Название: ***
Пейринг/Персонажи: ОМП-храмовник/ОЖП-магичка, ОМП-иностранец
Категория: джен с элементами гета
Жанр: фентези, драма
Рейтинг: R
Размер: 1443 слова
Краткое содержание: Храмовник и магичка хотели воспользоваться на задании присутствием священника с севера и тайно провести брачную церемонию, а сам священник, пустившийся в опасную дорогу, просто хочет выжить. Охота на малефикара попутала карты для всех.
Примечание: Расширила лексикон игровселенной. Нагло пользуюсь лазейкой феста, что работа должна содержать пейринг.
Закапывать кровунью решили прямо в снегу. Место выбирал брат Поларий — чернец, которому едва ли доводилось ранее паломничать южнее Недремлющего моря, и который потому имел весьма наивное представление о коварстве снежных заносов. Сказал, пусть мой нагрудник и носит знамя храмовничьего ордена, но проводы к Создателю и уж тем более песнопение — удел духовных подданных верховного жречества, а не его рыцарей.
Спорить не хотелось, и не только потому что Карлотта наложила крайне скверные целительные чары на моё вспоротое горло.
Мы с братом Поларием как раз несли узловатый ком мешка с телом, и вдруг тот оступился, а затем и вовсе сгинул из виду, будто его утащила какая-то подснежная тварь. Бедняга вонзил длинные бледные пальцы в торчащие из-под мешковины бугры, и удвоенная тяжесть ноши повалила меня на колени, к пропасти, затаившейся в сугробе. Холст под хваткой чернеца треснул, но моя рука вовремя схватилась за его кисть; вторую — он подбросить не смог, и она продолжила рвать мешок своим весом.
— Создатель милостивый, — заныл он и перешел на обрывочное бормотание: — Прояви милосердие... Доброта в сердце твоём... Ниспошли спасение...
Погребальный мешок ниспослал чернецу задеревенелую серую кисть, которая шлепнула его по губам, нежно скользнула тыльной стороной ладони по шее, грозя запасть за воротник, но, на миг запутавшись в складках капюшона, упала вниз, в бездну под снегом.
Брат Поларий сжал губы и перешёл к скулящему мычанию.
Ткань рвалась непрерывно, с ленивым мурлыкающим треском, будто растягивала удовольствие от зрелища.
Следующим из мешка выпало бледное полено предплечья, которое стремительно пронеслось мимо брата Полария, и тут же следом — второе, на прощанье показав ровные ряды шрамов, будто оставленных крошечными граблями с по-антивански отточенными зубьями.
— Нужно отпустить мешок. Одновременно.
Брат Поларий, заливаясь слезами мотнул головой и промычал что-то, что могло быть только: "Нет," "Не могу," или "Только не отпускай!"
Вспоротый мешок трещал, разевая щель до трещины, до прорехи, до дыры, из которой на брата телесным камнепадом полетели всё новые части кровуньи. Как пасть дракона, которого рвало неугодной добычей, он изрыгал посиневшие голени и босые ступни, голые бедра и плечи. Брат Поларий скулил и плакал, и моя хватка на его руке слабела, даром что ноша становилась легче.
Он промычал: “Создатель милостивый!” или “Помоги!”, или “Никакая святыня того не стоила!”
Ритуального мешка больше не было: спереди, его ткань, ввалившаяся от разрешения погребальным бременем, теперь походила на болтающиеся полы шатра. И всё же, он не опустел. Холщовые складки зашевелились, и наконец наружу вырвался голый обрубок туловища кровуньи, следом за которым выкатилась голова с копной рыжих волос, слипшихся под кляксами запекшейся крови.
Брат Поларий сорвался — или моя рука отпустила его, вместе со всем его мычанием, слезами, треклятым мешком и последними останками кровуньи.
Стало тихо.
Со спины, доспех завибрировал от колебаний Тени.
Карлотта вытягивала тонюсенького брата Полария из бездны чарами. Когда она выудила его на тропу, он свернулся на снегу точно креветка и замер.
Почему-то он крепко прижимал к себе голову, не свою.
— Спасибо, — прохрипел я, проверяя обездвиженного чернеца на ушибы.
Карлотта бесшумно опустилась рядом и положила руки на предплечья, из-за шерстяного плена которых на небо воззирала пара зеленых глаз. В них до сих пор читалась явная горечь и обида.
Живой магичке смотреть в глаза не хотелось.
— Я решила все-таки пойти с вами, чтобы спеть песнь, — пояснила она едва слышным бормотанием. Карлотта принялась терпеливо разнимать руки брата Полария, сраженного оцепенением, и продолжила: — Подумала, это должна быть я, а не священник-иностранец, который никогда её и не знал.
— Ты тоже не знала.
Каждое слово отдавало обжигающей резью в горле и железным привкусом на языке.
Чернец был жив. К его лбу и вискам волнистыми черными водорослями липли пряди волос, намокших от пота или снега. Он моргал и дышал, но реагировал на нас запоздало, будто мыслями пребывал у себя на теплом севере, а не в заснеженной орлейской провинции.
— Не совсем, — наконец произнесла Карлотта.
Она наконец освободила голову кровуньи и положила её перед собой. Взяла горстку снега и почистила посиневшее лицо от налипших хлопьев крови и грязи.
