Для: Emberiza
От: KiraStain
Название: «Я верю в чудо, что привело меня к тебе»
Пейринг: Каллен/ж!Тревелиан
Жанр: романтика, флафф, ангст
Рейтинг: PG-13
Размер: драбблы (5255 слов)
Комментарий автора: Не совсем уверена, что вышло так, как хотел заказчик, но автора понесло в какие-то далекие дали. Но спасибо большое за возможность поработать и написать этот мини-сборник.
 План
- Прости, что мне сделать?!
Лицо Каллена, думал в этот момент Варрик, нужно срочно запечатлеть и продать за баснословную цену его подчиненным. Те не поскупятся, заплатят сколько угодно и еще спасибо за это скажут.
Генерал Инквизиции с неповторимой смесью шока, ужаса, неверия и - Варрик готов был поклясться, что это правда, а не гномье эго обманывает зрение - восхищения застыл, уставившись в никуда и, кажется, про себя перечитывая строки из Песни Света.
- Что слышал, - усмехнулся Варрик и развел руками в стороны. - Нет, Кудряшка, а чего ты хотел, приходя ко мне с этим? Ты у нас генерал армии Инквизиции, известная личность, бывший рыцарь-командор ордена в Киркволле. Она же Великий и Могучий Инквизитор, убийца Корифея, спасительница мира, представительница древнего аристократического рода, в конце концов!
- Спасибо, что напомнил, - хмуро буркнул Каллен, недовольный очередным напоминанием о разнице их сословий. Он-то из простой крестьянской семьи, еще и храмовник большую часть жизни. Так откуда ему знать обо всех тех правилах?
Куда ему любить знатную особу?
Что вообще скажет ее семья?
И почему его снова начало все это волновать?!
Каллен вспоминал, как два с лишним года назад он уже задавал такой вопрос.
Эвелин посмотрела тогда на него так, что всякое желание вновь поднимать тему о сословной разнице развеялось в миг. Еще потом и обиделась, что "Так ты обо мне думаешь, да?"
Но собственные сомнения грызть не переставали никогда, лишь уйдя глубже и, как выяснилось, затихнув лишь на некоторое время.
- Э нет, поздно уже на эту тему думать, я только разогнался! - Варрик возмущенно хлопнул рукой по грубо сколоченному деревянному столу. Здесь, в таверне, все разговоры сливались в единый поток бесконечного пьяно-веселого шума, и нигде больше в крепости нельзя было укрыться от посторонних ушей так, как здесь.
Каллен вообще редко бывал в таверне — всегда слишком много дел, тренировок, бумаг, поручений и прочего, даже после победы над Корифеем.
Сюда его фактически за шкирку пару раз вытаскивала Эвелин — в том числе и в тот памятный день, когда убегал к себе он уже без штанов.
И если бы только без штанов...
Но сейчас он сидел вместе с Варриком на втором этаже за столом в самом углу, сам пригласив Варрика на разговор. Но желание сбежать отсюда вдруг стало столь же острым, как и после позорного проигрыша Жозефине.
Каллен закрыл глаза ладонью.
- То есть ты серьезно предлагаешь мне...
- Это обязательная часть любого такого события! - воскликнул Варрик, и Каллен бросил на него поверх руки быстрый, полный ужаса и злобы взгляд. - Да, прости, - приглушив голос, гном продолжил. - И на колено встать, и спеть под окном с музыкой, и обязательно что-нибудь любовное и протяжное! И речь приготовить, чтобы как в романах!
- Ты издеваешься надо мной.
- Ни в коем случае, - проговорил он невозмутимо, но от Каллена не укрылись веселые и хитрые искры в его глазах.
- Я. Не Буду. Петь, - отрывисто и резко сказал он, будто отчитывая провинившегося подчиненного, с угрозой смотря на Варрика и чувствуя, как жар приливает к щекам.
- Даже ради любви всей жизни? - пытается подколоть, но натыкается на новый взгляд, полный обещаний самой жестокой расправы. - От самого интересного отказываешься... - он тяжело вздохнул.
Каллен закатил глаза.
- Ладно, - Варрик вдруг посерьезнел, наклоняясь ближе и опираясь руками о стол. - Если серьезно, то едва ли нашей дорогой Эвелин нужен весь этот аристократический пафос. Ей ты нужен, Кудряшка, а уж как ты ей предложение делать будешь, едва ли ее волнует.
- Но я не хочу здесь снова сглупить, - устало возразил Каллен. - Она же... не просто кто-то. Я хочу сделать все правильно. Красиво. Торжественно. Чтобы она запомнила и не жалела.
Варрик тяжело вздохнул, качая головой и словно бы говоря «Ох уж эти неопытные храмовники...»
