Название: Трусливей виспа, неумолимей Сурта читать дальше― Диллион, я здесь! Морриган следит из-за кочки, наклоняя голову то так, то эдак: у ворон она училась любопытству и эта повадка служит ей хорошую службу, когда она, перескочив с одной кочки на другую, для вида клюёт в засохшую ягоду. Прямо в голову ей метит камень. ― Прочь отсюда, слуга Вальравна! Морриган хохочет, пролетая над головой хасиндки: кар-карр, я все равно вижу, как ты скитаешься по пустошам, кар-кар-карр! ― Глупый, глупый, хоть и маг. Демонам та девушка нужней. А жизнь Флемет меч заберёт за миг, коль только проводить деву с ним по Диким Землям. ― Она помогла мне. Ведьма, передай… матери, что я не достоин вернуться к семье. ― Из-за твоих трусливых жалоб драконом, что спасёт твоих родных, она уж смочь не станет. На том спасибо же тебе, о глупый Гарр… ― Не смей меня так называть! Чужак наверное думал, что его съедят, хотя порождения тьмы были хуже. Судя по грязи, в которой он вывалялся, и исцарапанным доспехам, он пытался сбежать от войны и не умереть в попытках одолеть Мор. Отец сказал, что он сам пришёл к ним, а там, среди не знавших Диких Земель людей, народы слишком расточительны с магами, убивая их за что ни попадя. — Ты будешь живым, вставай, трус. Сенуа, изредка поднимая голову от миски с травами, слушала тогда отца и не понимала: да, чужак труслив, раз сбежал от вождя с огромной армией. Чужак кого-то звал во сне, её отец чертыхался, что в нём порядочно магии, чтобы отбиться даже от огра. Так почему он не ушёл к своим? Почему сбежал от своих вождей ― эрлов и баннов ― к ним, что не знали, что ему нужно. Сенуа сжимает меч в обожжённой руке. «Вальравн прямо за спиной, ха-ха!» ― Тише! — оборачивается она к теням за спиной. Где-то за проходом видны разбитые осколками, точно стекло, очертания купола тевинтерского форпоста. Сенуа взбирается на бревно, всматриваясь. «Неверный путь! Не здесь! Она ничего не может! Это всё ловушки Вальравна!» Шаг, другой ― и разбитые частички покрытого мхом купола становятся одной картиной. Через проход по кореньям над куполом видно алое свечение путевого знака. Она не могла объяснить ничего своему единственному другу, Друсу, жившему между земель авваров, что значит слово «фокус!», когда оно раздаётся в её голове, и что ей нужно делать, стоит ему зазвучать. Но тот понял, не зная языка, и учил всматриваться в каждый знак, не боясь угроз отца. Он долго учился быть сказителем и придя в их племя, говорил с ней теми фразами, что были знакомы северянам-авварам. Они были столь привычны в его устах словно это не она, девчонка едва пережившей дюжину зим, нашла его на болотах. Он часто грустил, опасаясь, что их услышит, не привечавший общение ни с кем кроме него Зинбель, изредка шептал ей, : — Я даже теперь, зная здешний язык не хуже болот, здесь чужой. Для всех я ― лишь чужеземец, не только в племени северян. Чем я так неугоден после плена авваров твоему отцу? Лишь коснувшись путевого камня с рыбьим глазом, засветившимся синим, точно магия в руках Друса или отца, Сенуа слышит низкий, тихий и точно переложивший на слова грустную колыбельную, голос: ― Я был трусом, Сенуа, и каждый путевой знак здесь знает мой позор. Я ушел вслед за племенем, боясь Мора. Я бросил свою семью. Я попросил сделку с Ведьмой Диких земель, слишком поздно и тогда моего брата было уже не спасти, и лишь долгое время спустя узнал, как долго мои родные искупали свой долг. Если ты хочешь найти Диллиона, знай, что сын вождя скоро снова придёт в ваш дом и ваши отцы будут не вправе вас разлучать. ― Даже теперь твои слова хоть и мало значат на моём языке, они не опалят мой слух, как огонь Сурта, хотя неумолимы в своей правде, как жар его огня. Наверное, это потому она слышит как сквозь сон его успокаивающий голос и отвечает также, как он научился говорить, когда отец принял его к ним уже как пленного сказителя. — Хоть сильный