 |
Название: Клан Хоук читать дальше* * * Тервин, плетельщик корзин и прочей утвари, сидел на жесткой каменной скамье, прилегавшей к холодной стене коридора, который вел к угнетающим, закрытым дверям городской стражи. Здесь, под тяжелыми потолками крепости наместника, он, окруженный любопытными и презрительными человеческими взглядами, чувствовал себя брошенным и уязвимым, и не удивительно. Выросший в долийском клане, вдали от крупных городов и поселений, он был воспитан на ненависти и недоверии ко всему человеческому. Когда же он переехал в эльфинаж Киркволла, неприязнь к людям меньше не стала. Больше всего ему сейчас хотелось вернуться под алые навесы родных аравелей. Тервин бы и шагу не ступил в Верхний Город, если бы не горестные обстоятельства. Его дочь, его прекрасную и юную Риолу, опорочили, избили и выставили напоказ почти что перед всем городом. Её обнаружили рано утром, со стонами сползающей по ступенькам в Нижний Город и оставляющей за собой грязный кровавый след. Одежда на ней была порвана и перепачкана, а на одной ноге не хватало туфли. Её волосы золотисто-медового цвета были спутаны, где-то — неровно острижены, а где-то и вовсе выбриты, открывая взору розовые полосы свежих ран. Её хрип, с которым она преодолевала ступеньки, силясь не скатиться вниз головой, надолго запомнился лощеным жителям Верхнего Города. Для Городской Стражи не составило труда узнать, кто это совершил. К столу Авелин Валлен стекались многочисленные анонимные записки, до её людей доходили слухи, передаваемые исключительно шепотом, слишком подробные и непротиворечивые, чтобы списывать их в небылицы или клевету. Но когда речь дошла до суда, все, как один отказались давать показания. Одни уклончиво намекали, что опасались мести со стороны родовитой семьи обидчика, другие стыдились признаваться в том, что они слышали крики и мольбы о пощаде, но не вызвали стражу. Это было преступление, которое вызвало ужас у всего города, но на которое этот город предпочел закрыть глаза. Сегодня, сейчас должны были объявить окончательное решение. До Тервина доносились приглушенные дубовой дверью отголоски жаркого спора, и от волнения он поднес ко рту туго сжатый кулак и стал покусывать костяшки. Поодаль, справа от него, на соседней скамье ерзала семейная чета — родители того порождения, что не побоялось самого Создателя, чтобы совершить нечто подобное. Богато одетые, ухоженные — и дураку было понятно, что у этих в достатке водились и деньги, и связи. Они, демонстрировавшие аристократическую стать, выглядели увереннее, чем Тервин, но и их лица задела тень недовольства. До него дошел слух, что им пришлось выклянчивать помощь у своего более влиятельного родственника, и тот, нехотя и артачась, откликнулся на их зов; и не столько из-за силы кровных уз или жалости, а скорее из желания защитить свою фамилию от темных пятен — в том числе со стороны родни, не сумевшей воспитать столь неугомонного типа. Наконец шум за дверями затих. Тервин услышал бряцание доспехов, становящееся чётче и громче, будто кто-то по ту сторону направлялся к двери, и эльф понял, что момент настал. Он вскочил со скамьи, ненавидя своё унизительное положение, в которое его, как раба, заточили порядки города, но всё ещё надеясь на то, что свершится справедливость. Кроме надежды у него ничего не осталось. Наконец, двери отворились, и перед взором предстала капитан киркволльской стражи. В её руке был зажат пергамент, и она, окинув присутствующих мрачным, тяжелым взглядом, стала с него читать. — “Сим объявляется решение, подписанное судьей Ванардом, судьей Кирквола. Ввиду отсутствия свидетелей, веских улик, а также того, что обвиняемый и его семья не были ранее замечены в порочащих их честь обстоятельствах, наказанием обвиняемому лицу будет, — капитан сглотнула и с тяжёлым вздохом продолжила, — уборка улиц Верхнего города в течение двух недель”... Ноги Тервина подкосились. Он не помнил, как обратно