Доп арт тур 2.

[Orsino-team]

Команда: Orsino-team
Тема: Голод
Персонажи: Орсино, безымянные NPC
Жанр: юмор
Рейтинг: нет
Предупреждение: нет
Техника исполнения: шариковая ручка, лист А4

PS. Мой первый пост, как оказалось, съели Дайри, так что извиняюсь за задержку и не знаю ли будет засчитано. В любом случае я не удержался )

@темы: арт, Орсино, джен, Sidequest "Five demons"

---

Команда Алистера. Тема 2 - Голод

[Alistair-team]

Команда: Alistair-team
Тема: Голод
Персонажи: Алистер, ж!Эдукан, Винн, мабари
Жанр: Angst, Adventure
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: триллер, каннибализм.
6266 слов

Тишина

– Винн! – во весь голос вопила Середа Эдукан, у которой прямо из-под носа утащили целительницу. В деревне было все так же тихо. Настолько тихо, что хотелось любимым щитом копать землю и, когда получится внушительная дыра, спрятаться в нее, прикрывшись своей импровизированной лопатой. Дома, окна и двери которых скрипели, раскачиваемые ветром, валяющиеся повсюду атрибуты повседневной жизни, будто хозяева этих простых вещей просто растворились в воздухе, когда направлялись по своим делам, и одинокая туфелька, валяющаяся прямо под ногами гнома, – все это навевало первобытный ужас.
Сзади, от дома, из которого выбежала девушка и из которого пропала целительница, раздался скрип. Середа затравленно обернулась, потянувшись к щиту, и начала высматривать то, что могло издавать звук: скорее всего, кто-то или что-то наступило на половицу. Но оказалось, что это всего лишь дверь, болтающаяся на одной петле. Куда могла подеваться волшебница, было неразрешимой задачкой, они ведь разговаривали, гном отвернулась буквально на секунду, и старушки не стало. Будто она испарилась в воздухе, оставив после себя лишь раскачивающийся на кривом навершии посох – подарок леди Эдукан после спасения Круга.
– Винн! – в отчаянии повторила Страж, жадно вслушиваясь в мрачную тишину, лишь изредка нарушавшуюся скрипом. Ответа не последовало. Это было неудивительно: с тех пор, как команда разделилась, гном не видела остальных спутников, как не видела и их следов. Это была глупая идея – понадеяться на то, что малочисленный отряд, пусть и обученных, закаленных в боях воинов справится там, где не справились жители не самой маленькой в Ферелдене деревни. Все-таки там, где не может победить и самый искусный боец, прекрасно справляется разъярённая толпа. Но никаких признаков битвы не было. Деревня была полностью невредима, если не считать дверь, которую выбила сама Середа, чтобы пробраться в дом и поискать там припасы: затем они и пришли в это проклятое место. Казалось, что все жители просто побросали свои дела, и отправились праздновать что-нибудь на главной площади, торопясь, чтобы не опоздать на праздник, о котором им сообщили очень поздно, и который они ни в коем случае не могли пропустить. Будто бежали так, что даже теряли обувь, куртки, шлемы, просто оборачиваясь, махая на них рукой и продолжая безумную гонку. Возможно, это было не так далеко от правды, что-то могло напугать жителей так, что они даже не задумывались о том, чтобы собрать вещи, и бежали, спасая свои жизни. Но что могло настолько сильно напугать такое количество народа и не оставить ни единого следа? Демон? Чудовище? Порождения? Может быть, это был старый знакомый – Архидемон?
Середа вновь повернулась спиной к скрипнувшей двери и начала высматривать хоть какие-то намеки на то, куда утащили Винн. Ветер, то стихающий, то с новой силой завывающий в пустых проулках, гонял по улицам опавшие листья и кусочки порванной кем-то бумаги. Глаза защипало, и гном зажмурилась. Возможно, её доброй старушки уже нет в живых. Возможно, что и человека, который порвал этот лист бумаги - тоже. Леди Эдукан казалось, будто она попала в царство смерти, царство молчания, где единственные жители – невидимые живому призраки погибших тут людей. Да, если бы у смерти могло быть прибежище, она бы явно не стала обделять вниманием такую уютную деревеньку. Здесь все просто кричало о неизбежности конца, о необратимости судьбы и мимолетности жизни. Видя все эти брошенные вещи, Середа почти слышала стоны о хозяевах, что покинули их. Ей казалось, что стоит только впустить в сознание ту силу, которая разгуливала тут, и сразу же перед глазами появится картинка, в подробностях показывающая, что делали эти люди, куда направлялись в тот момент, когда их настигла смерть.
– Винн! – очередной крик был последним, что успела сказать отвергнутая принцесса, пока на её голову не опустилось что-то тяжелое, вызвавшее острую боль и последующую уютную пустоту и забвение.


– Никто не видел красный сверток, на котором была записка «Не трогать - убьет»? – роясь в рюкзаке, громко, чтобы слышала даже находящаяся на почтительном расстоянии Винн, спросила Середа.
– Такой большой, с голову твоего пса, да? – с наслаждением жуя кусок сыра, последний из огромного кругляша, который ему удалось выпросить у эльфов, спросил Алистер.
– Да, – бросив своё занятие, гном повернулась к Стражу с выражением лица, которое нельзя было понять иначе, чем «я так и знала».
– Я видел, – улыбнулся воин, облизывая пальцы, которыми держал лакомство. – В лагере, около твоего шатра.
– И где он сейчас? – вкрадчиво спросила принцесса.
– Наверное, там же, где и лежал, – пожал плечами Тейрин. Заметив скептически изогнутую бровь сестры по ордену, юноша закатил глаза. – Да ладно, я умею читать, помнишь?
Гном фыркнула и продолжила рыться в рюкзаке с надеждой, что все-таки взяла сверток с собой. В конце концов, там был её провиант, рассчитанный аккурат до ближайшего города, где можно было пополнить запасы. Если она оставила его в лагере, то сейчас девушке будет просто нечего есть. Она сама с месяц назад торжественно объявила, что теперь все, кто идет с ней в поход, должны добывать и запасать себе провиант сами. Решение это пришло в голову после того инцидента, когда Алистер, проснувшийся посреди ночи и мучаемый голодом, прикончил все их запасы в дне пути до леса Брессилиан. Тогда все перессорились и, когда напоролись на агрессивно настроенных сильванов, отряд чуть не потерпел поражение, истощенный голодовкой и непрекращающейся грызней. Единственным ответом Тейрина на обвинения в лишении остальных еды был намек на то, что все общее. И только потому леди Эдукан не убила собрата, что именно он спас всех от смерти, лихо управившись с кровожадными деревьями. Что, в общем-то, было неудивительно для единственного сытого члена отряда.
А теперь последствия того давнего решения пророчили принцессе долгих четыре дня без еды и воды. Возможно, водой-то с ней и поделятся, но вот едой – вряд ли. Винн, которая ела куда меньше, чем нужно было гному, постоянно таскающему за спиной щит, брала с собой так же четко отмеренное количество пищи, рассчитанное на время пути. И даже если волшебница отдаст все свои запасы, то Середе этого едва ли хватит на пару дней. Алистер, все ещё обиженный, вовсе не станет делиться, пока принцесса не попросит у него прощения, пусть даже в его большом рюкзаке кроме еды ничего больше и не было. А мабари с собой ничего не брал, путешествуя налегке и питаясь мелкими зверьками, которых ловил, пока все раскладывались на ночлег. Вымаливать прощение за своё правильное решение, на которое Тейрин сам же и нарвался, Страж не хотела, а просить пса, чтобы он принес ей какую-нибудь дичь, было выше достоинства королевской особы. К тому же из всего отряда готовить в походных условиях умел только Алистер.
– Да почему же никто не додумался взять этот забытый Камнем сверток! – раздраженно воскликнула девушка, отбрасывая от себя рюкзак, в котором, разумеется, не было искомого.
– Может быть потому, что там было серовато-зеленым по светло-серому написано, чтоб никто этого не делал? – ухмыляясь, спросил Алистер, отправляя в рот кусок хлеба и весело причмокивая. Гном шумно выдохнула и даже, кажется, зарычала, но говорить ничего не стала. Вот и славно, – подумал Тейрин, отламывая ещё один ломоть имеющегося у него в изобилии вкусного хлеба. Он ещё в лагере заметил, что девушка не взяла свой драгоценный сверток, который выложила перед шатром, на выходе, специально для того, чтобы не забыть – она всегда так делала, чтобы, выходя, наткнуться на вещь и вспомнить о ней, - но говорить ничего не стал. В конце концов, он ей не нянька, она сама сказала: каждый сам за себя. Да и её это решение о дележке провианта в очередной раз доказывало правоту этих слов. За что боролись, на то и напоролись, позлорадствовал воин, смотря на то, как сестра по ордену вскочила и стрелой понеслась к Винн, только бы не находиться в обществе своего обидчика. Что он такого сделал, останется тайной за семью печатями, но гном не заговорит с ним ещё несколько дней, обмениваясь только безразличными сухими фразами. Что не очень-то и огорчало.

– Тут есть деревня, в трех часах пути к югу отсюда, – деловито сказала Середа, сидя у костра с травинкой в зубах и картой в руках.
– И что? – лежащий рядом Алистер поглаживал полный живот, который даже разболелся от количества съеденного. Он знал, почему девушка решила заглянуть в деревушку, но так хотелось услышать от нее хоть один раз, что она признает свою ошибку.
– И то, что мы идем сначала туда, а уже потом продолжаем двигаться в Денерим, – холодным голосом отрезала гном.
Юноша усмехнулся, но спорить не стал: все-таки, если на них нападут, её помощь пригодится, а какой из голодной принцессы боец стало хорошо известно после того, как Алистеру пришлось чуть ли не вырезать девушку из ветвей сильванов. Благодарность за спасение выражалась в очередной гневной тираде о том, что он во всем виноват и, если бы не его прожорливость, гном смогла бы обойтись и без помощи, но Тейрину было достаточно того, что суровая командир спасена его рукой, рукой того, кого она постоянно пыталась высмеять.
– Как скажешь, – пожал плечами храмовник и застонал, поглаживая живот, который на самом деле болел, но не настолько сильно, чтобы вызвать стоны у бывалого воина.
– Ложитесь спать, утро вечера мудренее, – заметив, что Середа начинает закипать, мягко сказала до этого молчавшая Винн. – Завтра мы придем в деревню, где можно будет достать еды, так что завтрак я разделю с тобой.
Гном благодарно посмотрела на целительницу и, кивнув, улеглась, отвернувшись от костра. Волшебница бросила на Алистера осуждающий взгляд. Воин пожал плечами и только губами спросил: «Что?». Но старушка ничего не ответила.

Сытый и довольный Алистер так и хотел вприпрыжку пойти перед отрядом, распевая Песнь Света, так ему было хорошо оттого, что заминка в их путешествии случилась по вине вечно правильной принцессы. И плевать на то, что Песнь Света ему совершенно не нравилась, да и слова он толком не помнил, зато она была достаточно мелодична и, если немного ускорить ритм, могла быть даже весёлой. Если не вслушиваться, разумеется. Хотя, если на чистоту, ему бы больше понравился вариант с песней, состоящей из одной только констатации того, что они свернули с пути по вине леди Эдукан. Да, это был бы просто отличный вариант.
Но спеть у него не получилось: на горизонте показались крыши домов, и до деревни осталось всего ничего. Воодушевленные близостью цели, товарищи прибавили шагу и уже через четверть часа стояли на главной улице, озираясь.
– В этой деревне что-то не так, – щурясь и постоянно оглядываясь, произнесла Середа.
– Да, мне кажется, что здесь нет сыра, – кивнул Алистер, не заметив ни коров, ни следов этих замечательных животных, благодаря которым в Тедасе имелся тот самый сыр.
– Здесь нет людей, болван! – воскликнула гном, фыркнув и двинувшись вглубь поселения.
Тейрин посмотрел ей вслед и скорчил рожу. Мало ли куда могли подеваться люди, а вот коров точно не было – даже лепешек не наблюдалось, а это главный показатель благополучности деревень. Чем они питаются, в конце концов? Ни рогатого скота, ни птицы, никаких признаков животных. Даже собак, которые были почти священным в Ферелдене животным, и тех не было. Юноша посмотрел на огороды, смутно догадываясь, что и там ничего не обнаружится. Так оно и оказалось: грядки были перерыты, будто тут прошагала орда порождений. Но, разумеется, если бы орда побывала тут, Стражи почувствовали бы присутствие скверны, которая была неизменным спутником порождений тьмы. Не говоря уже о том, что эти чудовища не могли пройти мимо человека и не убить его. Но ни крови, ни скверны в деревне пока обнаружено не было. Люди должны были уйти отсюда добровольно, забрав с огородов всё, что можно было употреблять в пищу. А то, что грядки были перерыты именно с целью найти в них что-то съестное, было очевидно. Алистер свернул к ближайшему дому и пригляделся: такое ощущение, будто копали лапами или руками, но точно не лопатами. Кое-где даже остались бороздки.
– Эй, идите сюда, – крикнул юноша, махнув рукой. Гном и целительница поспешили к своему спутнику и удивленно уставились на перерытую землю. Мабари Середы, весело гавкая, помчался вперед и принялся ожесточенно рыть землю. Алистер даже немного позавидовал псу, которому было ровным счетом наплевать на то, что в этом месте что-то не так. Просто делает свои привычные дела и не жалуется. Мабари был полноправным членом команды, и всем, так или иначе, пришлось с ним считаться, особенно после того, как леди Эдукан серьезно предупредила всех и каждого по отдельности о том, что стоит кому-нибудь только посмотреть на собаку как-то не так, и этот кто-то отправится на вольные хлеба без припасов и оружия. В иные моменты принцесса могла быть так убедительна…
– Эй, Эндрин, – крикнула Середа, – что ты там нашел, мальчик?
Гном отправилась к своему любимцу, а Алистер покачал головой. Разумеется, мабари были очень умными животными, говорили даже, что где-то в их огромных головах, украшенных опасной пастью, притаилась мудрость, но Тейрин верил в это с трудом. Да, они самые умные собаки во всем Тедасе, но настолько переоценивать их смышленость, и даже делать полноправными членами отряда было верхом глупости. А Середа именно так и относилась к своему любимцу: она говорила с ним, советовалась, пусть и не получая никакой полезной информации, доверяла, будто перед ней был человек. Впрочем, надо признать, что уж доверие эти животные точно могли заслуживать. Их преданность не подвергалась сомнению.
– Он нашел в земле это, – вернувшись к спутникам и протягивая им открытую ладонь, удивленно произнесла гном. Храмовник, посмотрев на находку пса, твердо решил извиниться перед мабари за то, что недооценивал его. В руке леди Эдукан держала коготь. И ладно бы, если этот коготь принадлежал простому медведю или волку, но это был коготь, на котором тускло сияли руны, да и его размеры не позволили бы принцессе сомкнуть пальцы.
- Ого, - присвистнул юноша, - да если бы хозяин этой штуковины решил дружески похлопать меня по спине, меня бы отправили в свободное плавание с горящей стрелой в лодке.
- Это же… - пробормотала Винн, зачарованно смотря на руку гнома. - Можно?
- Разумеется, - фыркнула Середа, передавая коготь волшебнице и отряхивая руки. – Надо поискать еще, мало ли какие части тела тут зарыты.
Алистер кивнул и, сбросив с плеч рюкзак, зашагал в середину грядок. Земля была настолько рыхлой, что юноша проваливался по щиколотку, с трудом пытаясь удержать равновесие. На пути попадались глубокие ямы, в которые нога погружалась почти по колено, что заметно затрудняло передвижение. Тем более, постоянно казалось, будто сейчас какая-нибудь тварь выскочит из почвы и вцепится в доспех. Доспех, надо отметить, был добротный – дорогой, старинный, зачарованный, но даже понимание этого не спасало от ужасающих картин, в которых неведомая тварь прогрызала металл и добиралась до плоти. Ёжась от собственных страхов, Тейрин старался не думать об этом и уверенно шагал дальше от дома.