- Слушай, по части книжной романтики у нас скорее Кассандра, но ты вроде бы не ее замуж звать собираешься, так? Эвелин у нас про честность и искренность, без всяких постановочных штучек. Будь откровенным. Собой, Тень тебя забери, - Варрик усмехнулся, хитро посматривая на него. - И все тогда будет отлично и без всего этого бреда, как надо. Ну, может, если только...
Каллен раздумывал над планом еще целую неделю, меняя детали, дополняя, отказываясь, просчитывая каждую мелочь. Жил этими мыслями, отвлекался от рутинных заданий, прокручивал вновь и вновь по дороге в Халамширал, думая, что после Священного Совета позовет ее прогуляться по великолепным садам вокруг дворца и тогда...
План провалился с треском.
Каллен недолго сожалел.
В конце концов, Варрик, как и всегда в таких вещах, оказался прав.
Важнее всего была искренность.
Мы справимся
Фантомная конечность все еще взрывалась приступами дикой боли.
Хотя болеть было нечему уже очень давно.
Слишком давно.
Но многолетние привычки, действия, разученные с самого детства, давали о себе знать каждый день, угнетали, терзали, давили, вновь и вновь напоминая о собственной ущербности.
В первые месяцы после того события у нее постоянно случались истерики.
Когда приборы выпадали из рук, когда бесконечные пуговицы отказывались расстегиваться, когда узлы развязывались всего через пару минут, когда жалкий обрубок взлетал вверх в попытке поправить волосы, почесать нос, разгладить складку на одежде.
А еще хуже было, когда с ней рядом был Каллен.
И видел ее убожество, видел неуклюжесть, не говорил ни слова, молча помогая с, демоны, вещами, которые сами могли делать даже маленькие дети, а она не могла!
Это убивало. Сжирало изнутри.
И Инквизитор Тревелиан, выдержавшая на собственных узких плечах груз всего Тедаса, рыдала навзрыд, падая на пол от прогнувшихся коленей и сжимая вокруг себя неистово трясущиеся руки...
Руку.
И обрубок.
И было еще невозможнее, когда Каллен, который должен был ее оставить, бросить такую теперь никчемную и недостойную, убогую калеку, опускался на колени напротив нее, обнимал своими большими сильными руками и прижимал к себе как можно крепче, утыкаясь носом в ее макушку и шептал без остановки, без конца, пока громкие рыдания не сменялись тихими всхлипами, а потом и вовсе не сходили в беспокойный сон.
- Мы справимся, мы справимся. Я с тобой, слышишь?
И от нежности в голосе, от теплых рук, что не переставали обнимать, не бросали ее одну в этом холодном ужасе, глухом одиночестве и трясущемся, едком отчаянии, хотелось реветь еще сильнее, потому что она не заслужила всего этого, не заслужила, но силы утекали, а успокаивающее тепло Каллена согревало и смывало всю тоску и отчаяние.
В такие моменты Эвелин казалось, что ее тело просто не выдержит всей ее любви, что ее попросту разорвет.
Потом доставили протез.
В большом продолговатом деревянном ящике, обитом изнутри мягкой плотной тканью, с короткой запиской:
«Это будет покруче Вашей светящейся штуки, Инквизитор».
И подписью.
Бьянка и Дагна.
Эти две хитрые... сговорились за ее спиной.
Впрочем, почему две.
Едва ли обошлось без Варрика.
Конструкция из бесконечного количества соединений, металлических прутов, шарниров и еще Создатель знает чего под тонким металлическим корпусом была непривычной.
Даже немного пугала.
Но странные руны — Дагна позже отметила, что магии духа — и впервые встретившиеся Эвелин камни давали протезу жизнь.
Рука двигалась, слушалась чуть ли ни малейших жестов, крепко держала оружие и после некоторой тренировки даже сносно удерживала вилку.
В день, когда впервые после столь долгого перерыва Эвелин достойно продержалась всю тренировку и успешно использовала в бою обе руки, она снова заплакала.
Но без трясущихся рук.
Без сгибающихся коленей.
И от облегчения.
А еще Каллен целовал эту новую руку так же нежно, как ладонь с мерцающей зеленым Меткой, как ее другую, здоровую руку, и учил ее переплетать пальцы протеза с пальцами его рук.
И обручальное кольцо на серебристом металле, как, правда, много позже, но признала Эвелин, смотрелось очень даже неплохо.
Вторая жизнь
Каллен Стентон Резерфорд был живой легендой среди жителей Убежища, а после — членов Инквизиции.
Да и, пожалуй, вообще всего Тедаса.
Человек, своими глазами видевший все ужасы восстания Круга Магов в Ферелдене, правая рука позже обезумевшего рыцаря-командора храмовников Киркволла, свидетель вторжения кунари, ключевая фигура в восстановлении города после взрыва Церкви и начала войны магов и храмовников, рыцарь-командор.
