Он слушал, как ночь постепенно становится гуще. Мысли всё медленнее скреблись в чужих усталых головах, а эмоции притуплялись, пока в конце концов их сознание не соскальзывало в сон, — а туда Коул за ними уже не следовал. Отпускал с облегчением, и с ночи как будто снимали очередной полупрозрачный покров. Сдёрнешь их все — и обнаружится что-то тёмное и густое. Но представить, что это, не получалось: Коул всё время кого-то слышал.
Ночи он любил больше, чем дни, а пустынные места больше, чем многолюдные. Чем меньше людей, тем глубже их чувствуешь. Чем меньше людей, тем проще им помогать.
«Куда сунулась, и зачем мне всё это, вот ведь дура тупая, сидела бы на жопе... Один такой шарик в меня — и спалил бы, ррраз — и ничего не останется». Страх, одиночество, страх. Днём на них напали разбойники, и один маг действительно едва её не спалил. Коул продолжал слушать, хотя и так знал: Сэра справится. Свой страх она умела превращать в злость, злость — в воодушевление, и всё это — так быстро, что у Коула начинала кружиться голова. «Как следует надерем им задницу». Картинка в голове: Сэра с молниеносной скоростью кладет на тетиву всё новые и новые стрелы, и каждая попадает в цель, враги повсюду — стонут и падают. «А там и до главного ихнего доберемся». Картинка: Сэра даёт Корифею хорошего пинка, и тот летит, смешно кувыркаясь в воздухе. Коул улыбается. «Всех победим». Картинка: Сэра гладит Дагну по щеке и медленно целует в губы. Коул краснеет и мысленно отодвигается, переставая её слышать. Мысли Сэры скачут так непредсказуемо, что Коул вечно не успевает.
Они все мёртвые. Лица перекошенные, у одного глаз вытек — кровавый пузырь сползает по щеке, у другого — все пальцы переломаны с чудовищной добросовестностью, у третьего одежда пропитана собственной кровью. Воздух пропитан кровью. Перед глазами снова красный туман — уже от отчаяния, не от гнева. Он теперь опасен, и доверять ему больше нельзя. Таким не доверяют. Таких ликвидируют. Ликвидировать себя. Нет, подождать главных. Не тебе решать, и так уже решил достаточно. Они заслужили. Не все. Не вспоминай, что именно они сделали, а то снова накатит. Держи себя за руки — и не сорвёшься. Просто сиди и жди.
Коул беззвучно подходит к нему со спины. Днём Железный Бык всё равно бы услышал, но сейчас — не его вахта, а Коул умеет быть очень-очень тихим. К тому же, сейчас Быку очень плохо. «Быки, — шепчет ему на ухо Коул. Тряхнув головой, тот поудобнее устраивается у костра. — Крэм. Скорняжка. Хмурик». Мысли Железного Быка тяжёлые, но быстрые. Помедлив несколько секунд, он послушно начинает вспоминать, как они попали в засаду, но отбились. И ни единой царапины ни на ком не было.
Теперь можно отойти от костра. Коул передёрнулся: мысли Железного Быка всегда были такими... настоящими, что его самого почти тошнило от запаха крови. Чтобы успокоиться, Коул лег на траву и принялся смотреть на небо. Темные клочья облаков, сверху — прозрачная сероватая дымка, мерцают кое-где звезды, а над всем этим — густая прохладная тьма. Немного напоминает Тень. Ее он почти не вспоминал — всегда было слишком много голосов вокруг. Но сейчас вспомнил — там было легче. Голосов мало, так что голова никогда не кружится. И помогать проще: в Тени он мог сделать гораздо больше. Там всё чёткое и понятное, а здесь сложно.
Он торопливо встал, заставляя мысли сменить русло. Собственные эмоции пугали его куда больше чужих: Коул не имел ни малейшего понятия, как с ними справиться. «Сделать бы что-то такое для себя», — появилась у него мысль, но развить её не получилось.
— Не спится?
Дориан двигался отнюдь не бесшумно, но Коул не заметил его приближения. Дух улыбнулся: Дориан ему нравился. Много всего, но зато так просто помочь. Бывает просто.
— «Все понимают, что я не справляюсь, — воодушевлённо начал Коул. — Подведу всех, как и всегда подвожу».
— Не надо, — поморщился Дориан.
— Ты думаешь неправильное, — возразил Коул.
— Ты имеешь в виду, что неправильно так думать? — терпеливо переспросил Дориан. — Или что это неправда?
— Это неправда, — Коул растерянно моргнул. — Поэтому неправильно так думать.
— Наверно, — вздохнул Дориан. — Хотелось бы, чтобы так.
В некоторые дни Коулу было сложно. Он так явственно ощущал, что не принадлежит к этому миру, не понимает людей и их запутанные, кусачие мысли, не разбирает переплетённые сложные эмоции. Каждый кусочек по отдельности означал что-то понятное, но, сливаясь в разноцветный поток, они утрачивали смысл. А иногда было по-другому. Сложное только казалось таким, а приглядишься получше — простое. Склонив голову, так что лицо закрыли широкие поля шляпы, Коул улыбнулся.
— «Научили куче вещей, а толку никакого. Не было бы метки — я бы хоть не понимал, что теряю. А так — понятно же, что нельзя к нему лезть, так что заткнуться сейчас же и прекратить сопли распускать!»
Дориан недоверчиво поднял бровь.
— Ты уверен, что он это обо мне?
***
Ему говорили, что постоянно чувствовать себя не на своем месте — признак гордыни. Он даже соглашался, но легче не становилось. В школах, которые он менял одну за другой, Дориану казалось, что все вокруг как будто иностранцы, и логика действий у них своя, особенная, и думают они по-другому. Потом было время с Алексиусом и ощущение, что у них в лаборатории — свой мир, а вокруг — другой. Было неплохо. Только вот следом оказалось, что и в их маленьком мире Дориан — чужой. Теперь Дориан старался не думать о таких вещах, но когда ты тевинтерский маг в Ферелдене, это непросто.
