Mage Pride Команда: Orsino-team
Тема: Гордыня
Персонажи, пейринг: Орсино, Казимира, оригинальные персонажи
Жанр: драма, POV Орсино
Рейтинг: PG-13
Техника исполнения рисунка: CG графика, SAI, обработка в Photoshop
Комментарий к рисункам: Использованные референсы -
раз и
два.
2795 cлов
читать дальшеПровожая в Круг, мать оплакивала меня, будто отдавая тевинтерским работорговцам, а то и прямиком на виселицу. Ее можно понять: путь из Ансбурга в Киркволл не по карману, хоть весь эльфинаж перетряхнет пустые карманы. У нее оставались мои две сестры и брат – они попрятались от храмовников под лавки, и блестели оттуда круглыми глазами, а еще торчали острые уши, я показывал пальцем и смеялся, - но меня-то видела в последний раз.
Я не понимал, почему она плачет. Я обещал: непременно вернусь, мама, вырасту и вернусь. Она заходилась в воплях, протяжных, словно кричала раненая птица, слезы капали с носа и губ. Отец мрачно точил нож, словно собираясь прирезать храмовников.
Один из этих людей в доспехах плюнул под ноги отцу и сказал: «Ну хватит сопли разводить. Пойдем уже».
Я оглянулся – все хорошо, мама. Не бойся за меня, папа. Круг Магов казался забавным приключением из сказок и легенд, какие рассказывала порой жена старейшины эльфинажа. В сказках герои – короли, принцессы, Серые Стражи и маги тоже побеждали драконов, бросали демонам в уродливые морды соблазнительные сделки, а если и умирали, то благородно – принося себя в жертву ради великой цели и великой победы.
И вот, сказка явилась ко мне. Во всяком случае, так я тогда думал.
Простите подобную наивность: мне едва исполнилось семь.
На площади желтого камня остановился, хватая по-рыбьи ртом воздух, не замечая храмовничьих понуканий. Вот она – легенда, громада камня, великанья нога, низкое небо серо-синее, как тухлое селедочье брюхо; и статуи – они прятали лица, они сияли бронзовыми ранами и застылой металлической кровью, они умоляли оживить и спасти их из тысячелетних цепей.
Я стоял, поджимая босые пальцы, ежился от холодного ветра – храмовники обчистили меня до нитки, даже латанную-перелатанную рубаху сняли; моргал и смотрел вверх, на цепи и статуи. Каменные тиски и грузная тяжесть острова с башней грозили раздавить меня.
Муравей под подошвой, и то, наверняка, не чувствовал себя ничтожнее. По крайней мере, муравей, если повезет, мог сбежать.
За спиной гулко бряцали под порывами ветра исполинские цепи. Яичным желтком расползалось над камнем и бронзой солнце.
Где-то здесь, я чувствовал, пульсировало и таилось зло, а зло представлялось вроде здоровенного дождевого червя, розового, мерзкого – или липкой холодной жабы, готовой выстрелить длиннющим языком и проглотить.
Или дракона. Только дракона вообразить сложнее, но если где он мог свернуться клубком, то – здесь.
Мне захотелось удрать.
Нет, ответил себе. Пускай чудовища (драконы, гигантские слизняки и жабы) огромны, но герои из сказок побеждали их.
Когда храмовникам все-таки надоела заминка, прикрикнули – шевелись, остроухий, я улыбнулся впервые за несколько дней путешествия из Ансбурга в Киркволл.
Казематы, назвали охранники это место; слово незнакомое – неумолимое, как нагромождение камня с узкими бойницами-окнами, безнадежное, словно застылый крик бронзовых рабов. Но разве герои в легендах шли по цветам и леденцам?
Чем страшнее логово зла, тем светлее победа.
Я верил, смогу одержать ее.
Чародейку звали Эмилия. Эльфийка, веснушчатая и рыжая – волосы аж морковные; я был рад снова увидеть сородича – люди, огромные, почти как киркволльские статуи, нагромождения бронзы и камня, пугали. Она чем-то напоминала мать; конечно, у матери отродясь не водилось такой красивой одежды, колец и медальонов. Как понял позже, она занималась детьми, привезенными в Круг – храмовники равнодушно пихнули меня к ней.
