Название: Змеиный взгляд
Персонажи: Юлианос (Джулиан)/Николас
Категория: слэш
Жанр: мифологическое АУ
Рейтинг: R
Размер: миди (4003 слова)
Краткое содержание: Говорят, глубоко под землёй обитает чудовище, один взгляд которого превращает живую плоть в камень. Говорят, тот кто одолеет его, получит сокровища и божественное благословение.
Предупреждение: глобальное АУ, ксенофилия, упоминание группового секса, в том числе с участием несовершеннолетних по законам РФ; публичный секс как часть ритуальных практик
***If you look at me with pure eyes
You’ll be loved and not be petrified
It’s a frozen rage
You should now explore
To behold a sight of Medusa’s eyes
Mandragora Scream - "Medusa"
You’ll be loved and not be petrified
It’s a frozen rage
You should now explore
To behold a sight of Medusa’s eyes
Mandragora Scream - "Medusa"
1.
Остров вырастает из красных южных вод, получивших цвет из капель божественной крови. Он невелик, и на нём не найти людского жилья, кроме единственной деревни и древнего храма Аштарсу, Владыки Змей. Скалистые берега волчьими клыками щерятся в небо, и редкий корабельщик решится причалить к ним без нужды.
Говорят, глубоко в лабиринте, скрытом под храмом, живёт ужасающее чудовище, дитя Аштарсу; взор его мгновенно превращает живую плоть в камень, и каждое новолуние жрецы приносят ему в жертву юную деву или пригожего ликом отрока.
Говорят, оно сторожит бесценные россыпи драгоценных камней и колдовских предметов, а ещё говорят, Владыка Змей поселил своего отпрыска в эти пещеры, чтобы испытать сердца смельчаков, и тот, кто укротит чудовище, получит божественную удачу и благословение — не говоря уж о сокровищах.
Говорят, что…
Многие дерзкие преодолевали море, взбирались на скалы, обманом или хитростью пробирались в подземелье и бросали вызов монстру - но ни один герой ещё не торжествовал победы.
Сотни лет живёт во мраке чудовище, сотни лет с едва слышным шорохом скользит по стёртому камню гигантское змеиное тело. Сотни гимнов и тайных песнопений поднимаются к ночному небу, сотни безмолвных молений развеиваются ветром, сотни мер жертвенной крови впитываются в землю.
Сотни статуй мужчин, с вызовом сжимающих оружие или в ужасе пытающихся закрыться щитом, украшают храм.
***
Николас медленно двигается в толпе людей, одетых в белые накидки, и радуется тому, что темнота, разбавленная неверным светом факелов, не даёт окружающим заметить, что с ним что-то не так.
Под его накидкой — хороший кожаный доспех и меч из отличной северной бронзы. Он знает, что у других, следующих в праздничной процессии, под плотной белой тканью нет вообще ничего, кроме, быть может, украшений и рисунков на коже.
Владыка Змей всегда был также Владыкой Крови и Наслаждений для всех своих последователей. Любая крупная служба в его честь включает жертвоприношение и завершается оргией.
Сердце Николаса часто бьётся, он не из-за предвкушения изощрённых ласк, которые он мог бы вскоре получить. Воин проник на остров без дозволения от жрецов или божеств, его не должно было быть ни на этом берегу ни, тем более, в этой процессии, состоящей из посвящённых. Если его раскроют, то, без сомнения, убьют на месте.
Кровь быстрее бежит по жилам, когда главная дверь верхнего храма захлопывается за его спиной. Теперь пути назад нет. Святотатец обводит взором усеивающие зал статуи - всё, что осталось от его предшественников, тех, кто приходил сюда с той же целью — и проиграл. Молча он обещает, что их гибель не останется неотомщённой.
Процессия спускается в нижний храм, в круг гранитных стен, всегда освещаемый только бронзовыми жертвенными очагами. Здесь светлее, и Николас останавливается за одной из колонн, увитых каменными змеями и лозами.
Воздух жарок и душен, полон запахов благовоний и змей.
Алтарь на возвышении покрыт шкурами и завален свежими цветами — сегодня это тёмно-красные розы, не срезанные с шипастых стеблей. Храмовые змеи неторопливо движутся среди ярких пятен цветов.
