Красные храмовники: настоящее, часть первая

[RedTemplars]

Название: Защитники справедливости
Автор: RedTemplars
Бета: RedTemplars
Персонажи: рыцарь-капитан Денам,

Лорд-Искатель Люциус

демон Зависти, Баррис, оригинальные
Категория: джен, POV
Жанр: драма
Рейтинг: R
Размер: 4000 слов
Предупреждение: графичная краснолириумная трансформация
Кодекс: Что бы ни происходило, в точности следуйте инструкциям, прилагаемым к письму. Офицеры знают, на что они подписались, но не давайте красный лириум сразу всем рыцарям. Применяйте то количество, которое мы определили; давайте им средства от боли. Они должны скоро быть готовы к новому сражению.
Теперь это ваши люди, "Лорд-Искатель". Будьте им лучшим хозяином, чем Церковь. Если я услышу обратное, вы ответите перед тем, кому мы оба служим
- С.
источник

Я верю, я продолжаю верить: все, что сделано - сделано во имя великой цели, мы есть праведность, наши мечи без промаха разят всякое зло; мы - Защитники Справедливости.
Благословенны праведные, свет во тьме.
Я должен верить.
В их крови начертана воля Создателя.
*
Меня не было на Конклаве. Рыцарь-смотритель Трентвотч приказал остаться в Белом Шпиле, и вместо того, чтобы маршировать в одном строе с братьями по оружию, я бродил по опустевшим и гулким от этой пустоты коридорам. Белый Шпиль только снаружи бел, изнутри он полон сумерек, чернильной темноты, пыльных закоулков и застарелой гнили. Маги покинули его во время восстания; в одной из комнат я подобрал с пола толстый фолиант. "Духовная магия для начинающих", гласила витая надпись на корешке.
Я смотрел на буквы, а видел пустоту.
Уже несколько недель ждали вестей от тех, кто отправился на Конклав. Я думал о магах и Церкви: Ее Святейшество считала, будто мир с магами возможен, а я злился: неужели она простит отступников, примет их в лоно Церкви, и все наши усилия по искоренению малефикарской отравы пропадут втуне?
Все решилось в один час.
Небо лопнуло, из него текла гнойная зелень и демоны. Вал Руайо в один миг наполнился слухами о гибели Ее Святейшества, о происках малефикаров и нападении отродий Тени. Вал Руайо превратился в горящий муравейник: люди бестолково метались по улицам, кто-то молился, кто-то напивался. На моих глазах женщина в темно-синем платье обняла своего сына, поцеловала пухлую щеку за секунду до того, как перерезать ему горло. Я кинулся к ним, но она уже вонзила кинжал себе под ребра.
Торговец Петер , который порой проносил в Шпиль вино, курительные травы и неприличные книжонки, заперся в собственной лавке и поджег ее. Жирные обугленные останки в форме человеческого тела потом отскребали от досок прилавка; доски оказались крепче плоти и выдержали пожар.
По улицам бродили сумасшедшие пророки, вопили о конце времен и гневе Создателя. Зеленое небо ползло к земле и капало холодным дождем.
Оставшиеся в Вал Руайо жрицы пытались успокоить людей, но ничто не помогало. Преподобная мать Эвара заунывно проповедовала на площади, пока обезумевшая толпа волокла обмочившихся от ужаса слуг-эльфов, гномов-зачарователей и рыжеволосых женщин на плаху, а стражники, вместо того, чтобы остановить самосуд, мылили веревки и взбирались на помосты с мечами наголо.
Видит Создатель, мы, защитники справедливости, пытались прекратить это; но маги распороли небо, Церковь оказалась всего лишь сборищем причитающих старух, и Вал Руайо тонул в темноте хаоса.
"Духовная магия", было написано на корешке книги, принадлежавшей богомерзким магам.
Я провел пальцем по золоченым буквам, а затем вывернул книгу наизнанку, чтобы выдрать листы.
И устыдился этого.
Маги предали Церковь, маги восстали против нас, против Церкви и против мирных граждан, но разве это не мы виноваты, что позволили злобному началу в этих... созданиях одержать верх? Мы были недостаточно бдительны. Мы не сумели разбить драконье яйцо, и из него вылупилась мерзкая тварь.
И разве Церковь не подлизывалась к ним, а "мирные граждане" не грызутся между собой, подобно своре дворняг за кусок требухи в бессмысленной гражданской войне? Даже Брешь в небе не остановила их.
Я отшвырнул изувеченную книгу и начал молиться вслух.
Лорда-Искателя Люциуса я не заметил, а он, должно быть, уже давно стоял позади, слушал мои сбивчивые молитвы, не перебивая и не вмешиваясь, и только когда я замолк, сказал:
- Конклав закончился ничем, рыцарь-капитан Денам. Ты ведь знаешь, что вы, выжившие и оставшиеся верными Ордену, последняя надежда?
Я растерялся. Тело среагировало быстрее разума: я развернулся, вытянулся и отдал честь старшему по званию, но Люциус ожидал от меня не этого. Он слегка улыбался. Седые волосы в полумраке тусклых лампад казались темными, он выглядел младше своих лет. Я не знал его лично, но слышал о безграничном величии под сенью скромности, терпении и мужестве этого человека. Я не был достоин того, чтобы он обратился ко мне.
Я не был достоин того, что он предложил: не сразу понял, отшатнулся в ужасе. Лорду-Искателю пришлось схватить меня за запястье, приблизиться, прижать к стене и шептать на ухо. От него пахло грозой и мокрыми листьями - или влажной землей, тогда запах в сочетании со словами пугал меня.
Я был слаб. Сейчас я стал сильнее.
И понимаю больше, и ни о чем не жалею. И, конечно же, верю.
В тот день я осознал правоту Лорда-Искателя; и спустя несколько суток офицеры Белого Шпиля покинули Орлей, чтобы направиться в Теринфаль.
*
Многие задавали вопросы. Сэр Баррис все повторял: зачем мы покинули Вал Руайо, почему бросили людей, которых клялись пред ликом Андрасте защищать. Еще он с немым упреком поглядывал на Стейси. Это он поднял руку на преподобную мать Эвару, моя бы воля - отправил бы возомнившего о себе слишком много малолетку на гауптвахту, однако Лорд-Искатель как будто одобрил его поступок.
Святая Андрасте. Одобрил избиение женщины. Преподобной матери. Нет, я не имею права думать о Лорде-Искателе подобную мерзость.
Он просто не хотел размениваться на мелочи
Нам всем предстояло много работы, много... изменений. Я отвечал на вопросы, насколько умел; никогда не славился языком без костей, я не какой-нибудь бард Императрицы.
Я говорил: мы сможем восстановить порядок. Мы сотрем с лица Тедаса преступных магов, обрушим на головы грешников святые кары, мы...
Не знаю, верили ли они мне тогда. Баррис шмыгал носом и тер блестящую темную щеку. У него отрастала неровная щетина, но ни у кого из нас не было времени привести себя в порядок; до Цитадели Теринфаль шли почти без отдыха, единым марш-броском. Кое-кто шептался, будто грядет бой - решающий бой против магов, выпотрошивших небеса, словно свиное брюхо. Другие поминали Инквизицию и Вестника Андрасте.
Мол, пришел спасти нас.
Смешно. Лорд-Искатель Люциус повторил это несколько раз.
Смешно верить какому-то выскочке. Наверняка, он и есть убийца, а эта Инквизиция - очередные происки малефикаров.
Мы шли день и ночь, отдыхая не более двух-трех часов перед рассветом. Мерзлый сумрак полз по ногам, мы дрожали и стучали зубами.
В эти короткие моменты передышки Лорд-Искатель обходил наспех разбитые лагеря с кривыми-косыми палатками, странно улыбался и кивал. Иногда он дотрагивался до чьей-нибудь щеки либо шеи между сочленениями доспехов и кольчужной вязью. Я заметил, что он не носит перчаток - ни латных, ни даже кожаных, а руки у него холодные, как дохлая рыба, и чуть липковатые. Баррис ежился, когда подходил вплотную, улыбаясь одним лишь ртом, остальное лицо оставалось неподвижным. Многие вздрагивали в его присутствии.
А я - нет.
Прикосновение было не вольностью или каким-нибудь странным знаком одобрения, но испытанием, одним из многих, но вовсе не самым малозначимым. Я выдерживал его взгляд и всем существом подтверждал: готов служить.
Готов .
Всё, что сотворил Создатель, держит Он в своей руке.
Для Него оно бесценно и любимо.
*
Цитадель Теринфаль затерялась в ферелденских дебрях. Из трактатов по истории я знал, что некогда она была местом бдения и тренировок Искателей Истины, но теперь сквозь неприступные стены пророс кустарник, камни крошились, деревянные крепления дверного механизма прогнили. Статуя Андрасте в главном дворе вся искрошилась, на голове у нее свили гнездо вороны.
Несколько дней мы рубили разросшиеся деревья и кустарники, смазывали цепи, обновляли и восстанавливали то, что можно было обновить и восстановить. Цитадель Теринфаль подчинялась нашей воле неохотно. Промозглый туман висел в разбитых окнах. По ночам в полуразрушенных башнях завывал ветер, и кричали птицы.
Прямо в углу главного нефа Баррис нашел лисье гнездо - крупную самку с детенышами, и я приказал удавить эту оскверняющую обитель воинов Создателя гнусь . Баррис замешкался:
- Простите, сэр. Может быть, просто отпустить их в лес? Это всего лишь лисы, сэр.
Я нахмурился.
Субординация.
В этом вся суть: когда ты в Вал Руайо, когда каждый день жрицы поют Песнь Света, все идет хорошо. Но в непролазной чаще, среди полугнилых досок и замшелых камней очень легко одичать, забыть, кто мы такие и для чего пришли сюда.
Сначала лисы, а что потом? Домашние малефикары на поводке? "Они не кусаются, сэр"?
В таком смысле я и ответил Баррису, и заключил: выполняй приказ, немедленно. Лорд-Искатель Люциус наблюдал за этой сценой издалека, и почему-то улыбался.
Он вызвал меня в свой кабинет через несколько дней.
- Как ваши люди, рыцарь-капитан Денам? - обратился он без долгих предисловий, и я пожал плечами.
- Личный состав готов в бой, милорд.
- Я не о том, Денам, - и снова он подошел ближе, мягкое лицо очутилось прямо напротив моего. Оно как будто расплывалось, на мгновение я усомнился: вижу ли я Лорда-Искателя, или кого-то другого, или вообще собственное отражение. - Ваши запасы лириума на исходе, насколько мне известно.
Это была чистая правда. Я опустил голову.
- Так точно, милорд.
Я мучился бессонницей вовсе не из-за холода и грохота гнилых досок где-то на чердаках. Мы отреклись не только от кучки беспомощных шамкающих старух, причитающих о каких-то там Вестниках Андрасте вместо того, чтобы дать бой мерзким отступникам. Мы отрезали себя от лириумных поставок; и я знал, что спустя несколько недель мои собратья и подчиненные превратятся в орущих от кошмаров и боли безумцев. Я уже распорядился урезать ежедневную норму. Временное решение.
Искателям не понять.
Я задохнулся на мгновение от злости и зависти, сжал кулаки и едва не бросил Лорду-Искателю в лицо: Искателям не понять.
Люциус провел ладонью по моему лбу, стирая каплю пота.
- К счастью, я позаботился об этой небольшой проблеме.
- Простите, милорд?
- Взгляни сам, Денам.
Стол в его кабинете был старинный, из темного дерева сильванов. Он, должно быть, стоял здесь с Благословенного Века. Лорд-Искатель с некоторым усилием открыл верхний ящик и достал обитую резную веридиевую шкатулку.
Она вибрировала. Она пела, клянусь Андрасте, я ощутил это на расстоянии; на миг все мое существо потянулось к этой шкатулке, к содержимому. Лорд-Искатель откинул крышку. Порошок внутри оказался красным, но разве это имело значение?
- Лириум, - сказал я.
Следовало пасть пред Лордом-Искателем на колени. Я поддался греху гнева и в мыслях своих осмелился упрекнуть старшего по званию, а он думал обо мне, о каждом из нас.
- Благослови вас Создатель, милорд, - выговорил я. - Благослови вас Создатель...
- Тсс. Слишком рано, Денам. Оцени могущество этого лириума сам. Иди к себе и сделай из этого порошка зелье. Вернись ко мне в кабинет вечером, нам нужно обсудить кое-что. Это будет касаться рыцаря-смотрителя Трентвотча.
Он отдал мне всю шкатулку. Ярко-красный порошок притягивал взгляд, если смежить веки, оставалось пятно ожога, словно долго смотрел на солнце. На ощупь металл был теплым.
Я в то утро уже принимал лириум, но не мог ослушаться приказа... или вибрации-пения, или того и другого.
Половину обычной порции, именно столько я смешал на пробу. Красное вспыхивало на кончиках щипцов, и когда я проглотил жидкость, то задохнулся от боли, словно впрямь наполнив рот тлеющими углями.
«Андрасте всеблагая, что это за...» - мелькнула и рассеялась мысль. По мере того, как боль отпускала, я чувствовал себя все лучше.
Цитадель Теринфаль словно поместилась на ладони, или же мой разум проник в каждый ее уголок: я слышал шаги и лязг металла по всей крепости, на походной кухне варили перловку с вяленым мясом, Баррис все-таки отпустил одного лисенка, но зловредная тварь вернулась, и теперь Баррис прятал комок вонючей шерсти в своем спальном мешке. На заднем дворе рекруты Мелвин и Лайза сломали чучело для тренировок. В затопленном сотню лет назад подвале пели лягушки.
Я знал все: разговоры, деяния, мысли.
Это я стал Вестником Андрасте, а не какой-то выскочка.
Я поднес грязноватый платок ко рту и вытер губы. На серой ткани расплылось кровавое пятно. Я поймал себя на том, что хочу еще этого красного лириума, благословения Создателя в поющей пыли. Полпорции или целую. Почему бы и нет.
Когда стемнело, я появился на пороге кабинета Лорда-Искателя. У меня носом и ртом шла кровь, остановить ее не получалось.
- По вашему приказу прибыл, милорд, - сказал я. Несколько капель упали на доспех, прямо в резные выемки пылающего меча.
Лорд-Искатель только покачал головой.
- Встреть Трентвотча в полночь, - проговорил он. В кабинете горели свечи, и дымила лампада, но сквозь благоухание курительных трав пробивался знакомый болотный смрад. На миг вся фигура Люциуса почудилась вылепленной из торфа и зловонной жижи. - Ты ведь ощущаешь новую силу, Денам? Ты легко его одолеешь. Постарайся, чтобы все прошло без шума.
Лорд-Искатель предупредил вопросы. Он наклонился ко мне и слизнул каплю с губы. Язык у него был раздвоенный.
И это не имело ровным счетом никакого значения.
- Делай, что сказано, Денам. Ты ведь хочешь еще красного?
Я честно выполнил приказ. Рыцарь-смотритель умер в одно мгновение, мне даже не понадобилось оружие. Я просто свернул ему шею, это оказалось не сложнее, чем удавить лисенка.
Человеческое тело такое хрупкое, прокомментировал чуть позже Лорд-Искатель. И снова прикоснулся к моим губам, чтобы собрать остатки уже засохшей крови.
*