И, наконец, генерал армии — насколько это можно было назвать армией — второй Инквизиции.
Прекрасная воинская подготовка, огромный боевой опыт, великолепные лидерские качества, стойкость, смелость, упорство и бесконечное трудолюбие — все эти качества Каллена помогли ему завоевать уважение не только со стороны подчиненных, но и коллег, напарников, старших по званию и даже врагов.
Он вставал еще до рассвета — если вообще спал — и шел на тренировочное поле, где в одиночку отрабатывал уже давно отточенные до блеска движения, атаки, сложнейшие приемы боя с мечом и щитом.
После он проводил тренировку с собственным войском — всегда лично, пристально следя за каждым солдатом. Он был строгим, но отличным наставником.
Дальше — работа в ставке. Планирование операций, движений отрядов, контроль разведданных от Лелианы, немногочисленные союзы, попытки проследить потерявшихся и тонущих в омуте войны храмовников.
Бумажной работы, связанной с развитием Инквизиции, ее поддержкой, усилением и защитой, поиском средств для закрытия грубо залатанной Бреши было так много, что свободная минута на еду или отдых была лишь мечтой.
Мечтой, которой командор и не желал вовсе.
Каллен Стентон Резерфорд был живой легендой.
Но никто, смотревший на него с восхищением, не вспоминал о той цене, которую платят герои - люди, которые легендами становятся.
На Каллене — множество шрамов.
На руках — следы издевательских ран от обезумевших магов Кинлоха. Тонкие, глубокие царапины от ножей, что используют малефикары для собственных ритуалов.
На бедре — рваный шрам от кунарийского клинка, полученный во время атаки Аришока на Киркволл.
Куча мелких напоминаний о мелких стычках и тренировках, неудачных защитах, плохих выпадах.
И все рваные следы на коже — мельчайшие выступающие наружу крохи тех ран, что гноятся, гниют и кровоточат внутри него.
Кошмары Круга. Трупы на улицах. Безумные глаза кунари. Взрывающиеся одержимостью маги.
Кровь. Смерть.
Ужас в глазах.
Не спасенные по его вине люди.
Невинные жертвы.
Демоны.
Вся его жизнь — один рваный, грубый, кровоточащий, дурно пахнущий шрам.
И Каллен сдался в первый и последний раз, перестав верить во что-то другое для себя.
Потом была Инквизиция.
Шанс исправить свои ошибки, сделать что-то правильно, возможность избавиться хотя бы от пары капель чужой крови на собственных руках.
Он не искал прощения или собственного счастья.
Он искал мира другим и готов был отдать собственную жизнь, если понадобится, чтобы искупить собственные грехи.
Ни во что другое верить больше не было сил.
А после была она.
Преступница вначале. Человек, способный спасти мир — немного позже.
Каллен поверил в нее так же, как верил в Инквизицию.
Как в солдата, способного действовать. Как в лидера, способного выдержать весь тот груз, что чужие руки так легко переложили на ее плечи. Как в напарника, способного сделать что-то хорошее.
Эвелин же поверила в него самого.
С первыми же словами, сказанными конкретно для него. С первыми же улыбками, взглядами, жестами.
Каллен видел в себе уже агонизирующий в предсмертных муках почти-труп.
Эвелин видела в нем живого человека, у которого впереди еще целая жизнь.
Видела и верила.
И так сильно, что рядом с ней начинал верить и видеть он сам.
Поэтому, оставляя Эвелин одну против нового и жуткого врага ради спасения всего Убежища, он оставлял умирать и себя.
И поэтому же, видя изнеможденную, замерзшую, но живую, размеренно дышащую Тревелиан, которая только уснула на узкой грубой лежанке в их временном пристанище меж скалами, Каллен не мог выпустить из собственных рук ее маленькую изящную ладонь, не мог оставить ее одну.
Вестница Андрасте возродилась, шептались в лагере с отголосками новой надежды, а командор тихо, но счастливо усмехался.
Возможно, с ней было все не так фантастически лирично.
Но вот Каллен получил вторую жизнь точно.
Вопросы веры
- Верите ли вы, леди Тревелиан? - спрашивает Кассандра еще не до конца доверяющим взглядом, и Эвелин отмахивается от вопроса, несет околесицу и, как может, переводит разговор в менее острое русло.
Ведь Искательница верит. Отчаянно и всем сердцем, и едва ли от кого-то это может укрыться.
Ведь Эвелин — из древнего и благочестивого рода, приближенного к Церкви и приглашающего Владычицу на дружеские обеды каждые выходные.
