Для: Gaala От: clemans_mmНазвание: «Свобода» Персонажи: Абелас, Эмалиен, мельком остальные члены клана Хавена, Маханон Лавеллан и Солас. Категория: джен Жанр: Экшн, Hurt/comfort, Психология Рейтинг: PG-13 Размер: мини (~5760 слово) Комментарий автора: Надеюсь, что большую часть критериев заявки мне удалось исполнить. Это должен был быть драббл, но он как-то затянулся... очень надеюсь, что получатель осилит фик и не умрёт со скуки по мере чтения. Описание: «Он собирался сторожить вечно. Назвал себя "скорбь"». «Мало нас, но мы везде, позови и низойду. Жалость прочь и страх забудь. В хаос свет луны смешай, пусть возмездия огонь осияет верный путь».
— Молитва к Митал у её алтаря.
После того, как Абелас покинул храм, он ненадолго остался с Инквизитором, и вскоре простился с ним. Лавеллан распорядился снабдить его провожатыми — Абелас отказался, предпочтя отправиться в путь в одиночестве. Разговора о его намерениях избежать не удалось, и, когда Маханон Лавеллан верно угадал, куда Абелас намеревается отправиться, то рассказал, где, согласно его сведениям, находится ближайший дружественный Инквизиции долийский клан.
Прощаясь с ним, Инквизитор добавил:
— Я послал ворона Хранителю Хавену. Не уверен, что он найдёт адресата, я даже не знаю точно, до сих пор ли клан пребывает на Священных Равнинах. Но если они ещё не тронулись с места, думаю, предупредить их не будет лишним.
Абелас стойко принял эту ненужную заботу; в конце концов, когда он доберётся в своём неспешном путешествии до Священных Равнин, клана, скорее всего, там уже не будет.
Напоследок у него также состоялся краткий разговор с Соласом. Он повторно выразил надежду, что Абелас возьмёт себе новое имя, прибавив, что «скорбь не может быть вечной».
«Но может быть гордость. Твоё лицо – маска, слова – ложь, мысли – яд. Ты другой, Солас, отличный от остальных, и все это чувствуют не хуже меня», — но вслух Абелас сказал:
— Я же надеюсь, что ты повернёшься к Бреши спиной, Солас. Твои глаза всегда обращены к ней, а сердце трепещет так, будто пред тобой стонет в агонии возлюбленная.
— Ты даже не представляешь, как близок к истине.
В путь они тронулись вместе с Инквизитором и его бойцами, но разошлись на очередной развилке. Несмотря на это, вскоре Лавеллан догнал Абеласа, едва не загнав коня. На лице Инквизитора было написано смирение просителя, в ясных глазах сияла надежда.
— Есть кое-что, связанное с кланом Хавена, о чём я жалею. Это должен завершить я, но не могу быть уверенным даже в завтрашнем дне. Я вынужден просить об услуге.
Объяснив суть незаконченного дела, Инквизитор удалился, на прощание пожав по человеческому обычаю руку Абеласа.
***
Над равниной стелился смог – отголосок недавнего пожара. Тёмные остовы деревьев тянули скрюченные пальцы к серому небу, моля о невозможной милости, ветер гнал жжёную траву по земле, кружил её, бросал в лицо. Тут и там виднелись заброшенные форты, рваные знамёна и трупы, воздух искрился от истончившейся Завесы.
Пахло смертью и обгоревшей плотью. Абелас опустил капюшон пониже и плотнее закутался в плащ, спасаясь от свистящего ветра.
Через пару миль местность постепенно начала оживать: сперва до Абеласа донеслось редкое, осторожное пение птиц и стрёкот сверчков; затем он наткнулся на журчащий ручей с ледяной водой, в которой плескались рыбы с серебристой чешуёй и красными плавниками. Он свернул налево и пошёл вверх по течению, и постепенно петляющее сквозь валуны русло стали окаймлять не почерневшие стволы, а живые деревья с буро-алыми листьями и раскидистыми кронами.
Абелас склонился над ручьём, снял перчатки, зачерпнул ладонями воду; лицо горело от витающего в воздухе пепла, холодные капли казались избавлением. Он продолжал до тех пор, пока в подёрнутом рябью отражении его лицо не лишилось грязно-серого оттенка. Бросив последний взгляд на своего двойника в отражении, он увидел, как водную гладь рассекла красная струйка, мягко и вкрадчиво обтекая гальку на дне и разгоняя рыбу в стороны.
Долго искать не пришлось; в крохотной заводи покоился, раскинув руки в стороны и смотря невидящими глазами на плывущие облака, ещё не остывший труп человека с торчащей из груди стрелой с голубым оперением; его ноги придавила упавшая коряга – вероятно, благодаря этой случайности он и стал добычей эльфийской стрелы. У окровавленного тела расхаживали вороны, но, завидев постороннего, взмахнули чёрными крыльями и взметнулись ввысь.
Абелас почти осязал пронизывающую воздух муку и отчаяние загнанной жертвы.
В том, что человек был убит долийцем, он не сомневался.
Он обогнул заводь и пошёл дальше. Напоследок ему померещилось, что мёртвый солдат шевельнулся, но это течение теребило его омертвевшие конечности. Ещё долго взгляд мертвеца буравил Абеласу спину.
