My Valentine — Мишель де Шевин/ж!Тревельян

[dragonage-ton]

Автор:  KiraStain
Название: «В мире, который в любой момент обратится прахом»
Пейринг/Персонажи: Мишель де Шевин/ж!Тревелиан
Категория: гет
Жанр: романтика, ангст
Рейтинг: PG-13
Размер: 2090 слов

Все началось очень странно.
Незаметно.
С вежливого, выверенного до каждого сантиметра движений, поклона. Жестов и осанки, гордости, силы, уверенности, таких странных для этих мест — умирающих, проклятых, оскверненных, снежно-красных.
Со взгляда будто светящихся изнутри глаз.

Единственный, кажется, кто здесь не обезумел окончательно.
- Мишель де Шевин, - представляется, и голос его — жидкое золото, звучит с мягким орлесианским акцентом, перекатывает звуки и остается в ушах приятными отголосками.
Впервые орлесианский выговор не раздражает Тревелиан, но даже нравится ей.
Она не может забыть этот голос и всю дорогу повторяет в собственной голове.
«Приятно встретить вас, миледи».
Снова и снова, пока не отпечатается в голове так прочно, что, кажется, ни в смерти, ни в болезни, ни в безумии ей его не забыть и не утерять.

Разумеется, они помогают.
Берут крепость Суледин, уничтожая демона-духа-какая-разница Выбора.
Мишель не может скрыть собственного облегчения и радости, но держит себя в руках, как и полагалось воспитанию, и все эмоции выдает одним только коротким выдохом в звенящей морозной тишине, наступившей с последним взмахом меча.
И соглашается вступить в Инквизицию, снова сгибаясь в идеальном поклоне перед Инквизитором.
Тревелиан краснеет — разумеется, от жуткого холода, жалящего щеки.
От чего еще?

Мишель вообще был идеален, как казалось Эвелин.
Не бог, нет — боги в этом мире совершают множество ошибок, как показывает практика.
Нет.
Просто идеален каждой чертой себя — обликом, поведением, словами и голосом. Движениями, будь то очередной церемониальный поклон или взмах меча в бою.
И это не было маской, скорлупой, в которую прячется человек на глазах у кого-либо — Мишель именно был таким.
Внимательным, учтивым, воспитанным, спокойным, сильным, уверенным — у нее в голове список таких описаний давно затерялся, смешался и потерял счет пунктам.
И даже она, будучи аристократкой с рождения, воспитываемой самым достойным образом, рядом с ним ощущала себя попросту неряшливой грубой крестьянкой, в жизни не слышавшей грамотного слога и не выучившей не единого правила приличия.

Эвелин с трудом не сбивалась, разговаривая с ним в короткие моменты обсуждения дел — других поводов подойти и начать беседу она попросту не могла отыскать, как бы ни старалась. Держала спину почти до боли прямо, не смела совершить лишнего движения рукой или — упаси Создатель! - случайно оказаться ближе, чем позволяли нормы поведения. И, может, плюс еще немного дальше - исключительно для сохранения остатков самообладания.
Мишель, кажется, не замечал возникающей от этого еще большей неловкости — или делал вид, что не замечал, оставаясь предельно вежливым в обществе леди даже в подобной ситуации.
А если он замечал, то как много?
Видел ли он ее смущение? Неловкость? Восхищение и, кого она обманывает, это ее практически до одержимости дошедшее обожание?

Эвелин не поняла, когда это произошло.
Но она наблюдала за ним, интересовалась им и его прошлым через все возможные источники Лелианы. Соловей только лукаво улыбалась, и так давно заметив интерес леди Инквизитора.
Стоит ли говорить, что в мыслях он и подавно не просто поселился, но захватил сам пьедестал в борьбе за первенство ее переживаний?
Какой Корифей, действительно.
Спасение мира? Увольте, о чем разговор, когда в Скайхолде появился шевалье, захвативший ее разум сильнее всякого демона Тени?
Может, он и был демоном во плоти?
Даже если так, Эвелин была готова отдать ему душу, стоило только подобной просьбе быть озвученной.
Да и, кажется, она уже отдала ему ее. Без права возврата.
Навечно.

Эвелин хотела разбить себе голову.
Или напиться.
Или сбежать.
Тринадцатилетняя девица, на своем первом балу увидевшая прекрасного рыцаря, не иначе.
Какой позор. Какая глупость.
Ей нужно не в романтические бредни здесь вдаваться!
Но куда там.

Эвелин старалась. Пыталась выжечь из мыслей все лишнее, не давала себе спать, пропадала в вылазках месяцами, не позволяла себе ни минуты лишнего отдыха.
Но борьба с самим собой была всегда самой тяжелой и опасной из всех возможных войн, и она откровенно сдавала все позиции, изнуряя себя и выматываясь от хаоса мыслей и уже перешедшего в физическое истощения.
Она злилась, срывалась на окружающих.
Едва не вынесла на суде слишком строгий приговор.
И в голове уже давно одно только.

