Подарок для Papa-demon

[dragonage-ton]

Подарок для  Papa-demon

Задание: а) авторский фик, перевод или клип.
б)
- больше всего Мииран и Малькольм Хоук, джен или пре-слэш, "мой любимый враг", остальные параметры на усмотрение исполнителя
- или любые пейринги (и не-пейринги) с Миираном (Атенриль, сенешаль Бран, Томвайз, Иветс или кто угодно на усмотрение автора/переводчика, кроме фем-Хоук - на всякий случай уточню, что заказчик - старый слэшер, так что джентльмены предпочтительнее дам)
- или что-угодно про семью Хоу и отдельных ее представителей (отдельное спасибо скажу за приключения Натаниэля Хоу в Вольной Марке или отношения Брайса Кусланда и Рэндона Хоу)
- или беспутная юность Себастьяна
в) согласна на AU и смелые жанровые и стилистические эксперименты; чистый слэш и/или романс не обязательны, достаточно легкого намека; также буду признательна за суровый джен
г) пожалуйста, только не стеб, в пейрингах - не Фенрис, не Андерс, не кунари, не гномы

Название: Секрет моего врага и другие истории
Автор:  МКБ-10
Форма: миди
Пейринг/Персонажи: Мииран/Бран, Малкольм Хоук
Категория: джен и немного слэша
Жанр: adventure
Рейтинг: R
Примечание: Поскольку время описываемых событий можно определить довольно точно, давайте предположим, что в Тедасе рыжие сохраняются особенно хорошо (посмотрите на ту же Лелиану в MotA!). И Бран на самом деле старше, чем кажется.

Денерим – город контрастов

День-то сегодня какой! Замечательный день! Цветочницы улыбаются, торговки бросают томные взгляды, пухлыми пальчиками перебирая то пестрые ткани, то украшения, то в сладости окуная руки: «Купите миндаль, молодой мастер! Купите орехов! Купите изюму для вашей подружки!», оружейники орут призывно: «Лучшие кинжалы! Ривейн, Антива, с клеймами славных мастеров! А вот клинки из самого Орзаммара!» Сапожники цокают языками: «Не желаете ботинки? Тончайшая кожа! Искусная выделка! А бальные туфли? Как такому молодчику да без бальных туфель?» - смеются! И он в ответ смеется, отшучивается: «Балы не по нашей части, а вот позови-ка ты своего мальчишку, пусть натрет, чтоб блестели!» И сапожник свистит эльфенышу, тот бросается к усевшемуся на складной табурет Миирану и усердно надраивает его щегольские сапоги.
Мииран кидает в рот горсть изюму, «подружка», которой на этот вечер может стать любая, пожалуй, обойдется без сластей!
Мииран тут король.
Нет, короли тут, разумеется, орлейские шевалье... Вон, вышивают по главной площади Денерима, сгребая товары с прилавков и тиская торговок, те даже пикнуть не смеют! Отдают задаром хороший товар, а что поделаешь? Оккупация. Привыкли. Но пока цветут и царствуют шевалье, пока вытирают ноги о каждого встречного банна и щупают горожанок, простой марчанин с кульком изюма усмехается, поглаживая бородку. Ночью в Денериме совсем другие порядки. Ночью разодетым шевалье лучше не попадаться Миирану на глаза, особенно под хмельком и в одиночку.
На Мииране красная шелковая рубашка, Мииран молод, хорош собой. И взгляд у него такой... с прищуром. Хозяйский взгляд. Он в Денериме всего два года, и поначалу срезал кошельки, наемничал, дрался с местными и под конец, так и не заслужив благосклонности никого из ночных воротил, сколотил собственную банду. Он тысячу раз мог погореть — и не погорел. Мог сдохнуть в канаве с вывалившимися из распоротого брюха кишками — и не сдох. В прогнувшемся под гнетом шевалье, точно портовая шлюха, Денериме его марчанская хватка оказалась полезной... Ферелденцы – дикий народ! У иного дела пойдут в гору, а он спустит все деньги на собачьих боях или того глупее, пропьет. Мииран не таков. Мииран – паук среди здешних навозных мух. Не гнушается ни подкупом, ни лестью, ни убийством. Не боится испачкать руки. Здесь, в Денериме – хлебное место, проще развернуться такому как он, голодранцу без роду и племени, чтобы потом, в Киркволле или в любом другом городе Марки зажить припеваючи.
А чего бы не жить припеваючи, если день сегодня – как с картинки в церковной азбуке, где небо всегда синее, а трава – зеленее некуда! Хотя какое дело Миирану до погожего денька? А вот записочка от наводчика приятно греет Мииранову душу.
«Мой дорогой друг! Встретимся после заката на заднем дворе, если все будет тихо, зажгу свечу. Твой Б.»
Он бы еще сердечек и голубков нарисовал, этот Б.! Хотя и так на любовную записку смахивает больше, чем сам Б. на молодую лисицу. А тот смахивает, продажная его душонка, рыж, сухопар, в движениях быстр и суетлив, даже глаза у Б. рыжие, как темный янтарь. По роду занятий Б. секретаришко у какого-то дворянина, по происхождению – ферелденец. Правда больше привыкший, как подметил Мииран, не к кожаным штанам и запаху псины, а к орлейскому шелку, вышивке и духам.
Сходились они с опаской. Прощупывали, проверяли друг друга. Благоухая розой и олеандром, рыжий подсел к Миирану в трактире. Заказал им выпить. Спросил, давно ли он в городе. Тот разглядывал лисью морду с почти не скрываемой неприязнью.
- Я-то не особо давно, - наконец сказал он медленно, веско, словно золотой на стол положил. – А вот ты, я гляжу, здешний, а разодет что твой шевалье. Не жмет воротник-то?
- ...спросил бандит у повешенного. А пива я, кстати, не пью, - обратился он тут же к трактирщику. – Плесните мне лучше антиванского.
Голос у рыжего был мягок, а манера шуткой отвечать на явную грубость Миирану очень понравилась. Но расслабляться не следовало.
- Это на что же это ты намекаешь?
- Намекаю? Увольте. Говорю открыто, как на исповеди: пеньковый воротник вам будет не слишком к лицу.
- Очумел? – он стукнул кружкой по столу, доброе пиво выплеснулось волной, забрызгало рыжего. Тот вытащил платок и вытер рукав.
- Не совсем. Скорее, решил узнать вас получше. О вас, знаете ли, слухи ходят, Мииран из Киркволла. И не всегда хорошие.
Мииран смерил его пристальным, злым взглядом.
- Пойдем, поболтаем.
- С удовольствием. Антиванское принесите в отдельную комнату, будьте любезны. И пиво моему другу.
Про «друга» Мииран пропустил мимо ушей. Становилось все занятнее.
В отдельной комнатушке, самой дальней по коридору, рыжий уселся на край стола, взял бокал двумя пальцами.
- Потчевать слухами вас, я думаю, не нужно?
- Нет уж, валяй. Выкладывай. Что ты обо мне знаешь?
- То же, что и все. Что вы зарекомендовали себя как не гнушающийся ничем наемник. Что дела у вас идут в гору. Что вы бережете своих людей. Но связей в высших кругах у вас нет, вот и работаете то на купцов, то на пиратов, которым лень самим запачкать клинок. Не густо, да, Мииран Киркволлец?
Знал ведь, собака, как говорить с парнями из Марки! Назвал бы «марчанином», заговорил бы о деле напрямую – пил бы свое вино в одиночестве. Но хватка у рыжего была что надо. Только зрачки метались, в остальном же казался спокойным, даже ногой болтал.
- Отчего же не густо, - медленно произнес Мииран. – На хлеб с маслом хватает, и то спасибо Андрасте.
- Рисковый вы человек. В городе чужой и своим не станете. И если какому-нибудь пирату покажется разумным не заплатить за услугу, что сделаете? Ничего. А доносчиков и соглядатаев сейчас развелось...
- Дразнишь? – Мииран вытащил нож из-за голенища, плавным красивым движением. У рыжего в лице исказилось что-то, но дергаться он не стал.
- Зачем это мне? Учтите, Мииран... – он медленно поднял руку (отнюдь не холеную, с несошедшими мозолями и распухшими, как от сырости, суставами), - я тоже рискую. Узнай мой наниматель, что я гуляю по третьесортным трактирам в обществе не самых законопослушных людей, с местом придется проститься. Я, конечно, найду новое, в городе нужны писари и счетоводы, но право слово, лучше уберите свой нож...
Он положил два пальца на клинок и по дуге отвел его вниз. А потом встретил взгляд Миирана, и тот в первый раз подумал, что рыжий молод, отчаянно молод, девятнадцать, а то и меньше. И непривычно, будоражеще красив.
Тот проследил за ножом темным звериным взглядом. А потом уперся глазами Миирану в пах. И крылья тонкого носа затрепетали.
- Я слушаю, - сказал Мииран.
Рыжий сглотнул.
- Я предлагаю сделку. Вам нужен наводчик. Партнер. Тот, кто сведет вас с аристократией и поможет отыскать более надежную работу, за которую вам заплатят в разы больше... Поверьте, не всем в моих кругах по карману нанимать Воронов, да и не все нужды исчерпываются убийствами...
- А что тебе с этого?
- Мне? – он рассмеялся. – В первую очередь, деньги. Скромный секретарь вряд ли сможет позволить себе тратиться на вино и бархат... а я, как вы могли заметить, грешен некоторой неумеренностью.
Чушь, подумал Мииран, у тебя пальцы сына прачки, а не транжиры и мота. Вот сейчас ты мне солгал. Но пой дальше.
- ...во-вторых – власть. Тот, кто знаком с преступным миром, держит в руках Денерим. Я не хочу до конца жизни писать расписки и точить перья.
А вот это похоже на правду. Но Мииран молчал, чуть приподняв бровь. И рыжий выболтал третье. В эту минуту было заметно, что он и молод, и горяч и не всегда может держать в узде собственные амбиции.
- Ну и в-третьих, политика. Вы знаете, что надвигаются темные времена. Мятежная королева убита, но назревает буря, банны гудят. Тот, кто будет на гребне волны, уцелеет, а может быть, и получит... как это у вас говорят, фарт? Большой куш?
- Я не ввязываюсь в политику. И тебе, сосунок, не советую.
- Когда грызутся большие собаки, маленькой достается кость! – самоуверенно заметил рыжий. А потом слез со стола. Поставил пустой бокал и сказал, чуть наклонив голову:
- Ну так что, Мииран, по рукам?
- По рукам, - впившись глазами в его подвижное лицо, протянул Мииран. И когда сухая натруженная ладонь рыжего легла в его руку, он крепко ее пожал.
- Меня зовут Бран, - добавил его новоявленный партнер и растянул углы красивых губ в подобии ухмылки.
- Стало быть мы сработаемся, Бран.

