я твой эльфинаж венадаль шатал
Название: Рябиновый красный
Автор: Остроухий засранец
Бета: Остроухий засранец
Пейринг/Персонажи: Логейн, Цирион Табрис, ф!Табрис
Категория: джен
Жанр: преканон
Рейтинг: PG
Размер: 1312 слов
Предупреждение: вольные измышления на тему канона
— Что пялишься, шем? — Келлиан шипит, угрожающе сутулясь, словно собирается кинуться. Взгляд бывшего тейрна всё время останавливается... даже не на лице её, а где-то между ухом и шеей. Это раздражает.
— Интересное украшение, — спокойно говорит Логейн. — Скажи, тебе знаком эльф по имени Рион Табрис?
Келлиан машинально прихлопывает ладонью серёжку — ах, если бы можно было также легко прихлопнуть и раздражающий взгляд! — тёмное от времени серебряное плетение, в котором, как в клетке — красный шарик. Не драгоценный камешек, не цветное стёклышко, не раскрашенная деревяшка — покрытая лаком ягода зимней рябины.
— Если ты имеешь в виду Цириона Табриса, то это мой отец, и тебе не должно быть до него никакого дела!
— Он жив?
Теперь Логейн смотрит прямо, впивается взглядом: требовательно, властно.
— Не благодаря тебе! — выплёвывает Келлиан. — Я вовремя вытащила его из тевинтерской клетки!
— Хорошо, — и он отворачивается, чтобы уйти.
Келлиан медлит, кусая губу. Гордость и ненависть борются в ней с любопытством.
— Постой! Откуда такой как ты может знать моего отца?
Оборачивается, щурится, будто целясь. Отец так делает, когда сильно сердится.
— Давно, во время восстания у меня был отряд. «Ночные эльфы» — их называли. Твой отец входил в него.
— Враньё! Он порядочный эльфинажный терпила, нож-то в руки берёт только чтоб хлеб нарезать!
— Он был моим лучшим стрелком. До ножа дело обычно не доходило.
— Интересное украшение, — спокойно говорит Логейн. — Скажи, тебе знаком эльф по имени Рион Табрис?
Келлиан машинально прихлопывает ладонью серёжку — ах, если бы можно было также легко прихлопнуть и раздражающий взгляд! — тёмное от времени серебряное плетение, в котором, как в клетке — красный шарик. Не драгоценный камешек, не цветное стёклышко, не раскрашенная деревяшка — покрытая лаком ягода зимней рябины.
— Если ты имеешь в виду Цириона Табриса, то это мой отец, и тебе не должно быть до него никакого дела!
— Он жив?
Теперь Логейн смотрит прямо, впивается взглядом: требовательно, властно.
— Не благодаря тебе! — выплёвывает Келлиан. — Я вовремя вытащила его из тевинтерской клетки!
— Хорошо, — и он отворачивается, чтобы уйти.
Келлиан медлит, кусая губу. Гордость и ненависть борются в ней с любопытством.
— Постой! Откуда такой как ты может знать моего отца?
Оборачивается, щурится, будто целясь. Отец так делает, когда сильно сердится.
— Давно, во время восстания у меня был отряд. «Ночные эльфы» — их называли. Твой отец входил в него.
— Враньё! Он порядочный эльфинажный терпила, нож-то в руки берёт только чтоб хлеб нарезать!
— Он был моим лучшим стрелком. До ножа дело обычно не доходило.
***
Кукушка самозабвенно отсчитывала кому-то изобильные оставшиеся годы, устроившись в чёрных ветвях осенней рябины. Под деревом стоял белобрысый эльф и, задрав голову, наблюдал за птицей. В руках его был лук, но тетиву он всё ещё не натянул.
Логейн был более чем уверен в бесшумности собственного шага, но, стоило ему обогнуть холм, эльф под деревом обернулся и нацелил в лоб командиру стальное жало стрелы. Поверх жала в вечернем полумраке кошачьими зелёными огнями сверкнули глаза.
Эльф опустил лук, дождался, когда Логейн подойдёт и чуть виновато пояснил, указывая вверх, на рябину, откуда как раз вспорхнула птица:
— Вот, стоял думал: пристрелить или пусть живёт? Я пока в засаде сидел, одна такая же разоралась у меня над ухом, а ведь шевельнуться нельзя... так и мучился с час. Думал: слезу — порешу. А теперь думаю — Создатель с ней. Пусть летит.
Эльф был типично для эльфа мелкий — впрочем, он ещё мог успеть вырасти, если не прикончат в следующем бою — и вид имел юный, заморенный и в высшей степени безобидный. Невозможно было поверить, что он чего-то стоит в драке.
Впрочем, он действительно дрался отвратно, зато был отличным стрелком, лучшим в отряде, поэтому, когда случалось организовывать засаду, его всегда сажали на самую выгодную стрелковую точку. В этот раз ею оказалась крона старой сосны; вниз эльф слез, двигаясь враскоряку (от долгой неподвижности всё затекло), весь в трухе от коры и иголках. Что не отменяло семи его стрел, брошенных в самые опасные цели с ювелирной точностью — уж Логейн-то мог оценить. Поэтому стрелка отправили размяться, пока остальные спускали по реке трупы и инспектировали повозку с припасами. Одного из мёртвых орлейцев, вместе с сопутствующей броней и незапятнанной кровью табардой поверх доспеха (герб читался чётко и издалека), Логейн лично отнёс на тропу в полумиле от тракта и там, в виду заболоченных руин, прибил гвоздями к старому путевому столбу. Чего ферелденцам было для оккупантов воистину не жалко — так это стрел и гвоздей для помещения непосредственно внутрь тела.
Когда он вернулся, тщательно заметая следы, повозка была уже подобающе замаскирована, чтобы сойти за имущество средней руки торговца. Отсюда они отведут её просёлочной дорогой до брода — Логейн и пара эльфов открыто, остальные тайно, вдоль дороги, по лесу — где припасы разгрузят и доставят в лагерь мятежников.
Одноглазая эльфийка Фолти с блуждающей улыбкой чесала нос флегматичному волу, которого совершенно не смутила гибель предыдущих владельцев.
Логейн переоделся в маскарад вольного торговца — не слишком зажиточного, но и не бедствующего, и пошёл за разминающимся с той стороны холма стрелком. Какового и обнаружил за разглядыванием кукушки.
Мог послать кого угодно, но пошёл сам.
Вблизи было видно, что глаза у эльфа не то голубые, не то зелёные — кажется, Ровен называет такой цвет «бирюзовым».
Логейн наконец вспомнил его имя.
— Рион, — произнёс он негромко. — Идём.
— Конечно, извини, — эльф смутился ещё сильнее, взглянул искоса. Он был-то младше разве что на пару лет, но в отряд вступил недавно и до сих робел, не зная, как воспринимать Логейна: с одной стороны — шем, да ещё приближённый принца; с другой стороны — почти ровесник, простолюдин, и одно дело делаем...
Остальные «ночные эльфы» давно уже, не чинясь, именовали просто «Логейн» или «командир» — а в острой ситуации случалось откликаться и на «эй!».
