Автор: Demosahem
Название: Потерянные сны
Пейринг/Персонажи: оригинальные
Категория: джен
Жанр: драма, дарк
Рейтинг: R
Размер: ~9800 слов
Ключ-цитата: «Порой сердца людей чернее любого порождения тьмы». (Из проповеди)
Она шла, ведя лошадь под уздцы. Позади нее лежал лес, а впереди — дорога и поселение.
Проснувшись незадолго до захода солнца, она не помнила себя. Что она делает так поздно — одна, на дороге? Куда едет? Не знала и своего имени, своей цели, но протоптанная в траве дорожка вела прямо. Значит, нужно ехать прямо, подумала она тогда, затушила почти догоревшие угли костра и оседлала коня.
Лишь далеким эхом женского голоса на ум приходило раз за разом одно и то же слово. Зубы сжались, на выдохе произнося «Эс», и сердце отозвалось со знакомой болезненностью.
Наверное, ее так зовут.
Оглядев себя после пробуждения и задержав взгляд на своем доспехе, она заметила церковный символ — горящий праведным огнем меч. Будто бы вспомнила, что ее послали куда-то по поручению от Ордена. Разум и взор запеленала легкая дымка, усталость и растерянность наваливались и давили на плечи, мешая думать. Поэтому она просто шла — прямо сквозь пасмурный лес, мимо пролетающих чугунных облаков по размытой дождями дороге из леса в неизвестность.
Две стрелки указателя — одна налево, другая прямо — к опушке с покатыми домишками. Краска на указателях поистерлась, и названия не различить.
Хорошо бы найти еду и ночлег и спросить, где я, подумала она, толкая лошадь к воротам поселения. Привязала ее к ближайшему деревянному столбу. Плащ скрывал доспехи и висящий в ножнах меч, которые почти не стесняли движений.
В деревне было тихо, и свет в домах не горел. Храмовница прислушалась и оглядела ворота и первые попавшиеся постройки. Поселение небольшое, наверное, не больше ста домов в округе. Дома обшарпанные, деревья и трава такие ржавые, будто была осень. А сейчас ведь, кажется, лето.
Это место находится в запустении: не заметно ни милых садочков и росписи на стенах, не слышно детских вскриков и пьяной ругани. Интересно, живет ли тут кто-то?
Она подошла к одному из домов, заметила саженно-черного и облезлого, словно старая половая тряпка, кота, который дрожал на ветру и вылизывал себя. За сегодня это было первое живое существо, не считая коня, поэтому храмовница приблизилась к нему и протянула ладонь — удостовериться, что он не видение.
Но вдруг тишину и загробное спокойствие разрезал крик — пронзительный и отчаянный.
Не помня себя, она ринулась вперед, тяжелыми и крупными шагами покрывая расстояние в поисках источника звука. Приближаясь, она начала различать перешептывания и гул. Обойдя некую таверну, увидела: люди столпились у высоких статуй мужчины и женщины с мордами волков, жмутся друг к другу, держатся за руки. Почти физически ощущается волна их страха и негодования.
Столпились в основном старики и взрослые, молодых людей совсем не много.
Пожилая маленькая и полная женщина с почти побелевшими зрачками в упор посмотрела на подошедшую храмовницу. Другие люди были обращены к ней спинами и смотрели куда-то центр, не замечая ее.
Эта старушка, однако, стояла в отдалении от других и наблюдала именно за незваной гостьей, глядя в упор, не отводя взгляд. Храмовница сделала несколько шагов по направлению к ней. Хотела было спросить старуху, что здесь происходит, но та, будто прочитав ее мысли, указала скрюченным морщинистым пальцем в центр столпотворения. Она потыкала в указанную сторону несколько раз, будто говоря туда идти. И прошелестела: «помоги ей, защити ее», — скрещивая пальцы на груди.
Ненадолго замешкавшись, храмовница подошла немного ближе к толпе. Устремилась к центру, куда указала старуха, расталкивая незнакомцев налокотниками, и уже потянулась к рукояти меча, представила его вес и почувствовала его надежность. Мышцы напряглись, готовясь выхватить орудие в любой момент и помня, как им управляться.
В центре столпотворения стоял высокий мужчина с зажженным факелом, а рядом с ним — привязанная к столбу девушка. Она была одета в теплую мантию Круга, ее длинные темные волосы растрепались и застилали глаза, а лицо осунулось от слез. Она лишь завывала себе под нос:
— Я не виновата, я не виновата, клянусь…
Палач проверил веревки, опутывающие ее по рукам и ногам, поднес факел так близко к ее лицу, что огонь опалял ресницы и плясал в ее темных глазах.
Мужчина был статным, с угловатыми движениями и резкими чертами. Его черная борода лозой оплела все лицо, а узкие губы выражали скорбь. Он был одет немного лучше, чем остальные, но во все черное.
Он откашлялся, повернулся к толпе, устремил взгляд куда-то в даль горизонта и начал:
— Мы собрались судить эту ведьму. Убийцу. Демоническую дрянь, затесавшуюся в наши ряды. — Он делал небольшие паузы, и голос его звучал потрескивавшей в печи хворостиной, с каждой фразой набирая больше мощи. — Сжечь малефикаршу, мерзкую богам и природе!
Несколько голосов из толпы поддержали старосту выкриками «да!», «жгите ведьму!»
Храмовница вышла вперед, в центр круга. Оглядывая происходящее, обратилась к палачу:
— За что ее судят?
— А кто спрашивает?!
Она потянула за завязки плаща и скинула его, обнажая грудину доспеха с изображением меча, объятого пламенем.
Деревенские оживились, и послышались шепотки за спиной: «Храмовники? Но что им нужно здесь?».
Сложно было и не обратить внимание на меч, который висел на поясе незнакомой им женщины. Староста — обратил. Зло усмехнулся, указывая кивком на жертву:
— Мы судим ее за то, что она жестоко — словно зверь — убила человека.
Его голос был низким и тихим, но каждый из присутствующих четко расслышал сталь и ярость в его словах. Деревенские никак не среагировали на сказанное, и мужчина приблизил факел к соломе у ног магессы.
— А кто вынес приговор? — в его же резкой манере повторила храмовница, подходя к нему совсем близко. Привязанная к столбу девушка задрожала еще больше, ее потрескавшиеся бледные губы шептали: «Прошу, я не виновата…»
— Я — староста Хэреммон, и это моя деревня. А вы?
— Вы можете называть меня сэр… Эс, — она попробовала это имя на вкус, и решила, что оно ей подходит. — Какие у вас доказательства против этой молодой девушки?
Резко, нетерпеливо он заговорил:
— Она нездешняя в этой деревне. Ведьма, и не простая — а чернокнижница! Ходила, науськивала, обещала помочь, а потом… Потом только реки крови на простынях и два мертвеца.
Привязанная к столбу магичка тихо, обращаясь то ли к старосте, то ли к вошедшей в круг Эс, зашептала:
— Ребенок родился мертвым, я ничего не делала… я пыталась ей помочь… простите меня, я не смогла помочь, простите… Моровое поветрие, не я, я только пыталась помочь…
Осужденная зажмурилась и стала читать слова старой ферелденской молитвы себе под нос.
— Когда это произошло?
— Сегодня.
— И кто-то видел, как она накладывает чары или убивает ту женщину?
Хэреммон промолчал. Черные глаза старосты жестко сверкнули, и он поднес пламя совсем близко к ногам «малефикарши». Искры переметнулись на сыроватую солому, сначала медленно, затем с все большей жадностью пожирая ее. Девушка пугливо замерла, полная ужаса, и до крови прикусила губу, чтобы не закричать.
Не выдержав, сэр Эс выбила факел из рук старосты и принялась топтать подожженную солому. Деревенские ахнули, зашевелились, но ничего не предприняли.