Вскоре он понял, что за ним следят. Не человек; люди, даже следопыты, так не ходят. Тихие, осторожные, не потревожившие ни одну сухую ветку шаги следовали за ним до водопада, где Абелас взобрался наверх по мокрым камням, но так и не сумел заметить своего непрошеного спутника. Он ожидал подобного: судя по всему, за ним шёл один из эльфов, чей клан, со слов Маханона Лавеллан, остановился на Священных Равнинах, однако то, что преследователь до сих пор не попался ему на глаза, пробудило в Абеласе толику любопытства. Он решил не обнаруживать свои догадки, ожидая, когда эльф сам покажет себя.
Ждать пришлось недолго; не прошло и четверти часа, как в вяз, растущий по левую руку от Абеласа, вонзилась стрела. Оперение было голубым.
— Ещё шаг, shemlen, и следующая вонзится тебе в горло.
Из-за плотного ряда деревьев в него целилась женщина, натянув тетиву и прищурив один глаз, но когда Абелас откинул капюшон – выглянула из-за лука и недоверчиво прищурилась.
— Ты…
Её ввела в заблуждение одежда Абеласа: на ногах — кожаные сапоги рядового Инквизиции, доспехи скрывал льняной плащ ниже колен, стянутый ремнём на талии, лицо с валласлином – капюшон. Ростом он не уступал обычному человеку, разве что был уже в плечах, но за изогнутыми наплечниками этого заметно не было.
Выглядишь как человек – путешествуешь в большей безопасности. Если, конечно, неподалёку на разбит долийский лагерь.
Разведчица опасливо вышла вперёд, передвигаясь полубоком, как дикая кошка. Она опустила лук, но всё ещё удерживала стрелу на тетиве.
Абелас приложил правую ладонь к сердцу и отвёл её в приветственном жесте.
Взор разведчицы рассеянно блуждал по валласлину на его лице. Когда она на мгновение встретилась взглядом с золотыми глазами пришельца, то припала на одно колено и выпалила:
— Andaran atish’an!..
***
Её звали Эмалиен, и она принадлежала к клану Хавена, того самого Хранителя, которому Инквизитор отослал письмо с предупреждением о возможном визите Абеласа.
Эмалиен – незавершённое дело Маханона Лавеллан, предмет его сожалений, воспоминаний о несправедливой обиде, которое порой всплывало в его мыслях и изредка заставляло хмуриться.
Клан Хранителя Хавена принял его со смешанными чувствами. Абелас ощущал их отчуждение; для некоторых он в действительности был чем-то диковинным вроде сохранившейся реликвии, отголоском исчезнувшего величия – немыслимым, далёким и гордым, как холодная звезда на ночном небе. Для других он оказался напоминанием о том, что им недоступно, и это будило в их сердцах печаль, а иногда и ненависть, которую они объясняли всеми возможными и невозможными причинами, никогда не касаясь главной. Мудрость и равнодушие глубокой старости — то, с чем им еще не доводилось сталкиваться. С благоговейным почтением к нему отнёсся только сам Хранитель клана, но и его благосклонность не была полной и, уж тем более, продолжительной.
В разговорах с ним Абелас не пытался смягчить известную ему правду о прошлом элвен, и Хавен, узнав от него всё, что только мог, почти перестал с ним видеться. На несколько дней он погрузился в думы и не принимал никого, а когда вышел из добровольного заточения — объявил, что всё это время решал, как быть с Первым их клана, раз предыдущего постигла скоропостижная гибель.
Абелас понимал, из-за кого Хавен на самом деле столь долго не мог прийти в себя, и с тех пор неохотно отвечал на расспросы долийцев, если те вдруг осмеливались к нему обратиться.
После последней продолжительной беседы с Хавеном они расстались с чувством взаимной неприязни и намерением больше никогда не заговаривать друг с другом.
— Священные Равнины принадлежат нам по праву, — рассуждал Хавен. – Пусть ты говоришь иначе, но люди отобрали у нас бессмертие, свободу, земли, и если первое мы вернуть не в силах, а даровать свободу добровольно выбравшим заточение в эльфинажах собратьям также не в состоянии, то наследие наших предков, их величие – наше и больше ничьё. Власть долийцев простирается над этими местами, пусть люди и не признают этого.
— Ваша власть простирается над обгорелыми костями и обмороженной плотью, вы повелители пепла, которых надменность и древние предания сделали слепыми на один глаз и глухими на одно ухо.
Абеласа раздражало и удивляло неверие Хавена и упрямство остальных эльфов, но он не намеревался им ничего доказывать. Они видели людей своими главными врагами, впитывали эту ненависть с молоком матери, и раскрыть всем глаза он не представлял возможным. Он знал, что у некоторых его слушателей зародились сомнения касательно их прошлого, но то, как они пытались убить в себе эти зародыши истины, как они колебались, как предпочитали старую веру в свою бесконечную и непоколебимую доброту и в жестокосердие и ненасытность людей в качестве единственной правды, как выбирали быть жертвами несправедливости, нежели искать корни зла в жадности и глупости предков, убедило Абеласа, что все его слова – ветер, а сам вид его – бельмо на глазу.
Не они были чужими – он сам был чужаком.