- Все отобрали? – насмешливо фыркнула женщина. – Подштанники оставили, ну надо же.
- Подумаешь, - фыркнул храмовник. – Вы ведь все равно тряпки сжигаете, а эти эльфинажки еще и блохастые…
Она погрозила посохом – здоровенной палкой с желтым, похожим на кошачий глаз, камнем в навершии. Я испугался, но быстро спрятался за юбкой и оттуда уже показал «сторожам» язык. За пару дней они успели основательно меня достать.
- Пойдем, - взяла за руку, повела за собой прямо в мрачное драконье логово, в пахнущее горечью и железом чрево. – Не бойся… - она спросила как меня зовут, назвалась сама, обещала ванну, еду и одежду, «но сначала филактелию монна Хельга изготовит».
Камни и рабы скалились изнутри, сжимали змеиные кольца тисков. Не страшно, решил я, раз уж меня забрали в Круг Магов, раз уж говорят, что я маг – сумею справиться. А если ошиблись? Я все косился на мелодично позвякивающие драгоценности Эмилии, тускло вспыхивали камни в кожаном поясе, пальцах и на шее, ярче других – посох.
«Я-то тут причем?» - прикусывал язык.
Ошиблись, как пить дать, ошиблись. По пути встречались ребята и взрослые, люди и эльфы, все серьезные, в мантиях до пола, как и Эмилия. Я босоного шлепал по холодным ступенькам и втягивал голову в плечи. Нет, мне точно до них далеко… - даже вздохнул; изнутри страшные Казематы не пугали, и я завидовал высокомерно задирающим нос сверстникам.
Выставят, решил мрачно, взашей выставят, как кузину Мию из господского дома, когда она неваррскую вазу разбила.
- Что такое филактелия? – тщательно выговорил незнакомое слово, надеясь показаться умнее. Авось, тогда не выгонят. Не сразу.
- Вроде украшения, - Эмилия запнулась, незаметно вздохнула. – Не бойся, - повторила в который раз. – Это быстро и не больно.
Она как раз толкнула очередную тяжелую кованую дверь.
Монна Хельга, Первая Чародейка Киркволла, разговаривала со мной долго, час или более, пока Эмилия терпеливо ждала у порога. Тихий старческий голос – монне Хельге около пятидесяти, но тогда я воспринимал глубокой старухой; рассказывала о порядках в Круге, обещала – мне понравится.
Едва ли я слышал ее. Лицо, седые волосы, голос и даже лезвие, которым чирканула, точно огнивом, по моему запястью – для филактелии нужна кровь, - стерлось от сияния.
Сиял ее посох.
Три драконьих головы тонкой резной работы; живые, дышащие, облизывали раздвоенными языками эбеновые губы, ухмылялись, подмигивали. Не зло, не враждебно; кинжал и «прости, дитя, так нужно» - куда больнее.
Я вырвался.
Вдоль предплечья стекала кровь, теплая, пахнущая как нагретый металл. На цыпочках я тянулся к посоху Первой Чародейки.
Он прохладный на ощупь, знал я, он гладкий и уютный; живая кожа живого существа, немного замерзшего от старческих рук монны Хельги. Согрею тебя, пообещал мысленно.
Эмилия охнула, приобняла меня за плечи – потерпи малыш, немного осталось, тогда я вспомнил о разрезанной руке и всхлипнул. Они ждали от меня мокрых глаз и шмыганья носом? Хорошо.
- Монна… - с лезвия первой чародейки алая жидкость капала в фиал, вместо того, чтобы загустеть – вспыхивала пронзительно-розовым. Занятное зрелище, в другой раз язык бы высунул от любопытства; только драконий (живой) посох перебивал остальное.
- Вот и все. Ты храбрый мальчик. Тебе нравится? – закончив с филактелией, улыбнулась монна Хельга.
Я кивнул.
- Это посох Казимиры. Она создавала этот Круг, благодаря ей тюрьма стала домом. В память о ней все первые чародеи Киркволла носят его.
И монна Хельга протянула мне черную лаковую рукоять, а я пробормотал – Казимира, сладко-кислое имя, как недоспелая ежевика; прошлое ворковало голубем и пушистой кошкой льнули сонные драконьи головы.
