Для Aihito

[Weisshaupt Fortress]

Для: Aihito
Автор:  yisandra
Название: Года через три
Пейринг: м!Хоук/Фейнриэль; упоминается: Фейнриэль/НЖП, Фейнриэль/НМП.
Категория: слэш
Жанр: романс, "пропущенные сцены", пост-канон.
Рейтинг: PG-13
Размер: мини (95 317 знаков с пробелами)
Предупреждение: слэш, юст, лёгкое АУ, хронология подгуляла; домыслы автора, вымышленная бытовуха; присутствует секс с посторонними лицами, и романтические отношения с участием несовершеннолетнего, будьте бдительны.
Комментарий автора: Автор ничего не знает и знать не хочет про Тевинтер; автор разлучён с каноном злыми силами технического регресса; с сюжетом, увы, тоже не задалось. Автор посыпает голову пеплом и извиняется перед заказчиком, поскольку не успел вылизать текст; и обещает проделать это после деанона.

***
1.
***

Фейнриэль поймал себя на том, что в третий раз пробегает глазами одну и ту же страницу, не улавливая смысла. Он с досадой закрыл книгу. Жаль было времени, потраченного на дорогу; впрочем, винить некого. Его мысли были заняты пустыми размышлениями, да и над Вратами Марнуса с утра висели тяжёлые тучи, никак не желавшие разродиться дождём — вполне мог догадать, что голова к вечеру разболится. Зачем была покидать дом? Лежал бы сейчас на кушетке с горячим компрессом на голове, пил подогретое вино и думал об отвлечённых предметах сколько угодно...
Фейнриэль поднял голову. Воздух был густо напоен специфическим смолистым запахом, исходившим от жаровен, расставленных по углам. Цанния — цепкий хвойный кустарник, росший в окрестностях Марнус Пелла и некоторых других областей Тевинтера — славилась своей смолой, дым от которой, если его вдыхать, мог надолго подарить бодрость и ясность мысли. Знающие маги, не слишком закостеневшие в самоуверенной гордыне, использовали смолу цаннии, чтобы поддерживать сосредоточенность во время магических занятий. Ходили, впрочем, слухи, что излишнее увлечение бодрящим дымом может быть опасно.
Фейнриэль любил дым цаннии. Ему нравился запах, а чудесные свойства смолы и впрямь очищали мысли и — что особенно приятно — позволяли подолгу обходиться без сна.
Для тех же случаев, когда требовалось уснуть очень срочно, сомниари всегда носил при себе сонное зелье — мощное, вредное для здоровья и чреватое неприятными последствиями — зато моментально валящее с ног даже слона.
Сейчас, однако, он хотел отправиться не в Тень, а всего лишь в собственный дом в древнем центре города, и никакие зелья для этого не требовались.
Фейнриэль находился в одном из залов для чтения "маленькой домашней библиотеки" Гарнель — возможно, лучшей в мире магической библиотеки. Некогда он был поражён, узнав, что подобное уникальное собрание ценных книг и материалов находится не в столице в сокровищнице Архонта, а в одном из портовых городов — пусть и крупном — в частном владении женщины, хоть и происходящей из старой и славной семьи, но не имеющей заслуживающего внимания политического веса. Магистр Гарнель была очень стара, и, насколько Фейнриэль знал, добровольно покинула Минратос многие годы назад, чтобы жить затворницей в родовом поместье и лелеять семейную библиотеку. Впрочем, молодой сомниари очень быстро выяснил, что мнимая беспомощность Гарнель существует разве что в его воображении, и свой титул эта старушка сохраняет не в знак почтения к прежним заслугам. С возрастом она утратила часть силы, зато обладала бесценным опытом; и, что куда важнее — целой армией "старых друзей", бывших учеников, должников, единомышленников... Её политический вес вовсе не был утрачен — скорее, скрыт. Тем не менее, с Фейнриэлем она договорилась полюбовно. Она была очень здравомыслящей и трезвой женщиной, и, в отличие от многих других магов, её восприятие не мутил страх перед чужой силой и дурной репутацией, и алчное желание эту силу переварить, выплюнув репутацию.
"Ты можешь подняться или погибнуть, — сказала ему Гарнель в своём удивительно спокойном и безмятежном сне. — И я в любом случае, не потеряю ничего. Но если ты поднимешься, тебе придётся однажды вспомнить мою помощь и содействие".
Наутро Фейнриэль получил приглашение посещать дом Гарнель. Так он стал одним из весьма немногих посторонних, допущенных в её библиотеку.
Гарнель была достаточно умна и осторожна, чтобы не навязывать ему свои советы или услуги. В конце концов, последний, кто пытался управлять этим талантливым марчанином, простился с белым светом при загадочных обстоятельствах, а старая магистр собиралась жить ещё очень долго.
Впрочем, учитывая, как быстро гибли наставники Фейнриэля (хотя лишь один из четверых был действительно его жертвой), желающих обременить себя его обучением, мягко говоря, не становилось больше день ото дня.
Фейнриэль высоко ценил содействие Гарнель. Для его уникальных способностей невозможно было найти живого учителя — и он учился у мёртвых книг и практиковался в Тени, поначалу — каждую ночь, пока дурная репутация не распространилась и среди теневых обитателей; но и тогда ему оставались человеческие сны. Он не давал себя расслабляться и отдыхать, и в какой-то момент прошёл рубеж — количество перешло в качество, он уловил некий основной принцип, после которого манипулировать материей Тени стало так легко...
Работать с подсознанием обычных людей было бесконечно увлекательно, хоть и опасно — искушало ощущение собственной почти безграничной власти, способность внушить спящему что угодно. Но подлинный вызов представляли сновидения магов — сознающих своё пребывание в Тени, сохраняющих память и — пусть и ограниченно — способных контролировать свои сны...
Дым цаннии медленно завивался в сухом тёплом воздухе. В зале царила тишина, нарушаемая лишь редким шорохом переворачиваемых страниц, да скрипом пера по бумаге — единственный, кроме Фейнриэля, читатель, маленькая рыжеволосая женщина, что-то старательно списывала из ветхого старого тома. Фейнриэль лениво наблюдал за ней с минуту, пытаясь решить, кто она — одна из правнучек Гарнель, подающая большие надежды ученица, протеже кого-то из "старых друзей"? Однако по внешности выяснить удалось лишь, что где-то в последних семи поколениях у женщины в роду затесался эльф, а это само по себе не говорило ни о чём. При всей своей убеждённости в неоспоримом превосходстве человеческой расы, тевинтерские маги никогда не пренебрегали возможностью разбавить свою кровь с помощью даровитых представителей некогда великого — в том числе, и своими чародеями — эльфийского народа.
Фейнриэль поиграл с мыслью подойти и представиться, затем отбросил её. Дело было не в том, что в этом торжественном помещении любые разговоры казались кощунством. Он просто не хотел знакомиться с подающей надежды ровесницей. Вне зависимости от того, насколько благосклонной или неблагосклонной будет её реакция — он уже проходит этой дорогой несколько раз, и не стремился к повторению.
Можно было просто оставить документы на столе, но Фейнриэль любил брать книги с полки и возвращать на место собственноручно — будто мог таким образом выразить им уважение. Из хранилища он вышел через другой зал для чтения, и вскоре покинул кров Гарнель, направившись в свой честно отвоёванный — или полученный в наследство, как посмотреть — дом.

***
Когда-то давно, покидая Киркволл, Фейнриэль наивно думал, что круг посвящённых в тайну его сноходческого дара будет узок и приватен. Разумеется, так не получилось.
В действительности, у сомниари никогда не было шансов скрыть свои таланты, и ему пришлось пережить короткий и неприятный период преследования, довольно быстро, впрочем, закончившийся, когда стало очевидно, что всякий желающий увидеть его трофеем или трупом очень быстро превращается в слюнявого идиота — сомниари всё ещё слабо представлял свои возможности, но стремление сохранить свободу и жизнь ощутимо придавало ему сил и подстёгивало воображение. В то время Фейнриэль потерял второго наставника (либо третьего, считая с Маретари), бежал из Минротоса в Марнус Пелл, и успел даже поступить в обучение к представителю местной магической аристократии. Это оказалось ошибкой — Илариас буквально воплощал все те характерные особенности менталитета, которые вызывали у Фейнриэля обоснованную неприязнь к магистрам империи. Отношения учителя и ученика не задались, с покорностью у Фейнриэля тоже вышли некоторые проблемы, и однажды утром Илариас просто не проснулся, остался лежать в своей кровати мёртвый и холодный.
Нет, Фейнриэль не планировал убивать учителя. Не всерьёз. Он вошёл в чужой сон, чтобы выяснить кое-что полезное, неожиданно для себя оказался легко обнаружен, сочтён хитро пробравшимся под чужой кров убийцей... и Илариас напал первым. Фейнриэль защищался так, как привык защищаться от посягательств агрессивного демонья, и человек, пусть и маг, такой защиты не пережил.
У Илариаса не было ни родственников, ни других учеников — по крайней мере, официально. По закону, Фейнриэль оказался его единственным наследником, и таким образом обзавёлся недвижимостью в городе, куском земли за городом, и штатом прислуги. Фейнриэль начал уже чувствовать живой пульс своей новой родины: в естественность смерти Илариаса в округе не верил никто, но никаких санкций или осуждения по отношению к убийце это не вызывало. Они сошлись — один остался лежать неподвижно. Значит, второй превосходил его если не опытом, так силой, если не силой, так хитростью, а не хитростью — значит, удача была на его стороне — следовательно, победитель заслуживал места под солнцем, что раньше занимал побеждённый, и всяческих благ. До поры — пока не появится кто-то более сильный, опытный, хитрый или удачливый.
Это живо изменило его социальный статус. Теперь Фейнриэля считали не просто безродным пришельцем, а пришельцем интересным и опасным. Он пережил несколько дуэлей — поначалу казалось, что он побеждает по воле нелепой случайности, однако как только ему удалось освоить прямую манипуляцию материей Тени в бодрствующем состоянии — пусть эти опыты и были рискованны и неуклюжи, всякий раз на грани фола — случайность превратилась в закономерность. Его противники не выживали. Фейнриэль превратился в одну из местных сил — не самых значительных, но тех, с которыми имеет смысл считаться.
С тех пор прошло шесть лет, Фейнриэль успел привыкнуть к своему двусмысленному положению — столичные обитатели временно оставили его в покое, как бы забыв о его существовании, а сам он обжил новое место, неустанно копил силу и тренировался. Случались моменты слабости, когда Фейнриэль чувствовал, что без наставника попросту не имеет шансов по-настоящему развиваться как маг, реализовать свой потенциал. Потом он успокаивался, напоминал себе, что найти другого сноходца его не светит, а доверять нельзя никому — по крайней мере, никому из магов — и брал себя в руки.
Магическая молодёжь Марнус Пелла живо интересовалась загадочным иностранцем с татуированным лицом, однако Фейнриэль избегал их компании — как и любой компании, если говорить начистоту. Атмосфера постоянной гонки за силой, подозрительности, соревнования и интриганства ничуть не располагала к дружбе — Фейнриэль вообще сильно сомневался, умеют ли его тевинтерские сверстники-маги дружить без оглядки на выгоду и статус. От всего этого его начинало подташнивать. Фейнриэль не был склонен к тонким играм и терпеть не мог соревноваться — может быть, потому что нигде никогда не был в первых рядах? Он взрослел, зная слабость и страх, привыкнув к чувству одиночества и непонятости — единственный получеловек в эльфинаже, боящийся разоблачения отступник, опасающийся довериться даже родной матери, опасный чужак в долийском лагере, и наконец, как венец всему — единственный живой сомниари на весь Тедас. Большую часть времени он стремился не доказать кому-то свой потенциал и превосходство, а просто быть не хуже остальных... и добиться, чтобы его оставили в покое. Никакая власть над чем-либо в Неспящих Землях не привлекала его даже на миг — ненужная, неинтересная, чужая игрушка, что случайно подкатилась под ноги. Не стоит даже наклоняться, чтобы подобрать — и уж подавно не стоит сражаться с другими игроками.
Теперь, прожив в Тевинтере почти восемь лет, поняв и научившись разделять местную жизнь, лишившись прекрасных розовых иллюзий, Фейнриэль мог выносить более-менее взвешенные суждения. Ему не нравилось имперское социальное устройство, к тому же он, всё ещё прекрасно помнивший, как его самого едва не продали в этот же Тевинтер как тюк с тканью, не одобрял рабства — но при этом сама страна нравилась ему. Нравился климат и архитектура, нравилась одежда, пища и язык, нравилось уважительное отношение обывателей к носящему посох, нравилась та торжественная, ритуализированная пышность, которой обставлялись магические практики. Может быть, это не была любовь — но Фейнриэль здраво сознавал, что не в силах изменить неприятные ему черты, и потому просто смирился с ними, приспособился и как мог начал получать удовольствие от жизни. Тевинтер не был добрым приютом для магов, не был волшебной страной, где золотые реки текут в алмазных берегах — но Тевинтер хотя бы давал ему шанс, а дальше всё зависело лишь от самого Фейнриэля.
Он умел ценить подобные шансы. И он старался. Нигде не упуская возможности расширить свои познания, ни с кем не сходясь близко, чтобы не стать объектом шантажа или жертвой предательства, он постепенно сумел поставить себя так, чтобы конфликтовать с ним считали себе дороже, а вот к его услугам прибегали часто. И он оказывал услуги — часто от него хотели информации, которую можно без труда добыть из сознания спящего, но гораздо чаще просили передать те или иные сведенья "из рук в руки" — в мире, где письма пересылались с оказией, а самым быстрым способом сообщения по-прежнему служил обученный гонец, человек, способный передавать информацию на другой конец континента в течение считанных часов, мог окружить себя сплошным золотом.
Но в качестве платы Фейнриэль просил вовсе не золото — его запросы нельзя было назвать чрезмерными, и они вполне удовлетворялись рентой с "наследственной" земли — а ответные услуги. Так он получал книги и артефакты, прописи, редкие материалы для магических занятий... и постепенно формировал собственную сеть из обязанных, из благодарных, просто из должников... из людей, с которыми можно было вести дела, и на которых можно было положиться — пусть лишь в ограниченных пределах.
Иными словами, Фейнриэль учился действовать, как Хоук. И, кажется, это приносило нужные результаты.

