина. — Я поняла.
Кассандра вздыхает тоже. Самой ей спать нельзя — неизвестно, какие опасности таит в себе эта странная пещера, в которую они с Вестницей провалились, спасаясь от лавины и Старшего.
Всё произошедшее этой ночью не укладывается у Кассандры в голове. Она думает, что расскажи ей подобное Варрик — не поверила бы ни единому слову: нападение на Убежище, жуткие красные твари, моровой дракон и его хозяин — древний магистр... Кассандру слегка передёргивает от воспоминания, как он поднял Эвелину в воздух за руку с Якорем и тряс, словно тряпичную куклу...
А затем — выстрел требушета. Падение.
Немедленно помоливщись Создателю — который уже раз за ночь, интересно? — Кассандра благодарит Его за то, что помнит вообще хоть что-то: приземлившись на трухлявые балки, она сильно приложилась головой.
— Я боюсь спать, — ни с того ни с сего говорит Эвелина.
Ну вот, только этого не хватало.
— Глупости.
— Нет. Я боюсь тех, кто приходит ко мне во сне...
«А вот это вот уже плохо. Даже скверно», — думает Кассандра.
— Расскажи про них, — говорит она осторожно.
— Они очень страшные, я думаю, что это... демоны. — Последнее слово Эвелина говорит шепотом, будто существа из снов могут явиться при одном их упомиании.
— Если расскажешь — будет не так страшно.
Эвелина довольно долго молчит, будто решаясь, стоит ли рассказывать Кассандре что-то столь личное.
— Там, где они живут, идёт какой-то чёрный дождь, и один из них, весь покрытый зубами, сказал мне, что это — слёзы Завесы. А другой посмеялся, говорит, нет, это — кровь Создателя. Стоит мне испугаться — они становятся тем, чего боюсь... ужасными крысами или пауками, или страшными мертвыми мамой и папой. Один из них как-то стал тобой и долго ругал меня за что-то. А я плакала, а потом — проснулась, и было так плохо.
Эвелина всхлипывает, подтягивает коленки к груди, а спиной ещё сильнее вжимается в Кассандру. Та растерянно гладит её рукой по плечу и целует в макушку, — Эвелина всхлипывает ещё раз.
— А иногда я слышу каких-то... других, у них даже голоса кажутся горячим. Они пытаются заставить меня злиться или начинают говорить со мной, когда злюсь. Но мне становится страшно, и они уходят. И снова приходят другие. У меня Солас спрашивал про мир, где люди будут дружить с демонами, но... разве с ними можно дружить?
— Нельзя! — отвечает Кассандра резче, чем хотела. — То есть, Эвелина. Послушай... С ними нельзя разговаривать. Для них твой страх — что пища...
— Да, он тоже так говорил.
—Солас?
— Нет, — снова шмыгнула носом Эвелина, — другой. Во сне. Он какой-то другой, не похожий на демонов. Но он тоже говорит со мной, и когда он говорит, то другие молчат. Он говорит, что мой Якорь в Тени светится как огонь, и на него, как насекомые, слетаются всякие... — она запинается, подбирая слово.
— Плохие твари.
— Да. Злые. А он, вроде, не злой. Ещё он рассказывал мне сказки, — Эвелина переводит дыхание и, вроде как, немного успокаивается. — Про эльфа, который стал драконом, а другие его за это сделали каким-то чёрным существом, и ещё про двух духов, которые ослушались приказов королей, и те изгнали их из королевства, и духи очень грустили, а потом стали плохими...
Она зевает.
— Ещё он говорит, что всё это — потому что он неправильно что-то выбрал. Я не поняла, что. И что я могу ему помочь не повторить ошибки, если позволю быть рядом. Рядом с Якорем. Что тот поможет ему вспомнить... Что каждый имеет право на выбор, даже он сам...
Эвелина умолкает. Через какое-то время, прислушавшись к её дыханию, Кассандра понимает, что та наконец уснула.
Переварить и осмыслить всё сказанное Вестницей оказывается сложной задачей: мешают думать холод, неудобство и — чуть менше — боль в ушибленном затылке. Кассандра морщится и втягивает воздух сквозь зубы.
«Вот ведь хитрый демон... — зло думает она. — Решил теперь смущать её, а не меня. Но зачем тогда вообще со мной говорил? Покрасоваться?»
Она вспоминает рассказ Дориана о страшном варианте будущего, который тот видел в Редклиффе. О том, что тот видел сам, заглядывая в некоторые комнаты замка без Эвелины. О странном маге, поросшем лириумом, который просил передать Кассандре: «Если бы я, дух, выбрал зло, то всё было бы так».
Ещё она размышляет о том, что даже какой-то паршивый демон может утешить ребёнка, а сама она не умеет; знает, как сразить любого, кто может угрожать жизни Вестницы, но не может защитить ту от демонов в собственных снах.
Завывания ветра в коридорах пещеры напоминают Кассандре вопли Отчаяния, и подступившую дремоту как рукой снимает. Здесь опасно. И спать нельзя.
Совсем-совсем нельзя.
@темы: арт, Мать, джен, Архитектор, Имшаэль, «Четыре демона», Треш-пати
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Тьма Амарантайна
Пейринг/Персонажи: Самсон, Имшаэль, Сетий Амладарис, читать дальшеАрхитектор, Мать
Категория: джен
Жанр: модерн-AU, мистика, ужасы
Рейтинг: PG-13
Размер: 5800 слов
Ключ: Мистика, PG-13, модерн-AU, UST
Примечание: действие происходит в Тедасе с его культурой, религиями и географией, но уровень сверхъестественного, в целом, как в нашем мире. Примечание-спойлерПоскольку настоящее имя Архитектора в каноне не упоминалось, автору пришлось придумать его.
Клиент был серьезный. Самсон это понял еще по целому парку-саду, небольшому круглому фонтану перед двухэтажным особняком и мраморным голым девицам-статуям. Встретил их очень вежливый дворецкий, от его взгляда Самсону захотелось ноги вытереть, а может и башмаки свои, потертые и не слишком чистые снять, вместе с носками, разумеется, и прямо босиком шлепать по прохладному мрамору пола. Мимо абстрактных картин с какими-то яркими пятнами — небось, каждая такая стоит больше, чем Самсон за всю жизнь заработал в десять раз. Мимо подставок с тонкими фарфоровыми вазами неваррской работы. Самсону доводилось бывать в богатых домах, но там все больше сияло и сверкало напоказ золото — чуть не сортиры из него же, — а здесь вроде и сдержанно, а вроде и не по себе.
Он отстал от напарника, Имшаэль уверенно топал впереди. Имшаэль был наглым мордастым упырем, но надо отдать должное — никогда не терялся, ни в притоне, ни во дворце, — и со своим отлично подвешенным языком умел найти подход к любому клиенту.
Даже такому серьезному, как этот господин Амладарис.
Тот принял их в просторном и темноватом кабинете, с полками, заставленными книгами от пола до потолка. Большинство надписей на корешках Самсон прочитать не сумел: незнакомые языки, древний арканум и прочее в том роде. Сам Сетий Амладарис оказался немолодым человеком, одетым в мышиного цвета костюм. Он говорил тихим голосом, почти без пауз, словно зачитывал какой-нибудь доклад.
— Мой друг еще со студенческой скамьи, профессор Секундус, пропал несколько недель назад. Обычно мы общались, созванивались хотя бы раз в несколько дней, а потом он просто замолк. Насколько я знаю, дом, в котором он жил последнее время, сейчас пустует. Учитывая место, где этот дом находится...
Амладарис сделал паузу, будто сомневаясь, стоит ли продолжать.
— Он занимался исследованием так называемого феномена «пропавшего города», возможно, вам попадалась информация об этом загадочном происшествии. Точка зрения официальной науки — обвал, буйство стихий и подземные пожары, но мой друг и коллега придерживался иной точки зрения. Возможно, вы слышали об этом?
Имшаэль сидел по правую руку от Самсона. В просторном кожаном кресле он устроился просто-таки по всем правилам тренингов личностного роста: одновременно открытая, чуть расслабленная и уверенная в себе поза, доброжелательная улыбка, пара верхних пуговиц белой рубашки расстегнуты, а остальные аккуратны вдеты в петли. Самсон же от костюмов категорически отказывался, равно как и вести переговоры. К этому Амладарису он тоже заявился в камуфляже и молчал с мрачной рожей.
Пусть Имшаэль треплется, это по его части.
— Да-да. Амарантайнская загадка, — покивал Имшаэль.
Самсон в упор не помнил, о чем речь. Зато Амладарис удовлетворенно улыбнулся краем тонкогубого рта:
— Именно. Вы найдете работы Аврелия Секундуса по моему особому доступу. Видите ли, мой друг немного эксцентричен и, с одной стороны, не торопился публиковаться в научных журналах, а современным технологиям, вроде этой... электронной сети, и вовсе не доверял, а с другой — научное сообщество зачастую считало его теории...
«Бредом собачьим», — мысленно подсказал Самсон. Ему ужасно хотелось убраться отсюда подальше. Он не мог отделаться от размышлений о том, сколько пыли в этих демоновых книгах. Даже если слуги каждый день пыхтят за уборкой. Пыли и всякого книжного заумного дерьма.
— ...немного преждевременными, — сказал Амладарис. — Однако мой друг — несомненный талант, пусть и несколько эксцентричен. Поэтому я и не хочу впутывать полицию. Я уверен, Аврелий найдется, но вы же понимаете. Он мой друг.
«А ты это уже пятый раз повторяешь».
Имшаэль рядом делал очень правдоподобно-сочувствующую морду. Когда-то он был преуспевающим адвокатом, потом впутался в какую-то темную историю, и пришлось стать частным детективом. И если Самсон честно говорил: «Я уволился из полиции потому что убил мудилу, который сам бы поубивал еще десяток человек, дело замяли, но меня попросили в отставку», то напарник каждый раз выдумывал новые версии.
Одно точно: у него получалось нравиться людям. В конце встречи Амладарис пообещал изрядную сумму — приблизительно вдвое больше обычного гонорара частных детективов. И, конечно же, бесплатные билеты до этой дыры мира — Амарантайна.
Дыры.
Вот именно.
*
Имшаэль дремал на пассажирском сиденье. Самсон изредка на него поглядывал, даже не пытаясь скрыть зависти. Тот милостиво «уступил» Самсону вести взятую напрокат колымагу, а сам уютно сопел носом, и это было во много раз приятнее и интереснее, чем следить за болотистой, заросшей бурьяном и плешивым подлеском, дорогой. Из кармана имшаэлевой куртки торчал пакет с ореховыми ирисками — почти пустой.
Самсон решил, что тот вполне может поделиться. Можно даже не спрашивать. Он потянулся за ириской, и Имшаэль открыл заспанные глаза.
— А, чего? Уже приехали?
— Почти. Судя по координатам, этот Амарантайн где-то тут... был.
Болота, камни, снова болота и серый, какой-то весь измученный лес. Кривые дорожные знаки предупреждали о лосях, неровной дороге — как будто и без того незаметно — и почему-то ограничении по массе транспортного средства.
— Был, вот именно. Ты хоть почитал материалы?
— Времени не было, — отмахнулся Самсон. Имшаэль завозился, достал свои конфеты, и сунул в рот сразу две.
— А зря. Здесь действительно был целый город... ну, городок, так скажем. Который — пуф! — исчез в одночасье. Миллион теорий: от вулканической природы здешних болот, до собственно, гм, болот.
— Все утонули в трясине?
— Вроде того. Вместе с домами и местной церковью. Довольно бредово. Это все случилось тридцать лет назад, и с тех пор ученые, вроде приятеля нашего клиента, развлекаются тем, что пытаются выяснить судьбу Амарантайна.
Самсон зевнул. Имшаэль-то выспался, во всяком случае, умудрялся даже после самолета и дремы в подпрыгивающей убитой колымаге выглядеть свежим и бодрым. Самсон подобными талантами не обладал. Ему хотелось уже куда-нибудь приехать, что-нибудь сделать и найти этого «чокнутого профессора», как он мысленно обозвал Аврелия Секундуса. Небось, заблудился и утонул в болоте. Неприятно, печально, но скучно, как урок литературы в старших классах. Одно утешение — Имшаэль выбил немалый залог, и еще больше обещал богатый тевинтерец после того, как они найдут пропавшего ученого.
— Кажется, нам сюда, — пробормотал Самсон, когда из-за обглоданных деревьев проступили контуры зданий. — И, кстати, дальше ехать нельзя, — не без ехидства добавил он, затормозив прямо перед красноречивым «кирпичом».
Имшаэлю придется тащиться через все эти кочки и топкие лужи прямо в своих начищенных до блеска ботинках. Если задуматься, день начинался не так уж плохо.
— Идем.
Самсон подхватил объемистый рюкзак с пожитками. Имшаэль скривил нос, ограничился небольшим кейсом с ноутбуком и блестящей от отражателей спортивной сумкой.
— Свежий воздух, гм, — прокомментировал он.
— Не очень-то свежий. Торфом несет и гнилью какой-то, — Самсон подкурил сигарету. — Болото.
— И вулканическая порода под ногами. Здесь должны попадаться характерные дыры. Смотри, не провались.
Имшаэль зашагал первым. Спустя ярдов двадцать он-таки вляпался в зеленоватую лужу стоячей воды и грязи, выразительно скривился, а Самсон не удержался от смешка.
— Между прочим, здесь раз десять проводили раскопки. Только ничего не нашли, — зачем-то уточнил Имшаэль. — И обычно ученые нанимали целую бригаду помощников. А вот наш клиент, похоже, работал в одиночку.
— Лично проверял каждую лужу?
— Вероятно. Или же знал, что именно ищет.
В сообщениях прессы, которые изучал Имшаэль, а Самсон глянул краем глаза, сообщалось, что Амарантайн исчез целиком, но это оказалось художественным преувеличением. Покосившиеся развалины домов нет-нет да и торчали из каменисто-болотистой земли, выглядывали из-за разросшихся и покрытых мхом деревьев, печально кренились к влажной почве. Самсон сходу насчитал около десятка. К одиннадцатому они подошли. Этот дом выглядел пристойнее остальных — почти целый, только обшарпанный, с покосившейся крышей и щелистыми деревянными ступеньками. С перил свисала длинная паутина. Дверь норовила соскользнуть с петель, Имшаэль поднял с размокшего коврика ключ и попытался ее открыть, но замок только ржаво крякнул. Самсону пришлось приложить немного силы. Дверь сдалась с третьего раза.
Однако внутри убогий домишко оказался чуть менее убогим.
— Здесь действительно жили, — Имшаэль сунул нос в очаг, подошел к столу и поднял большой алюминиевый чайник. Рядом с чайником лежало несколько книг. — Жили и работали. Притом, Секундус, похоже, не отличался требовательностью к комфорту. Смотри, свечные огарки.
— И печь на угле, — Самсон ткнул носком мешок. — Амарантайн ведь был современным городом?
— Более или менее. Да. Видимо, этот дом — один из самых старых. И электричество в нем так и не успели провести. Брр, как же здесь холодно и сыро, — все-таки не удержался от жалобы Имшаэль. Он выразительно потер ладонями пухлые плечи. Самсон фыркнул.
— Сейчас затоплю печь. Снаружи колонка. А, да, вон то деревянное строение...
— Можешь не пояснять, я догадался. Пойду проверю, что наверху.
Имшаэль выложил на стол ириски. Самсону почудился какой-то особенно решительный жест, подразумевающий нечто вроде: «Я готов на лишения во имя великой цели». Может, он выразился бы как-то иначе, но столь же пафосно.
Трухлявая лестница скрипнула.
Самсон успел растопить печь, согреть воды и приготовить варево из консервов и лапши быстрого приготовления — завтрак, от которого Имшаэль точно будет кривиться еще больше, чем от сырости и плесени на стенах, — когда ступени снова заскрипели.
— Ты чего там возился три часа? — преувеличил Самсон лишь немного.
Имшаэль улыбнулся:
— Я нашел дневники Секундуса. Он... провел здесь немало времени. Думаю, мы скоро его найдем.
— Утонувшим в болоте, — от своей версии Самсон отступаться не собирался. Ну в самом деле, что еще могло случиться с «чокнутым профессором»? Трясина. Путаный, неприятный лес. Может, еще и сердечный приступ или что-то в таком роде.
— Возможно, — не стал спорить Имшаэль. Он взял большую кружку чая, которую Самсон вообще-то налил для себя, и после некоторых колебаний устроился на деревянном стуле. Самсон пододвинул ему тарелку с едой и сел рядом.
Честно говоря, он ощущал себя несколько лишним: из кого тут выжимать показания, с кем устраивать перестрелку? Пистолет в кобуре казался почти таким же неуместным, как притащенный Имшаэлем ноутбук: все равно некуда подключить зарядиться.
Записи какие-то, дневники. Пропавшие города.
Чушь собачья.
*
«Тайна притягивает тайну. Судьба Амарантайна остается неведомой по сей день, невзирая на многочисленные попытки моих коллег из Ферелдена, Орлея, даже Неварры и Тевинтера выяснить причины загадочного исчезновения целого города. Порой разгадки такого рода историй оказываются весьма тривиальны — до вульгарности, — но не в данном случае. Поблизости от Амарантайна, ещё до невероятного и трагичного происшествия, географами и археологами действительно был замечен кратер давно уснувшего вулкана, а так же небольшая сеть карстовых пещер, — в настоящее время все они заполнены болотом. До того как встретиться со своей судьбой, Амарантайн был шахтерским городом, славился добычей так называемой «драконьей кости». Здесь осмелюсь сделать примечание, что согласно моим исследованиям и анализу структуры этого вещества, некое родство с костями действительно имеется; «драконья кость» в действительности является органикой углеводородного ряда, хотя любые поверья о не только исключительной твердости, но и якобы сверхъестественных свойствах этого материла не могу назвать ничем, кроме антинаучной чуши. Однако я отвлекся. Итак, Амарантайн процветал и поставлял сырье на территории всего юга, местный «костяной барон», некто Рендон Хоу, планировал даже выйти на ривейнский и тевинтерский рынок. Его честолюбивым планам не суждено было сбыться: Амарантайн в один прекрасный день просто прекратил существовать.