— Она приснилась ко мне, давно, в год после завершения Четвертого мора. Мы проболтали тогда весь сон, говорили о том, что нам нравится и не нравится, обсуждали знакомых — тех, кого я запомнила. А тех, кого я не знала, представляла мне сама, через свои воспоминания. Было весело.
Карлотта спрятала руку куда-то за капюшон и извлекла два медных зажима; с одного из них свисал длинный волнистый волос, такой же рыжий.
— Тогда она сказала, что нашла меня по крови, по своей, — продолжила Карлотта, закрепляя пряди волос кровуньи так, чтобы придать им более собранный вид. — Всё заверяла меня, что знает, что делает. Сказала, не хочет в Круг, потому что нужно поддерживать мастерскую отчима, а других детей в семье нет. Поклялась, что будет осторожна.
Карлотта замолчала. Брат Поларий приподнялся в положение сидя. Его глаза прояснились, но лицо всё еще было бледным, несмотря на тевинтерскую кровь. Он заметно дрожал, но трудно было сказать, от чего именно; ткачи империума навряд ли шили сутаны с расчетом на южные морозы.
— Не вини себя, — произнёс он и положил руку на плечо Карлотты. — Создатель избрал тернистый путь для магов на юге. На неё он ещё и водрузил бремя сновидения.
Мой язык замер. В груди неприятно клокотало, будто чья-то незримая рука забавлялась тем, что сжимала и разжимала моё сердце. Слова любви бы звучали возмутительно неуместно. Слова сострадания бы звучали подло и фальшиво. Может, и к добру, что рана на горле тянула время.
Карлотта закрыла кровунье глаза. Взяла её голову, приподняла так, что они коснулись лбами, и затем поцеловала в бледное полотно щеки.
— Прощай, сестрёнка, — произнесла она и наконец отпустила её голову над пропастью, к остальным частям тела.
Она сама спела погребальную песнь; на этот раз никто не имел каких-либо возражений.
Обратно до сторожки шли в молчании. Возглавлять шествие выпало мне, и всю дорогу спину сквозь доспех кололо недобрыми взглядами. Небо нависало темно-серыми волнистыми буграми, а это значило, что пуститься в обратный путь в Круг мы могли не ранее рассвета. Впрочем, чернец направлялся к святыне в Гислене, а Карлотта… Для побега из-под храмовничьего надзора у неё теперь были все причины, хотя никуда отпускать её по-прежнему конечно же не хотелось. Особенно — пока.
Когда растопили очаг, резь в горле уже почти прошла. Мы сидели втроем, грелись теплом, изредка прерываясь на разговор, который всё не мог завязаться.
— Когда вы прибыли в Конфлан, — несмело прочистив горло, произнёс брат Поларий, — вы упомянули некую церемонию.
Я взмолился Создателю, чтобы у него пропал голос, но он, как ни в чем не бывало дерзко копаясь кочергой в огне почти по самые рукава сутаны, продолжил:
— Я бы всё ещё мог провести её. Нужно только, чтобы были открыты двери во время чтения Песни и оглашения обоюдного согласия.
Карлотта бросила в голодное пламя ещё несколько хрустящих веток и затолкала их поглубже кочергой. Какое-то время, брату Поларию отвечал лишь треск из очага.
— Увы. Может быть, позже, — наконец произнес я. — Если бы вы, брат, прошли через наш Круг на обратном пути…
— Не утруждайтесь, — вставила Карлотта, перебирая растопку в корзине. — Я не хочу связывать себя узами брака с убийцей сестры.
Карлотту привели в Круг, когда ей было пять. Уже более двадцати лет она учила заклинания школы энтропии, стихий и целительства; уже более двадцати лет она жила под защитой ордена храмовников. Она прошла истязания три лета назад. Она не хуже меня понимала, кто такие кровуны, и чем они были опасны.
Не хотелось нападать на неё, когда она ещё не выплакала все слёзы по младшей сестре, но умолчать я тоже не мог.
— Если ты знала, что твоя сестра — мало того, что отступница, так еще и кровунья, почему ты не сообщила об этом рыцарю-коммандору? Бездна тебя разорви, почему ты хотя бы не сказала об этом мне — хотя бы перед тем, как нас отправили в твои родные края на поиски мага, мать твою, крови?
От крика вновь обожгло горло по следу ножа, да так, что едва не брызнули слёзы. Карлотта же свои слёзы удержать не смогла.
— Так и искали же мага, а не магичку! — взвизгнула она, борясь с рёвом, котрый исказил её лицо в сморщенный томат. — Да проклянёт меня Создатель, если я позволю тебе ещё раз прикоснуться ко мне! И беременность свою я прерву! Да я сама лучше вырежу его из своего чрева, чем рожу!
Она забилась спать в самый дальний угол сторожки, всхлипывая ещё некоторое время. Примерно тогда же метель достигла Конфлана, и мы с братом Поларием решили закрыть дверь и ставни поплотнее в надежде, что нас не погребёт под толщей снега, как сестру Карлотты.
Лишь после, в Круге, когда я отрапортовал перед рыцарем-командором об успехе, а Карлотта сообщила чародеям, что отягощенна нежелательным плодом, я вдруг подумал, что обвинение в практике запрещенной магии — вполне себе повод бежать даже из Тевинтера, а Конфлан мог случайно приютить не одного кровуна.