***
2.
***

В юности Фейнриэль не понимал слов матери о ценности воспоминаний; о том, как, лишившись кого-то очень важного, можно найти утешение в собственной памяти, вновь пережить чувства, испытанные когда-то, и тем исцелиться хоть отчасти. Тогда Фейнриэль был устремлён в будущее и слишком сильно занят текущими переживаниями, чтобы копаться в прошлом.
Что ж, теперь, будучи всё ещё молодым, но уже отнюдь не юным, он в полной мере постиг всевластную притягательность воспоминаний. Собственные чувства всплывали из глубин памяти неизменными, свежими и яркими, словно всё было вчера — и рассматривались сегодняшним холодным разумом с различных сторон, препарировались и от того обретали дополнительный объём, превращаясь из факта — в элемент процесса. Застывшая картина получала перспективу, и в этой перспективе некоторые вещи становились так ясны, так просты и очевидны, как никогда не были в том самом прошлом, которому принадлежали в каждой отдельной своей точке на плоскости бытия.
От этой простоты и очевидности порой даже делалось больно — так свет режет свежеумытые глаза, если перед тем долго сидеть в полутьме.

***

...К первой встрече с Хоуком судьба подвела Фейнриэля не в самом выигрышном виде — крепко пахнущий луком предводитель работорговцев как раз держал у его шеи острый на вид нож.
В тот период своей жизни, Фейнриэль был так напуган снами и собственной открывшейся беззащитностью, что готов был искать помощи у кого угодно — это, да ещё то, что он считал мать предательницей, толкнуло его к отцу, которого Фейнриэль в жизни не видел и оттого невольно идеализировал больше, чем следует. Из каких побуждений действовал отец, и действительно ли не знал, куда посылает сына — по прошествии стольких лет едва ли важно. В любом случае, в итоге Фейнриэль всё-таки получил свой шанс попасть в Тевинтер, вот только с тем маленьким отступлением от плана, что его попросту продали бы тому, кто заплатил бы больше — магов покупали охотнее, чем всякую шваль и эльфов, и стоили они дороже, особенно молодые и необученные.
Разумеется, если предположить, что всё сложилось бы удачно, и по пути, разуверившись во всём добром и светлом, что только есть в этом мире, мальчишка ни поддался бы одному из демонов, осаждавших его в ту пору, словно орлейские шевалье — модную куртизанку.
Единственный положительный момент, который можно было углядеть в ситуации, заключался в том, что с Фейнриэлем не обращались дурно — откровенно говоря, его даже накормили горячим ужином и выделили несвежее, но всё-таки пригодное к использованию одеяло для спанья. Руки, впрочем, предусмотрительно связали, но не били и даже не бранили — предвкушение хорошего барыша витало над пещерами и ощутимо смягчало нравы.
А потом в пещеру-штаб вбежал, хромая на раненную ногу, один из рядовых наёмников, и с неподобающей человеку этой профессии истеричной интонацией сообщил, что в подземном комплексе — хорошо подготовленная группа чужаков, которые движутся сюда со скоростью и сноровкой косы на лугу, и дошли уже прямо до...
Докуда же дошли загадочные косари, наёмник уточнить затруднился, поскольку с арбалетным болтом в затылке разговаривать сложно. Вслед за болтом в пещеру скорым скоком разыгравшегося мабари внеслись и сами чужаки.
Это была живописная компания, живописнее, пожалуй, только на ярмарке встретишь: впереди шли два воина — темноволосый человек лет двадцати и седой эльф, вооружённый мечом едва ли ни больше себя самого; замыкали человек постарше, с мажеским посохом, и гном с арбалетом.
Фейнриэль успел узнать гнома — это был некий Варрик, известная в городе персона — и понять, что видел в его компании и человека-мага — тот посещал юную долийку, недавно поселившуюся в эльфинаже. Возможно, мама обратилась к той долийке за помощью, как к сородичу, та попросила своего... кем бы он ей ни приходился... и вот...
На этом всякая позитивная мыслительная деятельность завершилась, поскольку именно в этот момент у горла Фейнриэля оказался нож, а командир работорговцев крикнул:
— Ещё шаг, и я его прирежу, как барана!
Маг ухмыльнулся, угрожающе, но с искренним весельем. На его небритой разбойничьей физиономии ухмылка смотрелась жутенько.
— Режь! — благословил он без секундного колебания. — Оу, но ведь в этом случае ты лишишься такого хорошего навара... и последнего жалкого шанса удержать меня от игры в мяч твоей головой! Какая досада!
— Мальчишка слишком дорого стоит, — пошёл на попятную бандит, и нож убрал. Фейнриэль выдохнул и тихонько сделал пару шагов назад. Он и с развязанными руками едва ли смог бы защитить себя в грядущей заварушке. — А ты сейчас сдохнешь, ферелденская свинья!
На свинью незнакомый маг нисколько не походил, что стало особенно заметно в драке. Впрочем, и на мага, по мнению Фейнриэля, тоже. Те, маги, которых он, бывало, видел в городе, были другими — слишком худые или полноватые, со степенными или же, напротив, излишне осторожными, едва не затравленными манерами, они передвигались неторопливым шагом, и приходилось постоянно напоминать себе, что перед тобой — повелители могучих, неподвластных обычному человеку сил.
Этот человек не только был — он и выглядел опасным. Несомненная физическая сила и ловкость, с которой он управлялся с посохом, в том числе и используя его как режущее оружие; скорость, с которой он перемещался по полю боя, азартные выкрики — незнакомец явно и недвусмысленно наслаждался происходящим, считаясь поверженными врагами со своим спутником-гномом.
Если бы Фейнриэль своими глазами ни видел прямые доказательства обратного, он бы точно принял этого человека за воина. Маг должен быть не таким... нет, не таким. Интеллектуалом, хорошо образованным и интеллигентно воспитанным, аристократичным, с тонкими руками...
Под эту мысль Фейнриэль пнул последнего оставшегося лучника с возвышения. Не ожидавший подлянки от смирного пленника лучник загремел костями с лестницы, и на последней ступеньке его разрубил пополам подскочивший эльф с большим мечом.
Фейнриэля замутило. Никогда в жизни он не видел столько крови и искалеченных тел; запах крови был отвратителен. Стараясь дышать неглубоко и ртом, он осторожно спустился вниз, по возможности обходя останки, и с непонятно откуда взявшейся нервной смелостью, осведомился:
— Что вы за спасители такие?! А если бы ты просчитался, и меня бы зарезали?! — и ткнул связанными руками в сторону мага, чтобы уточнить адресата высказывания.
— Младшенький, — вполголоса обратился к воину-человеку гном. — Я говорил, что ты многовато ноешь? Забудь. Вот нытьё, достойное короля!
— Ну я же не просчитался, — улыбнулся маг. — Я вообще такой привычки не имею. Так это ты сынок Арианни?
Вблизи он ещё более ощутимо расходился с идеальным образом. Выросший среди эльфов Фейнриэль привык считать себя крепко сложенным, но этот человек был выше и массивнее не только самого Фейнриэля, который ещё надеялся вырасти в ближайшие годы, но и большей части людей, которых он способен был так навскидку вспомнить. Аристократичного в нём не было ничего, и весь он был какой-то лохматый и неприглаженный: загорелая кожа в пятнах и крапинках чужой крови, ломанные брови, сочный усмешливый рот в обрамлении жёсткой даже на вид щетины, взгляд, в которым сочетались ярость, симпатия и изучающий интерес...
Ушам и щекам вдруг стало тепло, даже жарко, Фейнриэль понял, что совершенно неуместно — хотя в его возрасте и ситуации, может, и вполне объяснимо — заводится, и поспешно брякнул:
— Так это мама вас послала? Небось, чтоб вы отволокли меня в Круг? Так вот, я туда не пойду!
Поняв, насколько по-детски прозвучало, он покраснел ещё сильнее, но слово — не воробей.
— Напомни, почему мы вообще решили его спасти? — устало уточнил человек-воин. Теперь Фейнриэль видел, что тот очень похож на этого неправильного мага, только помладше и будто попроще.
— Пожалели Арианни? — откликнулся маг, потом вновь перевёл взгляд на Фейнриэля. — Послушай, парень, если я решу, что место твоё в Круге — ты не то что пойдёшь, ты вприпрыжку побежишь, ещё и с песней, а нет, так я тебя сам отнесу, и будешь ты болтаться у меня на плече кверху задницей, как похищаемая девица, что, сам понимаешь, куда хуже для реноме среди будущих соучеников. Но я пока не решил, что с тобой делать, так что не суетись.
— Какое у тебя право решать о моём будущем?
— Да уж какое есть, — несмотря на содержание беседы, ни в тоне человека, ни в его мимике не было угрозы, только деловитое внимание и доброжелательность. Фейнриэль подивился, как может в одном существе совмещаться кровожадность, которой он только что стал свидетелем, и добродушие, которое наблюдал теперь; и как возможно так быстро переходить от одного к другому? — Ты своё право уже разок использовал, и вот чем это кончилось. Так что, не обессудь, по твоим же действиям выходит, что дитя ты неразумное, а значит, решать за тебя будут другие, и я — прежде других, потому что рядом. А ещё у меня больше вариантов, чем убить тебя или сдать в Круг.
Фейнриэль открыл рот и сразу закрыл. Этот человек, этот незнакомый отступник, предлагает взять его в ученики? Что ж, если так, то Фейнриэль сразу согласен — это уж точно лучше, чем смерть или Усмирение.
— Ну-ка, расскажи мне, как твои дела с демоньём? — спросил маг, и Фейнриэль напомнил себе, что вариант со смертью всё ещё не исключён. Если его всё-таки прирежут сегодня, какое будет иметь значение, что в последние пятнадцать минут жизни он успел неподобающе заинтересоваться кем-то сомнительным, своего пола и лет на десять постарше?
— Они продолжают приходить во снах, — честно ответил он. — Пока я держусь, но мне нужна помощь.
— Да уж, ясно, — маг шагнул к нему, достал нож и прежде, чем Фейнриэль успел проститься с жизнью, перерезал верёвку у того на запястьях. — У меня есть знакомые среди долийцев. Думаю, Хранительница Маретари возьмёт тебя в ученики. Будешь Первым — чем плохо?
— Правда? — ошалел Фейнриэль. — Но они ведь... не любят людей, мама покинула клан, потому что никому не был нужен получеловек...
— Во-первых, маги долийцам нужны. Во-вторых, у них полно всяких древних техник, небось и тебе помочь сумеют. И, наконец, в третьих, как прекрасная недостающая часть паззла — прихожу я и делаю большие честные глаза, после чего Хранительница не может ответить отказом. Кстати, меня зовут Хоук. Его, — он повернулся и ткнул пальцем в стальной нагрудник воина-человека — тоже зовут Хоук. Он — Карвер, я — Гаррет. Это, — он указал на эльфа. — Фенрис, а вот — Варрик, его ты, может, видел. Теперь, когда все знакомы, давайте двигать. А, хотя нет, сперва нужно обшарить трупы!
Названный Карвером молча накрыл лицо ладонью, эльф покачал головой с бесконечно терпеливым, хоть и напряжённым выражением лица.
— Я мог бы и сам дойти, — не очень уверенно предположил Фейнриэль. Неожиданно его настигла мысль, что эти четверо потратили кучу времени и сил, рисковали жизнями, чтобы вытащить его из беды, в которую он, будем честными, сам себя загнал, а теперь ещё собираются сопровождать на Расколотую гору, а это — дня два в оба конца получится.
— Ага, по дороге тебя бы двадцать раз убили, похитили, изнасиловали и съели, — согласился Хоук.
— Эмм, — невнятно откликнулся Фейнриэль, по причудливой траектории ассоциаций пришедший от слов собеседника к неподобающим мыслям и очень этим фактом смущённый.