Я прибыл сюда, чтобы выяснить правду; признаться, эта странная история давно привлекала меня, хотя досужие домыслы газетных писак нанесли столько мистики, выдумок и откровенного бреда, что историческую правду придется восстанавливать с не меньшим тщанием, чем вытаскивать из гнилого болота останки несчастных обитателей Амарантайна, да простят мне эту не слишком корректную метафору.
Тайна притягивает тайну. Мне нет никакого дела до окончившихся полным фиаско попыток обнаружить город, не хочу вдаваться в критику предшественников, ограничусь только кратким: у меня получится».
Дочитав первую запись, Имшаэль кашлянул.
Самсон встрепенулся: он успел почти задремать. Заунывный стиль Секундуса убаюкивал, словно колыбельная.
— Ну? И чего он там дальше пишет?
— Бла-бла, — Имшаэль пошуршал пустым пакетом. Ириски закончились. На его лице заметно отразилось разочарование. — Многословно и длинно. Вкратце — он успел прожить здесь несколько месяцев. Я продолжу читать?
— Потом. Записи всякие... — наверное, дневники Секундуса и впрямь были неплохой подсказкой, а может, и нет. Самсон по-прежнему думал про болото. — Давай лучше посмотрим, что тут в окрестностях.
Он все еще надеялся в первый же день отыскать «профессора». Или его труп. Амладарис платил за то и другое совершенно одинаково.
От торфяного воздуха першило в горле. Болото подбиралось к единственному почти-жилому дому, а темные тучи обещали дождь. Имшаэль пробормотал, мол, ему мерещится, что весь порос грибами.
— Поганками, — не удержался Самсон.
— Тебе не понять. Ты слишком прокурен... и проспиртован, вероятно, тоже, — не остался в долгу Имшаэль.
Он зачем-то прихватил одну из карт, найденных среди бумаг Секундуса. Профессор не доверял картографам и с истинно тевинтерской скрупулезностью перерисовывал ландшафт собственноручно.
— Смотри, давай попробуем сюда, — Имшаэль ткнул в какую-то точку на мятом обрывке бумаги, после чего огляделся. — То есть, туда.
Он имел в виду один из полузатопленных остовов. Довольно большой и просторный даже после того, как почти ушел в раскисшую почву; может быть, когда-то здесь располагался магазин.
«Или больница», — уточнил Самсон, когда они переступили порог. Нижние уровни провалились и завязли в грязной жиже, под ногами мерзко хлюпало, спускаться он решился бы не иначе как в специальном водолазном костюме. Оставалось надеяться, что профессор тоже не питал любви к водолазному спорту. И совершенно точно здесь размещалась когда-то больница — длинные коридоры, кафельные стены. На полу- ржавые судна и остатки инструментов — скальпелей, зажимов, Создатель знает чего еще. Имшаэль едва не запнулся о поваленное на бок кресло на колесиках — кожаная его часть выгнила, осталось лишь искореженное железо.
— Интересно, что он тут искал? — пробормотал Имшаэль, несомненно имея в виду Секундуса. — Зачем-то ведь отметил на карте...
Он остановился у шахты лифта — очень темной, очень глубокой. Его заметно передернуло. Самсон открыл рот, чтобы съязвить что-нибудь, или предложить слазить внутрь — вдруг профессор оступился, грохнулся и свернул себе шею.
Он не успел.
Тень мелькнула из темноты, как будто отрыгнутая ею. Имшаэль вякнул и отскочил, Самсон выхватил «бесполезный» пистолет; три пули врезались в порожденную темнотой фигуру. Что-то захрипело.
Шахта лифта по-прежнему лежала перед ними. Имшаэль приземлился пухлой задницей в чистеньких брюках прямо в грязную лужу, он всхлипывал и круглыми глазами, напоминая вспугнутую птицу, таращился во тьму.
— Ч-что это...
— Не знаю. Херня какая-то, — мрачно проговорил Самсон.
Тень. Просто тень — словно плоть от плоти самой шахты.
Ладно, кажется, он зря понадеялся, что дело профессора Секундуса ограничится болотом. Самсон подошел ближе. Вот здесь он выстрелил, и не промазал — точно.
— Ч-что это, — повторил Имшаэль скорее истерично, чем вопросительно, когда Самсон прикоснулся к вязкой субстанции, слишком черной и густой, чтобы оказаться кровью.
— Понятия не имею. Ты захватил микроскоп и прочую херню?
Имшаэль дергано кивнул. В прошлой жизни он работал адвокатом, но умел не только трепаться, надо отдать ему должное.
— Пальцами не лезь, испортишь улику, — ворчливо проговорил он. Самсон протянул руку, помогая подняться. Имшаэль поколебался, проверил — не та ли, которой влез в липкую дрянь, и лишь убедившись, что другая, принял помощь.
— Вернемся. Я продолжу читать дневники Секундуса.
Самсон подумал о хлипкой двери их жилища.
И о том, что патронов у него — всего несколько штук.
— Конечно. Мы его найдем, — сказал он вслух.
*
«...многие называли мои теории необоснованными или, не побоюсь этого гадкого выражения, «притянутыми за уши». Эти умы, слишком средние, слишком ограниченные рамками традиционной науки, всегда опирались лишь на авторитетов и превалирующее мнение, не в состоянии принять ничего, что противоречило бы сложившейся, с позволения сказать, научной картине мира. В своей заскорузлости они ничем не отличаются от средневековых мракобесов, верящих в «магию крови» или «волшебные» свойства сверхпроводниковых материалов, таких как лириум. Исчезновение Амарантайна и его обитателей они все рассматривали лишь с точки зрения извержения давно затихшего вулкана, землетрясения, либо иной геоактивности, и никто прежде не удосужился изучить культуру города.
А она заслуживает, между тем, весьма пристального внимания. Я обратился в архив за биографией последнего неофициального «хозяина» города, и с удивлением обнаружил более чем неожиданное увлечение Рендона Хоу: он интересовался древними культами, в том числе теми, на которые указывают в своих работах историки Дженитиви, Серо и другие (примечание: я отправил запрос в библиотеки Минратоуса, Камберленда и Денерима, получил некоторые выписки, это радует: мое имя все еще оказывает нужное влияние на людей). Однако вернемся к необъяснимым обычаям амарантайнцев; мне удалось найти неопровержимые свидетельства сходства местных традиций с отвратительными, чудовищными и богомерзкими культами древности, включавшими в себя ритуальные жертвоприношения, каннибализм и ритуальную же некромантию. Без сомнения, Хоу и его последователи были своеобразными людьми.»
Имшаэль расковырял лапшу быстрого приготовления и отодвинул ее от себя.
— Дрянь какая-то.
— Другого нет, — Самсон проверил дверь. И окна. Так, на всякий случай; разумеется, журнал Секундуса его ничуть не тревожил — «чокнутый профессор», правильную он ему кличку придумал, вот и все.
Всего-навсего защищался от сырости. И сквозняков.
— Умру от голода — ты будешь виноват, — Имшаэль снова толкнул вилкой пенопластовую упаковку.
— Нет, всего лишь потеряешь несколько фунтов. Тебе полезно, — огрызнулся Самсон. Он стоял у окна. Сумерки легли на болото сразу и целиком, словно птичью клетку накрыли шерстяным одеялом. Ни зги не видно. Действительно, нужно быть законченным психом, чтобы торчать здесь месяцами — и в здешнем климате придумаешь какие угодно кровавые культы, просто оттого, что мозги зарастут мухоморами.
— Что там у него дальше?
— Я читаю. Кстати, попробовал изучить слизь...
— И?
— Ничего. То есть, формально похоже на кровь. Но не кровь. Структура отличается, даже на коленке определить можно. Я не знаю, что это.
Голос у Имшаэля дрожал. Самсон вздохнул, сел рядом с ним и положил руку на плечо.
— Все в порядке. Мерзкое место, и только. И мы вдвоем, я вооружен, а у тебя твоя соображалка. Все в порядке.
Имшаэль слабо улыбнулся.
— Конечно.
— Вот что. Давай ляжем спать. Скоро свеча догорит, у нас всего одно запасное зарядное устройство и то нужно для твоих приборов. Как там говорится, утро вечера мудренее?
Имшаэль снова улыбнулся.
— Только если мне приснятся кошмары, я приду спать тебе под бок.
Самсон фыркнул.
— Всегда пожалуйста.
Но проснулся Самсон среди ночи вовсе не от того, что в сыроватую постель забрался напарник: от шороха и тихих шагов. Перед сном свечу он погасил, и чтобы разорвать непроницаемый, чернильный мрак, пришлось чиркнуть зажигалкой.
— Эй?
Самсон уступил Имшаэлю кровать в кабинете Секундуса — там, где тот держал и все свои записи, а сам устроился внизу, на трехногом диване. Он сел и прислушался. Вверху что-то шуршало.
— Имшаэль, если тебе надо в сортир, то...
«Можешь отлить в окно».
Самсон прикусил язык. Шорох повторился — громче и яростней, словно по старым деревянным стенам карабкалась целая стая крыс, огромных крыс, каждая с небольшую кошку, голые хвосты сплелись друг с другом и зубы оскалены.
— Имшаэль? — Самсон вытащил пистолет и соскочил с дивана. Вверху раздался пронзительный вопль.
Самсон перепрыгнул через три ступеньки, запнулся о четвертую — трухлявая доска провалилась под его весом.
— Имшаэль!
Он вскинул оружие. Из света — только его зажигалка, но все же ее хватило, чтобы высветить полусогнутую тварь с как будто выгнившей мордой, оскалом безгубого рта и пустыми глазами.
Самсон выстрелил. Крик раздался вновь, а за ним — звон разбитого стекла.
Тварь кинулась на Самсона, захлебываясь черным ихором. Самсон нажал на спусковой крючок дважды, прежде чем она затихла.
— Имшаэль!
Во мгле повисла тишина.
Медленно, подобно наползающему холоду и сквозняку, Самсон осознал: слишком поздно. Он подобрал свечу и подпалил фитиль: постель Имшаэля оказалась пуста. На пороге кабинета Секундуса распластался труп неведомой твари. В открытое окно бился ветер и частый дождь. Имшаэль исчез без следа.
Самсон пнул труп твари, прежде чем глухо завыть.
*
«Откровение — так я могу назвать это. Я потратил много месяцев на бесплодные поиски, я блуждал в болотах, несколько раз едва не закончил свои дни, прискорбно завязнув в трясине; здешняя природа холодна и жестока, однако ни о чем не жалею. Теперь я знаю правду, а правда знает меня, у меня мало времени, и я должен оставить последние слова, пока мои пальцы и перо в них подчиняются мозговым импульсам.
Я не рискну описывать это в подробностях, потому что нет в человеческом языке слов, способных дать представление о таящемся в полузатопленных останках Амарантайна ужасе, том воистину космически, невыразимо древнем и могущественном наследии, к которому взывали, быть может, еще варвары-аввары и эльфийские племена из тех, кто мазал кровью «шемленов» своих каменных и деревянных истуканов. Догадывался ли «костяной барон» Хоу, чьим путем идет? Или просто искал наживы и выгоды, не зная что найдет на самом деле?
Это неважно. Я знаю, что такое Амарантайн теперь, чем он и его обитатели стали. И я...»
— Чокнутый гребаный мудак, — прохрипел Самсон.
Он с яростью швырнул журнал на письменный стол. Пожелтевшие страницы тихо зашелестели, по одной пополз надрыв, похожий на трещину в камне. Последние строчки плясали и путались, будто Секундуса подвесили вверх ногами и он пытался писать в таком положении.
Самсон обернулся к трупу твари.
Времени. Мало времени, писал Секундус, а у него — еще меньше. Он должен успеть отыскать Имшаэля, а единственная подсказка — дохлое чудовище и путаные бредни сумасшедшего ученого.
Самсон сел рядом с дохлой гадиной. За окном уже светало, но он все равно поднес к обезображенной морде свечу, в очередной раз разглядывая присохшие губы, оскал желтовато-коричневых зубов, торчащих из белесых десен, и такие же белесые, похожие на комки слизи, глаза — на вид, совершенно слепые, но Самсон помнил, что тварь не только была зрячей, но и прекрасно видела в темноте. Он не считал себя брезгливым, но едва заставлял себя прикоснуться к гнусным лохмотьям, заменяющим твари одежду — и к бесчисленным черным язвам на липковатой коже.
Тварь напоминала человека, вот только Самсон отказывался поверить в то, что она имеет к людям какое-то отношение.
«И его дружки забрали Имшаэля».
Самсону хотелось выть. Стрелять. Делать что угодно — быстро. А вместо этого ему пришлось разбирать путаные записи Секундуса, словно какому-нибудь книжному червю, зато теперь, кажется, он знал, куда идти.
Амарантайн не умер и не исчез, просто... изменился. И таился теперь в темноте, под землей, потому что боялся света. Если только Секундус прав. Если только...
Самсон напоследок еще раз пнул мертвую тварь.
*
Если Имшаэль тащил с собой ноутбук и микроскоп — первый, между прочим, так и не пригодился, -то Самсон предпочел набор того, что поможет выжить. Пистолет и нож, например. Ну и инвентарь для того, чтобы залезть в труднодоступное место.
Правда, стоя рядом с шахтой лифта в заброшенном госпитале и подсвечивая в черноту фонарем, он сомневался, что длины его альпинисткой веревки хватит.
Ладно. Не зря же он старался более или менее поддерживать себя в форме. Если не тридцать футов разницы, то спрыгнет, не разобьется.
Не бросать же напарника.
— За тобой должок, Имшаэль, — пробормотал Самсон, закрепляя веревку на ржавом штыре. Фонарик он взял в зубы. И прыгнул.
Темнота схлопнулась над головой; даже специальный фонарик, купленный в отделе инвентаря для спелеологов, не помогал. Тьма казалась живой и едва ли не дышащей. Самсон попытался высветить низ: безрезультатно. Он висел в воздухе, посредине черного «ничто».
«Придется прыгать наугад».
Это решение далось ему неожиданно спокойно, и с тем же спокойствием он резанул ножом крепления своей страховки. Он успел подумать, что если все-таки разобьется, то хотя бы с чистой совестью — сделал что мог и не бросил напарника в беде.
Он сгруппировался в воздухе, готовя тело к бетонному полу или чему-то еще менее дружелюбному, но плюхнулся в полужидкое месиво, похожее на растаявшее желе — самое зловонное желе в мире. Самсон чуть не заорал от отвращения; ему приходилось падать в мусорные контейнеры, но по сравнению с этим они вспоминались пуховыми перинами.
Зато он жив. Спасибо Создателю. Ладно, в Создателя Самсон не верил.
Можно даже снова включить фонарик, наверняка он уцелел, и осмотреться — что это за слизь и где Самсон вообще. Но прежде — оружие: пусть будет наготове. В этой воняющей, словно отключенный от электричества морг вперемешку с мусорной кучей, яме наверняка водятся те самые твари.
Синеватый луч обозначил «желе» — черную склизкую массу. Самсон попытался оглядеться — с помощью фонарика и такой-то матери, — и обнаружил себя в узком коридоре. Коридор вел прямо. Похоже, выбора у Самсона не было, как и волшебной катушки ниток, что указывала бы дорогу. Про катушку рассказывал Имшаэль. Или там упоминался клубок пряжи?
Отчаянно хотелось курить. Самсон достал из чудом уцелевшей пачки и жевал незажженную сигарету: опасался приманить тварей. Вряд ли у них аллергия на табачный дым. Сапоги вязли в вонючем месиве. Оно же свешивалось с потолка сталактитами слизи.
Коридор тянулся и тянулся, по ощущениям — все глубже. Палец Самсона скользил по спусковому крючку: мрак шевелился и двигался, и в нем крались тени. Но не нападали, а Самсон помнил: всего шесть патронов. Лучше не паниковать и экономить.
Коридор вильнул два или три раза. Черная дрянь подступила до колен, затем — по бедра.
— Имшаэль, — решился позвать Самсон. В ответ раздался стон или вскрик, гулкое эхо неправдоподобно исказило его. Самсон ускорил шаг, насколько позволяло гнусное «желе».
— Имшаэль, мать твою, я здесь. Только не вздумай сдохнуть. Только не...
Самсон поймал себя на том, что бормочет вслух. Коридор в очередной раз вильнул, провалился еще футов на пять вниз — похоже, когда-то здесь была лестница, ныне полностью покрытая слизью. Самсон замер, сигарета выпала изо рта.
Он застыл, не в силах даже вздохнуть — куда там выстрелить. В голове вяло ворочалась единственная мысль: вот оно.
То, о чем писал сумасшедший Секундус. То, что таилось под Амарантайном.
Коридор привел в залу настолько огромную, что вместила бы целый бизнес-центр или небольшой стадион; но просторной она не казалась, потому что почти всю ее занимало гигантское существо. Неимоверная громада плоти, возвышалась над Самсоном футов на двенадцать или пятнадцать, а в ширину она разрослась во все стороны. Самсон подумал о грибах: Имшаэль ему как-то рассказывал о самом огромном живом организме в мире. Грибница под какой-то рощей. Весом в несколько сотен тонн. Самсону подумалось, что это создание могло бы поджарить ту грибницу на сковородке и закусить ею на завтрак.