Она вступилась за эту девушку, сама не зная почему. Увидев ее, привязанную к столбу, она действовала уже почти бездумно — нужно спасти. Под рёбрами кольнуло, и возникло ощущение, как будто она переживает все происходящее сейчас уже не в первые.
Наконец, затушив искры огня, она заметила, как тихо вдруг стало вокруг. Хэреммон тенью надвигался на нее.
— И вы, храмовница, придя сюда впервые, собираетесь выступить против целой деревни? Где были ваши церковь и храмовники, когда порождения тьмы убивали нас?
Подошел совсем близко, замахнулся, чтобы ударить или оттолкнуть ее, но она перехватила его руку.
Ей показалось, что она знает, что говорить, чтобы убедить их, дать девушке и себе немного времени. Ведь вдруг, просто вдруг она действительно не виновата? Ей, как храмовнице, наверное, полагается жестче относиться к малефикарам и убивать каждого, как только возникнет подозрение, но все-таки — пусть есть хоть малое «вдруг». Сделанного в ярости и спешке не исправишь.
«Магов боятся, — подумала Эс. — Боятся, пусть и есть за что, но за каждую мертвую курицу и плохой урожай готовы распнуть их, обвинить в каждой краже. И сам вор или убийца первым скажет, что маг виноват, чтобы самого его не заподозрили. Храмовники защищают мир от магии, но и магов — от мира. Либо эта девчонка сбежала, но тогда она не носила бы мантию; либо ей позволили путешествовать одной и доверяли ей. Зря, девочка, ты покинула Круг».
И она заговорила, все так же ухватив старосту-палача за руку, занесенную прежде над ней:
— Это ваша деревня, вы правы. Но разве хотите вы, если она невиновна, чтобы кровь ее была на ваших руках? Разве нужно вам еще больше смертей? Я понимаю вашу злость, но дайте мне время. Я расследую, что произошло. Я говорю от имени Церкви и Ордена Храмовников, и отныне беру это под свой контроль.
Хэреммон молча просверлил ее глазами, а она ответила ему взаимностью.
Так стояли они рядом, будто соревнуясь, кто из них отведет взгляд первым. Затем светловолосый паренек из толпы выступил вперед и, слегка замявшись, почти в мольбе произнес:
— Староста, а что ежели она правда не виноватая? Моровое поветрие, еда какая-то плохая, вот и не выдержала-то наша роженица…
Люди неуверенно заговорили наперебой, стали роптать: «может, не будем молодую девку губить», «а вдруг и правда». Слова Эс возымели действие на иных из них.
— И вы предлагаете просто отпустить мага крови?! — взревел староста, обращаясь то ли к жителям деревни, то ли к своей оппонентке. Испуганные, люди отступили назад.
— Я предлагаю провести расследование.
Спокойная, храмовница отпустила его руку.
— Если она виновата, то получит справедливое наказание. Не сожжение на костре, а наказание для мага — Усмирение. Я заберу ее с собой в Церковь.
— А ежели она правда малефикарша? — с вызовом спросил некий деревенский мужик. — Ежели попробует наложить чары?
«Получит меч под ребра, если я успею» — подумала Эс и ответила вместо этого:
— Тогда вам повезло, что поблизости буду я.
— Староста, тетка же дело говорит… — все так же неуверенно проблеял парнишка и оборвался.
Хэреммон вздохнул, потер переносицу, выглядя очень усталым и постаревшим на десяток лет. Весь его гнев внезапно улетучился. Он посмотрел на Эс, на обступивших их людей, на заплаканное лицо магички, и медленно побрел в сторону от них.
Уходя, он бросил через плечо:
— Хорошо. Тяните время, если так. Даю вам два дня, и не более.
Эс подошла и стала развязывать руки девушки, парнишка с голубыми глазами и соломенного цвета волосами подбежал к ним и, достав нож, помог разрезать путы на ее руках.
Когда последняя сдерживающая веревка спала, осужденная рухнула на колени, разрыдавшись и тут же на ходу вытирая рукавами мантии слезы со своего лица.
Эс протянула девушке руку, помогая подняться, и взгляд ее упал на следы запёкшейся крови на руках и одежде магессы. Девушка поднялась и тут же торопливо спрятала ладони в рукавах мантии. Она перестала плакать с той же стремительностью, с которой разрыдалась. Только тело ее продолжило дрожать, как у того облезлого черного кота.
Люди наблюдали еще какое-то время, стыдливо, как будто исподтишка, а затем начали расходиться, встречаясь с упрямым взглядом Эс. В конце концов, улица опустела, и остались только магесса, спасшая ее храмовница, мальчишка, помогший им обеим, и белоглазая старая женщина. Эс постоянно натыкалась на взгляд ее белых глаз, ей казалось, что она следила за происходящим, словно коршун, не вмешиваясь и ничего не говоря. И на самом деле нельзя было понять, смотрит она на тебя, в пустоту или внутрь себя. От ее пустых белых глаз становилось не по себе — такие глаза, лишенные красок, бывали у глубоко заражённых скверной людей. Но это всего лишь старая женщина. Старая, немощная и слепая.
Помедлив, старуха тоже начала отходить, хромо шаркая восвояси.
Чудом спасшаяся девушка уже успокоилась. Она закуталась сильнее в плащ, пошатываясь встала рядом и погрузилась глубоко в свои мысли.
— У вас в этой деревне за всем следит только староста? — спросила Эс мальчишку, накидывая свой плащ на плечи магессы. Он коротко кивнул, потоптался на месте, не зная, идти вслед за храмовницей или же убраться. Эс решила его судьбу:
— Мне понадобится кто-то, кто знал бы всех и помогал мне в случае чего, все-таки я в этой деревне первый день.
— О! — он сначала живенько встрепенулся, но секундой позже тут же поник — он весь был в своих реакциях словно вспышка, и так же быстро потухал. — Вам нужно будет за это со старостой поговорить, я завтра должен помогать на полях, но пока… Ну, да, пока что я свободен.
— Отлично, как тебя зовут?
— Я Стаан, миледи!
— Отлично, Стаан. Спасибо тебе за помощь. Расскажи по порядку, что здесь произошло?
— Я не очень знаю, если честно. Знаю, что старостова жена беременная померла, наследник евонный вместе с ней. Когда ее выносили, там кровищи было, как на бойне. Но вы это лучше сами узнайте, а то вдруг я чего не так скажу.
Вот как. «Убитая» была женой Хэреммона, который собственноручно и вершил суд. Эс испытала дурноту, скривилась и с сожалением подумала, что всего лишь хотела спросить дорогу.
Но пути Создателя ей неведомы, может, он специально вел ее сюда. Память все еще ощущалась слабой, хотя сейчас, как будто бы час от часу вспоминая какие-то маленькие новые детали, она чувствовала себя немного увереннее. Она почувствовала, что именно сюда ей и нужно было попасть, но почему это так — дали ей такое задание или она была просто рада, что помешала казни, понять не могла.
Холодный вечерний воздух щекотал лицо. Трое дружно выдохнули, рассматривая опустевшую улицу.
— Тебе есть, куда идти? — обратилась храмовница к девушке, которая все это время молчала. Та подняла на нее заплаканные глаза и, дрожа всем телом, сказала: «д-да». — Хорошо, тогда иди пока что к себе домой, а завтра утром разберемся.
Магесса снова мелко задрожала и покачала головой:
— Нет, я… Давайте вы пойдете со мной. Я боюсь, я… — затем, взяв себя в руки и постаравшись выровнять голос, сказала: — Вам же негде здесь ночевать.
Храмовница лишь кивнула, успокоительно похлопав ее по плечу.
— Вот и хорошо, веди.