Взгляд, жар прикосновений, переплетенные пальцы, губы на шее, ключицах и ниже, поцелуи в тишине и темноте.
Мишель, Мишель, Мишель.
Целует, прижимает ближе, руки с талии к пуговицам, одну за другой, касаясь пальцами кожи будто случайно, и каждый такой раз клеймом горит, пылает, утекает в единый сгусток пылающего пламени.
Мало, мало, мало.
Больше.

А еще больше злило, что теперь уже ее состояние мог не заметить разве что слепой и глухой.
И мертвый.
Даже Каллен, сам не уступающий ей в количестве возложенного на себя, заметил ее плачевное состояние.
- Леди Инквизитор, с вами все в порядке? - тихо спрашивает он, стоило совещанию завершиться, а Лелиане с Жозефиной — выйти за двери.
«Нет», - хочется закричать Эвелин.
«Не в порядке».
«Я не могу быть Инквизитором».
«Я схожу с ума от идиотской влюбленности и одержимости одним человеком, когда мне нужно спасать мир, иметь трезвую голову и думать не об одном только мужчине, сводящем меня одним видом своим и недосягаемостью с ума».
«Я сижу на месте и не могу ничего сделать, потому что дура, трусиха, а он слишком далеко от меня».
«Я слаба».
«Я, кажется, попросту задыхаюсь».
«Возможно ли такое?»
Но она только махнула рукой, пробормотав что-то себе под нос и спешно покидая комнату, чтобы поскорее остаться одной в своих покоях.
Странно, что Лелиана еще ни в чем ее не упрекнула.

Как оказалось, сестра Соловей просто снова предпочла действия бесполезным словам.

В комнату Инквизитора постучали.
- Войдите! - недовольно крикнула Эвелин.
Говорить не хотелось ни с кем.
Видеть — тоже.
Шаги на лестнице были мягкими, но отчетливо слышными.
Когда же неожиданный гость поднялся по ступеням и поклонился, ей и вовсе захотелось провалиться сквозь землю.
Пол.
Неважно.
Куда угодно, только бы прочь отсюда.
Его хотелось видеть до невыносимого.
И это было хуже всего.
- Миледи, мне сообщили, что вы хотели меня видеть.
Понадобилась пара секунд, чтобы догадаться, с чьей легкой руки отправлено Мишелю такое послание.
Она еще скажет Лелиане все, что думает.
Уж лучше бы выговор, изгнание, долгие нотации о «долге перед всеми чувствами» - да что угодно.

А Мишель стоял перед ее столом, за которым она сидела в бесполезных попытках привести мысли в порядок, и внимательным, слишком пронзительным взглядом смотрел на нее.
Прекрасный, как и всегда.
Спина идеально прямая, спокойное выражение лица.
Одна рука лежит на эфесе меча в ножнах.
Слишком невозможный для этого погрязшего в войне и крови мире.
А Эвелин в голову лезут прочитанные в юности глупые романтические книжки, где великолепные рыцари и принцы клялись в вечной любви прекрасным дамам.
И если тогда, давно, они были смутными призраками без точных черт лиц и деталей облика, то сейчас все эти книжные персонажи выглядели в точности как тот, что стоял перед ней, готовый слушать.
Вышедший словно из этих самых романов.

Она вновь не могла выдавить из себя и слова.
Или встать, к примеру. В знаке уважения.
Сидит в кресле и рукой двинуть не может.
Прекрасно. Просто потрясающе.
Можно, пожалуйста, Корифея сюда? Обстановку разрядить, ее убить попытаться.
Было бы чудесно.

А тишина все продолжалась.
Сколько уже она молчит? Лучше не считать.
И будто все тело, выполняющее движения практически на автомате — захотела шагнуть, то не думает, как ногу поднимать и двигать, но просто делает нужный шаг — потеряло это умение, и каждой мышцей его нужно было управлять вручную.
Но как это делать?!
А как разговаривать?!
Секунда, еще две.
Вспомнить, как дышать, набрать в грудь воздуха и рот открыть. Подать воздух к связкам.
- Признаться, я не отдавала подобного распоряжения.

А Мишель, вдруг подумалось Эвелин, ведь шевалье. Служил при самой императрице и в Игре должен быть хорош. Людей читать сквозь маски, видеть правду и ложь, находить скрытое и держаться при том достойно, сам лишнего не выдавать.
Хранить тайны и тайны находить.

Он все знает.
Должен знать.
Иначе и быть не может.
Создатель.
- Полагаю, к вам был направлен агент Лелианы, - выдавила она.
В горле совершенно пересохло.
Мишель кивнул и замер, будто задумавшись о чем-то.

А если и не понимал до этого, то точно должен был понять сейчас.
Интересно, как он отреагирует, если вот прямо сейчас Эвелин вскочит и уедет куда-нибудь подальше? В Пустоши, например.
И надолго. В пески.
Отличная идея.
Надо было, наверное, предложить ему сесть.
Сбежать. Хуже уже точно не будет.
А Мишель все смотрел на нее, не отрываясь, будто читал по ее лицу все мысли. Даже про предложить сесть.
Андрасте помилуй.
Эвелин с трудом подняла руку от подлокотника и указала ему на кресло напротив. Мишель кивнул, делая шаг вперед, но так и не сел.