Он не собирался оставаться с ними надолго, но решил уйти раньше, чем рассчитывал. Подробнее расспросив Хранителя о местности, он понял, что рядом с долийцами его держит только одно дело — невыполненное обещание.
Эмалиен.
***
Ближе к закату все эльфы из клана собирались у костра; охотники, если природа была к ним благосклонна, возвращались с добычей, дети по наказу матерей с унылым смирением слушали Хранителя, женщины готовили, мужчины разносили стоящим на страже часовым ужин. Обсуждение насущных дел и планирование завтрашних обычно заканчивалось через час, и дальше все расходились кто куда, впрочем, всё-таки держась поближе к теплу костра.
Эмалиен делала новые стрелы, сидя под парусом аравеля. Между бровей у неё пролегла морщина, острые черты лица казались ещё более резкими из-за напряжённой работы. Полностью поглощённая своим занятием, зажав в зубах нить, в левой руке – перья, а в правой – нож, она не замечала направляющегося к ней Абеласа до того момента, пока его тень не закрыла ей свет от огня.
Он извинился, что отвлек её, и протянул ей книгу в кожаном переплёте:
— Один наш общий знакомый сожалеет, что не может сделать это лично.
Эмалиен посмотрела на Абеласа, затем на книгу, снова на Абеласа и сказала:
— Я знаю, что это.
Абелас хотел вложить фолиант ей в руки, но она отшатнулась, чуть не потеряв равновесие и едва не упав.
— Дневник твоего брата. Извини мне то, что я прочёл его. Возьми.
— Не надо. – Она отвернулась.
Несколько перьев выпали из её рук.
— Он ведь был тебе дорог, da’len.
— Он. Не это, — она кивнула на дневник, её верхняя губа при этом дрогнула, но она продолжила с ещё большим усердием разрезать поднятые перья вдоль ствола, отрезать от них куски, шлифовать и класть рядом с голубой краской.
— Инквизитор Лавеллан нашёл дневник и ещё кое-что рядом с твоим братом. Он очень жалел о том, что ты не выслушала его, и надеялся, что мне удастся переубедить тебя. Дневник был при мне всё это время, мне он больше ни к чему и я избавлюсь от него при первой же возможности. Мне хорошо известно, какую боль причиняют воспоминания, и я не стану нести с собой чужую.
Эмалиен резанула себя лезвием по пальцу и прикусила кровоточащий порез.
— Если не сохранить их – они сотрутся и истончатся, но когда образы в твоей голове затуманятся, ты будешь жалеть, что не оставила при себе ничего материального, что напомнило бы тебе о брате. Рано или поздно твоя память начнёт тебя подводить, da’len, и искажать то, что, казалось бы, забыть невозможно.
Она махнула рукой, как бы прося его остановиться.
— Абелас. – Эмалиен впервые произнесла его имя. — Я хочу забыть. Забыть, а не скорбеть. Пожалуйста.
Мысли об уничтожении Источника Скорби преследовали его во снах и наяву, но сейчас Абелас видел его осколок в глубине влажных глаз Эмалиен.
Он уж было развернулся, чтобы оставить её наедине с горем, как она заговорила дрожащим голосом:
— Я знала, знала, что рано или поздно это случится. Этот… Инквизитор, этот предатель, плоскоухий, shem… пришёл сюда, забрал Лоранила, оклеветал моего брата, а теперь прислал тебя закончить начатое… Валорин так хотел узнать больше о нашем прошлом, если бы он застал тебя… Но как он мог знать? Как все мы могли знать? Каждая крупица знания доставалась нам потом и кровью, а ты приходишь, выливаешь на всех свою правду, как ушат с ледяной водой, а потом дивишься нашей глупости…
Её излияния прервал радостный детский вопль. Оба обернулись на весёлые крики, чтобы увидеть, как Итирен выводит из загона золотую галлу – гордость клана Хавена, а дети прыгают вокруг неё, пытаясь достать до рогов, гладят, бегают вокруг.
— Ханал’гилан… — пробормотала Эмалиен.
— А ну брысь! – донёсся до них то ли гневливый, то ли смеющийся голос Итирена. – Вы можете напугать её.
Абелас не дал закончить Эмалиен обвинительный монолог и зашагал к костру.
***
К ночи женщины увели детей, большая часть греющихся у костра также ушла. Итирен снял с шеи галлы верёвку и слегка подтолкнул её, как бы уговаривая не бояться. Но галла без тени страха обошла лагерь, заглянула под аравели к трудящейся Эмалиен, в палатку к Ниссе, дважды обошла вокруг Хранителя Хавена, подошла к Абеласу и положила голову ему на колени.
Абелас коснулся пальцами ветвистых рогов, золотившихся в отблесках пламени. Галла уткнулась влажным носом в его ладонь.
— Она такая редкость, — заметил Итирен. – Нам невероятно повезло, что она с нами.
— Однажды я видел более сотни Ханал’гилан, — сказал Абелас, запустив пальцы в мягкую шерсть.
— Более сотни? Но… но это же невозможно.
— Точно так невозможно и то, что Абелас сейчас среди нас, дитя, — обратился Хранитель Хавен к Итирену.
По лицу Абеласа скользнула тень улыбки.
— Они тоже искали справедливости у Митал. Они хотели помочь.