Стаан бросил, что ранним утром сам найдет их, и нетерпеливо удалился.
Дом магесы находился на обратной стороне деревни, у окраины в сторону лесопилки. Эс привязала свою лошадь поближе к дому, налила животному воды и зашла вместе с девушкой внутрь.
Дом был обжитый. Когда они вошли, Эс увидела, что стулья и стол перевернуты, по кровати раскиданы сложенные кое-как вещи, а деревянный пол еще хранит на себе грязные следы ног — свидетельства внезапного вторжения.
Должно быть, они не сразу после смерти решили сжечь девушку. Сначала они омыли и схоронили трупы, и только потом в приступе горя староста начал искать виновника.
Магесса представилась Айрин. В доме она начала суетиться, набирать воду в большой чугунный чайник и подогревать его на раскаленных с помощью магии камнях. Она поглядела исподлобья на храмовницу, отслеживая ее реакцию, но та была спокойна. Обычные бытовые заклинания, которым учат магов от мала до велика в Круге.
Она тут же принялась готовить еду, чтобы накормить свою гостью. Эс хотела было отказаться и есть припасы из своей дорожной сумки, но вспомнила, что еды оставалось не очень много, а резона причинять ей вред у Айрин не было.
Они сели за стол, магичка умылась и привела себя в порядок, но запёкшаяся кровь на ее ладонях и под ногтями не исчезала, и она продолжила прятать свои руки или незаметно пыталась убрать «грязь» из-под ногтей.
Эс поглощала похлёбку с большим количеством специй, и в уме отметила: большинство из них используются либо только в кулинарии, либо безвредны. Но специи могут скрыть вкус чего-то другого.
Наконец, она спросила:
— Расскажи мне свою версию событий, Айрин. Завтра я буду опрашивать всех остальных, но мне нужно с чего-то начать. Почему деревенские хотели сжечь тебя?
Айрин покусала губу, как будто встревоженная вопросом.
— Я… Полтора года назад я приехала в эту деревушку по поручению Круга магов в Редклифе. Местные просили о помощи лекаря, и послали меня. К тому моменту мне уже можно было путешествовать. Я… Я и еще несколько наших хорошо показали себя в битве при Денериме… Создатель, я не знаю, как мы тогда уцелели!
Знаете, когда я приехала, меня поразило, что на много миль в округе эта деревня единственная, не тронутая порождениями тьмы.
— Но староста ведь сказал…
— Его сына, невестку и еще одного деревенского убили порождения, когда они ездили за покупками. Многие перекочевали сюда из соседних поселений, которые были разорены, многие в конце концов покинули это место, были убиты на полях во время работы или иными способами. Я читала, что эта местность кишела порождениями во время Пятого Мора, и все же эти люди выжили. Они жили как-то все это время, и их было когда-то намного больше.
Проблема, с которой они писали в Круг такова: в деревне не рождались дети. Много лет, по их словам, с самого начала Мора. Я лечила их, и несколько женщин смогли забеременеть.
Все шло хорошо, но эта деревня… Во время Мора порождения тьмы прошлись все-таки очень близко от этих мест, почти все селения поблизости были уничтожены. Земля пропиталась скверной кровью… Я думаю, что виновато моровое поветрие. Я удивлялась их везению, но не могло же все быть так гладко?
И вот, на поздних сроках у Анны начали появляться проблемы. Ей становилось тяжело дышать, из нее выходили кровяные сгустки, что, если вы не знаете, часто может быть свидетельством выкидыша или его угрозы. Я помогала ей, всегда была рядом, отпаивала травами и лечила магией. И вот…
Айрин вдруг сжалась, ухватилась за свою горячую жестяную кружку с чаем и сделала глоток, тяжело и часто дыша.
— Сегодня у Анны начались сильные схватки. Я была с ней все время, пока она рожала, отвлеклась и отошла я совсем ненадолго, чтобы взять кое-что из лекарств. Схватки начались слишком рано, пошло кровотечение, и я не смогла ничего сделать… Я решила проводить операцию, но и для нее было слишком поздно. Анна потеряла много крови. Ребенок тоже родился мертвым.
Айрин вздохнула, и на глазах ее выступили слёзы:
— Даже магия порой бессильна, к сожалению.
— Стаан сказал, Анна была женой старосты?
Айрин поджала губы и слабо закивала.
— Именно поэтому он так разъярился и решил тебя казнить?
— У них был поздний ребенок, и… Его эмоции можно понять, — уклончиво ответила Айрин, наливая себе еще похлебки.
— Почему они решили, что ты малефикар?
Магесса поднесла ладони к лицу и принялась кусать свои ногти, отстраненно глядя в окно.
— Я не знаю. Все боятся магии крови, и она постоянно всем мерещится, может быть. Не нужно быть семи пядей во лбу, если ты маг, чтобы тебя обвинили в сговоре с демонами.
Она вздохнула и прикрыла глаза, полностью вымотанная. Затем сказала:
— Спасибо вам. Нередко встретишь тех, кто готов рисковать собой ради других. Тем более, если это маг.
— Тем более ты не ожидала такого от члена Ордена, ты имеешь в виду?
— Я такого не говорила, — Айрин улыбнулась и пожала плечами. — Маги, храмовники, крестьяне… Все мы люди, в конце концов. В Башне я была знакома с храмовниками, которые очень лояльно относились ко мне и другим магам, несмотря на то, какую работу им предстоит выполнить. Ну, в случае опасности. Наверно, это сложно. Я не хотела бы оказаться на их месте.
Айрин поднялась из-за стола и принялась убирать жестяную посуду. Набрала воды в таз. Усилиями воли она стала приподнимать, вспенивая и закручивая свой маленький океан в чаше: посуда омывалась водой и становилась чище.
Очень полезное бытовое заклинание, тут невольно позавидуешь способностям магов. Айрин сполоснула, вынула и вытерла выцветшим, но очень чистым полотенцем, всю посуду.
Она с сомнением, как бы прося разрешения, посмотрела на Эс, сделала шаг из кухни, затем вернулась в нее вновь. Храмовница поднялась и вышла следом за девушкой.
Очень скоро Айрин постелила ко сну для них обеих, и они улеглись спать. Храмовница легла в доспехе, положив меч очень близко к себе, и сон ее был беспокойным.
Ей снилось, как она блуждает в тумане, потерянная и чужая. Вдалеке маячила башня, освещенная зеленовато-золотистым сиянием, словно рой светлячков, и Эс нужно было к ней попасть. Но, как долго бы она ни шла, башня не становилась ближе. В тенях, притаившись, поджидали безобразнейшие монстры, только и ждущие, когда она даст слабину и потеряет бдительность. Этот туман — оттенков неба и темной лазури, с запахом свежескошенной травы и росы — пробирался в легкие, даря ощущение силы и свободы. Но, чем дольше она вдыхала его, тем менее ясными и близкими становились очертания башни и исходящий от нее свет. Она готова была перестать дышать, но не могла позволить себе избавиться от ощущения, которым туман окутывал ее тело. И свет башни стал совсем слабым, и монстры стали вылезать из своих темных щелей…
* * *
Утром Эс проснулась от стука в окно, было еще рано, но сквозь стекло уже виднелась улыбающаяся морда Стаана. Он пришел пораньше, чтобы помочь. Утро в деревне начиналось засветло, и многие уже проснулись. Сон Эс был непривычно глубоким, но чутким — находясь где-то там, в тумане, она чувствовала все, происходящее вокруг нее — ползущую по ладони муху, ворочающуюся во сне Айрин, подбирающийся закат и тихо подошедшего к окошку Стаана. И была уверена, что сумела бы в любой момент пробудиться и среагировать.
Они позавтракали втроем, и Эс заметила, что эти двое стараются вести себя так, как будто ничего не произошло.