Мне чудилось? Наверное. Я думал о Казимире – еживичное имя подходит героине из легенд, представлял ее – высокой, темноволосой, с пронзительным синим взглядом, стальными мышцами… и почему-то эльфийскими ушами.
Посох засветился ровным лиловым, когда я провел по чешуйчато-древесной глади. Он отозвался.
Монна Хельга и Эмилия переглянулись.
- Приглядывай за ним, - сказала первая чародейка. Я отдернулся, прижимая пальцы к животу. «Приглядывай» обычно означало – «надери ему уши». – У него по-настоящему сильный магический потенциал, но его еще нужно научиться контролировать.
- Да, монна, - поклонилась Эмилия.
«Меня не выгонят», - сообразил. С неохотой уходил из кабинета – мурлыканье посоха или шепот самой первой владелицы манили. Открыл рот, чтобы рассказать Эмилии, но промолчал.
Она не поймет. Взрослые никогда не понимали; родители тоже – я с четырех лет лечил синяки и перебитые кошачьи лапы, согревал ладонями кружку с бурым травяным чаем, а однажды чуть не подпалил сестрицыны волосы – случайно.
Они ничего не замечали, а как только попался – позвали тех грохочущих доспехами людей и выставили из дому, не так ли?
Лучше молчать.
В Казематах полным-полно отребья – эльфинажек, вроде меня, хитроватых бедняцких детей из Клоаки – некоторым и пяти не исполнилось, а воровать умели лучше сороки; попадались ребята из средних по достатку семей, дети слуг и мелких торговцев. Мы держались вместе вне зависимости от формы ушей.
Против «аристократских».
«Благородные» попадали в Круг реже, зато и возни с каждым – до небес. Выли аристократики – того гляди, бронзовые рабы вместо глаз уши заткнут, а статуя Андрасте врежет по шее. Заткнитесь, мол.
Потом они пытались командовать нами, но в Круге все равны – не имеет значения, кто твой отец, одевался ли ты прежде в рубище или орлейские шелка. Мантию подберут по размеру, а ученические мантии все одинаковы – темно-бежевые, немаркие, легко стираются.
Но с одним «аристократиком» - смазливым, как девчонка, Джулианом – он предпочитал называть себя Юлием и хвастался тевинтерским происхождением, - я подружился. Не без личной корысти: обещал научить меня читать и писать быстрее и лучше, чем наставники в классах, от монотонного голоса которых я неизменно засыпал.
Я должен был узнать все о Казимире. Я рисовал ее на уголках пергамента – красивую (как мне казалось), с длинными волосами и неизменно заостренными ушами. Она упорно смахивала на мать, на сестер… на меня.
Джулиан-Юлий сдержал слово. Через две недели я складывал слоги, через месяц – мог читать несложные книги. Полгода спустя – разбирал даже древнетевинтерский текст, хоть и тратил свечу (магические «светильники» пока дохли, как мухи в винтермарше) на каждое предложение.
Одно дело – читать, другое – понимать. Книг о Казимире – ее трудов, монографий, исторических трактатов – хватило бы, чтобы добраться до потолка. Если сложить друг на друга. Но они отличались от учебников по элементарной магии, от проповедей, изо дня в день произносимых церковницами с такими постными лицами, словно их вымазали моченым мелом и засушили.
Книги называли Казимиру героем.
Книги называли Казимиру чудовищем.
И, что самое странное, некоторые – просто человеком.
Мне пришлось обождать почти десять лет.
На самом деле, я просто… жил. Учился магии, учился держать себя как полагается магу, а не «эльфинажскому щенку». Лидером среди сверстников не был, находились побойчее, понаглее и самоувереннее.
Извне смотрится иначе, и обо мне сплетничают – мол, нужна была власть. Но это неправда, у первого чародея в Круге-тюрьме власти едва ли больше, чем у узника, которого выволокли из клетки на площадь.
Маг – изгой. Маг – опасная тварь.
В сказках маги часто были и героями, и злодеями; с огорчением думал я – злодеями все же чаще. Нечестно.
Но я просто жил, вспоминая Казимиру только когда попадалась очередная книга или монна Хельга вела практические лекции, орудуя посохом с живыми, чешуйчатыми и насмешливыми головами драконов.