И они сработались. Не сказать, чтобы золото потекло рекой Миирану в карман, но заказы теперь шли бесперебойно. Не приходилось днями просиживать штаны в таверне, пока какой-нибудь хмырь не решит расквитаться с конкурентом. Наводчиком Бран оказался что надо. Поинтересовавшийся, умеет ли Мииран читать и выслушав возмущенное фырканье в ответ («Да у нас в Марке все, кто не совсем босяк, грамотные! Это не у вас, у собачников, крестик в углу поставил — и ладно!»), начал присылать с нарочными записочки. Записки составлены были хитро. Если не знать, о чем речь, можно и за любовное послание принять, за список покупок или за счет от портного. А если знать...
Вот сегодня недурное намечалось дельце. Утром в порт зашел корабль с контрабандой, и владелец груза щедро платил за крышу. Следовало прикрыть зад разгружающим это дело портовым эльфам (вообще-то, отдельно платили и за работу грузчиками, но Мииран теперь себя мнил птицей высокого полета и авторитет терять не хотел), проследить, чтобы не появились стражники и от конкурентов отбиться.
Задаток Мииран уже получил, и рыжий Бран загреб в изящный поясной кошель свою долю. Теперь вот подаст сигнал для сбора честной компании — это когда подкупленный патруль ушастает в направлении трактира. И будет ждать результатов.
Так что пока Мииран разгуливал по центральной площади Денерима и жмурился на солнце. Выпил и пообедал в «Покусанном дворянине», купил на плащ пару пряжек, позубоскалил с грудастой красоткой у церкви, заглянул в «Диковинки Тедаса», тут и завечерело. В эльфинаж потянулись эльфы с дневных работ, пыльные, утомленные, едва волокущие длиннопалые ноги. В церкви ударили в колокол, и храмовники, раньше истуканами стоявшие в карауле, зашевелились, расправили плечи – скоро их сменят. У таверны уже собралась небольшая толпа: ферелденские забулдыги, только проснувшись, вновь спешили под гостеприимную вывеску. Мииран не то, чтобы ненавидел ферелденский народ, просто не понимал. Но дневное благодушие все еще грело его, поэтому пара медяшек звякнула в кружке у нищего.
- Помолись Андрасте, старик, - буркнул он тихо. – Пусть пошлет мне удачу.
- Помоги тебе Создатель, сынок.
Нищий поднял голову, демонстрируя бельма на обоих глазах и гнилые зубы, и отчего-то холодно и нехорошо стало Миирану. Он сунул руки за пояс и, не оглядываясь, поспешил в доки, где собиралась его еще безымянная шайка. В предчувствия верят старухи и дети, собачники, матросня из Ривейна, а не опытный наемник из Марки.
Бран не солгал: подкупил патруль и дал знак свечой: «Чисто». На этом его работа заканчивалась, и рыжий наверняка отправился спать. Или полез под юбку к очередной эльфийской служанке – у секретаришки была слабость то ли до эльфов, то ли до служанок, но он предпочитал совмещать. Мииран бросил взгляд на окошко его каморки и, почти не хоронясь, порысил в направлении порта.
Ребята Миирана, шесть крепких, охочих до драки парней, уже ждали своего вожака. Дельце обещало быть плевым, смотри по сторонам да не зевай. Ну, может, отогнать кого придется или страже на лапу дать. А заплатят как за полноценную охрану. Так что молодчики едва ли не семечки лущили, расслабленно спускаясь в док.
Контрабандист, неказистая с виду шаланда, мерно покачивался на коротких сальных волнах. Ни огонька. Ни звука. У Миирана внутри будто натянули струну. Слишком тихо.
Он поднял руку: стоять. Но парни замерли и так – потому что из глухой темноты по-над стеной блеснули болты самострелов. Кто-то сдержанно выматерился, кто-то охнул.
И тогда со стены соскочил человек. Грузный на первый взгляд, он был легок в движении, точно зверь. Из-за широких плеч он выглядел коренастым до тех пор, пока не подошел вплотную и не оказался выше Миирана. Черный. Это все, что запомнилось. Черные лохмы, больше похожие на мех, чем на волосы, и черная борода.
– Добрый всем вечер. Вы на нашей территории, господа. Извольте разойтись.
Голос был вкрадчив, бархатен. В животе противно похолодело.
- Чего это ради? – едва не сорвался в фальцет Мииран. – У нас тут встреча.
- Больше нет.
Черный повел рукой, и Мииран увидел, что кораблик уже разгружен, а тюки и ящики сложены на подводу... Денежки, тридцать звонких золотых монет, утекали у Миирана сквозь пальцы.
- Что еще за шутки?
- Никаких шуток. Здесь территория Алых весел, и груз мы конфискуем.
- Да нас контрабандист за это...
- Ваши проблемы. Груз принадлежит Алым веслам» так и передайте своим хозяевам. И больше сюда не суйтесь.
Он вздохнул, словно и впрямь сочувствовал Миирану.
- Надеюсь, в драку ты не кинешься... Нас больше.
- Как тебя зовут, свинья?! – крикнул Мииран, теряя самообладание. Под прицелом было ощутимо трудно дышать. – Назовись, чтобы я мог найти тебя и выпустить кишки!
- Малкольм, - бросил тогда черный. – А теперь расходитесь.
Мииран увидел пару ястребиных перьев в его волосах, когда черный вышел на свет. Тогда он решил, что Малкольм из хасиндов, но сильно ошибся.
Он вообще во многом тогда ошибся, но главное понял и запомнил накрепко: черный стал на его пути и дорого за это заплатит.