Ведь она сама ни капли не верит ни в Создателя, ни в какую-то его прославленную невесту.
Ни тем более в собственное священное предназначение.
- Ты сама-то веришь в свою святость, а? - задает вопрос Сэра. Смотрит, а в глазах — полыхающее Убежище, братская могила, которой стала деревня, умирающие на дороге из снега и метели меж пиков гор.
Сэра сильная, но никто не мог быть подготовлен к такому.
И Эвелин неловко пожимает плечами, потому что ее называют Вестницей какой-то невесты, потому что эльфийка скрывает дрожь собственных худых бледных рук, потому что хочет найти опору под ногами.
Пусть она сама не верит, пусть на небесах никого нет, но в ней видят опору и спасение.
И опорой и спасением она сможет стать.
Станет.
- Ты видишь, кто ты для них? - со скрытым гневом спрашивает Блэкволл, когда Эвелин не отвечает ему твердое «Да» на предыдущий вопрос.
Она видит, гораздо лучше, чем видит Страж. Видит и боится, и хочет убежать. Ведь ее готовили быть наследницей, благовоспитанной дочерью, опытным воином, хорошей женой — кем угодно, но не тем, кем требует от нее быть весь гребаный мир.
Она видит, и от этого ничуть не легче.
Она видит, и потому забудет о том, что всю жизнь думала и во что не верила.
- ...но я верю в тебя, - говорит Дориан, и он тоже верит, даже он, но Эвелин не кривится и больше не в ужасе.
Ведь она вышла из Тени, вышла живая, и никакая не Андрасте призвала ее для спасения, а лишь глупая ошибка и очередное «не в то время и не в том месте».
Ошибка, но она все еще дышит, второй раз повторяя то, что не удавалось никому из ныне живущих.
Она жива, она продолжает идти вперед, и почему-то слово «чудо» не выходит из головы.
Чудо, что обманула смерть.
Чудо, что все еще есть силы.
Чудо, что во всем этом безумии она смогла встретить того, кого так искала многие годы до этого.
- Ты веришь, Эвелин?
Вопрос шепотом на ухо, когда за окном только занимается рассвет, в камине тлеют угли, а ее прижимают к себе любимые сильные руки.
И она уже счастлива, потому что ее примут любой, с любым мнением и ответом на вопрос, примут без обманов и масок, без ожиданий — такой, какая она есть, со всеми острыми углами и изъянами, со всеми слабостями и всеми страхами.
Примут, поддержат, подарят сил сделать следующий шаг и спасти этот безумный мир.
Эвелин приподнимается на локте, склоняясь низко над Калленом, мягко щурясь и выдыхая ему в губы:
- Я верю в чудо, которое привело меня к тебе.
И жадный, но бесконечно нежный поцелуй был ей ответом.
Мечты
Эвелин пять лет, и она играет с детьми слуг в принцев и принцесс.
Ее принц — шестилетний сын интенданта, немного нескладный, вечно лохматый, но с удивительными светло-голубыми глазами, скрытыми за смоляными прядями, и от этих глаз невозможно было оторвать взгляд.
Она была в восторге от такого принца: в прошлый раз она играла в паре с пухлым глупым мальчишкой с кухни и долго возмущалась по этому поводу, пока ее не отругала няня за такую невоспитанность.
Винс же ей всегда очень нравился, и сейчас она счастливо улыбалась, не в силах скрыть смущение на щеках, когда он брал ее за руку и долго-долго не отпускал.
Сын интенданта улыбался и заливисто хохотал, надевая ей кольцо из маленьких белых цветов на безымянный палец левой руки, и Эвелин не снимала его до поздней ночи, засыпала в кровати, не прекращая с глупой улыбкой его разглядывать.
Эвелин одиннадцать. Она читает сказки о прекрасных далеких королевствах, светлой любви и фантастических романтических историях, которые читали все знакомые ей девочки, и мечтала о принце, что спасет ее из высокой-высокой башни, увезет на своем коне в роскошный дворец, и они сыграют самую красивую свадьбу в истории. Она будет в пышном белом платье, украшенном драгоценными камнями, лентами и лучшим кружевом, бесчисленные гости будут в голос восхищаться ее неземной красотой, поднимать тосты в честь невесты и жениха. Она и принц будут танцевать перед всеми, не отпускать рук друг друга, а в конце он на руках донесет ее до их комнат, не выпуская и обязательно целуя и клянясь в вечной любви.
Эвелин пятнадцать. В ее руках — тренировочный меч, мышцы воют от усталости, по лбу течет пот, скатываясь крупными каплями, которые лезут в глаза, мешают видеть и больно щиплют.
Рубаха на спине уже давно промокла насквозь, противно прилипая к коже и сковывая движения, но юная Тревелиан быстро вытирает пот рукой, промаргивается и замахивается для нового удара.