Раздутые холмы плоти сочились черной жижей, и повсюду шевелились щупальца, каждое длиной и толщиной в столетнее дерево. Они вздрагивали, сплетались между собой клубком змей. Неимоверная тварь дышала и покачивалась, словно во сне.
Еще она была женщиной — или гротескным подобием. Самсон насчитал двадцать пар грудей, лежащих друг на друге — они уменьшались снизу вверх, в нижних набрякших мешках спрятался бы внедорожник, но чем выше, тем сильнее они напоминали настоящую женскую грудь. Из сосков текло все то же мерзкое »желе«.
Самсон заставил себя поднять голову.
Тварь действительно оказалась женщиной. Ее лицо — если бы не черные потеки — не только напоминало человеческое, но и оказалось почти красивым.
— Демонова жопа, — сказал Самсон шепотом. Тварь мерно дышала, глаза оставались закрыты, она не обращала на визитера никакого внимания. Самсон посветил фонариком на монструозные складки — поблескивающая от выделений кожа, наверняка, толще бетона.
«А если выстрелить в лоб? Башка у нее обычного размера». Словно у динозавра с картинки...
«Имшаэль».
«Где он».
Из-за щупалец и наростов черно-сероватого мяса выглянули сразу три человекоподобные твари. Они щерились и шипели на Самсона, но почему-то не нападали.
«Я убью это».
«Нет. Надо найти Имшаэля».
Тот мертв, скорее всего, как и профессор. Самсон все еще мог выстрелить в лоб исполинской гадине. Словно почуяв опасность, щупальца пошевелились и медленно поползли к нему.
Самсон щелкнул курком.
— Не делайте этого, — голос звучал справа — мягкий голос, чуть хрипловатый и с заметным тевинтерским акцентом. Самсон едва не засмеялся. Он уже нажимал спусковой крючок, и все-таки сумел остановиться.
— Это вы, — он обернулся к Секундусу и скрипнул зубами. Амладарис показывал фото своего друга — сухопарого мужчины лет сорока пяти, рано поседевшего интеллигента, вполне под стать своим занудным дневникам, но рядом с гигантской тварью стояло нечто иное.
Черты лица, впрочем, угадывались. Самсон махнул фонариком дважды, чтобы убедиться. Черты половины лица. Вместо второй — деформированный вырост, похожий на гребень или плавник с натянутой на него сероватой кожей. Ростом тот, кто когда-то был Аврелием Секундусом, вытянулся футов до семи, отчего казался ещё костлявей. Костюм его превратился в лохмотья, но держался. Костистые пальцы заканчивались когтями, но больше всего почему-то поразила Самсона маска.
Золотая маска без прорезей для глаз.
«Ему влили ее прямо в глазницы», — понял Самсон. Его передернуло. Желудок скрутило — от всего вместе: от вони, от вида исполина с чередой сисек, от слизи и вот этой золотой штуки.
— Аврелий Секундус.
Главное, не блевануть.
— Я предпочитаю теперь называть себя Архитектором. В некотором смысле это прозвище соответствует истине, потому что благодаря мне жителям Амарантайна более нет нужды замыкаться в географических рамках данной местности, — маска качнулась в сторону зубастых тварей. Те выбирались из бесчисленных складок мяса, словно дети выглядывающие из-за материнской юбки.
— Мать хочет большего. Не вижу причин ей возражать.
Кажется, Секундус пытался улыбнуться нетронутой половиной рта; Самсон не разглядел, потому что выстрелил в него.
Грохот разорвался где-то вверху. Самсону почудилось, что на него рухнула вся эта невероятная туша. Он ошибся: всего лишь щупальце. Вышибло оружие и теперь обвило Самсона от голеней до плеч. Он подумал об анакондах и удавах. Кости трещали, он задыхался.
«Сейчас меня сожрет разбухшая баба-монстр», — воздуху засмеяться не хватало. Самсон плюнул прямо на щупальце. Оно было тугим, прохладным и влажноватым.
Секундус-Архитектор подошел ближе.
— Понимаю, нелегко принять сущность Матери. Я даже допускаю, что мои мотивы кажутся вам безумными. Однако, если вы позволите объяснить...
— Пошел ты, — прохрипел Самсон.
Архитектор продолжал, игнорируя его:
— Амарантайн — не случайное название. «Амарантос» означает «неувядаемый» на древнем арканум. Это место всегда ассоциировалось с неким присутствием, рискну именовать его божественным. Приверженцы андрастианства подвергли бы меня анафеме за богохульство, — в интонации Архитектора появилась насмешка. — Но это правда. Древние боги существуют, они старше нашей расы, посвященные им культы существовали, когда мы еще бегали в шкурах и дрались дубинками. Мать — одна из изначальных богинь, а Амарантайн — место бессмертия. Да, вы меня поняли правильно: трансформация, которой я подверг себя, равно как и остальные жители города, — добровольна.
Архитектор дотронулся глянцевитым черным когтем до своей слепой маски — и до щеки Самсона.
— Хотели бы вы жить вечно, Ралей Самсон? Подумайте, у вас есть немного времени, до того как Мать проснется. Опережая решение, упомяну, что ваш друг сделал выбор.
Щупальце чуть ослабило хватку.
Самсон судорожно вдохнул — и заорал: подсвечиваемый упавшим в «желе» фонариком, к нему вышел Имшаэль.
*
— Привет, — сказал Имшаэль.
Фонарик тонул в вязких выделениях, яркость его поугасла: своего рода милосердие. И все же Самсон рассмотрел изменения. Губы присохли к деснам, отчего Имшаэль лыбился двойным рядом зубов. Верхние уже превратились в клыки. »Вряд ли он теперь согласится на пакет ирисок», — как-то отстраненно подумал Самсон. Пухлые щеки обвисли и сморщились. Имшаэль подслеповато жмурился: остатки света от фонарика явно причиняли ему дискомфорт. Еще он был раздет, не считая белья, и весь покрыт язвами — от крохотных, до бугров с кулак размером, — кое-где они сливались по две и три, громоздились друг на друга и оттого лопались.
— Имшаэль.
— Чешется, — пожаловался тот, расковыривая самую крупную гроздь язв заострившимся ногтем. Потянулась полоска кожи или загустевшего гноя. Самсона снова замутило, и на сей раз вывернуло прямо на щупальце твари, которую чокнутый профессор называл Матерью.
«Бессмертие».
Самсон сплюнул кислую рвоту.
— Это... того стоило?
На бельма опустилась пленочка прозрачных век — будто у ящерицы. Должно быть, Имшаэль так моргал.
— Полагаю. Да. Я изучил записи... Архитектора. Когда меня приволокли сюда, я уже был готов. Прости. Мне следовало предупредить тебя раньше, но...
— Мы в любом случае не могли позволить вам уйти, Ралей Самсон, — добавил Архитектор.
— Не называй меня по имени, — простонал тот. — И так тошно.
Имшаэль подполз ближе, погладил сначала щупальце Матери, а затем попытался сжать ладонь Самсона. Когти царапались.
— Соглашайся. Это неплохой выбор. Амарантайн бессмертен, а Мать хочет большего.
— Чего? — вяло спросил Самсон.
Женская голова на вершине холма из плоти покачнулась. «Она спит», говорил Архитектор. Или уже не совсем. Имшаэль помедлил, Архитектор опередил его:
— Сделать всех своими детьми. Подумайте, Самсон: мы не ведаем ни разногласий, ни противоречий, ни войн, ни ненависти. Мы — единое целое. Можно считать древних богов немыслимым, неописуемым ужасом и предвечным злом, но... все относительно, не так ли?
— Давай, — Имшаэль шмыгнул остатками носа. — Соглашайся. Это хороший выбор.
Щупальце ослабило хватку, словно Мать предугадывала то, что Самсон ответит. Этого мгновения хватило, чтобы выхватить нож и ударить.
Мясистая «змея» взвилась, инстинктивно отдернулась. Самсон пнул щупальце для верности, и покатился по слизи. Нос и рот забило вонючее желе. Фонарик завяз слишком глубоко, а вот пистолет еще поблескивал хромированным стволом где-то у ноги Архитектора.
Самсон вцепился в рукоять обеими руками и выстрелил туда, где в пронзительном визге раскрылась цветком с покрытыми частоколом зубов лепестками морда Матери.
«Бессмертие», — думал он.
Поглядим, насколько ты бессмертна.
*
Его звали Самсон. Ралей Самсон. Свое имя он терпеть не мог.
Ему отчаянно, невыносимо хотелось спать. В самолете его едва растолкала стюардесса: «Сэр, мы прилетели, мы уже в Минратоусе, вам нужно выходить». Его не разбудил даже шум аэропорта и двойной черный кофе. Обычно он брал машину напрокат, но сейчас тупил перед терминалом, а потом его позвали, он пошел лишь затем, чтобы с облегчением забраться в неприметный «серебристый металлик» и вырубиться еще на час или полтора, до самого особняка Амладариса.
Амладарис. Это имя клиента. К нему Самсон ехал, чтобы сказать...
Чтобы объяснить...
Чтобы...
Он пытался вспомнить — не получалось. В кабинет с книгами Самсон вошел на негнущихся ногах, без приглашения плюхнулся в кожаное кресло. Он обнаружил, что все это время прижимал к груди замызганную тетрадь, а теперь она раскрылась на столе из красного дерева перед Сетием Амладарисом.
Клиентом. Который хотел, чтобы Самсон...
И еще Имшаэль. Был Имшаэль. Что с ним случилось? Тоже никак не мог ухватить нужную нить памяти. Наверное, Амладарис выставит его. Может, даже пинками — не лично испортит кожаные туфли, но поручит кому-нибудь, вроде дворецкого.
Амладарис долго и странно смотрел на Самсона, а затем рассмеялся.
— Благодарю вас, — сказал он. И перевернул страницу измочаленного журнала. Он читал и читал, Самсон вновь успел провалиться в дремоту, ему снилось, что Амладарис отрастил щупальца — они прорвали идеально выглаженный костюм, — и пытался затолкнуть их Самсону в глотку.
— Благодарю вас, — повторил Амладарис, когда Самсон проснулся. За окном успело стемнеть. На столе лежал конверт, судя по форме — с деньгами. Наличные. Это хорошо.
— Можете не считать, все как договаривались. Благодарю вас, — в третий раз сказал Амладарис. Он поднялся, укладывая журнал в небольшой кожаный чемодан.
Уходя, Самсон расслышал, как он заказывал билеты до Амарантайна; не через дворецкого или слуг. Лично.
В средней руки отеле пахло табачным дымом в фойе и номере, и Самсон решил, что от его сигареты хуже не будет. Закурив, он вяло вспомнил: не ел уже пару дней. Мысль о еде вызвала тошноту.
Он решил принять душ.
Он закричал, едва расстегнув рубашку; зажженная сигарета покатилась по кафельному полу и пшикнула в луже под ванной.
Вместо пупка расплылась черная язва, похожая на рану от перерезанной пуповины. Язва заползла на дорожку темных волос к паху, и Самсон вспомнил, где видел подобное: на чуть нависающем над резинкой трусов брюшке Имшаэля.
Еще он вспомнил Амарантайн, его обитателей, Архитектора — и Мать.
«Я убил ее».
«Что я сделал?»
Он не знал, но внезапно в голове как щелкнуло фонариком (тем самым, из набора спелеолога, демоны бы его побрали), и Самсон выскочил из ванны, чтобы распотрошить конверт Амладариса. Вместе с пачкой денег вывалилось письмо.
«Господин Самсон», — обращалась к нему аккуратная вязь почерка, — «если вы читаете это, вероятно, уже пришли в себя и заметили все, что с вами происходит. В свою очередь, должен принести извинения: мне, наверняка, следовало оставить вас в доме, а затем все объяснить лично, но после некоторых деталей, упомянутых в послании моего друга, я остерегся беседовать с вами наедине. Простите, Самсон, вы — настоящий воин, а мы с Аврелием, или же как он себя теперь называет, Архитектором, — нет.
Наверное, мне стоило бы рассказать, что мы с моим другом уже много лет искали легендарный рецепт бессмертия. Философский камень, чудесный эликсир из крови Андрасте, и все прочие алхимические и трансцендентные категории, что для большинства людей давно стали абстракцией. Но мы упорны. Как видите, мой друг добился своего.
Жаль, что вы отказались принять дар сразу же. Впрочем, это неважно.
Вы все равно вернетесь. Вы попытались убить Мать, но она бессмертна, она ждет вас — как и я, и Архитектор, и конечно же, ваш друг Имшаэль.
Конечно, вы можете выпрыгнуть в окно или пустить себе пулю в лоб, но это лишено всякого смысла. В смерти нет ничего, кроме смерти. А тьма полна жизни, вы уже убедились в этом. Возвращайтесь, Самсон.
Мать уже простила вас».
@темы: Мать, Архитектор, Самсон, Имшаэль, «Четыре демона», Треш-пати
понедельник, 25 июля 2016
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Своды Красоты
Пейринг/Персонажи: Архитектор
Категория: джен
Жанр: драма, дарк, AU
Рейтинг: NC-17
Размер: 1900 слов
Ключ: Дарк, NC-17, насилие, постапок-AU *элементы кроссовера с TES Online
Сияние Златого Града до сих пор горит на кончиках пальцев, жжется, словно неочищенный лириум, ладони покрыты язвами, но жалеть не о чем — они получили столько света, сколько смогли взять, и мечтания каждого из них исполнились.
Теперь он называет себя Архитектором и, как прежде, ныне и вечно, служит красоте.
Дирижер Хора Тишины Сетий Амладарис — ныне тот откликается лишь на имя «Корифей» — твердит о том, что они вошли в новую эру, стали выше давно сгинувших божеств эльфов, сами стали богами. Корифей повторяет это, потому что искал своего бога, Думата, чей шепот внушил ему, а затем — и всему Хору Тишины: «Мы должны войти в Златой Град». город оказался пустым и одновременно переполненным сиянием, они едва не ослепли от зарева, они вдосталь унесли света.
«И теперь», — повторяет Сетий... Корифей, — «мы боги, нам не нужен никто другой».
Архитектор не согласен.
Красота все еще заслуживает того, чтобы служить ей, даже если Уртемиэль Прекрасный оказался такой же ложью, как и могущественный Думат.
Сияние позволяет пойти много дальше: за пределы жизни и смерти. Пожалуй, Архитектор восхищен тем, что под силу ему теперь. Красота — абстрактное понятие; Архитектор творит ее из камня, стекла, из металла и живой плоти, — нет неподходящих материалов.
Из глубин того, что когда-то было океаном, он поднял свою крепость: имя ей — Своды Красоты.
Красота — это абстракция.
Красота — это парадокс.
С пальцев капает свет и осыпается пепел, когда Архитектор направляет магию, созидая, трансформируя, видоизменяя цитадель. Издалека она может показаться полуразрушенной — в том замысел, отражающий облик нового мира.
(Корифей говорит: мы боги, мы правим, никто нам не указ, но мир похож на груду осколков, Архитектор ищет в них гармонию)
Вблизи цитадели начинает кружиться голова. Тысячефунтовые глыбы гранита с нитями золота, пирита и лириума висят в воздухе, стены и колонны накренены под невообразимыми углами — они держатся и не падают.
Отражают ли пространственные парадоксы красоту? Архитектор каждый день — или каждый час, или каждое мгновение, в новом мире нет времени, особенно для его богов, — создает Своды заново.
Внизу дышат огнем кузницы, ни на мгновение не замирают реки жидкого железа, расплавленного золота, серебра, лириума. Одни рабы убивают других, чтобы накормить огненных демонов, вдосталь насытить их жаром плавильни. Гномы работают с лириумом, а самых сильных рабов и самых лучших кузнецов привозят из места, что было некогда влажным Пар Волленом; рогатые серокожие гиганты не ведают усталости.
Стекло и витье изразцов, решетки, крепления, подсвечники для неживого синеватого пламени — вот, что создают в кузнях, и каждой вещи Архитектор находит применение, но камень, металл и даже дерево недостаточно живы. «Истинная красота», — размышляет он, — «Заключена в том, что наделено душой».
Или кровью. Или тем и другим.
Он проверяет.
К Архитектору приводят людей, эльфов, гигантов из Пар Воллена. Иногда ему нужды артефакты, чтобы создать из них нечто новое (совершенное, думает Архитектор), иногда — нет; достаточно сияния и пепла. Холодный огонь Златого Града рассекает и изменяет плоть с той же легкостью, с какой прикреплял к «ничто» исполинские глыбы.
Эльфы сдались первыми, — они были рабами до похода в Златой Град, и как будто знали, чем все окончится. Они приняли новый мир с какой-то отстраненной покорностью, словно воцарившаяся холодная пелена и остановившаяся время — это и есть сама Утенера, легендарное состояние между жизнью и смертью. Эльфы все еще надеются проснуться, конечно же, то протест против богов. Архитектор должен заставить... нет, призвать их служить.
Архитектор разрезает двух эльфов — женщин или мужчин, иногда смешанные пары — высоких и стройных, осторожно извлекает сначала кишечник с желеобразной массой мезентерия, затем желудок, почки, селезенку и мочевой пузырь, не трогая только сердце и легкие. Он сшивает их животом к животу — так они еще тоньше, нитяно-хрупки в талии, а плечи у мужчин остаются широкими, у женщин груди — полными, мускулы — крепкими. Архитектор следит за тем, чтобы во время операции эльфы были живыми и в полном сознании. Этот эксперимент он повторял несколько раз, порой материал погибал, однажды пришлось уничтожить почти готовый инструмент потому что у одного эльфа лопнула от криков трахея, и он уже никуда не годился.