— Справедливости? – Итирен нахмурился и качнул головой, словно отгоняя непрошеные мысли. — За что?
— За обиды, — галла прильнула ещё ближе, и рука Абеласа скользнула вниз по её шее. – За боль, за страдания. За чужую алчность и гордыню. За собственную скорбь.
Костёр догорал, пепел в танце кружился над искрами, привлекал мотыльков. Эмалиен отложила стрелы и ушла в свою палатку, Хранитель отправился нести бдение вместе с часовыми, Итирен, уведя галлу в загон, тоже оставил Абеласа, не переставая коситься в его сторону; при этом Абеласу показалось, что красивое лицо эльфа стало почти неотличимым от человеческого.
К середине ночи огонь совсем погас, дым потянулся ввысь, к созвездию Солиум. На востоке забрезжила розовая полоса рассвета.
Ханал’гилан смотрела из загона на Абеласа, изредка била копытом о землю; в её ониксовых глазах он видел больше понимания и расположения к себе, чем у её покровителей.
— Ты хочешь увести её.
Абелас не обернулся на голос Итирена, Ханал’гилан только дёрнула ухом.
Долиец встал напротив Абеласа, наклонился к нему, загородив собой галлу, и Абеласу волей-неволей пришлось встретиться с ним взглядом.
— Ты хочешь увести её?
Последний мотылёк, порхающий над пепелищем, исчез в сизом дыму.
— Я не позволю тебе сделать это.
Абелас не ответил, чуть передвинулся в сторону, и в его поле зрения снова оказалась галла.
Щёки Итирена раскраснелись от гнева, когда он протянул руку к подбородку Абеласа, дабы обратить на себя его внимание.
— Ты меня слу… — не успел он закончить вопрос, как отшатнулся, будто обжёгся, и прижал руку к груди.
— Ты не сможешь удержать её, da’len, если она сочтёт нужным покинуть ваш клан.
Какое-то время тишину нарушал только звук биения крыльев порхающих птиц, перелетающих с дерева на дерево, и шумные вздохи спящих в загоне белоснежных галл.
— Да, но ar tu na'lin emma mi.*
***
Абелас облачился в доспехи на берегу ручья, подальше от стоянки долийцев, но всё-таки вынужден был вернуться.
Он оставил дневник Валорина рядом со стрелами Эмалиен и покинул лагерь, не нарушив ничей сон.
***
Солнце золотило траву под ногами, роса переливалась на цветах морем крохотных алмазов.
Он стоял на холме, с которого открывался вид на утопающий в зелени могильник.
Var Bellanaris, Наша Вечность.
Если там и остались его родичи, то это лишь кости или пустые тела, незаполненные душами или занятые пришельцами из-за Завесы. Зачем он пришёл? Хочет ли он видеть это? В их холодных венах не бежит кровь, в них застыла студенистая лимфа или осел пепел.
Плиты изъело время и до сих пор усиленно превращало в развалины, но магия, и, быть может, ещё кое-что, не давали обратиться им в груду камней.
Абелас прошёл под аркой, по обеим сторонам которой высились статуи сов Фалон’Дина, и вошёл внутрь. Лезвие палача опустилось, казнь свершилась.
Тишина и пыль. Тишина полная, всеобъемлющая, мёртвая; пыль серебристая, струящаяся в воздухе, толстым слоем осевшая на полу, колоннах, перекрытиях. Плющ, обвивший балки и стелющийся под ногами, раскрывший аромат ядовитых красных бутонов. В могилах — оболочки, чьи сознания погрузились в утенеру и покинули этот мир. Хотели ли они вернуться? Пытались ли проснуться? Быть может, они бились, как о стену, с остервенением и первобытным ужасом вталкиваясь в собственные умершие тела, когда возвращались из бесконечных блужданий в мире снов? Или они уходили медленно, постепенно, сами того не осознавая, и не собирались идти назад?
Ему никогда этого не узнать.
Не было боли, не было радости от избавления. Только пустота.
Пустота и чужое дыхание.
— Я знаю, что ты здесь. Можешь выйти, Эмалиен.
Её шаги эхом отозвались под сводом, прошли между колонн, утонули где-то вдалеке.
— Свод как будто вот-вот обвалится. Лучше здесь не задерживаться.
Пальцы Эмалиен крепко обвивали древко лука, только это и выдавало её волнение. Вар Белланарис обходили стороной люди, но и эльфы старались не нарушать покой мёртвых и являлись сюда только для того, чтобы предать своих близких земле.
— Я пришла проведать брата, — после некоторого молчания выпалила она ответ на невысказанный вопрос.
— Не сомневаюсь.
Абелас провел ладонью по поверхности надгробия – его пальцы побелели. У него было гораздо больше общего с этой пылью, нежели с Эмалиен и такими, как она.
— Далеко он лежит?
— На востоке от центральной крипты.
Дальше он следовал за ней, изредка останавливаясь, чтобы оглядеться. Что-то тёмное шевелилось вокруг, наблюдало за ними, но не показывалось, и Абеласа это настораживало.
Они миновали могилы, чей сон сторожили статуи волков.
— Фен'Харел. Кто мог знать, чем он отплатит за… — пробормотала Эмалиен, но оборвала себя на полуслове. – Это ведь ложь? То, что Ужасный Волк обманул богов и Забытых?