сел на скамью. Он не ждал многого, не ждал, что его дело рассмотрят по городской “справедливости”, как если бы он был хотя бы просто человеком, а не аристократом, но это… — Место этому подонку в темнице! — вырвалось у него, но от потрясения голос прозвучал сдавленно и пискляво. — Но даже это было бы подачкой! Он должен гореть! Он будет гореть! Капитан набрала побольше воздуха в грудь, но ей не дали и слова сказать. — Можно где-нибудь зафиксировать, что сейчас в адрес обвиняемого поступила угроза от истца? — отчеканила мать того изверга. Авелин Валлен вместо ответа распорядилась, чтобы родителей преступника и Тервина выпроводили за двери крепости наместника. Знатная чета не позволила представителям стражи прикоснуться к ним, и они, гордо и победно задрав носы, торопливыми шагами удалились. Тервин опомнился, когда кто-то сочувственно похлопал его по плечу. Он, не понимая ничего от горя, замотал головой, пока не увидел немного тощего мальчишку в слишком свободных доспехах. Спустя секунду, когда он внимательнее разглядел стражника, он заметил у стражника острые уши и понял, что перед ним стоял не мальчишка, а Лия — стражница, соседка по эльфинажу. Она не была подругой Риолы, но в эльфинаже жилось тесно, и дети, оставленные под присмотром няньки, часто росли под одной крышей. Лия и его дочь какое-то время носились вместе, выгораживая друг друга в проступках и мелких шалостях, пока не настала пора оставить все это в прошлом. — Ты? — с горьким обвинением в голосе произнес Тервин. — Как ты-то могла такое допустить? — Тервин, я не горжусь тем, что произошло сегодня, — побагровев от стыда, призналась Лия и села рядом. — Но ты знаешь, что я не могла повлиять на решение. Если бы я даже просто попалась Ванарду лишний раз на глаза, он бы из мести мне сделал твое положение лишь хуже. Тервин глубоко вздохнул. Она была права. Казалось, ещё недавно бушевало другое скандальное дело: сын самого судьи уличен в похищении детей из эльфинажа. Пропажа Лии тогда лишила сна многих родителей в их общине, Тервина в том числе. Они все гордились, когда спустя пару лет эту отважную девочку приняли в городскую стражу. — Что это тогда за суд? — сокрушенно простонал он, схватившись за голову. — Что это за справедливость, если мы по-прежнему боимся сделать лишний вдох? Тервин услышал бряцанье латных сапог: к ним кто-то подошел. Подняв голову, он увидел, что это была капитан Валлен. Она молча передала глиняной стакан с водой Лии, задержав на ней извечно суровый взгляд, значение которого было понятно лишь им двоим, а затем удалилась. Эльфийка передала воду соседу и, покосившись в сторону двери, за которой скрылась начальница, несмело и полушепотом произнесла: — Здесь идут только к одному человеку, когда не могут добиться справедливости законом. — Я не вчера прибыл в город, Лия, — тяжело выдохнул Тервин, поднимаясь со скамьи. — Я знаю. Спасибо. Юная стражница была права. Во всем городе только одно имя служило ответом на вопросы и мольбы, на которые отмалчивались в Верхнем Городе, в Нижнем или даже в Казематах. Только одно имя могло защитить незащищенных. Только одно имя могло помочь беспомощным. И имя это было — Хоук. * * * Варрик Тетрас тяжело опустился на кресло в своей спальне. Путешествие длинной в полгода изнурило не только его кошелек, но и сам дух. Последняя книга встретила смешанные отзывы, и Варрик уже устал считать все те моменты, когда он пожалел, что вообще отдал её в печать. “Мечи и щиты” в Вал-Руайо назвали “неминуемой паузой в череде бестселлеров, которая происходит в жизни всякого писателя”. Какой-то шибко словоохотливый критикан отметил, что, несмотря на мастерство Тетраса в детективных и приключенческих романах, ему еще предстоит научиться азам писательства, когда речь заходит о любовных историях. В “Денеримском вестнике” новый роман известного автора упомянули лишь вскользь, предупредив возможных покупателей лишь о том, что он, дескать, пробует