Рыжий, конечно, чуть ядом не изошел. Промолчал, но таким взглядом смерил, будто к нему на порог приковыляла бородавчатая жаба, а не раненый Мииран. Тот зажимал бок и скалился: ничего, царапина. Пересидеть бы мне... утренний патруль пересидеть. А потом мешком свалился прямо рыжему на руки, заляпав кровью и грязью ночную рубашку. Очень мягкую, надушенную и с оборками...
Мииран сознание не потерял, только сильно ослабел от потери крови. Поэтому сумел оценить, насколько виртуозно ругается Бран. Тот и матушку его припомнил, и всех родных, и в связи с разной нечистью заподозрил. Бурчал себе под нос: ну вот и что теперь делать прикажете с этим недоразумением? Я снимаю угол... А если хозяйка придет? Как я ей лужу крови на полу объясню? А вот это в своей постели – как?! Мииран, очнись! Очнись, кому говорю!
- Какая лужа? – просипел Мииран, рассеянно оглядывая пол. – Так, накапал чуть... Переживешь.
- Заткнись, - мягко велели ему. – Тебе нельзя говорить.
- То есть не отвечать? Ты тут меня кроешь по-всякому, а я молчи?
- Скажи мне только одно, будь любезен. Кто?
Он достал с полки небольшую шкатулку и возился в ней, вытаскивая нитки, иглы, ножницы и шила. Аккуратно и умело разрезал на Мииране присохшую к ране рубашку. Красный блестящий шелк. Новая была...
- Да наниматель же наш... – он закашлялся, торопливо повернув голову. Выплюнул на пол сгусток крови, но чистые простыни все же забрызгал. Бран только скривился, продолжая резать. – Груз у нас отбили...
- Что? – спросил рыжий. Не знал, ты гляди! Правда, не знал! У лжецов так глаза не темнеют, и лицо не становится как у покойника, заострившимся, белым.
- Алые весла. Не знаю, что им в том доке нужно было. Они, похоже... – он снова закашлялся, схватился за бок – там что-то сразу порвалось и укусило болью. - ...город под себя сейчас подминают.
- Я не знал. Потерпи. Тебе ребро сломали.
- Сломали, ага, - он не хуже Брана обматерил и контрабандиста, и Весел, и весь этот вонючий дикарский город. – У них наемники новые, толковые... и один... Малкольм, мне сильно насолил.
- Забудь. Нам сейчас и без твоих разборок придется туго.
- Нам? – рыча от боли, осклабился Мииран. – Ты ж вроде как не при делах?
- После того, как перевязывал у себя дома раненного наемника? Очень смешно. Поднимись.
Он приподнял Миирана, подложив под спину подушку, и принялся туго бинтовать ребра. Мииран хрипел и ругался.
Закончив перевязку, Бран принес выпить – ядреного, с запахом хвои, джина. Вот уж что-что, а из можжевельника водку в Ферелдене гнали неплохую. Они хлебали прямо из горла, передавая друг другу бутылку, Мииран захмелел с первых глотков и перестал так остро чувствовать воздух в собственных легких.
- Что планируешь делать дальше? – спросил рыжий ровным, не пьяным голосом.
- Потягаюсь с Веслами, а из Малкольма этого выбью все дерьмо вместе с кишками. И скормлю собакам... Они же любят собак, ха-ха!
- С Веслами нам не справиться... Ты здесь чужой. За тобой не пойдут, только если хорошо приплатишь...
- Ты хочешь сказать..?
- Я хочу сказать, что нужно лечь на дно. И посмотреть, за что можно подергать их главарей...
- Ну нет, это не по мне! Никто не будет вот так запросто отнимать у меня грузы... Я, что, последний неудачник, а?!
Пьяный Мииран проговорился. Неудачник. Вот слово, которое каждый день вертелось у него на языке, и которое он так старался забыть. Только неудачники каждый раз, как только что-то начинает налаживаться, получают по морде – или по ребрам, выбирают не тот заказ, связываются не с теми людьми, и все на свете пускают псу под хвост.
- Я неудачник... – пробормотал Мииран. И завыл тихонько, отвернувшись от Брана. Рана, выпивка, потерянная репутация – тут и каменная статуя бы расплакалась, не то, что униженный и злой модой босяк. Только рыжий Бран почему-то не отвернулся, скрывая неловкость, не пристыдил, не крикнул.
Он обнял Миирана под грудью, так, чтоб не задеть сломанное ребро, силком заставил улечься и вжался в спину щекой. Слушал, как хрипит от душащих рыданий Мииран, а потом сказал:
- Надо уезжать отсюда. В Марку...
- В Марке все то же, что и здесь.
- Здесь скоро будет жарко... А в Марке нужны наемники и писари. Ты покажешь мне Киркволл?
- Ты..?
- Я хочу попытать счастья там...
- А... – Мииран засыпал. – Ну да. Тогда конечно...
Он почувствовал, как теплые сухие губы прижались к шее, но это наверняка был уже сон. Снились Миирану лисицы и ястреба. И почему-то здоровая медная дура на пристани перед Казематами, вроде стервятника, только гаже.