амулет на ней, но глуп ты, самозванец, тот, кто от клинка и зверя им хочет защититься. Носишь такой же на себе и магию только он всё с тебя пиявкой пьёт. — Кыш, ведьминская дочь! — Ты даже в племени всё был как раб, хоть знали все, что ты что колдун. Свою вину как щит здесь выставляя, тем, кто с Тенью вечно связан всё ж ты быть не перестанешь. — Прекрати! — Хоть раз за нею не пойдешь и будешь на свободе. Пойдёшь со мной ― и вновь ты обретёшь родных. — Замолчи, я давно мёртв для них. И… и не смей ей угрожать! Без Мора здесь опасно так же, как и в гуще той бойни, на которую увёл их Кайлан. Сбежать отсюда было бы лучше: добраться до Орзаммара, Орлея, не думать, почему Карвер так глуп и остался ту ночь в Остагаре, не решившись пойти за ним. Дикие Земли Коркари по-настоящему укрывают лишь тех, кто здесь родился. А потому ему, заплутавшему и едва знающему, что есть север и есть юг, оставалось лишь одно направление ― по путевым знакам, что он отчаянно пытался разгадать. Без хасиндов здесь не выжить. Именно Сенуа привела его сюда ― к кустам эльфийского корня, мимо ловушек и порождений тьмы, к своим угодьям, поделенным между несколькими племенами и оставшимся позади их недавней стоянки. Ни один приступ скитаний в собственном больном разуме не мог отучить её выживать, ведь здесь нельзя иначе. Хоук учился вслед за ней, Хоук пришёл к её отцу ― не как гость, а как владеющий целительством раб, что не заслужил иного, раз бросил родных. И пока никто не желал говорить с ним на одном, с трудом заучиваемом языке, лишь одна Сенуа учила его и видела того, у кого есть свое место здесь, в этом племени. Уже тогда он видел, как плохо ей из-за попыток отца «избавить её от тьмы», как она одинока в своей боли и душевном неравновесии. С ней он впервые после Остагара не захотел быть трусом, не захотел её бросать. ― Как ты нашла меня? Зачем ты, ведьма, мешаешь корёжишь ещё больше её разум? ― И хоть тебя или её твой амулет от любой магии укроет, как точно мать дитя, но демоны у меча Грама так и будут виться. О том, как он убьёт колдунью что сильнее бога не ты ли ей во снах давно вещал? ― Я лишь хотел защитить её. Она была безоружна, а дерево было рядом. ― Ты снова выглядишь глупцом, раз Грам по кускам она собрала и сняла чары с древа, что прозвали родовым. Зинбель знал, как подчинить себе Сенуа, и у той было неоспоримое право чтобы от этого подчинения уйти. Хоук сбежал вслед за ней. Он убежал и прятался в хлевах вождя, жалея, что матери Сенуа, такой хорошей магессе, не довелось научить его превращаться в какого-нибудь зверя. Он прятался как скот и те ученицы из племени Зинбеля, что путешествовали с вождём как целительницы, звали его чем-то навроде трусливого виспа, что прячется, едва метнув молнию. После побега, плена, снова побега, возвращения к Сенуа, короткого покоя, пока Зинбель не начал снова обращаться с ним как с рабом он, некогда Гаррет, считал, что не способен больше ни на что, кроме пряток по Диким Землям и охоты с помощью магии. А ещё — что он больше не сможет быть один, он слишком ослаб, чтобы выживать на болотах и в чаще. Даже Диллион как-то раз сказал отцу, что он слаб и что Сенуа, в отличие от него, будет бороться с любой тьмой и самым свирепым огром лишь бы они были вместе. Да, Диллион сказал это не со зла, это был просто тихий разговор отца и сына, но осторожность, которая прилипла к нему как компонент страха в авварском плену, вынудила его подслушивать снова и снова. Он, клеймённый трусом, решил заботиться о принявшей его Сенуа как умел. Может, он не столь хорош в этом, но если кто-нибудь решит её обидеть или предать, то ему будет что рассказать чтобы придать ей сил. А воли и стойкости от всего и всюду у неё уже достаточно. С Диллионом их будет в разы больше. Он так думал, пока до Сенуа не добрались демоны. Хоук ещё никогда не пробовал ни один сновидческий приём, каким тайком учился у авваров, но