Перед Истязаниями я дрожал крысиным хвостом, что не делало мне лично чести, но не отличало от большинства учеников. Неудачи случались нередко; чаще, чем в других Кругах. В ушах звенело от сплетен – «режут на куски!», «поливают паучьим ядом!», «заставляют сражаться с разъяренным бронто, и ты должен испечь его живьем, прежде, чем растопчет!» Последнему не поверил однозначно: не все же маги хороши как стихийники, в конце концов!
Монна Хельга гладила меня по плечу. Зал Истязаний мерцал глубинным, как морская вода, синим от лириумного порошка в резной золотой чаше. Храмовники лязгали сочленениями доспехов и мрачно молчали.
- Ты должен будешь сразиться с демоном в Тени, - сказала монна Хельга. «Хорошо, только одолжите посох», - я вовремя прикусил язык; стоило гулко хлопнуть массивной каменной двери, как ужас превратился в ехидный задор. Демон? Подумаешь, ерунда. Хоть десяток, свяжу их лиловые хвосты, словно мышей, и закину пинком прямиком в Черный Город.
- Не соглашайся на сделки. Не слушай сладких речей, - повторяла тысячекратно слышанное. Первым делом магов учат не связываться с демонами, верно? «Вот только», я прищурился и дернул плечом, «разве призыв демона – не та самая магия крови, которую церковь так тщательно запрещает? Тогда почему здесь храмовники, монна Хельга? Тогда почему вы приманиваете учениками потусторонних тварей, будто пса куском кровяной колбасы?»
Что ж, в сказках и легендах герои тоже нередко нарушали правила.
На кончиках пальцев знакомо завибрировала сила. Я вдохнул колкий, горько-ледяной лириум.
Тень плыла, курилась неприятно лишенным запаха и цвета, дымком, туманно липла к лицу, векам. Ее хотелось отчистить с мантии, словно голубиный помет, еще и выругаться нижним бельем Андрасте.
Одним словом, Тень мне не понравилась.
Я пошел наугад – ступая по гаденьким «облачкам», норовящим развалиться. Если упасть здесь, разобьешься? Коленку расцарапаешь, синяк нальется? Впрочем, тело-то осталось снаружи, в мире реальном.
Я запутался в рассуждениях, тяжело вздохнул. Мне следовало привыкнуть, во-первых, чтобы не отвлекаться на «облачка» во время драки с демоном (кстати, где он?), во-вторых – собрался же брать специализацию духовного целителя. Вряд ли местным обитателям (тем, что добрые) понравится, если обзовешь их дом птичьим дерьмом.
Она не ждала меня. Это я остановился, по-лягушачьи хватая ртом воздух.
Я узнал.
Казимира – первая чародейка Киркволла, так и не признанная ни святой-покровительницей, ни изменницей-малефикаром; извилистые линии строк и рун путались, грызлись, как пауки в банке, а она все время была здесь. В точности такая, как представлялась на неумелых рисунках и в неясных снах.
Казимира была человеком, увы, насчет острых ушей промахнулся. Невысокая, худощавая, с кожей такой светлой, словно крови в ней вовсе нет, ни единого капилляра. Желтовато-зеленые кошачьи глаза и черные вьющиеся волосы. Мантия хорошая, а ноги босые – миниатюрные ступни.
Первым порывом было снять обувь и отдать ей. Вместо того, позвал по имени.
-Здравствуй, Орсино, - сказала она. Протянула руки, стянутые тканью перчаток — мне почудилось, темно-синий бархат набряк от истекающей крови; перчатки — хороший способ спрятать раны на руках.
-Откуда вы... - опешил я.
-Знаю тебя? - Казимира рассмеялась. Высоким, серебристым смехом; я шагнул ближе, переплывая туманный отрывок Тени, словно вязкое болото. Синяя с золотом мантия, золотые глаза, никого красивее в жизни не видел, только тяжелые перчатки смущали. Она коснулась моей щеки — пальцы ледяные, но приятно. Я сглотнул.
Казимира. Первая из первых, герой, чудовище — или просто женщина.
-Когда ты коснулся моего посоха десять лет назад, я ощутила тебя. И с тех пор ждала, - сказала она, продолжая гладить щеку и ухо, и я ластился, словно щенок.