Секрет моего врага

В горах перед рассветом стоит оглушительная тишина. Лишь изредка вскрикнет птица, прошуршит потревоженный камень, и где-то на пределе слышимости ворчит и ворочается гром - или что похуже, будто сама земля дышит вспоротой сильной грудью. Холод такой, что не спасает ни одеяло, ни плащ, ни виски. Морозные горы не зря зовутся морозными.
Мииран отстукивал зубами джигу, изредка присасываясь к горлышку походной фляжки, и с ненавистью смотрел, как в низину по кронам елей вползает белесый туман, драным котом устраиваясь на отдых. Караванщики изволили задерживаться.
Купцы наверняка сейчас пили горячее варево из вина и трав, расталкивали эльфов и поднимали быков. А наемники сидели в засаде, дрожали и матерились. При таком раскладе нет-нет, да и задумаешься, не податься ли охранником к какому-нибудь торговцу. Но когда такой отряд попадает в твою ловушку, когда половина не успевших надеть доспехи обормотов оказывается утыкана стрелами, а другая, побросав товары, исчезает в лесу, глупые мысли улетучиваются, как тот туман.
Да и глоток хорошего виски пусть и не выгоняет холод из-под одежды, но заставляет кровь веселее бежать по жилам. Скоро рассвет. Вон уже птицы заголосили.
Не стоило забывать и вот еще о чем. Мииран тут не столько ради денег (хотя куш обещает быть стоящим). Он тут ради мести.
Послушай рыжего и сделай наоборот. Пусть Бран, скрежеща зубами, выговаривал ему раз за разом: едем в Марку, здесь нечего больше ловить, оставь своего Мэла в покое, - Мииран стоял на своем. Черный - конченый человек, ему не жить.
Потребовалось несколько месяцев, чтобы хоть что-то разузнать о Малкольме. Тот пришел в Денерим из сущих дебрей и был силен как черный медведь. Жить ему было негде, дрался он как крестьянин, и первое время разгружал баржи, питаясь объедками. Видать, были у него нелады с законом, потому что даже в церкви он не появился ни разу и о помощи не попросил. В самом начале карьеры он свел дружбу с гномами, и те учили его обращаться с мечом и кинжалом, а он делал для них самую грязную работу. Грязи Малкольм, как и Мииран, не боялся.
Ну а потом черному свезло, и он сошелся с ночной братией Денерима. Сильный, звероватый, с неизменными перьями и бусинами в волосах, он оказался хорошим наемником, мастерство уличных драк постепенно ему далось.
И нет, он был не из хасиндов, говорил чисто и без акцента. И более того, говорил, как книжник! Этой загадки Мииран так и не разгадал.
Но был ли Малкольм подручным у какого-нибудь ученого, которого сам же и убил, или беглым послушником, его благоденствию в Денериме наступал конец. Потому что он заступил дорогу Миирану из Киркволла, а таких обид Мииран не прощал.
Караван. С десяток запряженных быками повозок, легкие погонщики-эльфы (этим скороее подошли бы галлы, но за несколько серебряков попрошайки готовы погонять хоть кур, хоть котов), грузные купцы, позвякивающая кольчугами охрана. Весь этот обоз принадлежит Алым веслам, то есть должен принадлежать. В самый последний момент торговцы решили кинуть своих покровителей и запродали груз орлейским бандитам. Те и охраняли сейчас обозников, переговариваясь, благоухая чесноком и грубо смеясь. В поступке купцов был здравый смысл: Денерим далеко, а шевалье везде... Но то, что обещано Алым веслам, будет принадлежать им - так или иначе. Вот и отправили Мэла с его людьми перехватить груз и припугнуть караванщиков. Орлесианцев следовало прибить, и это единственное, в чем планы Миирана сходились с планами Весел.
Мииран сам рассчитывал взять груз - уже после того, как уложат охрану и разгонят купцов. Вот и шел по пятам за отрядом Мэла, петляя в ущельях и выслеживая черного, будто зверя. Бран сожрал бы собственный шейный платок, если б узнал, что задумал его компаньон. Но рыжему Мииран рассказал только, что нанялся к очередным контрабандистам и вернется с деньгами. Тот повращал глазами, но в подробности вдаваться не стал. Спросил только:
- Что за груз?
- Ценный груз, - отозвался Мииран, и беседа заглохла.
Правда же состояла в том, что ничего путного о грузе Мииран узнать не смог. О нем говорили шепотом и с придыханием, но никто не проболтался, что за товар везут торговцы с глубинных троп. Но это определенно было нечто очень ценное, так что стоило рискнуть. Убить одной стрелой двух зайцев: расквитаться с Мэлом и поправить свои дела.
А риск Мииран любил.

Воловий рев был слышен на милю вокруг. Это первая стрела засела в плече быка, и он едва не перевернул повозку, одурев от боли. Быку хотелось выломать оглобли, раскидать надоедливых остроухих и бежать в спасительный лес, но рядом упало плещущее кровью тело с коротким болтом, торчащим из щуплого горла, и бык отчаянно заревел, запрокинув морду. Спасения не было. Вокруг свистели стрелы, впивались под тусклые маски орлесианской швали, в коленки гномам-купцам. Караванщики метались, падали, мало кто успел схватиться за меч или лук.
Мэл, надо отдать ему должное, отлично выбрал лощинку для засады, и бежать торгашам было некуда. Кажется, Весла решили действовать наверняка и никого не оставлять в живых. Мииран довольно улыбнулся в закрывшую низ лица повязку. Стало быть, груз стоил двух десятков смертей.
Он еще немного понаблюдал с уступа за бойней. Орлесианцы защищались отчаянно. Бывшие вояки, они сумели выбрать удобную позицию между камней и поваленных повозок, и теперь отстреливались и отмахивались от наемников. Но стрелы у них были на исходе, и скоро люди Мэла с громким улюлюканьем выволокли из-за камня последнего северянина. Выволокли и пристрелили. Парень с болтом в затылке еще долго смешно дергал ногами, но это Миирана уже не интересовало.
Пора.
Он дал отмашку и послал своих ребят вперед: напасть на недавних нападавших - вот будет потеха! - и они, с шумом ломая кусты, ринулись напролом. Запугать, отвлечь, сыграть на неожиданности! Все это Мииран любил. Он, что греха таить, не прочь был покрасоваться. А сейчас имел на это полное право - его план сработал, и парни из Алых весел, секунду назад весело сдиравшие с убитых сыромятные сапоги, оказались в ловушке.
Кто-то присел от неожиданности, кто-то завопил: «К оружию!»
Поздно.
Веселые ребятки Миирана высыпали на полянку – и закипела недолгая, но яростная драка.
- Черного не трожь! Он мой!
Малкольм сражался отчаянно, вжимался в камни, рубя нападавших коротким мечом, колол кинжалом, но пращники Миирана умело стреножили молодца. Тот свалился плашмя, разбил лицо. И все же пытался подняться, продолжить бой. Мииран мстительно раздавил его пальцы подошвой тяжелого сапога.
- Связать, - бросил он и пошел осматривать добычу.
Его ребята уже пооткрывали сундуки, распотрошили ящики и забрались по локти в переложенные полынью и вербой меха, в ткани, в золотишко. Груз был стоящий, дорогой, но все-таки Мииран ожидал большего. Неужели ради хороших мехов и пары золотых слитков черный угробил целый обоз?
- Внимательнее смотреть! Должен быть тайник!
И тайник нашли. Кубышку под сидением у предводителя торгашей. Тот еще пытался, видно, расковырять замок, да не доковырял, сбежал, собственная жизнь дороже любого... чего?
- Осторожнее, сэр, - предупредил его один из парней. – Мало ли чего они там везли... А вдруг взрывчатку гномью.
- Взрывчатку? Под задницей? Ну ты скажешь! – хохотнул Мииран, но замочек взламывал теперь почти трепетно. Тот оказался на диво крепким, поддался с трудом. Щелкнуло.
Медленно-медленно Мииран приподнял тяжелую крышку (латунную, что ли). И тут же захлопнул, с трудом переводя дыхание. Глянул сначала на одного, потом на другого подручного, выдохнул сквозь сжатые зубы.
- Что там, ну?
- Отрава. Гребанная мажья отрава. Мы богачи, парни. Бросайте эти тряпки, пойдем налегке.
Многие поняли не сразу, но им объяснили. Лириум. Они наткнулись на целую кубышку контрабандного лириума, чистого, что твоя слеза. Если попадутся – все отправятся на виселицу в благословенном Денериме. Но если протащат отраву через все караулы, посты, кордоны, то станут в нем первыми богачами. Потому что одна понюшка чистого порошка стоит бешеных денег. А в кубышке сорок горстей.
Прикасаться к латунной шкатулке теперь было неприятно. Миирану случалось видеть храмовников, перебравших с дозировкой, - жуткое зрелище. А ну как раскроется, вдохнешь случайно – и прощай, Мииран Киркволлец, станешь тупым животным, на все готовым ради щепотки. Да и просто травануться – раз плюнуть, а идти нужно быстро.
И тут Мииран придумал.
- Эй, Рори! – позвал он подручного.
- Тут.
- У тебя же собака недавно сдохла?
- Волчок. Славный пес... Он дважды мне жизнь спасал, сколько раз ранен был, а умер от крысиного яда... Твари они, эти городские. Все бы им крыс травить!
- Мне жаль, Рори. А ошейник у тебя с собой?
- Как же не с собой... Я же ведь его как память таскаю. Славный был пес Волчок...
- Дай-ка его мне.
Взяв массивный черный ошейник из рук обалдевшего Рори, Мииран крупным шагом направился к лежащему поодаль Малкольму. Того связали на славу, даже дернуться не мог, только зыркал глазами из-под кровавой корки. Глаза у него, к удивлению Миирана, оказались не черными, а очень светлыми. Карими, но светлыми, почти желтыми.
Жуткие глаза, птичьи.
- Знаешь, почему я тебя не убил? – почти нежно спросил Мииран.
- Я тебя помню, - хрипло произнес черный. Голос не изменился, даже еще вкрадчивее стал, глубже. От боли, видать.
- Конечно, помнишь. Я Мииран из Киркволла. И ты попортил мне много крови.
Малкольм моргнул.
- Ты шел от самого Денерима, чтобы сказать мне это?
- Я тебя раздавлю, - прорычал Мииран. И сам, рывком приподняв поверженного врага (тяжелый, зараза!), надел и туго затянул на нем ошейник, а сыромятный ремень-поводок прикрутил к своему поясу.
- Если попробуешь сбежать, тебя пристрелят.
- Хотел завести собачку, но все возможности не было? – сидя на земле в неудобной позе, промурлыкал Малкольм. Говорил он не как медведь, а как кот. Большой черный кот, если б тот умел разговаривать.
- Ты будешь нашим носильщиком, - осклабился Мииран. – Ребята, развяжите ему руки. Собираемся и уходим.
Увидев латунный ящик, Малкольм занервничал. Оглянулся назад. Повел глазами в сторону. Сглотнул. Но вокруг стояли Миирановы парни, и бежать было некуда.
- Ну? – сказал Мииран, внимательно наблюдая за своим врагом. – Бери ношу – и пошли.
Малкольм поднялся, принял кубышку. Сделал два шага – и чуть расслабился. Мииран вел его на поводке, дергал беспрестанно. Его это забавляло.
Он не успел уловить тот момент, когда лицо под коркой запекшейся крови побелело. Мэл отчаянно захрипел, пытаясь поднять руки к горлу. Он выпустил ящик, и тот мягко упал в траву.
Вот это Мииран и увидел. А еще – как змейками расползаются по коже черного синеватые трупные прожилки, и желтые глаза закатываются, становясь белесыми. Он грузно рухнул сначала на колени, задыхаясь и исходя слюной, а потом и ничком.
- Это что? – тупо спросил Мииран. – Это что такое?
А потом его в голову ударили чем-то тяжелым, и он свалился рядом с Мэлом.