Но чаще все заканчивается хорошо. Вместо низменной грязи кишок в сшитых вместе телах -лириум, немного золота и много света.
Эльфы смотрят друг на друга. Эльфы могут дышать — и петь.
Архитектор надрезает на их плечах и спинах кожу, чтобы вставить птичьи перья, и убеждает: «Я уподобляю вас вашим же богам, двуединым ФалонДину и Диртамену; пойте же ныне во славу их — потому что у всех богов одни и те же имена».
Он творит подобное тысячу раз, эльфы похожи на арфы с тонкими струнами, на сегеронский кедр, из древесины которого делают музыкальные инструменты. «Пойте», — говорит им Архитектор.
Пойте вечно в Хоре Тишины.
Дети Камня — гномы, — действительно связаны с камнем. Таковы были все верования этого народа, они остались неизменны, гномы не признают новых богов. Гномы — почти единственные, кто до сих пор бунтует и уходит в глубины своих подземных королевств, пускай и нельзя скрыться от могущества богов. Бунты бессмысленны. Архитектор понимает это, гномы — нет. «Из бунтовщиков», — посоветовал ему Мастер Рабов, — «получаются гладиаторы, заставь их убивать друг друга», — жрец Андорала не блещет фантазией, и ничего не понимает в гармонии. Бунт — это смирение. Камень тверд, непокорен, а если неправильно ударить по нему — раскрошится. Архитектор соединил гномов с камнем: поместил многих в полые, специально выдолбленные колоды — некоторых по пояс, других — по грудь, третьих до горла или переносицы, — и на них потекла река кобальта и ардита, две струи — голубая и оранжевая, двухцветная магма. Они превращались в камень заживо, Архитектор внимательно следил за этим, и те, у кого окаменели лишь ступни, пытались выбраться, ломали кости голеностопа, рвали мышцы и связки в тщетной попытке уползти. Те, кого накрыло магмой по пояс, бились и выцарапывали целые куски мяса со щек и шеи; они пытались разорвать себе горло, чтобы остановить мучения, но красота — не синоним милосердия, и Архитектор не позволил им закончить начатое. Дольше всего он наблюдал за заточенными по горло: агония преобразует все живое, за мгновение до смерти всякая жизнь неуловимо приближается к тому самому идеалу. Думата не существует, и Уртемиэль оказался ложью, но глядя в пустые глаза гномов, наблюдая как лопаются капилляры и струится по землистым щекам кровь, Архитектор размышлял о том, насколько он близок и насколько вознесся в своем служении к ней — к Красоте.
У бога довольно времени. Своды Красоты будут стоять вечно. Их поддерживают живые колонны; иногда они шевелятся, иногда пытаются сдвинуться с места, или всего лишь глухо стонут, и эти звуки — тоже часть общего замысла.
Рогатые гиганты сопротивлялись не так долго, как упрямые дети Камня, зато яростно, — в них течет драконья кровь и, подобно драконам, они неустрашимы и безжалостны. До того, как Хор Тишины принял в себя сияние Златого Града, эти создания-чудовища считались опасными даже для великой Империи. Архитектор не стал перечить их природе: из рогачей он создает стражей для цитадели. Народ, называющий себя косситами, огромен ростом и без вмешательства магии, поэтому Архитектор всего лишь добавляет конечностей, рогов, клыков, крыльев. Из трех-четырех косситов получается один страж. Архитектор считает, что лучше всего подходят тела женщин, к которым он пришивает мужские — на спину и на живот. Позвоночник скрепляется с плечевым суставом, пленка плевры надувает вторую пару легких, защищенных искусственной чешуей. В отверстие между ног женщины-коссита Архитектор помещает покрытое шипами щупальце, и меняет внутренние соки так, чтобы они превратились в смертельный яд. Когда бывший коссит двигается, щупальце подрагивает, словно трещотка у гремучей змеи, и на камни стекает отравленная слизь. Стражи должны внушать ужас, и это тоже часть общей картины, ее детали и светотень.
Сложнее всего с людьми. В них нет отстраненной покорности эльфов, упрямства гномов или ярости косситов — в них все вместе, а еще лицемерие, восторг, отрицание, даже равнодушие. Люди — хаос, диссонанс, фальшивая нота и неверный мазок кисти. Архитектор пытается исправить, но для людей нельзя подыскать какого-то единого рецепта.
Из авваров, что с границ холодных южных земель — дальше лишь вечная мерзлота, — он тоже творил стражей, но косситы подходят лучше. Из обитателей Долов — живые арфы, однако же, уступающие эльфам. Из смертепоклонников Неварры Архитектор создавал дышащие статуи, которые разрушались и покрывались трещинами, в отличие от гномов.
Люди — дисгармония. Архитектор иногда с усмешкой вспоминает, что сам некогда был человеком.
Люди — более сложная задача.
Демонов прежде считали опасными, но для богов из Златого Града самые ужасные твари Тени — не страшнее щенков. Тени, впрочем, больше не существует. Демоны вольны бродить где им вздумается, правда, и они подвластны воле принявших сияние. Архитектор призывает демонов к гордым аламарри и указывает на пленников покрытой пеплом ладонью.
«Берите их», — говорит он сгусткам лавы, полуобнаженным лиловым женщинам и мужчинам, подобиям пауков и совсем уж бесформенным тварям.
«Берите», — повторяет Архитектор, — «ибо вы есть хаос, соединитесь с хаосом, и пусть родится симметрия».
Уговаривать демонов не нужно. Они набрасываются на скованных цепями аламарри — Архитектор не подавлял их волю, каждый в сознании, каждый осознает происходящее.
Демоны — жадные и грязные твари, — всегда больше портят, чем созидают. Архитектор издалека наблюдает, как Гнев жрет грузноватого мужчину средних лет, мышцы запекаются, жир выкипает и капает пузырями на камни. Обугленный череп открывает и закрывает блестящую челюсть. На полу кипят лужи мочи и фекалий. Гнев обгладывает горящие кости, к нему присоединяется Голод, — они оба пируют на останках человека, — и все это совершенно бесполезно, совершенно чуждо понятию красоты.
Гордыня и Желание развлекаются со своими жертвами иначе. Гордыня в своем истинном облике ужасен, но уменьшается до копии одного из пленников — по виду, воина, и протягивает ему меч. Едва тот касается рукояти, сверкая взглядом и вздергивая голову, как весь покрывается язвами — самые маленькие размером с кулак, большие — в голову ребенка. Правильные черты лица перекашивает куда-то вправо мешком опухоли, и бывший красавец-воин срезает наросшую плоть, отшвыривает ее, захлебывается кровью.
Это тоже не имеет никакого смысла, как и само понятие гордыни.
Не разочаровывают Архитектора лишь демоны Желания. Они совокупляются с мужчинами и женщинами аламарри, — и вскоре у тех и других раздувает животы. Сияние Златого Града подсказывает суть вещей, поэтому Архитектор распоряжается убить беременных женщин — это милосердно, так уж устроено демоново семя, что естественным путем невозможно родить от них, — а мужчин забирает. Несколько недель их кормят лучшей пищей и поят молоком, животы разбухают, тяжело нависая над половыми органами, — и в свое время наружу прорываются создания, похожие одновременно на демонов, людей и драконов. Они съедают своих странных «матерей», но Архитектор любуется ими — эти бастарды демона и человека прекрасны, в них семь футов роста, у них кожа цвета индиго и в зрачках — блики того самого света.
Архитектор называет их Детьми, а они его — Отцом.
Они достойны обитать в Сводах Красоты, возможно, даже сменить людей, хотя Архитектор догадывается, что остальным новым богам его Дети придутся не по нутру.
Дети любят его, пускай он и не настоящий Отец. Своды Красоты — неприступная, величественная крепость, каждое мгновение Архитектор исправляет, улучшает ее, каждое мгновение приближается к совершенству.
В Хоре Тишины поют сшитые из живых эльфов арфы.
Стонущие колонны поддерживают массив камня.
Неумолимые Стражи охраняют цитадель.
Дети обитают в ней — идеальные, прекрасные, — очищенные от гнилой пустоты демонов и слабости смертных.
Архитектор — бог: ладони его сияют, несмотря на крошки пепла и оголенные до черноты кости.
Не ведая сна и отдыха, он бродит по крепости и повторяет: это ли красота? Правильно ли то, что я создал? Порой он ловит себя на странных мыслях: хотел бы отмотать время (которого больше нет) к тому мгновению, когда верховное божество, Корифей, еще звало себя просто Сетием Амладарисом, и у всех них были имена, и солнце было горячим, трава — зеленой, вода — голубой; было что-то кроме черно-синей ледяной мглы и слепящего божественного света.
«Что, если мы — все мы, я сам, — разрушили гармонию?» — задумывается он, и царапает остатками рук костистое лицо, подобно собственным жертвам отдирая куски темной плоти.
«Лучше бы мы никогда не входили в Град Златой».
«Лучше бы превратились в чудовищ и понесли кару».
Архитектор кричит, но в Хоре Тишины не слышно крика.
Своды Красоты будут стоять вечно.
Автор: Треш-пати
Название: Арфа Архитектора
Пейринг/Персонажи: ожп эльфийки
Форма: арт
Категория: джен
Рейтинг: R
Предупреждение: модификации тела, иллюстрация к тексту "Своды Красоты", для фона использован фрагмент концепт-арта TESo "Своды Безумия".
Ключ: хоррор, R, телесные наказания, работорговля
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Из двух зол
Пейринг/Персонажи: Дориан, м!Тревельян, читать дальшеИмшаэль
Категория: джен
Жанр: Character study, детектив
Рейтинг: R
Размер: 2000 слов
Предупреждение: модерн!АУ; некромантия
Ключ: Character study, R, смерть второстепенного персонажа, грубая речь
Старший Инспектор Тревельян оказался человеком молодым, с цепким колючим взглядом и крепким рукопожатием.
«Я ему не нравлюсь», — понял Дориан, вежливо улыбаясь.
Что ж, люди его профессии многим не нравились.
— Впервые в Орлее? — с безупречной любезностью спросил Тревельян. — В этом году осень наступила рано. Надеюсь, вас предупредили, что стоит захватить теплые вещи.
— Если все пройдет хорошо, надолго я не задержусь, — заверил Дориан. — А значит, и теплые вещи мне не понадобятся. Вы все сделали согласно инструкциям?
Тревельян энергично кивнул.
— Конечно. Вам что-нибудь нужно?
Дориан поразмыслил немного.
— Латте. Без сахара.
У Тревельяна вдруг обнаружилась способность довольно приятно улыбаться.
— После того, как закончите со своей работой — я готов лично принести его. Если сейчас больше вам ничего не требуется — пройдемте?
Дориан стянул перчатки, бросил их на стол, поверх каких-то бумаг. Размотал шарф, пристроил его на спинке стула.
— Да, — решил он. — Мы можем приступать.
Тревельян с готовностью открыл перед ним дверь, повел узкими коридорами. У входа в морг собралась небольшая толпа, но пары суровых указаний, сопроводившихся хлестким «блять» из уст Тревельяна, хватило, чтобы любопытные немедленно разошлись по своим делам.
Патологоанатом, бледный юноша с глубоко запавшими глазами, ждал их внутри.
— Мне уйти или остаться? — бесцветно спросил он.
Он походил на человека, давно и плотно сидящего на чем-то тяжелом, что было, конечно же, невозможно.
Тревельян бросил на Дориана вопросительный взгляд.
— Вы можете присутствовать, — предложил Дориан. — Если хотите. Полагаю, желудок у вас крепкий?
Юноша задумался на пару мгновений, потом покачал головой.
— Я не хочу, — тихо сказал он и побрел к дверям, ссутулившись и сунув руки в карманы. — Извините.
— Коул очень чувствительный, — пояснил Тревельян, когда дверь за патологоанатомом закрылась. — Мертвым-то уже все равно... обычно.
Дориан издал смешок, закатал рукава, постучал пальцами по ячейке с цифрой «ноль».
— Этот, верно?
— Да. Я помогу...
— Не нужно, — заверил Дориан. — Можете просто стоять в стороне, ужасаться — или наслаждаться, зависит от ваших предпочтений — и записывать.
Тревельян кивнул, взялся за установку камеры на штатив.
Дориан выдвинул полку, стянул пленку с тела. Парень выглядел неплохо — для покойника. Лет двадцать пять, белокурые волосы, высокие скулы...
— Готово, — сообщил Тревельян. — Включаю запись. Акт посмертной дачи показаний от семнадцатого парвулиса 14:39. Эксперт — Дориан Павус. Наблюдатель и оператор — старший инспектор Максвелл Тревельян. Приступайте, Дориан.
Дориан глубоко вдохнул, медленно выдохнул через нос. Магия затрепетала на кончиках пальцев, заколола невидимыми искорками. Он позволил ей течь свободно, потом сосредоточился на мысли о теле перед ним, вообразил, как магия вливается в него, заменяя кровь, заставляя расправиться слипшиеся легкие, зашевелиться начавший распухать язык.
Труп заерзал, как придавленная булавкой гусеница — и сел. Тяжело, с присвистом, задышал.
— Вы помните свое имя? — спросил Тревельян.
Голос у него был на удивление спокоен.
Дориан дернул за ниточки, ощутил привычную виноватую сладость от осознания, что мертвая плоть подчиняется — мертвец с трудом выдавил из себя вместе с темной жидкостью имя:
— Мишель.
— Кем был последний, кого вы видели?
— Не знаю... — шевеля синими губами, прохрипел мертвец. — Не видел раньше... Он хотел... Жжется...
— Спрашивайте дальше! — велел Дориан. — Распространяться подробнее он не сможет!
— Что он хотел от вас, Мишель? — спросил Тревельян.
Труп задергался — Дориан ощущал себя, как рыбак, у которого на крючке оказалась рыба, только в этом чувстве не было никакого волнительного предвкушения.
— Что было нужно этому человеку? — настойчиво повторил Тревельян.
Мертвец исторг из себя еще немного черной жидкости — Дориану показалось, он ощущает ее вкус у себя на губах — и хрипло выкрикнул:
— Выбор... Выбор, выбор, выбор!
Дориан встряхнул пальцами, разрывая связь, и тело тяжело повалилось обратно на полку.
— Слишком долго, — пробормотал он. — Слишком... слишком много времени прошло. Большего мы не получим. Простите.
Тревельян выключил камеру, подошел, заглянул Дориану в лицо.
«Может, не так уж и не нравлюсь», — вяло подумал Дориан.
— Я в порядке, — вслух сказал он.
— Если вас не стошнит, я бы хотел пригласить вас на ужин, — неожиданно сказал Тревельян. — И обсудить дальнейшие перспективы.
***
Тревельян предоставил Дориану материалы дела, а на словах объяснил коротко и по существу: они ловят маньяка, осторожного и хитрого, у них восемь трупов — и никаких улик.
— Совсем никаких? — удивился Дориан, разглядывая фотографии.
Зрелище было не из приятных. Дориан, конечно, привык к трупам, но вид лица с выдавленными глазными яблоками не вселял в его душу оптимизма.
Тревельян сердито дернул плечом.
— Я не сомневаюсь в том, что нам не придется долго ждать нового убийства, — сказал он, оставив вопрос без ответа. — Тогда-то вы нам и понадобитесь.
Дориан нахмурился.
— То есть, вы позволите ему убить человека, чтобы иметь возможность взять свеженькие посмертные показания?
— А я могу ему помешать?
Дориан потер лоб.
— Нет, я полагаю, не можете.
— Значит, вы согласны задержаться в Скайхолде, пока ваши услуги снова нам не понадобится?
Дориан отложил фотографии.
— Да, — заверил он. — Раз уж вместо латте вы угостили меня отличным красным вином и... как это называлось?
— Нисуаз, — подсказал Тревельян. — А сейчас вы едите клафути. Спасибо, Дориан. Вы очень поможете расследованию.
— Я рад помочь, — заверил Дориан; вино и живая музыка настроили его весьма благодушно.
***
Бюро Расследований выделило ему квартиру стена в стену с той, что принадлежала Тревельяну. Тот велел обращаться к нему с любыми просьбами, и Дориан беззастенчиво этим пользовался, если возникала нужда. Он изучал местную библиотеку, прогуливался по улочкам, несколько раз перечитал материалы дела — в его распоряжение было предоставлено, разумеется, не все, кое-что хранилось в сейфе в офисе старшего инспектора — но то, что изучил Дориан, вызывало множество вопросов. Маньяк не отдавал предпочтения одному виду убийства, а описание некоторых тел наталкивало на мысль, что жертвы сами наложили на себя руки: большинство из них умерло от потери крови.
Зато — наконец, нашлось время и на докторскую, а по вечерам, если он возвращался раньше полуночи, Максвелл сопровождал Дориана в какой-нибудь ресторан. Он был любопытен, ему нравилось слушать — а Дориан любил поговорить. Максвелл проявлял необычную заинтересованность в вопросах магии, и беседы выходили долгими.
Маньяк, меж тем, не торопился совершать новое убийство; Максвелл, очевидно рассчитывавший на это, с каждым днем становился все более хмур и мрачен.
— Мне нужно уехать, — сообщил он однажды вечером. — Дней на пять. Возможно, в квартиру будет заходить мой младший брат, так что не удивляйся.
Дориан вызвался проводить его в аэропорт, вернулся в квартиру поздно, с утра поленился куда-либо ехать, и потому, когда, днем уже, вышел покурить, стал свидетелем явления белокурого создания, неуловимо похожего на Максвелла.
— Ой, — удивилось создание. — Вы к моему брату? Он уехал.