В проклятом Ферелдене замерзали лужи на плацу, замерзала вода в тазу для умывания, и само время тоже оседало инеем и плесенью на древних камнях. Впрочем, мы тренировались, отстраивали Теринфаль, у Люциуса были какие-то контакты и поставки, мы не голодали, на голых камнях спать не приходилось, однажды в отсыревшие погреба вкатили даже пару бочек с вином. На поверку оно оказалось кислее уксуса, но в нашем положении выбирать не приходилось.
Поставляли и лириум.
Красный; но к обычному я теперь и не прикоснулся бы. Однажды я встретился с тем, кто занимался лириумными поставками, к моему удивлению контрабандистом оказался не хартийский гном, а человек — хмурый небритый тип в странном доспехе. Отродясь не видел подобного обмундирования: броня была инкрустирована красными кристаллами.
Я слышал, как этот тип говорил Лорду-Искателю: теперь они твои.
«Будь с ними».
От его слов рот наполнился солоноватой слюной. Я спросил у Лорда-Искателя, что это за человек и что он имел в виду, вместо ответа тот отдал приказ: пусть остальные офицеры начнут принимать красный. Мне же он велел увеличить дозу.
Как будто я отказывался.
Красный — суть благословение Создателя.
Тогда я уже понял.
Я мог теперь поднять глыбу в полтонны весом. На недавней тренировке превратил деревянное чучело в щепки одним ударом, а еще пару дней назад на спарринге не рассчитал сил и сломал Мелвину плечо.
Да, я потом просил у него прощения и сам накладывал целебные припарки под шину, но где-то в груди шевелилось приятное тепло. Могущество и сила, вот что такое «красный». Когда Люциус приказал дать его остальным, я замешкался.
Создатель, будь милосерден к грешным детям Твоим. Алчность овладела душой моей, я не хотел делиться обретенной мощью.
Создатель благой, во имя Невесты Твоей, помилуй меня, ибо сумел я изгнать порыв зла из души своей.
Красный лириум дар Твой нам, и ныне течет в нашей крови, и Песнь Твоя в телах наших.