свои силы в новом жанре и он ещё не понял, чего хочет новая целевая аудитория. В Минратоусе поворчали, что автор который раз подряд отказывается делать главного героя магом. В Андерфелсе придирались больше к оформлению издания — иллюстрации, сказали они, столь же незатейливы, как и сам роман. Неваррские критики тоже не стали отличаться, но выразили желание увидеть новые работы автора — разумеется, написанные в прежнем направлении. Впрочем, не всё так плохо. Один ривейнский салон, принадлежащий местной издательнице, написал теплый отзыв и пригласил автора поучаствовать в художественном чтении “Мечей и щитов”. Это не очень воодушевило Тетраса, да и потом, до Дарсмуда, столицы государства, надо было со взмыленной шеей переть в другой конец Тедаса, но всё же он мысленно поблагодарил ривейнских читателей. Кроме того, он по приезду получил немного косноязыкое, но искренне восторженное письмо от читательницы, некой Клотильды Приамаст — наверное, с тевинтерскими корнями — которая не уставала повторять, как важно для неё было встретить — пусть даже в книге — кого-то, обуреваемого теми же переживаниями, что и у стражницы в “Мечах”. Клотильда довольно мило призналась, что она словно на себе пережила каждую сцену со стражницей, что она не перенесет, если к следующему году не узнает, как главная героиня выпутается из заговора и, главное, как решится её сердечный вопрос. В письме Клотильды Варрик насчитал семь страниц, в которых кроме прочего она поделилась своими идеями — примитивными, но чертовски очаровательными, а само послание она завершила пожеланием автору крепкого здоровья и вдохновения. И это было единственное восторженное письмо. Варрик устало откинулся на спинку кресла. Бьянка собиралась было заглянуть в Киркволл во время его презентационного путешествия, но, как бы он ни допытывался до бармена, никто, соответствующий описанию, не заглядывал и писем не оставлял. Тетрас не знал, были то отголоски кризиса среднего возраста, но его жизнь медленно шла под откос. Положа руку на сердце, он не хотел провести остаток жизни в шкуре представителя Торговой Гильдии, ностальгируя о писательском прошлом и признании публики. Ему нужен был жизненный совет, и потому он пригласил к себе Хоуков на сегодняшний вечер. Его размышления прервал вежливый стук в дверь. — Войдите! — с отмашкой отозвался он. На пороге показалась Нора с письмом в руках, которое она рассматривала с нескрываемым любопытством, активно вертя его в руках. Одна бровь женщины была приподнята, и в целом её лицо приняло встревоженный вид. — Пришел ответ из поместья Амелл, — произнесла она, вручая аккуратный кремового цвета конверт, скрепленный багряным сургучом с изображением герба. Теперь настал черед Варрика удивляться. — Письмом? — переспросил он. — Демоны их дери, я же пригласил сюда их, а не их корреспонденцию! Нора лишь неловко поджала губы и пожала плечами. Всякому было понятно, что ответ письмом от старого друга, живущего через несколько улиц, — дурной знак. За всю долгую дружбу письма кочевали между “Висельником” и домом Хоуков считанное количество раз, и всякий раз тому был веский повод. Сейчас же, согласно слухам, плодящимся внизу, у барной стойки, веского повода не было. Нора вышла, и Варрик неторопливо раскрыл письмо, но стоило ему увидеть почерк, как он едва не простонал. Даже на письмо ему ответили не они. “Господин Тетрас, ввиду назревающего торжества в семье Хоук и хлопот, с ним связанных, ни один из её членов не в силах ответить на Ваше письмо, и эта задача была перепоручена мне, Бодану Феддику. Спешу Вас заверить, что содержание Вашего послания осталось для меня и прочих посторонних глаз тайной, и я всего лишь низвожу до Вашего сведения ответ моих господ. Да будет Вам известно, что на конец этой недели запланировано бракосочетание леди Лиандры Амелл с её избранником Донованом Вейсом. В связи с этим, мои господа не могут выкрасть время, чтобы нанести вам