Под торжественные удары гонгов и барабанов одна из женщин поднимается на возвышение и, осторожно отбросив капюшон, позволяет накидке соскользнуть на пол. Это совсем юная девушка не старше шестнадцати лет, тонкая, с изящным, уже потерявшим подростковую угловатость телом, расписанным сложными узорами. На её голове — венец из цветов, на смуглой коже сверкают крупные рубины, на лице застыло выражение восторженного нетерпения. Жрецы помогают ей улечься. Если девушка и чувствует боль от шипов, то никак не показывает этого, и Николас понимает — её, скорее всего, опоили чем-то.
Люди в белых накидках, ритмично раскачиваясь, поют на своём священном языке, непонятном чужаку. Николас старается подражать им, и сам не замечает, как монотонные движения повергают его в состояние, близкое ко сну наяву.
Неожиданно все замирают и после одновременно властного и благоговейного выкрика одного из жрецов, дружно падают ниц — все, кроме жрецов, которые просто опускаются на колени. Последний удар гонга - и в каменном зале повисает тишина - кажется, никто даже не дышит.
В этой оглушительной тишине ясно слышен приближающийся шорох — негромкий, вкрадчивый, угрожающий. Берущий за сердце.
Нельзя упустить такой шанс — и Николас приподнимает голову от пола, надеясь, что колона и всеобщая сосредоточенность на жертвоприношении спасёт его.
Чудовище появляется в тёмном проёме за возвышением.
От пояса вниз оно походит на огромную чёрную змею с красным брюхом, и тревожный шорох — звук, с которым крупные брюшные чешуи соприкасаются с полом.
От пояса вверх оно выглядит как молодой мужчина, ровесник Николаса, сухощавый по телосложению, но мускулистый, как атлет. На смуглой коже резко выделяются золотые украшения, тяжёлые, словно оковы, и усыпанные красными и чёрными камнями — браслеты, больше напоминающие наручи, воротник, полностью закрывающий шею, и пектораль из таких же крупных, закруглённых металлических пластин; надо лбом изгибается золотой венец, а выше — выше, там где у человека были бы волосы — беззвучно извивается клубок голубовато-чёрных с красными полосами на брюхе, змей. Гадины разевают рты, щупают воздух раздвоенными языками.
Через миг Николас понимает: глаза чудовища закрыты сплошной, без прорези, повязкой.
Оно замирает, будто давай рассмотреть себя, затем неторопливо движется — змеиными текучими движениями - и девушка на алтаре садится ему навстречу и протягивает руки, словно встречая долгожданного возлюбленного. Понимает ли она, что происходит? Может ли она приветствовать то, что её ждёт?
Чудовище приближается в тишине, его пальцы находят руки жертвы, и вот он уже поднимает её на ноги, и она встаёт за алтарём, лицом к склонившимся до земли людям, и улыбается, как невеста. Чудовище за её плечом, оно медленно проводит по спине жертвы, высоко поднимает руку, испачканную свежей кровью из нанесённых шипами порезов, и повелительно произносит:
— Смотрите!
В его голосе нет шипения.
Люди приподнимаются на колени, и негромко затягивают песнопение, плавно покачиваясь вперёд и назад. Барабаны негромко вступают.
Чудовище подносит ладонь к лицу и напоказ слизывает кровь нечеловеческим длинным гибким языком.
— Я принимаю этот дар, — говорит он, и в тот же миг змеи с алтаря устремляются к девушке, свиваются в кольца у её ног, самые мелкие взбираются на неё, как на дерево. Девушка смеётся, торжествующе поднимая над головой одну из змей.
Пение становится громче, гремят барабаны, только теперь их ритм не затягивающе-монотонный, а быстрый и яростный, полный страсти. Чудовище жестом поднимает с колен одного из жрецов и вкладывает его руку в свободную ладонь девушки.
Люди в святилище начинают разоблачаться, но Николаса это уже не интересует — повернувшись спиной к своему ритуалу, чудовище удаляется в ту же нору, из которой выползло. Длинный чешуйчатый хвост неторопливо втягивается за порог. оно знает, что никто за ним не последует.