*

- Сэр, вы в порядке?
Баррис путался под ногами, как испуганный щенок. Прогнать бы его пинком под зад.
- Сэр...
Я должен был ответить.
Я прижимался лбом к стене — покрытый плесенью булыжник восхитительно холодил лоб, если не двигаться – можно поверить, что боль отпустила. Она вернется сторицей, но передышка стоила того.
В темном углу главного нефа когда-то жили лисы. Теперь я стоял на зашпаклеванных досками останках гнезда. Боль гудела в черепе колоколом. Третий день я не мог остановить кровь из носу, вчера ночью она пошла горлом. Я подумал, что умираю, и не испытал ни малейшего страха.
Если прижиматься лбом к прохладному камню, темному камню, можно терпеть. Проклятый Баррис, как же громко тявкал этот сукин сын.
- Убирайся.
Он отшатнулся.
- С-сэр, что с вами...
Клянусь дыханием Создателя, он тыкал в меня пальцем. Как в шута на карнавале.
- Сэр... у вас на лице..
Я дотронулся до брови. Палец натолкнулся на твердый, скользкий и теплый выступ. Острие надрезало палец. Баррис пятился от меня и крупно дрожал.
- Убирайся, - повторил я.
Самообладания хватило выждать, пока он подчинится, а затем я кинулся в свою комнату, чтобы используя отполированный щит вместо зеркала, узнать, отчего Баррис показывал на меня пальцем.
Красный вырост над бровью напоминал куриный клюв. Он был небольшим: всего с ноготь. Вокруг набухло несколько фурункулов, вместо гноя заполненных чем-то темным, я раздавил один, содержимое напоминало засахаренное варенье.
Я едва не захохотал от этого сравнения.
По крайней мере, понятно, почему проклятая башка так болела. Внезапно я вспомнил, что некоторые офицеры за вчерашним ужином и завтраком тоже жаловались на головную боль. А кое-кто — на зуд в спине и груди, разговор свернул на клопов и блох, но теперь что-то подсказывало мне: не в паразитах дело.
Я стал медленно отстегивать кожаные ремни-крепления. Я прислушался к ощущениям: спина впрямь зудела, и ломило плечо.
Я почти не удивился, когда раздевшись догола, нащупал шип чуть ниже лопатки. Руки и живот покрывала сеть воспаленных вен, ярко-красных и как будто готовых лопнуть. Не удержавшись, я ковырнул крупную язву, набрякшую над пупком. С шанкра сполз клок кожи, под ним весело блеснул кристаллический скол. Еще два созревали над правым соском, пока прячась в волосах.
Наверное, стоило молить Создателя о милости. Или кричать от ужаса.
У меня не получалось ни того, ни другого; головная боль немного успокоилась, во рту было сухо и колюче. На языке тоже растет, подумал я, подавив тошноту.
Я сел на плесневелые доски, служащие кроватью. Прислоненный к стене щит размыто отражал человеческую фигуру, красные блики заполнили символику Церкви, и я подумал о трупе Трентвотча, утопленном в торфяннике, о зеленом небе и Бреши, о матери Эваре с ее глупыми проповедями. Мы ушли из безумного Вал Руайо сражаться за правое дело, а вместо этого я стал мягкой почвой для красного камня.
Дверь скрипнула.
- Лорд-Искатель Люциус, - сказал я, не оборачиваясь: узнал запах прелой стерни. - Вы знали, что это случится?
Он похлопал меня по плечу, а потом как будто обрисовал круг. Я поморщился, хотя центр этого круга потерял чувствительность.
- Все хорошо, Денам. Ничего не бойся.
Он сел рядом и провел раздвоенным языком от затылка вниз, липко поцеловал мочку уха и плечо. Меня передернуло от омерзения, и одновременно стало легче.
- Что со мной, Лорд-Искатель?
Люциус поцеловал меня в щеку: там, где рдела очередная язва, обещающая стать заостренным наростом. Он выпрямился, чтобы взять с письменного стола инструменты для приготовления порции зелья. Я молча наблюдал, как он ловко смешивает крупицы с водой.
Он поднес мне полную чашу: столько я выпивал в неделю.
- Пей, Денам, - сказал он.
- Милорд...
- Твоя вера сильна, Денам, равно и моя в тебя. Пей, дай пить другим. Такова воля истинного бога, и Песнь его.
Он запустил пальцы в мои волосы. Он гладил меня, как будто успокаивал испуганного пса или нервную лошадь. От него исходило сияние: багровая дымка и гадючья зелень продырявленного Неба.
- Ты ведь хотел познать силу. Так пей, и познай: всю ее, до конца.
На мгновение он отвел чашу, как будто спрашивая: ну? Струсишь, откажешься от благословения? От мощи, к которой уже привык? Вновь хочешь стать неприметным человеком в доспехах, неспособным ни остановить бунт отступников, ни гражданскую войну, покорной тварью на поводке у Церкви.
«Ты хочешь этого, Денам?»
И тогда я сам потянулся за зельем.
*

В сердце моем нет страха. Я приму изменения, ибо так тело мое покоряется воле Всеблагого, так суждено мне служить Создателю и благословенной Невесте Его.
«И вынес из Тени
Меру ее живой плоти...»
*

Стейси кричит третий день, брюхо у него раздуло так, что он сталпохож на беременную: огромная сфера с красными колючками. Он просит дать ему нож, вспороть раздутое чрево.
У Мелвина шип вырос на месте перелома, захватил всю руку. В отличие от Стейси, Мелвин не кричит, а смеется и каждые полчаса придумывает новую шутку про то, что теперь не нужен меч, "меч торчит из меня самого, да вы сами глядите-дивитесь".
Дивиться нечему.
Мы все меняемся. Сегодня с трудом спустился в обеденный зал. Сапоги надеть не получилось: ноги заросли кристаллами, вместо левой — огромная колода, весит, должно быть, фунтов двести. Нащупал твердые чешуйки между ног — на паховой вене огромный пузырь, наверное, лопнет к вечеру.
Ллойд и Миана за несколько недель вымахали на пару футов каждый. На обоих не так уж много поросли, но кожа покраснела, вздулась и пошла складками. Я видел, как Миана потянула себя за верхнюю губу, полоска плоти отошла с негромким хлюпом, теперь вместо носа у нее провал и сразу переходит в двойной ряд зубов.
Стейси кричит третий день.
Остальные — чуть больше или меньше. Я сам ору ночами, я не спал четверо суток. Вчера обделался прямо в постель, и не мог подняться, потому что нога раздулась и слоилась искристыми кусками лириума.
Дерьмо и лириум. Наверное, это символично.
Как грех и святость, например.
Я лежал так до утра, пока не постучалась Лайза. Она хотела пожаловаться на то, что вытек глаз, вместо него — гумма, похожая на стручок сладкого перца. Она увидела меня голого, в нечистотах, из уцелевшего глаза лились слезы, из второго — сыпалась лириумная крошка.
Создатель, как же это красиво.
Каждый день мы выползаем за укрепления Теринфаля собирать эльфийский корень. Его отвар и примочки немного утихомиривают муки. Лайза рассказывала, что на нее набросился большой медведь, она выронила целых десять драгоценных стручков и набросилась на зверя. Она проломила медведю ребра и вырвала сердце голыми руками.
«Чуть эльфийский корень не потеряла, - пожала она плечами в конце своего далекого от похвальбы рассказа. - Ежели медвежья туша нужна, вон он там за кривой сосной валяется...»
Стейси в приступе агонии вышиб два камня из кладки в казарме.
Мелвина искорежило, он весь посерел, но руки у него теперь похожи на лезвия, он способен без вреда для себя выпрыгнуть из окна птичника - полуразрушенной башни в ста футах над землей.
Гиганты Ллойд и Миана плюются иглами лириума.
Лорд-Искатель Люциус был прав: это сила, от которой нельзя отказаться.
Создатель, как же это восхитительно.
Мы — агония и могущество. Мы уподобились самой Андрасте, что сгорая заживо, обрела истинное величие.
«Я пребуду в свете. Я вынесу бурю. Я выстою».
Лорд-Искатель собирал нас каждый вечер перед отбоем, и мы вместе нараспев тянули Песнь Света.
Как же смешны старухи в часовнях и церквях, в самом Белом Шпиле. Они ничего не ведают о святости, нет разницы между торговкой с рынка и Верховной Жрицей. Они воображают, будто несут весть о воле Создателя, но в их пении не больше истины, чем в кваканье лягушек.
Столько лет мы служили склочному бабью и кормящимся подле них жирным крысам-бюрократам. Тьма окружала нас, но обрели мы веру и истину.
Во плоти нашей.
Боль того стоит.
«То, что создал Ты, не в силах никто сокрушить».
*