когда её разум начал подтачиваться наветами демонов, точно старая осина ― жуками-короедами то не смог их не отогнать насколько хватало сил. Это помогало лишь поначалу. Сенуа начала избегать всех, даже любимого, уходить на болота вокруг их стоянок, боясь кому-либо навредить. И напоминая Хоуку, что забываемых им вместе с навыком чтения старых книгах по магии это звалось склонностью к одержимости. Причем к одержимости очень сильным демоном. Он пытался за ней ходить. Когда её разум, измотанный демонами и болью после пережитого от отца, разум, обманутый собственными видениями, изменял её сознание то он, тайком всё ещё звавший себя Гарретом, пытался её искать. В один из таких её походов он её не нашёл. А вернувшись, застал эпидемию во всём племени. Пойдя вслед за ней, после того как он попытался выходить выживших, он сам чуть не заплутал и с трудом вернулся. Туда, где были лишь сотни зверки убитых, принесённых в жертву, пожар от остатков стоянки и Сенуа, что видела вместо реальности вобравший от неё всё самое страшное кошмар. Он тратил всё больше своих умений, откопал среди остатков тел и палаток лириум, резал свои ладони, пытаясь сделать себя сильнее как мог, но это не помогло. Голова Диллиона, что разлагалась под тканью на поясе, лишь питала её бред, Сенуа уходила всё дальше, всё чаще звала Диллиона, всё больше сил Хоук тратил на то чтобы её найти. Однажды он нашёл её не видящей никого вокруг, шарящей вслепую под залитым солнцем деревом. Ни понимания где она, ни отклика. Только слёзы и пораненная рука. Обнимая её, он услышал над ухом: ― Диллион… Он потом клял себя за это: за ложь, что выразил одним лишь молчанием, за то, что задержался и снова не решился хотя бы возразить что это не Диллион. Он — не её погибший любимый, обнятый в ответ. Он тот, кто давно не заслуживает прошлой жизни с родными, не такими «дикими» людьми, воспоминаний о Лотеринге — их последнем и наверняка уже разложившегося под скверной доме. После всего того, что он натворил, он просто обязан поступить правильно. — Сенуа, очнись. Ты скоро будешь у вашей последней стоянки. Он лечил её руку, вспоминая, как очнулся, думая, что уже поражён скверной, как она, зная, что ныне он бесправен и носит имя Друс, как она тайком прикладывала кашицу из тогда незнакомых трав к его меняемым повязкам. Даже с кружащейся после удар головой он смог запомнить её лицо: без ритуальной краски, что она наносила перед каждой битвой, оно вроде бы и не было таким запоминающимся, но порой округлявшиеся от удивления глаза и округлая линия скул делали его немного детским, особенно когда отец негодовал из-за очередной встречи с сыном вождя. Заучивая язык, Гаррет понял, что те интонации, с которым Сенуа говорила с отцом, сопровождались обвинениями в её непочтительном поведении к авторитету Зинбеля. — Зачем ты снова пришла? Зачем ей скитаться с мечом? Зачем тогда она тебе нужна? ― Демоном Отчаяния кто одержимы ― лишь те меч Грамносить смогут без вреда. Своим упрямством что у дураков ты столь забавен, что отдала б тебя мне на потеху мать. За сей глупостью как у влюбленных и безрассудством тех, кто оказался трусом наблюдать я прихожу. Сенуа спасает его снова. Волк издыхает с распоротым брюхом. Но сначала, едва завидев его, Сенуа хватает его здоровой рукой прямо за горло. И дышит надсадно, измотано, будто душат её саму. Хоук едва успевает вырваться, пока хватка ослабевает. Сенуа роняет на мох у самой кромки оврага всю ту же отрубленную голову, что была при ней, когда они виделись в последний раз. ― Сенуа! Сенуа это я, пойдём! Меч целится ему в живот. Одно неверное движение и даже раненая Сенуа способна его буквально распотрошить. Хоуку непозволительно скорбно, что сейчас это необходимо. Но без Диллиона она не уйдёт и разложившаяся под тканью в пятнах гнили голова должна обрести плохо подражавший ему голос. ― Смерть ― это лишь часть того, что существует, и