Николас видит, что шансов незаметно пройти мимо пространства начинающейся оргии, к которой присоединились и неудостоенные божественного благословения жрецы, алтарь и пару возле него — нет, и устремляется к чернеющему проёму коридора в безумном нерассуждающем рывке, слыша за спиной чей-то изумлённый возглас, а затем и крики негодования. Он врывается в коридор, на бегу обнажая меч — и тут за его спиной падает глухая бронзовая панель, и становится тихо.
2.
Где-то в бесконечном безлунном мраке подземелья капает вода. Николас сидит, прислонившись спиной к ногам одной из многих обнаруженных здесь статуй - наверняка, бывших когда-то столь же наивными, самонадеянными и обречёнными, как он сейчас — и давая отдых собственным усталым ногам.
Он хочет есть, хочет отдохнуть и уже начинает понимать, что даже убив монстра, не найдёт выхода из лабиринта.
— Явись, чудовище! — призывает он, ни на что не надеясь.
— Ты уверен, что хочешь этого? — раздаётся из мрака. Голос негромкий, фразы звучат архаично, но вполне понятно. — Ты ведь не видишь в темноте, а едва появится хоть немного света, я могу бросить на тебя взгляд, и ты станешь камнем.
— Но пока света нет, мы на равных, — Николас вскакивает на ноги и выхватывает меч.
Чудовище смеётся — устало и как-то невесело:
— Юный человек… я веками скитаюсь по этому лабиринту в темноте, а всякий раз, когда желаю явить себя людям, мои глаза завязаны. Мне нет нужды в свете, чтобы знать, где ты и что делаешь. Твои движения, тревожащие воздух, твоё дыхание, твой запах всё говорят мне и так.
— Я готов извиниться за запах, — замечает Николас, пытаясь определить, в каком направлении находится источник голоса — тот, похоже, двигается. — Я давно не имел возможности вымыться тёплой водой, как подобает.
Чудовище смеётся опять, но на этот раз звук куда более тёплый:
— Я воспринимаю эти вещи немного иначе, полагаю. Не беспокойся, ты пахнешь приятно. Только эта нотка подступающего отчаянья всё портит.
— За это извиняться не стану. Я потерял счёт дням, что брожу тут без еды и надежды на спасение.
— Два дня. Ты здесь два дня.
— Ты следил за мной всё это время?
— Только последний день. В первый я, вообрази, отдыхал. Я не ждал ничего необычного от тебя — сколько вас было, отважных героев, пришедших убить монстра — но ты поразил меня. Первый герой, не взявший с собой никакого светильника и запаса пищи, и сразу же заблудившийся в моих подземельях.
В голосе полузмея удивление и чуть ли ни восхищение. Николас должен бы разозлиться, но чувствует только смущение. Кашлянув, он делает неловкий жест рукой с мечом.
— У меня есть еда, — неожиданно мягко сообщает чудовище. — И место для сна. Если желаешь.
— Ты всем героям предлагаешь своё гостеприимство? — с подозрением уточняет Николас.
— Ты — первый, кто попытался со мной поговорить, — просто отвечает полузмей. — Убери своё бесполезное во мраке оружие, и я отведу тебя.
Николас колеблется недолго.
***
— То есть, пока мы не встретимся взглядами, никто не превратится в камень? — набивший желудок Николас валяется на ложе, разглядывая чудовище, непринужденно устроившееся на полу.
Чудовище сказало, его зовут Юлианос, но Николас пока не может привыкнуть.
Ложе у стола одно, да и сам небольшой стол не рассчитан на весёлые пирушки — основательная каменная мебель, которой едва ли намного меньше лет, чем лабиринту. В остальном Николас назвал бы комнаты полузмея богатыми, но те выглядят как камера, куда сносят пожертвования храму, а не как жилые покои. Если бы ни кольцом опоясывающий залу вытертый в камне след, оставленный год за годом проползающим одним маршрутом огромным змеиным телом, можно было бы усомниться, действительно ли божество обитает именно здесь.
Хотя, если верить его словам, божеством полузмей не является. По крайней мере, не полностью.
— Верно, — змеи, заменяющие чудовищу волосы, кажется, задремали, и теперь свиваются на его плечах и спине, так что в полутьме их можно принять за тяжёлые локоны. Тусклый свет единственного маленького светильника блуждает в глубинах драгоценностей на его теле.
— Для чего тебе понадобилась моя голова? — спрашивает он. — Ты не похож на верного последователя Аштарсу или обычного дурака, стремящегося доказать свою храбрость.