Я заново учусь ходить. Сидеть труднее, а лечь и вовсе не выйдет — я весь в кристаллах, привыкнуть к этому невозможно, грызут, грызут под кожей, и когда пробиваются наружу, тоже грызут.
Труднее всего протискиваться в двери. Все время отбиваю кусок... себя.
Лорд-Искатель Люциус приходит ко мне трижды в сутки: утром, пополудни и заполночь, всегда с полной до краев чашей лириума. Это единственное питье, единственная пища, которую я ныне принимаю.
Я пью, закрываю глаза, прислушиваясь к росту свежих кристаллов.
Я давно не появлялся перед своими воинами. Изо дня в день вижу только Лорда-Искателя, и он обещает, что скоро мы исполним волю... нет, не Создателя.
Он говорит что-то об истинном боге.
Я не понимаю, но пью и пою монотонную песнь, ни о чем не жалея. Лорд-Искатель обнимает меня и шепчет что-то ласковое, в такт гудящей под черепом ноте; и я счастлив.
*

Баррис все испортил.
Он ворвался в комнату, когда я принимал вечернюю чашу, Люциус поглаживал мой подбородок, и хотя кожи на нем не осталось, по спине бежали мурашки. Питье текло по кровоточащим остаткам рта, заполняя лакуны своим жаром.
Баррис распахнул дверь пинком и прервал наш ритуал.
- Рыцарь-капитан...
Он осекся, застыл на пороге и выругался.
Я с трудом повернулся к нему, Люциус — тоже.
- Что здесь происходит?! - Баррис выхватил меч. На костяшке запястья у него расцвел всего один-единственный кристалл, а в остальном он был нетронутым, темным и глянцевитым, весь из чистой плоти. Должно быть, урезал себе дозу лириума после того, как начались трансформации.
Хитрожопый ублюдок.
Прятал лис и отказывался от дара Создателя.
Мы переглянулись с Люциусом.
- Убей его, Денам, - приказал Лорд-Искатель.
Я загрохотал по комнате. Баррис сглотнул, поднимая щит, и я вновь — впервые за долгое время рассмотрел собственное отражение: сплошное красное пятно.
- Чудовище, - сказал он. - И ты... ты не Лорд-Искатель...
Он ударил «святой карой». За спиной мелькнуло что-то уродливое и многоногое, и комната наполнилась вонью загнившего болота.
Я бил тем, во что превратилась моя левая рука. Доспех Барриса сплющило, как медную монету под лошадиными копытами. Он вскинулся, пытаясь закрыться щитом, но я бил и бил его, пока железо и плоть не превратились в месиво, кровавое месиво, утыканное отколовшимися от меня шипами. Самый крупный торчал у него из горла.
Все-таки накормил Барриса красным лириумом. Вот только Лорд-Искатель тоже исчез без следа.
Лорд-Искатель Люциус.
Благородный герой и истинный проводник воли Создателя.
Я верю, у меня нет иного выбора. Я сам — собственная вера.
*

Последняя запись

Пальцы не двигаются. В голове мелодия. Она боль. Она весь мир.
Люциус лгал? Не знаю. Мне все равно. Я, рыцарь-капитан Денам, выполнял приказ старшего по званию. Красный лириум превратил нас в чудовищ.
Красный лириум подарил нам Песнь Света, которой нет у жриц в Церкви.
Мы — эта Песнь.
Мы - воля Создателя.
Теринфаль восславит божественную Песнь. Благословенны хранители мира.
Мы — защитники справедливости.




Название: Beauty and the Beast
Автор: RedTemplars
Бета: RedTemplars
Пейринг/Персонажи: ОЖП/Мишель де Шевин, Имшаэль
Категория: гет
Жанр: хоррор, AU
Рейтинг: R
Размер: 2900 слов
Кодекс: Документы из крепости Суледин

Милорд Имшэль!
В Сарнии этой ночью появился солдат по имени Мишель. Он много расспрашивал о крепости, в том числе и о вас. Людям он заявляет, что вы демон. Схватить его?
- Коналл

Демон? Как это мерзко - кого-то так называть!
Нет, не трогайте Мишеля. Он свой выбор сделал. Я погляжу на его попытки... хотя, подозреваю, со своими благими намерениями онуже через неделю найдет себе погибель.
- Имшэль
источник