– Что у тебя? – отряхиваясь, спросила Середа, подходя к Винн, которая не принимала участия в раскопках, изучая коготь.
– Такое ощущение, что это усиливающие руны, такие же, как на твоем клинке, - вливая в находку магическую энергию и внимательно наблюдая за реакцией, произнесла волшебница. – Но знаешь, эти руны не только повышают силу носителя, я чувствую в них что-то еще.
– Разобраться сможешь?
– Мне нужно время, - ответила маг. Леди Эдукан кивнула и шумно выдохнула, надув щеки. Они уже несколько часов копались в земле, но так больше ничего и не нашли. Утерев тыльной стороной ладони вспотевший лоб, девушка усмехнулась: королевская особа, копающаяся в земле, точно простая крестьянка. Глупо было надеяться на то, что можно ещё что-то найти, если Эндрин спокойно лежал у ног Винн и даже не думал продолжать искать. Надо было сразу обратить на это внимание и не тратить драгоценную энергию на бесцельные поиски, если мабари решил, что тут больше ничего нет – значит, тут больше ничего нет.
– Смотрите, что я нашел, – Алистер, грязный, как бывалый шахтер, подошел к компании и протянул зажатый между указательным и большим пальцами ноготь.
– Человеческий? – с отвращением спросила Середа.
– Мне кажется, да. Насколько же усердно надо копать, чтоб потерять ноготь? Это же надо наткнуться на что-то твердое и даже не подумать остановиться, – поморщился воин.
– Тут явно что-то неладное, – кивнула гном, отворачиваясь. Принцессе казалось, что сейчас весь скудный завтрак, который пожаловала ей волшебница, выйдет наружу. На пути, который она прошла от Остагара, до сегодняшнего дня встречалось много отвратительных вещей: порождения тьмы, скверна, матка, оборотни, сжигаемые проклятьем, даже пожирающие собственных товарищей гномы, но именно сейчас леди Эдукан стало настолько дурно, что даже голова закружилась. Все те ужасы, которые она наблюдала, собирая армию против Мора, были результатом чьего-то воздействия, всегда было что-то, что создавало страдания, но этот ноготь кто-то вырвал себе сам. Не думая о боли, продолжая делать то, что делал. Что же должно было тут произойти, чтоб жители дошли до такого отчаянного состояния?
– Эй, а где мой рюкзак? – растерянно спросил Алистер.
– А где ты его бросил? – устало поинтересовалась Середа.
– Тут, – воин указал на примятый участок травы, – вот прям сюда и скинул.
– Винн? – с сомнением в голосе, протянула принцесса.
– Я все время была тут, не мог же он просто испариться? Тем более, Эндрин тоже лежал рядом.
Юноша принялся искать своё имущество, а леди Эдукан гадала, не дурачится ли он. Здесь никого не было, это можно было сказать с уверенностью – мабари лежал рядом и обязательно дал бы знать, подойди кто-нибудь на столь близкое расстояние. Да и Винн отсюда не отходила, а волшебнице гном верила как самой себе. Но вот Алистер вполне был способен выкинуть что-нибудь эдакое. Например, спрятать свой рюкзак, чтобы напугать женщин.
Сомнений не осталось после того, как воин начал ныть о том, что голоден, под аккомпанемент бурчащего живота. Страж бы не стал подвергать себя таким мучениям из-за шутки. Насколько знала Середа, зависимость Тейрина от еды была сравнима с зависимостью храмовников от лириума. Он не мог адекватно себя вести, пока был голоден, не мог перестать ныть, пока не насытится, и всегда с неподдельным страхом говорил о том, что его организм скоро пожрёт себя изнутри. Нет, если бы это была шутка, то при первых признаках голода Алистер бы сдался и принялся поглощать пропавшую еду. Но это была не шутка. И понимание того, что этой в деревне происходили какие-то невероятные даже для их сумасшедшего мира вещи, ужасало. Середа уже была готова бросить всё и просто бежать отсюда, не оглядываясь, чтобы забыть об этом, как о страшном сне, и питаться дичью, которую принесет мабари, но гордость не пускала. Гном держалась на чистой силе воли и понимании последствий такого поведения.
– Что ж, если дошло до того, что мы потеряли последний провиант, который у нас был… - после глубокого вздоха, начала девушка.
– Который был у меня, – поправил Алистер.
– Не важно, – принцесса даже не хотела с ним спорить, настолько жалко выглядел спутник. – В любом случае, давайте просто найдем припасы и уйдем отсюда.
Леди Эдукан ожидала предположений, что она испугалась, подколок, даже высоких речей о том, что отряд не может бросить эту деревню, ни в чём не разобравшись, но никто и слова не произнёс. Мрачные лица спутников ясно говорили о том, что боится не одна она – всем было страшно, все не понимали, что происходит, и не были уверены, что хотят понять. Даже волшебница, которая всегда старалась во всём разобраться, и та только кивнула. Середа не знала, в чем было дело, в когте ли, в человеческом ногте, облепленном окровавленной землёй или в таинственном исчезновении рюкзака Алистера, но на лицах товарищей она читала только желание поскорее убраться отсюда. Даже Эндрин вел себя подозрительно тихо.

– Тут мы разделимся, – твердо сказала гном. – Я возьму Винн и пойду на запад, Алистер, ты возьмешь Эндрина и пойдешь на восток, встречаемся тут через полтора часа.
– А с чего это ты доверяешь мне своего мабари? – удивленно спросил храмовник.
– Если честно, то не его тебе, а тебя ему, – слабо усмехнулась девушка и, круто развернувшись, уверенно пошла прочь.
– Слышал? Теперь только ты и я. И если я умру, моя смерть будет на твоей блохастой совести, – посмотрев на пса, буркнул Тейрин. Эндрин ответил рычанием, что было ожидаемо, а вот Винн, не спешившая следовать за принцессой, нервно хохотнула, отчего по спине воина пробежали мурашки: если даже старушка так себя ведет, значит, они очень крупно влипли. Одарив юношу нежным взглядом, в котором читалось сожаление, волшебница развернулась и засеменила за Середой, а Алистера бросило в холодный пот. Неужели она с ним прощалась? По крайней мере, именно так выглядел этот взгляд, всё это сожаление, эта нежность, которую Винн отродясь не демонстрировала храмовнику, предпочитая над ним подшучивать. Внимательные глаза колдуньи, казалось, пытались запомнить каждую черточку его лица. Потому что она была не уверена, встретитесь ли вы вновь, – накалил обстановку внутренний голос, и воин не выдержал. Все эти тайны, мистика и прочее – все это не для него, он знает, когда надо рубануть мечом, знает, что враги должны искупаться в собственной крови, знает, как побеждать. Но как можно бороться с тем, чего не видишь? Что ему противопоставить врагу, которого не заметил даже мабари? Создатель, как можно победить, если даже не представляешь, с чем имеешь дело? И Алистер сделал то, что делал всегда, когда ему было не по себе: уже спустя несколько минут после расставания с Середой и Винн Тейрин принялся орать Песнь Света во все горло и старался не прекращать, потому, что иначе станет совсем невыносимо.
Улица, по которой их отправила Середа, была ещё более зловещей, чем та, по которой они вошли в деревню. Скорее даже не улица – просто узкий участок земли между домами, изломанный неровным расположением заборов. Тут и там валялись свитки, детские игрушки, одежда и прочее, что обычно не бросают в огородах и на пороге дома. А именно на таких неподходящих местах эти вещи и находились. Будто никому не было дела до них, будто они вмиг стали не нужны. Возле скамейки под окном одного из покосившихся домиков валялась переплетом вверх книга. Даже с того места, где стоял Алистер, было хорошо видно, что страницы измяты. Книгу бросили, не смотря, как она приземлится, а рядом валялась закладка, которая, возможно, просто выскользнула при падении. Тейрин поежился: все это нагоняло ужас, заставляло верить в то, что вот-вот на него выскочит орда неведомых монстров и начнет рвать на куски его плоть, стараясь утолить свой голод. Но даже несмотря на это, юноша продолжал заунывно тянуть Песнь Света, путаясь в словах и куплетах, не понимая смысла того, что поет. Пел просто для того, чтобы хоть что-то делать и не слышать скрип и шорохи, которые создавал резвящийся на пустынной улице ветер. Пусть сейчас его песнь была и не такой громкой, пусть сейчас она становилась все более слабой и вымученной, но он все ещё мог на нее отвлекаться.
Именно тогда-то юноша и понял, почему принцесса взяла с собой именно старушку, а не своего верного мабари – для того, чтоб ей было с кем поговорить, чтоб было чем занять голову, пока они рассекали по царству пугающей пустоты. Эндрин иногда тявкал, ничуть не веселее, чем пел Алистер, но это не помогало. На несколько мгновений воин переключал внимание на пса, но осознание ужаса, творящегося вокруг, не отпускало его.
– Слушай, если мы быстро найдем припасы, то можем отправиться искать твою хозяйку, как думаешь? – спросил Тейрин у пса, твердо решив, что уже готов трусливо поджать хвост и бежать, несмотря на то, как его встретит Середа. – Найдем ее, будем охранять. Да и вчетвером куда как веселее, верно? Вот сейчас зайдем в этот дом, пройдем на кухню, возьмём всё, что надо, и быстренько уйдем отсюда. Можешь считать меня трусом, но я готов даже ягодами питаться, только бы убраться из этого проклятого места.
Мабари согласно гавкнул, и Алистер, не мешкая, заходя в дом.

– Как ты думаешь, что тут произошло? – озираясь по сторонам, спросила Середа.
– Знаешь, дорогая, я даже думать об этом не хочу. На своем веку я ещё ни разу не встречалась с подобными ситуациями, и, признаться, врагу такого не пожелаю, - спокойно ответила Винн, но в голосе её чувствовалось напряжение, пусть и тщательно скрываемое. – Что-то, что заставило всех жителей деревни бесследно исчезнуть, обладает великой силой. И я не уверена, что готова испытать эту силу на себе, так что давай не будем тратить время на пустую болтовню, быстро найдем то, зачем пришли, и вернемся на дорогу в Денерим.
Гном кивнула и прибавила шагу. Волшебница была права: сколь бы ни было велико влияние Серых Стражей на народы Тедаса, сколь бы ни были опытны её спутники, но то, что властвовало здесь, было им явно не по зубам. Леди Эдукан старалась не терять надежду. Она была полностью уверена в том, что Алистер, каким бы болваном ни был, справится даже с несколькими вооруженными противникам. Была уверена в том, что её верный пес не даст себя в обиду. Тем более была уверена в том, что они с Винн могут выступить против врага, намного превышающего их числом. Но что если чудовище, которое прошло по этой деревне, не сразить простым оружием? Что если боевых умений им будет недостаточно? Никогда ещё в своей жизни она не встречала упоминаний о поселениях, в которых пропадали все жители. Враг, против которого им сейчас предстояло бороться, был чем-то неведомым, что совершенно не способствовало повышению боевого духа.
Выбросив из головы все мрачные мысли, гном решительно остановилась возле ближайшего дома и, убедившись, что дверь заперта, не долго думая выбила ее.
– Ты правильно поступила, – стоило им только зайти, разлепила губы волшебница.
– Что? – не поняла Середа, подумавшая было, что старушка говорит о способе проникновения. – Ты о чем?
– Правильно поступила, что не взяла с собой мабари. Я чувствую здесь магию, могущественную темную магию. И если бы с тобой был пёс, вы были бы полностью беззащитны.
– А раньше ты не могла сказать? – взвилась гном. – Камень! Почему я узнаю об этом только сейчас, Винн?
– Не горячись. До этого я думала, что мне просто чудится, но чем ближе мы подходим к окраине, тем сильнее эта магия. Мне кажется, что где-то тут проводится ритуал, – прошептала старушка, вглядываясь затуманенным взором куда-то вдаль через дверной проем. – Если он сейчас в самом разгаре, то мы можем остаться незамеченными.
– То есть, это все сотворил какой-то вшивый маг? – с облегчением отозвалась гном. – Просто колдунишка, решивший провести ритуал, и из-за него мы тут трясемся, как дети малые?
Середе было стыдно за то, что она так легко испугалась и даже показала свой страх товарищам. Ей было стыдно и противно оттого, что её напугал какой-то жалкий заклинатель. И все это после того, как она убила демона Гордыни и его подручных! После того, как выбралась из Тени!
– Послушай меня, Страж, – серьезно посмотрев в глаза принцессе, сказала Винн. – Я знаю о магии куда больше твоего, и не смей сомневаться в моих словах. А я говорю тебе, что мы не зря трясемся. Возможно, это даже не человек. Возможно, это одержимый. И сила его во много раз превосходит силу Ульдреда, который чуть не убил и меня, и тебя, и даже Ирвинга. Вдумайся, дитя.
Надо было не отпускать Алистера. Храмовник, пусть и недотепа – серьезная сила против магии во всех её проявлениях. Естественный противник всего колдовского, а Середа так легко отправила его в противоположную сторону. И если сейчас в этот самый дом ворвётся тот монстр, которого боится даже Винн, ей будет нечего ему противопоставить. Да и где сейчас искать единственное действенное оружие против напасти, которая случилась с деревней, гном представления не имела. Возможно, Алистер уже далеко, а может быть, дожидается их в условленном месте, но в любом случае, случись что здесь и сейчас, его не будет рядом.
– Что это? – резко развернулась принцесса, услышав стук за спиной. Щурясь, пытливо всматриваясь в сумрак, девушка пыталась понять, что могло издать подобный звук, и только когда он повторился, выдохнула. – Ставни. Замечательно, теперь у меня сердце в пятки падает, стоит только ставням хлопнуть, – нервно рассмеялась гном.
Позади раздался ещё один стук, и девушка вновь резко обернулась. На месте, где только что стояла Винн, остался только её посох.