— Как продвигается работа на полях? — спросила Айрин.
Неловко пожимая плечами, Стаан ответил:
— Я не знаю, я ведь попросился помогать госпоже храмовнице.
Эс молчала, раздумывая над тем, что произошло. Начать расследование она решила с осмотра тела. Затем нужно будет опросить местных жителей и других беременных женщин, выяснить, был ли у Айрин мотив убивать собственную пациентку и решить что-то с этим. Даже если Эс не найдет убийцу, Айрин отсюда нужно будет забрать в Башню. Хотя, возможно, она уже очень привыкла к вольной жизни, и не захочет вновь быть за каменными стенами с пристальным надзором.
Когда Эс поднялась, собираясь идти к старосте, Айрин сказала:
— Я хочу пойти с вами. Я… боюсь оставаться тут совсем одна.
Они пошли дворами, глядя на еще низко висящее над горизонтом солнце.
Дом старосты был построен на крепком цементе, больше многих домов в округе, крепкий и двухэтажный. Эс подошла к нему и принялась разглядывать его с фасада. Затем поднялась по ступенькам, а Айрин на небольшом расстоянии тенью плелась за ней, чтобы, не приведи Андрасте, никто не подумал, что она свободно тут разгуливает и чувствует себя вольготно, находясь под подозрением.
Эс постучала в дверь. Дверь оказалась незаперта, и она заглянула внутрь. Ее взгляду предстало здание, обитое деревом изнутри, со стоящим недалеко от входа диванчиком — судя по всему, гостевой, несколькими дверцами и прямо отсюда ведущей вверх лестницей.
Она вошла. Айрин, нехотя, — следом за ней, Стаан потоптался снаружи и тоже заскочил в дом.
Внутри не было никого.
Они собирались уже было покинуть это место, как Хэреммон зашел в дом. Слегка пошатываясь и держась рукой за косяк двери, с третьей попытки он скинул с себя кожаную обувь. Его впалые глаза не выражали ничего, когда он уставился на них. Затем он обратился к магичке:
— Пришла сюда… полюбоваться… на место преступления?
— Вообще-то, нет, — возразила Эс, скорее чувствуя, чем видя, как девушка прячется за ее плечо. — Это я пришла изучить место происшествия. Вы позволите?
— Валяйте, — вздохнул он. От него несло потом и перегаром, и, судя по облаку запахов рядом с ним, он сильно напился уже с утра.
Эс указала Айрин остаться снизу, та уселась на диванчик прихожей так, словно это был капкан или тысяча заостренных кинжалов, ее спина была прямой и вытянутой. Она уложила руки себе на колени, все еще напряженная.
— Присматривай за Айрин, Стаан, и охраняй ее в случае чего.
Парнишка уселся рядом с магичкой, скучающе разглядывая обивку дивана и обстановку гостиной.
— Идем наверх.
Староста поднялся по лестнице — в узком проходе второго этажа виднелись два темных углубления — две двери, расположенные друг напротив друга. Он толкнул вперед одну из них, и в ноздри Эс ударил запах гнили и затхлости.
Комната была во тьме, и можно было различить лишь очертания предметов. Тяжелые занавески скрывали это место от лучей солнца, Эс разглядела деревянный шкаф и тяжелую, добротно сколоченную кровать, простыни на которой были скомканы в беспорядке.
Она первым делом раскрыла тяжелые занавеси, хотела распахнуть наружу и форточку, но побоялась, что свежий утренний воздух спугнет… что-то.
Когда солнце осветило спальню, стало ясно, что скомканные в беспорядке простыни были насквозь — вплоть до самого матраса — пропитаны темной, уже несвежей кровью.
— Вот тут она и лежала, — хрипло сказал староста, прочищая горло. — Можете изучать тут все, если вам так хочется.
Он подошел к стоящему в углу столу с большим огарком свечи на нем, уселся и ухватился за голову, вперив пустой взгляд в стену и поддавшись беспорядочным мыслям.
Эс прошлась по комнате, пытаясь быть внимательной к деталям. Кровь была на кровати и возле нее: тонкие, едва заметны алые дорожки виднелись на полу и вели к двери.
— Есть ли возможность осмотреть тела?
Староста поднял голову и ответил:
— Нет, мы закопали их сразу же. Лето ведь, негоже было плодить болезни.
— Здесь всё, что осталось от личных вещей Анны?
Эс открыла шкаф и приподняла стопки с одеждой, не зная сама, что ищет. Украшений у покойной, как и одежды, было не много, но все было аккуратным и чистым. На одной полке лежала мужская одежда, на другой — женская, и снизу располагались сшитые детские распашонки, носочки и ряд чистых, заранее приготовленных пелёнок.
Хэреммон пожал плечами, достал из-за пазухи флягу и отпил из нее.
— Какой магичке был прок убивать Анну, по-вашему?
— А я почем знаю, что у этих магов в голове, — огрызнулся пьяный Хэреммон, затем уже спокойнее ответил: — Не знаю, правда.
— Расскажите, как все было. Все детали, какие вы сможете вспомнить, будут полезны, — тихим, вкрадчивым и доверительны голосом сказала Эс.
Хэреммон, растерянный, словно ребенок, помотал головой и, слегка моргая, уставился в окно. В уголках его темных глаз появились слезы. Он хрипло заговорил:
— Когда я вошел, девчонка была вся измазана в крови, Анна, постель — всё в крови… Магичка держала на руках ребёнка — пуповина ещё не перерезана, весь грязный, пятнами. Подхожу ближе — а дитёнок сморщенный и серый, трясется, весь вздувшийся, пуповина вокруг тела обмотана, и вены такие желтоватые, и ни звука не издает… Рядом с Анной лежит маленькое лезвие, и живот её весь изрезан…
Девчонка потом кричала, что это де медицина, что Анну было не спасти, а вот ребенка можно было.
Он сглотнул и снова отпил из своей алюминиевой фляги, накрыл голову руками и тихонько затрясся в плаче.
— Не хотел я этого ребенка, Анна хотела, я ей говорил, старая ты уже, куда тебе… Она, как Альфрик умер там на дороге, помешалась. Писала письма в Круг, и в конце концов откликнулись, послали эту. А она ее, как скотину, зарезала…
Эс снова окинула глазами кровавые пятна, укладывая новую информацию в голове. Айрин говорила, что хотела провести операцию, но не рассказала всего.
— Всё время, пока проходили роды, только Анна и Айрин были наедине?
Хэреммон попытался сморгнуть слёзы, задумался и вдруг сказал:
— Нет. Рядом с ними повитуха была, вроде как помогала им обеим. Она ещё тем днем сама пришла, незваная, сказала, её помощь нужна будет… Ее и пропустили. Потом зашел я, больше никто не заходил… Магичка в конце осени прошлой ритуал проводила, деталей я не помню, покрывала ее во всем Анна и другие роженицы, и повитуха… Вместе они, значит, ритуал проводили.
— Что за ритуал это был?
— Да я откуда знаю. Я же сказал, деталей не помню, да и не интересовался я особо. Была бы Анна жива, можно было бы спросить…
— Я сочувствую вашей потере. Повитуха лечила всех трех женщин также?
— Не знаю.
— У Анны были враги?
Староста покачал головой. Он уронил голову на стол, снеся на пол чашу с огарком свечи, и спрятал лицо в изгибе своего локтя. Поняв, что больше от него ничего не добьется, Эс развернулась, чтобы уйти. Но взгляд ее упал на расколовшуюся чашу и распавшийся огарок — внутри лежала маленькая темная статуэтка, то ли из какого самоцветного камня, то ли из редкого металла.