Ноа ненавидит.
Целую уйму всего: многодневные снегопады, когда вместо воздуха — серость и хлопья смерзшихся снежинок. Звонкие и колкие ото льда деревья. Пар изо рта, гололед, скрипучий наст, корку инея на собственной коже.
(На самом деле, нет. На самом деле, не на коже. На самом деле, Ноа почти не чувствует холода)
Карьер, камни тоже ненавидит. Камни бывают серые и алые. Серые навалены тут испокон веку, красные прут из-под мерзлоты, точно красный борщевик. Борщевик Ноа ненавидела в детстве: он норовил выпереть по весне, и если не вовремя не прополоть — вымахает в три человеческих роста.
Карьер, камни, крики.
Крики Ноа ненавидит особенно. Кричат люди в клетках, кричат в камне. Клетки железные, запертые в них люди бессмысленно трясут прутья, пока не примерзнут ладони. Отдирать потом приходится с кровью.
Глупые кричащие люди.
Вообще-то Ноа их жалко порой. Если бы не приказы Форнье, не трогала бы она их. Все равно народу в Сарнии почти не осталось. В последний раз Ноа возглавила отряд «ловцов», потому что лейтенанты были слишком заняты — распиливали кому-то там ребра и кристаллы туда сыпали. Или великана гоняли. Лейтенантов, кстати, тоже ненавидит.
В общем, поймали-то всего полдюжины, мелюзгу сплошную. Пару баб, остальные — сопляки. Форнье потом ругался, как пьяный гном. Ноа не выдержала и ответила — мол, да ваша Сарния тю-тю. Выгрызли, выпотрошили. Вон она, красным растет вся, из животов да черепов, «борщевиком» - выше деревьев.
Отхватила пять нарядов вне очереди: Форнье заставил «кормить» новую партию. Ноа разозлилась хуже демона гнева, выбила мелким зубы, пихала «посевы» прямо в мокрые кровоточащие рты. Один пацан задохся.
Потом стыдно было. Хотя поздно уже стыдиться. Вот ненавидеть — другое дело, это всегда можно.
Ноа ненавидит.
Сарнию, «посевы», теплые друзы лириума в дрожащей дымке. От белого и красного тошнит. Она сама белая с красным, никуда не денешься. Форнье ненавидит, мудака тупого, и лейтенанты не лучше. Бросить бы все да свалить, но в костях гудит, и без зелья остаться страшно.
Себя Ноа тоже ненавидит.
А еще Суледин.
Хотя Суледин — не очень.
Там, конечно, та еще срань, Создатель прости. Решетки эти, будто в передвижном зверинце. Великаны. Один на нее набросился, у него из брюха торчала глыба, похожая на обрубленную руку. Ноа едва увернулась, а работающие там парни едва утихомирили дурную громадину шипастыми дубинами и факелами. Но вообще-то Суледин получше Сарнии, получше карьера.
В Суледине Ноа спокойней. Не так мучается «изжогой» (на настоящую изжогу это похоже примерно как оскверненный паук на блоху), зудящая боль в голове и костях утихает. В Суледине мирно так, вся эта красота эльфийская — с резными воротами, статуями и прочим навевает какие-то тихие приятные мысли. А еще она любит поболтать с тамошним главным. Это тебе не сукин сын Форнье.
Его зовут Имшаэль, он похож на откормленную амбарную мышь, зато чистенький, вежливый, улыбается, никогда не орет, и как-то... угадывает, чего ты хочешь. И не приказывает, а просит. Отказать ему невозможно.
Однажды Имшаэль приглашает Ноа прогуляться. Они поднимаются по ступенькам, Ноа прихрамывает, потому что из пятки у нее вылез, испортив новый сапог, демонски неудобный штырь. Имшаэль ведет ее под руку, точно какой-нибудь маркиз — даму на балу у Селины. Ноа однажды довелось присутствовать на императорском балу: охраняла какую-то старую гусыню, жрицу из важных. Тогда Ноа обращалась к ней «ваше святейшество», теперь не может вспомнить имени. Элизабет? Мадилин?
Имшаэль кивает ей и улыбается. Серебристо-чаровную тишину эльфийской крепости не портит даже отдаленный вой великанов.
- А ты красивая, знаешь? - внезапно говорит Имшаэль. Останавливаются они под аркой. Ноа отворачивается и разглядывает тонкую резьбу.
- Угу, особенно со всем этим дерьмом, - шип на пятке постукивает о камень. Ноа прячет вырост.
- Это совершенно не имеет значения. У красоты миллионы ликов, ограниченные и недалекие люди называют некоторые из них уродливыми, но они неправы. Ты красива.
Он обнимает ее за талию. Ноа плоская, как доска. Доска из железного дерева, пускай. Свое тело она всегда ненавидела а, подсев на красный лириум, с каким-то злорадством приветствовала трансформации. Хуже не будет.
- Красивая, умная, смелая девочка, - проговаривает Имшаэль. - И достойна самого лучшего принца, сказочного принца.
- Ага, вроде Форнье. Жирный ублюдок ко мне клеился. Правда, сказал, что я страшнее ста одержимых, так что должна обоссаться от счастья, когда он меня за жопу лапает. Ну и получил... а мне потом опять «наряды». Ловить да кормить.
Имшаэль сочувственно вздыхает.
У него глаза темные, в них проваливаешься, словно в красную песнь. Он держится чуть на расстоянии, поглаживает своими мягкими изнеженными пальцами грубые ладони Ноа.
- У тебя будет настоящий принц. Прекрасный принц. Как ты всегда мечтала.
Ноа знает, что кое-кто из ребят боится Имшаэля.
Говорят: он открывает тебя, словно кошелек и вытряхивает все мысли, чтобы пересчитать - медяк к медяку.
Говорят: он нашептывает разные идеи. Такие, как изнасиловать девятилетнюю девчонку из Сарнии — все равно вырастим на ней лириум, хоть не девственницей помрет. Такие, как продолбить прорубь в замерзшей реке и прыгнуть в воду.
Говорят, он слишком хорошо знает людей. Говорят, он вовсе не человек.
Ноа не верит. Ноа ненавидит многое и многих, а на слова Имшаэля кротко улыбается и кивает.
Имшаэль улыбается, на пухлых щеках появляются милые ямочки. Так и тянет потрогать.
- А теперь послушай, что нужно сделать...

Ноа умеет стрелять из лука и прятаться. Когда только стала рекрутом, сразу ей сказали, ты слишком тощая и мелкая, чтобы держать щит и меч. Тогда она выбрала лук и стрелы. Ее дразнили «эльфийским ублюдком». В общем, это правда: мать у Ноа была эльфийкой, но кому какое дело?
Еще один повод всех ненавидеть, пожалуй.
Впрочем, теперь Ноа рада, что толком не выросла. Она может пробраться к запуганной притихшей Сарнии незамеченной. Глоток красного зелья обостряет чувства, ей слышны вздохи и причитания, негромкие молитвы и скулеж старухи Пуллен, которая сама же продала карьер генералу Самсону. Ноа хихикает в покрытый твердой россыпью лириумной «сыпи» кулак.
Имшаэль обещал ей принца, и скоро она его замечает.
Он живет в палатке за шаткими стенами Сарнии. Сейчас он совершенно один — сидит возле костра, в котелке вода булькает, по запаху — похлебка из мяса снуффлеров. Ноа замирает от восторга.
«Какой он красивый».
Золотые волосы, светлая гладкая кожа, голубые глаза. Он держится прямо, он изящен и силен, и в своих легких доспехах похож на горделивую статую в императорском дворце. Особенно дивное у него лицо. Много недель Ноа видела лишь разбухшие перекореженные рожи сослуживцев, изможденные крестьянские лица, серые от страха и боли. Имшаэль ничего так, но Имшаэль толст и смахивает на евнуха, а златовласый юноша...
«Совершенство», приходит на ум полузабытое слово. Ноа облизывает губы. У нее сухо и горячо во рту, а ноги дрожат, точно перебрала с зельем.
«Принц», - думает Ноа, кусая губы и грызя крупную бляшку лириума на костяшке большого пальца. У нее кружится голова, дышать трудно, колени подгибаются. Имшаэль обещал ей его, именно его, все в точности, как сказал.
«Прекрасный принц».
Имшаэль даже сообщил ей его имя.
Мишель де Шевин.
Ноа проговаривает - «Мишееель де Шевииин», - липковатое, сладкое, как зефир в шоколаде. Ноа не уверена, что помнит вкус зефира и шоколада. Имя все равно лучше.
Мишель хлебает суп прямо из котелка, морщится — обжегся. Смотрит куда-то в буро-серые заросли кустарника под снегом, подкидывает хворост в костер и прикладывается к кожаной фляге.
Ноа любуется: он красиво готовит скромный обед, красиво ест, красиво пьет. Он одновременно благородный, весь из шелка, бархата и драгоценностей, и простой - к нему хочется прикоснуться, потрогать волосы, лицо, грудь, задницу. Ноа представляет его без одежды, и жмурится. После отдыха Мишель берет меч и отрабатывает на старом пне удары, на лезвии сияет солнце, в волосах — тоже, и доспех у него как будто из вулканического золота и чистого света.
Ноа шепчет его имя, Ноа ослеплена, сердце то ли сжалось в комок, то ли заполнило все грудь. Между ног скользко, давным-давно так не было.
«Мой принц», - думает Ноа.
Имшаэль обещал. Имшаэль показал ей, как все может быть. Главное — действовать, еще мамка Ноа, остроухая служанка, которой удалось-таки женить на себе безвольного, похожего на протухший студень крестьянина, приговаривала: не надо ждать, пока мужик подойдет к тебе. Они, мужики, воображают, будто охотятся на женщин, и хвастаются друг перед другом своими победами, а на самом деле все ровно наоборот.
Поймай его, пока можешь.
Ноа следовало бы дождаться темноты, но терпения не хватает. Она смазывает наконечник стрелы особым составом, слабым ядом из корня смерти и виверновой слюны, который останавливает дыхание в должной концентрации, и всего лишь усыпляет — в малой. Если ошибешься — жертва умрет. Впрочем, Мишель здоровый и сильный, невзирая на свою гибкую утонченность, и Ноа уверена: с ним все будет хорошо.
Тетива звенит, как детский смех. Мишель падает, раскинув руки, словно Андрасте на церковных фресках.