- Мы обыскиваем уже третий дом, - простонал Алистер, присаживаясь на скамью, возле которой валялась книга, недавно привлекшая внимание воина. - И нигде нет даже следов хоть чего-то съестного.
И действительно в домах не было даже одиноко завалявшихся в щелях стареньких буфетов зернышек, не говоря уже о чем-то более сытном. Будто кто-то или что-то было настолько голодно, что искало еду везде, вплоть до тряпок, которыми стряхивали крошки со стола. После посещения второго дома Тейрин начал догадываться не только о том, что во всех последующих покинутых жилищах они ничего не найдут, но и о причине исчезновения всех животных в селении. Ведь даже птицы, если поднапрячь память, перестали петь за час-полтора до деревни, а домашним скотом тут и вовсе не пахло. Животный ужас, который и так властвовал над воином, бесстыдно пуская по его коже мурашки, сконцентрировался внизу живота и, казалось, просто свернул внутренности узлом: так вот куда пропали все люди. Но разве не должны были жители бежать, поняв, что помимо еды, пожирать начинают и их самих? Разве не должны были они драться, спасая свои жизни, если не смогли убежать? Почему же тут нет даже крови? Даже малейших намеков на сопротивление?
– Ладно, дружок, – вставая, наигранно бодро сказал Алистер, – к демонам эти поиски, давай поищем что-то более осязаемое, чем несуществующие припасы. Мы идем к твоей хозяйке, – повинуясь внезапному порыву, воин подобрал с земли книгу и, засунув её подмышку, твердым шагом двинулся на запад.
Уже через несколько минут ходьбы, юноша вновь затянул Песнь Света. Возможно, хоть в этой ситуации Создатель или Андрасте – или кто там у них заведовал ответом на молитвы? – не оставит горе-храмовника? Может быть, ему повезет, и благодать небесная снизойдет на него и убережет от бед? Впрочем, Алистер в это не особо верил. Он был бы последним человеком, которого коснулся перст Творца, если бы этот самый Творец вообще решил кого-то коснуться. Не потому, что Тейрин был настолько неугоден церкви или совершал противные божественной воле деяния, но потому, что утратил веру очень давно. Ещё в тот день, когда Эамон уехал, оставив мальчика одного на ступенях монастыря. И сейчас юноше было противно оттого, что слепой страх заставляет его надеяться на чудо.
В условленном месте, где отряд разделился и должен был воссоединиться, разумеется, никого не было. Времени прошло слишком мало, но храмовник нутром чувствовал, что что-то пошло не так. Если начистоту, то все пошло не так ещё в тот момент, когда они ступили на территорию этой проклятой деревни. Да, ещё с того самого момента можно было ждать беды. И почему только эта упрямая принцесска не смогла произнести простое «извини»? Он бы поделился с ней едой, ему не жалко! От нее требовалось всего лишь сказать это треклятое слово, которое надолго бы избавило обоих от разногласий. Нет, она предпочла отправиться в деревню, свернуть с пути и оказаться в центре странностей. Разумеется, это ведь была Середа Эдукан, чего ещё ждать от дочери короля Орзаммара?
– Эндрин, ты можешь взять след?

Голова болела. Нет, она просто взрывалась от боли, будто её зажали в тиски и скоро расколют, точно орех. Все тело ломило, и не получалось почувствовать собственные конечности. Должно быть, она связана, иначе не объяснить всего этого букета ощущений. Стараясь не показывать виду, что пришла в себя, Середа внимательно вслушивалась. Но ничего, кроме гула, который раздавался то ли в голове, то ли отовсюду, не было слышно. Звук, точно маг сотворил Электрический Шторм, а леди Эдукан находилась в его эпицентре. Хотелось закрыть уши руками и закричать, только бы не слышать этого, но гном изо всех сил старалась сдержаться. Пока она ничего не знает о том, где находится, лучше ей быть «без сознания». Тем более, если она действительно в зоне такого страшного заклинания и все ещё жива, значит маг, сотворивший его и искусно управляющий стихией, может в любой момент превратить её в кусок жареного мяса.
Девушка медленно и осторожно приоткрыла глаза, что мгновенно привело к вспышке острой боли, заставившей до скрипа сжать зубы. Зато она получила хоть какую-то информацию: взору открылась часть комнаты, в которой действительно бесновались молнии. Стараясь привыкнуть к ярким вспышкам, которые резали по глазам, Середа, не обращая внимания на слезы, упрямо не опускала веки. Если бы её попросили назвать самое сложное испытание во всем походе против Мора, гном не раздумывая указала бы именно на эту ситуацию. В остальных передрягах все было куда проще – кто оказался сильнее и умелее, тот и победил. Никаких сложностей, хитростей и тем более тайн. По крайней мере, не настолько леденящих кровь.
– Ты проснулась, моя маленькая пухлая радость, – сзади раздался приторный голосок, точно мёд, стекающий по лезвию острой бритвы. – Как хорошо, что мы все в сборе.
Середа постаралась извернуться, наплевав на осторожность и боль во всем теле, и увидеть говорящего, но тот, кто её связал, позаботился о том, чтобы у нее ничего не получилось. Девушка зарычала от отчаяния, не прекращая попыток. Пусть это и было сущей глупостью, тратить силы на заведомо провальное дело, но бешенство, которое волнами накатывало на сознание, придавало сил и застилало здравый смысл.
– Не мучай себя, как только ты будешь готова, я покажусь тебе. А пока лучше посмотри вперед, думаю, это куда интереснее, – хохотнул говорящий.
Гном говорила себе, нет, убеждала, что не стоит смотреть, но любопытство сработало быстрее, и девушка чуть не захлебнулась от ужаса: прямо напротив неё к стене была прикована Винн. Старушка истекала кровью, и молнии, что, казалось, просто скачут по комнате, на самом деле исходили из волшебницы. Они не просто разлетались, они отскакивали от стен и устремлялись прямо в сторону, откуда раздавался голос. Середа старалась сдержать рыдания, яростно вырывавшиеся из груди помимо воли. И сколько времени её хорошая, милая Винн вот так прикована к этой стене? Сколько времени леди Эдукан просто валялась тут без сознания, даже не подозревающая о мучениях соратницы? Пыталась ли колдунья разбудить ее? Звала ли на помощь? Что чувствовала она, когда Середа не отзывалась?
– Вот молодец, - вновь отвратительно сладко шепнул голос. – Правда, занимательное зрелище?
– Что? – только и смогла выдавить из себя гном, проглатывая стоны и слезы.
– О, это моя любимая часть! – воскликнул их мучитель и, кажется, даже захлопал в ладоши. – Сейчас я тебе все расскажу и, когда ты будешь готова созерцать меня, мы сможем поговорить лицом к лицу, – чуть ли не через слово мерзко хихикая, пообещал голос. – Я так кормлюсь, милая. Понимаешь ли, мы с твоей подружкой очень похожи: в ней есть частичка Тени, и во мне тоже, она родилась изгоем, ненавидимым обществом, и я тоже. Мы с ней части одного целого, того, что вы называете магией. Но на самом деле, все куда сложнее. Правда, тебе, как представителю низшей расы, той, что никогда не сможет постичь даже Тень, этого не понять, поэтому останавливаться на этом я не буду. - Середа почувствовала, как почти нежно её погладили по голове: так она обычно гладила несмышленых детей или животных – снисходительно. – То, что тебе стоит узнать, можно выразить так: я одержим голодом и, пока я могу кормить его, он спит. А маги – самая вкусная закуска и, надо отметить, самая питательная. Так что мы с тобой ещё долго будем вместе, пока голод вновь не потребует пищу. Да и в вашем рюкзачке еще осталось немного, как думаешь, лучше съесть самому или скормить тебе, чтоб не похудела?
– Ты больной ублюдок! – уже даже не думая о том, чтоб сдерживать рыдания, завопила гном, начав яростно брыкаться. – Ты сдохнешь, тварь, я удавлю тебя собственными руками!
Ужас, бешенство, отчаяние, которые охватили девушку, придавали ей сил и затмевали боль, она хотела только одного – вырвать сердце у этого монстра, вырвать и растоптать, даже станцевать на нем. Раздирать его плоть, медленно отрывая кусок за куском, наслаждаясь, упиваясь его криками. Смотреть на его муки и с новой силой продолжать, чтоб полностью утолить свою жажду крови, жажду мести, выплеснуть на это всю свою ярость. И только это помогало ей оставаться в сознании, цепляться за реальность, не давая провалиться в манящее забытье, только это позволяло не задохнуться от ужаса.
Все случилось внезапно: молнии перестали сверкать, уничтоженные волной мягко светящегося голубоватого дыма, который расходился по помещению со стороны твари. Середа не видела, что произошло, но уже то, что гул больше не давил на нее, заставило безумно смеяться. А потом наступила темнота: видимо, весь свет в комнате исходил именно от энергии Винн, которую высасывали. Она слышала копошение, ругань, даже показалось, что рычание, но девушка не была уверена в том, что ей не почудилось. Сколько это продлилось, гном не знала, уже через несколько мгновений она, лишенная поддержки ярости, потеряла сознание.


– И тогда Эндрин взял след. Мы долго плутали по закоулкам, пока, наконец, не наткнулись на дыру, вход сюда. И только унюхав, что ты там, пес бросился вниз. Что мне оставалось делать? Абсолютно не готовый, даже не представляя, с чем придется иметь дело, я нырнул за ним и… – Алистер, помогающий Винн пить лириумное зелье, замялся. – Ну и, в общем, пришлось быстро вспомнить все, чему меня учили храмовники.
– Он говорил с тобой? – хрипло спросила волшебница у Середы. – Рассказывал о том, что сделал с деревней?
– Нет, – девушка покачала головой, почему-то полностью уверенная в том, что ей очень повезло. – Он только сказал, что одержим и планирует сначала перекусить тобой, а потом и мной.
- Оборотничество и Магия Крови. Сначала он приходил сюда и таскал животных, потом разрывал огороды, добывая себе пищу. Когда стало не хватать того, что он мог достать сам, он поймал несколько детишек и использовал их кровь, чтобы усилить себя. Вкупе с силой демона, он сотворил настолько мощное заклинание, что смог подчинить своей воле всю деревню, и, пока у них не кончилась еда, жители носили ему всё, что могли найти. Вплоть до крошек и завалявшихся на полу зерен, – Винн закашлялась. На глаза её начали наворачиваться слезы, но старушка взяла себя в руки и продолжила: – А когда у них кончилась вся еда, он начал есть людей. Сначала детей, потом женщин, а потом в ход пошли мужчины, которые до этого охотились в лесах.
– Не надо, – храмовник приобнял Винн за плечи, стараясь успокоить.
– Надо, Алистер, – слезы крупными каплями катилась по щекам, но колдунья будто не замечала их. – Потом настала очередь мужчин. Но к тому времени его заклинание уже ослабло, и люди начали приходить в себя. И он пожирал их, когда они были в сознании. Они кричали, пытались вырваться, но он держал их и даже не убивал, пока они сами не испускали дух, – громко всхлипывая, старушка яростно вытерла слезы. – И самое ужасное в том, что он не был одержим в классическом понимании, он не был под контролем демона, наоборот, он держал голод в узде тем, что утолял его жажду. И все эти ужасы творил не демон, все эти ужасы творил человек. Коготь, который мы нашли, принадлежал ему, и я не могла определить, что за руны на нем были, потому, что он сам их придумал. Руны, сдерживающие демона. Ни один маг никогда не стремился держать в себе демона, поэтому в таких чарах нет необходимости, а этот… - женщина поморщилась, с отвращением посмотрев на труп одержимого, - этот сознательно шёл на такие зверства.

Отряд стоял на краю глубокой ямы, в которой кучей валялись обглоданные кости. Кости животных и людей, все вперемешку. Кости были его запасом на черный день, если бы ему больше нечего было есть, одержимый начал бы поглощать их, чтоб продержаться, пока не найдет пищу. Стремление мага оставаться в сознании и совершить то, что до него не мог совершить никто, – справиться с демоном, стало его навязчивой идеей, целью жизни, стало тем, чем он мог оправдывать свои поступки. Поступки, противные самой природе – ни одно существо, кроме человека, не было способно на такой ужас. А может быть, порождения тьмы и не настолько чудовищны, если сравнивать их с людьми? – подумал Алистер.
Открыв книгу, подобранную в деревне, юноша на распев прочитал строки Песни Андрасте.

Се бездонная бездна, колодец всех душ.
Из сих изумрудных вод рождается новая жизнь.
Приди же ко мне, дитя, дай тебя обнять.
В моих объятиях - Вечность.
Песнь Андрасте, 14:11

@темы: Алистер, мабари, Винн, джен, Sidequest "Five demons", ж!Эдукан, Героиня Ферелдена

---

Дополнительный арт на 2-й тур.

[Pounce-a-lot-team]

Команда: Ланселап
Тема: Голод
Персонажи: Страж-Командор, Веланна, Натаниэль Хоу, Андерс, Ланселап (чиби-деформ)
Жанр: ANGTS (да, большими буквами)
Рейтинг: G
Предупреждение и вступительное слово: Я не знаю, засчитают ли нам как доп. арт это безобразие. Но даже если не засчитают, надеюсь, кого-то повеселит этот рисунок.
Персонажи принадлежат биоварам, автору - планшет и перо, автор принадлежит команде Ланселапа.

@темы: арт, Андерс, Веланна, Натаниэль Хоу, Ланселап, Герой Ферелдена, джен, Sidequest "Five demons"

---

[Carver-team]

Команда: Carver-team
Тема: Голод
Персонажи, пейринг: Карвер, Страуд, Гаррет, Табрис, новые персонажи. Карвер/НЖП.
Жанр: экшн, ангст.
Рейтинг: R
Предупреждение: смерти второстепенных персонажей.


То, что съедает меня

Мы хотели написать о голоде. Но не о том, который можно утолить куском хлеба. Этот голод вообще нельзя утолить. Потому что это голод чувств и голод жизни. Более 6-ти тысяч слов - и ни одно из них не "голод".

***

Он был мелкий - даже для эльфа мелкий - невероятно субтильный и какой-то сутулый, так что броня Стража на нём казалась не слишком остроумной шуткой.
В первый момент Карвер не увидел лица целиком - только худую кадыкастую шею, жёстко очерченную скулу, неровно обкорнанный пенек уха, выглядывающий из массы растрёпанных рыжих волос, уснащённых тонкими косичками, да волевую складку бледного рта.
Потом Карвера толкнули локтём:
- Вон Командор, гляди.
Карвер поглядел - снова - и по-прежнему не увидел никого, кто мог бы быть Гасителем Мора. Пожилая женщина-торговка, мальчик-посыльный, хорошо если лет десяти, и одноухий эльф. В командорской броне.
Карвер с волнением ждал встречи с живой легендой, надеясь, что увидит нечто по-настоящему особенное - личность, к которой не стыдно было бы питать восхищенное почтение, кого-то, за кем можно будет следовать с гордостью.
Действительность в который раз оказалась немилосердна к его мечтам.
Впервые с тех пор как стал частью ордена, Карвер пронзительно пожалел, что не находится сейчас в Киркволле, рядом с матерью и братом.
Не было ничего хорошего в том чтобы вернуться в Ферелден.