— Твою голову от меня потребовала царевна Манолия, — Николас переводит взгляд на опустевшее блюдо. Кажется, рассказы о сжирании красоток и отроков живьём оказались преувеличены, хотя кормят своего полубога жрецы отлично. Николас и не ел никогда такой нежной дичи. — Как выкуп за свою руку.
— Неужели ты веришь, что принесёшь ей отрубленную голову — и она тут же полюбит тебя? — устало уточняет Юлианос, странным текучим жестом потягиваясь.
— Нет, конечно. Мне не нужна её любовь.
— Метишь на престол?
— Вовсе нет. К чему такая морока? Я повздорил с одним пьянчугой, и я убил его. Оказалось, он был высокого рода, меня потащили на суд и хотели казнить, так что пришлось крикнуть, что ищу руки царевны. Она девица, и по обычаю ей пришлось назначить мне испытание. Она и назначила — такое, чтобы я точно не вернулся живым.
— Ты мог просто бежать, вместо того, чтобы отправляться сюда, — кончик чёрного хвоста подёргивается и замирает.
— Меня любезно довезли до острова. К тому же, мне нравился вызов. Все говорят, на острове живёт чудовище, поедающее людей. Никто не говорит, что ты такой.
— Какой же я?
— Похожий на человека, — Николас думает, что, возможно, только что жестоко оскорбил полубожественную фигуру, но ему на это восхитительнейшим образом наплевать. Он сыт, и его клонит в сон. — Красивый.
Юлианос негромко фыркает.
— Я должен честно сказать, — продолжает Николас. — Что не таю больше желания причинить тебе вред. Ты поступил со мной по-доброму, и теперь я вижу, что нужно было меньше слушать, что болтают разные глупцы.
— Надеюсь, что так.
— Расскажешь, как ты оказался здесь?
— Грустная история, и далеко не самая интересная. Владыка Змей - мой отец. Мать при рождении была по обещанию посвящена Отцу Волн, и выросла при храме, хотя и была царского рода, однако после того, как Аштарсу взял её, матери пришлось покинуть родные стены — жрецы одного бога и растят отпрысков другого. Это было очень давно, Николас, так что ни моего города, ни страны, ни народа больше не существует. Я родился с обычными глазами, ногами и всем прочим, и мне было пятнадцать, когда я этого лишился. Сейчас в пятнадцать юношу считают незрелым и неразумным. Я был взрослым. Пришло моё время принять служение и расстаться с прежней жизнью во время великого празднества моего отца. Я сорвал этот праздник, проявил непокорство и дерзость. Меня наказали. Вот и всё.
— А что ты сделал?
— Я отказался служить, — Юлианос шевелится, распрямляя бесконечные витки своего тела, ненадолго вырастает выше роста человека, потом укладывается обратно. — Помню, как в детстве мать брала меня в храм днём. Запахи змей, цветов, крови и благовоний наполняли всю мою жизнь. Тогда мои молитвы были искренними, и я любил величественную тишину каменных залов, и хотел остаться в них навсегда. Потом я вырос, и пришло время ночных служб. Я увидел опьянение дурманом и кровью, пытки, подаваемые как благодать, оргиастическое исступление и отупелые глаза последователей, беспорядочно совокупляющихся, словно звери, лишённые разума... Змеи всегда были моим народом, но люди — выше животных. Я не желал становиться частью всего этого, и не желаю сейчас, — змеи его волос просыпаются, открывают пасти, негромко шипят. — Когда я отказался вступить в любовную связь с выбранной для меня женщиной на алтаре моего отца в его день, он покарал меня вечностью в облике чудовища, и воздвиг этот храм, дав жрецам завет служить мне.
— Я знаю, про богов не следует такого говорить, но это было... кажется, чересчур жестоко. Ты ведь мог передумать!
— О, такую возможность мне оставили, — змеи шипят громче, и Юлианос начинает поглаживать их, успокаивая. — По сей день каждое новолуние я делаю выбор.
Поражённый, Николас смотрит на него широко открытыми глазами.
Сотни лет.