Первым делом, Ноа проверяет рану. Стрела угодила в предплечье — в мягкое, не прикрытое ни кольчугой, ни дубленой кожей место сгиба. Прежде, чем извлечь ее, Ноа связывает ноги и руки Мишеля теми самыми веревками, что обычно служили цепями и путами сарнийцам. Ноа предусмотрительный ловец.
Она работает ловко и аккуратно, и только два или три раза прерывается, чтобы расстегнуть на Мишеле куртку, нащупать под телогрейкой нижнюю рубаху, а под рубахой — теплое тело. Застежки на штанах Ноа целомудренно не трогает: потом.
Это как красное зелье, глотнешь — не остановишься. А ей нужно сначала позаботиться о Мишеле и унести его в безопасное место.
Он почти просыпается, когда Ноа перебинтовывает рану. Дергает ногами — уже связанными, и всхлипывает, и невнятно бормочет что-то об Андрасте. Ноа только посмеивается. Имшаэль сказал ей, что Мишель де Шевин — благородный шевалье и отвергнутый защитник самой Селины.
Селина просто дура, раз отказалась от сокровища.
Ноа тушит костер, долго путает следы - у нее следы приметные, проклятый шип из пятки удлинился на дюйм; она разбрасывает снег, пепел, ветви. Мишель глухо стонет в болезненном сне. Она подхватывает его на плечи без всякого усилия, хоть какой-то прок от алой дряни.
- Мишель де Шевин, - шепчет Ноа зефирно-шоколадное имя.
Эмприз дю-Лион гористая и путаная местность. Ноа неплохо выучила ее, и знает уютную заброшенную хижину неподалеку от разрушенного ныне Жюдикаэлева моста. Хозяина этой хижины Ноа предусмотрительно убила пару дней назад.
Там их никто не потревожит.
Она благодарит Создателя за чудо, но вскоре меняет адресата молитв на Имшаэля. Это справедливей. Создатель-то ей ничем не помог.

Мишель спит целый день и полночи. Ноа караулит у изголовья единственной кровати, всматривается в прекрасное бледное лицо и иногда кусает бляшки на ладонях.
Однажды у него все-таки останавливается дыхание. Ноа визжит от ужаса, но справляется с паникой, приникает к прохладным губам и вталкивает собственный воздух в легкие Мишеля, дыши, кричит Ноа.
"Дыши, мать твою".
Мишель послушный золотой мальчик, послушный принц. Две или три отвратительные минуты спустя он хрипит, а затем грудная клетка поднимается, опускается, и больше уже не замирает.
Хижина выстужена, надо разжечь очаг — Ноа-то давно не ощущает холода, а вот Мишель может простудиться. Она говорит себе «да, вот сейчас пойду за дровами», но прежде все-таки обнимает дрожащее тело, трется щекой о щеку Мишеля, царапая его до крови своими наростами.
Раздеть бы его, потрогать всюду, думает Ноа. Изо рта Мишеля поднимаются облачка пара. Она все-таки отправляется за дровами, проверив напоследок веревки.
Очень предусмотрительно: Мишель просыпается.
Просыпается, дергается, стонет. Вопит.
- Ч-что... Создатель милосердный...
Длиннющая фраза. Ноа успевает тремя поленьями огонь подкормить. Бывший хозяин хижины был охотником, весь домик битком набит головами снуффлеров, оленей, даже оскаленная медвежья морда рычит над изголовьем единственной кровати. Мишель хорошо смотрится в таком окружении. А вот пытается вывернуться и выползти из-под медвежьей же шкуры — зря.
- Тихо ты, - бурчит Ноа.
В неверном свете лицо Мишеля как будто плавится белым воском.
- Создатель милосердный... ты одна из этих... чудищ...
- Красных храмовников, ага.
Ноа улыбается ему уголком рта.
Мол, не сердись.
Я подстрелила тебя отравленной стрелой, связала и все такое, но разве не забочусь теперь? Вон как тепло, и скоро жаркое из запасов покойного охотника поспеет.
- Ты красивый. Настоящий принц, - зачем-то добавляет Ноа, пока Мишель бессмысленно и дико мечется по кровати, пытаясь разорвать веревки. Повязка сползает, кровит. Надо поменять.
Ноа ничего не говорит. Проще дождаться, пока сам сдастся. Не выбивать же ему зубы, в самом-то деле.
Мишель щелкает зубами:
- Вы взяли меня в плен? Как этих несчастных горожан?
- Не. Делать мне нехрен, на «посев» тебя пускать.
- Тогда что тебе нужно? Во имя Андрасте, я не боюсь пыток и мучений. Но я ничего и не знаю, ничего, что могло бы вам пригодиться. Можешь убить меня.
Говорит он тоже как принц.
Гордый прекрасный принц. Ноа смущенно шмыгает носом.
Убивать Мишеля она не собирается. И не хочет, чтобы тот щелкал зубами с перекореженным от ужаса и отвращения лицом. Ему не идет.
- Я...
Она хочет объяснить про принца, про ненависть — ко всей своей гребаной жизни, начиная с первого дня в Шпиле, когда все рекрутские доспехи оказались велики, и заканчивая лапой Форнье на собственном заду. Мишель не похож ни на унылые тренировки, ни на шуганых крысят-магов, ни на постных старух с проповедями, ни на мрачных ублюдков из ее теперешних братьев по оружию.
Она отворачивается.
- Есть будешь?
- Нет. Послушай. Что тебе нужно?
Яд из корня смерти и слюны виверна действует недолго. К сожалению. Мишель не замолкает, требуя отпустить его, убить его, обзывает Ноа уродливой тварью и взывает к чести - «ты ведь все еще храмовник, в тебе же осталось что-то человеческое».
Ноа готовит похлебку, ест сама и безуспешно пытается накормить Мишеля. Он плюет ей в лицо, луковая пленка прилипает к веку. Ноа стирает ее вместе с влагой из глаз.
Имшаэль обещал ей прекрасного принца, все верно. Но, внезапно осознает Ноа, он не обещал, что и принц полюбит ее.

Несколько дней она делает вид, будто все хорошо. Ухаживает за раной Мишеля, за самим Мишелем. Он содрогается от омерзения всякий раз, когда она к нему прикасается, называет чудовищем и проклятой Создателем мерзостью.
Иногда он очень тихо просит: дай мне умереть с честью, умереть как шевалье, а не связанной курице.
Пожалуйста, говорит он.
В тебе же осталось хоть что-то человеческое.
Ноа молчит.
Она переодевает его, тактично отворачивается, подставляя ведро, и даже ослабляет немного веревки на руках. Он отказывается от еды, и Ноа, вспылив, выливает похлебку прямо в горло. Мишель дергает кадыком, на шее отросла золотистая щетина.
Вместо жирного супа Ноа видит потеки красного, толченую крошку лириума-сырца и кровоточащие голые десны мальчишки из Сарнии.
Ноа снова ненавидит, правда, теперь не знает, кого именно. У нее заканчиваются запасы зелья, а еще шип на пятке раздвоился, растроился, и перекинулся на икру. Сапог она вынуждена выкинуть.
Ноа ненавидит себя, шип, зелье, Форнье и генерала Самсона, по чьему приказу она здесь, Сарнию ненавидит отдельно и особо, и карьер тоже. И борщевик-лириум. И...
Ненавидеть Мишеля у нее не получается.
Прекрасный принц все еще жжет ей сердце больней и жарче багряной отравы.