Рион шагал рядом, хрустя ветками и шурша палыми листьями — горожанин, ходить по лесу он совсем не умел.
— Откуда ты? — спросил Логейн, одновременно вслушиваясь в окрестные звуки. Никаких признаков тревоги.
— Из Эремона, хотя должен был жениться в Южные Холмы. Даже рад, что сорвалось — что я забыл на том юге?
— Сейчас ты тоже не на севере, — заметил Логейн.
— Так не на всю же жизнь! — Рион наконец решился улыбнуться, и сделал это от души. — Вот погоним Орлей ссаными тряпками, и сразу перееду на северный берег.
Логейн мимоходом задумался, следует ли поощрить проявление силы духа или осудить иронию над предполагаемой победой. Мысленно отмахнулся.
— Да, там сейчас потеплее, — сказал нейтрально, не понимая, зачем поддерживает пустой разговор. Логейн не любил болтовни.
— Эльфу везде зима, — развёл руками Рион.
У одного из убитых орлейцев в кошеле вместе с монетами болтался странный шарик в серебряной проволоке — кажется, деталь украшения, подвеска, должно быть — сохранился даже элемент сломанного крепления. Сорвал, небось, с кого-то, а камешек выковырял. Шарик Логейн взял, и в лагере, сидя у костра иглой расправил мятые витки проволоки — получилось что-то наподобие крошечной клетки. Пустой.
Повертел в руках. Вещица была по-своему красива, но совершенно бесполезна — мало того, что к ней ещё нужно было как-то приспособить цепочку или ремешок, Логейн и вовсе не носил цацек, а мысль порадовать сломанным украшением дочку эрла не задержалась в его голове лишней секунды.
Рион вынырнул из темноты, проскользнув под локтем у сменившегося часового, бочком подобрался к Логейну, любопытно заглянул в руки. Логейн, не задумываясь бросил ему шарик-клетку, тот машинально поймал и поднёс к лицу, удивлённо рассматривая.
— Что это?
Логейн пожал плечами:
— Нравится? Бери.
— Спасибо, — вежливо отозвался Рион и, наклонившись к уху сидящего Логейна, заговорщически понизил голос. — Пошли к нам, мы там рыбу поймали, и у нас уха — вкуснющая!
Эльфы в любом лагере селились отдельно, на худших участках, и готовили на отдельных кострах. Война, конечно, сближает, но лишь до определённого предела — люди всё равно смотрели на эльфов пренебрежительно. Даже на отряд Логейна, успевший уже хорошо показать себя. Про них говорили: «Да, они ничего. Для эльфов».
— Что за рыба-то хоть? — спросил, уже вставая.
— Понятия не имею, — весело ответил Рион. — Я раньше речную рыбу даже не пробовал. Крысу — это да, бывало.
— Часто?
— Ну, когда зима голодная — то и часто. Платят эльфам сам знаешь как, а налоги — тем плати, этим плати... раньше, у кого позажиточнее, были куры или козы, теперь и того нет, потому что держишь животное в городе — плати... ну и вот. Открываешь кладовку, а там из всего, что можно слопать — чеснок да крысы. Тощие, но всё же лучше я съем крысу, чем крыса — меня.
Логейн кивнул. Ему не надо было объяснять, что такое голод, хотя до крыс у него как-то не доходило. Лес кормил.
— Рион, почему вы воюете? — остановился, придержал эльфа за рукав. — Не всё ли равно, чей сапог пинает тебя в брюхо, если пинки одинаково тяжелы?
Эльф уклончиво почесал нос. Справа от чужого костра тянуло запахом спалённой каши и неприличной песенкой.
— Принц наш — парень, вроде, неплохой, — сказал Рион наконец. — Может, при нём что-то изменится.
Логейн был в этом совсем не уверен, но промолчал. Всем нужна какая-то надежда.
— Пойдём есть уху, — подытожил Рион и потянул его за собой.
Логейн был более чем уверен в бесшумности собственного шага, но, стоило ему обогнуть холм, эльф под деревом обернулся и нацелил в лоб командиру стальное жало стрелы. Поверх жала в вечернем полумраке кошачьими зелёными огнями сверкнули глаза.
Эльф опустил лук, дождался, когда Логейн подойдёт и чуть виновато пояснил, указывая вверх, на рябину, откуда как раз вспорхнула птица:
— Вот, стоял думал: пристрелить или пусть живёт? Я пока в засаде сидел, одна такая же разоралась у меня над ухом, а ведь шевельнуться нельзя... так и мучился с час. Думал: слезу — порешу. А теперь думаю — Создатель с ней. Пусть летит.
Эльф был типично для эльфа мелкий — впрочем, он ещё мог успеть вырасти, если не прикончат в следующем бою — и вид имел юный, заморенный и в высшей степени безобидный. Невозможно было поверить, что он чего-то стоит в драке.
Впрочем, он действительно дрался отвратно, зато был отличным стрелком, лучшим в отряде, поэтому, когда случалось организовывать засаду, его всегда сажали на самую выгодную стрелковую точку. В этот раз ею оказалась крона старой сосны; вниз эльф слез, двигаясь враскоряку (от долгой неподвижности всё затекло), весь в трухе от коры и иголках. Что не отменяло семи его стрел, брошенных в самые опасные цели с ювелирной точностью — уж Логейн-то мог оценить. Поэтому стрелка отправили размяться, пока остальные спускали по реке трупы и инспектировали повозку с припасами. Одного из мёртвых орлейцев, вместе с сопутствующей броней и незапятнанной кровью табардой поверх доспеха (герб читался чётко и издалека), Логейн лично отнёс на тропу в полумиле от тракта и там, в виду заболоченных руин, прибил гвоздями к старому путевому столбу. Чего ферелденцам было для оккупантов воистину не жалко — так это стрел и гвоздей для помещения непосредственно внутрь тела.
Когда он вернулся, тщательно заметая следы, повозка была уже подобающе замаскирована, чтобы сойти за имущество средней руки торговца. Отсюда они отведут её просёлочной дорогой до брода — Логейн и пара эльфов открыто, остальные тайно, вдоль дороги, по лесу — где припасы разгрузят и доставят в лагерь мятежников.
Одноглазая эльфийка Фолти с блуждающей улыбкой чесала нос флегматичному волу, которого совершенно не смутила гибель предыдущих владельцев.
Логейн переоделся в маскарад вольного торговца — не слишком зажиточного, но и не бедствующего, и пошёл за разминающимся с той стороны холма стрелком. Какового и обнаружил за разглядыванием кукушки.
Мог послать кого угодно, но пошёл сам.
Вблизи было видно, что глаза у эльфа не то голубые, не то зелёные — кажется, Ровен называет такой цвет «бирюзовым».
Логейн наконец вспомнил его имя.
— Рион, — произнёс он негромко. — Идём.
— Конечно, извини, — эльф смутился ещё сильнее, взглянул искоса. Он был-то младше разве что на пару лет, но в отряд вступил недавно и до сих робел, не зная, как воспринимать Логейна: с одной стороны — шем, да ещё приближённый принца; с другой стороны — почти ровесник, простолюдин, и одно дело делаем...