***

Вечером они разбили лагерь у подножия горы — по словам Хоука, до долийцев идти было всего ничего, но ползать по местным оврагам, кишащим пауками и контрабандистами, в потёмках ему ничуть не улыбалось, как и быть пристреленным часовыми по ошибке. Поскольку выдвинулись налегке, ни палаток, ни припасов толком не было, обустройство лагеря состояло в разведении костра и зажаривании ранее подстреленной Варриком дикой козы. У гнома так же нашлось короткое именное одеяло на кожаной подстёжке. Два более простых, но всё же довольно тёплых одеяла нашлись в сумках у Хоуков, и были пожертвованы более легко одетым спутникам. Фейнриэль хотел было спросить, почему нельзя было взять пару одеял, а то и палатку из логова работорговцев, но потом придержал этот вопрос при себе. Из собственности убитых Хоук забрал только деньги, амулеты и небольшие дорогостоящие безделушки. Возможно, у него были свои моральные принципы.
Или он просто был брезглив. Одеяла в логове, кажется, никогда не стирались.
Фейнриэль переворачивался с боку на бок с периодичностью раз в минуту. Непривыкший ночевать под открытым небом, он, вдобавок ко всему, ещё и мёрз. Рядом ровно сопел завернутый в кокон из двух плащей — своего и брата — Карвер — вот уж кого, верно, не смутил бы и грохочущий гром. Фейнриэля глодала зависть и неопределённость, треск пожираемых костром веток навевал печаль и лирическое настроение.
Гаррет сидел в сторонке, в неосвещённой области. Фейнриэль ещё какое-то время помаялся, разглядывая его силуэт, едва угадывающийся в обступающей стоянку тьме, потом встал, завернувшись в выделенное от щедрот одеяло, и притулился рядом.
— Боишься уснуть? — вполголоса спросил Хоук.
— Угу.
— Пошли к огню, замерзнешь же.
Они пересели ближе к костру. Так и впрямь было теплее, к тому же стало намного лучше видно. Фейнриэль уставился на руки Хоука с несколько даже неприличным вниманием. Эти руки ставили точку в вопросе о правомерности его прекрасных иллюзий об облике творца заклинаний — крупные крепкие руки крестьянина, с недвусмысленной жёсткой шерстью на тыльной стороне ладоней и даже на первых фалангах пальцев, с коротко обрезанными ногтями, под которыми, тем не менее, местами виднелась чернота — впрочем, это могла быть и засохшая кровь.
Возможно, эти руки должны были вызывать отторжение, но Фейнриэль чувствовал по этому поводу лишь одно желание — прикоснуться.
— Можно?..
Хоук без вопросов протянул его руку. Фейнриэль осторожно коснулся жёсткой корки мозолей, потом гладкой кожи рядом — кончикам замерзших пальцев стало горячо.
— Так странно, — сказал юноша вслух. — Эти ведь не руки книжника.
— Да уж, — Гаррет фыркнул, но руки не отнял. — Я не только посохом, я и мечом умею махать. И пахать, и грести, и дрова колоть. Кстати, и корову могу подоить, если надо. Меня растили самодостаточной отступнической единицей.
— Ты не сбежал из Круга? — удивился Фейнриэль, и пропустил момент, когда его пальцы сцапали и слегка сжали — не настолько, чтобы сделать больно, но достаточно, чтобы намекнуть, что такая возможность существует — после чего отпустили.
— Если б поймали — непременно бы сбежал, — заверил Хоук. — Но было без нужды... Да, трудно, наверное, когда в семье других магов нет.
— У тебя... были? — осторожно уточнил Фейнриэль, не зная как расценить это пожатие.
— Трое, считая со мной. Нас с сестрой учил отец. Теперь остался только я. Если он, — Гаррет кивнул на спящего брата, — расплодится, может, ещё мажата появятся. У нас в этом плане с наследственностью всё нормально. Или всё плохо — как поглядеть... Ладно, теперь подними глаза и слушай меня.
Фейнриэль дёрнулся, но послушно посмотрел Хоуку в лицо. Лицо было неожиданно строгое и сосредоточенное, глаза из-за близкого огня казались совсем жёлтыми.
— Первое: не нужно бояться, — тихо и чётко заговорил Гаррет. — Те, что за Завесой, чуют страх как ничто другое. Если не можешь не бояться — справляйся со страхом, борись. Ты знаешь, что можешь, потому что уже делаешь это. Посмейся над своими страхами, над своими демонами.
— Знаешь, — осторожно заметил Фейнриэль, прикидывая, не разозлится ли нежданный учитель, если его советы подвергнуть сомнению. — Они совсем не смешные.
— Не смешные? Да они уморительны! У тебя с воображением как? Ну, попробуй тогда использовать заготовку. Знаешь, что у меня хорошо работает? Представь их в пенсне и в боа из розовых перьев, пляшущими канкан с тростью на перилах балкона. Очень помогает опомниться и отнестись к их речам подобающе... Второе: затверди как молитву — демоны лгут. Они лгут всегда, даже если их слова похожи на правду, даже если их слова присыпаны правдой и перемежаются правдой, как мясо — жиром. В сделке с демоном нельзя остаться даже при своих. Их предложения не будут так привлекательны, если ты будешь помнить, что это ложь. Кстати, для этого пойми: никто не исполнит твои желания и мечты, кроме тебя, никто и ничего не притащит тебе на серебряном блюде. Ни демон, ни человек, никто. Нельзя получить желаемого, не затратив усилий. Кстати, полученное даром не имеет вкуса. Этот вопрос закрыли.
Он помолчал, тяжко вздохнул, потом продолжал:
— Третье: помни, что ты — сильнее. Уже сейчас, да. Демоны лишены благородства или жалости, если бы могли прийти и взять — так и поступили бы. Не приходят и не берут — значит, не могут. Не позволяй внушить тебе трепет и ложное чувство собственной слабости. Ты не слаб. Четвёртое: не задавайся, будь осторожен. Эти твари опасны. На твоей гордыне, на желании возвыситься, доказать, что ты недооценён, быть уважаемым, принятым, любимым — они сыграют как по нотам. Заведи привычку каждый вечер перед сном вспоминать прожитый день, хоть кратко, и прикидывать, все ли твои мысли и чувства и впрямь твои. Только без фанатизма. Пятое: держи себя в руках, а голову — холодной, не позволяй сильным страстям завладеть тобой. В крайнем случае — реализуй сам, в реальном мире, не дожидаясь "помощи" с той стороны. Любая подавленная страсть, с которой ты не можешь разобраться — подкоп под твои стены. Шестое: в Тени нет ничего, кроме того, что мы приносим с собой. Наши чувства придают ей форму, подсознательные побуждения дарят сюжет и персонажей. Твой страх, твоё желание, твои надежды и всё прочее — продукт твоего собственного воображения. Они не могут причинить тебе вреда, если ты не будешь верить, будто это возможно.
— А чужие?
— А чужие к тебе не относятся, — Гаррет неожиданно улыбнулся. — В Тени только духи и опасны. А они питаются тобой. Вот и не корми их, нечего всяких дармоедов расповаживать. Так, и последнее, но, наверное, самое важное. Как ты уже заметил, ты маг. Это не делает тебя лучше или хуже прочих, это делает тебя другим. Другие возможности, другая ответственность, и спрос будет тоже другой. Тебе многое дано, но от тебя много и требуется — даже просто для того, чтобы не быть опасным для окружающих. Магия — инструмент, требующий бережного и продуманного обращения. Пусть она служит лучшему в тебе, а не худшему, пусть спасает жизни и помогает защитить тех, кто сам себе помочь не в состоянии. Придётся потрудиться — это раз. Начнёшь относиться к немагам как к предметам быта — приду я и сверну шею. Это два.
Фейнриэль вздрогнул было от такой непосредственной воспитательной системы — вот тебе, ученичок, внутренний стимул — а вот и внешний, сразу все вопросы морального и аморального отпадают. Но под боком у Хоука он уже как-то угрелся и успокоился, несмотря на тему разговора.
— Всё понятно? Если есть вопросы, задавай.
У Фейнриэля были вопросы, но он не мог сформулировать ни одного — впечатлений было многовато, да и спать очень хотелось.
— Тогда ложись и спи, — сделал вывод Хоук.
И Фейнриэль послушно лёг и вскоре уснул.
Но перед этим честно постарался шаг за шагом припомнить все события этого бурного дня, собственные мысли и чувства, ища среди них что-то чужое — как делал во все последующие годы.
Если что-то ему и снилось в ту ночь, он не запомнил.