— Мой ответ заранее будет встречен твоим предубеждением. Хранитель Хавен с недоверием отнесся к тому, что я ему рассказал по его же просьбе.
— Но я хочу знать.
Когда они одолели спуск со скалы, обойти которую не смогли из-за обвала, Эмалиен спросила, как бы невзначай, рассматривая исцарапанные шипами руки:
— Валорин, мой брат, шёл за какой-то реликвией… она у тебя? Реликвия из Храма Силейз?
Абелас раскрыл дорожную сумку и отдал ей талисман Линдиранаэ. Эмалиен взяла его, повертела в руках; закусила губу.
— Силейз, чей огонь не погасить…
Она приподняла его за цепочку, оглядела кулон в лучах солнца и содрогнулась в рыданиях, но не проронила ни слезинки.
Абелас молчал до тех пор, пока она не пришла в себя.
— Мне жаль твоего брата, da’len.
Эмалиен умоляюще посмотрела на него, упрямая морщина прорезала её лоб:
— Расскажи мне.
И Абелас удовлетворил её любопытство. Не вдаваясь в подробности, в сжатых фактах он описал то, что уже говорил Хранителю Хавену, сейчас, однако, более осмотрительно подбирая выражения.
По мере того, как он говорил, на лице Эмалиен отражалась крайняя степень удивления. Она смотрела на него со смешанным выражением недоверия, растерянности и ужаса.
— Этого быть не может...
Ему не хотелось её переубеждать.
Рассказанное произвело на неё ошеломляющее впечатление. Она уже слышала о том, что он говорил, но насмешки и негодование её соклановцев превращали всё сказанное Абеласом в нестоящую внимания пустышку. Выслушав его, Эмалиен некоторое время стояла в полном молчании, будучи не в силах ничего произнести. В конце концов, начав приходить в себя, она задала вопрос:
— Быть может, это лишь твоя точка зрения? Не может ведь всё быть так однозначно… Тебе, как жрецу Митал, война виделась в ином свете, нежели тем, кто был на стороне… других богов?
Абелас повёл плечами, борясь с волной раздражения.
— Глупость, злоба и ошибки существуют повсеместно и не могут трактоваться по-разному. Но ответь мне, da’len, были ли люди справедливы с вами, когда обращали в рабство, когда отбирали Долы — вновь обретенный дом? Обе ли стороны были равно виновны в своих грехах?
— Это другое...
— В своей застарелой вере твои глаза закрыты. Ты просила рассказать о Силейз, Фен’Хареле, Митал и об остальных богах твоего пантеона — я рассказал. Верить или нет — выбор за тобой, но истина всегда одна, все её версии – ложь.
Они уже какое-то время находились подле могилы её брата. В земле перед плитой только начали робко пробиваться первые ростки.
— Не советую задерживаться здесь надолго. Dareth shiral. Lethallan**, — прибавил Абелас.
Допытавшись до правды, отчего ей отнюдь не стало лучше, Эмалиен испытала облегчение, когда высокая фигура Абеласа скрылась за развалинами.
— Нет, нет, нет, — ходила она взад-вперед, ломала руки, по привычке кусала губу, останавливалась. – Неужели?..
Нетерпение, с которым она выслушала Абеласа, не позволило ей вникнуть в его слова. Рассказанное возмутило её столь сильно, что она была не в состоянии трезво и беспристрастно что-либо оценить.
Неспособная сосредоточиться, Эмалиен выронила талисман Линдиранаэ на свежую могилу, но не обратила на это внимание, и снова попробовала пройтись.
Это не помогло. Через минуту, всё ещё пребывая в смятении, она воспроизвела в мыслях историю Абеласа. Ей удалось овладеть собой настолько, что постепенно смысл каждой фразы открылся ей с новой стороны. Версия её народа и версия Абеласа о предательстве Фен’Харела и убийстве Митал скорее дополняли, нежели противоречили одна другой.
Всю свою жизнь она мечтала углубиться в древнее знание, понять, как жили её предки. Долийцы собирали информацию по песчинкам и пытались сложить их в единую картину. Могли ли они столь далеко уйти от истинно произошедшего ко лжи и заблуждениям?
Её мозаика с многочисленными прорехами складывалась из историй, поколениями передающимися из уст в уста теми, кто не являлся даже отдалёнными свидетелями этих событий. Ни её дед, ни прадед не видели воочию то, во что верили всю жизнь. Абелас, напротив, жил во времена краха эльфийской цивилизации. Как можно было сомневаться в том, что он не лгал? Один вид его был красноречивее любых доказательств.
Вдруг она рассмеялась.
— Они убили Митал? И все потому, что она стояла на пути их целей. Слишком похоже на правду. Я считала людей волками, а оказалось, что мы ничуть не хуже.
Сейчас ей показалось смешным, что кто-либо может доверять байкам тысячелетней давности.
Что-то коснулось лодыжки Эмалиен, и ей показалось, что она опять запуталась в густой растительности, цветущей под ногами.
«Только не плющ», — успела подумать она, прежде чем увидеть обхватившие её сапог иссохшие пальцы.
Она закричала, с силой дёрнулась назад, оступилась и ударилась о плиту затылком.