Остальные «ночные эльфы» давно уже, не чинясь, именовали просто «Логейн» или «командир» — а в острой ситуации случалось откликаться и на «эй!».
Рион шагал рядом, хрустя ветками и шурша палыми листьями — горожанин, ходить по лесу он совсем не умел.
— Откуда ты? — спросил Логейн, одновременно вслушиваясь в окрестные звуки. Никаких признаков тревоги.
— Из Эремона, хотя должен был жениться в Южные Холмы. Даже рад, что сорвалось — что я забыл на том юге?
— Сейчас ты тоже не на севере, — заметил Логейн.
— Так не на всю же жизнь! — Рион наконец решился улыбнуться, и сделал это от души. — Вот погоним Орлей ссаными тряпками, и сразу перееду на северный берег.
Логейн мимоходом задумался, следует ли поощрить проявление силы духа или осудить иронию над предполагаемой победой. Мысленно отмахнулся.
— Да, там сейчас потеплее, — сказал нейтрально, не понимая, зачем поддерживает пустой разговор. Логейн не любил болтовни.
— Эльфу везде зима, — развёл руками Рион.
У одного из убитых орлейцев в кошеле вместе с монетами болтался странный шарик в серебряной проволоке — кажется, деталь украшения, подвеска, должно быть — сохранился даже элемент сломанного крепления. Сорвал, небось, с кого-то, а камешек выковырял. Шарик Логейн взял, и в лагере, сидя у костра иглой расправил мятые витки проволоки — получилось что-то наподобие крошечной клетки. Пустой.
Повертел в руках. Вещица была по-своему красива, но совершенно бесполезна — мало того, что к ней ещё нужно было как-то приспособить цепочку или ремешок, Логейн и вовсе не носил цацек, а мысль порадовать сломанным украшением дочку эрла не задержалась в его голове лишней секунды.
Рион вынырнул из темноты, проскользнув под локтем у сменившегося часового, бочком подобрался к Логейну, любопытно заглянул в руки. Логейн, не задумываясь бросил ему шарик-клетку, тот машинально поймал и поднёс к лицу, удивлённо рассматривая.
— Что это?
Логейн пожал плечами:
— Нравится? Бери.
— Спасибо, — вежливо отозвался Рион и, наклонившись к уху сидящего Логейна, заговорщически понизил голос. — Пошли к нам, мы там рыбу поймали, и у нас уха — вкуснющая!
Эльфы в любом лагере селились отдельно, на худших участках, и готовили на отдельных кострах. Война, конечно, сближает, но лишь до определённого предела — люди всё равно смотрели на эльфов пренебрежительно. Даже на отряд Логейна, успевший уже хорошо показать себя. Про них говорили: «Да, они ничего. Для эльфов».
— Что за рыба-то хоть? — спросил, уже вставая.
— Понятия не имею, — весело ответил Рион. — Я раньше речную рыбу даже не пробовал. Крысу — это да, бывало.
— Часто?
— Ну, когда зима голодная — то и часто. Платят эльфам сам знаешь как, а налоги — тем плати, этим плати... раньше, у кого позажиточнее, были куры или козы, теперь и того нет, потому что держишь животное в городе — плати... ну и вот. Открываешь кладовку, а там из всего, что можно слопать — чеснок да крысы. Тощие, но всё же лучше я съем крысу, чем крыса — меня.
Логейн кивнул. Ему не надо было объяснять, что такое голод, хотя до крыс у него как-то не доходило. Лес кормил.
— Рион, почему вы воюете? — остановился, придержал эльфа за рукав. — Не всё ли равно, чей сапог пинает тебя в брюхо, если пинки одинаково тяжелы?
Эльф уклончиво почесал нос. Справа от чужого костра тянуло запахом спалённой каши и неприличной песенкой.
— Принц наш — парень, вроде, неплохой, — сказал Рион наконец. — Может, при нём что-то изменится.
Логейн был в этом совсем не уверен, но промолчал. Всем нужна какая-то надежда.
— Пойдём есть уху, — подытожил Рион и потянул его за собой.
***
Келлиан, насупившись, смотрела на Логейна, будто надеялась прожечь в нём дыру силой взгляда. Наконец тронула серёжку и с явным трудом, но решительно произнесла:
— Расскажи мне всё, что ты знаешь о моём отце!
— Расскажи мне всё, что ты знаешь о моём отце!
Название: Ветер в волосах
Автор: Остроухий засранец
Бета: Остроухий засранец
Пейринг/Персонажи: Атенриль
Категория: джен
Жанр: преканон, character study
Рейтинг: PG
Размер: 1800 слов
Краткое описание: Атенриль начинает карьеру контрабандистки
Солнце клонится к закату, еще немного, и соскользнет за горизонт, словно утонет в Недремлющем море. Атенриль спешит домой. Каблуки ее истоптанных туфель дробно стучат по каменным плитам, подол потрепанной юбки облизывает загорелые ноги, застиранная кофточка из дешевого ситца обтягивает высокую грудь. Атенриль знает, что красива — мужчины сворачивают шеи, чтобы посмотреть ей вслед, некоторые осмеливаются свистнуть или отвесить мимолетный комплимент, другие просто пялятся. Она презирает их всех, видящих в ней только молодое, упругое тело, еще не изможденное тяжелой работой и плохим питанием. «Когда-нибудь, — думает она, — я буду смеяться над вами, над вашими липкими взглядами, над глупыми любезностями и тупыми рожами». У Атенриль есть план, и сегодня он воплотится в жизнь. Она недаром вкалывала на двух работах последние два года, спала урывками и ела что придется — лишь бы подешевле, терпела скандалы матери и насмешки дядьки. Сегодня всему этому придет конец. Восемь золотых, скопленных за это время, надежно припрятаны в тайнике, пять серебряных приятно оттягивают кошелек на поясе. Сегодня она станет независимой. Восемь золотых стоит неказистый, но еще крепкий ялик, который она купит у старого Митча, а серебро пойдет на то, чтобы купить хорошего вина и проставиться новому знакомому — человеку из городской стражи. Не какая-нибудь сошка, а целый сержант, разводящий патрули в порту. Без знакомств среди стражи контрабандистом не стать, как ни старайся. Разоришься на взятках случайным стражникам, да и где гарантия, что, взяв деньги, они не отберут и товар. Лучше уж платить стабильно, но одному человеку, чем дрожать, швартуясь в стороне от порта, оглядываться — не заметут ли. Пусть дураки так поступают, а Атенриль не дура, она устроит все как надо.
Приятное воодушевление пузырится в крови, словно игристое вино, которым ее как-то угостил господский сынок в доме, куда она нанималась поломойкой. Думал, наивный, что парой стаканов сможет заманить ее в свою постель. Атенриль выпила вино и посмеялась над ним. С работы ее, конечно же, выгнали, но оно того стоило. Словно на крыльях летит она домой, едва сдерживая нетерпение. Еще немного, и ей больше не придется опускать взгляд перед всякими уродами ради того, чтобы сохранить работу. Еще чуть-чуть, и ей больше никогда не придется донашивать одежду за тетушками и кузинами. Еще самую малость, и она больше никогда не будет голодать. Еще одно усилие, и ее мать больше никогда не будет целыми днями стирать чужие грязные подштанники, а потом, по ночам, мазать руки, вечно покрытые болезненными трещинами от воды и щелока, заживляющей мазью и тихо плакать в подушку.