Три года она каждое утро выходит во двор и под бдительным контролем наставника отрабатывает все новые и новые удары, замахи, блокировки, стойки и выпады, оттачивая мастерство боя с оружием и врукопашную, забывается в изнурительных тренировках, отдавая всю себя каждому занятию.
Эвелин стрижется слишком коротко для благородной дамы, завязывает волосы до плеч в тугие узлы, чтобы не мешали занятиям, да и вообще вся Тревелиан состоит из острых углов и в своей свободной одежде похожа больше на мальчишку, чем на благовоспитанную юную леди.
Романтические книжки на полках в спальне давно розданы или выброшены, сменившись учебниками по истории, дипломатии, языкам, военному искусству, этикету и прочим необходимым молодой аристократке и воительнице наукам.
На всякие глупые сопливые мысли нет ни времени, ни желания, не говоря уже о всяких дурацких мечтах о свадьбах и прочем бессмысленном бреде.
А от сверстниц, что с хихиканьем на каждом балу не могут пропустить мимо ни одного молодого и более-менее симпатичного юношу, ее попросту тошнит.
Эвелин... кажется, слишком много лет, много больше, чем есть на самом деле.
Но она стоит у алтаря — впервые не в глупых детских мечтах, а на самом деле — в длинном белом платье, принесенном ей этим утром в комнату чуткой и проницательной, как всегда, Лелианой, и ужасно нервничает.
Эвелин давно перестала воображать варианты собственной «прекрасной и роскошной свадьбы», давно потеряла интерес к глупым романтическим книжкам, но сейчас она стоит и едва удерживается от того, чтобы от волнения не начать переступать с ноги на ногу и кусать губы.
А вдруг ему не нравится?
А вдруг он хотел что-то другое?
Каллен же говорил, что планировал заранее и вообще...
Может, он хотел не так?
Эвелин не слышит долгую речь церковницы, не видит никого из тех немногих гостей, что пришлина внезапную тайную свадьбы Инквизитора и командора.
И только когда ее руку берет в свою человек, стоящий напротив, одетый далеко не в расшитый золотом камзол, но такой восхитительно великолепный...
Лучше любых надуманных принцев и королей.
Каллен смотрел на нее с той нежной и мягкой улыбкой, которую дарил только ей, и у Эвелин скручивает живот от чувств, затопивших с головой.
Она слушает его клятву, впитывает каждое слово, отпечатывает его в голове, в сердце, в душе.
И весь Совет, весь Халамширал, весь Орлей, да весь Тедас может катиться куда угодно, пока эти слова будут с ней.
Следом — ее клятва, и она кажется такой кривой рядом с его словами, но Эвелин вкладывает всю искренность, волнение, всю себя в каждый звук.
И взгляд Каллена говорит ей, что она все делала правильно.
Эвелин все еще много больше лет, чем есть на самом деле, но ей наплевать.
Платье, из-за которого она так глупо переживала еще этим утром, смятой тканью валяется на ковре у изножья кровати.
Каллен дал довольно четко понять, что платье ему очень понравилось, но гораздо лучше его жена была без него вовсе.
Эвелин вспоминает все свои детские фантазии о тех дорогих, торжественных и многолюдных свадьбах в прекрасных замках и тихо смеется.
Дворец, конечно, ей обеспечили, на этом все сходства с теми мечтами закончились.
Но о лучшей свадьбе Эвелин Тревелиан-Резерфорд — или Резерфорд-Тревелиан? - и мечтать не могла.
Сестра
- Видимо, нам сюда.
Эвелин краем глаза покосилась на Каллена.
Тот сидел в седле с неизменно прямой спиной, спокойно и уверенно, но от нее не укрылось очень странное выражение на его лице.
Она перевела взгляд обратно.
Большой каменный трехэтажный дом, отлично построенный, был окружен приличного размера — особенно в черте города — территорией и обнесен высоким деревянным забором. Из двух труб на крыше клубами выходим дым — внутри горел камин и, видно, готовили обед на кухне.
- Неплохо, - прокомментировала Тревелиан и заметила, как Каллен кивнул.
- Она писала мне, что вышла замуж за купца, но никогда не упоминала, как у ее мужа шли дела. Видимо, неплохо. Я рад.
Эвелин улыбнулась.
- Готов?
Каллен застыл на пару секунд, а после медленно и как-то неуверенно кивнул.
- Наверное. Не знаю, - рука в излюбленном жесте взметнулась вверх, нервно потирая шею. - Мне кажется, Мия меня убьет.
- Не переживай, - нарочито серьезным тоном заявила Эвелин, натягивая поводья и трогая лошадь вперед. - Обещаю, Великий Инквизитор спасет тебя от гнева старшей сестры.