Дориан кратко рассказал о себе, и юноша — Айлин — с улыбкой поведал, что учится в полицейской академии, безмерно уважает старшего брата и всегда хотел побывать в Тевинтере. Потом он сунул пальцы в цветочный горшок, выудил оттуда ключ и, попрощавшись, скрылся в квартире.
«Хороший мальчик», — приязненно подумал Дориан.
Мальчик пришел и на следующий день, и днем после. С собой он неизменно приносил пакеты с лого «еда с доставкой на дом» — и уходил спустя час-полтора. Дориан настолько заскучал без Максвелла, что начал видеть в этом какую-то странность: отчего бы мальчишке не использовать квартиру старшего брата на полную, не устроить вечеринку, не привести подружку или друга? И неужели там, где он живет, невозможно нормально поесть?
***
На Четвертый День После Отъезда Максвелла Дориан, устав прокрастинировать над текстом докторской, отправился купить сигарет и обнаружил у подъезда недовольного курьера.
— Вы на четвертый этаж? — поинтересовался Дориан, и курьер взглянул на него с пронзительной тоской. — К Айлину?
— Дурацкие подъезды, запертые на ключ, — пожаловался курьер. — Звоню ему на мобильный, а он не отвечает. Впустите? Может, потерял телефон.
Дориан секунду помедлил в нерешительности, а потом, вместо того, чтобы посторониться, поддался желанию позволить себе немного любопытства и предложил:
— Давайте я заплачу. Мы соседи, вернется — заберет заказ у меня.
— Как-то это... — засомневался курьер.
— Жалоб не будет, — заверил Дориан и улыбнулся.
— Ну ладно, — выдохнул курьер. — Вы уж не обманите, ладно?
— Обещаю, что не притронусь к... — Дориан указал на пакет. — К этому. Чем бы это ни было.
Курьер спрятал наличку в карман, глянул на Дориана — в равной мере благодарно и подозрительно — и пошел к машине.
Дориан, забыв о сигаретах, поспешил обратно.
Ключ был в цветочном горшке.
«Я ничего плохого не делаю», — сказал себе Дориан и повернул его в замке.
Сперва ему показалось, что в квартире тихо. Потом он различил какие-то звуки — похоже, в дальней комнате был включен телевизор.
Дориан, стараясь не шуметь, не дышать даже, пошел на звук.
Дверь в дальнюю комнату оказалась заперта.
«Вот теперь мне стоит уйти», — решил Дориан, вернулся в прихожую, оставил там пакеты и принялся искать ключ.
Тот нашелся в лакированном ботинке, в шкафу — и Дориан вернулся к загадочной двери.
Ключ подошел, и Дориан нажал на ручку всей ладонью.
Это была спальня: горел торшер, по телевизору шел какой-то фильм, а на широкой кровати, прикрыв глаза, лежал человек. Дориан прерывисто выдохнул, и тот встрепенулся, повернул голову и приветливо улыбнулся.
— Я бы махнул рукой, — сказал он. — Да сам видишь, испытываю с этим некоторые затруднения.
Он походил на куколку бабочки, будучи спеленан в настоящую смирительную рубаху. Когда он слегка шевельнулся, что-то звякнуло — и Дориан с ужасом обнаружил, что щиколотки мужчины скованы, будто у заключенного, а цепь надежно пристегнута к спинке кровати.
— Я... — хрипло пробормотал Дориан. — Создатель.
— Правда, что ли? — весело спросил мужчина. — А меня зови Имшаэлем.
Смотрел он на Дориана с насмешливым любопытством и совсем не походил на жертву домашнего насилия.
— Я все-таки вызову врачей, — быстро сказал Дориан. — И полицию.
Имшаэль засмеялся — будто над скабрезной шуточкой.
— О, ему это не понравится, — заверил он, и Дориана охватил гнев.
— Плевать мне, что ему не понравится! Этот... хренов ублюдок... Гребанный извращенец, поверить не могу, что я... — он захлебнулся возмущением, шагнул к ухмыляющемуся Имшаэлю — и тут в дверь одновременно зазвонили и забарабанили.
— Я сейчас вернусь, — пообещал Дориан, вышел в прихожую, открыл, ни о чем не спрашивая.
У Айлена на скуле темнел ушиб, а рука была утянута в белоснежный бинт.
— Дориан! — испуганно выдохнул мальчишка и воровато стрельнул глазами ему за спину. — Я... вы, наверное...
— ...собираюсь вызвать полицию, — процедил Дориан. — Он и тебя заставлял в этом участвовать?
— Нет-нет-нет! — торопливо сказал Айлин. — Все не так, как вы думаете!
Он протиснулся мимо Дориана, закрыл дверь. В тот короткий миг, когда Айлин прижался к нему, Дориану показалось, что при нем пистолет, но этого уж точно не могло быть.
— Я все объясню, — заверил Айлин. — Боюсь представить, что вы подумали...
— Айлин! — повелительно позвал Имшаэль. — Иди же сюда, дай мне возможность увидеть твое милое личико.
Айлин слегка побледнел и натянуто улыбнулся Дориану.
— Сейчас, подождите, пожалуйста, — попросил он. — Пожалуйста.
Дориан отчего-то послушался. Айлин скрылся в спальне; было отлично слышно, как Имшаэль разговаривает с ним.
— Что это с твоей рукой, Айлин? Ох, ты скверно выглядишь — и все же так торопился ко мне... Я тронут, ужасно тронут. Уверен, твой брат будет впечатлен не меньше моего...
— Я сейчас все объясню ему, — тихо сказал Айлин — в его тоне Дориану почудились умоляющие нотки. — И он уйдет. Я скоро вернусь. Хорошо?
— Интересно, что ты ему объяснишь... есть варианты. Впрочем, я совсем не могу тебе помешать, правда?
Секунду было тихо, потом Имшаэль спокойно добавил:
— Иди.
Айлин вернулся, ледяными пальцами взял Дориана за руку и вывел его на лестничную площадку.
— Это... это наш брат, — бесцветно сказал он. — Он очень болен... вы, наверное, и сами поняли. Обычно Максвелл присматривает за ним, но сейчас... Мне очень жаль, что вы это увидели.
— Больным место в больницах, — возразил Дориан, уже ни в чем не уверенный.
Айлин грустно улыбнулся.
— Убийцам место в тюрьме, демонам — в Тени, больным — верно, в больницах... теоретически. На деле выходит не всегда так. Вы... станете звонить в полицию?
— Нет, — решил Дориан. — Не стану. Но как только Максвелл вернется, мы с ним серьезно поговорим.
Айлин облегченно выдохнул, плечи у него опустились.
— Это... это очень хорошее решение, — полушепотом заверил он.
***
Максвелл вернулся следующим вечером.
Дориан дал ему час — и явился на порог.
Прежде он никогда не заходил к Максвеллу — всегда было наоборот. Раньше это не казалось странным.
— Дориан, — поприветствовал Максвелл.
— Я зайду, — процедил Дориан, снова начиная злиться. — И хочу получить от тебя четкие, внятные ответы.
Максвелл посторонился, устало потер лицо ладонью.
— Дориан, я понимаю, что...
— Vishante kaffas, — процедил Дориан.
— И тебе день добрый, — поприветствовал Имшаэль.
Дориан в каком-то отупении пару секунд понаблюдал за тем, как тот устраивает на столе салатницу. Найдя, видимо, идеальное положение, Имшаэль скользнул по Дориану равнодушным взглядом, улыбнулся Максвеллу.
— Я же говорил тебе, что у нас будут гости. Белое или красное, Дориан?
— Я... — пробормотал Дориан.
— Представился Создателем, я помню, — Имшаэль принялся доставать бокалы. — Но "Дориан" звучит менее претенциозно.
— Ты не представляешь, с чем имеешь дело, — тихо сказал Максвелл. — Бывают ситуации, когда приходится выбирать из двух зол. У нас нет улик, и я не уверен, что они вообще... Я кое-что понял после смерти Мишеля де Шевина. Мы с Имшаэлем... договорились.
— Но он мне не доверяет! — весело возмутился Имшаэль. — А ведь я всегда держу слово.
«Договорились», — мысленно повторил Дориан. — «Создатель, во что я...»
— Я думаю, ему не стоит... — начал Максвелл, но Имшаэль перебил его, настойчиво повторил:
— Белое или красное?
— Красное, — пробормотал Дориан пересохшим ртом.
— Чудесный выбор, — с улыбкой заверил Имшаэль.
Автор: Треш-пати
Название:
Пейринг/Персонажи: Имшаэль
Категория: джен
Жанр: фанмикс
Рейтинг: G
Ключ: роад-стори, G, POV,
@темы: арт, джен, Архитектор, Имшаэль, «Четыре демона», Треш-пати
понедельник, 18 июля 2016
Автор: Треш-пати
Название: По другую сторону
Пейринг/Персонажи: Самсон
Форма: арт
Категория: джен
Рейтинг: G
Предупреждение: кроссовер со вселенной Марвел, ретейлинг этого фото
Ключ: Детектив, G, кроссовер, смерть второстепенного персонажа
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Call me Imshael
Пейринг/Персонажи: Имшаэль, ф!Лавеллан, Кассандра, Солас, Гаксканг *(Дух! Власти!), демон Зависти
Категория: джен
Жанр: AU
Рейтинг: PG—13
Размер: 1625 слов
Предупреждение: смена сущности*: развоплощение, частичный ретеллинг квеста «Зови меня Имшаэль».
Ключ:
Наблюдая за тем, как Эллана Лавеллан со своими спутниками крадётся по лестнице меж разрушенных стен крепости, Имшаэль некстати вспоминает демона Зависти, провалившего попытку завладеть инквизиторским телом. Немного даже досадно, что все его оправдания — и о силе духа, и о бесстрашии, и о загадочном Якоре на руке, якобы лишающем демонов воли — были всего лишь преувеличением, а Инквизитор оказалась простым запуганным «кроликом».
Когда отряд подходит достаточно близко, Имшаэль склоняет голову, приветствуя... не ту, что даже не понимает слов древнего наречия, а её спутника.
— Каждый охотник желает знать, как пустить медленную стрелу... верно, Солас? — на мёртвом языке эта фраза звучит весьма двусмысленно — так, как он и хотел.
Солас не удостаивает его ответом — лишь коротким злым взглядом, а Лавеллан выглядит растерянной. Вновь чуть склонив голову, Имшаэль обращается к ней на общем языке.
— Не беспокойся о молчании, Эллана, молчание — тоже ответ. Когда гордость молчит, дух смертного свободен, но твои спутники слишком жестоки, чтобы это понять. Тревожный знак!
Мгновенно вспыхнувший защитный барьер переливается голубоватым сиянием, и Имшаэль разочарованно думает, что Лавеллан выбрала бой без лишних слов. Но этот барьер — лишь мера предосторожности: она подходит на несколько шагов ближе.
— Кто ты?
— Зови меня Имшаэлем.
— Ты — демон... — в интонации Элланы столько неуверенности, что Имшаэлю становится почти смешно.
— Я — дух Выбора, — с лукавой ухмылкой поправляет он. — А кем мнишь себя ты? Вестницей Андрасте, отступницей или Инквизитором, вершащим чужие судьбы? Героиней или убийцей? Поверила ли ты словам трусливого деревенского рыцаря, просившего расправиться со мной, или предоставишь и мне право высказаться?
— Мы все видели твой «сад», демон, — вмешивается в разговор Кассандра, стоящая чуть поодаль. — Инквизитор, эта тварь едва ли заслуживает того, чтобы давать ей слово...
— Нечестно, Искательница! — протестует Имшаэль. — Она должна выбрать сама, без твоих подсказок! Разве кто-то влезал, когда ты принимала решение — быть ведомой или вести за собой?
Кассандра раздражённо выдыхает, видно, с трудом удержавшись от ответа — облачко пара тает в морозном воздухе, — а Имшаэль успевает подумать о том, что, окажись она сейчас перед ним с Якорем на ладони, всё решилось бы быстро. Но и вполовину не так интересно.
— Оправдывая свою сущность, я предложу тебе выбор. И ты поймёшь, что дело можно решить без кровопролития, — он вновь обращается к Лавеллан.
Презрение в её взгляде сменяется недоверием, а сомнения лишь разжигают любопытство. Имшаэль знает, что мысли Элланы — не об изуродованных людях и красных кристаллах, а о том, почему же «демон» заговорил сначала с Соласом, а тот промолчал в ответ.
Семена подозрений, брошенные в благодатную почву, всегда всходят.
— Я даю тебе возможность объясниться, — наконец решает она. — Говори.
Имшаэль самодовольно улыбается и заводит руки за спину.
— Не так давно один старый друг моего старого врага кое-что обещал мне — кое-что, способное заинтересовать любого духа. Но обещание это им было вскоре позабыто: мертвецы, как известно, вообще мало что помнят. Что же в итоге? Старый друг мёртв, старый враг — жив, а всё обещанное начинает сбываться. Вот только я оказываюсь не при делах...
Он украдкой бросает взгляд на Соласа. Тот выглядит совершенно спокойным: рассматривает большой кристалл красного лириума, растущий в центре зала.
— И вот, новый враг старого врага предложил мне помощь ошибочно считая что взамен я стану его слугой, — Имшаэль неприязненно морщится. — Видимо, думал, что роль трепетного садовника, выхаживающего цветы зла в мёрзлом саду крепости Суледин, будет мне по душе. Но служить ему я не стал, а здесь остался лишь ради того, чтобы созерцать скоротечность жизни и тяготы путей смерти, быстро пресытившись и тем и другим. Потому и не держу на тебя зла за то, что каждый цветок, которого касались мои руки, теперь втоптан в снег твоим сапогом, а одежды твои пропитаны их алым соком, Вестница Андрасте.
Эллана вздрагивает, будто последние слова вырывают её из паутины плавной демонической речи.
— Дух, говоришь? — цедит Кассандра сквозь зубы.
— Выбор, — скалится Имшаэль. — Я знаю, — продолжает он, — что тебе, Эллана, не нужны ни власть, ни богатства, ни... девственники — прости, я не мог удержаться и не упомянуть их, — но для тебя у меня есть кое-что получше. Знания и ответы. Чужие тайны, о которых не подозревает даже твой Тайный Канцлер...
Краем глаза Имшаэль замечает, как Солас нервно хватается за посох двумя руками, приготовившись атаковать, и довольно улыбается.
— Взамен же я прошу лишь отпустить меня с миром. И все будут жить долго и счастливо. Ну... может, не все, но кто будет считать?
Эллана, обернувшись через плечо, вопросительно смотрит на Соласа. Тот, не делая резких движений, качает головой. «Нет».
— Ты умрёшь, демон, — коротко говорит она, оборачиваясь обратно к Имшаэлю, выхватывает из-за пояса рукоять духовного клинка, делает взмах — и светящееся золотое лезвие рассекает воздух.
Этот бой будет проигран — Имшаэль знает наверняка. Сражаясь вполсилы, он внимательно следит за каждым, кто наносит ему удары, и последовательно обращается Страхом, что сковывает мысли Лавеллан; Гневом, с которым Кассандра отбивает атаки красных храмовников; Гордыней, что движет Соласом.
Но Инквизитор и её спутники быстро расправляются и с лириумными чудовищами, и со всеми воплощениями духа Выбора: обросшая шипастыми наростами туша Гордыни падает в забрызганный кровью и демонической лимфой снег, превращаясь в изуродованные останки одержимого.
***
Тень оглушает Имшаэля воем, криками, язвительным шёпотом и хохотом, — тысячей звуков и голосов, на разный манер повторяющих одно и то же: »Ты проиграл".
Торжествующие интонации, недовольство и разочарование разбиваются эхом о каменные выступы — тонкая Завеса и память тех, кто обитал по обе её стороны, превратили этот участок Тени в точное подобие крепости Суледин.
Имшаэль злится. Переход сквозь Завесу ослабил его: пусть часть его сущности всегда пребывала в Тени, на восстановление сил уйдёт время, течением которого сейчас он сам управлять не может.
Его не было здесь слишком долго. Обитатели этих безрадостных мест, кажется, начали забывать, кто он такой, и потеряли всякий страх.
— Ты проиграл, — шипит Зависть, карабкаясь по поросшим липким мхом камням. — А ещё потешался надо мной и над моей неудачей. И сам проиграл. А она ведь стояла прямо перед тобой! Но ты не смог убить её... — перебирая длинными конечностями, похожими на паучьи лапы, он подбирается опасно близко к тёмной клубящейся сущности. — Я следил за тобой, за тем, как ты всем даёшь сделать выбор. Я мог лишь представлять, каково это — быть на твоём месте! Быть снова живым. В живом настоящем теле! — Зависть стонет, сжимая свою уродливую голову руками, проводит пальцами по лицу — от когтей на бледной коже остаются следы.
Он даже не замечает, что тёмные щупальца ползущей по камням тени, тем временем, уже успели обвиться вокруг его ног, — и в следующее мгновение эта тень уже опрокидывает демона навзничь, тяжёлой массой навалившись сверху. Зависть визжит и отбивается, пытаясь стряхнуть её с себя, но не преуспевает — Имшаэль сильнее.
— Имшаэль! — доносится откуда-то сбоку.
Услышав своё имя, тень мгновенно отшатывается от демона и начинает сгущаться, вытягиваясь в некое подобие формы.
— Это у смертных ты научился просто убивать тех, кто слабее? — тускло светящаяся фигура в тяжёлых доспехах спускается по тем же ступеням, что и Инквизитор по другую сторону Завесы. — Мы здесь существуем по другим законам, не забывай. Вернувшись, он, — палец в латной перчатке указывает на отползающего демона Зависти, — тоже нападал на других духов. Но это нарушает и искажает саму сущность Тени, и без того обратившуюся в хаос из-за прорех в Завесе...