ты неизбежно проиграешь, если будешь отворачиваться от этой тьмы, любовь моя. На последних словах голос грозит задрожать так, будто рука Сенуа во второй раз за этот день сдавила ему горло. А он всё говорит и говорит. Нельзя сдаваться, да и некому учить его подражать Диллиону правильно. Но Хоук всё равно говорит, вкладывая в этот череп те слова, ту манеру утешать одним голосом, что некогда слышал от Диллиона. Сенуа смотрит на тело убитого волка, а потом ― на голову, что всегда дышала и говорила с ней голосом любимого, когда он приходил к ней во снах. И пропитанный голубым магическим свечением меч ложится на землю, а череп лежит в её ладонях, словно всё ещё живой Диллион. Хоук потирает уже пошедшее синяками горло и пытается отдышаться. Сенуа делает лишь один замах ― и голова скатывается в овраг. В болоте должно остаться кое-что другое. Пускай Сенуа никогда об этом и не узнает. Вдали довольно чавкает топь. Хоук воровато озирается, глядя по сторонам. Здесь слишком много птиц и мало места для ночевки. Заслышав звук позади себя, Сенуа вздыхает: ― Прощай, любовь моя. Хоук закидывает её здоровую руку себе на шею, проходясь взглядом по её измученному лицу. Потом смотрит, как она шарит вдоль ножен и беспокойно шепчет: ― Сейчас, подожди. До внезапно Сенуа доходит его шёпот и она смотрит вперёд, прямо на его раскрашенный углём лоб: ― Друс, верни меч. Я оставила здесь лишь часть Диллиона. Ему нужен лишь покой… Хоук замирает лишь на миг и кивает, оставляя при себе посох и крохотный кинжал: ― Подожди-ка. Вот, всё на месте. Сенуа озирается и идёт вперед, прямо к топи мимо тропы из древесных корней. Хоук едва успевает её подхватить, и пока они идут вдоль деревьев, Сенуа оступается всё чаще, точно и не обнажала на гарлоков свой меч. Хоук искренне надеется, что её почерневшая рука выглядит так от огня, а не от скверны. ― Друс, пойдём на наш путевой знак. Я хочу похоронить то, что осталось от племени. Хоук с облегчением понимает, что Сенуа может и видит искажёнными эти болота, но его голос для неё реален не меньше, чем чувство вины за то, что случилось с теми, кто были ей дороги. Они давно в этом похожи, отмечает про себя Гаррет и по привычке поправляет цепочку висящего на её шее амулета. Этого было мало, но знак отражения магии спас её, а не растерзанного после натравленных на их племя авваров Диллиона. Теперь его черёд завершить то, что он начал, возвращая её туда, где до них не сможет добраться ни одна из ведьм Диких Земель. — Скоро пойдём. Давай пока поищем место для ночёвки. ― Это ты, это ваши происки! Сенуа думает, что твоя мать ― Хель! ― Хотя сестра твоя мать мою решила и послушать, но глуп ты и глупостью пытаешься трусость ты затмить. Приду ещё я и взгляну, как долийка с луком, что одолела скверну тебя в разы умней. Как мать моя придёт ко мне так меч найдёт кто Хель. ― Ты… Флемет… ― Мне мать помочь хотела, но меч тот древний поможет лучше, да и вместе с отчаявшейся девы силой он убьёт ладней. Того бы не было коли со мною к матери решился ты пойти. ― Ещё одно слово и… ― С амулетом этим маг из тебя паршивый, о глупец. А руны паралич тебя пусть остановит от безумства. Сенуа засыпает у костра. Хоук следит за ней, точно зябнущей под двумя одеялами в своих кошмарах, пока не разгладится это по-прежнему детсковатое, напряженное от пережитых ей в бреду ужасов, лицо. Потом Сенуа осторожно уложат на подстилку, скрипнут ветки, захрустит подбрасываемый в костёр хворост, а на лицо вдоль шрамов польётся поток оставшейся магии ― такой же синей, как и осыпающаяся краска на её лбу и веках. Вот тогда Хоук и пробормочет, садясь рядом: ― Как хорошо, что я нашёл тебя раньше. Он рад, что в потёртых, местами продырявленных от долгого ношения ножнах, что торчат из-под шкур, рукоять простого меча никогда не засветится синим. Название: Но ведь ещё не поздно! читать дальше— Спорим, эта Хоук её пригласит? — Да, ой, налей