Сотни лет живёт во мраке чудовище, сотни лет с едва слышным шорохом скользит по стёртому камню гигантское змеиное тело. Сотни женщин и мальчиков поднимаются на алтарь в ожидании его благосклонности. Сотни героев приходят с оружием в руках, чтобы уничтожить его.
Сотни лет во мраке и одиночестве.
— Если я уступлю один раз, пути назад не будет, — Юлианос не может видеть его, но как будто читает по лицу. — Нет. Ничья воля не будет диктовать мне, кого обнимать и кем быть. Даже божественная. Он может дать мне змеиное тело и каменящий взгляд, но я не чудовище.
— Да, — медленно произносит Николас. — Похоже ты больше человек, чем кто угодно другой.
Юлианос поворачивает к нему лицо и приподнимает уголки губ в улыбке:
— Я слышу, что ты устал и хочешь спать. Идём.
***
Спальное ложе широкое и низкое, Николас тонет в мягких шкурах и уже закрывает глаза, готовясь уснуть, когда Юлианос опускается рядом. Его глаза по-прежнему завязаны, но украшений на теле нет. Змеиные кольца вольготно раскидываются по постели.
— Такое доверие пугает, — бормочет Николас, моргая, словно сова.
— Я очень устал, — негромко отвечает Юлианос. — Всем вокруг что-то нужно от меня. Жрецы хотят благодати, женщины и мальчики хотят, чтобы я их взял; те, что поскромнее, согласны хотеть, чтобы я благословил их кровь. Аштарсу хочет, чтобы я служил ему. Герои хотят, чтобы я умер, подарив им славу. А я — я просто хочу отдохнуть. От всего, хотя бы ненадолго. Прошу, дай мне это.
— Хорошо, — Николас находит в полутьме его руку, пробегается пальцами по предплечью, запястью, ладони, и осторожно сжимает. Он ожидает холода, но чужая кожа гладкая и тёплая. — Тогда давай спать.
Его меч из отличной северной бронзы валяется у ложа, в досягаемости жеста — там, где он бросил его, раздеваясь.
3.
— Ты нарочно расставил их в своих личных покоях? — Николас рассматривает окаменевших воинов, заметно украшающих интерьер мрачных тёмных комнат. На многих отдыхают змеи.
— Всё же — человеческие лица рядом, — негромко отвечает Юлианос, появляясь из-за плеча, и в его голосе нет и намёка на шутку. Он обнимает холодное мраморное тело своего несостоявшегося убийцы, прижимаясь голой грудью к каменной спине, вкрадчиво обвивает ноги хвостом, шею и пояс — руками. Его лицо, перечёркнутое черной полосой повязки, спокойно, словно тоже выточено из камня.
Николас смотрит на него какое-то время. У статуй в комнатах Юлианоса есть нечто общее — все они были при жизни хороши собой, и все не изуродованы предсмертными гримасами.
— На самом деле, тебя вовсе не влечёт к женщинам, — вдруг понимает Николас.
Юлианос чуть улыбается:
— Никогда не влекло.
— Ты не думал, что мог бы… — Николас запинается, но всё же отважно договаривает. — Ты мог бы уйти под руку Отца Волн. Он благословляет союзы, заключённые по обоюдному согласию ради удовольствия и не приносящие потомства.
— Я мог бы, — улыбка Юлианоса становится острой и ядовитой. — Беда лишь во взаимном согласии. Никто из поднимающихся на мой алтарь на самом деле не желает меня — меня самого. И я не желаю никого из них. В конце прошлой эпохи они были мне отвратительны. Потом я это перерос.
Николас чувствует, как легко делается голове, и выпаливает:
— Как насчёт меня? Меня ты мог бы захотеть?
Он видит, как его собеседник крепче сжимает хвостом статую, и решает понимать это как признак волнения.
— Разве ты не хочешь, чтобы я вывел тебя на свет дня?
— Мы могли бы выйти вместе.
— Разве ты не хочешь вернуться домой?
— Не особенно. Дома у меня нет, а на родину мне без твоей головы путь всё равно заказан, — Николас беспечно улыбается.
— Ты очень странный человек, — медленно качая головой, произносит Юлианос. — Хотел бы я увидеть тебя.
Николас делает шаг, берёт его руку, обнимающую шею статуи, и кладёт ладонью на своё лицо:
— Так смотри.
Чужие тёплые пальцы вздрагивают, когда дыхание обжигает основание ладони.