— Он не пытался меня убить, Гаксканг, — с явной неохотой говорит Зависть. — Лишь хотел получить силу.
Имшаэль жаждет ответить им обоим. Он наблюдает, как Гаксканг поднимает руку, спирально проводя ей в воздухе, и тут же ощущает, как окружающее его пространство начинает изменяется: воздух становится плотнее, помогая слепить единое целое из рассеянных частиц. Ещё через какое-то время он чувствует прохладные камни под своими босыми ступнями.
Гаксканг опускает руку, и волнение Тени вокруг утихает, подобно ветру.
— Да неужели... — бормочет Имшаэль, наконец-то обретя способность говорить. — Благодарю, о великий дух Власти! — язвительно добавляет он тут же. — Да, я просил силы. Я взывал к тебе в битве, хоть и понимал, что ты вряд ли откликнешься. Но у меня был повод, — он делает паузу и, понизив голос, продолжает: — Фен’Харел. Он ходит по миру смертных под своей излюбленной маской добродетели, а я хотел, чтобы он вспомнил наши имена, — имена тех, кто желает ему смерти. Я предвидел, каков будет выбор эльфийской девчонки и знал, что вернусь в Тень. Но мне удалось...
— Ты поддался! Ты мог рассказать Вестнице всё сразу! — перебивет его Зависть. — Но ты, видно, поверил в ложь Старшего—так же, как и я!
— Пусть этот моровой лже-бог горит в пламени скверны, мне плевать, — отвечает Имшаэль. — Это ты додумался до такой глупости — служить ему,— я же не признаю ничьей власти. И не вмешиваюсь в судьбы людей, а лишь наблюдаю их выбор, — скрестив руки на груди, он вновь обращается к Гакскангу: — Но вот Фен’Харел — другое дело. Мне удалось узнать его планы.
— И чего же он хочет? Получить былую власть?
— Сделать очередной неправильный выбор, нелепо пытаясь исправить последствия прежнего,— Имшаэль зло смеётся. — Тысяча лет беспамятства плохо сказалась на его разуме, и вновь это являет угрозу не только для мира смертных... Мне нужно туда вернуться. Я не верю в его победу, но я должен увидеть, какая из вероятных неудач оборвёт его жизнь. Чей выбор погубит его.
Гаксканг молчит так долго, что Имшаэль успевает присмотреться к кровавым рисункам, что Зависть выводит на каменных плитах: нечто среднее между гербом Инквизиции и многоглазой головой волка.
— Жертва Кошмара. Смертная, — наконец говорит Гаксканг. — Оставлена здесь по волей той, что зовёт себя Вестницей. Ты сможешь взять её тело...
Имшаэль смотрит на него с искренним удивлением, будто не веря в услышанное.
— Не слишком ли щедрый подарок?
— ...если сможешь убедить Кошмара отдать его, — договаривает Гаксканг, и по его сияющему доспеху пробегает тёмная рябь.
Зависть издаёт странные клокочущие звуки, — Имшаэль с подозрением косится на него, но затем понимает, что тот просто смеётся.
— Тебе не победить его, ты слаб! — говорит Зависть, вставая с пола.
— Я не собираюсь его побеждать — не раздумывая, говорит Имшаэль. — Есть тут кое-кто, кто не жалует, когда убивают духов, — он кивает на Гаксканга. — Но есть и другой, сокрытый в глубинах Тени, давно тоскующий по достойному собеседнику. Кошмар ему подойдёт...
Ярко-зелёные кристаллы, растущие по центру зала, рассыпаются, обрушиваясь под пол вместе с частью каменных плит, — Зависть, взвизгнув, еле успевает отпрыгнуть от образовавшегося зияющего провала с лестницей.
— Бесформенный будет рад нам, Гаксканг, — говорит Имшаэль и направляется к ступеням, ведущим в темную пустоту.
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Сестра моя
Пейринг/Персонажи: ОЖП, читать дальшеМать
Категория: джен, фемслэш
Жанр: драма, POV
Рейтинг: PG-13
Размер: 2700 слов
Ключ: Драма,
Капюшон сползает на глаза и закрывает обзор. Ненавижу его.
Хуже другое: он липнет к коже, грубая ткань словно врастает в меня всеми своими волокнами. Даже думать не хочу о том, как я сейчас выгляжу. Что-то вроде черного месива гнили с торчащими клочьями дерюги — это если снять капюшон; но именно для того и нужен плащ, чтобы никто ничего не видел.
Надеюсь, я выгляжу обыкновенной бродяжкой.
Надеюсь, меня впустят в город. От меня несет — словно от канавы в жару, одна из причин, по которой потеряла несколько драгоценных недель и шла пешком, а не ехала в какой-нибудь наемной телеге, при том что деньги у меня есть.
Надеюсь, меня впустят. Насколько я помню, в нашем городе хоть дракону стража влететь позволит, если у дракона найдется пара полновесных золотых. А нет, так кинжал из руки пока не выпадает, и хотя ладони обмотаны кусками дерюги, как и все остальное тело, но сражаться не сложнее, чем прежде.
Я разлагаюсь заживо, но это ничуть не больно.
Я возвращаюсь домой.
К сестре. Она не ждет меня, но, надеюсь, помнит — как бы ни тщилась забыть.
Я считаю уже не мили — шаги, улыбаюсь под своим темным капюшоном и воображаю, как скажу "привет".
Привет, сестренка. Ты ведь скучала по мне. В конце концов, из-за тебя я стала тем, что я теперь, но не подумай, не жалуюсь и не жалею. Главное, что все эти годы я мечтала о том, как мы встретимся вновь.
Ты ведь, скажу я, рада меня видеть?
Правда?
В стенах города, в родном доме, в последний раз я была двадцать лет назад. Мне исполнилось шестнадцать, она, сестренка, на год старше. В сказках и легендах младшие наследуют красоту, ум, таланты, а то и получают их от ничем не примечательных родителей эдаким даром Создателя, но в нашей семье получилось иначе.
Все и всегда принадлежало ей. Даже теперь, стоит закрыть глаза, встает образ — очень светлая кожа, жгуче-черные волосы ниже бедер, миндалевидные глаза, зелено-голубые и холодные, как вода в горном роднике. Лет с тринадцати за ней ухлестывали все окрестные парни, а она играла ими, будто младенец — деревянными погремушками. Чего я даже не пытаюсь вспомнить — всех ее кавалеров. Разве — некоторых.
Помню молодого храмовника — рыжего, словно обсыпанного крошками веснушек, когда он снимал шлем, на затылке всегда торчал непослушный вихор; он украл у преподобной матери и принес ей в подарок зачарованное гномьей пылью кольцо. Оно было крупным, светилось в темноте, и сестра вертела его так и эдак, размахивала перед моим носом.
Я закрывалась одеялом и отворачивалась. У нас была одна спальня на двоих, небогатый дом, так что сбежать от нее некуда было. А храмовника потом посадили в каталажку и вышибли из Ордена, и спустя полгода он превратился в покрытого буро-бордовыми язвами калеку, ползал на отмерших от гангрены культях по площади и вымаливал гроши на тот же самый гномий порошок. Мы ходили на рынок и, конечно, видели его. Я оглядывалась, порой кидала медяк-другой. Сестра — нет.
Помню баннова сынка. По правде, тот и мне не особо нравился — пузатый, как медный котел, и важный, как петух в курятнике. Но уж денег-то те самые куры не клевали, и родители умоляли сестренку ответить толстому банну взаимностью; разом бы все долги уплатили, и вообще — какими-никакими аристократами бы заделались. Она фыркала и убегала прочь — только пятки сверкали, голые пятки в прорехах когда-то дорогих, кожаных, но давно истрепавшихся туфель. Ей было наплевать на нас точно так же, как на всех остальных. Помню, я подкрасилась углем и вареной свеклой, когда баннов сынок в очередной раз явился в наш убогий домишко, и прислуживала ему, кланяясь и улыбаясь. Я надеялась, что он взглянет на меня, может быть, возьмет меня, и тогда я сделаю то, что не сделала сестра, и мать перестанет вздыхать на все лады «какая же она у меня красавица да умница«, и отец похвастается перед своими друзьями в трактире не только ею.
Но банн отказался от всего, что я предлагала ему, хлебнул лишь воды из жестяной кружки, поморщился и выплеснул прямо на пол. И ушел, сплюнув напоследок — «стерва». Упрямство сестры могло здорово навредить нам, нечасто банны прощают, когда их выставляют, будто шелудивых котов во двор, но все обошлось.
Ее прощали. Ее любили. Свихнувшийся храмовник молил ее не о ломаной монетке — о хотя бы еще одном взгляде. Аристократ не стал трогать нашу семью, а приказал привезти мешок муки, на прощание, что ли.
Такова была сила моей сестры. Когда-то я надеялась, что она окажется магом и ее отошлют подальше, на холодное озеро в жуткую спицу-башню; я эту башню отродясь не видела тогда, лишь представляла как бесконечную каменную громаду, упирающуюся в небо. Там всегда холодно, а на самой вершине не тает снег. Я мечтала, что ее отправят туда. Пустое: той магии, что про огонь и демонов, в ней оказалось не больше, чем в моих башмаках. Просто люди любили ее, отец с матерью прощали все выходки, мужчины восхищались, женщины и те не слишком завидовали. Я была каким-то мерзким исключением и ненавидела себя за это.
Моя милая, веселая сестричка. Как золотой песок в воде — пойди, вылови в бурной речке крупинки.
Иногда я представляла: что бы делала на ее месте? С ее красотой и умением нравиться людям? О, думала я, одарила бы вниманием всех вокруг, с меня не убудет. И никому не делала бы больно. Никогда.
Но я была собой, а не ею.
Когда за мной стал ухаживать молодой пекарь Марко, я даже не поняла сначала, не поверила, все внимание ведь доставалось сестре, я даже для себя успела стать пустым местом. Но трудно ошибиться, когда тебя встречают, провожают, улыбаются, приносят лучшие булочки с розочками из сахарной глазури — прежде мне такие и попробовать-то нечасто доводилось, богачи такое едят. Марко не был ни храмовником, ни банном, ни первым красавцем в городе — огромный, широкоплечий, с руками-бревнами и будто топором да кувалдой вытесанным лицом, зато добрым и, что называют «внимательным».
И со мной.
Первый раз в жизни.
Сначала я дичилась. Избегала Марко, пряталась от него, относила обратно или просто не притрагивалась к угощению. Он не отступался, он был терпелив, словно хороший лошадник с диковатой кобылой. Он не пытался зажать меня в углу и обслюнявить поцелуями, как сделали бы многие другие парни, а просто дарил подарки, улыбался, говорил разные добрые слова. Ладно, должна признать: ему пришлось ждать не слишком-то долго.
Я была счастлива целых три месяца и восемь дней. Мы собирались пожениться осенью.
Но за три дня до Праздника Урожая я увидела Марко с ней.
Не знаю, зачем ей это было надо. Не понимала тогда, и теперь ничуть не лучше; она могла выбрать любого — может, и самого короля, реши поехать в Денерим и примелькаться пред королевскими очами. Неуклюжий пекарь Марко ей точно был ни к чему.
Наверное, она просто хотела отнять то, что по недоразумению оказалось моим. До сих пор помню: полупустой сарай, где Марко хранил муку и где я ему помогала. Заглянула я туда взять немного масла и сначала не поняла, почему он лежит на полу, успела даже испугаться. Затем глаза привыкли к полумраку.
Она была сверху. Черные волосы стлались по светлой коже Марко, словно вонзались и врастали в него. Она запрокинула голову, а его лицо выражало почти муку, и он удерживал ее за бедра так, точно хотел оттолкнуть. Но не отталкивал. По правде, меня они вовсе не заметили, и я выскочила прежде, чем успели сообразить: «попались«.
Я помню: в голове было легко и как-то очень пусто. Не рыдала ни минутки.
Просто знала, что делать дальше.
Дурнолуковка — детская травка, чуть туманит разум, словно слабое вино. Но с шиповидкой и экстрактом лотоса становится смертельным ядом. Подобным отваром травят крыс.
Тем вечером я поднесла Марко ломоть сдобы с кремовой розой — подобной тем, что он мне дарил, когда приручал; и едва он коснулся языком взбитых сливок, все было кончено. Отравы хватило бы на роту солдат. Я не желала, чтобы он мучился.
Наверное, мне следовало сделать это с сестрой, а не с ним.
Наверное, он не заслужил. Наверное, просто не сумел противиться ее странной магии.
Я просидела с Марко до утра, держала за руку и гладила белые-белые щеки. Мне все представлялись волосы сестры — черные, как земля, как трещины на стене старого дома; будто это они выпили всю кровь и всю жизнь моего Марко.
На рассвете я сдалась страже. Меня продержали в тюрьме неделю и должны были казнить еще через два дня, но судьба решила иначе.
Я жива. Я вернулась, сестра.
Я все помню.
Город разросся и выпирает из-за каменных ворот, словно жирное брюхо из тесной рубахи, а доски ворот потемнели, на крепежах и петлях расползлись пятна ржавчины. Хочу коснуться позеленелых камней, может быть, прижаться лбом, но я не должна вызывать подозрений, пока крадусь мимо стражников.
Один прикрикивает на «грязную нищенку», преграждает мне путь. Я знаю, как можно войти не в ворота, иным путем, но тот, другой путь понадобится после, и я молча показываю пахнущему потом парню в потертом кожаном доспехе золотой. Монета блестит на солнце. Глаза у стражника расширяются, широкая красная морда краснеет еще сильнее. Он хватает монету и бучит: «Проходи».
Я не оглядываюсь.
Капюшон скрывает лицо, плащ — все тело; от меня несет гнилью и, наверное, стражник принял за какого-нибудь наемного убийцу, пропитанного ядами так, что отравой стало собственное дыхание, и он недалек от истины. Но золото всегда ярче темноты и перевешивает любые опасения и страхи.
У меня немного времени. Нужно искать сестру. В квашне города это не так-то просто, пусть я и помню каждый переулок... двадцатилетней давности, вот именно. Где ее искать? В старом родительском доме?
Мелькает даже неприятная мысль: вдруг она переехала, живет, например, в Денериме или каком-нибудь Рэдклиффе теперь. Я не успею найти ее там.
Проклятье.
Приходится заглянуть в трактир. Золотых у меня достаточно, я их не считаю. Уже скоро деньги мне не понадобятся. Больше никогда не понадобятся.
Пять монет спустя я узнаю все. Признаться, во мне шевелилась мыслишка: что, если везение изменило сестре, что, если я найду ее в канаве или дешевом борделе, где ее раскладывают на грязных тряпках пьяные бродяги. Что, если она умерла родами или от болезни.
Или даже хуже: приняла постриг и стала преподобной сестрой, к примеру. Я не верю ни в Создателя, ни в Андрасте, но если бы она признала правду о себе, то изменила бы многое. Наверное, я бы просто ушла.
Но нет. Сестра жива и здорова, рассказывает мне кривой на один глаз тип. У него подрезаны кончики ушей, но характерный тонкий хрящ выдает эльфийское происхождение. Городские эльфы режут уши тем, кого изгоняют из своей общины за какое-нибудь немыслимое преступление: например, предательство сородичей «мерзким шемленам».
Нет-нет да и поглядываю на его изуродованные уши, стараясь не ухмыляться. Он бы принял на свой счет. Мне не нужна драка. Не сейчас.
Жива и здорова, повторяет изуродованный эльф, облизывая бледно-розовым языком тонкие губы. Овдовела лет десять назад, да только недолго горевала.
«Бурмистр-то, от самих Хоу ставленый, ей все переписал. Совсем на старости лет ума лишился: родных детей чуть не по миру пустил, зато ей...», — выразительный жест рукой будто возвращает меня в прошлое. Всегда так было. Всегда.
Эльф заканчивает с каким-то даже придыханием; подлецы и предатели всегда сентиментальнее престарелых тетушек:
«Любил он ее больше жизни. А она с тех пор что сыр в масле, в золоте и орлейских кружевах, мужиков меняет, как перчатки».
Забытая обида першит в горле. Я поправляю капюшон, потому что саднит щека — похоже, провалилась, выступили зубы.
«А люди-то что говорят?» — я давлюсь собственной прокисшей плотью.
Эльф дергает плечом.
«Ее любят. Ну... она добрая. На приют не жалеет, помогает всем, кто ни попросит. Чисто мамаша. Своих детей не родила, но все так и прозвали — Мамкой».
Я все-таки давлюсь горькой слюной. Меня разбирает смех. Добрая. Помогает. Перед глазами — черные волосы на белой коже Марко, похожие на пробившиеся наружу вены. Не до конца продуманный, сейчас мой план обретает смысл и законченность.
Сестра моя, теперь я знаю, что делать.
Дождаться ночи не так-то легко. У меня в голове шепот, с каждым часом тихие голоса прогрызают путь все глубже, сквозь набрякшее мясо и кости, куда-то к самой душе. Я пью разбавленный эль в трактире, пытаюсь поспать в углу, просыпаюсь.
У меня мало, так мало времени.
Два или три раза я забываю, зачем вообще пришла и где нахожусь. Обнаруживаю себя посреди улицы, на коленях, какой-то ребенок тыкает в меня пальцем, женщина в линялой юбке подхватывает мальчишку и сплевывает в мою сторону.
Потом я «просыпаюсь» возле церкви. Исповедоваться и уйти. Так лучше.
Забыть все задуманное.
Потом я вспоминаю Марко. Злость — ведро ледяной воды. Я перебрасываю кинжал из одной обмотанной тряпками ладони в другую. Уже смеркается, и можно пробираться в «красивый домик с большим яблоневым садом«, как его описал корноухий эльф.