***

Второй раз они встретились спустя несколько месяцев, когда Фейнриэль окончательно осознал, что из ученичества не получится быстрого спасения, и на то, чтобы долийцы действительно приняли его, потребуется много времени и сил — если достичь этого вообще возможно. Никто не проявлял неприязни, его охотно просвещали в вопросах быта и культуры, а Маретари была терпеливым наставником — но чуда не случилось, и юноша вновь начал остро чувствовать своё одиночество и неспособность ни на кого опереться. Впрочем, помощь Маретари и советы Гаррета сделали своё дело — Фейнриэлю действительно было легче и — что, может, самое важное — у него появилась надежда.
Возможно, никто со стороны не в состоянии спасти его — но это не значит, что однажды Фейнриэль не сможет спасти себя сам.
Мать иногда навещала его в лагере, пересказывала свои скудные новости, однажды отнесла краткое письмо, которое Фейнриэль после долгих колебаний и размышлений всё же написал для Хоука. Всё чаще он просил мать рассказывать о Хоуке, и она охотно удовлетворяла его любопытство — оказывается, за пределами эльфинажа Гаррет постепенно становился фигурой всё более известной, о нём рассказывали различные истории, часто — неправдоподобные и зачастую попросту похожие на анекдоты, но Фейнриэлю от любой такой истории делалось тепло на сердце — безо всяких очевидных причин.
Хоук снился ему время от времени. Иногда это были кошмары, чаще — эротически окрашенные, и приходилось стыдливо застирывать обкончанное одеяло. Что поделать, несмотря на постоянный нервный стресс и утомительную адаптацию к жизни в полевых условиях, Фейнриэль был здоровым шестнадцатилетним парнем с соответствующим возрасту темпераментом.
Несколько раз облик Хоука принимала Желание, но, в отличие от прочих обликов, этот давался ей вовсе уж плохо и неубедительно, и Фейнриэль мстительно наряжал лже-Хоука в розовое боа и заставлял отплясывать с тростью. Мысленно разумеется. Очень помогало прочищать мозги.
Но наяву Гаррет пришёл в середине лета, на сей раз — в сопровождении только Варрика и собаки. Долго беседовал о чём-то наедине с Маретари в сторонке, потом попрощался и заозирался. Фейнриэль разрывался между равносильными побуждениями: спрятаться за валун или выйти навстречу, потом вспомнил, про "реализуй сам, в реальном мире" и прятаться всё-таки не стал. К этому моменту Хоук его и так высмотрел, подошёл быстрым шагом, улыбаясь, и заговорил, ещё не дойдя пары шагов:
— Привет, парень! Ну, как жизнь?
— Ты же говорил с Маретари, — брякнул Фейнриэль, и сам поразился, откуда в нём всякий раз при общении с Гарретом берётся эта манера хамить, от смущения, что ли? Общаться письменно при таком раскладе, конечно, проще...
— Говорил, — ничуть не смутился Хоук. — Маретари тебя хвалит, и ладно. Она дама толковая, сопляку бы ворожить не стала. Но и сильно не обнадёживает, между нами говоря. А сам-то ты как?
— Может, отойдём? — Фейнриэль лихорадочно размышлял, как бы не начать жаловаться самым постыдным образом.
— Ну пошли, — не стал спорить Гаррет.
Они отошли к тропе, ведущей на вершину. Оттуда открывался отличный вид на лагерь, алые паруса и занятых своими делами эльфов. Колокольчики звенели на ветру, и если бы ни пасмурное низкое небо, картинка была бы и вовсе идиллическая.
— Твои советы, — проговорил Фейнриэль, решив, что они удалились на подобающее расстояние от любых посторонних ушей. — Они помогают, но я не знаю, как перестать хотеть или бояться совсем.
— А совсем не получится, — развёл руками Хоук. — Совсем — это к Усмирённым. Только они ничего не хотят и не боятся.
— Я понимаю. Просто... даже когда умом всё разложу по полочкам, на деле... всё равно.
— Ну, в твои желания я лезть так не решусь, а со страхами что?
— Я не готов об этом говорить... пока.
— Ну давай я сам перечислю, а ты скажи, если ошибусь. Боишься, что не справишься с демоном, что причинишь вред окружающим, боишься, что мать и Маретари в тебе разочаруются, что над тобой будут смеяться, что долийцы тебя прогонят...
— Нет, — вставил Фейнриэль, вовсе не собираясь признаваться, что, кроме первого предположения, остальные были ложны. Может, Хоук, слишком хорошо думал о нём; развеивать эту иллюзию не хотелось.
— Отлично, значит, что прогонят — не боишься. Что ещё я упустил?
— Боюсь утратить себя, — неохотно отозвался Фейнриэль. — И умереть тоже боюсь.
— А чего сильнее? — с интересом спросил Хоук.
Фейнриэль хмуро посмотрел на него и буркнул:
— Не знаю.
— Советую больше бояться одержимости, — щедро оделил своей мудростью Хоук. — Смерть — вообще категория сравнительная. Иногда становится даже желанной.
Фейнриэль посмотрел на него, как на ненормального:
— Все боятся смерти.
— Ну что ты, вовсе нет! — убеждённо возразил Хоук. — Чего её бояться? Страшно, когда близкие умирают. Друзья. Когда гибнут те, кого хочешь защитить. Вот это страшно. А когда сам — хоп, и всё, нет тебя. Нечему бояться, получается.
— Ты очень странный человек, — вырвалось у юноши.
Гаррет засмеялся и развёл руками.
— Уж какой есть. Слушай, а как тебе вообще новая жизнь? В целом?
Фейнриэль замялся, потом признался:
— Всё оказалось не совсем таким, как я представлял по рассказам матери. Ко мне нормально относятся, но... до конца не принимают.
— Ясное дело, — не стал нянькаться с его чувствами Гаррет. — Моя семья прожила в Лотеринге больше восьми лет, и нас всё равно считали немного чужаками. А это был преимущественно людской городок, и мы были людьми. К тому же у этих долийцев предыдущая Первая связалась с демоном, так что вполне понятно, что они опасаются. Отнесись с пониманием.
— Ты имеешь в виду, ту девушку, что?..
— Ага. Меррилль её зовут.
— И ты с ней общаешься?
— Ну, она больших глупостей пока не натворила, так, приглядываю и перевоспитываю потихоньку. Может, обойдётся.
Фейнриэлю очень хотелось спросить, убьёт ли Гаррет свою подругу, если не обойдётся, но он сдержался и промолчал.
— Так что, ни с кем тут пока не поладил? — уточнил Хоук с житейской деловитостью. — Подружку не завёл? Ты смотри, возраст вспенивания браги же, и магу киснуть от нереализованного вожделения совсем вредно. Хотя целибат нам в любом возрасте не показан.
Несмотря на прохладный ветерок, Фейнриэль почувствовал, что неудержимо краснеет в равной степени от смущения и досады.
— Знаешь, — поспешно сказал он, чтобы не затягивать паузу. — От перемены моего места жительства внешность у меня не поменялась, а то, что долийки сейчас живут замкнуто, в пределах лагеря, не делает их менее переборчивыми!
— Глупости какие, — поморщился Хоук. — Кто тебе сказал, что у тебя что-то не так? Хмурься поменьше да волосы распусти — вообще предлагать будут на каждом углу. Ты симпатичный паренёк, а в зрелости, если доживёшь, будешь очень красив — или я ничего не понимаю в мужской внешности.
Фейнриэль подавился воздухом, кашлянул и, не раздумывая, быстро сказал:
— Дело не в красоте, просто я — ни то, ни сё. Не настолько эльф, чтобы нравиться народу матери, и не настолько человек, чтобы мной интересовались люди. Слишком неопределённое нечто, которое даже любителей межрасовых забав не привлекает.
— Да ну, ерунду ты несёшь, — уверенно заявил Гаррет, который, видно, был не только очень странным, но и совершенно бесстыжим человеком. — Масса народу любит всякое необычное, на этом даже деньги делают из века в век. Мне вот и люди нравятся, и эльфы, и гномы, кстати. Или вот кунари... что ты смотришь? Ты как-нибудь при случае приглядись к кунари, только без предубеждений дурацких, враз увидишь, что некоторые — очень даже ничего. Рога их, опять же, кожа занятная — неужели не любопытно было бы потрогать, если б точно знать, что не прилетит кулаком меж глаз за дерзость?
— Ты...
— ... что, "извращенец"? Да нет, почему. Ты что думаешь, я один такой, что ли? Слушай, ты вообще уже с кем-нибудь?..
— Ну, кое-что было, — выдавил Фейнриэль. — Один раз...
— Спорим, она к тебе сама подошла и предложила? А сколько было таких, которые постеснялись подойти, или ждали от тебя инициативы, пока ты переживал о своей нетипичной внешности? Тоже мне, переносица у него не как у всех, да уши не той формы! Любят не за уши.
Фейнриэль молчал какое-то время, слушая собственное бешеное сердцебиение, и думая о том, что желания надо реализовывать, и лучше один раз сделать заход, чем потом годами переживать, что так и не переступил через робость и страх отказа.
— У меня есть кое-кто на примете, — произнёс он осторожно. — Можно я спрошу тебя об одной вещи? Только пообещай, что не будешь... что никому не расскажешь.
— Ого! — удивился Гаррет. — Ладно, обещаю. О чём бы ты ни спросил, это останется строго между нами, и смеяться я тоже не стану.
— Как ты думаешь, я могу понравиться мужчине? — спросил Фейнриэль, усердно разглядывая лагерь. Никто не мог бы упрекнуть его в том, что он недостаточно внимательно слушал всё, что говорил при нём Хоук, и не мог связать некоторые факты и оговорки с некоторыми собственными домыслами, чтобы сделать одно смелое, но не лишённое логики предположение.
Предположение состояло в том, что Гаррет Хоук, персонаж городских анекдотов и разудалых историй, был мужчиной, равнодушным к дамам, будь те прекрасны, уродливы, с рогами, острыми ушами или и вовсе с хвостом.
— Отчего бы нет? — спокойно откликнулся Хоук, словно заданный ему вопрос был полностью в порядке вещей. — Ещё даже проще, чем девушкам. Что нужно девушкам, я не знаю, а мужчины смотрят на тебя и сразу понимают, хотят или нет. Ну а ты у нас парень интересный, так что я бы на твоём месте поучился, как, не светя своей магией, научиться отваживать любителей хватать за везде — если соберёшься как-нибудь вечерком гулять в городе за пределами эльфинажа.
— Угу, — Фейнриэль резко вдохнул, вскинул голову и, смело глядя прямо в переносицу Хоуку, выпалил:
— А тебе я бы мог понравиться?..
И поздравил себя — голос прозвучал немного сдавленно, но не сорвался. Очень хотелось зажмуриться, но юноша решительно подавил это побуждение.
Хоук какое-то время молча смотрел в ответ, и взгляд был такой, что у Фейнриэля натуральным образом перехватило дыхание, губам стало горячо, и никакой вербальный ответ уже не был нужен. Однако Хоук всё-таки сказал вслух:
— Ты подрасти немного, парень. Года через три, а лучше — через четыре, ежели желание не пройдёт, приходи. Тогда я тебе более определённо отвечу, честное слово.
— Ты говоришь это просто чтоб отделаться от меня, — дурея от собственное невероятной наглости, спросил Фейнриэль. — Или обещаешься?
Гаррет хмыкнул, огляделся, встал так, чтобы плечами загородить Фейнриэля от лагеря, уверенно обнял его за талию, подтягивая поближе, другой рукой аккуратно, но твёрдо взял за подбородок, и поцеловал без каких-либо дальнейших предупреждений. Пальцы у него были горячие и сильные, язык — бессовестно настырный, а щетина жутко царапалась.
О том, что рот неплохо бы открыть, а подбородок — расслабить, Фейнриэль вспомнил сам. Правда, с подогнувшимися самым похабным образом коленями он поделать ничего не мог.
Наверное, Гаррет знал, какие реакции порой приключаются от поцелуев с неопытной молодёжью, потому что Фейнриэля он поймал, удержал, пока тот разбирался со своими конечностями, и только потом отпустил.
— Года через три, — хрипловато напомнил Хоук.
— Ммм, — отозвался Фейнриэль, осторожно касаясь своих губ. — Болят.
Тут он немного преувеличивал — губы скорее немного саднили.
— Впредь не дразни, от этого ещё не то заболеть может, — без тени раскаянья прокомментировад Хоук и неожиданно легонько щёлкнул полуэльфа в лоб.
— Ай! — машинально сказал Фейнриэль, прижимая руку теперь уже ко лбу.
— Не зевай, — посоветовал Гаррет, подмигнул и, довольно усмехаясь, направился к лагерю.
Фейнриэль изумлённо смотрел ему вслед.

***

Кажется, тогда он искренне считал себя влюблённым. Сейчас, с высоты прошедших лет, то давнее чувство представлялось прозрачным, как самое чистое и дорогое стекло, и становилось возможно назвать его истинным именем.
Ибо то было лишь очарованное восхищение своей противоположностью.
Кто мог подумать, что из такого материала формируются связи, способные просуществовать более десяти лет?

***

3.

***

Вечерние солнечные лучи, проходя сквозь потолочный витраж, рождали цветной геометрический рисунок на мраморной стене ванной - отчётливый, лишь чуть размытый по краям, пропадающий надолго, когда просвет в тучах затягивался. Фейнриэлю, наблюдающему за узором сквозь полуопущенные веки, мерещился в нём цветочный мотив; впрочем, время от времени рисунок казался смутно похожим на что-то киркволльское - герб или мотив чьей-то броши...
Боль лениво пульсировала в затылке, отдавалась в виски. Фейнриэль не глядя нащупал кран, выполненный в форме хищной драконьей головы, и повернул вентиль, добавляя в ванну горячей воды.
Одним из несомненных достоинств Тевинтера, которые в значительной мере затеняли рабовладение и постоянный риск стать чьим-то ценным уникальным имуществом, было наличие относительно доступного горячего водоснабжения. За возможность в любой момент принять горячую ванну, не тратя времени и манну на нагревание воды, Фейнриэль, пожалуй, мог бы и убить. Ну, по крайней мере, он бы всерьёз рассмотрел такое предложение.
Ванна была велика, так что Фейнриэль чувствовал себя в ней совершенно свободно - единственное, приходилось следить за тем, чтобы не задремать, разнежившись в тепле и комфорте - в таком случае, запросто можно было просто утонуть. В этой ванне без труда уместилось бы ещё два-три человека его габаритов; эльфов удалось бы напихать и больше, но Фейнриэль предпочитал принимать водные процедуры в полном уединении. Некоторые привычки трудно победить, да и ненужно это - слуги давно привыкли, что господин одевается и раздевается сам, сам расчёсывает волосы, и не терпит, когда ему прислуживают во время омовения. Возможно, сами для себя они объясняли это нормальной для мага паранойей, Фейнриэлю было всё равно - он давно уже ни перед кем ни в чём не объяснялся, не считал это нужным; и немного, надо заметить, было тех, кто мог бы потребовать у него объяснений - и получить их.
Наконец, Фейнриэль неохотно вышел из воды. Вероятно, его купание затянулось - тело казалось неприятно отяжелевшим. Он энергично обтёрся, выжал волосы, обернул их на время полотенцем, набросил халат и покинул ванную.
У него был кабинет, оставшийся от Илариаса, но там Фейнриэль чувствовал себя неуютно, так что книги, бумаги, карты, чертежи и поделки неуклонно расползались по спальне, благо та была огромным многофункциональным помещением, лишь одна из зон которого - огороженное занавесом возвышение - предназначалась собственно для сна. Сновидец поднялся по трём пологим ступеням и отодвинул занавес.
Его постель никогда не застилалась, это было правило. Мать наверняка сочла бы это ужасно неряшливым, но Фейнриэль не выносил никаких покрывал и сложенных по ниточке одеял. Всё здесь было таким, как он оставил утром; даже затерянное между подушек яблоко, даже несколько недочитанных книг на краю широченной кровати; слуги лишь через день меняли постельное бельё - один шёлковый комплект на другой.
Когда-то, впервые столкнувшись с доступностью символов богатства и высокого статуса, от которых закружилась бы всякая голова, юный полуэльф с честью выдержал это испытание. Ему нравились вещи, приятные глазу, красивая удобная мебель, свежая вкусная пища и другие подобные мелочи - но он мог бы обойтись и без всего этого. Однако были у него и слабости, маленькие пристрастия: например, пока позволяла погода, он спал на шелку и носил шёлковое нижнее бельё, и вряд ли стал бы объяснять причины, которые были смехотворно просты.
Всего лишь одно воспоминание о давнем прикосновении, о жаре на кончиках пальцев - и мысль о том, как ощущался бы этот жар сквозь нежную прохладную ткань... и как цеплялись бы за неё чужие мозолистые ладони, умеющие не только махать посохом, но и рубить мечом, пахать, грести, доить коров... и, как хотелось бы надеяться, умеющие делать кое-что ещё.
Фейнриэль тихонько прилёг, осторожно умостив больную голову на подушку, и покатал яблоко туда-сюда по простыне. То послушно каталось. Из-под одеяла выглядывал серебряный кубок.
Фейнриэль мимолётно задумался о странной закономерности: глядя в ретроспективе, чётко можно ведь заметить, как по мере укрепления власти над Тенью, в бытовых вопросах воцаряется хаос. Да, он почитал вполне естественным и нормальным находить в постели еду, посуду и книги, а в страшном беспорядке среди вещей, относящихся к магическим занятиям, всегда с лёгкостью выуживал то, что требовалось, в то время как любое постороннее лицо убило бы полдня, просто перебирая бумаги в поисках нужной. По сути, из всего, присмотр за чем Фейнриэль не передоверил слугам, строгий порядок он поддерживал только в сундучке с маслами и не-детскими игрушками - даже зелья, предназначенные для собственного употребления, были у него не подписаны и найтись моли в самых неожиданных местах комнаты.