Взъерошенная, словно воробей, с растрепавшимися от бега волосами и покрасневшими щеками, Атенриль взбегает по ступенькам их дома и, открывая скрипучую дверь, прикидывает: помыться, причесаться, надеть приличное платье (тетка перешивала из господского, да промахнулась с размером) и целые туфли — на все максимум двадцать минут, а потом — навстречу новой жизни.
Приятное воодушевление пузырится в крови, словно игристое вино, которым ее как-то угостил господский сынок в доме, куда она нанималась поломойкой. Думал, наивный, что парой стаканов сможет заманить ее в свою постель. Атенриль выпила вино и посмеялась над ним. С работы ее, конечно же, выгнали, но оно того стоило. Словно на крыльях летит она домой, едва сдерживая нетерпение. Еще немного, и ей больше не придется опускать взгляд перед всякими уродами ради того, чтобы сохранить работу. Еще чуть-чуть, и ей больше никогда не придется донашивать одежду за тетушками и кузинами. Еще самую малость, и она больше никогда не будет голодать. Еще одно усилие, и ее мать больше никогда не будет целыми днями стирать чужие грязные подштанники, а потом, по ночам, мазать руки, вечно покрытые болезненными трещинами от воды и щелока, заживляющей мазью и тихо плакать в подушку.
Взъерошенная, словно воробей, с растрепавшимися от бега волосами и покрасневшими щеками, Атенриль взбегает по ступенькам их дома и, открывая скрипучую дверь, прикидывает: помыться, причесаться, надеть приличное платье (тетка перешивала из господского, да промахнулась с размером) и целые туфли — на все максимум двадцать минут, а потом — навстречу новой жизни.
***
— Где ты шляешься, мерзавка? — дом встречает ее тяжелым влажным туманом, пахнущим щелоком и феландарисом, который добавляют, чтобы белье приятно пахло, визгливым голосом матери и летящей в лицо мокрой тряпкой. Атенриль успевает пригнуться, тряпка шлепается о дверь и тяжело сползает на пол, оставляя влажный след.
— По делам бегала, — огрызается Атенриль и поднимает брошенную в нее тряпку. Это оказывается чья-то нижняя юбка, Атенриль кидает ее в чан для полоскания, кивает дядьке по отцу, сидящему за столом, и направляется в свой закуток, стараясь не смотреть в глаза матери. Ей хочется обойтись без скандала хотя бы сегодня. Впрочем, надеждам не суждено сбыться.
— Дела у нее, ты посмотри, Адриан, — мать все сильнее заводится, перестает возиться с бельем и упирает руки в бока. — Прошмандовка! Носит ее целыми днями хрен знает где. Нет бы матери со стиркой помочь.
Атенриль заставляет себя промолчать, сбрасывает туфли, кидает на свой топчан пояс с привязанным к нему кошельком, и, подоткнув юбку, притаскивает в свой угол большое деревянное корыто, наливает туда горячей воды и задергивает занавеску, заменяющую ей дверь.
— Ты посмотри, посмотри, — все сильнее заводится мать, — мыться она собралась!
— Да, собралась! — не выдерживает Атенриль. — Дядя, ну хоть ты ей скажи!
— Да ладно тебе, Найя, — миролюбиво цедит дядька. Он явно уже выпил и по этому поводу испытывает приступ благодушия. — Дай девке помыться спокойно.
— Тебе хорошо говорить, Адриан, у тебя сыновья при деле, — всхлипывает она, — Дариас у кузнеца подмастерьем, Ландис вон у аптекаря за прилавком, даже Матиас у тебя на подхвате щипачом. Да и ты в своем Обществе не перетруждаешься. А я день за днем, год за годом с бельем горбачусь, чтобы эту поганку вырастить, к делу ее пристроить, а она подолом тряхнет и убегает. Куда убегает? Зачем? Ты на глаза-то ее бесстыжие посмотри, только и делает, что по городу жопой крутит. Я ей говорила — давай, мол, дочка, со мной стирать. И мне легче и лишний медяк в дом. А она что? Мимо ушей пропускает.
— Ну это ты загнула, Найя, она ж работает.
— Да разве это работа? Посыльным. Кто ее посылает, куда, зачем? Утром уходит, ночью только возвращается. Денег почти не приносит. А у меня поясницу ломит постоянно, руки как деревянные. Если я стирать не смогу — что мы жрать будем?
— Мать, прекрати, а? — Атенриль, накинув нижнюю рубаху, выволакивает корыто и выливает воду в слив. — Я не намерена всю жизнь горбатиться на идиотов. Еще немного, и деньги будут.
— Это откуда это они у тебя будут? — взвивается Найя. — По мужикам что ли пойдешь? То-то намываешься вечером. Что, собралась в борделе ноги раздвигать?
— Не твое дело, куда я собралась, — не в силах больше сдерживаться, вопит Атенриль, скручивая волосы в узел и закрепляя его погнутыми шпильками. — Куда надо — туда и пойду.
— Адриан, ты видишь, видишь? — мать принимается отжимать белье, выкручивая его так, словно сворачивает шею врагу. — Матери хамит, на ночь глядя из дома намылилась. Восемнадцать лет девке стукнет через месяц, замуж отдавать пора, да только кто же такую возьмет? За хорошую прачку приличный выкуп дают, а эта что? На посылках служит да по вечерам подолом по городу трясет шемам на радость. А в доме куска хлеба нет, всей еды — каши пол-котелка. Денег семь медяков осталось. Вот завтра белье отнесу — хоть пожрать куплю, а она плевать хотела, откуда еда появляется.
— Знаешь что? Мне это надоело, — взрывается Атенриль, несмотря на данный самой себе зарок не ввязываться в свары с матерью. Ярость переполняет ее и выплескивается наружу, словно закипевшее молоко из кастрюли. — Тебе денег надо? Вот, подавись!
Она демонстративно вытряхивает в шкатулку, где мать держит деньги, все содержимое своего кошелька. Серебряные монеты мелодично звенят, шлепаясь в ненасытное деревянное нутро.
— Вот, видишь? — Атенриль демонстрирует матери открытую шкатулку. Та молчит, растерянно хлопая глазами. — Хватит тебе на первое время?
Мать мнет ладонями намокший фартук, открывает рот, чтобы что-то сказать, а потом закрывает руками лицо. Ее плечи вздрагивают. Атенриль, все еще кипя от ярости, забирает себе семь медяков и выскакивает из дома.
Аккуратно подткнув подол, чтобы не испачкаться, она забирается на крышу дома, где в нише за неплотно сидящим кирпичом спрятано ее сокровище, забирает кожаный кошель с золотыми и направляется к Висельнику. Купить дорогого вина сержанту и его стражникам сегодня не получится, но Атенриль надеется, что эль в сочетании с ее самой обворожительной улыбкой приведет к желаемому результату. Времени мало, но она бегает быстро. Она успеет.