Поздним летом богатые кварталы пахнут цветами и перезревшими фруктами. Я легко нахожу нужное место и, мухой в варенье, тону в вязком аромате яблок, аж глаза щиплет.
Вкус. Какие они на вкус, наши яблоки? Кисло-сладкие? Наоборот, приторные до тягучей медовости? Не помню. Голоса съели меня, как спелый фрукт, я — огрызок, гниющий огрызок в сорной куче.
Сестра моя, вспоминала ли ты обо мне? Не думаю, по правде говоря. Тебе всегда было плевать на всех, и я не верю в твою доброту — скорее, ты усмотрела некую выгоду в этом самозваном «материнском» титуле.
Неважно.
Я перелажу через высокий забор с резными украшениями, крадусь через сад к двухэтажному особняку, лилово-розоватому в сумерках. Красивый домик, назвал его эльф. Он ошибся. Это лучший дом на свете. Как бы я хотела пожить в таком хотя бы день.
Внутри он еще лучше. Я взламываю ставни на первом этаже, озираюсь по сторонам. Темнота подсказывает, что слуги спят и никто ничего не слышит, двигаться тихо я научилась в первые месяцы «новой жизни». Двадцать лет назад. Да.
Детство прошло в бедности, и после я-то не стала богаче, и теперь с невольной опаской крадусь по натертому до блеска паркету и коврам. На стенах картины и серебряные подсвечники. Она жила в роскоши, пока я ковырялась в дерьме.
Сестра моя, так ведь было всегда. Где Создатель и где справедливость?
Ее спальня похожа на маленький розарий. Живые цветы рядом с будуаром, балдахин украшен ароматными мешочках в золотых «колокольчиках» — отпугивать насекомых. В детстве нас вечно жрала кровососущая гнусь с болот. А в это святилище моей сестры не сунется ни одна мерзкая тварь.
Кроме меня. Верно?
Я замираю, прежде чем откинуть легкую шелковую шторку.
«Изменилась ли она?» Годы порой не щадят женщин. Возможно, она покрыта морщинами, или безобразно растолстела, или наоборот, усохла и похожа на сушеного жука.
Я убираю преграду ткани и вздыхаю.
Нет.
Она не изменилась. Клянусь подштанниками Андрасте, ей как будто бы все еще семнадцать — может быть, темнота скрадывает возраст и отнимает несколько лет, но и при свете ей вряд ли дашь больше двадцати пяти. У нее тонкая талия, полная грудь, свежая кожа и все те же иссиня-черные волосы; всего лишь пара прядок седины.
И эти волосы по-прежнему готовы забраться под кожу и сожрать кого угодно.
Как моего Марко.
— Я вернулась, — шепчу, зажимая ей рот. Она распахивает глаза; зеленые огромные глаза, пытается вырваться, беззвучно кричит и кусает. Я не чувствую боли. И я намного сильнее.
— Пойдем со мной, сестра моя, — я скручиваю ее шелковыми простынями и шторками, обматываю, словно коконом. Ее лицо мокро от слез. Она меня узнала. Это хорошо.
Она легкая, и я без труда утаскиваю ее прочь — через забор, переулками, путем контрабандистов. Пожирающие меня голоса направляют нас, подсказывают, куда нам идти.
Справедливости нет, но я буду ею.
У меня мало времени, поэтому мы идем не в глубины гномьих городов, поближе — но там тоже обитают они.
Те, с кем я сражалась всю жизнь. Не по своей воле. Я убила Марко, но, сестра, ты виновата, ты вынудила меня поступить так.
Хочешь спросить: почему я не убила тебя?
Я... не знаю. Вот и весь ответ.
Мы пробираемся в тевинтерские руины. Здесь много «их»: подземных тварей, чудовищ, и все они поют мне, словно воспевая мое поражение; я могу умереть либо стать одной из них. Отличный выбор, не так ли?
Она немного притихла. Когда мелькнули во мраке первые тени, попыталась заорать — и здесь я ей уже рот не затыкаю, какая разница, никто не услышит. А теперь замолкла, словно надеясь проснуться от кошмара.
Не выйдет. Моя жизнь вся была кошмаром. Я так и не проснулась, верно?
Я кладу ее на камни и начинаю разматывать шелковый кокон. Со всех сторон уже подбираются твари.
Порождения тьмы. Они чуют меня, потому что я — Серый Страж. Они больше не пытаются убить меня, потому что мой Зов дошел до той стадии, когда почти не отличаюсь от них. Вместе с шелком кокона я снимаю и мерзкий капюшон.
Сестра кричит, срываясь на визг. Я глажу ее мягкую кожу сморщенными искаженными руками, пальцы похожи на заплесневевшую морковь. Изо рта капает слюна.
Стражи забрали меня двадцать лет назад. А теперь круг замкнулся; но я не хочу убивать сестру.
Я хочу иного.
Порождения тьмы толпятся рядом, гортанно рыча от нетерпения; меня они боятся или воспринимают альфой, а точнее — то и другое. Я не разочаровываю их, подаю пример: наклоняюсь к ярко-красным даже в темноте губам моей сестры и изрыгаю в нее отравленный сок — может быть, в нем капли еще той Чаши Посвящения, которая едва не убила и навсегда исказила меня.
Сестра бьется подо мной, горячая и приятно-упругая.
Сейчас она принадлежит только мне — напитанная чужим восхищением, любовью и счастьем, словно переспевшее яблоко кисло-сладким нектаром. Я обладаю ею. Я трансформирую ее.
Порождения тьмы взвизгивают от нетерпения. Подождут. У них будет еще много времени и много дней, и они не осмелятся оспорить право альфы.
Они не помешают мне насладиться. Я нащупываю кинжал: его лезвие — для меня.
Она же станет Матерью и будет жить долго, очень долго. Меня снова рвет прямо в захлебывающийся рот, а низ живота сводит спазмом удовольствия.
Я люблю тебя, сестра моя.
Автор: Треш-пати
Бета: анонимный доброжелатель
Название: Бумага и сталь
Пейринг/Персонажи: Самсон/Мэддокс
Категория: слэш
Жанр: романс, UST
Рейтинг: R
Размер: 1300 слов
Ключ: Романс, R, соулмейт-AU, зависимость
Георг был парнем добродушным, всегда давал в долг, ежели чего, и колотил без злобы — зато силен был, как бронто. Самсона он вывалял в пыли со знанием дела, но без особого азарта, а когда увидел, что тот потирает плечо — разволновался, будто наседка.
— Я в порядке, — заверил Самсон и поморщился — песок противно скрипел на зубах. — Не суетись ты так.
Плечо пульсировало болью, а когда Самсон сунул ладонь под намокший поддоспешник — оказалось под пальцами горячим, как печной бок, но рукой Самсон двигал без помех, а значит — и в лекаре нужды не было, поболит и пройдет.
— Сказано тебе — иди! — насупился Георг. — Видишь, там, с мелкими, Мэддокс? Спроси его, он отведет тебя к кому-нибудь из целителей. Давай, не пререкайся!
Самсон подобрал щит и нехотя побрел к стайке малышей, зачарованно внимавшей молодому чародею в темно-синей мантии. Георг принялся мять бока какому-то рекруту, и промелькнула мыслишка не ходить ни к какому Мэддоксу, но тот уже поднял голову и с интересом смотрел на приближающегося Самсона, а следом за ним обернулась и притихшая малышня.
— Привет, — буркнул Самсон, останавливаясь в паре шагов от мага с его выводком. — Ты, что ли, Мэддокс?
Мэддокс улыбнулся. Он был очень красив — и знал об этом, и Самсону стало вдвойне неловко стоять перед ним, всему взмыленному и в пыли.
— Сэр Самсон, — чопорно поприветствовал Мэддокс. — Не изволите ли вы поведать, что за нужда привела вас ко мне?
Гребанная Андрасте. Самсон прибыл в Киркволл лишь две недели назад — слишком мало, чтобы свести личное знакомство со всеми магами, но достаточно, чтобы узнать о самых выдающихся, однако о придури Мэддокса соседи в казарме почему-то умолчали.
Самсон, подавив желание сплюнуть — проклятый песок все еще ощущался на языке — вздохнул и сказал:
— Мне нужен лекарь.
Мэддокс в театральном жесте прижал руку к груди.
— Неужели вы пострадали в той битве, что мы наблюдали на ристалище? Тяжелы ли ваши раны? О, по вашему лицу я вижу, сколь невыносима боль!
Уголки губ у него задрожали, и Самсон с облегчением понял: придурковатости в Мэддоксе не больше, чем в прочих молодых магах, не упускавших случая подшутить над недавно прибывшими. Детишки, для которых, видимо, и было затеяно представление, не сводили с него любопытных глаз.
— Я, в общем-то, почти умираю, — заверил Самсон. — И только ваши нежные руки способны меня спасти.
Фразу про руки Самсон позаимствовал из бестолкового романа, который в казармах читали ради постельных сцен, и была она, кажется, не очень уместна, но Мэддокс решительно заявил:
— Мои руки, ноги, голова, и все, что находится между ними, — всецело в вашем распоряжении, сэр Самсон! — и поднялся с нагретых солнцем ступеней.
— А если мне не помогут ваши руки — я приду за этими! — пообещал Самсон и схватил за бока ближайшего мальчишку.
Детишки радостно завизжали, и Мэддокс с улыбкой взял Самсона за запястье.
— Идемте же, сэр Самсон, попытаемся спасти вашу драгоценную жизнь.
Самсон с детства знал, что станет храмовником или солдатом. Его не тянуло к земле, особым умом он не отличался, непреодолимой тяги к знаниям не испытывал — зато драться Самсон умел, а порой и любил. Была еще одна причина: внизу живота, слева, чернела выведенная чьим-то изящным почерком с красивыми завитушками фраза: «сэр самсон».
«Сэр Самсон», — обращались к нему маги помладше.
«Сэр Самсон», — кивал рыцарь-командор.
«Сэр Самсон!» — весело окликала Первая Чародейка.
«Сэров Самсонов» было так много, что со временем они перестали казаться чем-то чрезвычайно важным и значимым, превратились в простое обращение, прекратили вызывать легкую дрожь.
Мэддокс стал для него особенным просто так — не потому, что они были созданы друг для друга. Сперва они просто болтали время от времени, сталкиваясь в коридорах или во внутреннем дворе, потом стали намеренно искать общества друг друга. Мэддокс касался синяков Самсона прохладными пальцами, — целитель из него был не лучший, но на то, чтобы избавиться от ссадин, его умений хватало, — а Самсон таскал ему всякую мелочь из Верхнего города. Однажды он прикупил у одного торговца медальон — маленькую птичку из серебра. Магии в ней не было — так, красивая безделушка, но Мэддокс пришел в восторг, и на короткое мгновение благодарно обнял Самсона за шею. Объятье вышло чересчур приятным, и Самсон еще пару дней то и дело возвращался к нему в воспоминаниях. Мэддокс нравился ему — тоже чересчур, и это было паршиво и совершенно неуместно, потому что сам Мэддокс был романтично и трогательно влюблен в девчушку из города.
Они познакомились весной — вернее, Мэддокс увидел ее весной, улыбнулся, и девушка вспыхнула жарким румянцем и ответила улыбкой. Подойти к ней Мэддокс не мог — он сопровождал Первую Чародейку — но запомнил, за какой дверью скрылась красавица. День спустя Самсон отнес в этот дом письмо. Они с Мэддоксом так и не сказали друг другу ни слова, но лицо девушки освещалось радостью всякий раз, как она видела Самсона.
Самсон был уверен: рано или поздно они встретятся, скажут необходимые слова, и все у них как-нибудь сладится. Его дурацкая влюбленность не была нужна ни ему, ни Мэддоксу.
...Когда Самсон в очередной раз понес в город письмо, он угодил под ливень и вымок до нитки; пострадала и сумка, в которой был конверт. Когда дождь утих, Самсон вытащил его, чтобы оценить ущерб, встряхнул — и разбухшая бумага не выдержала и порвалась. Письмо на нескольких листах угодило в лужу — Самсон бросился подбирать и замер, мгновенно узнав почерк. В письме Мэддокс рассказывал об их первой встрече, и многократно повторенное имя выглядело точь в точь как у Самсона на коже.
Он собрал листы. Отнес их девушке, выслушал слова благодарности и вернулся в Казематы, совершенно не представляя, как дальше жить.
Мэддокс был из тех людей, что любят касаться других. Ему нравилось обниматься, трогать чужие волосы, он с удовольствием подставлялся под руки Самсона, когда тот разминал ему затекшую шею. Серебряную птичку Мэддокс носил, не снимая, и каждый раз, прикасаясь к тонкой цепочке, Самсон думал: а каково было бы коснуться его метки? Увидеть ее хотелось просто нестерпимо — убедиться, что Самсон ничего не выдумал, что Мэддокс действительно — его, не той девушки с пышными кудрями и веселой улыбкой... Но сказать прямо он не мог, боялся, что ошибся, а увидеть Мэддокса обнаженным случайно не представлялось возможным. Оставалось только воображать — и Самсон давал себе волю, глядя в темный потолок казарм и крепко сжимая в ладони член. Он представлял Мэддокса распаленным, с приоткрытыми губами и румянцем возбуждения на щеках, жадным до прикосновений, с разведенными ногами; приходилось сжимать зубы, чтобы не разбудить спящих на расстоянии вытянутой руки парней. Сперва было неловко смотреть Мэддоксу в глаза после того, как ночью дрочил на него, потом Самсон привык. Иногда ему казалось: к Мэддоксу он пристрастился крепче, чем к лириуму. Зелье Самсон принимал раз в неделю, с Мэддоксом виделся и говорил ежедневно — и все равно это казалось недостаточным.
Меж тем, рыцарь-командор что-то не поделил с Наместником: сперва об этом только трепались, а потом, как-то неожиданно для всех, Казематы взяли штурмом. Орден почти не сопротивлялся; Самсон и сам чувствовал изрядную растерянность — их учили драться с демонами и одержимыми, развеивать магию и искать беглых магов, но большинство из них не были готовы сражаться с людьми Наместника.
Большинство — но не Мередит Станнард. Когда Казематов достигло известие о том, что рыцаря-командора вздернули, она будто одурела от ярости. То ли ее настолько взбесило, что Наместник посягнул на власть Ордена, то ли она по-настоящему любила старого Гильяна, но Тренхолд от ее гнева не ушел.
Мередит заняла пост рыцаря-командора — и сразу стало понятно, что прежнему порядку пришел конец. Самсон прекратил даже передавать письма — слишком пристально Мередит следила за каждым, кто находился в ее власти, будь то маг или храмовник. Мэддокс сам уговаривал Самсона быть осторожней, и тем неожиданней оказалась его просьба, которую он шепотом произнес однажды вечером:
— Устрой нам встречу.
— Дерьмовая шутка, — пробормотал Самсон.
— Я не шучу, — тихо сказал Мэддокс. — Я знаю, это рискованно. Но я должен кое в чем убедиться.
Он взглянул на Самсона сухими, отчаянными глазами, взял за руку, стиснул ладонь ледяными пальцами. Самсон подумал: не с таким взглядом просят о любовном свидании.
— Пожалуйста, Самсон, — полушепотом добавил Мэддокс. — Я знаю, я прошу о многом. Но мне нужно узнать, что она не... Пожалуйста, Самсон. Я не хочу больше думать об этом. Хочу знать наверняка.
Предчувствие чего-то дурного змеей свернулось внутри.
Самсон заглянул в лицо Мэддокса, полное одновременно отчаянья и надежды, и пообещал:
— Хорошо. Я попробую.
@темы: слэш, арт, Мать, фемслэш, джен, Самсон, Имшаэль, «Четыре демона», Треш-пати
понедельник, 11 июля 2016
Автор: Треш-пати
Название: Кожа хранит тепло
Пейринг/Персонажи: Архитектор/Мать-читать дальшеОтец
Форма: арт
Категория: джен
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: кого-то освежевали за кадром, гендер бендер
Ключ: ER (Established Relationship), NC-17, смена пола, преступная деятельность
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Письма и записки
Пейринг/Персонажи: Имшаэль, м!Инквизитор, агенты Инквизиции
Категория: джен
Жанр: эпистолярный
Рейтинг: G
Размер: 1100 слов
Ключ:
«Командир!
Считаю себя обязанным доложить, что в последнее время в крепости начали происходить странные вещи. Началось все с того, что две недели назад одного из новобранцев нашли повесившимся на кухонных стропилах. Я неплохо знал его, и он произвел на меня впечатление жизнелюбивого человека, страстно желавшего доказать свою преданность нашему делу, однако ничто не указывало на то, что некто помог ему приблизить встречу с Создателем.
Три дня спустя я лично обнаружил в кладовке мертвую эльфийку. Когда начались поиски убийцы, быстро выяснилось, что один из солдат дезертировал. Я отправил за ним отряд, но разведчики не смогли найти след. Полагаю, он стал добычей варгестов или голода и жажды — судя по описи кладовой, он не взял с собой ни еды, ни воды.
Я не стал бы беспокоить вас в связи с этими случаями — несомненно, печальными, но вполне обыденными для большой крепости — если бы сегодня утром мне не доложили о смерти разведчика Инквизиции, остановившегося в Грифоньих Крыльях, чтобы отдохнуть после длительного перехода. Он в буквальном смысле съел свои приказы. Листы встали ему поперек горла, и он задохнулся.
Не уверен, что стоит связывать эти события между собой, и все же — я нахожу то, что всего за две недели в пределах вверенной мне крепости погибло трое человек, весьма тревожащим.