Я давно не тосковал о доме. Давно забыл и мать, и брата с сестрами, и мрачного, костлявого и жилистого отца. А теперь накатило — хоть вой, Казимира, чуть не пробормотал я, вы.. выбрали меня тогда, но почему, я ведь самый обычный маг — еще не маг даже, ученик, эльфинажка, последний из последних в Круге.
-Человеческая жизнь коротка. Жизнь мага, увы, как правило еще короче. Я ведь не могла бросить Круг, не могла позволить, чтобы с моей смертью закончилось все, что пыталась сделать, - Казимира смотрела сквозь меня, убрала руку. - Плоть слаба. Предметы долговечнее людей.
-Значит...
-Да. Я выбрала тебя как будущего первого чародея Киркволла.
Голова закружилась, замутило. Не справлюсь, никогда, и власти мне не нужно, есть куда более достойные. Вот хотя бы...
Но разве я мог сомневаться в выборе Казимиры?
Колени по-прежнему дрожали. Я захватил ртом — губами и легкими, неживой стеклистый воздух Тени.
Первый чародей Киркволла. Избранник Казимиры.
Я.
Наверное, следовало опуститься на одно колено... как будущий рыцарь, верный вассал перед сюзереном. Казимира склонила голову набок, выжидая.
-Нет, - подался назад. - Это Истязания. Ты — демон.
Зачерпнул пламени, озлобленный, ненавидящий. Будь проклят демон. Будь проклят за то, что принял облик той, кого я считал своим кумиром; пальцы жгло, а глаза — сильнее.
-Тише, Орсино.
Она остановила пламенную хватку, сжала запястье. Печально покачала головой.
-Демон! - выкрикнул я, сплетая новое заклинание. Ненависти хватит на тысячу. Я уничтожу тварь.
По лицу Казимиры пробежала рябь, на долю секунды проступили уродливые черты, словно выбитые слепым гномом из родонитового монолита, она закусила губу... и осталась собой.
Женщиной в темно-синей мантии. Только кровь все-таки закапала с перчаток, темная, густая венозная кровь.
-Ты ведь читал... ты ведаешь мою историю лучше, чем кто-либо... Орсино. Я стала одержимой. Это правда. Я приняла демона в свое тело. Это правда. Но... я нечто другое.
Прерывистый голос, точно она, величайшая магесса, боялась меня.
-Я не знаю, что. Но не враг тебе.
Указала пальцем, проследив за жестом, я заметил уже расплывающуюся в Тени бесформенную тушу. Тень грызла собственное дитя жадно, как выводок опарышей — гнилую плоть.
-Вот тот демон, которого призвали маги для тебя.
-Тогда...
Ничего не понимал. Я ничего, совсем ничего не понимал, избранный в первые чародеи? Ерунда, глупее младенца. Эльфинажка. Сопляк.
-Посох дождется тебя. Но Орсино, помни, избранный мною — обреченный. Нет, не сейчас, не сегодня, но ты заплатишь свою цену, как некогда заплатила я. Не бойся, я помогу... позови меня, когда не останется у тебя ничего, кроме твоей гордости мага, отчаяния и собственной крови.
И тогда я все-таки опустился перед ней на одной колено. Казимира коснулась драконоголовым посохом — в Тени он сиял и вился, - моего плеча.
Маги редко помнят подробности собственных Истязаний. Я не исключение — почти тридцать лет не вспоминал. Исследования жизни и биографии Казимиры осталось моим хобби, не более того.
Но теперь тучи над Киркволлом загустели в плотную и пахнущую гнилостными испарениями Клоаки тьму. Громада Казематов сжимается древними тисками — пастью дракона; клыки перемелют наши кости, ядовитый язык вылакает кровь, а огненное дыхание испепелит душу.
Казимира порой приходит во сне.
Все хорошо, обещает она, я не отказываюсь от своих слов, дитя. Ты не спасешь себя, но разве не высшая ли ступень героизма — благородная жертва, и если назовут это одержимостью, то такая одержимость чище невинности новорожденного и выше сожжения самой Андрасте.
И когда у меня не останется ничего, кроме гордости мага, отчаяния и собственной крови, я позову ее.