[dragonage-ton]

Команда: Alistair-team
Тема: Праздность
Персонажи, пейринг: Алистер, ж!Кусланд
Жанр: hurt/comfort, аngst
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: нет.
~2150 слов

От автора.
а) Мы предположили, что раз Ферелден находится столь сильно на юге и за ним никаких обитаемых стран нет, – только болота и океан, а орлессианцы стонут от ферелденского холода, то будет логичным наличие белых ночей.
б) Автора заинтересовали слова Мерриль о том, что долийцы считают любого одержимого демоном безвозвратно покалеченным. Когда-то Алистер получил от демона Праздности то, чего он хотел больше всего. Мог ли это дар пройти бесследно?
в) Час волка - период с 3-х до 4-х часов ночи. Считается, что в это время происходят больше всего сердечных приступов, снятся самые тяжёлые кошмары и чаще всего умирают люди. Так говорят медики - понимай, как знаешь.

Между волком и собакой

Говорят, что в северных странах путешественники пугают доверчивых слушателей ферелденскими морозами. Якобы зимой в Ферелдене так холодно, что сосульки под носом намерзают, а если резко тряхнуть головой, то сосулька отвалится и может ушибить ногу. И именно поэтому в Ферелдене так любят сапоги из толстой бычьей кожи с меховой подбивкой. Ферелденцы в ответ на байки только пожимают плечами – любая зима не страшна, если в сундуке есть тёплая одежда, щели в доме хорошо проконопачены, а на ногах добротная обувь.
В жаркую ночь приятно вспоминать небылицы о снегах и метелях.

«Интересно», – вяло думает Алистер, вытирая скомканной простынью пот с тела, – «неужели для северян такая жара привычна, как нам холод?»

Мысли лениво ворочаются в голове, шлёпают жирными лоснящимися боками друг о друга… Как же хочется открыть окно пошире... Или всё же разбудить слуг, распорядиться, что бы принесли в ванную пару вёдер холодной воды?

Алистер с отвращением отбрасывает от себя влажные простыни, поднимается с постели и решительно отдёргивает с окон плотный занавес. Становится светло, хотя рассвет еще не наступил – ночи в фервентисе белые, при желании можно читать, не тратя свеч.
Да, при таком свете не заснуть, и через пару часов поднявшееся солнце моментально прожарит комнату насквозь, но так появлялся хоть какая-то надежда на прохладу.

Душно. Жарко.

Сны в такие ночи – липкие, мутные кошмары, из которых хочется вынырнуть, как из заросшего водорослями омута. Чувствуешь, что попался, рвёшься глотнуть драгоценного воздуха – видишь его, вот он – сияет, дробится над головой обрывками праздничной фольги... Но не можешь. Что-то цепко удерживает в кошмаре, не отпуская.

Иногда кажется, что нечто тёмное и злое смеётся изнутри него по ночам, поглощает разум, заставляя переживать то, чего никогда не было. Словно Демон, который поймал его когда-то в ловушку иллюзий, никуда не делся, и всегда был рядом, наблюдая, изучая, заманивая.

Демон издевался тогда в Башне Круга, оставлял на сладкое. Как паук, пеленающий шёлком муху, обвивал его желанной грёзой, пил печаль Алистера полными горстями, давился ею, запихивал в бездонную глотку… Щерился от удовольствия улыбкой щербатого вихрастого мальчишки, младшего племянника, которого Алистер никогда не видел. …Улыбкой Голданны, когда она, радуюясь его неожиданному возвращению, заставляла мыть руки и звала за стол, уставленный исходящими паром тарелками. Она украдкой целовала в макушку, подавая приехавшему погостить брату то очищенный зубчик чеснока, то заботливо придвигала солонку поближе. Смеялась, что она вот-вот сядет за стол, только достанет пирог из печи. Племянники торопливо доедали суп и стреляли сияющими от предвкушения глазами в сторону его холщёвого мешка с гостинцами. Зять улыбался в усы, любуясь женой, раскрасневшейся от жара плиты, и поглядывая на переминавшуюся у дверей Хелен. Дескать, шурин, давай знакомь нас с невестой, давно уже все уши прожужжал. Бывшая тейрна неловко себя чувствовала - никак не могла привыкнуть к семье Алистера, хоть он заезжал проведать сестру каждый раз, как только выпадала возможность. Потому что только здесь он чувствовал себя как дома, только здесь он мог расслабиться и, наконец, отдохнуть в кругу семьи и…

Нет. Не приезжал. Не чувствовал. Не было никакого «и».