Эс потянулась к статуэтке, взяла ее у основания большим и указательным пальцем, и подушечки нащупали что-то мягкое, будто бы живое, теплое. На ладонях Эс появилась кровь. Она ахнула и выронила статуэтку из рук, та вновь упала на пол и не издала никакого звонкого звука, как если бы упал металл или камень. Оторвав чистый край простыни, храмовница замотала в нее руку и взяла статуэтку вновь. На сей раз кровь не выступила.
На фигурке были вырезаны символы, и в голове Эс эти символы миновали облако беспамятства, высветив страницы старой храмовнической книги. «Как распознать магию крови» — гласил заголовок. Там, среди изъеденных временем страниц, была нарисована вот такая статуэтка, но для чего она — Эс не помнила.
— Хэреммон, это принадлежало вашей жене?
Пьяный староста посмотрел на статуэтку и с трудом выдавил из себя:
— Не знаю… Мож, бабская штучка какая для дома, Анна такие любила…
Он вновь спрятал лицо в изгибе локтя.
Решив узнать подробнее про находку находку, Эс вышла из спальни.
Стаан и Айрин сидели и уже более спокойно что-то обсуждали. Стаан пытался ее рассмешить, и на короткие моменты ему удавалось уловить немного грустную или вежливую улыбку тонких, бледных губ.
Эс подумала, что мальчишке она, наверное, нравится, именно поэтому он вступился за нее. Но Стаану от силы лет 16, а магессе… Впрочем, даже неважно, насколько велика между ними разница в возрасте — маги, если они не хотят стать отступниками, никогда не смогут по-настоящему иметь семью, жить обычной жизнью и выйти из-под надзора Церкви.
Все, что есть в жизни обычных людей, для того, кто родился магом — непозволительная роскошь.
Все трое вышли наружу.
Возле дома на скакалке прыгала девочка со светлыми редкими волосами, заплетенными в две небрежные косички, на вид ей было не больше восьми лет. Активная и румяная, она источала жизнелюбие, непривычное для этого места.
Девочка остановилась и прекратила прыгать, своими широко распахнутыми серыми глазами с любопытством осматривая храмовницу и ее спутников, затем подошла поближе к ним и звонко спросила:
— Привет, Айрин, а мы сегодня будем играться?
— Нет, — с ласковой улыбкой покачала головой магесса. — Я не могу.
— Жа-а-алко. А откуда вы взялись здесь? — обратилась девочка уже к Эс.
— Из дальних, дальних мест. А ты?
— Я здесь живу, — ответила и уткнулась взглядом свой ботинок. — У вас такая одежда странная, железная. Тут такую никто не носит.
— Это доспехи. Как тебя зовут?
— Силейз.
— Разве в деревне есть дети… Кроме тебя?
— Ой, нет, кроме меня тут детей нету… Можно вы со мной поиграете?
— Извини, мы не можем.
— Эээх. А хотите, я вам покажу мои классики?
Она взяла женщину за руку и потянула вперед, и, нехотя, Эс пошла за ней. Наверное, они и могут уделить этой скучающей девчушке пару минут своего времени.
Силейз отошла от дома старосты и вывела их на открытое пространство где-то в поле. С какой-то даже гордостью девочка подвела Эс к сложенным по кругу каменным изваяниям в форме человеческих голов и тел по пояс. Статуи были похожи одна на другую — и формами лиц, и тонкими ухмыляющимися губами, и маленькими мелкими глазами. Внутри круга из статуй располагались каменные плиты, какими вымащивают городские улицы. Но были они сложены прямоугольниками, плотно льнущими друг к другу, и узор их сворачивался в спираль. Между плитами наблюдались узкие, но сильные углубления.
Силейз вошла в круг и принялась скакать то на одной ноге, то на двух, используя это место как импровизированные классики.
Эс посмотрела на Стаана и на Айрин.
— В деревне ведь не рождаются дети?
— Силейз с отцом и матерью приехала сюда пару лет назад, не помню, откуда. Сказали, жизнь в деревне гораздо спокойнее, — ответила Айрин, а Стаан добавил:
— Отец ее хороший мужик, сильный. Он у нас лесничим работает, много в поле помогает. Без них тяжелее было бы.
Эс смотрела на эту весело прыгающую девочку и раздумывала над тем, почему здесь «гораздо спокойнее» — от чего эти люди бежали, и почему сюда?
И отметила про себя, что нужно будет заглянуть к ним. Просто заглянуть, на всякий случай.
— Тетенька в доспехах, попрыгайте со мной!
* * *
Женщин, которых лечила Айрин, звали Хельга и Элиза.
Эс решила заглянуть сначала к Элизе, потому что ее дом стоял практически по соседству с домом Хэреммона. Айрин и Стаан остались снаружи. Айрин выглядела усталой и изможденной, попытки Стаана вести себя так, будто все хорошо, начали ее порядком утомлять. Но из вежливости она продолжала отвечать ему.
После визита в дом старосты Хэреммона она просто шла по пятам за Эс и по инерции продолжала слушать Стаана, но чахла и впадала в уныние, ожидая своей участи. Усталая и несчастная, она все же держала себя в руках.
Когда они подошли к дому Элизы, молодая женщина, на вид ровесница Айрин, развешивала белье по длинным ниткам. Она была заметно округлившейся, но перемещалась очень бойко, умудрялась сгибаться, чтобы потянуться за очередным тряпьем, и потягивалась на носочках, закидывая его на нить.
Эс попросила у Элизы разрешения осмотреть ее жилище, спросила, не видела ли она в доме ничего необычного и не замечала ли чего странного за Айрин.
Элиза была маленькая женщина, осторожная и мягкая. Она сказала, что ничего странного не замечала, что глупо полагать, будто Айрин могла убить Анну, и нехотя впустила Эс в дом.
Маленькая круглая женщина все время спокойно следила за Эс, как будто ей не в первой, чтобы ее дом обыскивали. Храмовница ходила по комнатам, проверяя их.
Элиза же уселась на табурет в кухне, вытянув левую ногу вперед и опершись локтями на стол.
Половицы скрипели при каждом шаге Эс. Домик был маленьким, комнаты были отделены друг от друга тонкими стенами, но с кухни хозяйка спокойно могла наблюдать за перемещениями незваной гости. Спальня была узкая, очень много вышивки на стенах и полках.
Эс первым делом проверила подсвечники и свечи, приподнимала ковры и полотна с вышивкой. Наконец, она посмотрела даже под кроватью.
И статуэтка нашлась, приставленная с обратной стороны к спинке. Ее как будто было не сложно найти, если знать, что ищешь.
— А что вы ищете? — раздался голос Элизы.
Эс закутала фигурку в ткань и вышла из спальни:
— Это. Ваше?
— О, нет, не мое. Откуда вы это взяли?
— Нашла в вашей спальне. Вы не знаете, кто мог принести эту вещь в вашу комнату?
— Ну, — неуверенно протянула она, — может быть, Крам, мой муж, принес.
— Обыщите свой дом, если найдете еще такие фигурки или что-то подозрительное, сообщите мне. Эту я заберу.
— Хорошо.
— Позвольте еще спросить, некая повитуха всех вас тоже лечила вместе с Айрин?
— Ну, она помогала в ритуале, но что она может? Травки-припарочки, корешок от боли в животе да запора. Милая женщина, она еще моего деда травами лечила.
— Она так стара?
Элиза пожала плечами.
— Сейчас, когда вы об этом спросили… Если честно, никогда не интересовалась этим. Она тут живет столько, сколько я себя помню.
— Что за ритуал тогда был?
— Мы пели, молились и просили древних духов о помощи.
— Звучит безобидно. И это все?
— Вроде бы да.
Когда Эс развернулась и собралась уходить, Элиза мягко поймала ее за руку и произнесла:
— Если Айрин казнят, без нее у нас с Хельгой не будет шансов.