Её голову заполнил белый шум, сквозь который она различила шорох раздвигаемой земли и клацанье зубов.
***
Центральная крипта оказалась разорена: могильные плиты разбиты или отодвинуты в сторону, все ценности, какими было принято сопровождать погребение умершего, исчезли до последней золотой серьги. Абелас старался подавить растущую в груди ярость, но она клокотала внутри, стучала в ушах, покалывала в кончиках пальцев.
Сколько всего он увидел за последний месяц такого, что могло повергнуть его в нестерпимый шок, но стоически переносил это, и теперь его выводят из себя мародёры, не испугавшиеся ужасающих легенд, связанных с погружёнными в вечный сон эльфами.
Он с презрением перевернул носком сапога единственный труп, обнаруженный внутри; в глазницах трудились белые черви, зубы обнажились в вечно безумной улыбке, которой могут скалиться только черепа. На нагруднике поблескивал лев с роскошной гривой, между пластин лат в плече торчал кинжал. Кто-то явно позарился на чужую долю.
Неожиданно сердце Абеласа пропустило удар, а через долю секунды эхо принесло панический крик.
«Эмалиен», — выстрелило в голове, и он, лавируя между осыпавшимися камнями и плитами, выбежал из крипты туда, где оставил её одну, на ходу доставая стрелы из колчана.
Пробежав по лестнице и поднявшись к арке, он натянул тетиву и, оглянувшись назад, выстрелил. Выстрел пришёлся как нельзя кстати – из-под могильной плиты позади него показался коричневатый череп, но стрела пробила кость навылет.
Абелас остановился ровно настолько, чтобы перевести дух и заметить, как колышется земля под остальными надгробиями.
Достигнув холма, увитого плющом и заросшего репейником, по которому они с Эмалиен взбирались, он сотворил за собой огненную завесу, не только преграждая путь восставшим мертвецам, но и себе, если впереди ждало нечто худшее.
Он цеплялся за шипы, отбросив осторожность и позволяя им ранить ладони сквозь перчатки, но быстро взобрался наверх.
Криков Эмалиен больше слышно не было.
***
Она, наконец, открыла глаза и тут же схватила рукой лук – тот лежал в каком-то метре от неё. Мертвец вылез уже почти наполовину, и теперь щёлкал челюстью в дюйме от её лодыжки. Она чуть не закричала снова, но инстинктивное чувство самосохранения подсказало, что это может стать фатальной ошибкой.
— Силейз, чьё тепло не меньше света Эльгарнана... – пробормотала она первую пришедшую в голову молитву, еле шевеля губами.
Восставший из мёртвых брат приближался. Ей казалось, что её вот-вот вырвет, от неконтролируемого ужаса тряслись руки, и только после двух промахов она попала в цель – в чёрный провал глазницы.
Труп сию секунду перестал шевелиться, как будто невидимый кукловод обрезал ниточки, но пальцы на её ноге не ослабили хватку.
«Силейз, чьи храмы не ниже городов Митал»…
Лицо, лицо, его лицо. Она не смотрела на тело брата, когда его хоронили, но теперь она видела. Эмалиен до крови закусила язык и зажмурилась.
О боги, у него не было глаз. Слепой. Он не мог видеть её. Это место заселили демоны.
«Силейз, чьё дыхание остро, как копьё Андруил»…
— Валорин… Нет, Валорин, почему?..
Она подползла к тому, что когда-то было её братом, отогнула скрюченный указательный палец. Укололась и увидела, как отвалился ноготь мертвеца, и едва сдержала спазм рвоты.
«Силейз, чьим умениям позавидует Джун»…
Средний палец тоже с хрустом отвалился, но безымянный не поддавался. Она хотела как можно скорее избавиться от него, убраться отсюда, она не хотела оставаться один на один с этим…
«Силейз, чей огонь не погасить».
Эмалиен всё пыталась справиться с пальцами под мерное щёлканье, щёлк-щёлк-щёлк, щёлк-щёлк-щёлк, когда поняла, кто именно его издаёт.
Она, дрожа, подняла глаза.
Труп её брата шевелился и толчками выдавливал себя на поверхность.
Чёрные дыры глазниц сверлили её насквозь. Эмалиен осознала, что что-то незыблемое, что делало её живой, что делало её эльфом, ушло, когда монстр впился зубами в её плоть.
На губах у неё показалась слюна, изо рта вырвался истерический смешок, переросший в крик боли.
***
Абелас бегом пересекал восточную крипту, щедро даря успевшим вылезти мертвецам стрелы. Это ненадолго обездвиживало их – и тут до него донёсся новый крик.
По спине у него пробежали мурашки – нечто страшное свершилось, он опоздал.
Он вбежал в восточную крипту и остановился, тяжело дыша. Нашёл взглядом сидящую впереди Эмалиен, услышал тихое бормотание. Вокруг всё было спокойно.
Он достал предпоследнюю стрелу и медленно подошёл к девушке. Теперь Абелас различил то, что она говорила:
— Силейз, чьё дыхание остро, как копьё Андруил, Силейз, чьим умениям позавидует Джун…
В бесформенной мешанине из обгоревших и раздробленных костей, над которыми присела Эмалиен, угадывались черты, некогда принадлежащие живому существу.