ещё, сама жду. У Марии пока свидания только с оружием и теми кого она, — по паузе и тени от руки на стене можно догадаться, что обсуждают далеко не Джейкоба., а то, как легко и точно впивается в горло жертвы жало её клинка. После этой паузы говорящая продолжает: — В общем, можешь не ставить на их свидание, оно и так произойдёт. По разговору местных Хоук отмечает, что в отличие от неё, банде с таким не особо скрываются. Визитка с надписью рекламного агентства «Торговый принц» содержит лишь один телефон и Хоук знает, что позвонив по нему, она услышит далеко не Варрика. Отхлебнув ещё пива, Хоук нажимает на экран блокировки. Набирая сообщение, она думает, что Авелин пора услышать её прежний хмельный голос, с которым она, тогда ещё шутила, что свадьба им для красивого фото на яхте. Подумав, Хоук оставляет эту затею и нажимает на видеозвонок. Высветившееся в окошке лицо с высоким лбом и маленькими, непривычно жизнерадостными спустя годы зелеными глазами наталкивает на мысль, что сейчас она выглядит такой же беззаботной, как и до года службы по контракту. Или что теперь она пережила утрату не только своей должности в Киркволле. С каждым гудком Хоук надеется, что номер всё ещё актуален. На экране высвечивается сонное лицо: Авелин слишком щурится, пытаясь её разглядеть, но потом плюёт на это дело и шепнув Доннику, что это не его рабочий телефон, идёт на кухню, попутно ворча: — Твоё счастье, Хоук, что я встану только через полчаса и у меня нет дежурства. Хоук улыбается: — И тебе доброе утро, Авелин. Прости что не даю тебе заскучать, Всё-таки со мной нельзя отделаться пятью минутами болтовни. На экране видны кусок потолка и собираемые в хвост рыжие волосы, а также слышно шуршание пакета — Авелин опять решила начать свой день с ударного количества овощей и фруктов в одной емкости, невзирая на вкус. — Вместо скуки меня тут просят передать, что рады за тебя и всё то есть в твоей жизни. Хоук снова отпивает пива: — Передай им, что я тоже рада. Со стороны все считаю, т что речь о муже Авелин. Хоук ищет взглядом Джейкоба и увидев его, салютующего аж двумя полными кружками, понимает: Донник, спящий после дежурств даже под звук блендера, точно ни при чем. Вместе с Варриком скоро приплывет и Изабела. Джейкоб встречает Марию с кучей заготовленных улыбок, дежурных фраз, кодов и прочего. На фото её татуировки казались ярче, потрёпанная сумка и стоптанная обувь — ещё атмосферней, а непривычно серьёзное лицо — подчеркнуто пофигистичным. Джейкоб шутит, что ей пошло бы фото с кальяном в руке и что он может найти ей студию, но даже сейчас в ней сквозит слишком много серьёзности, чтобы изображать из себя вроде как хиппи с дредами и татуировками на лице. Ученицы подмечают серьёзность Марии по одному недоумевающему взгляду Джейкоба прежде чем та будет отговариваться что это похмелье и ответит на кодовую фразу: — Подвезите меня до лучшего бара, где можно и опохмелиться, и отключиться в лююом номере. Джейкоб сворачивает все припасённые компанейские шутки и разводит руками, ну что ж, тогда вперёд. Девочки, не отставайте. На последнюю кодовую фразу ученицы, болтая о турпоездках, обступают Марию так, чтобы не было так заметно её лица. Слушая в основном тихие ответы Марии, и понимая, что разнос от Совета ему ещё не грозит, Джейкоб готов найти любое место лишь бы по-детски обиженно поворчать Иви, что те, кто присоединяется к нему в последнее время, не особо общительны. Но вместо этого читает оповещение о «новой коллекции внедорожников» и прикидывает, как бы успеть к своей осведомительнице насчёт ещё одного пополнения в для «Грачей». Всё-таки не каждый день получаешь новости о сделках Тетраса. Хоук зовёт Марию потанцевать и первое, что ощущает ― это её мозоли на ладонях. Её руки так же скользят по пальцам Марии, и Хоук улыбается, понимая, что Мария так же почувствовала, что не меньше полученных далеко не