***

Стражи сидели за большим круглым столом и спорили. Аргументы давно уже ходили по кругу, спорщики охрипли.
Карвер помалкивал. Он был самым молодым здесь, совершенно не понимал сути спора и местной специфики. Конечно, здорово было бы сейчас внезапно выстрелить гениальной идеей, моментально привлечь к себе потрясённое внимание - но будем реалистами. Никаких идей у Карвера не было, ни гениальных, ни каких ещё. У него болела нога, он скучал по дому и просто скучал. И не понимал, что вообще делает здесь - за этим столом и в этой стране.
Под потолком монотонно гудела муха. В зале пахло мастикой и деревянной стружкой. Карвер разглядывал Командора Табриса.
Командор не участвовал в споре, и трудно сказать, слушал ли. Сидел, опустив голову и остановив взгляд на собственных сложенных на столешнице руках. Кисти были маленькие, костлявые, оплетённые жилами, пальцы спокойны и неподвижны. Карвер заметил тусклое обручальное колечко; больше никаких украшений не было.
Страуд повысил голос. Табрис принялся покусывать одну из своих косичек, лениво перебирая пальцами вдоль выбившихся из плетения волосков. Страуд грянул кулаком по столу, его оппонент - молодая магичка с тяжёлым узлом медных волос - вскочила на ноги. Табрис поднял руку и потёр переносицу, словно у него заболела голова, или он устал от чужого упрямства. Узкие обветренные губы плотно сжались, будто бы удерживая нечто малоприятное непроизнесённым - судя по мимическим морщинкам, таково было его обычное выражение.

Карвер чувствовал себя ребёнком среди ссорящихся взрослых - маленьким, растерянным, не понимающим, о чём идёт речь. Чувство было премерзкое, хотелось громко заорать и заставить их заткнуться. Но это было бы слишком неуместно, да и вряд ли сработало бы. Так что Карвер молчал, сжимая кулаки под прикрытием дубовой столешницы, и смотрел на Командора. Поэтому он первым отследил момент, когда тот решил вмешаться.
Левая ладонь соскользнула с правой и легла так, чтобы дать опору, если Табрис решит нависнуть над собеседниками, пальцы правой отбили короткую чёткую дробь по столу. Потом Табрис поднял голову и заговорил.
Его голос был тихим, сдавленным, слегка сипящим, как у простуженного. Но как только он зазвучал, остальные голоса смолкли, а их обладатели стали слушать, машинально нашаривая отброшенные стулья, чтобы сесть.
Карверу нашаривать было нечего. Он смотрел, как они слушают Командора, и пытался понять, откуда у такого маленького плюгавого существа такая непререкаемо властная повадка, что ему хочется повиноваться без раздумий, на рефлексах. И чем больше он смотрел, тем лучше понимал, что Табрис состоит из одной только воли, больше там нет ничего, ни самомнения, ни гордости, ни сомнений, ни страха.
Карвер знал, что никогда не станет таким.
И сожалел об этом.

***

Он выдержал месяц в Ферелдене. Месяц, прежде чем принести из Амарантайна в башню пять бутылок крепчайшего самогона, о котором не хотелось даже знать из чего эту убойную гадость отвратного вкуса гонят. Месяц, прежде чем запереться в своей маленькой личной комнате и напиться до состояния полной размазни.
Определённым толчком к этому событию послужила попытка накануне написать письмо домой. Письмо было бы адресовано Гаррету, но Карвер понимал, что мама его тоже прочтёт. Поэтому общий тон должен был являть пример оптимизма, а текст следовало щедро уснастить такими деталями, чтобы жизнь начинающего Серого Стража казалась героической, весёлой и полной перспектив одна другой соблазнительней.
Карвер писал этот бред полночи, комкая один черновик за другим, а на следующий день пошёл в город за выпивкой.
Шёл второй час нового дня, когда в замке его запертой двери повернулся ключ, и на пороге возник Командор собственной персоной. Остановился, окинул цепким взглядом беспорядок, огромную кляксу на стене, где завершила свой жизненный путь чернильница, пустые бутылки на кровати, пьяного Карвера. Поднял руку и трижды неспешно, с чёткими паузами постучал по косяку. После чего зашёл и закрыл дверь, заперев изнутри.
Карвер мутно смотрел на него, злясь и одновременно желая и не желая выставить этого корноухого эльфа прочь - хоть бы и через окно.
Табрис разрешил его сомнения, выдвинув на середину комнаты стул и усевшись верхом. Руки он сложил на спинке.
Карвер молчал. Табрис тоже, и его, похоже, ничто в ситуации не смущало. Он начал покусывать свою косичку. Глаза у него были усталые - тёмные круги, опухшие веки, красные от полопавшихся капилляров склеры, и даже радужки как будто потускнели.
Карвер сдался первым. Табрис был спокоен, а он - нет. Табрис пришёл сюда слушать, а Карвер хотел высказаться.
- Я заперся! - буркнул он.
- Да, - просто согласился Командор.
Естественно, у него имеются все ключи от замков Башни. Или эти ключи ему моментально достают в любое время суток по первому слову.
- Я заперся, чтоб меня не трогали.
- Да.
- Я мог быть не один!
Командор чуть пожал сутулыми плечами. Если бы Карвер был не один, ему бы доложили, надо думать.
- Я не хотел становиться Серым Стражем.
Карвер ожидал услышать ещё одно "Да" или "Знаю". Он не сомневался, что его ситуация была полностью известна Командору.
Но Табрис сказал:
- Я тоже.
И ещё добавил:
- Ты мог отказаться и умереть. Как мог и я.
- Я не выбирал этого! - Карвер потянул на плечи одеяло, внезапно прочувствовав, что сидит перед Героем Ферелдена и своим командиром в одних несвежих подштанниках и пьяный как скотина. - Это не был МОЙ выбор!
- У тебя отнялся язык, или ты был не в сознании? - Табрис с холодным любопытством, не содержащем даже малой толики сочувствия, наклонил голову к плечу, так что огрызок уха полностью скрылся под волосами.
Карвер не ответил.
- Неужели предпочёл бы сдохнуть?
Карвер промолчал.
Табрис повелительно протянул тощую костлявую руку; блеснуло обручальное кольцо.
Карвер вложил в его пальцы недопитую бутылку прежде, чем успел хотя бы подумать об отказе.
- Ты напоминаешь мне друга, - произнёс Табрис, сделав долгий глоток и даже не поморщившись. Его сиплый кошачий мяв немного смягчился - то ли от самогона, то ли от воспоминаний. - Он боялся ответственности, считал, что не справится, сломается. Не хотел ничего решать, ни за что отвечать. Всё это предоставил мне. Думаю, так было удобней для него - можно было спокойно возмущаться и пререкаться. Мои решения ему никогда не нравились. И он доносил своё недовольство до моего сведения очень громко и бурно. Такое, знаешь, прааааведное негодование... - Эльф хмыкнул, вновь приложился к бутылке и продолжал. - Но любые возражения, если за ними не стоит предложение получше - детский каприз, топанье ножками. Так что я не обращал внимания на его вопли в пустоту, или слал куда солнышко не светит, когда задалбывался выслушивать. У меня не было времени вылизывать по шёрстке его бредовые представления о правильном и справедливом, вытащенные из церковного учебника для воспитания детишек от пяти до семи. Да и желания такого не было, честно говоря.
Он допил бутылку и поставил на пол, качнувшись на стуле. Несмотря на нелепый вид и сутулую фигуру, двигался он легко и гибко, как гимнаст из тех, что на ярмарках завязываются в узел на потеху почтеннейшей публике.
- Алистер не желал быть королём. Он не был так глуп, как думали многие, и прекрасно понимал, что всё равно никогда не будет править, превратится в знамя, в красивую ширму с родовым гербом, и остаток жизни проведёт, сидя на троне в блестящей короне, забавляясь пирами и охотами, да потрахивая на досуге благородных красоток по списку. Он этого не хотел, но меня не волновало его нежелание. Он скинул все решения на меня, и я решил так, как должно было быть лучше для всех. Я в это верил.
К этому моменту Карвер уже сообразил, о ком говорит Табрис. Он слышал эту историю. Якобы бастард короля Мэрика, сделавший заявку на престол, добившийся поддержки Собрания Земель, заключивший королеву Анору под домашний арест - и погибший во время битвы за Денерим.
- Меня называют Гасителем Мора, и это правда. В основном, - Табрис вновь сложил руки на спинке стула. - Но Архидемона я не убивал, это сделал Алистер.
- Это тоже решил ты? - спросил Карвер хрипло.
- Не идиотничай. Какой смысл затаскивать его на трон, чтоб потом угробить? Я собирался сделать всё сам. Это было бы правильно. Естественно, он со мной не согласился, но я другого и не ждал. Он всегда спорил и кричал, но никогда ничего не предпринимал. Я думал, что так будет и в тот раз, но вышло иначе. Последний удар должен был быть моим, но он оттолкнул меня. Просто оттолкнул. Локтем и рукой... Он был в два раза больше и тяжелее, даже без лат, а уж в них... Мне показалось, меня переехали телегой. Пока я соскребал себя с чьих-то скользких кишок и мозгов, всё уже было кончено. За время, что я знал его, Алистер принял только одно собственное решение. Может, он думал "этого будет достаточно". Но по мне, так этого оказалось слишком много.
Табрис замолчал. Через некоторое время, поняв, что продолжения не будет, Карвер произнёс:
- Зачем ты мне это рассказал? Хочешь сказать, что...
- Что я хотел сказать - то я сказал, - оборвал Табрис. - Не примеряй на себя чужие портки. И расскажи мне про Андерса, зачем я пришёл-то к тебе.
Карвер заморгал от неожиданности.
- Про Ааандерса? - переспросил он зачем-то. И тут же с не очень убедительным сарказмом уточнил. - А что, Страуд не доложил как положено?
- Не тупи, Карвер, - сказал Табрис, и Карвер передёрнулся, услышав своё имя, произнесённое этим сиплым сдавленным голосом. - Если б я хотел услышать Страуда, я пришёл бы к Страуду. Выводы делай сам. А лучше не делай, просто открой рот и начинай говорить.
И Карвер послушался. Открыл рот и заговорил, чувствуя, как с каждым словом его покидает напряжение. На время, скорее всего, но всё же...
Табрис молча слушал его, сложив руки на спинке стула - левая поверх правой.

***

Пока корабль нёс его через Недремлющее море, Карвер думал о Глубинных Тропах, где вот уже два года мог бы гнить его труп. Или, скорее, сохнуть - воздух там был суховат, и все найденные в подземельях мертвецы выглядели вполне успешно мумифицировавшимися.
Возможно, это его судьба - лежать там и гнить - точнее сохнуть - а вступление в орден лишь отсрочило неизбежное на пару лет... или на пару десятилетий.
Но надо быть полным кретином, чтобы не радоваться подобной отсрочке.
Возможно, Карвер как раз и был таким кретином.

А возможно, и нет.

***

Её звали Мари, и она была из Орлея.
Из Орлея - через Амарантайн - в Вольную Марку, в негостеприимный порт Киркволла, где её уже встречали братья по клятве.
Мари стала Серым Стражем задолго до Мора, в те дни, когда Карвер ещё боялся, что всю жизнь проведёт в Лотеринге, без свершений и подвигов, в безвестности, так и не выйдя из длинной тени своего брата... и отец тогда был ещё жив, и Бетани, и в крови Карвера не текла скверна, постепенно лишая его фертильности и превращая во что-то, что уже не было человеком.
Мари жила с этой скверной более десяти лет.
Сначала Карвер не поверил в это - она выглядела совсем девчонкой, хотелось спросить, где её родители. В роду у неё, насколько она была в курсе, на семь поколений назад не пробегало никаких эльфов - но телосложением и ростом она удручающе напоминала Командора Табриса, причём, описывая её внешность таким образом, было бы совершенно излишне вспоминать об особенностях фигуры, свойственных представительницам прекрасного пола. Ни груди, ни задницы, ни боков, посмотреть решительно не на что.
Кроме того, Мари была альбиноской: белая, как дорогая бумага, кожа с просвечивающими тут и там жилками, бледные, почти бесцветные волосы - такие светлые, что лицо казалось безбровым, а розоватые глаза - лишёнными ресниц. Острый длинный нос, широкий узкогубый рот... Она не была привлекательной. Карверу нравились рослые стройные женщины с густыми волосами, чёткими чертами лица, полными губами, большими грудями. Здоровые, полные жизни, яркие.
Мари выглядела так, словно её можно сломать пополам двумя пальцами. А ещё она была совершенно, до безумия бесстрашна, вечно лезла в самое пекло, и не очень-то подчинялась приказам. Со Страудом они ругались чаще, чем это прилично для неженатой пары. Впрочем, она ни с кем хорошо не ладила, кроме молчаливого антиванца по имени Берто, который приехал из орлейского командорства вместе с ней.
Карвер её не переваривал. В основном, потому что она вечно над ним посмеивалась, называла Благородным Нытиком и Шевалье-Бурчалкой. Это было настолько по-детски, что Карвер не знал, что ответить, и только обижался, чем смешил Мари ещё сильнее.
Мари была магом, отступником, но на мага она не походила. Никто никогда не видел её с посохом, она не носила мантий - честно говоря, то, что она натягивала на себя, одеждой-то сложно было назвать, такое и уличный оборванец не всякий наденет: постоянно какие-то подрезанные, оборванные, заплатанные, с торчащими нитками штанишки, сапоги, красноречиво перевязанные ремнями во всех направлениях, нелепые кофты с прожжёнными дырками, забранными мелкой шнуровкой, коротенькие, словно подстреленные, курточки с видными, грубыми следами починки, шарфы и платки на шее, запястьях и коленях... и на всё, где только можно, наведены эмблемы с грифоном. Словно кто-то польстится на такое барахло, не годное даже пол драить.
Магические прибамбасы она навешивала на себя в чудовищном, невозможном ни для какого вменяемого мага количестве - связки амулетов всегда были не менее чем из четырёх штук, руки в браслетах до локтей, на каждом пальце - по четыре кольца. У каждой безделушки был свой рассчитанный эффект - одни укрепляли магический щит, другие увеличивали запас маны, третьи давали иммунитет к чужой магии, четвёртые усиливали её собственные атаки, пятые влияли на чувствительность к заклинаниям определённых школ... остальные делали что-то ещё, Карвер не вникал.
Все эти вещицы из кости, кожи, камня, металла, дерева нещадно натирали тонкую кожу альбиноски, и она непрерывно занималась борьбой с воспалительным процессом - довольно успешной. Она была хорошим целителем.
Карверу в ней нравился только мягкий, соблазнительный орлейский акцент, который вообще нравился ему сам по себе. Безо всякой связи с Мари.

***

У Мари были короткие волосы, лёгкие и слабые, как тополиный пух. Когда она наклонялась, они расходились на две стороны, обнажая белый стебелёк шеи с округлым выступающим позвонком, от которого Карвер не мог почему-то оторвать взгляда. Каждый раз.