— По делам бегала, — огрызается Атенриль и поднимает брошенную в нее тряпку. Это оказывается чья-то нижняя юбка, Атенриль кидает ее в чан для полоскания, кивает дядьке по отцу, сидящему за столом, и направляется в свой закуток, стараясь не смотреть в глаза матери. Ей хочется обойтись без скандала хотя бы сегодня. Впрочем, надеждам не суждено сбыться.
— Дела у нее, ты посмотри, Адриан, — мать все сильнее заводится, перестает возиться с бельем и упирает руки в бока. — Прошмандовка! Носит ее целыми днями хрен знает где. Нет бы матери со стиркой помочь.
Атенриль заставляет себя промолчать, сбрасывает туфли, кидает на свой топчан пояс с привязанным к нему кошельком, и, подоткнув юбку, притаскивает в свой угол большое деревянное корыто, наливает туда горячей воды и задергивает занавеску, заменяющую ей дверь.
— Ты посмотри, посмотри, — все сильнее заводится мать, — мыться она собралась!
— Да, собралась! — не выдерживает Атенриль. — Дядя, ну хоть ты ей скажи!
— Да ладно тебе, Найя, — миролюбиво цедит дядька. Он явно уже выпил и по этому поводу испытывает приступ благодушия. — Дай девке помыться спокойно.
— Тебе хорошо говорить, Адриан, у тебя сыновья при деле, — всхлипывает она, — Дариас у кузнеца подмастерьем, Ландис вон у аптекаря за прилавком, даже Матиас у тебя на подхвате щипачом. Да и ты в своем Обществе не перетруждаешься. А я день за днем, год за годом с бельем горбачусь, чтобы эту поганку вырастить, к делу ее пристроить, а она подолом тряхнет и убегает. Куда убегает? Зачем? Ты на глаза-то ее бесстыжие посмотри, только и делает, что по городу жопой крутит. Я ей говорила — давай, мол, дочка, со мной стирать. И мне легче и лишний медяк в дом. А она что? Мимо ушей пропускает.
— Ну это ты загнула, Найя, она ж работает.
— Да разве это работа? Посыльным. Кто ее посылает, куда, зачем? Утром уходит, ночью только возвращается. Денег почти не приносит. А у меня поясницу ломит постоянно, руки как деревянные. Если я стирать не смогу — что мы жрать будем?
— Мать, прекрати, а? — Атенриль, накинув нижнюю рубаху, выволакивает корыто и выливает воду в слив. — Я не намерена всю жизнь горбатиться на идиотов. Еще немного, и деньги будут.
— Это откуда это они у тебя будут? — взвивается Найя. — По мужикам что ли пойдешь? То-то намываешься вечером. Что, собралась в борделе ноги раздвигать?
— Не твое дело, куда я собралась, — не в силах больше сдерживаться, вопит Атенриль, скручивая волосы в узел и закрепляя его погнутыми шпильками. — Куда надо — туда и пойду.
— Адриан, ты видишь, видишь? — мать принимается отжимать белье, выкручивая его так, словно сворачивает шею врагу. — Матери хамит, на ночь глядя из дома намылилась. Восемнадцать лет девке стукнет через месяц, замуж отдавать пора, да только кто же такую возьмет? За хорошую прачку приличный выкуп дают, а эта что? На посылках служит да по вечерам подолом по городу трясет шемам на радость. А в доме куска хлеба нет, всей еды — каши пол-котелка. Денег семь медяков осталось. Вот завтра белье отнесу — хоть пожрать куплю, а она плевать хотела, откуда еда появляется.
— Знаешь что? Мне это надоело, — взрывается Атенриль, несмотря на данный самой себе зарок не ввязываться в свары с матерью. Ярость переполняет ее и выплескивается наружу, словно закипевшее молоко из кастрюли. — Тебе денег надо? Вот, подавись!
Она демонстративно вытряхивает в шкатулку, где мать держит деньги, все содержимое своего кошелька. Серебряные монеты мелодично звенят, шлепаясь в ненасытное деревянное нутро.
— Вот, видишь? — Атенриль демонстрирует матери открытую шкатулку. Та молчит, растерянно хлопая глазами. — Хватит тебе на первое время?
Мать мнет ладонями намокший фартук, открывает рот, чтобы что-то сказать, а потом закрывает руками лицо. Ее плечи вздрагивают. Атенриль, все еще кипя от ярости, забирает себе семь медяков и выскакивает из дома.
Аккуратно подткнув подол, чтобы не испачкаться, она забирается на крышу дома, где в нише за неплотно сидящим кирпичом спрятано ее сокровище, забирает кожаный кошель с золотыми и направляется к Висельнику. Купить дорогого вина сержанту и его стражникам сегодня не получится, но Атенриль надеется, что эль в сочетании с ее самой обворожительной улыбкой приведет к желаемому результату. Времени мало, но она бегает быстро. Она успеет.
***
Порт встречает ее запахами рыбы и пряностей. Старый Митч уже ждет у причала. Каждый золотой он тщательно пробует на зуб и аккуратно, словно младенца, перекладывает в свой кошель. Покончив со сделкой, Атенриль направляется к другой пристани. Горлышко глиняной бутыли с элем она сжимает так, словно это рукоять кинжала. «Создатель и Андрасте, помогите мне, — молится про себя Атенриль. — Эльфийские боги, если вы есть, помогите мне. Мне сейчас очень нужна ваша помощь».
Сержант Кенрик уже ждет ее. В начищенной до блеска кирасе, с лихо закрученными усами и мечом на поясе, он, должно быть, кажется самому себе очень значительным. Но Атенриль видит на его лице следы недавних юношеских прыщей, на шее порез от бритья, а в усах — запутавшуюся хлебную крошку. Привычный ей липкий, оценивающий взгляд, которым он окидывает ее фигуру, не может скрыть от нее того, что прячется за ним — неуверенность мужчины перед красивой женщиной, которую ему очень хочется затащить в постель.
— Атенриль, как приятно тебя видеть, — учтиво кланяется он.
— Взаимно, сержант, — она ласково улыбается. — Не хотите совершить морскую прогулку?
— Но… я думал… — мнется он, не зная как сказать, что уговор был совсем другой.
— У меня тут ялик неподалеку, — Атенриль снова улыбается, стараясь вложить в улыбку все очарование, которым ее наградила природа, разворачивается и, не оглядываясь, направляется к теперь уже своему ялику. Сержант топает за ней и Атенриль всей кожей чувствует его все возрастающее желание.
Она поднимает парус и выводит ялик в пролив. Кенрик сидит рядом с ней на корме и, прикладываясь к бутыли, восхищенно крутит головой. Зрелище и правда прелестное. С одной стороны сверкает огнями порт, с другой высится темная громада Казематов, в черном небе светит луна, отбрасывая серебристую дорожку на легкие волны. Теплый бриз ласково треплет ее волосы.
— Красиво, правда? — спрашивает Атенриль, забирает у сержанта бутыль и делает большой глоток.
— Красиво, — соглашается он, принимая бутыль обратно и приникая губами к горлышку с куда большим рвением, чем раньше. — Только есть вещи и красивее.