мирным путём мозолей есть и у неё. Мир напрямую убеждает каждый раз, как неласков с теми, кто решилась не размягчать свои руки, а, делая их грубее, выказывать свою решимость, грубость или силу. Не то чтобы это так ужасно по сравнению с тем, чтобы на самом деле оказаться слабой или беспомощной, но каждая трещинка на ладони ― это их обоюдный знак: я умею добиваться своего силой или ловкостью, не собираясь этого стыдиться. И этих огрубевших рук достаточно, чтобы Хоук решила ― у них есть что-то общее. И если сам лидер «Грачей» о чём-то говорил с Марией тайком от их цели, но пока не давал знака действовать, то она позовёт танцевать Марию ещё раз. После смерти Андерса это её первый порыв улыбнуться кому-либо, не чувствуя напряжения от мысли, насколько неискренней кажется окружающим её улыбка. В их первую встречу Хоук любила отворачиваться спиной даже когда этого не требовалось. Сидя так, спиной к нему, а лицом ― к потоку прохожих в торговом центре, она заставила думать Джейкоба, что именно так она и повернётся задом к его убеждениям, если они вдруг не подойдут к её собственным амбициям. И именно последние просто совпали, так же, как и большинство его убеждений или факт знаний о её хоть и посрамлённой, но вполне намекающей на немалую помощь биографии. ― Знаешь, я жалею, что моя человечность поменяла в мире в целом меньше, чем убитые или равнодушие. С её помощью я бы хотела изменить больше, чем убитыми в банде, во время контракта в армии или теми, кто хотел забрать в Круг Андерса или сестру. О «Грачах» она так и не говорила «банда». Просто «твои» и долгие недели спустя, хоть и с слабо выдаваемой неохотой ― «наши». Джейкоб раз за разом смотрел, как она идёт с ними, как привычно взбирается по выступам, как привычно осматривает трупы и вгоняет нож под рёбра, как легко берёт деньги и думал: она умелая. Просто притворяется, что ей не тяжело после потери должности главной помощницы мэра в их штате. Из неё получится отменная союзница со множеством заокеанских связей, просто нужно время. А потому слушал и ждал. — Ты сам говорил, что у вас бывают и… Джейкоб смеётся: — Уж точно не Мария. Хоук поворачивается ровно настолько, чтобы было видно её недоверчиво приподымаемую бровь: — Но у вас же бывали маги… Джейкоб быстро спохватывается, понимая, что Хоук видит в «Грачах» больше, чем просто банду. И едва успевает себя утешить, что теперь-то она понимает их истинные цели, теперь-то она их не винит: — Тут дело в ином. Кто не предаёт — прячем. Хоук нервно поводит плечами и отпивает из бокала. Джейкоб видит, что ей плохо даётся прикрытие из ряда «лидер-пьянчуга нашёл свободные уши и в сотый раз пересказывает ей очередной анекдот». За углом подходят ещё три девушки и Джейкоб кладёт руку ей на плечо, изображая пьяный гогот: ― А она такая, ну с косичками хлыпс! ― и прям ими ему в лицо! Тот… ик! за ней, а она ему прям того, кулаком в глаз, он аж пивом подавился! Хоук кивает и Джейкоб быстро убирает руку, видя как ей плохо даётся даже это служащее отвлекающим манёвром прикосновение. Главное, что она уже получила свою формулировку: найди Марию и пока отвлеки всех от драки. ― Думаю, что после одной твоей пьянки она решит, что тебе пора к ней в ученики. Просто чтобы не расслаблялся. ― Эй! Когда Марию прислал Совет, Джейкоб, ясное дело, лучезарно улыбался при встрече и думал, что это слишком явное предупреждение, что ему не доверяют. Иви в ответ на его обиженное сопение в трубку лишь насмешливо хмыкнула: ― Опять решили, что ты слишком привыкаешь к власти в ущерб простых людей. Покажи ей тех, кого обучаешь и не дуйся зря. Уж кто-кто, а она оценит, если увидит сколько у тебя информаторов. ― Как будто сама не помнишь, сколько мы вложились в это дело! ― размахивая руками, разлагольствовал Джейкоб, грозя снести половину мебели в защищённой от прослушек штаб-квартирке, просто шагая по ней кругами, ― У меня же все под