- Он нас никогда не подводил... Я не могу!
Рори... Верещит. Недалекий собачник, чего ему еще? Голова готова лопнуть, будто перезрелая тыква от удара ботинком. Влажный «чмяк», мякоть и семена в разные стороны...
- Еще одно слово, сучонок, и ляжешь рядом! Нам же лучше, меньше народу – больше доля! Ну? Толкай!
Мииран с усилием открыл глаза. Над ним, в высоте, покачивалась еловая ветка, еще выше парила в полуденном небе какая-то птица, а затылку было неуютно и холодно, потому что лежал Мииран на самом краю обрыва, и голова чуть свешивалась вниз.
И болела, болела, болела.
- Давайте их просто оставим здесь? Они же связанные! Далеко не уйдут!
- А что, парень прав. Ремни сыромятные, он и здоровый бы не освободился... И к жмурику этому привязан, что твой каторжник.
- А если звери его сожрут, нашей вины тут не будет. Как смотрите, парни? Дело говорю?
- Толкайте, живо!
Голос Рута из Редклиффа, бывшего мясника и отъявленного головореза, недавно прибившегося к шайке... Будь ты проклят, Рут.
- А нас ты сам-то не зарубишь на постоялом дворе, а, мясник?
Потом они затоптались и запыхтели, и кто-то вскрикнул «Мать твою», запричитал от боли. И тут же совсем рядом с лежащим навзничь Миираном заскрежетали камни: массивный, дико вопящий Рут сорвался с уступа и ухнул вниз. Послышался глухой удар, крик оборвался, но тело, кажется, все продолжало катиться вниз... Отличный обрывчик для него выбрали ребята, глубокий, крутой.
Эй?
Шаги и голоса начали удаляться. Парни! Вы не можете бросить меня здесь! Вот так, над обрывом, связанного! После заката с гор спустятся дикие кошки, с когтями, больше похожими на абордажные крючья, и если рядом труп, они найдут меня еще быстрей... А ремни сыромятные, хорошие ремни. И руки стянуты за спиной. Постойте! Оглянитесь!
Но крика не вышло, слабый придушенный хрип. И скрип деревьев в ответ.
В голове по-прежнему работала гномья кузня, но он, борясь с тошнотой, сумел, корчась и дергаясь в опасной близости от обрыва, перевернуться на живот и встать на четвереньки.
Малкольм валялся рядом и пускал слюну. Он пытался вдохнуть, пытался неизвестно уже который час, и губы у него были синие в черноту. Не жилец, подумал Мииран.
Ремень, им привязанный, по-прежнему тянулся от его ошейника, только теперь не к поясу, а к шее Миирана. Проклятые собачники. Не просто посадили на цепь, нет. Привязали к трупу. С простым расчетом – ремни Мииран не разрежет, а с издыхающим магом далеко не уйдет...
Стоп. Что? Маг?
Стоя на четвереньках, Мииран лихорадочно затряс головой – от этого проклятые кузнецы заработали веселей, но мысли собрались в кучку... Конечно. Отравление лириумом. Не с понюшки, не из-за перебора с дозой... А просто один вдох, одно прикосновение... Маги разводят лириум водой, чуть ли не один к ста, мелкими глотками пьют настоечку. Лириум для них ядовит.
Маг.
Затошнило, и Мииран лег на землю как мабари, головой на передние лапы, подогнув колени. Щеку приятно защекотала трава. Маг. Малкольм – маг. Это не укладывалось в голове... Но если так, если проклятый ферелденец с хасиндскими перьями в лохмах – маг, это шанс. Единственная возможность выбраться отсюда живыми. Конечно, если черный не сдохнет раньше.
Но он дышит. Он пытается дышать. Тело отравлено лириумом, но рядом больше нет латунной коробки, а он силен как бык, хрипит, но живет, цепляется за свою никчемную жизнь.
Думай, Мииран, думай. Ты неудачник, но ты всегда выбираешься из любых передряг. Вот и в сапоге у тебя острое лезвие, которое эти предатели не нашли. Изогнуться, достать – и, воткнув в сухую, колючую от палых иголок землю, пилить ремни, раня руки и отчаянно богохульствуя. Слышала бы Андрасте, в каких позах мечтал отыметь ее Мииран! Слышал бы Создатель... А впрочем, и хорошо, что старый кретин со своей невестой давно не слышат молитв.
Совершив чудеса ловкости, достойные ярмарочного жонглера, он на окровавленных руках подполз к Малкольму. Встать на ноги так и не смог – икры свело судорогой.
Думай, Мииран. Он не может дышать. Борется за каждый глоток холодного горного воздуха, черный язык шевелится во рту. Думай. У тебя на глазах пару раз травились угаром. Ты видел утопленника, хоть это и не относится к делу, разве что язык... Что с ними делали?
Вспомнил! Суметь бы теперь... Он полез Малкольму в рот окровавленными пальцами. Потом одумался (еще укусит!) – и просто оттянул его подбородок чуть вниз. Глубоко вдохнул, зажал ему нос и прильнул к губам.
Губы были невкусные - горькие и сухие, рот пах железом. Но воздух заполнил легкие, и после двух-трех отчаянных вдохов, когда Мииран думал, что, как рубашка не по размеру, порвется грудная клетка, Малкольм задышал. Борода заходила ходуном, и кадык задергался, будто под кожей шеи у него застряло что-то живое. Трупные прожилки у скул никуда не исчезли, однако лицо потеряло вид гипсовой маски.
- Я бы дал тебе напиться, да воды нет, - пробормотал Мииран, вглядываясь в его лицо. – Сможешь встать?
Их все еще связывал ошейник – широкий и черный у Малкольма, и бедняцкий, из ременной петли, у Миирана. Руки все кровоточили, и он не сумел распутать узлы, а резать у шеи побоялся.
Маг только кивнул. А потом повалился набок, закашлялся, и Мииран понял: никуда они сегодня не пойдут. Костерок бы развести... Эх.