визит, однако, они будут рады видеть вас на самом торжестве. Кроме того, они просят передать, что сочтут за честь, если Вы, именитый писатель, подготовите речь для: 1) Лиандры Амелл, язык которой, по словам моих господ, заплетается от волнения, как у юной невесты; 2) Гаррета Хоука — как Вам известно, сына невесты, не отягощенного красноречием* (* — последний оборот добавлен по настоятельной просьбе госпожи); 3) Мариан Хоук — дочери невесты, которая вполне уверенно выступает на публике, но это ложь** (** — последний оборот добавлен по настоятельной просьбе господина). Мои хозяева также выражают надежду, что это письмо застанет Вас в добром здравии, что презентационное путешествие не слишком Вас изнурило, и что Вашу книгу тепло приняли как в Вольной Марке, так и далеко за её пределами. Они также хотят Вас заверить, что лично передать речь навряд ли получится, потому что, цитата: “возня с бумагами страшнее последнего Мора”, посему они предполагают, что обеим сторонам будет удобнее, ежели Вы оставите заготовки в письменном виде и направите их в поместье. Поклонник Вашего творчества, от имени семейства Хоук, Бодан Феддик”. Варрик умел читать между строк, и теперь у него не осталось никаких сомнений: он чем-то расстроил Хоуков. Разумеется, о вражде не шло и речи — в конце концов, эти зазнавшиеся ферелденские щенята милостиво предоставляли ему шанс исправиться, но знал бы ещё Варрик, где он оплошал. Впрочем, щенята или нет, они все равно оставались его хорошими, проверенными друзьями. И Варрик, сраженный неудачами на творческом поприще, все равно ни к чьему совету, кроме Хоуков, никогда не прислушается. А потому гному-писателю оставалось одно: вновь сесть за перо и бумагу и написать что-то более трогательное, чем “Мечи и щиты”. Разочаровывать эту публику ему совсем не хотелось. * * * Матушка часто повторяла Диане, мол, планировать ты не умеешь. Диана, андерфелская, коренастая рыбачка в пятом поколении, нервно переминалась с ноги на ногу. За всю свою жизнь никогда она ещё не чувствовала в своих жилах отцовскую гномью кровь так сильно, как сейчас. Всё в Киркволле казалось ей огромным: грязные улочки расширялись в самых неожиданных местах, превращаясь в полупустые площади, ослепительно белые дома Верхнего Города уносились ввысь, подобно дворцам великих королей, а Церковь… Диана никогда не видела церкви хотя бы вполовину столь же прекрасной и высокой. Но по-настоящему гигантскими ей казались Казематы. Они выглядели чудовищно неприступной крепостью, по периметру которой туда-сюда постоянно сновали храмовники, с ног до головы облаченные в тяжелые латы и вооруженные длинными мечами. И всюду — бронзовые статуи рабов и решетки. Огромные, черные решетки. Диана сглотнула. Она не смогла не вспомнить свою рыбачью сеть и незавидную судьбу рыбешек, угодивших туда по воле Создателя. Она многое прочитала о Казематах из писем Клариссы, и от каждого слова её сердце стучало все больнее, но, Тень её раздери, даже приторговывать здесь зелеными, ароматными яблочками было бы так же тяжко, как тащить на спине мешки углей с чугунными цепями вокруг ног и шеи. А о заточении и говорить не стоило. И как она собиралась тайно вывезти отсюда свою возлюбленную? Она отдавала себе отчет, каким безумием была затея добраться до Киркволла на своей бедной лодочке, минуя хищные проливы и коварные реки, вооружившись лишь папиным топором да любовью к Клариссе. Но выкрасть мага из-под носа вечно бдящих воинов Церкви… Интересно, матушка представляла, что сказать, что Диана не умела планировать, значило ничего не сказать? Диана поборола в себе страх, поправила топор за спиной и решительным шагом направилась вглубь площади. Под тощими коленями очередного бронзового согбенного страдальца, прикованного к колонне, стоял мужчина в легко узнаваемой робе мага. Он переговаривался о чем-то с парой — с небритым, лохматым типчиком, похожим на дядьку Стенли, кузнеца, жившего по соседству с