контролем! ― Ну и встреть её ещё и вместе с ученицами, несостоявшийся разрушитель Лондона, ― на его уже означавшее упрёк за подначку сопение она коротко хохотнула. ― Пускай посмотрит на то, как ты не оставляешь ни одному магистру права даже на особо живописные руины. Однажды Хоук не выдерживает. Да, из Джейкоба поддержка в привычном смысле как из овцы ― лириум. Да и вообще, после всех их псевдофилософских бесед она бы с ним и напилась кабы не перспектива сделать то же самое с их новенькой, Марией, и отсутствие мыслей, что для простого намерения познакомиться у неё ушло два года. Но зато она чувствует после этого такой прилив сил, что их хватает на строгие слова: ― Джейкоб, хватит устраивать тут представление. Ты же прекрасно знаешь, сколько за мной числится мёртвых и сколько крови я пролила. Прекращай уже обо мне думать так, будто я тут одна невинная овечка среди сотен неотёсанных пьянчуг, которые не прочь почесать об кого-то кулаки так же легко, как и проблеваться после ночи с понедельника на пятницу. Джейкоб сморит на неё вначале с удивлением и спустя миг, когда он улыбается, это удивление кажется излишне наигранным. ― Добро пожаловать, Хоук. Отсалютовав ей пустой кружкой из-за барной стойки, он перемахивает через последнюю и мотает головой в сторону выхода: ― Пойдём, за баром тут присмотрят. В пабе слишком много зелёных курток и Вердиана вспоминает, все услышанные Варриком предостережения. Если Джейкоб зовёт её не при банде, значит, всё сложней. И всё равно догоняет Джейкоба на ближайшей крыше. Из-за грохота музыки в зале даже здесь, на частной пристани, Джейкоб временами читает её слова по губам. ― Знаешь, я сама не верю, что так говорю, но… Хоук отвернулась в сторону пришвартованной вдалеке лодки и постучала мозолистым пальцем по бокалу. ― Но он был хорошим… мужем. Судя по тому, что говорила о ней Мария, факт замужества её ничуть не прельщал. Биография лишь намекала, что в её прошлом был контрактный год в банде и более легальный контрактный год войны. Первое вполне вязалось со вторым, хотя в первом случае заменой контракта служили жизни её семьи. ― Я решилась на это ради того, чтобы было кому меня встретить. Вернись я раненой, мне бы не пришлось ни лежать в больнице, приди без титулов и должностей ― он пошел бы за мной, как и всегда. После смерти матери мне нужны были те, кого бы пустили в палату. Джейкоб снова видит вместо её лица лишь вычурно заплетённую и утыканную шпильками русую косу. Хоук явно уже успела нашмыгаться носом и сейчас пришла просто болтать и пить, что вполне годилось для прикрытия. От вида косы и не столь заметных шрамов на её руках он чуть ухмыльнулся: немало их тут, таких девушек, с залитыми лаком прическами и локонами, в длинных фартуках официанток и вроде как простых девчонок, беззаботно танцующих под впивающимися в темноту кислотными лучами. И отобранных так уверенно, что можно и не сомневаться: при случае они с лёгкостью готовы сломать как минимум пару рук и ног в подворотне. Да и вообще, кабы не он, ни они, ни уж тем более Хоук не взялись бы так мучиться хотя бы с этими причёсками, если бы не такое привычное дело как подчищать улики или прятать труп. ― В то, что он был мне мужем, верится меньше, чем в то что я позволила им его убить. Ну кому нужен тихий домосед, что всегда аккуратно расставляет чашки на полке или миски для своих кошек на полу и потихоньку лечит тех, кто приходит к нему без гроша в кармане? ― В таких часто подозревают незаконно снявшего браслет мага, разве нет? ― У Андерса с его приступами нервозности? Он сам шутил, что для него это давно несерьёзней, чем если бы он вдруг не носил браслет астматика. Когда я пыталась что-то выяснить, как вернулась, я всё ещё думала, что он в плену. Джейкоб отхлёбывает из бокала и пожимает плечами: ― С такой должностью, ― Хоук прекрасно знает, что речь идёт о его подаваемой под видом главаря банды жизни, а