А еще сложнее, если у Инквизитора, которого ты поддерживаешь, рога и серая кожа. Историями о таких, как Адаар, у него дома детей пугают. А взрослых такие, как Адаар, убивают. Быстро и безжалостно. Их ноздри раздуваются от запаха крови, глаза мутнеют, а изо рта вырывается боевой клич, больше всего похожий на рёв дикого зверя. Откуда Дориан знает? Он видел сам.
Разрыв был недалеко от деревни, так что закрывать его надо было срочно. Адаар шел молча, погруженный в себя, сберегая силы. А когда перед ними нарисовались первые демоны — словно превратился в другое существо. Придя в движение, его посох ни на секунду не останавливался. Заклинания так и сыпались — Адаар предпочитал те, что разрывают противника на куски, или поджигают его, или сваривают заживо. Как будто чем больше криков — тем лучше. А когда схватка закончилась, Адаар просто отёр кровь с лица, пару раз тряхнул башкой — и стал нормальным. И спросил: «Куда теперь?»
— Получается, не все они бешеные, — сидя в трактире спустя несколько дней, Варрик озвучил им очевидное. — Я тоже раньше думал, что им лишь бы вопить погромче и убивать побольше. Но наш не такой.
— Не такой, — нехотя признал Бык. — Хотя и сложно поверить, конечно.
Дориан начал перечислять:
— Каждый день он по несколько часов проводит над книгами. Жозефина учит его этикету. С Лелианой они тоже что-то подолгу обсуждают.
— И это явно приносит плоды, — подтвердил Варрик.
— Он сумел заставить себя уважать, — заключил Железный Бык.
Дориан кивнул.
«Уважать» было, конечно, не совсем то слово. Дориан интересовался Инквизитором. Интересовался так сильно, что ночами долго не мог уснуть, ворочаясь и представляя себе... всякое. Или чувствовал себя одиноким, если в течение дня ему не удавалось повидаться с Адааром. В иные дни Дориана раздражал собственный интерес, и тогда он с горьким удовольствием напоминал себе: этот тот самый бешеный кунари, у которого во время битвы глаза стекленеют.
Помогало ненадолго. Дориан знал, что борьба с собственными желаниями для него, мягко говоря, представляет некоторую сложность. Он хотел сблизиться с Адааром — и попробовал.
— Вы столько времени проводите в библиотеке, Инквизитор. Хотел спросить...
— Вы удивлены, что я умею читать?
— Может, нам как-нибудь выпить вместе?
— У меня много дел.
— Как тебе удается творить заклинания практически беспрерывно?
— Я не умею объяснять то, что делаю.
В конце концов, пришлось принять: некоторые люди бывают просто не заинтересованы. Он переживёт, конечно, — подумаешь, и не такое переживал. Только вот какими все-таки чужими кажутся ему Скайхолд, и Ферелден, и мир.
***
Собственные шаги звучали в темноте зловеще и одиноко. Была очередь Адаара сторожить — он настоял, что будет делать подобные вещи наравне со всеми, и за это люди стали доверять ему еще больше. Дориан подошёл к нему, стараясь придумать, что сейчас скажет. Обычно такой проблемы не было — но обычно на каждое его замечание и не отвечали холодной стеной недоверия.
***
Адаар понимал, что не справляется. А еще понимал, что справиться было в принципе невозможно, но это не слишком его утешало. Ничего не могло подождать. «Люди умирают каждый день, не хватает даже самого необходимого». «Эти разбойники терроризируют несколько деревень». «Красный лириум...» «Одержимые...» «Демоны....» «Делом доказать....» «Укрепить авторитет Инквизиции...» В конце концов он решил начать с разрывов. У него метка — он закрывает разрывы. Всё просто, как в те дни, когда он был простым наёмником. В те благословенные дни. В схватку он теперь бросался радостно, словно нырял в прохладную воду: не думать ни о чем, кроме выживания. Сделать что-то простое и понятное. Убить демонов. Закрыть разрыв.
Постепенно он начал осознавать: ад, в котором он теперь существовал, для большинства нормальных людей и был жизнью. Они постоянно чувствовали ответственность за что-то, принимали решения, думали. Он тоже пытался научиться так. И знал, что все равно им чужой. Всем им.
***
— Как ты тут?
Дориан встал перед ним, мешая неспешно мерить шагами один и тот же участок поляны. Адаар хотел, как обычно, ответить что-то простое и грубое, чтобы Дориан помнил, с кем имеет дело. Но ночь впереди была такая длинная — а ему еще предстояло составить список того, чем он пожертвует завтра. Список тех, кого не успеет спасти. Проблем, которые ему не решить. В последнее время Адаар сделался мастером в составлении списков.
— Отвратительно, — честно ответил он.
— Не поверишь, — улыбнулся Дориан. — У меня точно такая же проблема.
Они присели на траву рядом друг с другом.
***
«Он понимает. И он вовсе не считает, что я не справляюсь». Всё ещё хочется прекратить разговор и уйти, потому что — так будет намного проще. Но одновременно так хорошо — давно ведь так не было. «Так, придумать следующую фразу! Срочно придумать следующую фразу!»
«Нормальные у него глаза, ничего бешеного». Внутри что-то замирает в предвкушении, но выглядеть слишком счастливым нельзя. Таких, как этот, главное не спугнуть.
Улыбнувшись, Коул отошёл от них подальше. Свернулся калачиком прямо на траве, чтобы попробовать уснуть, как человек. Когда-нибудь у него должно было получиться.