Настоящая Голданна оказалась тощей злой женщиной. Щурилась подозрительно, как напуганная крыса, плевалась ядом, сыпала грубыми словечками. В её доме пахло кислой капустой, липким запахом грязного белья и бедностью. У неё не было ни совести, ни усатого мужа, ни зубов с левой стороны лица.
И она не то, что пирога - даже луковицы гнилой бы Алистеру не дала и улыбнулась всего раз. И не ему, а монетам, что жадно высыпала на ладонь из брошенного ей кошелька.

Разница между почти воплотившейся мечтой и реальностью сводила с ума, это было неправильным, что сестра, его единственный родной человек, такая… такая змея. Ведь вот они – её руки, он держал их в своих, помнит наизусть. Чуть шершавые, ласковые, сильные; вот её губы, щекотно чёркающие по щеке. От волос её пахнет травяным сбором, а на шее – тоненькая цепочка с амулетом, точная копия того, что он по дурости разбил. Глаза Голданны добрые, светлые, как полуденное небо. И её улыбка… Лучше он будет помнить её такой. А ту, сварливую чужачку забудет, как кошмарный сон.

Алистер с силой потёр лицо, прогоняя дурные воспоминания.
Жара словно сгущается и не понять – то ли от приближающейся грозы, то ли это сказывается бессонница и усталость. Прикосновение простыней к телу так раздражает.

Может, прибегнуть к считалочке? Каждый пытается заснуть по-своему. Как-то по совету приятеля Алистер попробовал заставлять прыгать воображаемых овец через забор, но так как он знал, что овцы прыгучестью не отличаются, то так увлёкся высчитыванием длины разбега, что в ту ночь так и не заснул. А вот попытки загнать воображаемых овец в загон – другое дело.
Первая овечка, белая, робко зашла в загон, потом зашла другая овечка, с чёрным пятном на ухе… третья замялась, но Алистер аккуратно подпнул её. Четвёртая, чёрная, задумчиво встала посреди прохода, мешая входить остальным…
…Скоро овечек в загоне стало больше десятка, вредные животные стали разбегаться. Добавишь одну – две отбились. Обежишь двор, догонишь, вернёшь на место, и обнаружишь, что загон открыт… Когда Алистер уже хочет сдаться, прогнать противных животных куда глаза глядят и пусть их хоть волки съедят, пришла Хелен. Рубашка из белённого полотна ползёт с золотистых плеч, выгоревшие до рыжины волосы покрыты косынкой, юбка подоткнута… На лице улыбка, в руках нехитрый ужин - кувшин молока, холодного, с ледника, накрытый большим куском ржаного хлеба, щедро посыпанного солью. И всё становится простым и понятным, как по волшебству. Он стоит столбом и глупо улыбается в ответ, соскучился, хоть они и виделись днём. Про загородку забыл мгновенно, но маленькая отара не разбегается по двору, а бежит к поилке, радостно мекая. Алистер знает, что будет дальше. Хелен отдаст ему ужин, нальёт блеющим бестиям воды, потом вернётся к нему. Упадёт со смехом на стожок сена, и ему внезапно станет не до еды. Дети спят сладким сном, почему бы не провести время с пользой? Хелен лукаво улыбнётся, угадав, о чём он думает, потянет за шнурок на рубашке… Не это ли счастье? Хорошее хозяйство, любимая жена, дети-умницы, чего еще желать от жизни?

Алистер скрипит зубами, чувствуя ладонями холод запотевшего кувшина. Он хочет отхлебнуть, знает, что это самый желанный ужин в жизни. Хлеб ржаной, с кислинкой, и от студёного молока будут ныть зубы… Только не будет он его пить. И целоваться с призраком тоже не будет.

Алистер выпускает кувшин из рук, тот падает, но не разбивается, не обжигает ноги ледяными брызгами. Просто беззвучно исчезает, так и не долетев до земли. Улыбка Хелен гаснет, рука безвольно падает на юбку. Зачем ты так, читается в её глазах. Разве не об этом ты мечтал?
На мгновение Алистера пронизывает жалость, хочется обнять Хелен, погладить по голове. Ты никогда не носила таких платьев, молчит он. Ты никогда не доила коз и не стригла овец. Да и чёрный крестьянский хлеб – в вашем замке его не ели даже слуги. Этого домика не существует, ту деревню на границе Южного предела уничтожил Мор, помнишь? И наших детей, Дункана и Элли, тоже никогда не было на свете.
Хелен молчит в ответ, протягивает виновато руку. Алистер сжимает на прощание тёплые, шершавые от вчерашней стирки пальцы жены, поправляет по привычке рубашку на загорелом плечике . Я больше всего на свете хочу, что бы ты была рядом, тихо-тихо молчит Алистер. Прости меня, прячет глаза призрак и, высвободив руку, скрывается за пышными кустами жимолости.
Маленькая деревушка растворяется туманом, но не сразу. Только когда призрак Хелен скрывается из виду. Это единственная уступка, которую позволяет себе Алистер.