— Что же вы тогда не помогли ей, когда она была привязана к столбу?
Элиза вспыхнула и отвернулась, начала переставлять вещи на деревянной полке. Наконец, сказала:
— Без вашего вмешательства, никто бы ей и не помог.
— И вас не волнует, если она правда может быть виновата?
Она замялась и посмотрела по сторонам.
— Если честно, мне кажется, Анна сама с собой что-то сделала. Незадолго до смерти, она говорила мне, что ей хочется умереть. Анна была несчастная женщина.
— Почему же она была несчастна?
Элиза осторожно сказала:
— У них в семье всегда были проблемы, не знаю… Может, Анна приболела, поэтому и говорила такие глупости.
Эс посмотрела на нее в упор:
— Какие проблемы у них были в семье?
— Ну, Хэреммон часто пил, ей это не нравилось… Ну, знаете, я не хочу сказать ничего плохого, дело семейное, у многих это бывает.
— И? Он бил ее?
— Я… не знаю.
Элиза вновь заняла свои руки, на сей раз — перебиранием узора на своем фартуке.
— Скажите, вы боитесь старосту?
— Ч-что? Нет, что вы, Хэреммон ведь хороший человек. Он много сделал для нашей деревни.
Эс вздохнула и отметила про себя, что Элиза лжет.
* * *
Хельга жила на соседней улице, а недалеко отсюда располагался дом лесника. Эс уже во второй раз за этот день заметила одинокую девчоночью фигурку — сейчас она сидела у одного из домиков за деревянным столом, специально сколоченным под ее рост, и играла с некрасивыми соломенными куклами и крупными, не подходящими ко всему этому набору глиняными чашечками.
Эс подошла к ней и спросила:
— Привет, Силейз, твои родители дома?
— Папа дома, да.
— Ты не против, если я зайду?
— Вы хорошая, заходите. Только сначала попейте чаю, папка вас вряд ли накормит, он не умеет готовить.
Эс взяла одну из глиняных чаш, отпила и с удивлением отметила, что в чашках действительно был чай — очень слабый, но чай.
Она прошла вперед, а Айрин уселась рядом с Силейз, принявшись играть с ней.
— Ты знаешь, у Нины недавно появилась собака, — принялась рассказывать девочка, указывая на одну из кукол.
Эс вошла в дом. Еще снаружи она слышала стуки, а, войдя внутрь, заметила крепкого и высокого мужчину, работавшего молотком. Он вбивал гвозди, ремонтируя одну из деревянных стен. Когда Эс вошла, он не обратил внимания на ее присутствие и продолжил стучать.
Лишь когда возникла пауза между стуками молотка, он стер крупной ладонью пот со лба и заметил стоящую в дверях храмовницу.
— Ох, я и не услышал, как вы подобрались. Входите.
— У вас очень милая дочь, — сказала Эс, проходя немного вперед и осматриваясь.
Скромное убранство, минимум посуды и вещей. Между тем, все добротное и чистое.
— Да, дочурка у меня замечательная. Вы по какому поводу к нам зашли?
— Вы, наверное, слышали, что я расследую смерть Анны.
— Даааа уж. Слухи в деревне быстро расходятся, конечно, но я вчера до полуночи на лесопилке работал, — он почесал свою рыжеватую бороду. — Я Россинон, ежели надо чего, вы спрашивайте. Но мы в деревне не местные.
— Вы с Хэреммоном практически соседи, не замечали ничего странного?
— Странного? В этой-то деревне?
Россинон издал смешок, посмотрел на Эс и посерьезнел:
— Нет, ничего странного.
— Мне сказали, у Хэреммона и Анны были какие-то… семейные проблемы?
— Если вы под проблемами понимаете, что он лупил ее, как буйную корову, то это еще мягко сказано. Они ругались постоянно, Анна у нас в доме несколько раз пряталась, а потом они мирились, и все по новой. Он потом к ней с извинениями и словами любви приходил, поэт наш недоделанный.
— Анна не говорила вам, что собирается покончить с собой?
— Мне — не говорила. Может, жене моей и говорила, так она сейчас в городе, за покупками уехала.
— А с Айрин вы давно знакомы?
— Да не то что бы мы даже были знакомы. Видел я ее всего пару раз — когда она только и приехала и когда они там, в круге камней, ритуал проводили вместе с повитухой. Маги все-таки эти жуткие. Подробностей я не знаю, уж не осерчайте.
Эс уселась на табурет, чуть разведя ноги и прижав пятки к ножкам табурета, заметно приосанилась. Человек этот ей нравился, была в нем какая-то душевная харизма, но в то же время чутье — интуиция, если угодно, что-то ей подсказывали.
— Откуда вы приехали сюда, Россинон?
— Из Денерима.
— А почему, позвольте узнать?
— Позволю. Нам захотелось тихой деревенской жизни, вдали от шума города.
— Неужели не нашлось деревни лучше этой? Слишком тихая ведь, да и проездом тут редко кто бывает…
Он оторопел, уставился на нее, и пальцы его сильнее впились в тот молот, которым он только что забивал гвозди.
— Вы, коли подозреваете нас, тогда расскажите, за что. Мы — не маги и тем паче не отступники, закона не нарушаем, с Анной ваших я никаких дел не имел. Жена моя подружкой покойной Анне была, так за дружбу тоже не наказывают.
— Тише, тише, я просто отрабатываю разные версии. Извините, если оскорбила вас, и спасибо за то, что ответили на вопросы. Вы не знаете, кто мог тогда Анне зла желать?
— Я — не знаю. Кто угодно. Хоть муж ее, хоть она сама, хоть мимо проходящий торговец. Порой сердца людей чернее любого порождения тьмы. Да вот я только в сердца эти не зрю, знаете ли.
— Спасибо, Россинон.
Храмовница поднялась со своего табурета, отодвинула его в сторону и кивнула мужчине, после чего вышла.
* * *
Она направилась к дому третьей роженицы.
Точно такая же статуэтка обнаружилась и в доме Хельги.
Когда три статуэтки были обнаружены, символы, изображенные на них, приложенных очень близко друг к другу, приобрели какой-то смысл.
Своеобразный филактерий, который должен удержать большое количество крови, вот все, что это статуэтки значат. Тевинтерские зачарованные артефакты, которые используются магами крови.
Но кому они тогда принадлежат?
И вместе с последним воспоминанием о том, зачем эти вещи нужны, она вспомнила и еще кое-что.
Ладони, измазанные кровью — сколько их ни мой, кровь не уходит, а лишь въедается еще крепче.
Словно смола, следы преступления оседают на том, кто его совершил. Так можно было понять сговор мага с демоном — признак уплаченной цены.
Эс посмотрела еще раз на фигурки, пытаясь прочитать значение символов на них, и тут же замотала их в ткань.
Кому верить? Хэреммон бил свою глубоко любимую беременную жену, Айрин, которую она так тщательно защищала, как минимум практикует магию крови. Кто еще, кроме них двоих, был там и знает правду?
Не имеет значения, причастна ли Айрин к смерти Анны, и планирует ли она следующие убийства. Ее нужно остановить. Как жаль, что она не вспомнила этих признаков сразу.
Нужно допросить ее и можно будет выдвигаться, если и статуэтки принадлежат ей.
Храмовница вышла из дома, ухватившись за свой меч.
Но улица была пуста. Никого. Лишь две соломенные куклы лежали на выструганном под детский рост столике.
* * *
Повитуха. Повитуха. Как много раз она слышала о ней.
Полуразвалившийся на вид дом, скорее даже хижина — снаружи, очень уютный и пахнущий ягодами и пряностями внутри.