Если бы он сейчас наклонился, то мог бы притянуть ее к себе и поцеловать прямо так, через рабочий стол, а потом поднять ее и утянуть к постели или прямо тут, на жесткой столешнице, сбрасывая все бумаги и письма прочь...
И небо тому свидетель, она бы позволила ему что угодно.
Не думать об этом, не думать, не думать.

Но Мишель продолжал молчать, и Эвелин потеряла последние капли самообладания.
- Вы же знаете. Вы все понимаете, не так ли? - вырвалось у нее, потому что сил больше не было терпеть собственное безумие.
Хотелось ясности, точности, ответов — любых, каких-нибудь, дурных или хороших — и покоя, мира с собственной головой.
Хотелось снова просто работать, спасти этот мир и забыть все мучения последних месяцев как кошмарный сон.

Шевалье не вздрогнул, не изменился в лице, словно только и ожидая, когда Эвелин сорвется.
Только кивнул коротко.
- Прошу простить меня, миледи, но участие в Игре дает определенные навыки, а вы некоторое время уже не скрывали ничего от окружающих.
Не скрывала?
Ха.
Скорее уже просто не могла скрыть.
В голове промелькнула наиглупейшая мысль, что ничего подобного точно не напишут в тех романтических дешевых романах.

- Тогда все карты точно раскрыты, - выдыхает она.
Слова Мишеля словно сбросили с плеч часть груза и смыли хаос в голове, оставляя совершенно вымотанной и опустошенной.
Хотелось просто выпасть из жизни на несколько дней.
Возможно, наконец-то отоспаться.
Вернуть рассудок.
Снова мыслить только о понятном.
Тишина, и только взгляд шевалье продолжает будто пронизывать насквозь.
- Вы сделали печальный выбор, - тихо сказал вдруг Мишель, наконец-то отворачиваясь в сторону, к распахнутому окну. - Едва ли шевалье в изгнании, не представляющий из себя более ничего, сможет подарить счастье вам, леди Инквизитор.
Ох.
Такие слова вызвали в пустоте только раздражение.
- Вы правда считаете, что в мыслях своих я руководствуюсь какими-то выгодами? - едва сохраняя ровный тон, спросила Эвелин.
Она все еще смотрела на него внизу-вверх.
Все еще сидела в кресле и не могла двниуться.
- Думаю, все, что меня действительно беспокоит — ваши мысли и чувства.
Мишель посмотрел на нее нечитаемым взглядом.
Он молчал долго.
- Мне не все равно, миледи.
Но когда заговорил, вся усталость, вся злость, все мысли о муках прошедших месяцев испарились в секунду сорванного словами дыхания.
Мне не все равно.
- Но в своем прошлом я совершил множество ошибок, поступков, которые все еще оказывают влияние на мое настоящее и будущее. Я и вы, миледи... - он прервался, подбирая будто наиболее правильные слова. - Прошу простить за напыщенность фраз, но наши с вами жизни слишком разные и слишком неподходящие, чтобы я мог надеяться на что-либо.
Откуда у нее вдруг столько смелости?
Потому что более нечего терять?
- Вы говорите о будущем и судьбах в мире, который в любой момент может обратиться в пыль, - горько усмехнулась Эвелин, все еще отчаянно пытаясь подавить бесконечное восторженное неверие в услышанное и не думать, как сводит от счастья, смущения и еще целого вороха чувств живот.
Мне не все равно.
Мишель покачал головой и тихо, едва слышно рассмеялся.
- Здесь вы правы, не смею спорить.
Он стоял еще несколько секунд, а после, словно робея и сам не веря в происходящее, медленно обошел стол и остановился уже совсем рядом, впервые так близко, склонился и протянул к ней руку.
Ну губах у Мишеля играла мягкая улыбка — новая, которой Эвелин еще никогда не видела. Светлая, чистая, неповторимая.
Личная.
Только ей предназначенная.
И от одной этой улыбки голова взорвалась самыми разными мыслями, от самых глупых до смущающе постыдных.
А она сама вдруг почувствовала, как дрожат руки.
- Последнее, чего я желал бы — причинить вам боль, миледи, - чуть изменившимся вдруг тоном проговорил Мишель — голос стал ниже, тише, пускал мурашки вдоль позвоночника.
- Но, полагаю, если вы не против, мы можем попробовать. И если Создатель будет благосклонен, то не только мир не падет, но и наши судьбы после окажутся не столь далекими друг от друга. Вы согласны?

Эвелин смотрела на протянутую руку и думала, как вообще ему могло прийти в голову, что она не согласится на такое предложение.

У Мишеля де Шевина была сухая и теплая кожа, немного шершавая от постоянных тренировок с мечом.
Но он был совершенно до одури нежен, до дрожи в коленях заботлив и внимателен, а целовал и вовсе так, что если бы не его руки, обнявшие Эвелин за талию и прижавшие к себе, то она попросту бы осела на пол.

Она спасет этот мир.
И сделает все, чтобы ей не пришлось прощаться с человеком, подарившим ей счастье в безумии падающего мира.