- Ты – мой шанс, - цинично сообщил ему Мииран, – допереть до столицы живым.
Он стремительно обрастал бородой, оборвался и пропотел. А черный и вовсе казался вышедшим из чащи полузверем.
- А я, стало быть, твой.
- Вполне обоснованно, - отозвался Мэл. От красноватого высокогорного загара его птичьи глаза казались особенно яркими. – Ты охотишься лучше, чем я...
Это, конечно, был комплимент. Охотились они оба из рук вон плохо, и только к утру третьего дня утомительного спуска (сходить с оживленных троп, огибать селения, чтобы не наткнуться на бывших приятелей) сумели поймать куропатку на яйцах.
Путешествовать с магом – приятное занятие. Раз – и готов костер, занимается все, что должно бы гореть, но в руках Миирана гореть не желает. А ночных зверей отпугнет болезненный зеленоватый огонь, сорвавшийся с широкой ладони Малкольма...
- А я-то думал, с чего это ты так по-умному говоришь! – пробормотал Мииран.
Мэл не ответил, пнул какой-то камень то ли со злостью, то ли с отчаянием. Они давно перерезали сыромятные ремни и сняли ошейники, только удавка все равно нет-нет, да и сжимала на горле несуществующие объятия.
- Киркволльский круг, - сказал Малкольм. – Казематы.
Мииран грязно выругался и затряс головой, пытаясь переварить.
- Земляк, значит. А выговор ферелденский...
- Я отсюда родом, - объяснил черный с каким-то неживым спокойствием, сухим на ощупь, словно передержанный на солнце пергамент. Что-то было такое в его голосе, из-за чего Миирану расхотелось расспрашивать, каким полоумным ветром собачника занесло в Город цепей и бросило на желтовато-серые плиты Казематов. Не его это дело было, совсем не его. Но умение молчать к добродетелям киркволльца не относилось.
- И что это вам, магам, - неприязненно буркнул Мииран, словно копошился в чьих-то гниющих внутренностях, - не сидится в башнях? С жиру беситесь...
- А почему тебе не сиделось в Киркволле? – бросил в ответ Малкольм.
Они не возвращались к этому разговору еще очень долго. Пока не вышли на тракт, не нашли какую-то полузнакомую кумушку Миирана, и не расположились на ночлег на кумушкином сеновале. Ночи внизу были теплые, и Мииран первый раз за все время надеялся мирно поспать. Но спать было нельзя – беглый маг теперь легко мог удрать. Не дожидаясь, понятное дело, пока его сдадут храмовникам и получат награду.
И тогда Мэл заговорил сам:
- Говорящее огниво.
- Что?
- Я. Говорящее огниво.
- Маг, не мудри.
- Помнишь ту кошку?
Как не помнить... Песчано-желтая, крупная, пума прыгнула со скалы на спину замешкавшемуся Миирану. Ничего себе сходил отлить, называется. На спине и плечах до сих пор остались глухо ноющие розовые прожилки, и он помнит, как свалился под тяжестью зверя и понял, что умирает... Нет, что его рвут живым.
Что сделал Мэл, он не видел, только тяжесть смело с него ударной волной, и кошка заверещала предсмертно, жалко и обиженно. Запахло паленой шерстью. А после маг тетешкал его на коленях и поил холодной водой. И спина заживала... Он до сих пор тысячу раз оглядывался, прежде чем отойти до ветру, но как все это связано..?
- Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Да ни в жизнь!
- Мииран, - серьезно сказал Мэл. Сбрей он бороду, казался бы молодым, ровесником Миирана. Во всяком случае, голос у него был молод... А глаза – старые. – Ты не сможешь меня держать. Знаешь шутку? Про эльфа, который поймал медведя?
- Еще посмотрим.
- Я не хочу с тобой драться.
- Еще бы. Тут люди. Магию ты использовать не сможешь, а в поединке я сильнее...
- Не поэтому.
Мииран посмотрел на Малкольма. Тот сидел на охапке соломы, теребил нитку бус на запястье, лицо было хмурое. Волосы у него отросли до плеч, и он связывал их в хвост. И как такой оказался в Круге... Нет, не так. Как в Круге вырастили такого? Все виденные Миираном маги были худосочные, в длинных платьях и с загребущими лапами. Отвратные типы. А Малкольм ему нравился...
- Тогда почему?
- Не хочу.
Он глянул на Миирана и осклабился, хищно дернув углами губ. Но в глазах пряталось что-то вроде... приязни? Трудно звать врагом человека, с которым плутал в горах и душил куропаток. И отбивался от пум.
- Что тебе будет? – наконец с деланным безразличием спросил Мииран.
- Убьют. Или, если решат, что я способный, усмирят. Усмиренные – это...
- Я видел усмиренных! – взорвался Мииран. – Я даже знаю, что это такое! Это когда из человека делают болвана с печатью во лбу...
- Или эльфа... – безразлично добавил Малкольм.
- Что?
- Из человека или эльфа. Гномы не рождаются магами.
- Да какие, к гарлокам, гномы?!
Мииран вскочил и забегал по непрочному полу, то и дело пригибаясь то под ситом, то под плетеной корзиной, висящими на потолочных балках. И в итоге сел на тюк соломы рядом с Мэлом.
- Ведь нормальный же парень... Как ты магом уродился?
- Не поверишь, регулярно задаюсь этим вопросом.
- Виски бы глоток...
- Прекрати.
Они посидели в молчании еще какое-то время. А потом Мииран молча слез с тюка и побросал в недавно купленный заплечный мешок ровно половину припасов.
- Держи. Этого хватит дня на два. Уходи огородами и прямо сейчас. Кума что-то больно хитро смотрела, не к добру. Могут с патрулем прийти, а нам с тобой светиться нельзя...
Малкольм взял мешок в охапку и долгим взглядом посмотрел на Миирана. А потом поднялся и молча скользнул по лесенке вниз, в конюшню. Двигался он стремительно и бесшумно - с тех пор, как оклемался, и это неизменно Миирана поражало.
Он уже было собрался прилечь, как снизу долетело басовитое:
- Спасибо!
И маг по имени Малкольм растаял в темноте.