ней, как если бы тот резко помолодел, и с женщиной настолько сельского вида, что Диана почти ожидала увидеть у неё в руке бочонок с молоком или узелок со свежей зеленью на продажу. Она прочистила горло, чтобы привлечь к себе внимание, и произнесла: — Мне бы послание передать ученице Круга. Вы не могли бы мне помочь? — О которой ученице речь? — спросил маг. — Её зовут Кларисса. — Она подняла ладошку выше своей головы со слипшимися волосами, давно не видавшими благ бани, и добавила: — Вот такого роста. Волосы черные, глаза серые. Немного картавит. — А-а, — протянул маг, недовольно нахмурившись, отчего сердце Дианы на миг упало куда-то глубоко. — Та, что картавит. Маг принял сложенную записку из рук Дианы и, брезгливо повертев её в руке, пробубнил себе под нос: — Бывают же капризные дамы, а. Я передам, — уже громче добавил он, и оставил Диану наедине со своими собеседниками. — Тоже пришли повидать кого-то? — спросил тот, что был похож на соседа-кузнеца. Как выяснилось, ему недоставало зуба в верхнем ряду, и рыбачка про себя отметила, что дядька Стенли, пусть и старше был лет эдак на двадцать, но на его фоне выглядел ну просто красавцем! — Да, — коротко ответила она. — У них здесь так чисто, так опрятно, — вставила женщина, обводя восхищенным взглядом Казематы. — Я уверена, у них и крыс меньше водится, да и кормят, говорят, тут трижды в день! Эх, родись я магичкой… — Вот уж нет! — решительно перебил её мужчина. — Родись ты магичкой, ты бы моему сейчас братцу глазки строила вместо того, чтобы быть моей женой! “Андрасте не была к тебе милостива, подруга”, — про себя отметила Диана, стараясь не следить за дыркой в зубах мужчины всякий раз, когда тот открывал рот. Из-за угла вернулся маг, но привел он с собой не Клариссу. Да, у девушки тоже были черные волосы, и она была ростом повыше Дианы, но на этом их сходство оканчивалось. Магесса, не дойдя до их группы, поманила к себе пальцем Диану, та завертела головой, чтобы удостовериться, что она пригласила именно её, и поторопилась следом. Они скрылись в зубастых тенях широких колонн, косо исполосовавших квадраты каменной плитки площади Каземат. Когда магесса развернулась к ней лицом, Диана заметила холодный и тревожный взгляд, и волнение передалось и ей. — Мы не можем говорить долго, поэтому буду кратка. Слушай внимательно и не перебивай. Меня зовут Бетани Хоук, и ты должна прийти через три дня в поместье Амелл. Оно в Верхнем Городе. Его будет легко узнать по шуму и гостям: там будет проводиться свадьба. Я знаю, зачем ты прибыла сюда — а точнее, за кем. Кларисса не дождалась тебя и попыталась сбежать неделю назад, но её поймали. Её не стали усмирять, но во второй раз может не повезти. Обсудим детали на свадьбе. Представься подругой семьи, скажи, что ты из Лотеринга. А теперь иди назад и не оборачивайся. И старайся не привлекать внимание храмовников. Диана, бледная от страшных новостей, полуватными ногами направилась к пристани, где её ждала родненькая и такая спасительная лодка. Как Кларисса могла не дождаться её? Она же так рисковала! Зачем? Рыбачка даже не успела пересечь половину площади, как её громко окликнул чей-то мужской и очень суровый голос: — Эй! Ты! Да, ты, с топором! Диана, стиснув зубы, прикинула свои шансы на побег, но поняла что лучше всего для неё и Клариссы будет, если она продолжит свой путь ровным шагом и скажет, что она… что она — что? Её остановил храмовник. Он был высок, а внешне напоминал одного из тех вечно странствующих загадочных воинов с трагичным прошлым, утешать которых в постели считалось за святое дело у каждой трактирной девки. И тем не менее, его взгляд прожигал её таким бесчеловечным холодом, что мысли Дианы запутались клубком, и она с ужасом осознала, что её язык сам наперед выпалит всю правду, прежде чем сама она успеет опомниться. — По какому ты делу в Казематах? Подошел второй храмовник, помоложе первого и черноволосый, и у Дианы отнялся язык. Её