Дверь открылась сразу, из хижины вышла та морщинистая древняя старуха, которая присутствовала на казни Айрин. Женщина эта так стара, что кожа ее суха и морщиниста, словно древний папирус — кажется, коснешься, и развалится.
— Проходи, — утробно, тихо, но мягко сказала, впуская Эс в жилище.
Глаза ее слепы, но Эс постоянно натыкается на их взгляд.
Она указала вошедшей сесть за стол и гостеприимно принялась выкладывать бруснику, мёд, имбирное варенье. Налила чаю в большую деревянную углубленную чашу.
Она легко ориентируется в жилище, шаркающими шагами то опираясь на стол и предметы мебели, то легко и без проблем подтягиваясь к дальним полкам и доставая с них что-то.
Пар клубится над чашей с горячим чаем, свежий запах ромашки и календулы разносится по квартире. Ни к чему, стоящему перед ней, Эс совсем не притрагивается из опасений.
Старушка потягивает пахучую жидкость, но, кажется, чая меньше не становится, а ее сухие губы остаются сухими — словно вода не касается их, или словно, подобно морской губке, они ее впитывали.
Ее хижина — это деревянные полки, засушенные корешки трав и деревянная да глиняная посуда, вся профессионально обожженная, фрукты, ягоды и овощи, как будто только что сорванные с кустов и деревьев.
Нужно торопиться, подумала храмовница, и оглянулась вокруг вновь. Это место внушает спокойствие, но беззвучно Эс подгоняет себя.
Эта хижина — такая стереотипно ведьминская, как будто пришла из сказки, и в то же время — многие люди в деревнях живут именно так. Старуха эта с ее чаем, вареньем и гостеприимством словно бабушка из далекого и забытого детства.
— Айрин исчезла, — нарушила молчание Эс.
Старуха зачерпнула ложечкой варенье, ее руки слегка тряслись при этом жесте.
— И потому ты пришла сюда?
— Да. Что за ритуал Вы с Айрин проводили? Вчера, перед ее сожжением, вы подтолкнули меня ей помочь, и сейчас она исчезла.
Старуха, едва шевеля потрескавшимися трещинами губ, прошелестела:
— Хасиндский. Старый ритуал, мало кому знакомый в это время, но помогает тем, кто просит о помощи. Если они умеют просить.
— И вы с Айрин умеете?
— Может быть и так.
Пустые белесые зрачки старухи окинули взглядом хижину, и она прикрыла веки.
Эс поднялась и поискала глазами какие-либо символы, похожие на тевинтерские или изображенные на статуэтках.
Старуха молча пила свой чай, игнорируя обыск ее жилища.
Еще одна фигурка очень легко нашлась на полке среди трав. Взгляд не цеплялся за нее, но ее как будто и не прятали намеренно.
Вместе с найденными в домах покойной Анны и двух других, пока еще живых женщин, эта была четвертой. Она совсем немного отличалась по цвету.
Ее подбросили сюда, или она предназначалась кому-то другому, или она — главная в цепи этой тройки?
Эс, не скрываясь, подхватила ее и спрятала в своей поясной сумке.
Она повернулась к повитухе.
— Как долго вы живете в этой деревне? Старая женщина, всегда старая. Одержимая или демон?
Старуха скрестила пальцы на груди, ее глаза все еще были прикрыты, и она зашелестела:
— Не демон, а дух. Природу духа, когда те соприкасаются с миром смертных, определяет то, как нас воспринимают. Я была в этой деревне всегда, много лет, много зим. Еще до того, как здесь появились первые люди. Когда они появились здесь, они поклонялись мне. Я защищала их от бед, от зим, от злых людей и существ, от других духов. Это моя деревня, мое место.
Запах трав, наполняющий эту хижину, стал таким свежим, ярким и резким, как будто они находились в лесу. Уютные и мягкие ароматы уже резали нюх и щекотали нос.
Эс незаметно потянулась к мечу, удерживая взгляд на старухе.
— Какова цена за твою помощь, демон?
Повитуха же сидела на своем месте, практически неподвижная, и медленно приоткрывала губы.
— Мало, совсем мало. То, что есть у каждого из них.
Храмовница прикоснулась к трем филактериям, в разной степени наполненным кровью, и алые капли выступили на кончиках пальцев. Они были мягкими и теплыми, когда она прикасалась к ним, они пульсировали словно маленькие кроличьи сердца. Все три легко помещались в ее ладони.
Ошибкой было приходить сюда с ними. Но и уничтожались такие вещи не просто.
— Я живу, питая себя жизнью. Тела людей точно так же существуют, омываемые самой жизнью изнутри. Они отдают мне маленькие жертвы, а я помогаю мне.
— Деревенские ведь не приносили тебе жертв, они не знают, что ты такое.
— Они знают, — голос старухи стал громче, — но… забывают, когда им не хочется знать. Я тут, рядом, мелькаю перед глазами, и они знают, просто не помнят. И крепче спят, оттого, что не помнят, и живут по-своему, пока снова не возникнет нужда.
— И что будет с этой деревней, если я убью тебя, демон?
Эс выхватила меч из ножен, направила его, приставляя к шее старухи.
Старуха зажурчала грудным, пугающим смехом, рвущимся из ее нутра.
— Не знаю, девочка, не знаю. Если не станет меня, то деревню защищать будет некому. Как ты, думаешь, почему никто из них не пострадал от порождений тьмы? Всегда, всегда, сколько существовала эта деревня, я следила за тем, чтобы яблони плодоносили, чтобы пшеница прорастала на полях, чтобы болезни миновали их.
— Почему я должна поверить, что ты действительно помогаешь им, что ты не делаешь хуже? Вы с Айрин провели ритуал, пытаясь помочь этому месту. Сюда не приходили порождения тьмы, но и жизнь сюда не приходила.
— Ритуал помог, на самом деле помог… Но кровь, которую они принесли в жертву… Она была больной, плохой… Плохая кровь. Поэтому и дети, от этой крови, от этого ритуала, не будут жить. Я могу все исправить. Но мне нужна еще кровь.
Ее голос из старческого стал звонким, журчащим и густым, словно патока, застилающая мысли.
— Природу духа, пришедшего из Тени, определяет то, как его воспринимают. Собственные желания и стремления духа. Я — ничто иное, как Жизнь. Хасинды, аввары за много веков до современных государств поклонялись таким, как я. И мы всегда помогали им. Природу духа определяешь ты — отпусти меня, и я продолжу все, как было, смогу помочь им в этот раз.
Или… ты можешь отвязать меня от этого места, и тогда я стану свободна. Что случится с деревней, я также не ведаю… Мне просто нужна здоровая кровь, кровь мага.
Рука, сжимающая меч, напряглась. Никаких сделок с демонами.
Слабость подступила, подкосив ноги, руки, сознание. Рукоять меча стала размытой и затряслась перед глазами.
— Упрямая, упрямая! — услышала Эс звонкий, мелодичный голос, а затем снова старческий: — Так тому и быть.
А затем — темнота.
* * *
Эс проснулась в хижине. Сколько времени прошло, она не знала.
Статуэток также нет. Андрасте упаси.
Выбежав из жилища ведьмы, заметила вновь нависшие над поселением тучи. Сильный ветер хлестал в лицо, сносил деревья и здания, поднимал в воздух щебень, грязь и камни.
Взглянув на тучи, Эс подумала, что скоро снова будет дождь. Ветер был таким сильным, что идти против него было почти неприятно.
Голова гудела, словно в ней поселился рой пчел. Она отыскала среди своего багажа лириумный порошок и вдохнула его, ожидая битвы с ведьмой и, возможно, с помогающей ей Айрин. Кристаллическая пыль обожгла дыхательные пути, но разом стало как-то легче.
Улица была пуста, как и в первый ее день появления здесь. Ветер, камни, ветки и грязь били стекла и обдирали обшивку зданий.