— О чем ты? — Атенриль поворачивается и внимательно смотрит ему в глаза.
— О… тебе, — решается он и запивает это признание еще одним глотком эля.
— Ты считаешь меня красивой? — Она чувствует свою власть над ним. Он опьянен элем и желанием, так что прямо сейчас она могла бы сделать с ним что угодно — поцеловать, или столкнуть за борт.
— Ты очень красивая, — уже решительнее говорит он и пододвигается ближе. — И я очень хочу тебя поцеловать.
— А знаешь, чего я хочу?
— Догадываюсь, — откликается он. — И надеюсь, что наши желания осуществятся к взаимному удовольствию.
— Я бы хотела, чтобы ты озвучил мое желание, — Атенриль легко касается его щеки. — Ну же, скажи.
— Тебе нужен свой человек в порту, — его зрачки расширены, взгляд затуманен, кажется, еще немного, и сержант расплавится, словно воск от огня. Однако даже в таком состоянии он вполне способен здраво соображать, и это радует. — Нужен кто-то, кто закроет глаза на нелегальный груз или прикажет сделать это своим подчиненным.
— Молодец, — Атенриль улыбается и слегка притягивает его к себе. — И где же мне найти такого человека?
— Тебе не надо искать, — решительно откликается он. — Я такой человек, и я помогу тебе.
— Вот и славно, — она обвивает его шею руками и крепко целует…
Сержант Кенрик уже ждет ее. В начищенной до блеска кирасе, с лихо закрученными усами и мечом на поясе, он, должно быть, кажется самому себе очень значительным. Но Атенриль видит на его лице следы недавних юношеских прыщей, на шее порез от бритья, а в усах — запутавшуюся хлебную крошку. Привычный ей липкий, оценивающий взгляд, которым он окидывает ее фигуру, не может скрыть от нее того, что прячется за ним — неуверенность мужчины перед красивой женщиной, которую ему очень хочется затащить в постель.
— Атенриль, как приятно тебя видеть, — учтиво кланяется он.
— Взаимно, сержант, — она ласково улыбается. — Не хотите совершить морскую прогулку?
— Но… я думал… — мнется он, не зная как сказать, что уговор был совсем другой.
— У меня тут ялик неподалеку, — Атенриль снова улыбается, стараясь вложить в улыбку все очарование, которым ее наградила природа, разворачивается и, не оглядываясь, направляется к теперь уже своему ялику. Сержант топает за ней и Атенриль всей кожей чувствует его все возрастающее желание.
Она поднимает парус и выводит ялик в пролив. Кенрик сидит рядом с ней на корме и, прикладываясь к бутыли, восхищенно крутит головой. Зрелище и правда прелестное. С одной стороны сверкает огнями порт, с другой высится темная громада Казематов, в черном небе светит луна, отбрасывая серебристую дорожку на легкие волны. Теплый бриз ласково треплет ее волосы.
— Красиво, правда? — спрашивает Атенриль, забирает у сержанта бутыль и делает большой глоток.
— Красиво, — соглашается он, принимая бутыль обратно и приникая губами к горлышку с куда большим рвением, чем раньше. — Только есть вещи и красивее.
— О чем ты? — Атенриль поворачивается и внимательно смотрит ему в глаза.
— О… тебе, — решается он и запивает это признание еще одним глотком эля.
— Ты считаешь меня красивой? — Она чувствует свою власть над ним. Он опьянен элем и желанием, так что прямо сейчас она могла бы сделать с ним что угодно — поцеловать, или столкнуть за борт.
— Ты очень красивая, — уже решительнее говорит он и пододвигается ближе. — И я очень хочу тебя поцеловать.
— А знаешь, чего я хочу?
— Догадываюсь, — откликается он. — И надеюсь, что наши желания осуществятся к взаимному удовольствию.
— Я бы хотела, чтобы ты озвучил мое желание, — Атенриль легко касается его щеки. — Ну же, скажи.
— Тебе нужен свой человек в порту, — его зрачки расширены, взгляд затуманен, кажется, еще немного, и сержант расплавится, словно воск от огня. Однако даже в таком состоянии он вполне способен здраво соображать, и это радует. — Нужен кто-то, кто закроет глаза на нелегальный груз или прикажет сделать это своим подчиненным.
— Молодец, — Атенриль улыбается и слегка притягивает его к себе. — И где же мне найти такого человека?
— Тебе не надо искать, — решительно откликается он. — Я такой человек, и я помогу тебе.
— Вот и славно, — она обвивает его шею руками и крепко целует…
***
Отвезя Кенрика обратно в порт, Атенриль снова выводит ялик в пролив, усаживается на носу и подставляет бризу горящее лицо. Ее платье валяется рядом, нижняя рубашка надета наизнанку, а волосы растрепаны, но ей плевать. В этот момент Атенриль чувствует себя по-настоящему счастливой. У нее все получится. Все уже вышло как она задумала, и дальше будет так же.
Ветер слегка усиливается, перебирает ее волосы прядь за прядью, остужает щеки. Его прикосновения нежны и чисты. Ему ничего не нужно от нее, а ей нужно только одно — еще немного продлить момент своего триумфа, чтобы этот миг навечно впечатался в ее память. Чтобы когда-нибудь, много лет спустя, когда она будет богатой и свободной, с удовольствием вспоминать эту ночь, лунный свет и ветер в ее волосах.
Ветер слегка усиливается, перебирает ее волосы прядь за прядью, остужает щеки. Его прикосновения нежны и чисты. Ему ничего не нужно от нее, а ей нужно только одно — еще немного продлить момент своего триумфа, чтобы этот миг навечно впечатался в ее память. Чтобы когда-нибудь, много лет спустя, когда она будет богатой и свободной, с удовольствием вспоминать эту ночь, лунный свет и ветер в ее волосах.
Название: Культурный шок
Автор: Остроухий засранец
Бета: Остроухий засранец
Пейринг/Персонажи: долиец/эльфинажка
Категория: слэш
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Размер: 924 слова
Предупреждение: текст в диалогах, сложные эльфийские отношения™
— Слушай, это невыносимо!
— Чем ты опять недоволен, ma da'hale?
— Ты не подмазывайся! Зачем Камроса обидел?
— Какого ещё Камроса?
— Такого! Он мне приходил жаловаться, что ты бешеный совсем — он тебе пирожка предложил, от всей души, а ты его ему в морду кинул! Это как вообще понимать?
— Не знаю, где он увидел пирожок, а за такую зловонную дрянь, что он мне попытался сунуть, у нас в клане и схлопотать можно! Но ради тебя я сдержался и просто ушёл. И ты ещё не рад?
— Если бы ты хоть раз обернулся, сдержанное ты дитя природы, то увидел бы, как Камрос этот пирожок подбирает и ест! И понял бы, что никто тебя оскорбить не хотел!
— ...Из той вонючей лужи подбирает и... ест? Как хорошо, что я не обернулся. Меня бы стошнило.
— Вот! Вот опять ты! Ну чем тебе наша еда не нравится? Кормимся не хуже прочих! А ты садишься с нами — и сразу нос воротишь! Чем тебе мамина похлёбка нехороша?