Каллен фыркнул и тихо рассмеялся, командуя своему коню двигаться следом.
Мия была похожа и непохожа на своего младшего брата одновременно.
Отличалась тем, что была ниже Каллена практически на голову, глаза ее были темно-карими, кожа — темнее.
Походила же таким же пшеничным оттенком длинных густых волос, свободно спадающих на спину, изгибом губ, а еще — прямой стойкой, взглядом и выражением лица.
С таким же сам Каллен обычно смотрел на провинившихся подчиненных.
Очень сильно провинившихся подчиненных.
И Эвелин едва сдерживалась от смеха, видя как ее муж — командор огромной и совсем недавно сильнейшей армии во всем Тедасе - сдулся подобно ребенку, пойманному за какой-то пакостью!
О, она была готова поспорить, солдаты бы отдали очень многое за возможность хотя бы раз в жизни лицезреть такую картину.
Они стояли в прихожей большого купеческого дома, не двигаясь и ничего не говоря.
Первым нарушить тишину решился Каллен, набирая в грудь воздуха и говоря:
- Мия...
И резкий взмах рукой оборвал его на полуслове.
Старшая сестра просто испепеляла его взглядом.
- Сколько лет, Каллен?
Тот не ответил.
- Сколько лет, напомни-ка, мы с семьей узнавали о тебе через обрывки слухов и сомнительных новостей? О Кинлохе? Киркволле? Инквизиции?
Эвелин невольно позавидовала умению так говорить. Было чему поучиться на будущее.
Да таким тоном резать было можно, не то что просто отчитывать или команды отдавать!
- Я сбилась со счета тех раз, когда мы думали, что ты умер. Такое врагу ьне пожелаешь, а ты это сделал с собственной семьей!
Каллен смотрит исподлобья, хмуро и тяжело.
- Прости меня, - говорит он тихо, но Эвелин давно научилась понимать малейшие его интонации.
Стыд. Раскаяние. Искренность. Бесконечное чувство вины перед родными.
Муж ей редко говорил о семье, но всегда тепло и с толикой грусти.
Но он никогда не жалел о своем решении, о том, что уехал, как он признавался.
Каллен сам выбрал свой путь еще маленьким ребенком, твердо и осознанно.
- Я должен был писать чаще, но не хотел, чтобы... - он останавливается, но Эвелин знает продолжение.
Не хотел, чтобы видели в отчаянии.
Не хотел, чтобы видели такого разбитого.
Такого озлобленного.
Такого изломанного и потерянного.
Мия смотрит с минуту, молчит, но потом медленно и тяжело выдыхает, а после разводит руки в стороны.
- Ну иди сюда, глупый младший брат.
Когда Каллен, наконец, выпутывается из объятий сестры, Эвелин успевает заметить его невозможно счастливую улыбку.
Такую она видела только пару раз — очнувшись после побега из Убежища и у алтаря, когда произносила свою свадебную клятву.
И вот третий раз.
Кажется, это были теперь самые драгоценные моменты ее жизни.
- Спасибо, что приглядываешь за моим дурным братцем.
Они сидели на открытой веранде на заднем дворе дома, укутавшись в мягкие теплые пледы и распивая на двоих бутылку неплохого антиванского красного.
Каллен был отправлен наверх для более близкого знакомства с двумя племянниками, а женщины остались вдвоем для «разговора между девочками», как заявила Мия, выпроваживая брата в детскую.
- Кто еще за кем приглядывает, - усмехается Эвелин, демонстрируя свой протез вместо нормальной руки. - Спасибо, что воспитала такого великолепного человека и моего будущего мужа.
Мия небрежно отмахнулась и чуть поморщилась.
- Едва ли он меня слушал. Всегда был себе на уме. «Хочу стать храмовником», «Хочу в орден». Только это и слышала. Кажется уже, что как говорить нормально научился, так это и затвердил.
- А ты что? - неформальные обращения вылезли сразу и сами собой, казались такими правильными с первой же минуты знакомства.
- А что я, - Мия с улыбкой покачала головой, делая глоток. - У него так глаза горели, когда он храмовников видел, что попробуй с ним спорить. Да и верила я в него всегда. Знала, что с его упорством и усердием многого добьется, - она лукаво взглянула на Эвелин. - А он все мои ожидания превзошел, кого завоевать-то смог — самого Инквизитора, спасительницу мира.
Тревелиан-Резерфорд смущенно улыбнулась и отвела взгляд.
- Каллен не раз меня спасал. Да и без него Инквизиции бы не было.
- Приятно слышать. Если бы он еще сообщал о своих подвигах сам и почаще, чем раз в десяток лет, было бы вообще прекрасно.