Любовь и стервятники

Рыжий был редкостной блядью и при этом сам любил блядей. Две эти противоположные склонности не укладывались у Миирана в голове. Надушив платок, сбрызнув волосы сладкой водой, он отправлялся то на «деловой ужин» к очередной леди (иногда это бывали и лорды, но о постельных предпочтениях Брана Мииран предпочитал не думать), то в бордель.
Лучший бордель в городе звался «Цветущей розой». Он был лучшим еще во времена Мииранова детства, и тамошние шлюхи свысока поглядовали на мать Миирана, сгорбленную и полуслепую белошвейку. А шлюхины отродья одевались и ели уж точно получше босых детишек из Нижнего города.
Двадцать лет спустя Мииран вновь переступил порог «Цветущей розы». Здесь заправляла уже совсем другая «мадам», и гобелены на стенах висели совсем другие, но запах вина и пряностей, и притираний, и цветочного мыла, и пота, и духов, и мастики остался прежним. В детстве Мииран никогда не входил с парадного крыльца. Они с матерью просачивались в заднюю дверь, по утрам, когда девки еще спали, а на кухне лениво переругивались кухарки, и складывали на стол перед хозяйкой вышитые сорочки, подрубленные шелковые простыни и носовые платки. Им хорошо платили. Мать всегда на обратном пути покупала ему леденцы...
Рыжий в подобные тонкости, понятное дело, не вдавался. Для него Киркволл был чужим неприятным городом, который следовало взять лестью, притворством, соблазнить и задрать юбки. Еще за милю до порта он начал нюхать воздух и пританцовывать на месте, словно мышкующая лиса, а, ступив на берег, нехорошо улыбнулся.
Эта улыбка совсем не понравилась Миирану. Он не сразу понял, почему. Только потом, валяясь под столом в «Висельнике» после попойки в честь возвращения в Киркволл, осознал причину.
Никаких сантиментов. Ни страха, ни стыда, только лисья осторожность, оглядка через плечо. Бран уловил аромат наживы и власти в больном, уродливом, но родном для Миирана Киркволле. Бран пообещал себе добиться многого. А Мииран как был, так и остался неудачником, вернувшимся с голым задом в нежные объятья своего города...
Мииран завидовал рыжему, чего скрывать! А Бран наверняка презирал бывшего компаньона, хоть и прятал это тщательно, как бородавку на причинном месте. Презирал, побаивался и начинал опасаться за свою новорожденную репутацию – обаятельного («шарман, шарман!»), умного и перспективного юноши. О нем уже ходили слухи (их, как предполагал Мииран, пустил сам Бран). Мол, рыжий чуть ли не принц инкогнито, во всяком случае, дворянин и со средствами. И скрывается в Киркволле то ли от антиванских убийц, то ли от ревнивого мужа орлейской принцессы... Загадочность рыжему шла. Он по-прежнему ходил бесшумно, говорил мало, стрелял глазами, но за всем этим чувствовалась роковая тайна! Миирану такой маскарад был не по нраву. Их пути постепенно расходились, хотя оба старательно использовали друг друга.
Было еще одно... Они перепили тогда до блевоты, пили вино, которое любил Бран, виски, который не раз спасал рассудок и жизнь Миирану, пили на последние деньги, хотя под подошвой у Миирана всегда лежал про запас золотой, да и у рыжего что-то наверняка было припрятано на черный день... Они пережили чудовищный шторм, когда черные волны захлестывали корабль. Потом их дробило на мелких волнах, и даже бывалые моряки ходили зелеными. За вход в город они отдали в три раза больше, чем рассчитывали, а потом оказалось, что их нехитрый скарб сожрали крысы... Бран сел тогда у колонны в порту, обнял дырявый сверток. Сказал:
- Там были мои штаны. Двое штанов.
И заплакал, как ребенок.
И вот они пили в «Висельнике», славном трактире, где для них уже приготовили одну каморку на двоих, в самом запыленном и вонючем углу. Свою встречу с полом Мииран не запомнил. А открыв глаза, увидел грязные струганные доски, на которых было так прохладно и хорошо лежать, и руки рыжего в мелких веснушках.
- Давай... – говорил рыжий, - переставляй ноги, вот так. Что ж ты так накидался, марчанин. Вечно я тебя тащу...
Они повалились через порог, Миирана тошнило, но он пытался смеяться, потому что смеялся Бран.
Первый поцелуй был противен. Не потому что... почему, собственно? Он почти не соображал. Просто ему хотелось блевать, а его целовали. И он усилием воли удерживал жижу, рвущуюся наружу из его желудка. Перед глазами не двоилось, но качалось, будто они снова оказались на корабле, и единственная сальная свечка бросала на стену крылатые тени. Крылатые – потому что Бран начал раздеваться.
- Ы... – сказал Мииран, выражая крайнюю степень недовольства. Бран сидел у него на ногах, уже полуголый. Мииран первый раз видел его таким (это он почему-то запомнил хорошо, дурацкая память!) – белокожий, с красиво вылепленным торсом, с маленькими розовыми сосками и охряной порослью на груди и подмышками. Плечи – в россыпи веснушек. На лице у него веснушек не было... Вытравливал?
- Попался, - с улыбкой сказал ему Бран, и рыжий блик отразился в темных сейчас внимательных глазах. Он не пьянеет, вспомнилось Миирану, он, демон его дери, почти не пьянеет, или трезвеет отчаянно быстро. Как я мог забыть!
- Ы?! Ыыы!
Возмущение Миирана осталось без внимания. Бран наклонился к нему, и явственно стал слышен запах олеандра и пота, резковатого, сладкого. Он расстегнул рубашку на груди Миирана, снял с него пояс, вытащил подол из штанов. Все это было так не по-настоящему, мать его, как во сне. В дурацком подростковом сне, когда готов оттрахать все, что видишь. Только теперь поимеют тебя. Снова замутило.
Бран положил обе ладони ему на грудь и снова поцеловал. Он медленно, явно наслаждаясь процессом, гладил его от ключиц и до живота, а потом наклонился, лизнул. У Миирана внутри что-то перевернулось, и он осознал неизбежное – если рыжий продолжит в том же духе, у него встанет. Он пьян, как свинья, и считает мерзостью трахаться с мужиком, но у него встанет!
Влажный язык рыжего тем временем скользнул в ямку пупка, затрепетал там. Мииран шумно выдохнул. Ну вот... говорил же.
- Твою мать, марчанин, - донеслось откуда-то между ног, - и стоило с тобой церемониться?
А потом Бран сдернул с него штаны, и у Миирана случилось временное помрачение рассудка. Как еще можно назвать недурственный отсос, которого он не помнил?
Много позже они, кажется, шумно целовались, хлюпая слюной, она стекала по подбородкам и тянулась ниточкой за языками. Мииран трогал рыжего и представлял девицу, голую белокожую девицу с красноватым пухом на лобке, с шальными глазами и упрямым подбородком. Он бы открыл глаза, но грезить мешала щетина и отсутствие у Брана аппетитной груди.
- А ты, похоже, пас... – пробормотал ферелденец едва ли не с сожалением. И Мииран счастливо отрубился.
Проснулся он в своей постели, укрытый пледом, с кувшином воды в пределах досягаемости, с ощущением, что во рту сделали привал гарлоки и знатно там нагадили. А самое мерзкое – он помнил. Не все, далеко не все, но лежащего на нем Брана ощущал явственно, будто тот слез секунду назад и вышел отлить. Его стошнило прямо в постель, и еще раз, и еще.
А рыжий вернулся только к вечеру. Делать вид «ничего не было» он умел профессионально. У Миирана получалось хуже, но получалось.
Правда, от запаха олеандра его теперь почти всегда выворачивало наизнанку.