И от такого положения дел он получал странное, но несомненное удовольствие. Даже не удовольствие - скорее ощущение правильности. Словно именно так всё и должно обстоять.
Фейнриэль дал яблоку выверенного тычка, то откатилось к краю кровати, помедлило в еле заметной складке простыни, и упало с глухим стуком, покатилось по возвышению и наконец успокоилось, пойманное тяжёлой тканью занавеса.
Фейнриэль шевельнул ступнями, остужая кожу о шёлк, и стал вспоминать о тех днях, когда жизнь казалась собственным бледным подобием, а ночи превратились не в череду искушений и схваток, а в пыточный подвал: Тень для него была полна чужими кошмарами: ощущения, сводящие с ума, вопли и мольбы, от которых хотелось оглохнуть, а также зрелища, от которых хотелось выцарапать себе глаза. Как он вообще сумел сохранить рассудок, вот вопрос - впрочем, рассудок этот был всё же в достаточной мере затуманен, раз им смогли играть наиболее настырные из обитателей Тени.
Он попался, попался легко, как будто этих трёх лет не было вовсе. Его жажда признания и желание любви едва не сделали того, на чём обломались страх, праздность, гнев и вожделение.
И вот когда он подошёл к самой грани отчаянья, как то яблоко в складке простыни на краю постели - вот тогда, не раньше, не позже, он встретил Хоука в третий раз.
И тот не дал ему упасть.
Фейнриэль медленно, не отрывая голову от подушки, перекатился на спину, слегка выгнулся, напружинивая тело, и потёрся о ткань лопатками и затылком - чувственное, хотя далёкое от сексуального удовольствие. Его рука неспешно поползла к небрежно захлёстнутому поясу халата.
Вспоминать о неприятном не хотелось, хотя теперь, по прошествии времени, он не испытывал ни капли стыда, вспоминая, как практически умолял Гаррета о смерти, каковой стало бы для него-в-Тени и Усмирение: "ведь ты сам говорил, что смерть - это не страшно!"
Хоук отмахнулся только:
"Ну вот ещё. Ты молодой совсем парень, пожить толком не успел, талантливый, опять же".
И Фейнриэль мазал по несуществующему лицу несуществующие слёзы, и говорил о видениях и криках, о боли и ужасе, о том, что не может так больше, что смерть - лучше, что смерть - это покой, и снова просил - просил проявить милосердия.
И вот тогда Гаррет разозлился. Странно, что посохом в лоб не шарахнул, так разозлился:
"Пожалеть тебя? А маму свою тебе не жалко, нет? Она тебя, обормота, мучилась рожала, потом растила одна среди чужого народа, и ради чего? Чтоб похоронить? А Маретари не жалко? А меня? Я тебя зачем корячился спасал? Два раза, между прочим. Нет, я тебя могу вытащить - и я тебя вытащу!"
И вытащил - что и есть единственно важное. И незачем вспоминать остальное.
Фейнриэль лёгким движением пальцев отбрасывает в сторону полу халата.
Тогда Хоук предложил ему выход и потребовал сделать выбор. Определиться. Фейнриэль определился, и отбыл в Тевинтер - спасённый, благодарный, обязанный своей жизнью, испуганный, взволнованный и теперь уже накрепко влюблённый...
И обиженный - потому что Хоук не сдержал своё слово.

***

Продолжение в комментариях.

@темы: слэш, м!Хоук, Фейнриэль, Secret Santa 2012/2013

Comments

[Weisshaupt Fortress]

...Он открыл глаза и поначалу не узнал потолок, а после не понял, как оказался в Киркволле, в доме своей матери, если засыпал в долийском лагере.
...Позже мама рассказала, что Хранительница рассчитывала провести ритуал лишь с помощью его детских вещей, не вовлекая тело, но Хоук, к которому обратились за помощью, поставил условие: прежде чем он отправится в Тень вызволять злосчастного сновидца, тело этого сновидца должно быть перевезено в эльфинаж, где и состоится ритуал. "Для уверенности", — сказал он. Вряд ли Арианни тогда поняла, что за уверенность имелась в виду — уверенность, что хост возможного демона будет рядом, в пределах досягаемости для разрушения, а не где-то у Расколотой горы, если дело обернётся плохо.
Фейнриэль понял это ещё тогда. Чего он не понял, так это почему нельзя было провести ритуал прямо в лагере? Уж верно, Хоук на своих двоих добрался бы быстрее, чем долийцы с носилками.
Наиболее вероятный ответ заключался в том, что Маретари предпочла рисковать обитателями эльфинажа, а не своими соплеменниками. Что ж, это понятное и достойное объяснение; впрочем, Фейнриэль тогда так и не сообразил спросить — был слишком занят сиюминутными переживаниями и мыслями о ближайшем будущем.
Время его ученичества у Хранительницы завершилось. Никто не гнал его из клана Сабраэ и не требовал соскрести с лица татуировки, однако возвращение было невозможным и бесполезным.
Хранительница провела с ним ещё несколько часов, давая прощальные наставления — Хоук ушёл из эльфинажа сразу после ритуала, едва сказав Фейнриэлю пару слов, и предупредив только, чтобы тот не покидал дом. Маретари не хотела ночевать в городе; вскоре после её ухода вернулся Хоук, на этот раз в одиночестве, взмыленный, с каким-то свёртком за спиной, убегавшийся, но довольный. Оглядел Фейнриэля усталым удовлетворённым взором, каким мастер оглядывает шедевр, близкий к завершению, и попросил Арианни ненадолго оставить их наедине.
После того, как за ней закрылась дверь, Гаррет бухнулся на стул, перевёл дух и доверительно сообщил:
— Знаешь, в Ферелдене многие не бедствующие горожане за такую двухкомнатную "лачугу", как у вас, убили бы, — после чего без перехода спросил. — Ну как ты? Очухался немного?
— Я... — Фейнриэль беспомощно развёл руками, сидя на кровати — как раз перед приходом Хоука мать почти уговорила его отдохнуть. — Я даже не знаю, что сказать. Ты спас мне больше чем жизнь.
— Потом, — поморщился Хоук. — Ты мне дело говори. Что думаешь, справишься?
— Думаю, я уловил общий принцип, — осторожно отозвался сновидец.
— Хорошо, — Гаррет побарабанил пальцами по столу и сказал. — Я всё уладил, сегодня на рассвете ты отплываешь в Тевинтер; корабль хороший, капитан надёжный.
— Как?.. — смешался Фейнриэль. — Так скоро?
— А что, ты бы хотел задержаться? — заинтересовался Хоук.
— Нет, — подумав, признал Фейнриэль. — Просто... не ожидал.
— Ну, увы. Надо провернуть всё быстро и тихо, без прощаний и прочего. Если что, напишешь кому надо потом письмо, или приснишься, что удобнее. Кстати, я сегодня ночую тут, потому что намерен лично посадить тебя на этот корабль, знай. Так, что ещё я забыл? Да, точно, — он достал из сумки пухлую тетрадь в старинной на вид кожаной обложке, укреплённой по уголкам металлом. — Маретари это отдала мне, я его полистал, и решил, что тебе пригодится вернее. Это дневник одного из последних долийских сомниари. Почитай на досуге.
После чего размотал бечёвку и развернул свёрток. Внутри, что и так было ожидаемо по очертаниям, оказался посох — простой на вид, с навершием из четырёх пиков.
Хоук подержал посох в руках, потом поднялся и протянул его Фейнриэлю.
— Это был посох моей сестры, Бетани. Теперь он стоит без дела, пылью покрывается, а для оружия это нехорошо. Я-то не стихийник, мне он не подходит, а тебе на первых порах пригодится. Просто бери и ничего не говори.
Фейнриэль осторожно прислонил посох к стене, и стал ждать продолжения.
Гаррет выложил на стол тяжёленький кошелёк, прокомментировав:
— Подъёмные. Трать с умом. Да, я ещё кусок мяса принёс, надеюсь, Арианни его нам приготовит, а то я жрать хочу, будто весь день пахал — набегался, как собака, язык на плечо.
— Мне позвать маму? — предложил сбитый с толку юноша.
— Погоди. Я её выставил не только чтоб дары тут принести. Нам ещё с тобой посекретничать надо, — уверенно заявил Гаррет, сделал шаг и вдруг сел рядом с Фейнриэлем. — По-мажески. Ты наш уговор помнишь?
— Который? — не удержался от шпильки Фейнриэль.
— Первый, — не моргнув глазом уточнил Хоук, обнимая полуэльфа за плечи одной рукой. Рука была тяжёлая, как сталагмит, и, хотя эта тяжесть должна была воспринимать как угроза — так планировалось, да так и было — Фейнриэлю, наоборот стало почему-то спокойно. — Ты хороший парень, и ты мне нравишься. Воля у тебя сильная, и сам ты славный, без трухлявинки, что ценно. Я отправляю тебя в опасное место; это моя ответственность, и я буду нести её до конца.
— Как ты можешь отвечать за меня, да ещё и за меня будущего, которого даже не знаешь? — воспротивился этой логике Фейнриэль. Угрожающая рука заставляла его чувствовать себя защищённым. — Я сам принял решение, мне и отвечать.
— Да, ты сам решил, — согласился Хоук. — Но прежде я решил позволить тебе решать. Поэтому, я должен уточнить: если в этом опасном и недобром месте ты превратишься в мудака, наподобие тех гостей из солнечного Тевинтера, которых я тут убиваю ежемесячно, я тебя найду хоть на краю света, и вся сила Тени тебе не поможет. Я даю тебе шанс, парень. Только шанс — потому что ничего больше у меня нет. Сделай так, чтобы мне не пришлось жалеть. Это будет твоя благодарность — и будем в расчёте.
— Сделаю, — ответил Фейнриэль с вызовом. — Шанс — это уже немало.
— Мне в своё время хватило, — кивнул Хоук и чуть сжал чужое плечо, прежде чем отпустить.
— И не зови меня "парнем", — попросил Фейнриэль. — У меня есть имя, и я почти уверен, что ты его знаешь.
— Что ты! — улыбнулся Гаррет. — Оно же жутко длинное, а я простой неграмотный ферелденец...
— И, если на то пошло, — осмелев от секундной мысли о корабле, который вот уже совсем скоро унесёт его от родных берегов. — Я помню ещё один уговор. Года три назад дело было. Что скажешь?
Хоук заглянул ему в глаза, тяжко вздохнул и серьёзно спросил:
— Зачем это тебе-то?
Фейнриэль понял, что начинает злиться.
— А сам как думаешь? — спросил он сухо. — Или я тебе просто не нравлюсь — тогда так и скажи, я сразу отстану.
Хоук вздохнул ещё тяжелее:
— Нравишься, что уж тут... Только тебе сейчас меньше всего нужно на такие переживания отвлекаться. Я хочу чтобы, когда корабль повезёт тебя в Тевинтер, ты был осторожен, собран и думал о деле, а не о новом опыте. И не надо мне говорить, что ты ни о чём переживать не собираешься. Видно же всё.
— Но ты же обещал, — юноша даже не пытался скрыть обиду в голосе.
— Если бы тебе не нужно было сматывать удочки из Киркволла со всей возможной быстротой, я бы тебя сейчас пригласил в гости и устроил бы тебе хорошую ночь на прощание, — просто сказал Хоук. — Я это умею. Но время не на нашей стороне.
— То есть, ещё года через три... — безнадёжно произнёс Фейнриэль.
Гаррет засмеялся и спросил:
— Ты спать сегодня будешь?
— Я на месяц вперёд наспался!
— Тогда я прикорну тут, ладно? Умаялся я.
Едва дождавшись ответного кивка, Хоук сбросил сапоги, развязал кушак и надёрнул на плечо одеяло. Фейнриэль вдохнул, встал на ноги, потянулся. Взял выложенный на стол свёрток с мясом и отнёс матери. Он разговаривал с ней минут пять, но когда вновь заглянул в комнату, Хоук уже крепко спал, как набегавшийся за день ребёнок. Фейнриэль поглядел в эту бородатую рожу с крупными чёткими чертами, полными силы, но лишёнными всякой утончённости, подумал, что этот человек совершенно вымотался, сперва спасая его, а затем улаживая его же дела... и оставил Гаррета в покое.
Его благородство простёрлось столь далеко, что вновь потревожить своего спасителя Фейнриэль решился только совсем уж глубокой ночью. Лёг рядом — Хоук подвинулся к стене, не просыпаясь. В зыбком свете единственной свечи его лицо было едва возможно рассмотреть, так что Фейнриэль не удержался — протянул руку и легонько, кончиками пальцев, коснулся губ спящего.
Пальцам стало горячо, в следующий миг их болезненно сжали. Гаррет открыл глаза, моргнул — и отпустил руку Фейнриэля.
— Ты чего? — спросил сонно.
— Я спать пришёл, — резонно отозвался сноходец. — Это моя кровать вообще-то.
— А, — Хоук выдернул из-под себя одеяло и накрыл им Фейнриэля.
— Зачем ты бороду отрастил? — бездумно спросил полуэльф, у которого лишняя человеческая шерсть на теле не росла. — Разве это удобно?
— Я уже привык, — хмыкнул Гаррет. — А зачем... это я тебе ещё лет через пять расскажу, если доживём. Или ты сам догадаешься, это несложно.
Фейнриэль задумался. Борода действительно заметно меняла внешность Гаррета, почти полностью скрадывала нижнюю часть лица и добавляла ему лет семь возраста.
— Ты задумал что-то очень опасное? — осторожно предположил Фейнриэль. — После чего понадобится скрываться и изменить внешность?
— Молодец. Нет, не то чтоб задумал — но я живу как на большой бочке с кунарийским взрывчатым зельем. Мудрость отступника в том, чтобы всегда чувствовать, когда пора мазать пятки салом.
— Но всё-таки борода... неужели совсем не мешает? — спросил Фейнриэль и немедленно проверил сам, быстро наклонившись и поцеловав Гаррета. Всё-таки немного он промазал, и бороду зацепил.