- У него... - были свои причины, - уклончиво проговорила Эвелин, не желая вдаваться в лишние подробности.
Захочет — расскажет все сам. Это не совсем ее право.
- Я догадываюсь, почему он так не делал, я не дура, - Мия нахмурилась, оставляя в сторону вино и скрещивая руки на груди. Взгляд ее направлен куда-то перед с собой, губы поджаты. - Мой муж в силу своей работы слышит и узнает многое, так что вестями мы не обделены. Волосы дыбом только от рассказов. Представить не могу, что он пережил за все эти годы. И, честно говоря, не хочу представлять, я далеко не так смела, как брат, - она перевела взгляд на слушающую собеседницу, и черты лица ее чуть разгладились. - Надеюсь, сейчас ему легче.
Эвелин улыбнулась краем губ.
- Прилагаю для этого все усилия.
И Мия улыбнулась в ответ.
- Добро пожаловать в семью, Эвелин.
Первый День
Первый День в небольшом городе, где проживала Мия со своим мужем и двумя детьми и где уже несколько недель гостили Каллен с Эвелин, встретил просыпающихся жителей пушистыми белыми хлопьями, падающими с небес, огромными сверкающими сугробами, шапками снега на домах и заборах, запахом зимы и приятным морозом.
Улицы быстро заполнялись людьми, украшающими дома и улицы к вечерним гуляниям, торговцы толкали свои тележки на центральную площадь, перекидываясь друг с другом громкими и веселыми репликами, торопились занять места получше и поудачнее.
Дети Мии выбежали во двор и принялись лепить снежные крепости, готовясь к великой битве снежками за право первым выбрать на вечерней ярмарке подарок. Крепости свои они лепили старательно, кирпич за кирпичом, укрепляя стены, продавливая узкие щели для наблюдения за противником, готовя запас снежных снарядов, перекидывались угрозами и хохотали на всю округу, обещая быстрое поражение противнику.
Эвелин стояла у окна с кружкой горячего чая, и улыбка не могла покинуть ее лицо.
Почему-то вспоминались прошедшие годы. Бессонные ночи, бесконечные споры, невозможные решения, сражения, раны, травмы, страхи, кошмары по ночам, слабости, предательства, поражения, увиденные жестокость и жуткие действия, боль, все отчаяние, все дни, когда казалось, что дальше идти просто не сможешь, что все силы покинули окончательно.
Вспоминался каждый миг ужасов.
И сейчас, наблюдая за хохочущими детьми, копошащимися в снегу, Эвелин понимала.
Оно стоило того.
Много, много раз.
И если бы понадобилось, она прошла бы весь путь заново.
Да, еще не все хорошо.
Впереди — другой враг. Новая угроза, более опасная, чем все, что было раньше.
Но каждый миг покоя, отвоеванный Инквизицией, стоил всех усилий.
Эвелин опускает взгляд вниз, рассматривая обручальное кольцо на безымянном пальце протеза — у них с Каленном был долгий спор по этому поводу. Она не хотела носить его на фальшивой руке, но ее обожаемый и бесконечно любимый муж был по-воински несгибаем, убеждая ее, что никакой фальшивости нет, и что кольцо должно быть на пальце, потому что все истинно, все правдиво, все в порядке.
И она поверила.
И после этого смирилась с протезом, перестав его ненавидеть.
И кольцо снять больше не пыталась.
Знакомые шаги на лестнице, и через мгновение она оказывается в теплом кольце любимых рук, чувствует привычную тяжесть его головы на своем плече.
- О чем думаешь? - мягкий голос, дыхание щекочет ее ухо.
Эвелин улыбается и смотрит в окно.
- Думаю, как все было не бессмысленно, если сейчас единственная война здесь — война снежками на заднем дворе.
Тихая усмешка любимого мужчины и легкий поцелуй от него в висок.
- Прекрасно сказано, моя леди.
К сумеркам на всех улицах зажгли множество праздничных фонарей, ярко освещающих путь к центральной площади, с которой еще за несколько кварталов доносились музыка и голоса людей.
- Скорее, а то нам не достанется тех пирожков с вареньем, которые только на Первый День пекут! - возмущенно кричит младший сын Мии, и дети практически синхронно тащат родителей вперед.
Те смеются, коротко переглядываясь, и послушно ускоряют шаг за своими непоседливыми детьми.
Каллен и Эвелин идут немного следом, позволяя себе никуда не торопиться и разглядывать все вокруг.
Тревелиан видела Первый День в снежном Ферелдене в первый раз, Каллен же — спустя очень много лет, последний раз отмечая его так еще маленьким ребенком, только мечтающим об ордене храмовников.
Мечтающим.
Как же давно это было.