В остальном, однако, дела идут на удивление хорошо. Местная аристократия оказывает нам всяческую поддержку, посылая все необходимое, и нам даже удалось некоторым образом воскресить торговлю в этом пустынном регионе. Кроме того, на днях посланный вами маг обнаружил потайную комнату с ценными фолиантами. Он вызвался лично доставить их вместе с письмом.
Капитан Райлен»
«Кассандра.
Чувствую необходимость напомнить о том обещании, которое ты дала мне в Убежище. Сегодня я говорил о своем решении с Инквизитором. Он спокойно выслушал меня и сказал: «Это твой выбор». И вдруг я отчетливо услышал смех, хотя губы его больше не двигались. Пожалуйста, присмотри за мной, и если я еще раз расскажу о чем-то подобном — доложи Инквизитору.
Каллен»
«Соловей!
Добрались из Адаманта до Скайхолда без происшествий (не считая обычного). Довела цель до подножья гор, прошла нашими путями и встретила уже в Скайхолде. После того, как толпа разошлась, Инквизитор поднялся на стену. Последовала за ним по нижнему проходу. Предположила, что ждет кого-то, оказалась права. Скоро пришел второй, судя по звуку шагов — торопился. Голос не узнала — значит, кто-то из недавно прибывших. Прилагаю запись разговора. Нам стоит беспокоиться.
Неизвестный: Как ты выбрал? Почему его?
Инквизитор: Вижу, у Лелианы от тебя секретов нет.
Неизвестный: Зато есть у тебя. Я не удивлен, что ты разрешил Ордену остаться — как всегда, берешь все, что можешь. Но почему тот бедный малый? Ему, в отличие от Стража, было, к кому возвращаться.
Инквизитор: Может быть, он сам этого хотел?
Неизвестный: Он хотел не этого.
Инквизитор: Ну что ж, иногда люди делают не то, что хотят, а то, что нужно.
Неизвестный: Нужно тебе?
Инквизитор: Похоже, времена, когда ты жаловался, что не можешь меня понять, уже позади.
Неизвестный: Может, мне стоило бы отсечь тебе руку, чтобы понимать тебя лучше. С другой стороны, тогда с тобой не было бы и вполовину так интересно.
Инквизитор: Если ты закончил мной восхищаться, я хотел бы пойти принять ванну.
Шартер»
«Босс.
Ко мне сегодня подсел парень, из магов, и стал болтать о том, что может сделать меня «настоящим мужчиной». Сам понимаешь, о чем я подумал, но он вдруг начал говорить такое, чего знать не мог. Я сидел и слушал его, как остолоп. А потом он предложил мне выбор.
Стоило ему хорошенько вмазать, конечно, но мне стало настолько не по себе, что я вывалился на улицу, вдохнуть воздуха. Когда вернулся, его уже не было.
Кот из дома — мыши в пляс, а? Передай там Инквизитору, чтобы поторопился.
Крэм»
«Маг, два с половиной месяца назад прибывший в Скайхолд и представившийся отступником по имени Мишель — враг.
Сделайте все быстро. Будьте осторожны, он опаснее, чем кажется.
Соловей»
«Дорогая Лелиана,
Вчера милорд Инквизитор заходил в «Приют Вестника» сразу после заката, вместе с Мэлони. Ты, должно быть, знаешь, что она крепко дружила с Элизмой, которая пару дней назад покинула Скайхолд. Я слышала, что когда-то их связывали отношения более близкие, чем дружба. Трагичная история, не правда ли? Вероятно, она волновалась о судьбе Элизмы (я тоже, признаться, немного переживаю о бедняжке-умиренной), однако Инквизитора ее слова изрядно разгневали — не сомневаюсь, что и ты замечала: в такие моменты морщинка у него на лбу обозначается особенно четко, а глаза темнеют, как предгрозовое небо. Мне показалось, он за что-то выговаривает Мэлони. Учитывая, что, едва вернувшись из своих странствий, милорд пригласил девушку выпить, я ожидала, что он будет более... романтично настроен. Они беседовали довольно долго и под конец, кажется, примирились — по крайней мере, ушли они вместе. Неужели я стала свидетелем начинающегося романа? Я могла бы сложить чудесную песню о ее золотых волосах и его сильных руках.
Обязательно заходи как-нибудь, чтобы отвлечься от забот, и я спою для тебя одной.
Твоя Мариден»
«Бриала!
Инквизиция перекупила кого-то из наших! Лично слышал, как двое (эльф и женщина) обсуждали наши дела. Сначала эльф многословно рассуждал о всякой ерунде, мол, а вот тогда, а вот сейчас (женщина больше молчала, а когда отвечала, все время говорила «мы» и, кажется, была рассержена чем-то) и тут как скажет: «Интересно, к кому из троих склоняется Инквизитор?». А женщина ответила: «Ферелденский наемник, девочка, знающая грязный секрет Бриалы, и шевалье в императорской постели... если он найдет их всех, то выбирать не придется. Разочаровывающий финал». Потом они перешли на эльфийский.
Бриала, у них полно шпионов в Зимнем Дворце! Сделай что-нибудь, и поскорее!
Мышь»
«Соловей,
Запись разговора в инквизиторских покоях № 42 (И — инквизитор, М — чародейка Мэлони).
М: И вот, твой главный враг в клетке. Что будешь с ним делать?
И: Увидишь.
М: Не даешь мне заскучать.
И: Давать тебе заскучать чревато последствиями.
М: Не могу понять, на что ты злишься. Девчонка свой выбор сделала.
И: Ты пугаешь моих подчиненных.
М: Вовсе нет! Я предоставляю им возможность решать. И ты сам свидетель, я честно выполняю условия сделки.
И: Раз уж ты напомнил о сделке...
М: Ну давай, изобрази, что я натолкнул тебя на мысль.
И: Если записки одной чародейки не врут, ты был одним из тех, кто научил тевинтерцев магии крови.
М: Приятно, когда твои заслуги помнят.
И: Ты и еще трое... почему вы это сделали?
М: Похоже, ты заинтересовался историей после посещения храма Митал.
И: Мы договаривались, что если я спрошу, ты дашь честный ответ.
М: Потому что мы ненавидели эванурисов за то, что они с нами сделали. Потому что твой убогий человеческий умишко даже представить не может, на что они были способны. Потому что пир на костях их империи доставил нам наслаждение. А сейчас, заставляя меня рассказывать, ты снова разжигаешь во мне злость.
И: Я про...
И тут я умер. Прямо на посту, в маленькой комнатушке, оборудованной для подслушивания важных разговоров. Впрочем, убивший меня дух любезно решил передать отчет леди Тайному Канцлеру за меня. Теперь вы знаете, сестра Соловей — не все, но многое. Что будете делать?»
Автор: Треш-пати
Бета: Треш-пати
Название: Сплетение
Пейринг/Персонажи: Имшаэль, читать дальшеСолас, Корифей
Категория: джен
Жанр: character study
Рейтинг: PG-13
Размер: 1400 слов
Предупреждение: ненормативная лексика
Ключ: Character study, PG-13, пропущенная сцена, грубая речь
Призвавший его слаб и бледен и выглядит полуденной тенью. От него пахнет сладко и пряно, почти как от Вирнена и его клана. Имшаэль втягивает запах, словно голодный путник, учуявший жаркое в таверне. В некотором смысле так оно и есть: клан Вирнена давно мертв, а он хочет продолжения.
Призвавший это знает, было был глупо его недооценивать. Имшаэль справедливо опасается его... и все же, наблюдая, как тот, пошатываясь, хватается за стены, как слезятся его глаза, дрожат губы и сам он сутулится, словно от невыносимой ноши, Имшаэль едва удерживается от улыбки.
— Зачем ты меня позвал? — он обращается к призвавшему по-свойски. Бояться нет резона, они не враги. Во всяком случае, у этого... создания сейчас много забот помимо Имшаэля, и заставил его явиться он не для поединка.
Вопрос «зачем» довольно-таки риторический. Имшаэль долго просидел взаперти, и еще дольше — вне бытия, и сейчас ему хочется развлечься.
— Предложить тебе сделку, демон.
— Я дух выбора.
Слабое создание, которое когда-то было великим. Смешное. Имшаэль не отказывает себе в удовольствии подойти ближе, взять его за подбородок, заглянуть в глаза. Призвавший не отталкивает, пытается отстраниться, жалкое зрелище — он вроде мокрицы, уползающей в подпол.
— То есть, тебе нужна моя помощь.
— Я знаю, кто ты. И знаю, на что ты способен. Но...
Он прикусывает губу. Глаза у него когда-то — Имшаэль помнит, потому что в Тени нет времени, — были желтые, звериные, а теперь потухли до болотной зелени. Интересно, что бы он сказал, узнав судьбу Вирнена и его клана?
«Ничего. Полагаю, ничего», — решает Имшаэль.
Правда в том, что они с призвавшим куда ближе, несмотря на пряно-сладкий, коричный аромат эльфийской крови.
— Давай к делу, — предлагает Имшаэль.
Ему хочется выволочь эту сонную мокрицу на самый яркий солнечный свет. Когда-то он был забавен; жаль, что тогда не подпустил бы Имшаэля близко к себе или сородичам. Тогда Ишмаэль опасался подобных ему, а он казался сильнейшим.
Время мало кого красит. Даже бессмертных.
Призвавший медленно бредет обратно к своей гробнице. На вытесанном из гномьего гранита полу валяются куски ткани — тоже окаменевшей от древности. Они называли это состояние Утенера, вспоминает Имшаэль, и по сути оно столь же тоскливо, как любая Тень. Бр-р.
В изголовье гробницы лежит сфера.
Имшаэль видел такие прежде. Он облизывает губы и ухмыляется. Все-таки не зря послушался и явился на зов — будет весело, очень-очень весело. Фелласан мертв, но выполняет свое предназначение после смерти; если бы не он, Имшаэль бы, возможно, просто бродил по миру, и ничего не узнал о готовящемся сюрпризе. О том, кто именно его позовет.
— Эта последняя, — зачем-то уточняет Имшаэль. — Надеюсь, тебе об этом известно.
— Нет. Да. Теперь — да.
Он держится неплохо для проспавшего пару-тройку тысяч лет. Для того, кто узнал, что все его намерения и мечты пошли даже не прахом, а вывернуты наизнанку, да так, что даже сам Имшаэль лучше не придумал бы . И они еще будут именовать его демоном?
Он подходит к Ишмаэлю и гладит сферу, словно прощается с единственным ребенком.
— Мне нужно вот что...
Его план безумен. Настолько безумен, что честолюбивые мечты хранителя Вирнена по сравнению с ним — детский лепет. Вирнен мечтал о власти над элувианами, забрать себе древнее эльфийское наследие и возвысить свой народ. Этот... ну, нечто подобное. Вот только...
Имшаэль едва сдерживается, чтобы не захохотать. Ему представляются распотрошенные тела эльфов из того клана; Имшаэль развесил внутренности на деревьях и пил кровь из треснувших трахей, но сколько их там было? Тридцать, пятьдесят? Меньше сотни, это точно.
Пришло время играть по-крупному.
— Я даже знаю, к кому тебе можно обратиться за помощью, — он мурлыкает в острое ухо, в гортани клокочет смех. Заканчивая фразу, Имшаэль касается кончика уха языком, словно в какой-то странной ласке.
Конечно же, его визави отшатывается.
— Ты отвратителен, демон.
— Дух выбора, — привычно исправляет Ишмаэль, которому совершенно все равно, как его называют. Хоть огром. — Ну ты, конечно же, можешь выбрать кого-то другого, вот только, с учетом того, что поменялось в мире, выбор у тебя невелик. Твои друзья далеко. Ты совсем один — маленький, слабый, жалкий. Или... может быть, доверишь мне поиграть с твоей сферой и выполнить твою мечту.
— Ни за что, мерзкая тварь. Только попробуй что-нибудь устроить. Ma halam (тебе конец). Ma emma harel (тебе стоит бояться меня).
— Тебя и так достаточно боятся, — напоминает Имшаэль. Он знает, выбор этого бедолаги уже сделан. Самое время отправиться к другому — пожалуй, столь же несчастному.
*
Ему неуютно в чужом теле.
Тело похоже на готовый лопнуть кокон. Кое-где кожа надорвана, в ранках проглядывает темное и струится грязно-белесый сок. Наверняка, мучительно — прорастать сквозь собственную оболочку, рождать истинного себя из подделки, чувствовать себя же тесным костюмом. К тому же, оно женское, а он называет себя в мужском роде через раз, сбивается и путается.
Ишмаэль следит за ним неделю или десять дней, прежде чем заговорить. Фальшивая женщина бродит по улицам каменного города, вглядывается в лица прохожих; кажется он-она чует Имшаэля, оборачивается, нервно перебирает пальцами и зло кривит рот.
Когда-то, пожалуй, он смог бы подчинить Имшаэля своей воле. Но время никого не жалеет... кроме тех, кто вечен.
Имшаэль обнаруживает себя вечером в трактире. Это грязное и заплеванное заведение, на полу слой земли и портовой слякоти, стены потемнели от копоти, скамейки и столы вытесаны из дешевого дерева и липнут, когда на них садишься или кладешь руки. Трактир битком набит ворами и убийцами, несколько тощих эльфийских шлюх робко жмутся к стенам в надежде, что их не просто изнасилуют толпой, но еще и подкинут за это пару-тройку монет; риск того стоит, можно отряхнуться и купить на монеты хлеба. Наемники выразительно блестят кинжалами. Имшаэль вздыхает: ему нравятся подобные места, здесь всегда столько желаний и столько возможностей выбрать.
Впрочем, не стоит отвлекаться по мелочам, когда перед ним важная цель. Тот, ушастый, расстроится, если узнает, что Имшаэль подвел его. К тому же, не в привычке духа выбора нарушать обещания. Другое дело, что каждый выбор влечет за собой последствия.
— Привет, — Имшаэль подсаживается к лже-женщине.
Она — он, не стоит называть его именем истрепанного тела; оно скоро сойдет, как гнилое мясо с костей разбухшего утопленника. Уже сейчас приходится прятать дыры: из округлого женского плеча торчит другое, сухопарое и острое, словно выломанное, груди покачиваются, словно пара пустых мешков. Броня не спасает: фальшивая женщина только сильнее напоминает восставшего из могилы мертвеца.
— Демон, — шипит она-он. — Недозволенный.
Ну вот, все снова. Имшаэлю начинает надоедать, право.
— Я дух выбора, ты ведь меня помнишь, — он едва не называет по имени, поддельная женщина оборачивается, отчего кожа не шее рвется со звуком, похожим лопнувший рыбий пузырь.
— Неважно. Убирайся. Perite (отъебись — лат).
Имшаэль морщит нос:
— Фу. Это грубо. Я, между прочим, по делу.
— «По делу». Futue te ipsum! (выеби себя — лат).
«Почему у них с годами так портится характер? Почти это тело», — Имшаэль снова кривится, словно впрямь оскорбленный словами или, может, трупной вонью, отчетливо пробивающейся даже сквозь общий смрад трактира.
Имшаэль вытаскивает из-за пазухи сферу и показывает ее.
За соседним столом толстый гном разворачивает тряпицу и демонстрирует блестящий серебристо-синий порошок высокому худощавому человеку с залысинами. У того болезненно блестят глаза, а при виде порошка расширяются зрачки. Точно так же, как у собеседника Имшаэля.
Каждому свое.
— Откуда у тебя это, демон?
— Какая тебе разница? Поскольку я дух выбора, то предлагаю эту вещь тебе. Сделать выбор: открыть ее, несмотря на риск, или же... — Имшаэль пожимает плечами. — Клопов в здешних кроватях не так уж много, верно? Можно и потерпеть...
Фальшивая женщина часто дышит открытым ртом. Трет лоб, вместе со скальпом отходит клок рыжих волос.
Мужчина за соседним столом ведет себя точно так же, глядя на порошок.
Сколько сходства в этом мире, философски размышляет Имшаэль. Сфера вполне вероятно, убьет его собеседника — то, чего хотел бы эльфийский спаситель. Или нет. Лириум тоже убивает, а еще сводит с ума, а еще.
— Canis matrem tuam subagiget (псы ебали твою мамашу — лат).
Еще одно ругательство. Эльфийские более благозвучны, чем те, что на арканум. Имшаэль слышал худшее и на том, и на другом.
Конечно же, его собеседник тянется к сфере.
Человек рядом — за лириумом. Имшаэль складывает один плюс один. И еще один. Три. Хорошее число.
— Если у тебя получится, я дам тебе кое-что еще. Оно красное. И запомни того парня, — Имшаэль кивает в сторону жадно собирающего крупинки порошка соседа. Трясущиеся руки у обоих. Сфера или тусклая отрава из глубин — никакой разницы.
Третий не здесь, но и он ничем не отличается в своей жажде свободы и благоденствия для давно умерших либо неузнаваемо переродившихся собратьев.
О, Имшаэль не ошибался: мир стал только веселее за тысячи лет; пожалуй, он простил Вирнена за то, что тот призвал и привязал его.
Уже весело. Будет еще веселее.
Две реки впадают одна в другую, присоединяется третье и будет море. Имшаэль так долго ждал этого сплетения.
— Вы друг другу понравитесь.
@темы: арт, Мать, джен, Архитектор, Корифей, Имшаэль, Солас (Фен'Харел), «Четыре демона», Треш-пати
Secondary Quests
Авторизация
Записи
- Календарь записей
- Темы записей
-
554 джен
-
423 гет
-
287 арт
-
195 орг
-
190 м!Хоук
-
188 слэш
-
138 Андерс
-
123 Wintersend
-
107 My Valentine
-
101 Каллен
-
93 Алистер
-
92 Варрик
-
90 Фенрис
-
83 оригинальные
-
73 Зевран
- Список заголовков
Главное меню