положение становилось хуже с каждым часом. Она бросила взгляд в сторону тенистых колонн, где её проинструктировала Бетани Хоук, словно оттуда могла прийти подсказка или помощь, и второй храмовник проследил за этим взглядом. Диана приготовилась к худшему. — Не всё ли равно, какую работу здесь она искала, рыцарь-капитан? — вдруг спросил второй. Она даже не успела осознать истинный смысл его слов, как тот, первый, ощерился и словно позабыл о её существовании. — Не встревай, сер Хоук. Мне известно, что вы с сестрой нечисты на руку, и что вы не стесняетесь заниматься какой-то… контрабандой прямо под носом рыцаря-коммандора! С самого первого дня, как ваше семейство высадилось в этом городе… “Погодите, ведь Бетани тоже была вроде Хоук?” — пронеслось в голове Дианы. — Рыцарь-капитан Каллен, мы все вас уважаем за то, через что вы прошли в кинлохской Башне, но даже вам надо знать меру, когда вы разбрасываетесь безосновательными обвинениями, — твердо возразил второй храмовник, чуть повысив голос. — Когда мы найдем доказательства, — сквозь зубы процедил Каллен, — ты и твоя сестрица еще будете мечтательно вспоминать о тех днях, когда они были безосновательными. С этими словами он гневным маршем унесся в сторону башни, и Диана от облегчения чуть не упала прямо на землю. Карвер, глядя ей в глаза, встряхнул головой в сторону пристани, мол, иди же, чего ждешь? Лишь оказавшись в “Висельнике”, местной таверне, Диана узнала, кто такие Хоуки и что, когда нужно немного обойти закон, обычно обращаются именно к ним. * * * Донован Вейс, родовитый горожанин и завидный жених Киркволла, был по уши в дерьме. — Закрой дверь, сестрица, — произнес Гаррет младшей из Хоуков, не сводя с него глаз. Сегодня настал день свадьбы Донована и Лиандры, и из-за закрытой двери кабинета доносился типичный приглушенный шум, производимый гостями любого подобного торжества: смех, музыка, звон бокалов, металлическая трель сервиза, шутки, охи, ахи. Донован нутром чуял, что здесь тоже скоро поднимутся охи и ахи. Притом, его собственные. — Вы хотели поговорить? — с как можно большим достоинством спросил он, тоном и осанкой пытаясь напомнить им, что теперь он был мужем Лиандры Амелл, их матери. Кроме того, его семья давно жила в Верхнем Городе, и на огрызки общества, засорившие Нижний Город, Порт и Клоаку, он смотрел свысока по праву рождения. — Вообще, да. Ты садись, садись, не стесняйся, — произнес Гаррет, с деланным гостеприимством указывая на стул перед столом, за которым деловито сидел он сам. Гаррет представлял собой наистраннейшую смесь повадок и черт. Он одновременно походил и на беженца, и на разбойника, и на мага-отступника, и на аристократа. Впрочем, почему походил? Он был таковым; правда, положа руку на сердце, Донован вынужден был признать, что аристократического в Гаррете была лишь скупая щепоточка. Донован осторожно сел. Слева от Гаррета стояла Мариан. Старшую дочь Лиандры он знал лучше, чем остальных детей: та часто вертелась по Верхнему Городу, то оказываясь в салоне какой-то родовитой семьи на правах дорогого гостя, то пребывая в кабинете какого-нибудь предпринимателя с деловым предложением, от которого он не смог бы отказаться. Молва ходила, будто на самом деле Хоуки оказались в Верхнем Городе грязной тропой взяток, шантажа и мошенничества, и Мариан, всё согласно той же молве, выполняла лицевую, приличную часть этих дел. То, что с ним сейчас говорила не Мариан, не придавало Доновану уверенности. Он бегло покосился в сторону Карвера и Бетани, младших близнецов, довольных ролями зрителей в этом дешевом спектакле. Оба молчали и бесстрастные взгляды обоих могли означать что угодно. Донован как-то услышал на улице, дескать, если остался взаперти с четырьмя Хоуками — ищи окно и прыгай. Он сам не понял, почему решил вспомнить об этом именно сейчас. — По какому поводу? — спросил он, поочередно глядя то на Гаррета, то на его молчаливую сестру-близнеца. — По поводу