Когда последний клочок морока исчез, Алистер едва ли не кубарем скатился с постели, провёл ладонью по волосам, по окружающим его предметам. Всё настоящее, и чуть влажная простынь у края жёсткой кровати, и книга на полу, и ночной столик с пустым кувшином. Возникло глупое желание взять и грохнуть кувшин об пол, чтобы убедиться в собственной реальности, но тут же угасло. Действительно, глупо же он выглядел бы, сотвори подобное.
Алистер вздохнул, высунулся из окна по пояс. Всё равно его никто не увидит – три часа ночи, все спят, даже хлебопекарня еще не работает. В замке тихо, как в призрачном сне. Спят даже птицы, разве что стрекочет где-то сверчок-полуночник. Что это только что было? Сон? Или наведённый Демоном морок? Алистер ненавидел свои сны – они так реальны, что после пробуждения он не сразу понимал – было ли это на самом деле или нет? Кисловатый запах от руки – это так пахнет кожа или ржаной хлеб? Откуда тот шрам – это когда он в прошлом году до кости порезался, правя косу , или это след от меча?

Да пошло оно всё, думает Алистер. Через секунду кувшин вылетает в окно, чтобы звонко разбиться стеклянным крошевом. Тут же со стороны поста доносится приглушённая солдатская ругань. Молодцы. Бдят.

Часы тренькнули за спиной, отбили половину часа. Скоро утро.
Алистер полусонно смотрел вниз, на гладко вытоптанную землю во дворе, на потемневшие от времени могучие стены, сложенные гномами. На пожухлую, тускло-зелёную траву. Пот испарялся со спины, даруя иллюзию свежести.

Скрипнула кровать, зашуршали подушки, падая на пол. Алистер оглянулся. Ну вот, разбудил Хелен. Женщина, недовольно морщась, пыталась нащупать в необъятной кровати девшегося супруга. Замерла - заметила, что он стоит у окна, зевнула и сладко потянулась. Казалось, что она спросонья задаст дурацкий вопрос «ты, что, не спишь?», но она лишь промолвила:
– Опять кошмары мучают?

Алистер невольно пожал плечами, отводя взгляд от обнаженного мраморного тела. Что тут ответишь? Не мучают, раз каждый раз просыпаться не хочется?

Хелен звонко прошлёпала босыми пятками по наборному паркетному полу, обняла. Удивительно, но её груди даже в жару были слегка прохладные. Он потёрся затылком о её макушку и получил в ответ короткий поцелуй в шею.
– Только не говори, что ждёшь дождя, – шепнула Хелен и Алистер почувствовал кожей её ухмылку.
Да, от дождя он бы не отказался. Подставить под него руки, голову, почувствовать колкие удары капель о кожу. Но дождя нет уже три недели, поля сохнут без живительной влаги.
– Наверняка зимой цены на пшеницу взлетят, раза в полтора. – Отозвалась на его мысли Хелен. – Придётся скупать за казённый счёт у баннорнов, чтобы накормить бедняков, это обойдётся дешевле волнений.
Ага, дешевле, как же. Ради этого «дешевле» надо будет вменить налог торговцам-перекупщикам, не дожидаясь осени. Жалоб будет…
Хелен усмехнулась, угадывая ход его рассуждений.
– Думаешь, что стая наших уважаемых негоциантов вырвёт у тебя новые уступки, о мой венценосный супруг? Брось, от повышения квоты на ввоз драгоценных безделок никто не умрет.
Они некоторые время молчали. Алистер – пытаясь вспомнить, что делал вчера и запланированные на сегодня дела. Хелен – обнимая мужа, слушая его дыхание.
– Уже поздно, Алистер. Может, подумаем об этом завтра? Тебе надо поспать, отдохнуть… Расслабиться. Ты так много на себя берешь, не жалеешь себя…

Расслабиться.
Отдохнуть.
Алистер задумчиво пробовал эти слова на вкус, осторожно трогал языком, как шатающийся после потасовки зуб. Взвешивал «за» и «против», принимая решение.