В пятый или шестой день Ноа разворачивает тряпки и шкуры, в которые замотан Мишель, его броню она сожгла, а меч переломила пополам в приступе ярости. Мишель не реагирует, как будто вновь вдосталь накормлен парализующим ядом.
По крайней мере, я могу его потрогать как следует, думает Ноа, и наклоняется, целуя плотно сжатые губы, колется о щетину и царапает Мишеля собственными выростами, затем откидывается назад, чтобы рассмотреть его во всех подробностях.
Он похудел, истончился, но по-прежнему прекрасен.
Голубые глаза и ярко кровящие губы, и потемневшие от грязи волосы, и маленькие розовые соски, впалый живот и почти прозрачная дорожка волос от пупка до паха. Ноа лижет эту дорожу, берет ртом вялый член, гладит напряженные в инстинктивном желании оттолкнуть или убежать (Ноа не лжет себе) мышцы на животе и бедрах.
Сейчас он скажет «прекрати», думает Ноа.
Или «убирайся». Или — ты отвратительное чудовище. Или опять будет убеждать ее перерезать ему горло.
Человеческое, в тебе же осталось...
«Нет», думает Ноа. Разве Мишель не видит? Шипы на пятках, губах, россыпь «сыпи», которая уже вытягивается побегами каменного «борщевика».
Член по-прежнему мягкий. Ноа старается изо всех сил, опыта мало. Она заглатывает и причмокивает. По подбородку стекает и капает на светлый лобок темно-розовая слюна. Наконец, тело Мишеля поддается, но сам Мишель повторяет одно-единственное слово.
Хватит.
Хватит.
Ноа возится полчаса или час. В очаге потрескивают дрова. Начинается очередной снегопад, когда она проглатывает его горькое семя, думая о зефире и шоколаде. О мечтах и принцах. Она поднимает взгляд на лицо Мишеля.
- Зачем ты вообще приперся в Сарнию, - Ноа садится на край кровати. Ступни у Мишеля посинели от веревок. Через несколько дней начнется гангрена.
Ноа не ждет ответа, и все же Мишель говорит:
- Я выслеживал демона, которого выпустил нечаянно, и который спрятался где-то здесь. Его зовут Имшаэль.


Ноа больше не ненавидит.
Теперь все ясно, просто и даже навязчивый зуд под кожей и в мозгах не мешает.
Имшаэль — демон.
Принцы сражаются с чудовищами, а храмовники — с демонами. Разве не очевидно, что они с Мишелем должны быть вместе? На одной стороне.
Всегда.
- Мы одолеем его, - говорит она. Шамкает, на самом деле: зубы искрошились от лириума-сырца, она пережевывает его в крошку и потом целует Мишеля, заставляя принять жижу.
Мишель больше не сопротивляется.
Ну, он не храмовник. Лириума прежде и не видел, поди. У него все происходит быстрее, и Ноа приходится глотать много сырца, давиться и снова глотать, чтобы догнать его.
В Суледин они идут вместе.
Нет, не так.
Единым целым: Ноа и ее принц, сросшаяся кристаллами тел фигура. Уже невозможно понять, где заканчивается Ноа и начинается Мишель, они проросли друг в друга, и именно поэтому Ноа больше не ненавидит, разве можно ненавидеть, если твоя мечта все-таки исполнилась?
Осталось только выполнить обещание и клятву Мишеля. Великаны и храмовники Ноа/Мишеля не остановят.

Имшаэль тихонько улыбается, разглядывая подвижный массив из лириума: соединенных в объятиях мужчину и женщину. Фигура еще двигается, и даже пытается дотянуться до него, но скоро замрет, а место он уже подготовил — это хорошее место, эльфы держали здесь изваяния Андруил и Гилланайн, или ФалонДина и Диртамена, двойственных и кровожадных своих богов.
Впрочем, Имшаэль не слишком любит эльфийские легенды.
Гораздо больше он любит сказки. О красоте и чудовищах. О мечте, прекрасных принцах и клятве.
О любви.




Название: Боги могут все
Автор: RedTemplars
Бета: RedTemplars
Пейринг/Персонажи: Самсон/Мэддокс
Категория: слеш
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Размер: 1063 слова

Работать на Корифея в каком-то смысле было ничуть не лучше, чем на Церковь - та же таинственность, те же подводные камни, та же плата. Но Самсон согласился платить, потому что Корифей вернул ему нечто большее, чем самоуважение и смысл жизни.
Он вернул ему Мэддокса.
Этот древний чокнутый тевинтерец сделал невозможное, и обернул время вспять, дав Самсону шанс хоть как-то исправить настоящее. Формально в том, что случилось, вины Самсона не было, и следовало радоваться еще, что оба остались живы... в каком-то смысле. Страшно подумать, чем бы все закончилось, если бы их "проступок" пришелся на пик паранойи чокнутой сучки Мередит. Но судьба Мэддокса камнем лежала на совести бывшего храмовника, и возможность спасти усмиренного от венатори хоть как-то сгладила эту тяжесть.
Мэддокс, конечно, выкладывался на полную, чтобы помочь, но Самсон понимал, что это не благодарность, а хладнокровная необходимость быть полезным. На одной чаше весов - жизнь, на другой - объем сделанной работы. Жизнь практически бесценна, и Мэддокс был готов любыми средствами выплачивать долг до конца своих дней.
Это бесило. Это пугало.
Иногда Самсону хотелось наорать на усмиренного, ударить его, встряхнуть, сделать больно - просто, чтобы увидеть хоть какие-то эмоции на застывшем как маска лице. И он до крови прокусывал губу, стискивая пальцы, чтобы удержать себя в руках. И, что самое страшное, все еще был влюблен в бывшего мага как мальчишка, и все еще его хотел.
Мэддокс несколько раз приходил к нему ночью, ложился рядом и пытался целовать, но Самсон даже в темноте видел его мертвые глаза и отодвигался. Обычно бывший маг вставал и уходил, но в один из дней он задержался, сев на пятки и аккуратно сложив руки на коленях.
- Я неприятен тебе? - в голосе Мэддокса не было ни обиды, ни сомнения, а только интерес ученого, наткнувшегося на что-то непонятное. - Я замечал, как ты на меня смотришь, но ты продолжаешь отказываться провести со мной ночь. Почему?
Самсону хотелось расхохотаться, но смех был слишком похож на истерику, и он усилием воли остановил себя. В самом деле, почему нет? Мало, что ли, он видел в своей жизни было таких, равнодушных, смиренных. Не перебирал бы харчами, а присунул давно и трахал... покорное тело.
Как у трупа.
К горлу подкатила тошнота, и Самсон сглотнул, вытер губы рукой, надеясь избавиться от привкуса желчи.
- Иди спать, Мэддокс, завтра будет много работы.
- Новая партия рекрутов, я помню, - кивнул усмиренный и поднялся. Кровать визгливо скрипнула как пародия на несостоявшийся секс.
Самсон дождался, пока шаги затихнут и наступит тишина. А потом выпустил прикушенную ладонь, брезгливо сплюнул на пол кровь. Хотелось напиться до бессознательного состояния, и пришлось напомнить себе, что он - командир, и не может позволить себе такие слабости.
Еще хотелось долго и мучительно убивать Мередит, но тут Хоук его опередил, и Самсон ненавидел его за это вдвойне.
Оставалось одно. Самсону не потребовалось много времени, чтобы кончить в свою же ладонь, но облегчения это не принесло.
Выругавшись, он встал, накинул плащ на голое тело. Зажег свечи на столе, склонился над картой. Ночь обещала быть долгой.

Несколько дней Самсон не видел Мэддокса, равно как и свою кровать. Или нормальную еду. Новых рекрутов нужно было расселить, отобрать лучших, вправить мозги, составить план тренировок - в общем, работы хватало.
На четвертый день Самсон отправился на поиски усмиренного сам - ему нужно было забрать результаты осмотров.
Дверь в лабораторию была приоткрыта, поэтому Самсон вошел без стука... и подавился приветственными словами.
Мэддокс был не один. И он сидел на краю стола, согнув колени, чтобы его было удобнее лапать за задницу под задранной до подмышек мантией.
Самсон с рычанием рванулся вперед, отшвырнул наглеца от его жертвы увесистой оплеухой, но Мэддокс двумя руками крепко схватил его за запястье. Пришлось приложить усилия, чтобы разобрать слова.
- Не надо. Самсон, я прошу тебя. Он спросил разрешения.
От этого "разрешения" у Самсона зазвенело в ушах и щеки ожгло стыдом, как будто его самого наградили пощечиной. Он шагнул к забившемуся в угол сопляку - один из новеньких рекрутов, надо же, какой прыткий - и с легкостью одной рукой приподнял над полом за грудки.
- Он - мой. Я понятно выражаюсь? - он встряхнул закивавшего в ужасе парня, отпустил, подтолкнул к дверям. - Чтобы я тебя больше здесь не видел.
- Мальчик не сделал ничего плохого, - ровно сказал Мэддокс, оправляя и разглаживая мантию. - Напрасно ты с ним так.
В голосе усмиренного Самсону послышался упрек, но выражение лица бывшего мага оставалось непроницаемым. Он осторожно взял Мэддокса за подбородок, покрутил голову, выискивая следы, но придраться было не к чему. Разве что кроме припухших губ и чужого запаха на них.
Ревность сжала горло болезненным спазмом, не позволяя произнести ни слова.
Возможно, поэтому Самсон не стал протестовать, когда Мэддокс опустился перед ним на колени и взялся за шнуровку.
А еще через день он, генерал войска Корифея, ушел из храма Думата, оставив Мэддокса умирать во имя нового бога.