[Weisshaupt Fortress]

— Так, — Хоук отстранил его. — Ты что творишь, твоя мать тут рядом где-то спит!
— Она в соседней комнате легла.
— Ну отлично, — Гаррет отпустил Фейнриэля и тихонько застонал. — Представляю, что она подумала! Только репутации совратителя малолетних эльфов мне и не хватало для полного счастья!
— Я не малолетний! — отрезал Фейнриэль. — Мне почти двадцать. И ты меня не совращаешь. По-моему, у нас всё происходит наоборот.
— Угомонись, — попросил Гаррет. — Я точно не собираюсь лишать тебя невинности в двух шагах от твоей матери за незапертой дверью. Злись, если хочешь.
— Я не девственник! — возмутился Фейнриэль, хотя это было весьма спорным фактом. К счастью, полумрак мешал видеть детали не только ему, а то Хоук всё бы понял по предательскому румянцу.
Впрочем, он и так всё правильно понял, потому что беспощадно уточнил:
— С мужиком был когда-нибудь?
Фейнриэль мрачно промолчал.— Вот то-то же. Слушай, я тебе серьёзно говорю: первый раз это лучше проделывать с кем-то, кто тебе дорог, в условиях получше — уж точно без третьих лишних на расстоянии окрика.
— Но я люблю тебя! — растеряно сказал Фейнриэль, и даже не почувствовал никакого ужаса от того, что признался. Хоук своими отговорками совсем довёл его до ручки.
— Уверен?
— Думаю, что да, — ещё больше растерялся от такого вопроса юноша.
Хоук что-то еле слышно пробормотал. Кажется, он тоже был растерян, если ни вовсе ошарашен. Потом сказал:
— Ложись-ка.
Фейнриэль послушно лёг. На узкой постели получилось — вплотную, спиной — к чужой груди. Сквозь три слоя одежды и одеяло чувствовалось немного, но живое тепло улавливалось чётко. Гаррет обнял его, и знакомая тяжесть его руки весомо прошлась от рёбер вниз, к бедру, прежде чем опуститься поперёк груди.
— И что теперь? — с невольным скепсисом осведомился сомниари. — Ты хочешь, чтобы я спал, что ли? После такого разговора?
— Я хочу, чтобы ты закрыл рот и утих ненадолго, — отрезал Хоук. — Не дразнись.
— Я мог бы то же самое сказать, — буркнул Фейнриэль. — Знаешь, как называется, когда сперва обещаются, а потом ничего не дают?
— Угомонись ты, чудо в перьях! И не торопи, я как раз думаю, что тебе дать, а чего не дать, и чем больше ты возмущаешься, борец за личное половое счастье, тем больше мне хочется спеть колыбельную и этим ограничиться.
Фейнриэль поспешно закрыл рот и умолк.
— Молодец, — прокомментировал Гаррет и ловко распутал завязки его домашних штанов.
Надолго Фейнриэля не хватило. Он был порядочно заведён от лежания в обнимку с предметом своих воздыханий, так что едва ни финишировал просто от того факта, что этот самый предмет ему с немалым знанием дела дрочит. Надо сказать, что для обладателя столь мозолистых лапищ, Гаррет обладал завидной чуткостью и, надо думать, некой долей безжалостности, потому что раза три кряду безжалостно не дал партнёру кончить, да ещё и блокировал ему руки свободной лапой, чтоб не лез сам и не портил всё дело.
— Погоди!.. — наконец сумел собрать мысли Фейнриэль. — Отпустиии...
— Не-а, — с каким-то остервенелым довольством, от которого у Фейнриэля поджались пальцы на ногах, откликнулся Хоук.
— Я не так хочу!.. Я тоже хочу!.. — проскулил Фейнриэль.
— Хочет он, видите ли! — буркнул Гаррет, но отпустил — видимо, понял правильно — и даже решительно помог развернуться. Фейнриэль непроизвольно вякнул, почувствовав членом неприятно жёсткую ткань мантии. Впрочем, Гаррет быстро избавился от преграды — откинул полу мантии, сноровисто расстегнул пуговицы на штанах.
Фейнриэль вспомнил про "мужчина смотрит на тебя и сразу понимает, хочет или нет". Этот мужчина его хотел, и оттого юноша почувствовал себя свободнее и как-то увереннее. Да, Гаррет старше и опытнее, но он тоже мужчина, а значит, ощущает так же — и Фейнриэль знает, что делать. Он смело приступил, но тут же получил в ответ шипение:
— Осссторожжнее же! Ты его на память оторвать решил, что ли?!
Однако прежде, чем Фейнриэль успел устыдиться, Гаррет обернул его рукой оба их члена и принялся наглядно, хоть и несколько отрывисто объяснять, как что делать правильно.
Это было уже слишком. Фейнриэль кончил через пять секунд, даже мысли о мерзких пауках, арифметических задачах и изнасиловании отрубленной рукой, которое он недавно видел в чужом кошмаре, не помогли.
Гаррет продержался дольше, но ненамного.
До утра они, конечно, уже не спали. Умылись, привели в порядок одежду, потом съели остывший ужин и долго лежали в темноте — свеча прогорела — тихо разговаривая.
Утром в порту Хоук крепко обнял Фейнриэля, поправил на нём сумку и потом помахал рукой, стоя рядом с плачущей Арианни. Фейнриэль тогда ещё смутно подумал: их можно принять за родителей, провожающих сына — борода Хоука и впрямь делала такое толкование возможным.
А ещё он думал что, возможно, никогда больше не увидит их обоих.

***

В четвёртый раз они с Хоуком встретились уже в Тени — Гаррет был первым, в чей сон Фейнриэль смог проникнуть сознательно, намеренно и на большом расстоянии.
В своём сне Гаррет был подростком лет, может, пятнадцати, и с ним была улыбчивая темноволосая девочка чуть помладше, с несомненными чертами семейного сходства. Фейнриэль как раз подумал, что невольно подглядел нечто слишком личное, и пообщаться в этот раз, пожалуй, не получится, но в этот момент появился огр, и сон превратился в кошмар — самый обычный страшный сон, не созданный никем, кроме собственного подсознания и чувства вины спящего.
Фейнриэль смущённо смотрел на изломанное мёртвое тело девочки, и раздумывал, вмешаться или уйти? Сильные люди не любят, когда кто-то видит их уязвимыми. Впрочем, Гаррет не оплакивал сестру, только выглядел печальным, и вообще никак не реагировал на жестокие упрёки возникшего ниоткуда сурового мужчины, который величал его скверным сыном и братом, величайшим разочарованием для родителей и много чем ещё, так что даже Фейнриэлю, со стороны слушающему, было неприятно. Мужчина был похож на Гаррета, каким Фейнриэль его запомнил, только постарше и построже.
Фейнриэль надумал всё-таки вмешаться, тем более что конструкция сна предусматривала для этого вполне подходящий облик. Ведь у Гаррета была ещё и мать, отчего бы ей ни заступиться за сына? Впрочем, в последний момент он решил, что так шутить с человеком, лихо кромсающим демонов, может оказаться себе дороже, и явился в собственном облике — коснулся локтя и шепнул на ухо:
— Не слушай, всё это происходит не в действительности. Это лишь сон.
— Я знаю, — откликнулся Гаррет ломким мальчишеским баском. Сейчас он выглядел младше самого Фейнриэля, и тот решил, что такой Гаррет ему тоже нравится. Рожица у подростка была симпатичная и лукавая донельзя, только печать грусти немного сглаживала впечатлением; впрочем, с этой рожицы глянули знакомые внимательные пронзительные глаза, будто Хоук и впрямь мог одним взглядом насквозь определить, что именно перед ним. Ярость и настороженность угасли, Гаррет протянул руку. — Пойдём отсюда, поищем местечко поприятнее.
Фейнриэль взял его за руку и повёл, на ходу создавая это "местечко". За основу он взял любимую укромную полянку в предгорьях Расколотой горы, где любил уединяться в пору своего ученичества у Маретари.
— Вот, — сказал Фейнриэль и подал пример, первым опустившись на траву. Гаррет не стал чиниться, плюхнулся рядом, принялся щупать траву, сорвал несколько стебельков, обнюхал, растёр в пальцах, слизнул горький зелёный сок, сморщился. Одобрил:
— Здорово сделано! У тебя отлично получается.
— Спасибо, — с достоинством ответствовал Фейнриэль, удивляясь про себя, отчего это так растаял от простой похвалы? Его хвалил и наставник, но никогда так простецки, в этом, что ли, дело?
— Ты непривычно выглядишь, — заметил он, чтобы скрыть смущение.
Гаррет мельком глянул на свои испачканные в зелёном руки:
— Да я себе так часто снюсь, застрял в этом возрасте; удобно мне так, наверное. Сам-то ты как?
Фейнриэль рассказал, щедро, не скрывая подробностей. Он уже написал одно письмо Хоуку, но это было давно, да и дошло ли то — не знал. Радовался самой возможности выплеснуть свои впечатления заинтересованному слушателю, перед которым не надо так уж держать лицо, рассказать, какое у них там всё другое и интересное, похвалиться успехами...
В конце концов, разговор свернул на менее блестящие стороны заграничной жизни, и Фейнриэль сам не знал, как и почему он вдруг рассказал о Глории, чего вовсе не собирался делать: да как ещё — подробно, со всей своей обидой, со всеми "как же так?" и "за что?"
Гаррет всё внимательно выслушал с серьёзным лицом, потом приобнял и просто сказал:
— А ты думаешь, почему я один? Я ведь не самый страшный мужик в городе, аристократ, опять же, небеден, не жлоб, и беседу поддержать могу, и даже при нужде прилично себя вести в обществе. Мог бы если не жениться, так хоть парня завести.
"А ты один?" — про себя поразился Фейнриэль, но Хоук уже продолжал:
— В одном нет разницы между простым отступником и магистром тевинтерским: оба рискуют. Сила — это риск, и свобода — это риск. Рабы тоже рискуют, и маги в Круге — но тем проще, над ними чужая воля. А мы должны сами решать — и сами отвечать за свои решения, нам никто не советчик и не ответчик. И доверять можно немногим, и к себе подпускать всякий раз — риск. Все мы — живые, у всех слабые места имеются, брюхо беззащитное, которое нельзя показывать врагу. Связаться с тем, кто слабее — значит, всегда бояться: обернут его против тебя, шантажировать ли станут, искалечат или вообще убьют, чтобы тебе тем досадить? Связаться с равным — соперничать станете, ревность сточит, подставить могут. Связаться с более сильным — использует, подавит, подчинит своей воле.

[Weisshaupt Fortress]

— А с кем тогда можно? — тихо спросил Фейнриэль, будто ждал откровения.
— Я не знаю, — вздохнул Гаррет. — Тут никто заранее не скажет. Довериться — это риск. Вот и решай всякий раз, стоит оно того, или нет? Одно скажу, да ты и сам уже, верно понял с этой Глорией, что вожделение — не любовь, и радости постельные лучше держать в стороне от доверия, ради них рисковать не стоит. Держи голову холодной, в общем.
— Угу, — невнятно откликнулся Фейнриэль, и расчётливо спросил. — Часто тебе снятся такие сны, как сегодня?
— Бывает, — кратко ответил Гаррет. — Я как-то привык уже за свои ошибки отвечать.
Фейнриэль подумал об этом. Похоже, Гаррет и впрямь привык — сначала давать шанс и позволять себе риск, а затем терять доверившихся, тех, кого обещал защитить... или вовсе убивать своей рукой. А затем тащить на себе груз вины.
Хотел ли Фейнриэль для себя такой ноши?
— Ты не виделся с моей матерью? — спросил он, чтобы перевести тему. — Я до сих пор ни с кем из Киркволла не смог связаться через Тень, слишком далеко.
— Виделся, только пару недель назад заходил к ней. Она ушла к долийцам, я захожу иногда. У неё всё хорошо, хотя по тебе скучает. А насчёт "далеко" — это ты брось. Расстояния в Тени нет, преграда только здесь, — он постучал Фейнриэля по лбу. — Вот и смотайся, навести матушку. И вот ещё что, — он помедлил. — Брата моего помнишь?
Фейнриэль нахмурился, потом кивнул.
— Сможешь если, наведайся к нему, глянь просто, что да как. Он упрямый у меня, не увидеться лишнего разу. Он в храмовники же подался, я не помню, говорил ли?
— Но... я с ним почти не общался, не знаю, получится ли.
— Вот и потренируешься, — безмятежно отмёл все возражения Хоук и подмигнул.
Фейнриэль не нашёлся, что сказать на такую наглость, однако как раз подумал, что было бы интересно обнять и поцеловать Гаррета сейчас, когда они одного роста и комплекции, а Гаррет так даже чуть-чуть и пониже, и помоложе... Подростком Гаррет был симпатичным, хотя такой его облик не будил в Фейнриэле привычного телесного трепета, однако любопытство неплохо бы удовлетворить — вдруг другого случая не представится?
Но в этот момент Хоук засветился и стал пропадать — верно, его разбудили.