***

Мари сильно пахнет свежеразрезанным имбирным корнем и каменной пылью. Она отбирает у Берто его кружку с чаем и замораживает жидкость прикосновением пальцев. Десятки колец и перстней таинственно отблескивают в свете костра - словно сказочный клад. Мари смеётся и показывает Берто язык. Антиванец улыбается одной половиной рта и молча растапливает заморженный чай, так что Мари со вскриком выпускает из рук моментально нагревшуюся кружку. Металл глухо звякает по камням, кипящий чай выплескивает на пол подземелья и частично на сапоги Карверу. Берто наклоняется и целует Мари в обожжённую ладонь. Голубоватое свечение целительской магии вспыхивает под его губами.
Карвер отводит глаза.
- Можете сделать свои брачные игры менее разрушительными? - возмущённо спрашивает он, демонстративно отодвигаясь от лужи пролитого чая.
- А тебе и завидно, - говорит Мари. Её белые пальцы поглаживают небритую щёку Берто.
- Идите-ка в палатку, - останавливает готовую начаться перепалку Страуд.
Мари пожимает плечами, и они с Берто уходят. Их очередь сторожить только через три часа.
Карвер этому рад.
Потому что на самом деле - да, он завидует.

***

Карверу снится, что он на Глубинных Тропах, вместе с братом и экспедицией ублюдка-Бартранда. Они собрали деньги и решили рискнуть жизнями ради шанса обрести богатство, которое могло бы обеспечить их матери достойную жизнь, а им самим - некоторую славу и безопасность. Славу - для Карвера, безопасность - для Гаррета. Состоятельному магу в Киркволле требуется просто быть осторожным и не попадаться на колдовстве публично.
Большой риск, высокие ставки, соблазнительная награда... вот только Бартранд предал их, и теперь они ищут путь на поверхность, надеясь, что им повезёт.
"Неважно выглядишь, - говорит Гаррет. - Поспи"
Он и сам выглядит паршиво, и знает об этом. Во взгляде - напряжение, медленно тлеющая тревога.
"По-моему, не мне здесь нужно поспать, - говорит Карвер. - Это скверна, я заразился, и теперь мне придётся умереть, если Андерс не додумается предложить нам поискать Серых Стражей. Когда ты так смотришь, ты похож на Командора Табриса. Может, я никогда больше не увижу ни тебя, ни маму."
...Стоп, откуда он может знать о скверне, Стражах и Табрисе, ведь этого ещё не произошло?
Отброшенный пласт памяти встаёт на место, и Карвер наполовину просыпается, осознав, что спина, прижавшаяся к его собственной, слишком узка, чтобы принадлежать Гаррету, а знакомый запах имбирного корня однозначно говорит о том, что это Мари.
Нет никакого Гаррета. Карвер открывает глаза и вспоминает, почему они с магичкой спят так близко - в заваленном обломками рухнувшей стены тупичке просто нет места для нормальной стоянки, никто не станет разбивать палатки в такой обстановке...
Он не знает, откуда пришло пронзительное чувство потери, и с чем оно связано.
Карвер вновь начинает дремать, и Берто будит его, слегка встряхнув за плечо. Кивает в сторону выхода из тупичка - "твоя очередь дежурить". Карвер поднимается на ноги, и Берто ложится на его место, только лицом к Мари, обнимает её и, кажется, сразу засыпает.
Карвер трёт щёки, рассеянно глядя на магов, и идёт к Торриль.
В руке у долийки сушёное яблоко.
- Ещё есть? - спрашивает Карвер вполголоса.
- Да, - отвечает лучница.
- Дашь?
- Нет, - поднятые брови. И после паузы. - Или ты о яблоке?


***

Говорят, женщины намного миролюбивее мужчин и менее агрессивны.
Полный бред, как считает Карвер.
За неполные три часа в городе женщины отряда успевают развязать два полномасштабных конфликта, в то время как самое сильное беспокойство, доставленное мужчинами - настойчивое желание выпить пива.
Очень жарко, летнее солнце слепит глаза, Карвер отгоняет неизвестно откуда взявшуюся осу и вытирает мокрый от пота лоб.
За банальную трактирную потасовку, устроенную Торриль, Страуд отчитывает долийку со всей строгостью. Если бы он был эльфом, а не "шемом" это, наверное, даже произвело бы на неё какой-то эффект.
- А пусть не лезут! - бурчит девица непримиримо, и зализывает треснувшую от удара кулака нижнюю губу. Татуированное лицо украшает несимметричный свежий фингал.
С Мари сложнее, она не задирает храмовников прямо, находя пути для более тонкой провокации, поэтому никогда не выглядит зачинщицей. И обычно это сходит ей с рук.
Сошло бы и на этот раз, да только один из храмовников оказался слишком нервным для своей профессии и схватился за меч.
Конечно, ничего по-настоящему страшного не случилось. Парня остановил бы
собственный напарник, Страуд извинился бы за Мари... но в тот момент, когда солнце неприятно-ярко вспыхнуло на лезвии меча, один из лотков, торгующих скобяными товарами и всевозможной хозяйственной мелочью, загорелся - сразу весь, каждой точкой поверхности, как бывает только в том случае, когда руку приложит маг.
Магу было лет двенадцать, и он был одним из многих детишек, что слонялись по рынку в ожидании подачки или поручения, а также в поисках, чего бы стащить. На собственные окутанные пламенем руки он смотрел с выражением запредельного ужаса и растерянности, так что даже совершенно несведущий в магии человек мог бы сообразить - мальчишка не имеет ни малейшего понятия, что и как он делает, а также, как это остановить, зато он в полной панике, а значит вот-вот может случиться что-то похуже горящего лотка.
Сражаться с перепуганным, абсолютно не контролирующим себя малолетним магом посреди людного рынка - определённо, не лучшее, чем можно заняться в такой жаркий день. Подобные детишки намного опаснее вменяемого опытного мага, потому что от обученного профессионала хотя бы примерно ясно, чего ожидать. Этот же может отколоть что угодно, начиная с невольного самосожжения прямо на месте. Учитывая же нервный характер храмовника, доставшего меч в ответ на подначку Мари, парень же вполне может додуматься применить этот меч по прямому назначению прямо сейчас - и кто знает, во что это выльется? Храмовник зарубит мага, маг сожжёт храмовника и десяток окружающих людей, или храмовника и себя? Ещё что-то?
Две секунды всё пребывало в стазисе, а потом Мари схватила за ручки чан с холодным квасом, который продавали в разлив, и надела на голову мальчишке.
Лоток продолжал гореть, но в руках мага больше не было огня, и напряжение, повисшее в воздухе, рассеялось.
- Я хочу пива, - громко и чётко сказала Мари в наступившей тишине.
Намного позже Карвер вспоминал, что, прежде чем заговорить, Мари бросила взгляд на Берто, словно ждала одобрения, и он вроде как слегка кивнул ей...
Мальчишка кашлял из-под чана и пытался снять его с себя двумя руками. Руки дрожали. Чан был тяжёлый.
Хозяин лотка, до того в шоке молча смотревший, как горит его товар, повергая его всё глубже в бездну банкротства, наконец-то подал голос и заорал, требуя одновременно объяснений, компенсации и казни преступника на месте.
На голове у Мари был подвядший и помятый венок из полевых цветов. Синие васильки, колокольчики, белые ромашки в белых волосах. Красиво.
Мари поймала взгляд Карвера и отвернулась.
Длинная серёжка - нижняя из десяти - в её ухе маятником качнулась по линии этого движения.

***

- Кто такой Гаррет?
Мари бродит по берегу, пиная камешки. Нос её левого сапога просит каши.
Карвер пожимает плечами, надеясь, что она отстанет, если не поощрять.
Солнце проникает сквозь листву, создавая на траве постоянно движущийся, меняющийся узор света и тени.
Карвер сидит под деревом и смотрит из-под руки на воду.
- Ты звал его - там, - Мари указывает пальцем вниз, и Карвер понимает, что она имеет в виду "там, на Тропах". - Я ткнула тебя локтём, чтоб ты перестал храпеть, а ты сказал "Гаррет, отстань".
Карверу совершенно не хочется отвечать, но если этого не сделать, она выдвинет собственные версии, которые будут ещё менее приятны, чем правда.
- Это мой брат. Старший.
- О. Он ещё жив?
"Да", - хочет сказать Карвер, но осекается. Он не знает ответа. Письма слишком редки и большую часть он просто не получает - они не находят его в глуши, под землёй, в маленьких городках, где даже нет трактира и приходится долго и трудно искать, кто пустит на постой пятерых вооружённых людей, будь они хоть Стражи, хоть воины Церкви, хоть кандидаты в наследники престола.
- Полгода назад - был, - произносит он наконец.
- Это хорошо, - Мари подбирает плоский камешек и пускает по воде "блинчик". - У меня тоже был старший брат. Он был как я.
"Альбинос?" - хочет спросить Карвер, но магичка тут же уточняет:
- Маг. Мы не хотели в Круг, скрывали всё от семьи. Нас некому было учить, и мы пытались сами. Прятались в заброшенном доме - там ночевали бродяги и всегда воняло мочой, но днём никого не было, и можно было просто закрыть дверь и не бояться, что нас найдут. Однажды мы тренировались делать огненные шары, и брат не справился. Шар развалился прямо у него в руках, - Мари пустила второй "блинчик". Этот упрыгал дальше. - Мне было десять лет. Я испугалась. Он кричал, я не знала, что делать, как это остановить, как потушить, и тоже закричала, просто чтобы заглушить его. Когда дом загорелся, я убежала. Мне повезло - меня нашла Лусилия, маг и Серый Страж, она вырастила меня. Теперь я знаю, что делать, когда рядом кто-то начинает гореть.
- Послушай, мне очень жаль твоего брата, но...
- Нет, тебе не жаль, - Мари подкидывает третий камешек в руке. С каждым соприкосновением с ладонью он покрывается слоем льда.
- Я потерял сестру, - говорит Карвер из чувства противоречия. - Она была магом.
- Она умерла из-за тебя?
- Нет, - произносит Карвер, и тут же задумывается: а действительно ли это так? Кто должен был первым встретить ужасное чудовище - хрупкая девушка, или мужчина с мечом в руках?
- Тогда ты не понимаешь, - Мари бросает камень в воду, и он уходит на дно. - Я рассказала это, чтобы ты знал, что иногда... в некоторых ситуациях... я могу не быть такой надёжной, как должна. И потому что мне не нравится, как ты смотрел на меня там, на рынке. Больше так не смотри.
Повернувшись, она уходит, солнце сверкает на её серьгах, на цепочках, обвивающих шею.
Она уходит, и Карвер уже не может сказать ей, чтоб она не лезла не в своё дело, что ему не нужна её откровенность, что он сам решает, как на кого смотреть...
Она просто уходит, потому что ей совсем не интересно, что он хочет сказать.

Он думает о том, что там, под сапогами, на тонких, как веточки, бледных щиколотках альбиноски наверняка не меньше браслетов, чем на руках.

***

Мантия мага - плохая защита от стрел и клинков. Если щит не спас, и спрятаться за спины воинов не получилось - вся надежда на то, чтобы удачно атаковать первым. Однако мана не бесконечна, лириум тоже, и маги гибнут точно также, как и все остальные. Даже чаще чем все остальные - потому что власть над силами природы расхолаживает, внушает ложную уверенность в собственной неуязвимости. А это не способствует выживанию.
Целители в этом - хуже всех. Слишком привыкают, что умирающего можно увести от самого края, воскресить уже фактически мёртвого - так что начинают сами себе казаться бессмертными и всемогущими. Как будто и в самом деле верят, что смерть должна подвинуться ради них.
К сожалению, для мага без верхней половины черепа все эти иллюзии уже не имеют ни вкуса, ни ценности.
- Вставай, - говорит Мари, сжимая в кулаках мокрую от крови мантию Берто. - Хватит. Ты не можешь, не смеешь так со мной...
- Мари, мы должны двигаться дальше, - произносит Страуд.
- Дайте мне пять минут, - просит Мари, поднимая голову. Её белое личико кривится в какой-то детской умоляющей гримасе. - Я только немного отдохну, и у меня всё получится.
- Не получится, - Страуд наклоняется и кладёт руку на её тощее цыплячье плечико. - Девочка, Берто умер. Теперь можно только молиться, и для этого будет время и место - потом. Нужно идти.
Мари быстро мотает головой.
- Я вылечу его. Я могу. Я просто устала.
Серьги звенят, и от жуткой неуместности этого приятного, нежного звука Карвера начинает подташнивать.
От крови и внутренностей - нет, а от этого - да.
Страуд выпрямляется и бросает взгляд на Карвера. Тот делает шаг, подхватывает Мари и взваливает на плечо.
Хотелось бы сказать, что девушка очень лёгкая, но на самом деле она весит больше, чем он ожидал. Не так уж просто удержать даже такое маленькое тело, если оно извивается и вопит, а удары злых кулачков, хоть и не в состоянии пробить латы, не способствуют душевному равновесию.
Карвер знает, что как только он отпустит её, Мари ещё очень долго не приблизится к нему добровольно.

***

- Нам нужен новый маг, - Страуд устало трёт лоб.
"Только не эльф!" - думает Карвер, косясь на Торриль. Все знакомые ему эльфы - неуравновешанные неврастеники с расовым комплексом, им постоянно кажется, что их притесняют - только одни скрывают это лучше других. И девушки у них шибанутые на всю голову.
И тощие, как Мари.

***

Саймон - не эльф, но, кажется, лучше бы был. По крайней мере, Карвер в своей жизни не видел ни одно настолько неуклюжего эльфа. Парень умудряется ронять, задевать и опрокидывать всё, что не прибито и не приколочено, спотыкается на ровном месте и падает, причём непременно - с травмами. Кроме того, он страдает то ли перманентной простудой, то ли аллергией на подземелья, цветы, снег, шерсть и самого себя - во всяком случае, он непрерывно сморкается и чихает, демаскируя отряд с успешность красного знамени с магической подсветкой.
У Страуда в глазах тоска.
Торриль неожиданно проникается к Саймону несвойственным ей милосердием, словно к больному или скорбному разумом, а Мари просто старается держаться подальше, и так уж получается, что в их замкнутом мирке "подальше от Саймона" как-то автоматически означает "поближе к Карверу", просто потому что альтернатива одна - держаться Страуда, а этот вариант устраивает Мари ещё меньше.
Карвер наблюдает, как Торриль ухаживает за Саймоном после того как он вторую миску похлёбки кряду умудрился вывернуть на себя: кормит с ложечки, как ребёнка, и шлёпает по голове, когда он начинает вертеть башкой по сторонам. Саймон смущённо улыбается, но послушно ест. Пытается что-то говорить, а Торриль цыкает на него, требовательно поднося ложку.
Бедро греет близкое присутствие Мари. Магичка на Саймона и Торриль старательно не смотрит.
Через два дня проснувшийся на дежурство Карвер обнаружит, что Мари, вставая, укрыла его своим одеялом.

***

Ещё через два дня они начнут говорить друг с другом.

***

Письмо выглядело самым обычным. Плотный желтоватый конверт, слегка помятый на углах. Запечатан фамильным амелловским гербом.
Помнится, глядя на герб, Карвер ещё мимолётно подумал, что само осознание своей принадлежности к аристократическому роду всё-таки греет душу, хотя и навару с этой принадлежности никакого, и репутация рода, мягко говоря, подмочена со всех сторон.
Потом он сломал печать.