— Да что вы в ту похлёбку кладёте? Крыс? Помои? Рваные сапоги? Я не знаю, что надо варить, чтобы стояло такое зловоние. И как вы не отравились до сих пор всем эльфинажем!
— Да, мы не шикуем! Живём по-скромному! Зато дружно! А ты ходишь и зыркаешь на всех так, что дети пугаются! И... кто рыжую кошку подстрелил? Что она тебе сделала, живодёр ты несчастный?
— Ну... не знал я, что она чья-то! Мы таких не держим, я думал...
— Ох, да сколько же тебе повторять, чучело необразованное, в городе не бывает таких животных, чтобы их и есть можно было, и были они при этом ничьи!
— А крысы?
— Да не едим мы крыс! Ну... не в сытые годы, во всяком случае.
— Фу. И что же, ты мне скажешь, вот эта радость тоже чья-то?
— Это... ты где этого павлина добыл?!
— Подстрелил. В маленьком лесу.
— Каком ещё «маленьком лесу»?!
— Ну, там. За каменной стеной.
— За ка... ты что же, в сад банна лазил? И тебе не пришло в голову, что если оно огорожено стеной, то оно чьё-то?
— Я думал, раз вы тут леса боитесь, вы специально его отгородили. И дичь там занятная водится, никогда раньше таких хвостатых фазанов не видел...
— Ой, горюшко! А если тебя видел кто? Что ж будет-то теперь?
— Да чего ты трясёшься весь, ma da'hale? Если какой шемлен к тебе полезет, я его сразу пристрелю, и всё.
— Вот поэтому и трясусь!.. Нет, так жить нельзя. Слушай, а может... ну, ты говорил, в твоём клане это... пускают городских эльфов?
— Ma da'hale!..
— Не тискай, задушишь! И я ещё ничего не решил!
— Чем ты опять недоволен, ma da'hale?
— Ты не подмазывайся! Зачем Камроса обидел?
— Какого ещё Камроса?
— Такого! Он мне приходил жаловаться, что ты бешеный совсем — он тебе пирожка предложил, от всей души, а ты его ему в морду кинул! Это как вообще понимать?
— Не знаю, где он увидел пирожок, а за такую зловонную дрянь, что он мне попытался сунуть, у нас в клане и схлопотать можно! Но ради тебя я сдержался и просто ушёл. И ты ещё не рад?
— Если бы ты хоть раз обернулся, сдержанное ты дитя природы, то увидел бы, как Камрос этот пирожок подбирает и ест! И понял бы, что никто тебя оскорбить не хотел!
— ...Из той вонючей лужи подбирает и... ест? Как хорошо, что я не обернулся. Меня бы стошнило.
— Вот! Вот опять ты! Ну чем тебе наша еда не нравится? Кормимся не хуже прочих! А ты садишься с нами — и сразу нос воротишь! Чем тебе мамина похлёбка нехороша?
— Да что вы в ту похлёбку кладёте? Крыс? Помои? Рваные сапоги? Я не знаю, что надо варить, чтобы стояло такое зловоние. И как вы не отравились до сих пор всем эльфинажем!
— Да, мы не шикуем! Живём по-скромному! Зато дружно! А ты ходишь и зыркаешь на всех так, что дети пугаются! И... кто рыжую кошку подстрелил? Что она тебе сделала, живодёр ты несчастный?
— Ну... не знал я, что она чья-то! Мы таких не держим, я думал...
— Ох, да сколько же тебе повторять, чучело необразованное, в городе не бывает таких животных, чтобы их и есть можно было, и были они при этом ничьи!
— А крысы?
— Да не едим мы крыс! Ну... не в сытые годы, во всяком случае.
— Фу. И что же, ты мне скажешь, вот эта радость тоже чья-то?
— Это... ты где этого павлина добыл?!
— Подстрелил. В маленьком лесу.
— Каком ещё «маленьком лесу»?!
— Ну, там. За каменной стеной.
— За ка... ты что же, в сад банна лазил? И тебе не пришло в голову, что если оно огорожено стеной, то оно чьё-то?
— Я думал, раз вы тут леса боитесь, вы специально его отгородили. И дичь там занятная водится, никогда раньше таких хвостатых фазанов не видел...
— Ой, горюшко! А если тебя видел кто? Что ж будет-то теперь?
— Да чего ты трясёшься весь, ma da'hale? Если какой шемлен к тебе полезет, я его сразу пристрелю, и всё.
— Вот поэтому и трясусь!.. Нет, так жить нельзя. Слушай, а может... ну, ты говорил, в твоём клане это... пускают городских эльфов?
— Ma da'hale!..
— Не тискай, задушишь! И я ещё ничего не решил!
***
— Ma da'hale, ну как тебя угораздило?..
— Да не знал я! Я думал, это ивовая кора!
— Как можно спутать ивовую кору с железной? Ты вслепую работал, что ли?
— Слушай, да отстань ты... и так стыдно. У мастера Вараторна такое лицо сделалось, я думал, его удар хватит...
— Я уж представляю! На минуту отвернулся, а ученик взял и железной коры на два локтя перепортил!
— Отста-ань!.. Эх. Не выйдет из меня мастера, кажется. Это даже хуже, чем с галлами.
— Я не понимаю, чем они тебе не угодили.
— Они блеют мерзко!
— Vhenan, не надо так. Галла — доброе и мудрое животное...
— ...Которое кусается, как только вы отвернётесь! Вон, видишь, до сих пор синяки видны! Так. Ну что ты смотришь, будто я их козлят ногами запинал?
— Я... ma da'hale, разговор есть. Важный.
— Ох ты, какой тон-то сразу серьёзный. Ну давай.
— Ты не мог бы... не говорить при всех, что мы любовники?
— ...Что?
— Понимаешь, у долийцев так не принято. Мы можем сходить на охоту вдвоём, никто специально выспрашивать не будет, но вот так в открытую — нельзя. Хранитель говорит, мне жениться пора, и...
— А ну обожди-ка. То есть, я ради тебя ухожу из родного эльфинажа, брожу тут по лесам и болотам, собираю на себя всё окрестное комарьё, твои драгоценные соклановцы ржут надо мной как сивые мерины и глумятся, а теперь выясняется, что ты под шумок тут женишься, а я так, разок-другой «на охоту» сходить?! Для разнообразия, да?!
— Ma da'hale!..
— Руки убери, обманщик клятый! Ты хоть знаешь, как я тут измучился? Тут же повсюду с деревьев клещи валятся! Это вы, подлецы, их отщёлкиваете не глядя! А я их боюсь! И мозоли у меня уже вот такенные от постоянной ходьбы! И сапоги каши скоро запросят! А ещё листья эти идиотские! Кто мне врал про «да ты что, это куда удобнее, чем старая бумага в ваших нужниках, листья всегда свежие и чистые»?! Да ты знаешь, что после них всё аж до самых рёбер чешется?!
— ...Погоди, какие ещё листья?
— Ну какие. Большие такие, удобные. На первый-то взгляд!
— Нарисуй на земле, как выглядят.
— Ну чего пристал... ну вот.