— Силейз, чей огонь не погасить…
Эмалиен сжимала в окровавленной руке наконечник стрелы, и при каждом новом слове опускала его на голову мертвеца.
— Силейз, чей огонь не погасить.
Ещё раз, ещё, ещё. Наконечник входил в кость, издавая мягкий треск.
— Чей огонь не погасить.
Удар, удар, удар, удар.
— Не погасить.
При каждом новом погружении наконечника в череп труп на секунду замирал, затем снова пытался встать, а оторванная трёхпалая рука упорно ползла по бедру Эмалиен.
— Не. Погасить.
Абелас спустил тетиву, попав в шею трупа, последней стрелой прижал его к земле, отбросил от Эмалиен сжимающуюся-разжимающуюся руку и отодвинул эльфийку подальше от могилы.
Она так и продолжала возносить молитву Силейз, когда Абелас взмахом руки поджёг останки её брата, а вместе с ним и талисман, найденный Инквизитором в Храме богини, у которой сейчас просила спасения Эмалиен.
***
Они шли весь вечер через еловую рощу, держась русла реки и обходя стороной тропы. Ближе к закату Эмалиен навалилась всем телом на плечо Абеласа, и чуть было не рухнула в беспамятстве на землю, но он успел подхватить её.
Лицо её горело, лоб покрылся испариной.
Он нес её, пока на небе не перестал сиять Солиум. Эмалиен, изредка вырываясь из забытья, просила опустить её, уверяла, что сможет идти самостоятельно, но тут же вновь теряла сознание.
К середине ночи он набрел на скальные пещеры подле целого комплекса шумных водопадов, и, поспешно проверив их на наличие местной враждебной фауны и убедившись, что они никем не заняты, взобрался с Эмалиен на руках в самую неприметную из них. К тому времени она уже почти не приходила в себя, а когда это случалось — неизменно звала брата.
Вымученный долгой дорогой, Абелас не без труда создал завесное заклинание у входа в их укрытие. Оно было слишком запутанным даже для сведущих в магии людей, и он заметил бы чьи-либо старания по распечатыванию входа прежде, чем кому бы то ни было удалось сюда войти. Он счёл, что наткнуться на барьер могут разве что дикие звери или рыцари-дезертиры из Вольных Граждан.
Сотворив огонь, Абелас положил Эмалиен ближе к костру. Её бил озноб.
— Валорин... Валорин, останься...
Ей снились пчелы. Она на голову ниже, чем сейчас, в её руках нечто похожее на сачок. Ей зачем-то наказали отлавливать пчел, но она гоняется с сачком за братом.
Абелас провел рукой по лицу и стряхнул с себя чужое видение, липкое и тяжёлое, как всякое болезненное воспоминание. Размотал пропитавшуюся кровью повязку на ноге Эмалиен, невольно отпрянул от резкого сладковато-кислого запаха.
Зубы вошли неглубоко, но заражение шло полным ходом: рана воспалилась, ее края начали чернеть. Он не знал, что с этим делать, и не без удивления отметил, что его ладони покрылись холодным потом.
Лечащие заклинания не действовали — это он выяснил ещё с Эмалиен, только оказавшись за пределами Вар Белланариса, когда та ещё могла что-то подсказать. Травы? Он не знал толком ничего о целебных свойствах местных растений. Впервые за долгое, очень долгое время он почувствовал себя беспомощным и растерянным.
Он шёл на пределе возможностей ещё прошлой ночью, ибо хотел достичь Вар Белланариса, осмотреть его, а уж потом прилечь отдохнуть среди родичей, прилечь надолго, возможно, навсегда. Если бы не питающие его силы крохи магии, он бы уже и дышал с трудом.
Целый рой кружился вокруг него, он отмахивался, нечаянно подставил открытый участок кожи для укуса. Его окутал серебристый детский смех, бесконечно счастливый несмотря ни на какие страдания — нынешние, прошедшие или те, что ещё предстояло перенести.
Они ловят пчел, пчелы ловят их, жужжат, мелькают жёлто-черными спинками перед глазами бесконечным крошечным потоком, будто солнечные пятна.
Абелас гонит их прочь, но уходит сам.
Как только барьер оказывается за спиной — наваждение проходит, но шмели еще некоторое время продолжают мелькать перед глазами.
Канаварис, ему нужен канаварис. Эльфийский корень. Он должен хотя бы задержать распространение болезни.
Корни деревьев обвивали стены пещер, ноги обволакивали потоки обжигающе-холодной воды. Больше часа он блуждал в соседнем пролеске, глядя себе под ноги, но не обнаружил ничего даже отдалённо похожего на канаварис. Глупая ирония! Когда он шёл в Вар Белланарис, по пути ему встретился королевский эльфийский корень с сиреневыми листьями, а он обошёл его, едва удостоив взглядом.
Всему виной был тот талисман. И как он мог не увидеть затаённую в нём силу? Он оказался ещё неосмотрительнее брата Эмалиен в своём тщеславии.