***

Остатки письма вытащила из трактирного очага Торриль. Читала она плохо и только печатные буквы, поэтому отнесла добычу Страуду.
Конечно, Страуд не стал бы разносить подобные новости, но по пути Торриль была поймана Мари, которая отняла у долийки обрывки обгорелой бумаги. Она не так уж хорошо читала по-ферелденски, да и сохранившегося текста было немного - но оказалось достаточно.
На лице Страуда отражалось безмолвное "Невовремя". Впрочем, такие вещи всегда происходят невовремя - если только вы не единственный наследник большого состояния, только что крупно проигравшийся в карты.
- Ты можешь что-то сделать? - деловито спросил он у Мари. Магичка была единственным целителем в отряде.
- Нет, - ответила она сухо.

***

Винить Гаррета было проще и легче всего. Так соблазнительно - сказать, что он должен был лучше беречь мать, раз остался при ней. Сказать, что вот Карвер на его месте никогда бы не допустил подобного...
Но разве мог он что-то "допустить" или "не допустить", когда огр переломал Бетани кости? Разве зависело хоть что-то от его стремления защитить, или от его привязанности или любви, которую он питал или не питал к сестре?
Мёртвые не меняются в наших воспоминаниях. Любить их легко.
Бетани в воспоминаниях Карвера давно уже не вызывает никакого раздражения или ревности, словно этих чувств никогда не было, словно небо всегда было чистым и безоблачным, а сестра - понимающей и готовой оказать поддержку.
И мама в его воспоминаниях всегда будет такой, какой он видел её в последний раз: седые волосы, молодое лицо, гордая осанка, укор в глазах.
Просто он больше не может идти за ней.
Теперь Карвер один.
И Гаррет - где-то там, где-то очень далеко - тоже один.

***

Она пришла ночью. Без спроса, без стука. Заморозила и разбила дверную щеколду, тихо прикрыла дверь за собой.
Не зажигая света, прошла в комнату, быстро разделась - Карвер удивился, как она умудряется так быстро снимать все эти на ладан дышащие обноски, да ещё и ничего не видя - бросив одежду на полу, приподняла край одеяла и легла рядом. Не прижимаясь, почти не касаясь.
- Уйди, - сказал Карвер тихо.
- Нет, - ответила она со своим акцентом, заставляющим даже такое малоприятное слово казаться сладким и желанным.
От её тела шло ощущение прохлады, словно она только что выкупалась, но волосы были сухими.
Внутри развязался колючий узелок злобы - затравленной, мелочной злобы слабого, и Карвер сказал:
- Я не в настроении для секса, тем более с такой доходягой, как ты.
- Тебе и не предлагают, идиот, - мягко ответила Мари, придвигаясь. Она всунула ступню между его голеней, и он понял, что оказался прав: на лодыжке магички действительно были браслеты, несколько.
Ладошки у неё были маленькие и лёгкие, она гладила Карвера по спине, словно он просил об утешении, хотя это было не так. Ведь не так?
Он должен был разозлиться и вытряхнуть её из постели и из комнаты, потому что не нуждался в её человеколюбии или сочувствии, или что там ещё привело её сюда именно сегодня и заставило влезть к нему под одеяло голышом - но вместо этого понял, что плачет.
Ещё пару дней назад он рассудил бы, что мало есть вещей более жалких, чем взрослый мужчина, рыдающий на груди голой женщины в спальне, вместо того, чтобы заняться тем, чем и следует заниматься в спальне с голыми женщинами. Он должен был ощутить стыд, но вместо этого ему просто становилось легче, пока он обнимал Мари, уткнувшись лицом в тёплый сгиб её тонкой шеи.
Магичка молчала и гладила его по голове, не обращая внимания, что он вцепился в её плечи слишком сильно, и останутся синяки. Странно, но его волосы не застревали в многочисленных кольцах, которые она так и не сняла.
Мари вытерла его слёзы рукой, и слизала их. С лёгким возмущением и звенящей благословенно-пустой головой он потянулся к ней, словно хотел отнять свои слёзы обратно. Язык Мари был острым и быстрым, и целовалась она мастерски. Карвер повернулся, пользуясь своим преимуществом в росте и весе, и магичка оказалась под ним.
Мари не брила волосы подмышками и на лобке, но зачем-то надушила их, и масло с ароматом чего-то очень зелёного, названия чего Карвер не мог сейчас вспомнить, неожиданно удачно сочеталось с запахом имбиря и пота. Её маленькая, недооформившаяся, словно у девочки-подростка, грудь наощупь казалась больше, на шее висело три амулета - Клятва Стражи, и два других, деревянный и металлический; их Карвер не опознал. Он удивился, найдя у неё под рёбрами справа аккуратный короткий шрам.
- У меня есть ещё, - шепнула Мари. - Поищи внимательней.
Он стал искать со всем возможным вниманием, и спустя время поиски увенчались стонами славной победы.
Они долго лежали рядом - молча - но ощущения чужеродности так и не возникло. Орлейка водила большим пальцем левой ноги по голеням Карвера, рисуя какие-то понятные только ей знаки.
Потом они вновь занимались любовью, и Мари была гибкой и нежной, так что к утру Карвер навсегда забыл, почему и для чего она пришла к нему в тот момент, когда он так сильно нуждался в ней.

***

Карвер никогда не считал, что в тот день, когда у тебя появляется девушка - любовница, возлюбленная, называйте, как угодно - что в этот день что-то действительно меняется.
Он был прав. Ничего не изменилось.
Просто многое оказалось совсем не таким, как ему казалось прежде.
Он думал, что Мари вздорная и задиристая. Он думал, она язвительная и неприятная в общении.
А на самом деле, она просто весёлая и любит шутки.
Он думал, она некрасива, и он совсем спятил.
Возможно, так и есть, но ему почему-то наплевать.
Ничего не изменилось - просто среди десятков колец на пальцах Мари появилось одно совершенно новое.
Серебряное колечко с гравировкой в виде повторяющихся виноградных лоз по внешнему ободку. Самое обычное кольцо. Единственное из всех - не имеющее ни магических эффектов, ни особой ценности, ничем не примечательное - кроме того, что это Карвер подарил его.
Только Мари и Карвер знают о кольце, и сознавать это особенно приятно.

***

Карвер всегда мало думал о будущем. На самом деле. Раньше - потому что был слишком молод, теперь - потому что бытие Серого Стража не располагает к подобным размышлениям. Какое уж тут будущее, в самом деле...
Когда его спрашивали напрямую, он либо переводил разговор, либо отвечал что-нибудь соответствующее случаю.
К сожалению, подобная политика работает не всегда.
Он проснулся от того, что левый бок, обычно согретый теплом Мари, замёрз. В комнате было темно. Мари сидела на стуле, сбросив одежду на пол, и, обхватив голову руками, медленно раскачивалась из стороны в сторону.
В первый момент Карвер откровенно испугался.
- Мари? - он приближался к ней осторожно. - Что-то случилось?
- Да.
Она медленно опустила руки и зажгла огонёк на ладони. Свет был могильно-голубоватым.
- Что случилось? - переформулировал Карвер.
- У тебя есть что-то, что ты хочешь сильнее всего, Карвер? - невпопад ответила орлейка.
Это голос Мари, её акцент, её обаятельное грассирование, но Карверу очень сильно не нравится вопрос. Маг - готовый сосуд для демона, и не стоит забывать об этом.
- Нет, - отвечает Карвер. - У меня нет ничего такого.
Это правда. Всё, чего он хочет, либо звучит слишком глупо, когда произносишь вслух, либо невозможно - ведь мёртвых невозможно вернуть.
- А у меня есть. Я хочу чтоб он замолчал.
- Твой брат? - Карвер садится на пол у её ног. Он не знает, как догадался, просто сразу подумал о этом.
Мари безучастно кивает.
- Я убила его.
- Подожди, - Карвер берёт её замёрзшие ступни и начинает растирать. - Ты говорила, что...
Девушка морщится, потом мотает головой:
- Если бы я не дразнила его, ничего не случилось бы. Андрэ был лучше меня как маг. У него всегда всё получалось легко, особенно огонь... Мы никогда раньше не делали огненных шаров больше луковицы размером. Я не знала, что так получится, думала, он просто сядет в лужу... он же всегда со всем справлялся. Думала, я посмеюсь, и мне будет не так обидно.
- Мари, тебе было десять. Тебя не учили, ты не могла знать.
- Да. Только он всё ещё кричит. Здесь, - она постучала согнутым пальцем по своему виску. - И я не знаю, как заставить его замолчать.
Кажется, это называется "у нас неприятности"?
Почему из всех женщин, которые могли бы "обрадовать" его ревнивым мужем, блохастым котёнком ("смотри, какой милый, давай его оставим!"), проблемами с законом или нежеланной беременностью, ему досталась единственная с голосами в голове?
Карвер выпустил ступни Мари и обнял её колени, уткнувшись в них носом. Магичка прерывисто вздохнула, гася огонь и машинально запуская пальцы ему в волосы:
- Я просто хочу, чтобы он замолчал...

***

Позже он всегда думал, что предвидел это. Что каким-то образом, предчувствовал - может быть, регулярный секс с творцом заклинаний в течение более чем полугода что-то разбудил в нём, или мы просто начинаем чувствовать тех, с кем близки, если научимся сосредотачиваться не только на себе.
Саймон был на самом деле хорош только в одном - у него были очень качественно поставлены атакующие заклинания, если он доставал цель - той уже ничто не могло помочь, и добивать не требовалась.
Щиты у него были не так хороши. Заклинание эмиссара порождений пробило их, и Саймон загорелся, вспыхнув всех поверхностью.
Это был момент, когда Карвер понял: Мари умрёт, сегодня, сейчас, она уже знает об этом, и он едва ли что-то придумает, чтобы спасти её. Просто потому что он очень занят - убивает порождений, а их ещё много, ему хватит..
Всё произошло быстро, за считанные секунды - Мари шагнула из-под прикрытия каменной колонны сросшегося со сталактитом сталагмита, откуда так уютно прикрывала воинов, и бросила на Саймона банальный "конус холода", только очень мощный. Один из её амулетов со звоном рассыпался на мелкие осколки. Огонь погас, задохнулся под сплошной коркой льда.
Торриль положила стрелу точно в горло эмиссару. И одновременно с этим с противоположной стороны прилетели два арбалетных болта.
А Карвер был занят. Слишком занят, чтобы обернуться - да и зачем, он и так знал, что там, за спиной. Позвоночник облило холодом, Карвер сцепил зубы и зарычал, разваливая гарлочьий шлем вместе с башкой на две неравные части.
Потом убивать стало некого. Как-то быстро, слишком.
Саймон сидел на заднице, хлюпая носом, и усердно залечивал свои ожоги. Дело у него шло ни шатко, ни валко, но треть повреждённой поверхности уже заменила розовая новая кожа.
Мари лежала поодаль. Она подтянула колени к груди, одна рука бессильно откинута рядом, словно она ещё пыталась исцелить себя, пальцы второй намертво сомкнуты вокруг торчащего из шеи болта. Болт в крови, шея в крови, пальцы в крови сплошняком, не разобрать колец. Брызги крови на лице.
Она улыбалась странной кривой улыбкой, похожей на гримасу боли - но это не была боль. Карвер знал, что Мари умерла так, как хотела - добившись, чтобы её брат наконец перестал кричать.
Она не думала о Карвере, ни о чём не жалела. Она просто ушла туда, куда он не мог следовать за ней.
Карвер смотрел на её тонкие, лёгкие как пух бесцветные волосы, слипшиеся в луже крови, и видел перед собой тёмные локоны Бетани на сером камне Моровых земель.

***

- Мне очень жаль, - Саймон виновато чихнул. - Я... я, правда, я не думал... Она ведь была твоей... твоей девушкой, да?
- Нет, не была, - Карвер покачал головой. - Думаю, она никогда не была моей. Или чьей-то ещё.
Она просто была. А теперь её нет.
Они всегда уходят, а он остаётся один.

***

- В общем, я пришёл, чтобы поддержать тебя в этом дерьме, - просто говорит Карвер.
У Гаррета усталые глаза, сощуренные, напряжённые. Глаза человека, который больше не знает, кому можно верить. Застарелые морщинки тревоги на лбу - он как будто не повзрослел за эти годы, а сразу постарел.
Ему совсем это не идёт.
- С чего бы? Помнится, в прошлый раз ты не очень-то рвался помогать. Стражи не вмешиваются в политику, верно?
Карвер не знает, как убрать это жёсткое недоверчивое выражение с лица брата. Как объяснить ему про руки Командора Табриса, про глаза мамы, полные укора, про тёмные волосы Бетани на земле, про окровавленную улыбку Мари?
- Просто я вспомнил, что до того как стать Серым Стражем, родился твоим братом, - говорит Карвер.
Гаррет моргает и чуть расслабляется. Его губы вздрагивают, словно он пытается вспомнить, как улыбаться, он делает шаг и обнимает Карвера одной рукой, крепко и коротко, тут же отстраняясь.
- Тогда добро пожаловать на борт. Кажется, здесь сейчас развернётся самая политически мерзкая кровавая баня за всю историю этого весёлого городка, а мы как всегда будем пытаться всех спасти ценой своих жизней.
- Чувствую, что вернулся домой, - ухмыльнулся Карвер.

***

КОНЕЦ

@темы: Страуд, гет, м!Хоук, Карвер, Герой Ферелдена, Sidequest "Five demons", м!Табрис, оригинальные

---

Команда Изабеллы, тема 2 "Голод"

[Isabela-team]

Команда: Изабелла
Тема: Голод
Персонажи: Изабелла/Зевран, муж Изабеллы, экипаж "Зова Сирены".
Жанр: экшн, ангст
Рейтинг: R
Предупреждение: жестокость, кровь, секс (в т.ч. и грубый); немного AU.