«Пусть всё будет хорошо» – загадал Алистер, мысленно махнув рукой.
Через пару ударов сердца еле слышно громыхнул грозовой раскат, и как по волшебству, потянуло холодом. Да, кто бы сомневался.
– Вот видишь, всё будет хорошо, милый, – мурлыкнула Хелен подобно довольной кошке и тонкие пальцы начали путешествие по его телу. Случайные прикосновения превратились в ласку, стали настойчивыми, дыхание за спиной сбилось, усилилось.
– Не надо. – Разлепил потрескавшиеся губы Алистер, впервые за ночь. Не так уж трудно оказалось это сделать.
– Ты уверен? – Хелен на мгновение отвлеклась от бисерного выцеловывания его плеч и шеи.
Алистер перехватил её запястья, прижал к подоконнику. Ответил со всей имеющейся твердостью:
– Да, уверен.
– Что-то не так? – после небольшой паузы поинтересовалась она. – Тебе же нравится.
Да, нравится.
Больше всего на свете хочется обернуться, сжать её в своих объятьях, родную, любимую, крепко-крепко и никогда не отпускать.
– Уйди, пожалуйста.
Хелен фыркнула.
– И как я это сделаю, позволь спросить? Если ты меня не отпускаешь?
Алистер тут же убрал руки с её ладоней, где-то в глубине души прекрасно понимая, что призрак имеет в виду совершенно иное.
Хелен злится, он в этом уверен, даже оглядываться не надо. Шумно натягивает на себя сорочку, закутывается в ночной халат, громко хлопает дверью. Да, это большое достижение, кривит рот Алистер, разозлить призрака. Могла бы не полениться и изобразить иллюзию сквозняка от открывающейся двери, для большего реализма.

Комната вокруг него не торопилась исчезать, хотя мог давно уже проснуться. Просто Алистер знал, что призрак Хелен плачет по ту сторону двери, и у него не было сил сбросить с себя морок.

Внезапная тоска наваливается, давит на плечи, тянет вниз, как камень утопленника.
Это так просто – всего лишь немного напрячь руки.
Подтянуться, медленно перегибаясь через подоконник.
Выждать момент, когда тело начнёт неумолимо ползти вниз.
Разжать пальцы.
Упасть на твердую серую землю далеко внизу, сломать шею и не думать больше ни о чём.
Никогда.
Не останется ни головной боли, ни жары, не унылых дней, похожих друг на друга, как монеты в узловатых пальцах ростовщика, ни угнетающих утренних попыток собрать себя по кусочкам.
Только короткий миг падения.
Вниз, в пропасть, в бездну, туда, где остались все украденные мечты...

Кровь приливает к голове, и кажется, что воздух плавится, дрожит, словно марево над раскалёнными камнями…

«Дыхание Создателя!» - одёргивает себя Алистер и трясёт головой, что бы выгнать непрошенные мысли из головы. О чём он думает?
Он косит глаза, чтобы увидеть краем глаза расплывающуюся дымку и проснуться. Одно дело – рисковать остаться в призрачном мире иллюзий, другое - уступить искушению и умереть в Тени.

***

– Что невесел? Опять плохой сон? – Поинтересовался юный Страж из Орлея, затягивая пояс поверх туники. Стражи, как порождения тьмы, могут чувствовать эмоции своих братьев. При желании, конечно. А орлеец был на редкость любопытен.
– Да так, жара... – расплывчато отозвался Алистер.
И почти не соврал - над лагерем сгущаются тучи, ни малейшего дуновения ветерка, только висящая жаркая сырость вместо долгожданного ливня.

О своих снах он никому в отряде не рассказывал – зачем? у всех своё прошлое и свои демоны. Его тоже никто не расспрашивал, почему он остался в ордене и зачем он носит две "Клятвы" - свою и знаменитой напарницы. Да и в отряде нет целителей и церковников, от ночных кошмаров никто не излечит.
Алистер нехотя встал, стал сворачивать свой потрёпанный спальник с пометкой «А» и пятном от тушёнки, с некоторой грустью вспоминая о роскошной постели с шёлковыми простынями. Сегодня предстоит унылый долгий переход до деревни, где заметили стаю гарлоков. Еще даже день не начался, а он уже заранее морально устал от всего и хочет побыстрее дождаться вечера и уснуть. Желательно без снов.

И всё же.
Как бы он хотел вернуться в то время, когда в его снах безраздельно властвовал Архидемон.
Что бы всё снова было ясно и понятно.

Вот ты.
Вот он.
Вот меч.
Надо просто наплевать на всё и сделать то, к чему так долго готовился.

И тогда никогда рыжие кудри не взовьются погребальным костром.