- Ты мне лгала, поскудная сучка!
- Закрой дверь и не ори, - спокойно ответила Кальперния, но перо в ее пальцах сломалось как бумажное.
- Он жив! Мэддокс жив! - Самсон треснул кулаком по столу, жалея, что это не голова стервозной бабы.
- И что с того?
Самсон рванулся вперед, но бывшая рабыня с легкостью дыма ускользнула от оплеухи.
- Ты сказала, что он погиб в храме, - процедил храмовник. - Он мог быть нам полезен!
- Слепой дурак, - прошипела Кальперния. - Всю пользу, которую твой ученый мог принести, он уже принес. В чем была его польза, расскажи мне? Добро бы он хоть твою постель грел!
- Ты сказала, что он мертв, - упрямо повторил Самсон, потому что кроме этого возразить было нечего.
- Разуй глаза, Самсон. Он уже много лет был мертв!
Ответить было нечего. Кальперния, подождав, продолжила уже спокойнее:
- Мы все знали, на что соглашаемся, Самсон.
Самсон стиснул кулаки.
"Ничто не имеет значения, кроме нашей общей цели. Ни твой Мэддокс. Ни ты."
"Будь рад, что твоего усмиренного прибрала к рукам Инквизиция, а не венатори. Но не позволь этой ерунде отвлекать тебя от главного."
"Маги - ничто, когда речь идет о безопасности мирного населения Киркволла. Не позволяйте им сбить вас с толку!".
- Заткнись. Я не спрашивал твоего совета.
Он ждал новой вспышки гнева, но Кальперния в кои-то веки проявила благоразумие и попридержала язык.
И Самсон молча вышел вон, с грохотом захлопнув за собой дверь.
Мэддокс был жив.
Завтра Корифей отправится в храм Митал и одержит, наконец, верх над проклятой Инквизицией.
И Самсон будет его сопровождать, потому что каждому из них новый бог обещал достойную награду.
А боги могут все.
Даже оживлять мертвых.



Название: Scream
Автор: RedTemplars
Пейринг/Персонажи: красный храмовник "тень" в процессе трансформации
Форма: арт
Категория: джен
Рейтинг: R
Примечание: Процесс трансформации во всей своей "красе". Вас предупредили.
Кодекс: Кодекс: Тень (существо)

...Меня просто-таки затошнило, когда я вскрыл существо и увидел, что красный лириум проник в кости, пророс в легкие и, подобно грибнице, пустил побеги в мозг. На моих глазах красный кристалл, пульсируя, продолжал прорастать в труп. Он вытягивал кровь из тканей, словно кормился ею.

Название: Садовник
Автор: RedTemplars
Пейринг/Персонажи: Имшаэль
Форма: арт
Категория: джен
Рейтинг: G
Кодекс: «Первые маги отправлялись глубоко в Тень за ответами и силой, они всегда искали силу. Они нашли Недозволенных ― Зибенкека, Имшэля, Бесформенного и Гаксканга Свободного. Много было переговоров, много покровов было снято с земных тайн. Вот так рождалась магия крови.»
― Из Кодекс: Запретные знания
Источник

Название: Soon the world will pay
Автор: RedTemplars
Пейринг/Персонажи: Самсон
Форма: арт
Категория: джен
Рейтинг: G
Кодекс: «Я хочу, чтобы все солдаты нашей армии услышали и запомнили: не пытайтесь самостоятельно справиться с предводителем красных храмовников, генералом Самсоном.
Возможно, вы уже слышали истории о том, что Самсон некогда был храмовником в Киркволле, потом был изгнан из Ордена и превратился в бродягу, выпрашивающего подаяние на лириум. Этого человека больше не существует. Враг, который атаковал нас в Убежище, был сильней дюжины воинов. Самсон обучен как храмовник, и к тому же его поддерживает сила красного лириума. Тем, кто не видел его своими глазами, говорю: считайте его демоном. Даже хуже. Так к нему и относитесь.
Офицеры, которые не передадут это сообщение своим солдатам, будут наказаны.»
― Письмо командира Каллена, адресованное всем офицерам и зачитанное вслух всем coладатм Инквизиции
Источник

@темы: Фракционные войны, Красные храмовники

Comments

[riddleborn]

Садовник

ох, какой имшаэль богичный, выражение лица — просто ягодка. верю!

Soon the world will pay

прекраснота без лишних слов. все эти оттенки любимого красного — как бальзам на сердце. спасибо за красоту!

[gerty_me]

Боги могут все - очень романтично. Я, конечно, хоть убейте, таким Самсона не вижу, но почитать интересно

Scream - сильный, выразительный, эмоциональный арт!

Садовник - хорошенький какой И не скажешь, что демон

Soon the world will pay - суровый мужчина с просветленным лицом. И не скажешь ведь, что ЗЛО. Очень понравился арт.

[умер на баррикаде]

Название: Scream

не могу сгрести слова в кучу, но это просто очень здорово.
очень.
невероятно.

Название: Soon the world will pay

от того, как прорисовано лицо, я кончилась как личность и началась как красный храмовник

[умер на баррикаде]

алсо

Название: Боги могут все

хорошая работа, но мне показалась недовычитанной

[Гость]

ophidia_regius, gerty_me, слава цареубийце, спасибо! Все поглаженные авторы шлют обнимашек в ответ)))

слава цареубийце,

хорошая работа, но мне показалась недовычитанной

злой дедушка лайн, как всегда, невовремя.

[Engeltje]

Я мимокрокодил, но Soon the world will pay офигенна

[умер на баррикаде]

Название: Beauty and the Beast

я решилась открыть жанр "хоррор"
зря
на самом деле, офигенно сильная вещь и канонично злобный мудак имшаэль. пойду поплачу.

[Veldrin Mith]

Название: Beauty and the Beast
Ассоциация - 3D-мозаика, из которой надо собрать сердце.

Имшаэль хорошо разбирается в сказках. Полуэльф-лучница, храмовница, и рыцарь идут убивать демона. Красиво. Не будь все с избытком усыпано красным лириумом.
Как прочитал, хочется хорошенько надраться: потому что фик не оставляет впечатления хоррора, он оставляет привкус обыденности - серой, грязной, привычной. О, я не говорю, что ежедневно сталкиваюсь с "посевами" и прочей прелестью бытия красным храмовником.) Это просто ощущение и стиль изложения - как у Ремарка, когда тот войну описывает как нечто грязное, жестокое, но уже застившее взгляд и впитавшееся в кровь.
Вот от этого ощущения повседневности - и яркой вспышкой на этом фоне Мишель - хочется выть. И да, надираться. Ибо... жизнь - жуткая штука, а любовь на ее фоне - еще страшнее.
*забабахал автору храм

[Гость]

слава цареубийце, Veldrin Mith, спасибо вам *_________*
*забрал лириумное сердце и вообще*

[Leonard *He is dead, Jim* McCoy]

Арт просто богичен! Scream и Soon the world will pay хочется повесить на стену, а Садовника - в рамочку на стол, потому что Имшаэль =

После остальных фиков Боги могут все - это прямо ложка меда в бочке дегтя, с живым Мэддоксом-то))
Из всех храмовничьих персонажей Денам был единственным, к кому я была равнодушна, но Защитники справедливости пробрали до глубины души!

Мишеля жалко, но Имшаэль, опять же, хорош чертяка)

[Гость]

Leonard *He is dead, Jim* McCoy, спасибо вам от всех авторов

[yisandra]

Боги могут все

сижу вся обрыдавшись( почто, автор?! додайте аушку с ХЭ

Soon the world will pay

авввв, парадный портрет с интерьере

[Gonzo Zero]

Название: Scream

Название: Soon the world will pay

Оба арта такие сильные
Ничего не смыслю в рисовании, кроме полезности для нервов, но эти два прям душу рвут