2206 слов

Страстная душа для слабого — проклятье. Но сильными душой не рождаются, а лишь в тяжкой битве становятся, превозмогая страхи свои. Страстным натурам дается испытание, пройдя которое души их либо закаляются и в награду победу получают, или сгорают в страстях своих, не будучи достойными утолить их.
***
Корабль шел из порта Антивы. Трюмы были полны тевинтерскими артефактами. Подозрительный человек, очевидно, магистр, порядочно заплатил капитану за доставку груза: золотых статуй, древних книг, странных филактерий и камней. Обычно «Зов Сирены» не занимался грузоперевозками, но награда того стоила. Матросам были обещаны по пять золотых на брата и три дня в Лломеринских борделях, славных крутобёдрыми загорелыми красотками.
Лишь два дня оставалось плыть до Лломерина, когда начался шторм. На палубе матросы отчаянно сражались с ветром и водой, пытаясь удержать корабль. С оглушительным треском сломалась крюйс-стеньга, убив восемь храбрецов во время их последней отчаянной попытки убрать паруса. Еще одиннадцать были смыты за борт. Величавый «Зов Сирены» всю ночь, как щепку, бросало по волнам.
А наутро ветер стих и ушли тучи. Команда зализывала раны, по мере сил чинила корабль. Было тихо. Синее море и голубое небо резко контрастировали на прямой линии горизонта. Ярко светило солнце.
Матросов радовала передышка. Все ждали ночной прохлады. По звездам штурман сможет найти курс, а когда поднимется бриз, корабль снова полетит к Лломерину.
Матросы не горевали по погибшим — такова морская доля. Счастливчиков ждут жаркие поцелуи сочных портовых красоток, а мертвецов — русалки. Пили антиванское вино и пели песни: так провожали души своих товарищей.
Ночь была душной. Когда вышли звезды, стало ясно, что до Лломерина четыре дня на северо-восток. Но ветер так и не поднялся.
Назавтра в полдень стало ясно, что корабль попал в штиль.
***
Матросы говорили, что баба на корабле — к беде, но всегда облепливали Изабеллу сальными взглядами, стоило только ей появиться на палубе. Красивая женщина, она привлекала своими пышными формами многих мужчин. Новенький, эльф из Антивы, был наглее всех. Он ни на шаг не отставал от жены капитана и осыпал её похвалами. Изабелла, раскрасневшись от удовольствия, смеялась. Зевран, так звали этого эльфа, называл её морской богиней, приводя капитана в бешенство.
Теперь Изабелле хотелось выть от досады: жирный ублюдок, её муж, запер её в своей каюте. Он побил её, а потом навалился и пыхтел, грубо насилуя жену. Его зловонное дыхание было тошнотворным. Кричать она не смела.
Это повторялось каждый вечер с тех пор, как корабль встал посреди невозмутимой морской синевы, где солнце опаляло его день за днем. В каюте было душно. Дни пролетали для неё в забытьи, смешанном с бессильной досадой и скукой. Сутки для неё измерялись ежевечерними визитами мужа, но скоро она перестала считать и их. Он стал пить больше вина и каждый раз приходил вусмерть пьяным. Один раз он даже захрапел прямо на ней.
Днем она слышала голоса матросов из своей тюрьмы. Починка палубы была быстро завершена, теперь безделье и жара сводили их с ума. Вечерами они пили много вина и бренди. Они жаловались на скудную еду, ругались с капитаном.
Изабелла не понимала, о чем они говорят, ведь ей муж каждый вечер приносил мясо и фрукты.
Но единственная радость в виде вкусной еды не доставляла ей удовольствия. Ей было мучительно скучно взаперти. Она тосковала по общению, а особенно по тому красивому эльфу, молодому матросу из Антивы. Он не был похож на других. Его голос еще не огрубел от табака и алкоголя и лился, точно мед. От него пахло солнцем, оливами и чем-то возбуждающе терпким.
Изабелла не привыкла к галантному обращению и сладким словам, и, лишь попробовав их, она хотела еще и еще.
Каждый день она вслушивалась в голоса на палубе, и, когда она слышала его голос, её сердце от радости билось чаще, но тоска по нему становилась все сильнее, невыносимее.
Она тем больше ненавидела своего мужа с каждым днем, чем больше тосковала по Зеврану.
***
Его наставник всегда говорил ему, что лучший способ выполнить заказ — обставить все как несчастный случай. Сам он считал, что лучшую возможность хорошо выполнить заказ представляет приближение к жертве.
Очередной мишенью был капитан знаменитого «Зова Серены», прославленный пират и контрабандист.
Зевран Арраний, Антиванский Ворон, был в нетерпении. Особые заказы всегда доставляли ему особое удовольствие. Он краем уха слышал, что какой-то орлейский купец платит крупную сумму Воронам за устранение пирата. Он понял, что это и есть тот самый лакомый кусочек, которого он ждал, долгое время выполняя самые скучные, пресные заказы и был абсолютно счастлив, когда это дело досталось именно ему. Он тщательно готовился: собирал информацию, договаривался с нужными людьми, продумывал. Но когда «Зов Серены» оказался в порту Антивы, его жажда приключений сломала все планы. Слишком долго он торчал в городе, устраняя неверных мужей и должников, чтобы не откликнуться на призыв о наборе новых членов команды. Так, в качестве молодого матроса, он пробрался на борт и решил действовать по обстоятельствам.
Он даже обрадовался, когда корабль попал в шторм. Тогда он хотел скинуть капитана за борт, но так и не сумел выбрать нужный момент.
На следующий день он на первый взгляд бестолково слонялся по палубе. На самом деле он наблюдал. Он понимал, что убийство капитана на глазах у преданной ему команды было бы глупым шагом совсем не в духе Воронов. Он искал. И нашел.
Изабелла, прекрасная жена его будущей жертвы, казалось, была лучшим решением. В её глазах была буря страстей, в её лице — решительность, в её голосе — тоска. Зевран быстро все понял. Он понял, что не по своей воле Изабелла оказалась на корабле замужем за жирным стариком, он понял, как ей одиноко, как невыносима для неё такая жизнь. И он решил подтолкнуть её, стать для неё катализатором её собственной свободы. Он должен дать выход её чувствам, должен раздразнить её аппетит точно отмеренным количеством любви, чтобы она жаждала еще, чтобы она готова была сделать все для утоления своих страстей.
А потом слово «штиль» в обеспокоенных перешептываниях матросов, в тяжелом признании капитана и в обреченном стоне рулевого стало для Зеврана попутным ветром: теперь он знал, что нужно делать.
***
Казалось, дальше уже некуда, но день ото дня становилось все невыносимее. Иногда Изабелле казалось, что она сходит с ума. Внутри у неё все сжималось, и она то лежала на полу, скрючившись и беззвучно плача, то молотила кулаками в дверь. Обессилев, она проваливалась в бессознательное забытье, а когда просыпалась, то ощущение, что все внутри сжимается — высасывающая душу тоска — становилось еще более болезненным.
В каюте было невероятно жарко. Волосы Изабеллы слиплись от пота. На ней была одна только льняная рубашка (её платье порвал муж в один из первых ужасных вечеров, заявив, что она шлюха и носить приличную одежду недостойна), но даже эта рубашка была насквозь мокрой и прилипала к телу.
Образ эльфа уже казался ей сказкой, пригрезившейся в момент самого сладкого забытья.
Изабелла встрепенулась, услышав доносившиеся с палубы голоса матросов: какие-то возгласы, крики, ругань. Она услышала и голос Зеврана — но как странно он звучал! Эльф громко призывал к чему-то, и в его голосе звенел металл. В ответ ему звучал одобрительный хор.
Потом она услышала звуки драки: звон стали, скрежет, треск. И крики: пронзительные испуганные крики, крики умирающих людей.
Её сердце заколотилось в разы быстрее, на щеках выступил румянец. Она чувствовала и откуда-то знала, что происходит нечто страшное и особенное, и что настал тот момент, когда дальше терпеть уже невозможно: она или насытит свою изголодавшуюся, обезумевшую душу, или умрет.
Подбежав к двери, она снова стала стучать. Она выла, кричала в исступлении. Внезапно дверь поддалась — и она упала. Перед её лицом были тяжелые сапоги мужа. Он пнул её. Изабелла отползла в угол, откуда уставилась на него злым взглядом. Сильная боль против обыкновения не ослепила её, к горлу не подкатил ком. Напротив, она почувствовала азарт, она почувствовала, наконец, как тоска её уходит, как проходит сосущее ощущение в её груди.
Её муж, говорил что-то о бунте на корабле, говорил, что пришел за ней, ненаглядной, и, как обычно, издевался над ней. Изабелла не обращала на это внимания, зато пристально следила за его движениями.
Он расхаживал по комнате. Взял из шкафа драгоценные украшения, высыпал их в свой кошель. Отпер сундук, достал из него кинжал, заткнул за пояс. Потом отвернулся и какое-то мгновение смотрел в иллюминатор.
«Пора.» - Решила в это мгновение Изабелла. Точно кошка, одним прыжком она преодолела расстояние и запрыгнула на спину жирному ублюдку, достав при этом кинжал из-за его пояса и приставив к его горлу. Тот зарычал, попытался сбросить её, но Изабелла была в отчаянии. Она вцепилась в него мертвой хваткой, вонзила ногти в его плоть. Кроме того, острая сталь изогнутого клинка слишком плотно прилегала к его шее.
- Прекрати немедленно, шлюха! Чего ты хочешь? - вскричал он.
- На палубу! Быстро! - скомандовала она. Её голос был необычайно тверд.
***
Матросы бросались в бой самоотверженно, с храбростью, достойной Серых Стражей или Легиона Мертвых. Голодная толпа отличается исключительной устойчивостью и выносливостью. Матросы, не обращая внимания на раны, отчаянно бросались на опытных воинов — телохранителей капитана. Канониры взялись за луки и арбалеты и поливали градом стрел противников. Судовой врач с помощью мальчишки-юнги оттаскивал раненых на мостик. Зевран дрался бок о бок со старым боцманом, в первых рядах. В пылу битвы он выкрикивал ободряющие слова своим товарищам, и те с новыми силами кидались в ожесточенную схватку.
Зевран был в восторге. Вот что значит обставить все как несчастный случай, как трагедию! Бунт на корабле — какая трагедия! Капитану не укрыться от праведного гнева толпы — он будет убит. Сегодня.
Зевран не думал о том, что будет завтра, ибо он был счастлив. Под палящими лучами солнца, без еды, он ни разу не пожалел, что оказался на корабле. Он выслеживал, подслушивал. Не замечая мук голода, он радовался нарастающему ропоту команды, он подавал матросам идеи, он провоцировал их. И теперь он вел их в бой против «подлецов» и «предателей».
Когда немногочисленных оставшихся приспешников капитана уже оттеснили вверх к корме, вдруг распахнулась дверь, ведущая вниз, на крытую палубу. В дверном проеме стоял капитан, а на нем почти верхом восседала его жена, прекрасная Изабелла. Её глаза метали молнии, губы были искривлены в страшной усмешке. К горлу капитана был приставлен кинжал.
«Умница,» - с гордостью подумал Зевран. Он не ошибся в ней. И не ошибся в себе: вот что значит приблизиться к жертве.
Капитан обвел налитыми кровью глазами палубу, оценивая ситуацию. Внезапно его взгляд пересекся со взглядом эльфа. Он взревел, и уже не заботясь о своей жизни, отбросив Изабеллу, кинулся на Зеврана. Капитан знал, кто виноват в бунте, он знал, кто вел на него его же матросов, и еще он знал, что его битва проиграна. Клинок сильно оцарапал его шею, но он уже не думал об этом, ибо хотел одного — добраться до этого мерзкого эльфишки и придушить его собственными руками.
Но этому желанию не суждено было сбыться, ибо два крепких матроса выступили вперед и скрутили своего уже бывшего капитана. Зевран вопросительно посмотрел на Изабеллу.
- Казнить, - приказала она все тем же твердым голосом, будто выплюнула.
Зевран улыбался. Он скрестил два клинка на шее жертвы, а потом резко соединил их. Голова капитана покатилась по палубе.
Ворон был горд собой — он красиво выполнил задание.
Изабелла не знала еще, как воспринимать обретенную свободу, но чувствовала, что нужно делать. На неё были устремлены взоры десятков матросов, полные ожидания — и она решила не разочаровывать их.
- Всем вина! - Провозгласила она, - За свободу!
- За нового капитана, за Изабеллу! - Вскричал Зевран.
- За капитана Изабеллу! - Подхватили разгоряченные матросы.
***
Вся верхняя палуба была залита кровью. Кровь, смешанная с пролитым вином, глубоко впитывалась в рассохшиеся доски опаленного зноем корабля. Лучи закатного солнца окрашивали красным мачты, паруса и морскую гладь так, что, казалось, все море было напитано кровью.
То была кровь подлецов. Изабелла приказала сбросить трупы в море и никогда не вспоминать ни о капитане, ни о его телохранителях и приспешниках. Хитрый шкипер первый предложил закрыть еду от простых матросов. Изабелла приказала вздернуть его. Помощнику капитана она сама перерезала горло. Она не щадила никого.
Она расхаживала по палубе, с удовольствием погружая стопы в кровь своих обидчиков. Её тело прикрывала лишь нижняя рубашка, но она не стыдилась своей наготы — это казалось правильным. Теперь никто не посмеет ни оскорбить её, ни унизить. Теперь она тут будет капитаном. Почти два года она была замужем за этим скотом и почти два года её душа была взаперти. Теперь ей хотелось вволю насытиться и лучами солнца, и запахом соснового дерева, и кровью. Изабелла жадно вдыхала душный воздух, который казался ей сладким, как мед — она наслаждалась обретенной свободой. Она горделиво смотрела с верхней палубы на команду, набивающую свои животы внизу.
Впервые за много дней матросы пировали. Впервые за много дней их голод был утолен, но им хотелось еще и еще. Они с жадностью уничтожали остатки галет и солонины. Вино лилось рекой.
Среди них был и Зевран. Они почитали его за героя, который дал им еду, который поднял их в бой на негодяев, нарушивших законы морского братства — законы равенства и взаимопомощи. Они почитали его за героя, но это был её герой. Он не только избавил её от личного заключения, но и подарил свободу в виде прекрасного корабля и доброй команды.
Ночью на капитанском мостике Изабелла отдалась Зеврану со всей страстью, на какую только была способна. Эльф оказался пламенным любовником, а, кроме того, он был очень изобретателен. Он дарил ей такие ласки, от которых она громко стонала, рычала от страсти и изгибалась, точно змея.
***
В это время паруса, безвольно висящие долгие дни без единого дуновения ветерка, вдруг натянулись, надулись, наполнились воздухом, стали упругими, словно груди молодой красавицы. «Зов Сирены» пробуждался от долгого сна.
Пирующие на палубе матросы, те, кто еще не были мертвецки пьяны, почувствовали морскую прохладу.
Это был бриз.

@темы: Зевран, Изабела, гет, Sidequest "Five demons"

---

[Loghain-team]

Команда: Loghain-team
Тема: Голод
Персонажи (пейринг, если есть): Логейн, как основной.
Жанр: джен
Рейтинг: G
Предупреждение: одно и основное - про Логейна же. В остальном - нет.
Слов: 2 260.