свадьбы, разумеется! — с улыбкой резко подскочил Гаррет и потряс безвольную руку отчима, все силы которого ушли на то, чтобы не подать виду, что его вспугнуло резкое движение. — Еще раз — поздравляю от чистого сердца, папенька! — произнес он, затем обошел стол и бесцеремонно присел на его краешек, совсем рядом с Донованом. “Уличная шпана так и останется уличной, в какие шелка её ни наряжай”. — Спасибо, — ответил Донован с отмеренной улыбкой. — Но я здесь не ради поздравлений? — Нет, — согласился Гаррет. — Вопрос, на самом деле, больше деловой, чем семейный. Короче: то, что принадлежит Амеллам — останется принадлежать Амеллам. Речь шла об имении, конечно же. Стоило догадаться. Донован с отвращением отметил про себя, сколь безвкусен разговор, ради которого эти ферелденские выскочки выдернули его прямо во время торжества! — Но вы же Хоуки! — с возмущением фыркнул он. — И наполовину Амеллы, — вставил Гаррет. — И, говорят, норовом я весь в маму. — Это говорили про Бетани, дурак, — усмехнувшись, вполголоса вставила Мариан, но Гаррет пренебрежительно махнул в её сторону рукой. — Бросьте! — не стерпев, выпалил Донован. — Весь город знает, что наш брак — большая честь для вас и вашей матери. И она любит меня. Вы не смеете говорить со мной таким тоном. И если вы тронет меня хоть пальцем, то… Его перебил железный кулак Гаррета, булыжником ударивший по щеке, губам и зубам. От боли в ушах зазвенели колокола. — То — что? — спросил он. — Гаррет! — с укоризной воскликнула Бетани. Донован про себя отметил, что она станет его любимицей. — Не забудь его сразу же залечить, чтобы следов не осталось. А то от мамы из-за тебя опять всем достанется. Да что это была за семейка?! Донован не понял, услышал Гаррет свою сестру или нет, как к подбитой щеке приблизилась другая ладонь его пасынка, и он уже приготовился для второго удара, но вместо новой волны боли почувствовал приятное тепло. Должно быть, удивление Донована было нарисовано на его лбу несмываемыми антиванскими чернилами, потому что Гаррет произнес: — Вот именно. Одной рукой я бью, а второй — защищаю. Ты отведал обе мои руки. Тебе выбирать, с какой ты будешь общаться чаще. Мариан с впечатленным видом поджала губы и кивнула самой себе. — Красиво звучит, братец. — А то, — произнес Гаррет, самовлюбленно пожав плечами. — Не все прекрасное обитает в Верхнем Городе. И в Казематах. Учись, Карвер! Напряжение в комнате поубавилось. Все сдвинулись со своих мест, и Гаррет почти дружелюбно, почти как сын произнес: — Свободен, папенька. Иди, веселись. Твоя же свадьба, в конце-то концов. Это придало смелости Доновану, и он с возмущением вскочил со стула. — Поверить не могу! — воскликнул он. — Обойтись так со своим отчимом из-за какого-то имения?! Да, мой дом меньше, да, я поднимал разговор в кабинете наместника, но это же… Донован осекся на полуслове. По возмущенным и разочарованным взглядам четырех Хоуков он понял, что ляпнул лишнего. — Так ты думал, что я говорил об имении? — спросил Гаррет с таким видом, будто Донован оскорбил его в лучших чувствах. — О Создатель, почему на отце мамина удача с мужчинами закончилась? Бетани направилась к двери и, не сказав ни слова, провернула в замке ключ. Прежде молчавший Карвер не удержался и наконец подал голос. — Я думал, вы его уже сто раз проверили! — возмутился он вслух, вскинув руки. — Он же настоящий кусок дерьма! — Мы вообще имели в виду мамину любовь, — пояснила Мариан и тяжело опустила руки на плечи Донована так, что он снова оказался на стуле перед Гарретом. Донован Вейс, родовитый горожанин и завидный жених Киркволла, безнадежно повернул голову в сторону единственного окна. — И так что ты там говорил про разговор у наместника, папенька? |
@темы: «Другая реальность»
-
-
17.10.2017 в 03:35-
-
17.10.2017 в 16:05-
-
17.10.2017 в 16:31-
-
18.10.2017 в 04:52-
-
18.10.2017 в 07:42автор.
-
-
22.10.2017 в 22:34Здорово, что вы планируете продолжать
-
-
23.10.2017 в 06:28