Эс вдруг услышала, как и тогда, крики — голосов было много, к ним добавлялись раскаты грома и посверкивание в заряженных электричеством тучах.
Эс побежала на голоса, чувствуя, что она постоянно что-то упускает, что в который раз она просто реагирует, и уже во второй раз — сначала Айрин, а теперь и эта старуха, обвели ее вокруг пальца.
Храмовница поняла, что она приближается к нужному месту, когда увидела, как мимо нее в обратную сторону бегут жители деревни.
Когда она приблизилась, раскаты грома и ветер становились лишь сильнее. Невдалеке виднелся светящийся желтым вихрь, он тянулся к небу, но был мал настолько, что из-за домов издали его нельзя было разглядеть.
Улица была пуста. Она узнала это место: в доме, недалеко от которого бушевал этот вихрь, живет Хэреммон.
Подойдя ближе, она заметила его темную высокую фигуру, он опирался на некий жезл, воткнутый в землю, и тянулся к центру вихря, его волосы разлетались, его сдувало, и он вновь хватался за жезл, которым с трудом удерживался в рыхлой от дождя земле.
Эс с некоторым трудом преодолела расстояние до Хэреммона, он протянул ей руку, помогая подтянуться повыше и поближе.
Плиты для «классиков», подсвеченные электрическим сиянием, и рытвины в них были залиты кровью. Кровь, наполняя прорези в плитах, складывалась в замысловатый узор. Рядом с этими плитами лежала обескровленная, выпотрошенная лошадь, а в центре сияющего вихря находились две фигуры.
— Там! Ведьмы спрятались там, надо остановить это, иначе они снесут всю деревню! У них девчонка Росинона! Он отправился ее искать, но я видел, там, в центре!
Эс, преодолевая ветер и расстояние при помощи своего меча, как это делал Хэреммон со своей палкой — вкалывая его в землю и продвигаясь вперед этаким рыхлением, подобралась совсем близко к вихрю.
Она постаралась собраться с мыслями и прочла молитву рассеивания магических чар.
Лириум тек по ее жилам, наполняя тело легкостью, силой и восторгом, вихрь не поддался анти-магии, но кровь, наполняющая плиты, расступилась в одном месте кровавого круга, и Эс рванула вперед.
Она оказалась в центре вихря почти мгновенно, ее тело прошило сильной болью, и разум ее обожгло. Вокруг были лишь вспышки света.
Воспоминания, болезненные и давно забытые, воспоминания, от которых она когда-то отказалась, начали проникать в ее голову.
Эта электрическая сфера, внутри которой она находилась, обжигала пальцы, и к кончикам пальцев цеплялись маленькие ниточки памяти, и ядовитый червь знания, а вместе с ним — и сомнения, и боли, и страха, закрадывался в нее снова.
Много разрозненных воспоминаний роились в ее голове, разрывали ее тело от боли, и вдруг — тишина.
Она увидела в центре этого электрического смерча, как длинное, обросшее корой и зелеными ветками, с несколькими парами паучьих глаз и длинными ветвистыми когтями существо сжимает в руках тело: мантия Круга, разметавшиеся темные волосы, безжизненно опрокинутая голова.
Один из ртов этого существа, плотно прилегая к плечу девушки, сосет из нее жизненные силы.
Воспоминания продолжали обжигать, одни из них — ложные, одни — истинные, но в вихре и буреломе так сложно понять, какие из них каковы.
Храмовница увидела окровавленное ложе, Хэреммона, нависшего над ним. Его кулаки в крови, он смотрел вниз, испытывая горечь, сожаление, какое-то мстительное отвращение и вину за это отвращение. Затем он упал рядом, зарываясь лицом в плечо Анны, и рыдая, моля о прощении. Искреннее раскаяние наполняло его, когда он плакал у кровати жены. Затем его раскаяние превратилось в гнев поиска виноватого.
Она видит старуху, которая обратилась в ветвистое и отвратительное существо, которая склонилась над безжизненным телом и отбирает саму энергию жизни и время жизни только что рожденного младенца — отбирает все, чем он мог бы стать, и чем никогда не станет. За счет чего удлиняет нить своей жизни, наполняет сухое и обескровливающееся тело.
Видит ее же — белоснежной волчицей, из шерсти которой тянется серебристая лоза и листья. Это существо бежит по окутанной снегами роще, и шерсть ее серебрится маленькими электрическими всполохами. Роща сменяется выжженной равниной, залитой кровью, и волчица ступает своими белоснежными лапами в это месиво грязи, огня и гниения. И падает заживо, а кровавая земля пожирает ее.
Видит Айрин у тела какой-то девушки — в мантии Круга, со светлыми волосами и вздувшимися темными венами, пустыми и безжизненными глазами порождения тьмы, и из груди этой девушки торчит кривой кинжал. Айрин останавливается, плачет, размазывая грязными ладонями слезы по лицу. Внезапно в ее руке сверкает лезвие бритвы, она вспарывает свою вену. Пока капли крови падают на темную, окропленную и без того большим количеством крови и смертей, землю, Айрин достает сложенную страницу из складок мантии и читает что-то. На запястье ее недолго горит знак — как символ заключенной сделки.
Видит женщину, мучающуюся в агонии на той окровавленной кровати, обезумевшую от боли и потерь. Почти физически Эс чувствует ее эмоции, погружается в ее воспоминания, и видит, что кровь на кровати из ее вспоротых вен на руках: она покончила с собой от усталости и изможденности этой жизнью, понимая, что ребенок, которого она так долго ждала, не может родиться живым и здоровым. Она возлагала надежды — на то, что тягучая, пустая жизнь в этой деревне кончится, когда у них забрезжит вера в будущее, что ее собственная наполненная безысходностью жизнь изменится. И тому не суждено было быть.
(продолжение в комментариях)
-
-
30.10.2016 в 23:03-
-
01.11.2016 в 01:31Правда, создалось впечатление, что он толком не вычитан - местами встречались небольшие ошибки, но, в целом, история понравилась, пробрало.
-
-
01.11.2016 в 12:01-
-
06.11.2016 в 17:48Так же не покидало ощущение, что автор пишет про какие-то свои ассоциации, образы и идеи, потому что использовано много анахронизмов, странно выглядящих в условном, но Средневековье. При том, что интересный детективный сюжет в середине бодрый и увлекательный, начало и конец вязкие, как болото. Через первую часть текста приходится буквально прорываться через эти "красивости и словесные кружева", что тоже не очень хорошо. Не буду говорить за всех, но я несколько раз едва не дропнул текст. Дочитал из-за упрямства.
В общем, идея на пять баллов, воплощение сырое и нуждается в доработке.
Добавлю, что автору надо тщательней относиться к словоупотреблению и не делать упор на "писать красиво". И почитать про канцелярит - в отдельных местах он аж на зубах скрипел. Или найти добрую, но суровую бету, которая поможет отшлифовать навыки письма. Найдете такую - делитесь, самому нужна!
-
-
08.11.2016 в 20:30-
-
10.11.2016 в 00:01Кротик мой любимый, вообще, фик был задуман до феста, конечно, потому что вдохновила на него ролевка моя и моего друга по настольно-ролевой системе Dragon Age, но написан он был специально к фесту, и "отлежаться" не успел. Соответственно, написан он был по миру Драгонаги от и до, но это оридж в сеттинге. Какие детали не соответствуют лору?
Буду благодарна за развернутые уточнения, можно в ЛС, а так, фик будет дорабатываться, конечно)
Смертничек, благодарю за отзыв :3
-
-
10.11.2016 в 00:18Давайте, когда у вас дойдут руки до редактуры текста, вы выложите его в черновики на фикбук, а я вам в режите ПБ пришлю отметки на конкретные места?