не о работе, ― ты привыкаешь, что приходя домой, тебя часто ждут. Даже слишком. Джейкоб узнаёт этот взгляд и замерший силуэт. Значит, Хоук сделала для себя гораздо больше выводов, чем когда узнала от него, что история тамплиеров не оборвалась вместе с жизнью Жака де Моле и что он вовлечен в гораздо большее, чем такие загадки истории. По замершему в дюйме от её рта бокалу он читает: я знаю, что ты скучаешь. Иначе бы я не спросила так, будто речь идёт об опасности: ― Ну и как там мисс Фрай? Такая манера беседы настраивала на слова «уехала на задание», хотя как бы он или Мария ни убеждались, что в принадлежности и поддержке тамплиеров Хоук следует подозревать в последнюю очередь, слова о заданиях и отъездах заставили бы держаться её от банды куда подальше. ― Понятия не имею, она после медового месяца особенно и не пишет. Давно не звонил ей, знаешь ли. Вердиана поднимает на него свои точно обведённые красной каймой недосыпа глаза и вспоминая все ограничения на звонки и переписку в Круге, умоляюще выдыхает: ― Ну так позвони ей. Позвони, пока ещё не поздно. Этот дом не выглядит сильно обжитым: куча коробок в паре комнат, пыль на тумбочке в одной из спален, скрипучая дверь в комнату, что могла бы быть детской. А ещё ― след от сапога: Джейкоб приходит сюда далеко не через дверь и для главаря поразительно организованной банды оставлять такую улику кажется слишком безалаберным. Джейкоб, услышав про след от сапога, лишь хмыкает, разводя руками: ― Осмотрись тут получше. Хоук этот жест заставляет с усилием не думать о том, как там Варрик и в итоге решить, что направивший её к Фраю Тетрас был прав, когда просил просто побыть наёмницей, а не привычно лезть не в свои дела. Джейкоб уже не раз намекал что в его жизни есть нечто большее, чем просто банда и хитро обставленные отношения с полицией. Вердиана находит это нечто большее, когда проскальзывает к подвалу. У двери есть шифр и она не заперта. В щель видны и стойка с костюмом в капюшоне, и кусок доски что её зоркий глаз определяет как доску с целями и какую-то странную, похожую по форме на грушу, гранату с вычурным узором и знаком, напоминающим букву «А» без поперечной черты. Главарь зачем-то скрывает это от всей банды, но не от неё. Вердиане снова становится жаль, что давшая ей возможность приплыть сюда Изабела не оказалась с ней рядом. Она чует такие опасности на лету. А тем временем Джейкоба не слышно и это слишком настораживает. Вердиана быстро осознаёт: это ловушка. В этот подвал с оружием лучше не заходить. С Джейкобом она сталкивается на лестнице. В фильмах ужасов в такие моменты полагается пятиться. В пафосных боевиках ― врезать по морде и бежать, круша всё на своём пути. А Хоук, опережая события, задаёт лишь один вопрос: ― Раз уж ты пустил меня туда, к своему личному штабу, Джейкоб, то сколько же моих обещаний тебе нужно чтобы я ушла отсюда живой? |
@темы: «Другая реальность»
Крайне интересная задумка, но текст тяжело читать, видимо, надо хорошо знать второй канон. Однако видно, что автор смаковал его при написании. Надо будет прочитать после знакомства с игрой, судя по тому, что не только вы с ней скроссоверили, она достойна внимания.
Но ведь ещё не поздно!
Ох. Видимо, текст писался за полчаса до выкладки, иначе как объяснить невычитанность и тяжеловесные, кондовые предложение. А в одном месте, кажется, или артефакт редактирования, или комментарий соавтора остался.
История и идея сами по себе интересны, но техническое воплощение... Физически трудно читать: часть предложений приходилось перечитывать дважды, а это убивает удовольствие от чтения. Ну и режим реактивной беты включает Грустненько.
«Пока еще не поздно!»
Ну надеемся, вы хотя бы поняли намерения Джейкоба и решения собственно Хоук как и попытки Джейкоба в своеобразный Hurt/Comfort
Ну да, это было понятно. Собственно потому и написал, что мне понравилась история рассказа.