Абелас выпрямился и вздохнул полной грудью. Что он делает здесь? Если бы он поспешнее покинул лагерь Маханона Лавеллан, если бы отказался исполнить его волю, если бы сразу отправился в Вар Белланарис, минуя клан Хавена, то ничего этого не произошло бы. Он бы лежал сейчас со своими собратьями, ушёл в утенеру, и его душа блуждала бы глубоко в Тени, а тело… да пусть мародёры хоть содрали бы с него кожу вместе с доспехами и другими вещами, кои сочли бы ценными! Если…
Его слух уловил мужской смех. Абелас припал спиной к ближайшей сосне и прислушался.
Люди. Люди примерно в сотне шагах на северо-восток, люди весело подтрунивают над кем-то, перекидываются шутками, готовят запоздалый ужин. Быть может, у них найдётся то, что нужно Абеласу, или они хотя бы осведомлены, где может расти эльфийский корень? Быть может, они помогут ему?
Быть может, они дадут ему высказаться, и только после убьют?
Прекрасно осознавая наивность и абсурдность всех предположений, кроме последнего, Абелас побрёл на их голоса. Его веки отяжелели, ноги налились свинцом, он пошатывался, то и дело опирался о стволы деревьев, подставлял лицо рассекающим до крови кожу ветвям.
Не успел он сделать и десяти шагов, как что-то легонько упёрлось ему в спину. Устало оглянувшись, Абелас не поверил самому себе.
Ханал’гилан смотрела на него, а он тонул в её глазах цвета ночного неба, впитывая потерянную было надежду.
Галла дёрнула ухом, мотнула головой и скрылась за елями.
— Нет, — Абелас провёл языком по высохшим губам, но его опасения не подтвердились; золотая галла вернулась и в нетерпении начала бить копытом о землю.
Абелас сделал шаг ей навстречу и чуть не упал. Тогда она подошла к нему и склонилась на колени. Он вцепился в её шерсть, с трудом сед верхом; галла мужественно пережила это, привстала и с лёгкостью, будто Абелас ничего не весил, понеслась в противоположную от людей сторону.
Она прискакала в укромную рощицу и остановилась возле целых зарослей канавариса. Абелас собрал в себе остатки магии и подпитал ими силы, понимая, что теперь ещё долгое время не сможет сотворить даже снежинку. Он нарвал столько эльфийского корня, сколько сумел, и они тронулись в обратный путь.
***
Он спешился с Ханал’гилан у самых пещер.
— Ma melava halani. Ma serannas***, — шепнул он ей, дотронувшись губами до мягкого уха.
Пройдя сквозь барьер, он застал Эмалиен в том же состоянии. Это был хороший признак: значит, зараза не так быстро проникает в сопротивляющийся организм.
Ему понадобилось несколько минут, чтобы сделать припарки; он поспешно приложил их к ране Эмалиен, аккуратно втирая в кожу и в запёкшуюся кровь.
— Тебе посчастливилось, da’len, что он задел лишь твою ногу.
В её сумке он нашёл прокипячённый льняной бинт, перевязал ей ногу.
Самым сложным оказался спуск вниз вместе с Эмалиен на руках, но он справился и с этим. Ханал’гилан вновь подставила им свою спину, и Абелас усадил девушку на галлу, предварительно сняв с неё все тяжёлые предметы и накрыв её плащом. Свои доспехи он оставил в пещере, и теперь дрожал от холода.
Он сел позади Эмалиен, прижав её своим телом к тёплой шее галлы.
К рассвету Эмалиен уснула; только убедившись, что она дышит ровно, Абелас сомкнул глаза и тут же провалился в сон.
***
Он открыл глаза, пребывая в уверенности, что проспал меньше часа.
— Очнулся, очнулся! – тут же оглушил его ликующий возглас, и первое, что Абелас увидел – это огненные локоны, змеями скользнувшие по его лицу.
— Хвала богам! Я уж решила, что он навсегда уснул.
Солнечный свет загородила ещё одна фигура.
— Ты был прав, lethallin, — услышал он голос Итирена. – Ханал’гилан уйдёт тогда, когда пожелает. Как же это случилось? Я точно помню, как запер загон…
— Мы слышали эту историю с полтора десятка раз, Итирен, — прервал его Хранитель Хавен. – Не докучай ею хотя бы Абеласу. Уйдите, ему нужен отдых.
Приподнявшись на локтях, Абелас спросил:
— Эмалиен?..
Мягкие, но настойчивые руки уложили его обратно.
Она склонилась над ним.
— Чувствует себя лучше, чем многим хотелось бы, — она покосилась на Хранителя. – Даже может ковылять, припадая на одну ногу. Не бегать ей больше за шемленами по лесам, но что поделать…
Она убрала седые пряди с его вспотевшего лба.
— Спи, Абелас.
Он встряхнул головой – её лицо двоилась перед глазами.
— Что-то не так?
— Да. Не «Abelas».
Эмалиен помолчала, не пытаясь скрыть удивление и улыбку.
— А кто же?
— Revas****.
Он уснул, как только лёг обратно на подушку.
Ему снились пчёлы и детский смех.
__________________________________
* Я смогу увидеть твою кровь на моём клинке.
** Lethallin; Lethallan: Повседневно используется для обращения к тому, с кем знаком. Lethallin — для мужчин, lethallan — для женщин. Сродни «кузен» или «соклановец», поскольку «lin» обозначает кровь.
*** Ты помогла мне. Спасибо.
**** Свобода.
|
|