***

Позже они встречались таким образом ещё несколько раз, навещал Фейнриэль и сны других обитателей Киркволла — своих знакомых, матери, Хранительницы, спутников Хоука... потом научился являться любому, даже совершенно незнакомому человеку по собственному желанию.
Однако лишь троим он являлся в собственном облике, не скрываясь — Гаррету, Арианни и Маретари.
Затем не стало Маретари, Гаррет лишился матери, а спустя недолгое время Арианни умерла от скоротечной лихорадки. Фейнриэль провёл тогда два дня в Тени, облегчая её бредовые видения, но лечить на расстоянии не умел — у него вообще были проблемы с целительской магией — а Гаррету подал весточку слишком поздно — тот просто не успел в лагерь вовремя. После этого Фейнриэль долгое время избегал любых знакомых снов, да и события бодрствования требовали напряжённого внимания.
А потом по Тени прокатилось волнение, которое он почувствовал даже в Неспящих Землях, и вскоре потекли ужасающие слухи: взрыв огромного храма в Киркволле, разрыв Завесы, мясорубка на улицах, толпы демонов и одержимых, резня в Казематах, реки крови... и Защитник, сыгравший свою роль и исчезнувший бесследно.
И снова Фейнриэль заперся в спальне и ушёл в Тень на двое суток, исследуя спящие разумы выживших во время этих событий, собирая картину событий из мелких осколков. В конце концов, ему удалось сделать это с достаточной степенью достоверности, но даже спутники Хоука не знали, что стало с ним после.
Самого Гаррета Фейнриэль не искал. Не смел.
Он понемногу приглядывал за немногими выжившими знакомцами и спутниками Гаррета, словно надеялся однажды обо всём ему рассказать. Продолжал и свои еженощные путешествия.
Чужие сны развлекали его и дарили опыт — пусть краденный, подсмотренный. Переживания и страсти, жизненные трагедии и радости, нелепые страхи и вполне обоснованные опасения — всё это было к его услугам в Тени.
Однако за всё приходится платить. Была и своя цена у стремительного овладения даром сновидца: приучившись всегда сохранять полный контроль над архитектурой и материей сна, Фейнриэль утратил способность видеть сны естественные, несозданные никем, порождённые лишь его собственным подсознанием. Всё чаще, закрывая глаза, он видел лишь темноту и причудливо окрашенный воздух Тени, откуда мог отправиться в странствие.
И он странствовал — чаще бесцельно, иногда — осторожно подслушивая и подсматривая, исподволь направляя сюжеты снов значительных персон, чтобы получить сведения об их намерениях.
Лишь одного человека он не осмеливался искать в Тени — вот уже три года как.

***
4.
***

К ночи всё-таки разразилась гроза, и висящая в воздухе тяжесть рассеялась. Фейнриэль почувствовал это даже в глубине дома, в собственной, лишённой окон, укромно скрытой толстыми стенами спальне — головная боль отступила.
— Достаточно, — сказал он Кайре, аккуратно растиравшему его виски мятным маслом. — Спасибо. Мне стало лучше.
Кайре молча поклонился и отступил. Пару лет назад он непременно сделал бы почтительный комплимент волосам Фейнриэля или сказал ещё что-то, столь же мало уместное. Теперь спросил лишь:
— Прикажете подавать ужин?
Фейнриэль бросил на слугу взгляд, ощутив укол мимолётной, привычной уже слабой неловкости.
— Не нужно. Я собираюсь ложиться.
— Удачной ночи, господин, — невозмутимо пожелал Кайре, вновь поклонился и вышел.

***

Когда-то, получив в наследство дом, Фейнриэль первым делом велел провести ревизию состояния здания и запасов, а убедившись, что ни срочный ремонт, ни голод ему не грозят, официально даровал всем домашним рабам вольную. Некоторые из них и впрямь воспользовались этим даром — и им Фейнриэль помог удачно покинуть территорию Империи — но большинство осталось на прежнем месте. Почти все его нынешние слуги родились в рабстве и плохо представляли иную жизнь, им некуда было идти, и вряд ли кто-то другой предложил бы им лучшие условия для работы и для жизни. Фейнриэль платил им небольшое, но приличное жалование, кормил, одевал и ожидал в ответ только верной службы.
Кайре достался ему вместе с домом. Он был эльф, при этом — один из очень немногих рабов, обученных письму и счёту. Кайре было около тридцати, и последние семь лет он был экономом Илариаса, вёл его дом и занимался счетами, и, сверх основной своей специальности, был весьма искусным массажистом, в чём Фейнриэль смог убедиться ещё в краткий период своего ученичества. Тогда же он впервые заподозрил интерес Кайре к своей особе, выходящий за рамки простой приязни — впрочем, подозрения эти мудро удержал при себе.
Получив свободу, Кайре начал свой интерес деликатно проявлять. В этом не было никакой агрессии — он скорее ненавязчиво предлагал себя, чем проявлял инициативу.
Фейнриэль старательно делал вид, что ничего не замечает. Внимание Кайре заставляло его теряться.
Говоря откровенно, с личной жизнью у сомниари так и не задалось. До встречи с Хоуком Фейнриэль мог занести на свой счёт разве что неуклюжую возню с соседкой Беррой — она оказалась единственной в эльфинаже девчонкой, достаточно любопытной и незакомплексованной, чтобы искренне заинтересоваться получеловеком. Возня была бодрой и для пятнадцатилетнего мальчика вполне достаточной, но однажды их угораздило уснуть вместе, и Берра стала свидетельницей его кошмаров. Больше она к Фейнриэлю ближе, чем на десять шагов не подходила.
Среди долиек таких рисковых девиц не нашлось вовсе, что бы там ни болтал Гаррет. Хотя долийцы сочли Фейнриэля достаточно взрослым, чтобы удостоиться валласлина, а значит, чисто теоретически, признали его право добиваться брака, на практике, с татуировкой или без, он был слишком человеком для них.

[Weisshaupt Fortress]

В Тевинтере, в самом начале, в золотой период, когда Фейнриэль удивлялся тому, как удачно сложилась его совсем было пропащая жизнь, ему привалила благосклонность молодой магички, служившей его первому наставнику. Женщину звали Глория, она была старше Фейнриэля на двенадцать лет, обладала восхитительной фигурой с ярко выраженными дамскими округлостями, и охотно продемонстрировала молодому любовнику небо в алмазах. Роман был прекрасен, как экзотический фрукт хурма, и оказался столь же скоропортящимся — вскоре случайным образом вскрылось, что Глория действовала по поручению наставника — ради расширения фейнриэлева кругозора и вящего контроля. Фейнриэль был глубоко задет, чувствовал себя использованным и обманутым, чем поверг в глубокое недоумение как Глорию, так и магистра.
Уже позже, немного обжившись во Вратах Марнуса, Фейнриэль порой становился объектом заигрываний и ухаживаний, но это так и не вылилось ни во что серьёзное. Хотя, по идее, молодой человек немного за двадцать, имеющий весьма скромный любовный опыт и большую часть времени удовлетворяющийся компанией собственной правой руки, должен бы терять голову от близости живой и явно расположенной к нему женщины, в особенности если она молода и не обижена природой — в реальности, когда Фейнриэль глядел на молоденьких магичек, их кокетливые улыбки и горящие огнём недвусмысленного вызова глаза, на их плавно покачивающиеся бёдра и высоко поднятые местным остроумным бельём груди, он не чувствовал ничего. Никакого возбуждения, никакого интереса. Только некий холодный внутренний голос беззастенчиво предполагал, какую именно выгоду желают извлечь подающие надежды дамы из этого знакомства, как им удастся использовать влюблённого сноходца, и какие конкретно далеко идущие проблемы он может поиметь в качестве приложения к краткому и сомнительному мигу плотской радости.
Таким образом, Фейнриэль оставался одиноким, но никогда не думал о возможности разнообразить свою жизнь компанией возлюбленных собственного пола. Если не считать бесплодных фантазий о Хоуке, он вообще никогда не ловил себя на стремлении к мужчинам, и весь его интерес такого рода сводился к чтению книг с картинками в — разумеется! — чисто познавательных целях.
Если слишком долго прятать голову в песок, вашим интересным телоположением может воспользоваться любой прохожий, лишённый излишних моральных ограничений. Однажды Фейнриэль был вырван из сна слишком ярко возобновившимся контактом с собственным телом — тогда он ещё умел видеть сны, но ловкие руки Кайре, его нежные губы и горячий язык сном точно не были.
В первый момент, признаться, Фейнриэль хотел возмутиться и выгнать наглого эконома, как минимум — из спальни. Он и без того всегда остро ощущал, как беззащитен в материальном мире, когда спит. Однако заметив, что господин проснулся, наглый эконом и не подумал остановиться, и сначала у господина перехватило дыхание, а потом он просто махнул рукой — образно выражаясь. В конце концов, дело уже зашло слишком далеко, а ласки Кайре были приятны — не менее приятны, чем некоторые вещи, которые делала Глория.
Потом, когда Фейнриэль кончил, Кайре сел на пятки и уставился на него с терпеливым вниманием, раз и навсегда дающим понять, что раскаянья он не испытывает, и вряд ли когда-то испытает. А вот недвусмысленного возбуждения поза совершенно не скрывала, так что версию, что мотивом этого ночного визита является чистая услужливая благодарность, можно было сразу отбросить. Фейнриэль смотрел в ответ, не находя, что и сказать. Возможно, Кайре ждал, что его прогонят, возможно — что положат рядом. Фейнриэль вздохнул, жестом предложил слуге повернуться спиной, подполз поближе, развязал чужие штаны и старательно отдрочил ему. Возможно, он действовал несколько неловко, но Кайре, уж точно, не собирался выставлять ему оценку.
Единственная санкция, которую Фейнриэль таки применил к наглому эконому, состояла в том, что тому пришлось перестилать постельное бельё. В процессе перестилания Фейнриэль настойчиво донёс до сведения Кайре, что произошедшее этой ночью между ними не должно повториться; распространяться на этот счёт также не следует. Кайре всё понял правильно: с тех пор в его поведении невозможно было найти малейшего намёка на неподобающий интерес.
Но Фейнриэль всё равно испытывал лёгкую и никому не нужную неловкость, глядя на собственного слугу, с которым однажды, наполовину не приходя в сознание, переспал. Может быть, ему следовало дать Кайре расчёт, но ему нравился мир и покой, который столь непринуждённо поддерживался экономом, нравился порядок в доме и счетах, нравилось отсутствие необходимости вникать в бытовые мелочи и подолгу объяснять свои потребности. Кайре был удобен — и небольшую неловкость можно было потерпеть.
Уже после этого эксцесса — или инцидента, хотя про себя Фейнриэль называл это попросту "случаем" — он однажды посетил дом свиданий, пользующийся хорошей репутацией. Подобные заведения не имели прямого отношения к проституции, посетители приходили туда, скрыв лица и имена, платили за вход и обретали возможность найти себе компанию на ночь среди таких же одиночек. Посетители, как правило, были люди отнюдь не бедные, однако по тем или иным причинам не желавшие пользоваться услугами профессионалок и рабов. По традиции, в таких местах не принято было вести каких-либо разговоров — пары недолго присматривались друг к другу и удалялись в едва освещённые комнаты с кроватью, часто так толком и не видя друг друга, не слыша даже голоса.
У этого способа сбрасывать напряжение было масса недостатков, и лишь одно несомненное достоинство: отсутствие ответственности, риска привязаться. Однако в любую ночь больше половины посетителей составляли молодые маги.
От собственного посещения анонимного дома свиданий у Фейнриэля остались смешанные впечатления. Он был неглуп, и, несмотря на небольшое количество практического опыта, отлично понимал, что это значит, если помимо женщин, ему нравятся мужчины строго определённого типа — старше и крупнее, типичные воины с могучими телами, и ферелденский акцент тоже очень желателен. К своей удаче, он нашёл именно такого, даже ферелденца, судя по тем нескольким словам, что Фейнриэль от него услышал — правда, мужчина был светловолос, но в темноте это едва ли имело хоть какое-то значение.
Партнёр оказался опытным и внимательным, и удовольствие Фейнриэль получил как миленький, несмотря на все свои волнения, и неприятные ощущения были не так уж сильны — но ни малейшего желания повторить так и не возникло, ни потом, ни после. Вообще осталось ничем не обоснованное чувство, будто его обманули, подсунули пустой фантик вместо конфетки.
Потому что удовольствие Фейнриэль мог точно так же получить в собственной постели от любой хитрой игрушки, и, пожалуй, было то удовольствие посильнее, поскольку он знал своё тело и не допускал ошибок. А от секса с партнёром хотелось чего-то ещё. Даже не ещё — чего-то иного.
А может, всё дело в том, что он и впрямь давно уже жёстко разделял радость плоти и близость, и из всех живых и мёртвых — вот ведь смешно — полностью доверял лишь одному человеку.
Понадобилось же почти десять лет в разлуке, чтобы это понять.