В «Розе» тоже пахло олеандром. Мииран боялся, что этот запах навечно будет ассоциироваться у него со шлюхами. Мадам, имя которой он никак не мог запомнить, равнодушно ему кивнула. Он заказал виски (Крепкое? В это время дня?.. Ну, как желаете, - всплеснула руками кельнерша) и присел в уголке. Человек Брана должен был прийти на закате.
Человек – это, конечно, сильно сказано. Галчонок Брана. Носатый, нахальный и двадцатилетний. Может, Гамлену Амеллу было чуть больше, но возрастом своих осведомителей Мииран не интересовался. Бран подцепил Гамлена на каком-то приеме, обхаживал и топтался вокруг, как кот вокруг течной кошки. Гамлен был типичным богатеньким сынком, отличала его лишь страсть к играм и легкой наживе. Он был неглуп, даже непрост, но любой молчун нет-нет, да и выболтает что-нибудь полезное, стоит лишь найти нужный рычажок... В случае с Гамленом это был азарт. Бран свел его с нужными людьми, и они быстро научили парнишку плохому. Даже жульничать не пришлось. Вкусив порока, Гамлен быстро потерял над собой контроль, шлялся по в меру злачным местам (которые ему, без сомнения, представлялись средоточием грехов всего Тедаса), пил, играл – и проигрался. И теперь трепетал под бархатной лапкой рыжего лиса, как та самая галка. Через него Бран узнавал всю подноготную дворянских семей, в которые не был вхож и – изредка, если не мог обойтись, - давал наводки Миирану.
Пара заказных убийств, несколько грабежей и одно похищение были теперь на совести Гамлена. Тому стоило бы посыпать голову пеплом и уйти в монастырь, но отпрыск славного рода Амеллов (кажется, их папеньку или деда... или дядюшку прочили в наместники) цвел и благоухал.
Сперва он подошел к стойке и взял себе выпить — что-то непереносимо сладкое, вроде женевера, - и только потом, бочком-бочком протиснувшись в угол, сел за столик к Миирану. Голубые галочьи глаза казались чуть слезящимися, может быть, из-за своей величины. Большеглазый, большеносый галчонок. Чего тебе?
- Де Копьи уезжают в Стархевен на следующей неделе, - сообщил галчонок доверительно. - Я думаю, вам понадобится это?
Он передвинул холеной лапкой небольшой конверт. Мииран про себя нехорошо помянул «любовные записочки» Брана и, не стесняясь, конверт разорвал. Гамлен ахнул, его понятия о конспирации явно рушились сейчас на глазах.
Разложив между кружками приятно хрустящий листок, Мииран придирчиво разглядывал план поместья. Сам рисовал? Талантливый, однако, галчонок.
- Хорошо. Больше ничего от тебя не потребуется... Бран отблагодарит при встрече.
Гамлен дернулся подняться, но тут же сел обратно. И глаза забегали, заблестели.
- У меня к вам... еще одно дело. Так сказать, личного свойства, - осторожно начал он.
- А кто сказал тебе, мальчик, что я занимаюсь делами личного свойства?
- В Сатиналию у нас будет маскарад... Очень много гостей, очень знатные персоны. И только я смогу провести вас туда. Думаю, и вам, и Бра... вашему компаньону это будет интересно.
Мииран помолчал, внимательно вглядываясь в лицо Гамлена. Тот прятал глаза, теребил край скатерти и вообще заметно волновался. Мииран раздумывал над его предложением. На маскараде можно провернуть любое дельце, маскарад — это такой шанс, что отказываться грешно. А пошлешь Гамлена или начнешь давить — парнишка взбрыкнет...
- Хорошо. Так что у тебя за дело?
Гамлен поерзал на стуле.
- У меня есть сестра...
- Младшенькая? - поинтересовался Мииран с похабной улыбочкой.
- Старшая, - нервно вздернул плечи Гамлен, еще больше становясь похожим на нахохлившуюся птицу. - И только попробуй свои грязные лапы...
- Остынь. Не люблю великовозрастных знатных девиц. Так что с твоей сестрой?
- За ней ухлестывает один... тип. Очень неприятный тип. Приходил в наш дом пару раз, вел какие-то дела с Фостеном... с нашим отцом. А теперь ходит к Леандре.
- Это сестра?
- Это сестра. И она должна выйти замуж за аристократа, а не обжиматься с голодранцем... Наша семья и так...
- Так твой неприятный тип — не из дворян? Чудненько. Будет проще. Только вот темнишь ты, Гамлен. Почему бы не сказать отцу, а?
- Потому что они ловко прячутся, а отец предпочтет поверить компаньону... говорю же, они вели дела. Мне кажется, этот мужик — наемник. Из Ферелдена. Опасный человек.
- Считай, я поверил. Ты ладно врешь, - он хлопнул раскрытой ладонью по столу, пресекая возражения Гамлена. - Так чего ты хочешь от Кровавых клинков?
«Кровавые клинки» - такое название Мииран выбрал для своей организации (банды, - без обиняков говорил он сам, но рыжий предпочитал «организацию»). Было тут что-то от злополучных Алых весел, но об этом знал только сам Мииран.
- Нужно отвадить этого урода. Припугнуть. Я вам на него укажу. И... э... если с ним случится какая-нибудь неприятность, в Киркволле по нему ведь никто не заплачет?
Вот же сучонок, - подумал Мииран. На мокруху подбивает. Ничего, за это он одним маскарадом не расплатится. Кровь — это такое дело, прочнее каната вяжет.
- Ладно, - лениво кивнул он Гамлену. - Вот покажешь, там и поговорим.
- Мне нужно согласие! - вякнул галчонок.
- Это и есть согласие, - пояснил Мииран.

Рынок в Верхнем городе — это совсем не то, что рынок в Нижнем городе, это вообще не похоже на все известные Миирану рынки. Это храм. Это святилище. Тут степенные кухарки выбирают зелень с таким видом, будто прицениваются к изумрудам. Тут капитаны городской стражи придирчиво пробуют ногтем гномьи клинки, и доспехи их блестят медью и самодовольством. А леди в цветастых платьицах, звеня украшениями и тихо смеясь, примеряют покрывала и вуали. Здесь царит демон, имя ему Спесь.
- Показывай, - сказал Мииран, облокотившись на перила мраморной галереи. Тут было тихо, темно, и единственная заколоченная дверь вела в пустующую лавку. По ночам в такой галерее удобно прятаться или ждать в засаде, ну а днем можно справить нужду... Нет, естественно, надутые жители Верхнего города ни за что бы не стали справлять здесь нужду, разве что совсем невмоготу, а вот Мииран мстительно помочился в углу.
Чем чаще он имел дело со знатью, тем сильнее проникался к ним презрением. А вот Бран от нравов аристократии был в восторге...
Гамлена дергало рядом с ним, отметил Мииран со злорадством. Парень нервно облизывал сохнущие губы и старательно оглядывал площадь.
- Сейчас, - пробормотал он. - Должен показаться. Я шел за ним от самого...
- Заткнись.
Галчонок надулся и приумолк. А потом, когда Мииран как раз собирался демонстративно зевнуть, ткнул пальцем в толпу.
- Вот он.
Ноготь на пальце был гладок и отполирован. А у прилавка нарядной, похожей на овечку в лентах, цветочницы переминался с ноги на ногу Малкольм из Алых весел...
- В безрукавке? - зачем-то спросил Мииран.
- В безрукавке, - подтвердил Гамлен. - В красной, клепаной, с мехом, в поножах...
- Да вижу я! Помолчи.
Малкольм не изменился, разве что подровнял бороду и оставил лишь одно перо у виска, рожа была вся та же, разбойничья, но сейчас он улыбался как-то тепло, по-доброму. Перебирал цветы в массивных ведрах, в вазах, и пальцы, которые, как знал Мииран, легко сминали птичье горло, брались за стебли бережно, ласково. И дурное такое блаженное счастье было у него на лице.
Малкольм и цветочки. Малкольм и Киркволл. Малкольм и... сестренка Гамлена, как бишь ее там? Это все вязалось вместе еще меньше, чем Малкольм и магия. Но черный не был бы черным, если б раз за разом не ставил Миирана в тупик. Ты же и впрямь по уши втрескался, подумал Мииран почти восхищенно. С такой улыбкой выбирают цветы только для любимой женщины, и очень красивой притом. Вернее, для тебя-то уж она точно самая красивая... Идиот!
- Ну так что? – просипел рядом уставший ждать галчонок.
Мииран сплюнул сквозь зубы вниз, на мраморные плиты. Хотел сказать: «Да пошел ты, гаденыш, сам становись между влюбленным зверем и его самкой, и я посмотрю, как тебя размажут по стене поместья, аккурат в центре родового герба!» А вместо этого буркнул:
- Надо обмозговать.
И, чуть сгорбившись, сбежал по ступенькам, вклиниваясь в рыночную толчею. Казалось бы, его простеганная куртка и пара кинжалов должны были привлечь внимание, но Мииран обладал одним совершенно особенным даром – следствием бесцветной внешности, - он легко терялся в толпе. И Гамлен почти сразу перестал его различать.