4.
— Не бойся, — шепчет Юлианос, склоняясь к его лицу. — Тебе не будет больно.
Это правда — Николас выпил то же, что и все жертвы, когда-либо поднимавшиеся на этот алтарь, и не чувствует никакой боли, хотя из порезов на спине отчётливо течёт горячее. Может быть, боль придёт потом. Если будет "потом".
Воздух нижнего святилища полон запахами свежей крови, змей, благовоний и цветов; низким рокотом барабанов, протяжным зовом песнопений. Николас знает, что последователи Аштарсу сейчас ритмично раскачиваются вперёд и назад, стоя на коленях на холодном каменном полу, охваченные благочестивым трансом, но ему всё равно. Драгоценные оковы полузмея мрачно отблескивают в свете пламени ритуальных очагов.
— Я не боюсь, — отвечает Николас.
Юлианос касается его щеки гибким длинным языком, трогает губы, шею и, наконец, слизывает выступивший пот из впадины между ключиц. Змеи его волос с громким шипением устремляются к распростёртому на алтарю человеку. Их тела тёплые и слегка шершавые; их трение о кожу волнуют сверх воображения.
Одна из змей впивается зубами в напряжённый розовый сосок, и Николаса подбрасывает внезапным и острым возбуждением - боли он по-прежнему не чувствует, только видит, как кровь смешивается с чем-то густым и чёрным, капающим с клыков змеи. Юлианос медленно слизывает эту смесь, и под кожей Николаса разливается приятное онемение.
Другая змея, следуя примеру первой, вонзает зубы в мышцы над четвёртым ребром, и Николас понимает, что это только начало.
Густая чёрная капля упущенного яда стекает из-под золотого венца — по смуглому виску, по чёрной повязке, к точёным ярким губам, и Николас приподнимается и обнимает чудовище, чтобы удобнее было целовать его, чувствуя острый вкус крови и чего-то ещё, незнакомого и лишающего всякого соображения.
Волны холода и жара распространяются от языка по горлу, по пищеводу, по каждому мелкому сосуду, и Николас чувствует, что падает, падает, бесконечно падает на самое глубокое дно колодца самообладания.
Витки чёрного хвоста, обвивающие его ноги, слабеют и соскальзывают вниз, по мере того, как вниз движется Юлианос, и как только последний виток освобождает его, Николас нетерпеливо раздвигает бёдра. Юлианос поднимает голову, словно хочет встретиться взглядом; его окровавленный язык трепещет, пробуя воздух. Николас издаёт требовательный возглас, не нуждающийся ни в каком переводе.
Низкий рокочущий призыв барабанов звучит всё быстрее; быстрее бежит по жилам кровь. Вращается круглый каменный потолок, разрывают кожу на спине шипы роз, и Николас не знает, в какой момент понимает, что член в нём — совершенно точно обычный человеческий член, и спина, так прекрасно подходящая, чтобы впиться в неё ногтями, переходит в нормальные человеческие ягодицы. Юлианос приподнимается, опираясь на колени, рывком стаскивает Николаса ниже, по окровавленным цветам и шкурам, и заставляет закинуть ногу на своё плечо.
С его губ срывается дикое, пугающее шипение, и Николас последним разумным усилием тянется сдёрнуть с его глаз повязку.
***
Юлианос, подняв лицо и закрыв глаза, стоит у широкой, выходящей на галерею арки покоев, до недавнего времени принадлежавших его верховному жрецу.
— Солнце, — говорит он медленно и задумчиво. На его плечах дремлет храмовая змея. — Свет. Я забыл, как это приятно.
Николас, валяющийся поперёк спального ложа на животе — разорванная в лоскуты кожа спины не торопится радовать его скорым заживлением — бросает в полубога апельсиновой шкуркой.
— Ты ведь уже знаешь, что твой взгляд стал безопасен. Перестань упираться и посмотри на меня! Ты же хочешь. И я хочу увидеть, наконец, твои глаза. Или боишься?
— Я опасаюсь, — Юлианос неохотно отворачивается от арки; его силуэт против света похож на барельеф легендарного героя в Залах Славы. Он машинальным жестом поглаживает змею, подходя и садясь, касается занавеса, подушки на постели — словно возвращение зрения не потеснило обоняние, слух и осязание с их позиций.