***

Он ещё посидел в глубоком удобном кресле, потихоньку крутя шеей и наслаждаясь отсутствием отдающейся в висках при движении боли. Неспешно и привычно воскрешал в памяти прошедший день, свои мысли и побуждения, сказанные и удержанные на языке слова...
Он не знал точной даты своего рождения, но мать рассказывала, это произошло в самом конце весны. В этом году Фейнриэлю исполнилось двадцать восемь лет.
Мирна, девушка, прислуживавшая в комнатах, проскользнула в спальню, едва слышно пробормотав приветствие, быстро и совершенно бесшумно прибрала на столе и заменила композицию в вазе — Фейнриэль любил непритязательные полевые цветы — и удалилась. Фейнриэль проводил её рассеянным взглядом. В этот миг он увидел себя со стороны, и теперь пытался осознать, что за расстояние разделяло запуганного, ожидающего беды от всех, начиная с самого себя, киркволльского мальчишку — и взрослого мага, сплетшего свою сеть в Тевинтере. Что за путь вёл его к этому настоящему, этому креслу, этому дому, этому букету ромашек? И куда этот путь протянется дальше?
Вновь его объяло чувство одиночества, потерянности, не-сопричастности ничему. Он был в возрасте наступления зрелости, когда многие — что люди, что эльфы — уже имеют семью, детей, учеников, а сам едва нашёл своё место в жизни. Он знал искушение и чувство власти, знал предательство и знал верность, надежду, страх, потерю, смертельную опасность, влечение и плотские удовольствия, но самая простая человеческая радость, доступная практически любому обывателю, оставалась недосягаемой:
Фейнриэлю не с кем было посидеть за бокалом вина (кружкой пива, чашкой чая) и разговором, чувствуя, что его понимают и любят. Две эти вещи вообще не желали совмещаться в его жизни. Мать, Маретари, некоторые из слуг или других людей, которым он помог в трудной ситуации, возможно, искренне любили его или думали, что любят. Но никто из них не мог подарить ему понимания.
Сейчас он был в той же мере совершенно и непререкаемо один, что и двенадцать лет назад, в Городе Цепей. Вся разница: теперь он был достаточно опытен, чтобы сознавать своё одиночества.
И, быть может, достаточно отчаян, чтобы решиться поискать лекарство.
Резко поднявшись, Фейнриэль запер дверь, снял с себя одежду и лёг в постель.
Сомниари намеревался сделать нечто, что давно уже делать зарёкся.
Он собирался поискать Хоука.

[Weisshaupt Fortress]

***
5.
***

Изменчивое многоцветье Тени приняло его с привычной готовностью, по несуществующей земле протянулись резкие тени несуществующих предметов; Фейнриэль улыбнулся. Он давно привык отличать чужие сны по чему-то, что воспринимал как запах и оттенок, и теперь пошёл вперёд, ища видимые лишь ему следы — тень цвета в призрачном воздухе, отголосок шума, иллюзию запаха...
Маг в пышной мантии лежал на камнях внутреннего дворика, живо напоминавшего киркволльские "колодцы", его тело было распорото от грудины до паха, все внутренности вывалены наружу. Отрубленной головой играла стайка крикливых эльфийских детей.
Несмотря на кровь и кишки, привлёкшие избыточное количество мух, это не был кошмар. Просто спокойный сон, даже приятный. Фейнриэль прислушался к своим ощущениям, но сон был естественного происхождения.
Он пригляделся к детям, но среди них творца этого произведения не было; наконец заметил Гаррета-подростка на балконе, выходящем во дворик. Тот ел дикий виноград с оплетших балкон лоз, и любовался играющими детками.
Фейнриэль переместился к нему и позволил заметить себя.
— Здравствуй, — приветствовал его Гаррет, и улыбнулся. — Садись, поешь винограду. Кислый.
— Гаррет, — сказал Фейнриэль. — Говорили, ты умер.
— А Защитник Киркволла и умер, — ухмыльнулся Хоук, и эта взрослая ухмылка на мальчишеском лице смотрелась одновременно чуждо и уместно. — В конце каждой хорошей истории герой должен умереть, помянем же, — и он протянул ему виноградину.
Фейнриэль шагнул вперёд, наклонился и порывисто обнял Гаррета. Виноградинка упала и закатилась куда-то под лавку.
— Я три года не искал тебя, боялся, — сдавленно произнёс Фейнриэль. — Сволочь ты ферелденская!
— Ну будет тебе, — вроде бы слегка смущённо прогудел в ответ обнятый, постукивая его по спине. — Отпусти, удушишь!
— И следовало бы, — буркнул Фейнриэль, неохотно отпуская его и садясь рядом.
— Ну, рассказывай, — поощрил Гаррет, хлопая его по коленке.
— Что тебе рассказать? За меня чуть не передрались, я убил пару десятков могущественных персон, но они первые начали; на время оставили в покое, но живу я... вроде, как ты говорил, пикника на бочке кунарийской взрывчатой смеси. Да, и ещё я магистр теперь.
— Рабовладение, кровавые жертвы? — непринуждённо осведомился Гаррет, и глаза его сузились.
Фейнриэль хмуро задрал бровь:
— Ты меня ни с кем не путаешь? Никто меня не принуждает теперь делать, что я не хочу — не решаются, потому что у таких принуждателей слишком высок процент внезапных смертей во сне. У меня есть слуги. Я им плачу. А магия крови мне без надобности — видал я таких могучих магов крови, некоторых и к праотцам отправлял.
— Боевитый стал — страсть! — одобрил Гаррет, как-то сразу повеселев, и оценивающе оглядел собеседника. — Слушай, ты, если честно — правда так выглядишь, или польстил себе? Чуть-чуть?
— Мне вроде как ни к чему, — слегка зарозовев щеками, со сдержанным достоинством ответил сомниари. — А откуда интерес?
— Да так, — хмыкнул Гаррет. — Приятно, что я не ошибся. Ты и впрямь... неплохо подрос.
— Я бы тоже хотел увидеть тебя в Неспящих Землях, — решительно заявил Фейнриэль. — Ведь ты остался мне должен с нашей последней встречи, и я желаю взыскать долг. С процентами.
— Да ну? — изумился Гаррет. — Это когда это?
— Между нами существовал уговор, и ты не исполнил свою часть.
— Который? — поддразнил Хоук.
— Второй, — невозмутимо осадил его Фейнриэль. — Так где твоё материальное тело?
— Да тут же, в этом вашем Тевинтере, — вздохнул Хоук. — Вот, приехал тут разобраться кое с кем... тоже старые долги отдать, только другого свойства.
— Понятно, — Фейнриэль глянул на играющих головой убитого мага детей. — И... кто это был?
— Вот давай только без этого, — рубанул воздух рукой Гаррет. — Ещё окажется, что знакомый твой какой-нибудь... неловко же получится. Ты сам-то где обретаешься?
— Марнус Пелл.
— Я могу быть там... дай подумать... через два дня. К вечеру — уж точно. Встретимся в порту?
— В порту? — переспросил Фейнриэль, немного растерявшись от такой прыти. Всего через два дня! Не через месяц, не "когда получится"...
— Что, магам не пристало назначать свидание в столь низменном месте? — развеселился Хоук. — Так я не маг нынче, а простой воин, наёмник из Ферелдена — акцент-то не спрячешь — и зовут меня... ну, зовут Гаррет. Всё равно ведь никто не помнит, как там этого Защитника звали, — он засмеялся свободным задорным смехом, так что тут же захотелось улыбнуться в ответ.
— А с посохом что?
— Да какой ещё посох, посох — это у магов, а у меня простая ферелденская глефа! — ещё пуще развеселился Хоук.
— Тогда через два дня, на закате, у третьего причала, — решил Фейнриэль. — Я буду в синем. И, сразу предупреждаю, если ты снова предложишь мне подождать "года три", я тебя...
— Что, догонишь и трахнешь?
— Нет, — подумав, отверг заманчивое предложение Фейнриэль. — Найду в Тени и беспощадно соблазню. В облике твоего брата.
И поспешно ушёл, пока онемевший от его угрозы Хоук ни опомнился.
Проснулся, тихо смеясь, в своей постели, чувствуя необоснованный прилив сил и нервной энергии. Через два дня, в порту, он встретит Гаррета. И — никаких сомнений — они будут заниматься любовью в ту же ночь, и ни всё ли равно где.
Хоть там же в порту на причале, Фейнриэлю плевать.

***

Через два дня к вечеру Фейнриэль достиг точки вспенивания крови. Звучит нелепо, но, кажется, он собирался на первое в своей жизни свидание.
Вскочил ни свет ни заря, принял ванну, до обеда слонялся по дому, пугая слуг непривычным мечтательным выражением. В голову, впрочем, лезли и не самые приятные мысли — время меняет людей, а в Неспящих Землях всё не так просто, как в Тени, быть может, наяву у них с Гарретом не окажется достаточно общего? Возможно, они посмотрят друг на друга и разойдутся, разочарованные?
Однако в ванной проторчал чуть не два часа, мысленно смеясь над собой — готовится, будто точно уверен, что секс будет, и сам же себя уговаривает: "может обойдётся", словно девица, которой и хочется, и колется, и мама не велит! Стыд сказать кому.
Тем не менее, никому ничего говорить Фейнриэль не собирался, а вот быть готовым к сексу прямо на пристани — собирался, и ещё как. Мнение окружающих его не волновало, а свой, возможно, единственный шанс упускать не было никакого желания.
Ещё два часа выбирал, что надеть: с одной стороны, хотелось, чтобы всё, от белья до ботинок было идеально, с другой же, не хотелось лишний раз светить перед языкастым Хоуком своим статусом состоятельного человека, которому доступна всякая роскошь, бесконечно далёкая от простого ферелденского наёмника.
С полчаса он мучился и с причёской, но в итоге был в условленном месте едва ни за час до заката.
Как выяснилось, Хоук уже ждал.
Как ни странно, он выглядел чуть ли ни помолодевшим — может, потому что прощался на причале Киркволла Фейнриэль с главой семьи, отягощённым всевозможными обязательствами, а встретил теперь вольное перкати-поле; возможно, свою роль сыграла и одежда — Хоук был в агрессивном, даже варварском лёгком доспехе.
А ещё он был без бороды, более того — чисто выбрит, и даже на скуле можно было заметить свежую царапину.
— Гаррет, — сказал ему Фейнриэль в качестве приветствия, и понял, что улыбается, как полный идиот, вот разве что тень от капюшона немного затенит, прикроет. — Гаррет, ты побрился.
— Конечно, балда, — легкомысленно согласился бывший Защитник Киркволла, а нынче свободный воин в поисках заработка. — Я же на свидание шёл.
И крепко обнял. Фейнриэль опустил подбородок ему на наплечник, отметив, что всё-таки немного выше ростом. Он не помнил уже, когда его в последний раз обнимал кто-то другой, кто-то был ему так же важен и достоин доверия.
— Шёл? — бездумно переспросил он. — Раздумал, что ли?
— Так всё уже, — засмеялся Гаррет. — Дошёл!

***

КОНЕЦ

[Aihito]

Дорогой автор) Я даже не буду притворяться, что не узнала - узнала!
Дорогая Йис, спасибо за подарок)))
Он прекрасен. Очень чувственный, долгий, красивый...
Но что же! Они так и не!
Я хочу продолжения))) Очень-очень) Прости меня, но мне всегда мало Фея, да и Хоук у тебя получился такой классный!

[Achenne]

Я присоединяюсь: очень хотелось бы их ОТНОШЕНИЙ, ну хотя бы за кадром!
Но вообще классный фик, конечно, такой неторопливый, с кучей деталек, такой читать у камина после нового года - просто идеально.

[Гость]

Aihito,
ай-я-яй, заказчик, не деанонь товарища!
после деанона автор напишет эпилог, где они таки да) и всё будет хорошо.

Achenne,
автор глубоко опечален тем, что ОТНОШЕНИЯ не получились(

а.

[Aihito]

товарищ, я могу попытаться угадать, а автор может не признаться.
*очень-очень ждет эпилога* ты такой молодец)))) спасибо-спасибо))

[yisandra]

ой, я и тут нашла выпавший кусок текста(((
ладно, когда у себя буду выкладывать, его воткну на место, что ж теперь-то