Он не мог перестать поглядывать на свою жену, укутанную в теплый меховой плащ ярко-синего цвета, зимнее платье на несколько тонов светлее, мягкие сапожки и плотные перчатки в тон — все было подарком от мужа Мии.
«Едва ли это хоть как-то может послужить моей благодарностью за возможность спокойно жить», - сказал он, вручая подарок с немного смущенной улыбкой.
Он вообще был невероятно счастлив принимать их гостями, не переставая расспрашивать о событиях в Инквизиции и благодарить за победу над Корифеем, за восстановление порядка.
Эвелин от всех благодарностей отмахивалась, но подарок приняла с восхищением и горящими глазами, тут же убегая наверх переодеваться к вечернему празднеству.
И Каллен не мог не признать, что весь наряд очень красил его молодую жену.
Хотя скорее все же его жена красила этот наряд.
- Не мерзнешь? - задал он вопрос, видя, как раскраснелась на морозе Эвелин.
Такая изумительно красивая.
Фантастическая.
Та покачала головой и улыбнулась.
- Все прекрасно. И снег. Особенно снег. В Оствике он — невероятная редкость, а так много его не бывает вовсе. А за все время пребывания на юге я как-то не успевала толком насладиться им.
- То есть в Скайхолде... - со смехом начал было Каллен, но Эвелин чувствительно дернула его за руку.
- Это не то. Это горы. А здесь город, праздник, и все такое... живое, - она окинула взглядом улицу. - Мне нравится.
Каллен улыбнулся и притянул жену ближе, обнимая за плечи.
Площадь встретила их играющими музыкантами, криками, танцующими в центре людьми, толпой вокруг них и снующими повсюду непоседливыми детьми.
Мия с мужем нашлись чуть поодаль покупающими сладости у небольшого прилавка с громко что-то рассказывающим торговцем.
Дети, завидев Каллена и Эвелин, замахали руками, привлекая внимание.
Когда они подошли ближе, младший сын, Ронни, протянул им два золотистых круглых пирожка.
- Мы вам тоже взяли!
Эвелин с благодарностью взяла угощение, рассматривая прилавок, заваленный огромным количеством разнообразной выпечки — у нее всегда была некоторая слабость к сладкому.
Торговец же, заметив вновь подошедших, расплылся в широкой улыбке.
- Прошу, выбирайте, все только из печи, еще горячее!
Ронни, напустив на себя вдруг очень важный вид, задрал голову и внимательно посмотрел на торговца.
- А наша тетя — Инкви...
Это было почти рефлексом, когда пирожок, только что бывший в руке Эвелин, оказался во рту говорливого ребенка.
Убедившись, что торговец не обратил внимания на слова Ронни — или сделал вид, что не обратил — она склонилась к самому уху мальчика и прошептала:
- Это наш секрет. Не рассказывай никому, ладно?
Ронни кивнул, откусывая от пирожка и довольно улыбаясь.
Видя, с какой грустью Эвелин смотрела на потраченную выпечку, Каллен со смехом купил у торговца еще два таких.
Счастливые глаза жены были лучше всяких слов благодарности.
Хотя он наотрез отказался вестись на самые разнообразные уговоры, от просящих слов до весьма убедительных объятий и чувственных прикосновений под его теплой одеждой, и присоединяться к танцующим — ему с головой хватило того позора в Халамширале, на балу у императрицы, когда он не один и даже не два раза отдавил ноги любимой женщине.
С тех пор он окончательно завязал со всеми попытками танцев.
И потому сейчас он вместе с сестрой и очень быстро запавшими ему в самую душу племянниками стоял чуть в стороне, заняв место с отличным видом на вовсю отплясывающих зятя и жену — и где Эвелин успела научиться ферелденским танцам? - и был более чем доволен таким положением вещей.
Наблюдать, как Эвелин танцевала, со стороны ему нравилось куда больше.
- Тебе повезло с женой, братец, - говорит ему Мия, так же не сводя взгляд с них. - Лучшей я не могла бы и представить.
Каллен обнимает сестру, и в душе разливается что-то очень теплое, согревающее лучше всей его зимней одежды.
Топит последние осколки льда, в которые он заковал себя много-много лет назад.
- Мне и с сестрой очень повезло, знаешь ли.
Поверх плеча Мии он замечает, как Эвелин машет ему рукой, увлекаемая зятем в очередной стремительный поворот.
Сейчас, когда последний груз на плечах осыпался прахом, он просто не мог не улыбаться.
Просто так и из-за всего сразу.
Ведь все было хорошо.
|
 |
-
-
01.01.2016 в 13:03-
-
01.01.2016 в 22:41-
-
02.01.2016 в 18:10-
-
02.01.2016 в 21:27Благодарю)