— Ma da'hale... Творцы милосердные... ты... ой, не могу...
— Чего ты ржёшь, а?! Чего ржёшь, я спрашиваю!
— Ты... зачем ползучей крапивой... ох, кому рассказать — не поверят!
— Я тебе расскажу! Зараза...
— Ну не сердись. Хочешь, опять в эльфинаж вернёмся?
— Угу, так и будем бегать туда-сюда. Не, знаешь, тут нужно что-то с концами менять. Есть у меня одна идейка...
— Да не знал я! Я думал, это ивовая кора!
— Как можно спутать ивовую кору с железной? Ты вслепую работал, что ли?
— Слушай, да отстань ты... и так стыдно. У мастера Вараторна такое лицо сделалось, я думал, его удар хватит...
— Я уж представляю! На минуту отвернулся, а ученик взял и железной коры на два локтя перепортил!
— Отста-ань!.. Эх. Не выйдет из меня мастера, кажется. Это даже хуже, чем с галлами.
— Я не понимаю, чем они тебе не угодили.
— Они блеют мерзко!
— Vhenan, не надо так. Галла — доброе и мудрое животное...
— ...Которое кусается, как только вы отвернётесь! Вон, видишь, до сих пор синяки видны! Так. Ну что ты смотришь, будто я их козлят ногами запинал?
— Я... ma da'hale, разговор есть. Важный.
— Ох ты, какой тон-то сразу серьёзный. Ну давай.
— Ты не мог бы... не говорить при всех, что мы любовники?
— ...Что?
— Понимаешь, у долийцев так не принято. Мы можем сходить на охоту вдвоём, никто специально выспрашивать не будет, но вот так в открытую — нельзя. Хранитель говорит, мне жениться пора, и...
— А ну обожди-ка. То есть, я ради тебя ухожу из родного эльфинажа, брожу тут по лесам и болотам, собираю на себя всё окрестное комарьё, твои драгоценные соклановцы ржут надо мной как сивые мерины и глумятся, а теперь выясняется, что ты под шумок тут женишься, а я так, разок-другой «на охоту» сходить?! Для разнообразия, да?!
— Ma da'hale!..
— Руки убери, обманщик клятый! Ты хоть знаешь, как я тут измучился? Тут же повсюду с деревьев клещи валятся! Это вы, подлецы, их отщёлкиваете не глядя! А я их боюсь! И мозоли у меня уже вот такенные от постоянной ходьбы! И сапоги каши скоро запросят! А ещё листья эти идиотские! Кто мне врал про «да ты что, это куда удобнее, чем старая бумага в ваших нужниках, листья всегда свежие и чистые»?! Да ты знаешь, что после них всё аж до самых рёбер чешется?!
— ...Погоди, какие ещё листья?
— Ну какие. Большие такие, удобные. На первый-то взгляд!
— Нарисуй на земле, как выглядят.
— Ну чего пристал... ну вот.
— Ma da'hale... Творцы милосердные... ты... ой, не могу...
— Чего ты ржёшь, а?! Чего ржёшь, я спрашиваю!
— Ты... зачем ползучей крапивой... ох, кому рассказать — не поверят!
— Я тебе расскажу! Зараза...
— Ну не сердись. Хочешь, опять в эльфинаж вернёмся?
— Угу, так и будем бегать туда-сюда. Не, знаешь, тут нужно что-то с концами менять. Есть у меня одна идейка...
***
— Так вот и живём уже третий год вдвоём в этой глуши. Этот охламон на охоту ходит, я курей пасу, вон, козу недавно завели. Если купить чего надо, так тут до Денерима всего несколько дней ходу, меня родня, конечно, пирогами не встречает, но и прочь не гонит, переночевать есть где. И охламоний клан, бывает, на обмен чего приносит занятное, вон, специально для них второй мешок соли стоит. Только давно чего-то не заглядывали, так что кто его знает... Вы спросите моего, может, он вам хоть примерно ткнёт, где они бродить могут. А чего, правда Мор, что ли, идёт? Вот уж не было печали... Ладно, прорвёмся. Мы из эльфинажа ушли, мы и от долийцев ушли, а Мора и подавно не забоимся. Это ж вам не ползучая крапива...
ma da'hale — мой лисёнок (согласно материалам Project Elvhen)
ma da'hale — мой лисёнок (согласно материалам Project Elvhen)
Название: Сейчас расскажу
Автор: Остроухий засранец
Пейринг/Персонажи: ж!Табрис, Шианни, Сорис
Форма: арт
Категория: джен
Рейтинг: G - PG
Размер: 3 стр.
Примечания: Юная Табрис с детства любила нести в массы эльфийских героев.
@темы: Фракционные войны, Эльфинажные эльфы
-
-
06.04.2015 в 23:00спасибо за хэдканон
Ветер в волосах
как поэтично
-
-
06.04.2015 в 23:14Каллиан
-
-
07.04.2015 в 00:48-
-
07.04.2015 в 01:16сразу видно, что табрис к успеху шел
восхитительно и умилительно, эльфодети такая прелесть
только поправили бы опечатки в баблах, котаны?
-
-
07.04.2015 в 01:42может, быть, это все логейн, но просто невероятно зашло, и большая печалька сжимает сердце мое от осознания, что логейн в конечном итоге был вынужден сделать.
господь, да почему везде все так печально
энивей, я даже не знала, как мне этого хотелось, пока не прочитала, огромное спасибо
-
-
07.04.2015 в 06:48ААААА вагон милоты
и про Атенриль ужасно пронзительно. И комиксы ржака)))
-
-
07.04.2015 в 09:03Про Атенриль очень понравилось) Прям так... реальными проблемами повеяло.
Молодцы, здоровская выкладка, жду следующих туров!
-
-
07.04.2015 в 09:59"Сейчас расскажу" ломает мимимитры полностью
На "Культурном шоке" ушла жить под диван
"Рябиновый красный" ДОДАЛ Ночных Эльфов, и за это вам отдельный букет эмбриума
-
-
08.04.2015 в 03:23Атенрииииль
Культурный шок
совершенно некультурно ржала в голос
-
-
08.04.2015 в 10:03спасибо за хэдканон
Ну, раз мама такая боевая, почему бы ей было не выбрать папу себе под стать? Просто папа лучше шифруется
Кротик мой любимый
Спасибо
слава цареубийце
Спасибо!
только поправили бы опечатки в баблах, котаны?
Ох( Поправим! (хорошо хоть, в имени эльфийского героя не опечатались, а то получилось бы интересно...)
Achenne
Aihito
Крапива!
Не просто крапива, а ползучая крапива! Которая при сборе вешает на героя побочку «невыносимый зуд», дающую -1 к силе воли!
Lissiel
Спасибо
Somniary
Благодарим) Рады, что угодили)
-
-
08.04.2015 в 16:37спасибо, что написали про нее!!
очень понравилась серединка текста "Рябиновый красный", самый флэшбэк про Логейна и Цириона, это было очень душевно!
-
-
29.02.2024 в 07:37Посетите также мою страничку
nvspwiki.hnue.edu.vn/index.php?title=Th%C3%A0nh... оформление виртуальной карты visa
33490-+