А ещё он отворачивается таким ненавязчивым манером, что хочется бросить в него чем-то намного тяжелее апельсиновой шкурки.
— Хватит! — требует Николас. — Просто сделай это.
Юлианос медлит, потом, с коротким вздохом, поднимает взгляд.
Его глаза — желтовато-зелёные с тонкими вертикальными штрихами зрачков, суженных от обилия света, и не оказывают на живую плоть перед их взором ровно никакого воздействия. Если какая-то часть этой плоти и твердеет немного, то по иным, намного более естественным, нежели божественное проклятье, причинам.
— Ты… — Юлианос изумленно моргает, потом осторожно тянет руку, словно Николас может растаять от прикосновения, и пропускает сквозь пальцы прядь его волос. — Такие светлые! И кожа почти белая… Я слышал о таком, но никогда не видел. Похоже, ты и впрямь предпринял долгое путешествие, чтобы попасть на остров.
— Это ты слишком долго сидел на острове, среди одних и тех же лиц, — возражает Николас, скрывая смущение. — В мире многое изменилось. Мои предки были с севера, и подобных мне можно встретить буквально повсюду.
Тяжёлая рука полубога зарывается в его волосы, потом принимается легонько ласкать затылок и шею.
— Я не такой, как ты ожидал? — спрашивает Николас. Он привык рубить с плеча и не хочет никаких умолчаний.
— Такой, — эхом откликается Юлианос. Он кажется немного рассеянным, когда перекладывает угревшуюся змею на край постели и придвигается к Николасу. — Но теперь я хочу тебя ещё сильнее, и это создаёт трудности.
— Какие тут могут быть трудности?
— Я должен поскорее исцелить твои раны, но после всего, что произошло в ночь ритуала, ты должен пребывать в покое по крайней мере четверть лунного месяца, — немного менторским тоном поясняет Юлианос.
— Сколько?!
— В свою очередь, это создаёт другие трудности, — Юлианос ложится рядом, чтобы Николасу не приходилось задирать голову из неудобного положения.
Голос его серьёзен, даже мрачен. Николас невольно напрягается:
— Договаривай!
— Я сойду с ума от невозможности взять тебя ещё хоть раз такое долгое время. А безумное божество, даже полубог — это очень скверно, — всё так же серьёзно поясняет бывшее чудовище.
— Не волнуйся, — в тон отзывается Николас и обнимает его, кладя ладонь на горячую от солнечного света смуглую спину. — Ты же видишь, мои советы очень мудрые и верные. Я что-нибудь придумаю.
***
Далеко на юге из красных вод вырастает скалистый остров. Он невелик, и на нём мало что есть, кроме воздвигнутого в честь Владыки Змей храма и тех, кто обслуживает его нужды. Под храмом раскинулся величественный лабиринт, в котором, как говорят, скрыты великие сокровища.
С недавних пор лабиринт пустует и храм заброшен.
Сотни лет во мраке и одиночестве, под звуки точившейся по капле воды, с едва слышным шорохом скользило по стёртому камню гигантское змеиное тело. Сотни гимнов и тайных песнопений поднимались к ночному небу, сотни безмолвных молений развеивались ветром, сотни мер жертвенной крови впитывались в землю.
Сотни лет, из года в год, каждое новолуние один человек делал свой выбор.
Сотни лет остались в прошлом.
***
-
-
08.11.2013 в 20:42очень горячо!
-
-
08.11.2013 в 20:56автор счастлив, что не одинок в своих кинках
-
-
08.11.2013 в 22:42-
-
12.11.2013 в 11:37ничего нет лучше свежей змейсы поутру
-
-
13.11.2013 в 20:39-
-
13.11.2013 в 21:47это ау с персонажами книги "Зов", являющейся частью вселенной "dragon age".
-
-
18.11.2013 в 10:42-
-
18.11.2013 в 14:47-
-
18.11.2013 в 16:23-
-
19.11.2013 в 11:17-
-
19.11.2013 в 12:04ну, спасибо за ваше мнение) любопытно, конечно, ко всем ли ау с действием в другом мире, превращением персонажа в животное и т.д. вы ходите с этой претензией, но, безусловно, это полностью ваше дело, меня оно не касается)