…Ягоды были сладкие и прохладные – тень листьев надежно укрывала их от солнечного света, сохраняла от любопытных глаз, и тем интереснее было искать их, приподнимая каждую веточку, склоняясь чуть не до земли, едва не принюхиваясь, как делают это мабари, когда преследуют и выслеживают жертву…
Ягоды были сладкие и прохладные. Сок их – липкий, красный, похожий на кровь, пятнал губы и пальцы, кое-где оставлял пятна на одежде – такие же, какие мать отстирывала с отцовской рубахи после удачной охоты.
Корзинка наполнялась медленно и неохотно – ведь есть ягоды было куда приятнее, чем откладывать – и мальчишка торопился, стремясь успеть и то и то.
Другое дело, что голод от ягод не проходил, напротив, становился только злее. Это в маминых историях хорошо слушать, как отважный герой скитался по лесу несколько лет, нападая на отряды врага стремительно и неотвратимо. А самому спать под кустом, есть грибы, корешки и ягоды – удовольствия никакого. Хотя герой он на то и герой, чтобы мстить, побеждать и не задумываться о всяких мелочах вроде голода.
Далекие голоса вспугнули мальчишку, заставили живо укрыться в кустах. В этом лесу говорить могли только враги – потому что друзья, когда охотятся или собирают травы всегда действуют молча и тихо. Всегда молча и всегда тихо – потому что браконьера ждут в лучшем случае плети. В худшем – петля…
Голоса приближались, стали слышны отдельные слова – говорили по-орлейски – говор манерный, слова словно нарочно растянутые, в нос… Мальчишка прислушался, как и все дети в деревне он знал два языка – родной и захватчиков, потому что те просто не опускались до того, чтобы учить «язык этих варваров».
-Пусть демоны заберут этого придурка! – хрипло, с усталым раздражением говорил один голос. – Вечно шарахается от каждой тени, вечно ему браконьеры чудятся. И нет, чтоб свою задницу поднять да посмотреть…
-Заткнись, - посоветовал второй голос и мальчонка вздрогнул, поглубже заползая в куст, стараясь при этом поменьше шуршать листвой. Голос был ему знаком – говорил один из самых злых слуг орлейского лорда, которого поставили над деревней. Слуга этот был лыс и толст и чаще других проходил по домам с проверками – не прячут ли чего запрещенного, не думают ли чего крамольного, верны ли власти, не помышляют ли об бунте… Такому в лесу попадешься – не посмотрит, что десяти зим нет, и из припаса – только корзинка.
-Заткнись, - передразнил первый. Хрустнула ветка под сапогом – орлесианцы были уже совсем близко, и мальчонка даже дышать перестал. – Как командовать, так ты всегда первый. А если и вправду на кого наткнемся, меня вперед отправишь…
Второй промолчал, только рыкнул что-то невразумительное.

…Паренька, прячущегося в кустах, видно было издалека, только он сам, похоже, этого не осознавал. Впрочем, если бы нужно было укрыться от глаз идущих с одной конкретной стороны, тогда места идеальнее придумать было просто невозможно. Но в том-то и дело, что орлесианцы шли не с той стороны, а с противоположной.
Логейн, забравшийся на ветку раскидистого дуба при первых же признаках чужих шагов, мысленно выругался. Наверное, были в Орлее и добрые люди, способные пожалеть оголодавшего мальчишку, забравшегося в малинник, а не взявшегося за лук – но таких, очевидно, на войну не взяли. Ну, или перевешали в первые же годы, увидев, что они проявляют «непозволительную мягкость по отношению к местному населению». Те же, что остались, не делали различия между детьми и зрелыми мужчинами. Возможно, и правильно не делали – по крайней мере, если бы Логейну довелось завоевывать какую-нибудь страну – он бы поступал примерно так же. Другое дело, что сыну крестьянина до завоеваний и дела быть не должно…
Мальчишку надо было спасать, но идеи в голове крутились только самые дурацкие. Вроде так любимого бардами «Отвлечь врагов на себя и вступить в бой». План этот отдавал нездоровым идиотизмом и вряд ли был выполним. Мальчишку, пойманного в господском лесу, могли ещё по малости лет простить. Но парня тринадцати лет от роду, да ещё с луком, да ещё с двумя куропатками в суме… Можно было, конечно, попытаться отвлечь внимание – покривляться и сбежать - но тогда стали бы искать по деревням, а этого Логейну совсем не хотелось.
Ещё можно было создать шум где-нибудь подальше и от себя, и от паренька, но для этого нужно было бросить что-нибудь тяжелое, а ничего тяжелее стрелы не было. Разве что те самые куропатки… Но без них нечего будет есть и сегодня, и завтра… Нет. Куропаток швырять тоже было нельзя.
Можно было попытаться застрелить хотя бы одного орлесианца, но это грозило такими бедами, что об этом варианте и думать не хотелось. Власть Орлея в завоеванной стране была сурова: за одного убитого, если не найдется убийца, платят все. Помнится, в прошлом году зашибли одного – так потом чуть не полдеревни выжгли, в назидание…
Ненависть и юношеская горячность, впрочем, так и толкали под руку – вскинуть лук – просто, невыносимо просто! – прицелится в незащищенное горло и отпустить тетиву. И вроде бы это и не он убил, а стрела… Но Логэйн был рассудителен в свои тринадцать. Рассудителен, хоть и зол. И потому желал не просто застрелить двоих – всего двоих! – из многих сотен. Но выдворить из страны, из дома всех.
И, если получиться, ещё и попреследовать на их территории…

…Он открыл глаза резко, словно и не спал вовсе. Мгновение прокручивал в голове варианты решения задачи и вдруг понял, что она уже лет сорок, как решена, и нет никакой нужды заниматься этим снова. Тогда, помнится, он всё-таки слез с дерева, и вместе с мальчишкой, тихонько, замирая при каждом движении со стороны орлесианцев, ушел в сторону. А потом не выдержал, глядя в большие испуганные глаза паренька, и отдал ему одну куропатку. В доме тогда три дня прожили впроголодь, зато совесть была чиста.
Совесть. Он усмехнулся, прогоняя из сознания ту панику и злую решимость. Сейчас следовало бояться совсем другого. Да и решаться тоже. На другое.
…Сон был хорошим по сравнению с тем беспросветным кошмаром, что мучил его в прошлые ночи, и он про себя поблагодарил Создателя за такой своеобразный прощальный подарок. В Создателя он, конечно, не верил, но поблагодарить кого-то хотелось. Да и привык уже, многие годы слушая проповеди жрецов, которых к любому войску прибивается великое множество.
Доспех был легким, и надеть его без посторонней помощи было просто. Меч занял свое привычное место за плечом, щит полностью закрыл спину… Он потянулся, щурясь на солнце, и направился к еле приметной тропке, которая, по словам местных, вела на глубинные тропы.
С солнцем он про себя простился, впрочем, без особенного сожаления. Он, собственно, уже пару раз так делал, и потому прощание вышло простым и, вопреки всему, не отдающим безнадежностью.
А в лазе, из которого тянуло холодом и затхлостью, он едва не застрял.

…По чести говоря, поход его не походил на воспетые бардами последние пути Серых Стражей. Те Стражи, из баллад, долго прощались со всем обозримым миром и шли умирать так пафосно, словно от их предсмертной доблести зависела судьба всего живого. Кроме того, баллады так и норовили погрести слушателя под тяжестью безнадежности и горечи, чем, помнится, очень забавляли его в детстве. По его тогдашнему авторитетному мнению умирать следовало легко, не делая из этого проблемы, и лучше всего так, чтобы знало об этом возможно меньшее количество народа.
Он вообще всегда любил сказания о победах и о доблести полководцев. Предсмертные страдания привлекали его мало.
Потому он и шел так – налегке, оставив после себя все необходимые распоряжения, высказав преемнику, как нужно исполнять все их многочисленные обязанности, и простившись с дочерью – что, кстати, заняло всего полчаса, потому как слез, воплей и истерик, так уважаемых менестрелями, Анора себе не позволяла.
Вообще все было, как перед самым обычным боем. И пеший переход до ближайшего входа на тропы, и тщательные приготовления в ночь перед сражением, и травинка в уголке рта. А что она последняя – так разве это делает её не такой на вкус, как все остальные? Выбивалось из общей схемы только одно – томная тягучая мелодия, звучащая на самом дне сознания. Рождающая чувство, подобное чувству неудовлетворенности или голода. Рождающая желание закрыть глаза и отдаться ей полностью.
Он приблизительно знал, что это такое. Второй знак, что Страж уже зажился на этом свете и что ему пора на тропы. Первым были кошмары… Причем кошмары нравились ему значительно меньше, чем Зов. Тот был хоть немного приятен, только требовал контроля, а вот кошмары контролю не поддавались. И были гораздо более болезненными.
В них он никогда не умирал – конечно, ведь своей смерти он не боялся. В них горел в огне Ферелден или погибал Мэрик – тогда ещё, почти сорок лет назад, когда он был просто безымянным знаменем, вокруг которого сплотились восставшие. А иногда там просто царила темнота и безымянный ужас, заполняющий всё существо.
Он никогда не думал, что даже во сне будет бояться темноты.

Глубинные тропы казались вымершими, и он начинал уже раздражаться, глядя на почти что одинаковые, испятнанные плесенью стены коридоров. Порождений Тьмы не было не видно и не слышно, даже пауки где-то попрятались, и только в тишине, которая смыкалась у него за спиной, отдавались чьи-то неверные, едва слышные шаги. Мелодия в голове здесь звучала громче и явственней, но он явно перестраховался, пошел на тропы достаточно рано – сознание и не думало мутиться, ни одной лишней или чуждой мысли не было в нем. Зов только обживался, примеривался… Его это устраивало – ведь бороться и с собственным разумом, и с Порождениями было бы сложно.
Он шел безо всякой цели, просто надеясь выйти на врагов. Должны же у них быть какие-то общие пещеры – для сна, например. Надежнее, конечно, было бы идти через Орзамар – там гномы точно не дали бы промахнуться и забрести в необжитое Порождениями место, но он отчаянно недолюбливал гномью столицу. Не очень разбираясь почему.
Иногда в ответвляющихся проходах ему чудились черные густые тени. Иногда – блеснувшие колдовской кошачьей зеленью глаза. Но присмотреться не получалось – твари, если они там и были, не стремились показаться и принять бой.

…Несколько дней, злясь и ругая последними словами себя, не придумавшего вовремя план, Порождений Тьмы, трусящих принять бой, Стража, из-за которой он вообще тут очутился, и Мэрика – за то, что вообще втянул его в эту большую политику, он бродил по глубинным тропам в поисках хоть кого-нибудь. Теперь он уже был ясно уверен, что рядом кто-то есть – по ночам в темноте слышны были шорохи, пару раз выныривала из-за угла похабная харя с белыми, словно слепыми бельмами глаз… Но умирать пока было не от чего. И это злило. Нет, вернее будет – бесило.
Зов в голове занимал все более обширные позиции. Звучал всё явственнее и громче, звал довериться и бросить всю эту бесполезную ерунду, которой он занимается теперь.
Иногда, словно в прозрении, он чувствовал вокруг, в переплетении коридоров, серые комки покорности и верности, полностью порабощенные. Чувствовал так, словно уже был одним из них.
Теперь он сомневался даже в своей способности поднять на них меч. Впрочем, в этих сомнениях он никогда бы не признался.

К середине второй недели он вполне явственно осознал, что его куда-то направляют. Ходы на его пути были старательно очищены от тварей, кое-где были завалены повороты, иногда сзади слышался грохот обвалов. Теперь он ощущал их постоянно – сородичей, мерзких, противных всему человеческому существ… Но поймать их у него не получалось – этот мир был их миром, а не его. Это в чистом поле у них не было бы и шанса.

Обжитые тропы стали для него неожиданностью. Раньше там, где он проходил, не было и следа постоянной жизни. Трещины, выбоины, иногда кровь и плесень – вот и всё, что можно было там найти. Здесь же полы были выглажены шагами, на стенах кое-где были записаны угольком формулы – словно кто-то во внезапном приступе вдохновения не нашел бумаги лучше, чем холодный камень стены. Он пытался даже разобраться в этих записях – на тропах было скучно и не было иного занятия, кроме как идти – но мало что понял. Разве что то, что это были формулы магические, для заклятий.

…Зов внутри вел свою партию безупречно чисто и завораживающе. Без слов говорил о том, что должно быть приятно каждому воину – о радости битвы и победы, о счастье иметь настоящего вождя, который всегда знает, как правильно, о простоте решений и ясности – кого убивать, а кого щадить. О блаженстве возвращения домой из очередного похода… Зов обещал всё это – и простоту, и основу для верности, и даже дом. И всё труднее становилось отрешаться от него, не закрывать глаза. А до цели оставалось немного – твари торопили, нервничали – он чувствовал это уже совсем явственно. Чушь, бред, ересь – понимать врагов. Но деваться от этого было некуда, и он всё чаще косился на меч. В конце концов, чем становится одним из солдат в следующем Море…
Но пока он не доводил этой мысли до конца, ибо однажды додумав – не смог бы свернуть.

…Их было трое – вышедших, наконец, к нему навстречу. Две женщины, с изъеденными скверной лицами, и высокий тощий гарлок, явно никогда не бывший человеком. Одна из женщин – похоже, гномка – светловолосая, с цепким неживым взглядом – как бы прикрывала собой остальных. Она единственная была в доспехах и при оружии. Гарлок, затянутый в причудливое одеяние, скрывший морду – лицо?.. Он уже совсем запутался, как и что называть – за золотой маской, смотрел с дружелюбным интересом. В самой фигуре его, в её нелепом изяществе чудилась фанатичность ученого.
…А третья – рыжая, остроухая, тощая, вызывала какие-то смутные ассоциации и даже, кажется, воспоминания.
Наверное, они бы долго молчали, глядя друг на друга, но рыжая эльфка вдруг рассмеялась – глаза у неё были серебряные, незрячие – и, в три шага преодолев разделявшее их расстояние, повисла у него на шее. И этот нелепый жест, на который следовало бы ответить раздраженным рыком или и вовсе ударом, вызвал изнутри понимание.
Точно так же Страж делала, когда уходила из Денерима. Когда приветствовала его в Башне Бдения. Девчонка не менялась и огненная рыжина осталась той же…
Зов в голове взвился тоскливо, зло, вызывая где-то внутри тянущее чувство, похожее на голод, но он не обратил внимания. Он чувствовал любопытство и готовность к компромиссу гарлока, чувствовал настороженную нервозность гномки и радостное удовлетворение Стража – а как же, удалось провести грозного тэйрна по всем тропам, удалось уговорить Архитектора на эту авантюру, удалось смирить маниакальную осторожность Уты…
Он взъерошил короткие рыжие волосы, принимая такую идиотическую готовность его спасать, и решил про себя, что позволит Стражу так повисеть ещё пару минут. А потом ей придется долго ему объяснять…
Всё объяснять. С самого начала.

@темы: Логэйн, джен, Sidequest "Five demons", Героиня Ферелдена, оригинальные

---

Команда Орсино. Тема 2. "Голод" (фик, арт)

[Orsino-team]

Команда: Orsino-team
Тема: Голод
Персонажи: Орсино, Хион, Нисса, Эльтина + нпс, в игре не фигурирующие
Жанр: Gen, Pre-Game
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: Рефы - персонажи Dragon Age II
Техника исполнения: SAI

Количество слов: 3028

Преподобная Мать Эльтина укоризненно покачала головой.
Как обычно, оказалось вполне достаточно, чтобы Орсино проглотил очередную гневную реплику, виновато пожал узкими плечами. Эльтина была старше его лет на десять-пятнадцать, но ему нередко казалась матерью. Того гляди, потреплет за щеку – ну же, малыш, не плачь.
Ничего подобного, конечно, Эльтина с Первым Чародеем Киркволла себе не позволяла. С полминуты Орсино наблюдал, как она перебирает страницы толстой книги с золотой вязью на корешке и усеянными убористым шрифтом страницами – должно быть, Песнь Света с комментариями богословов.
- Вместо того, чтобы обличать несправедливость храмовников, Орсино, вы бы лучше продемонстрировали возможности магии, - Эльтина заложила плетеную ленточку-закладку и коснулась священной книги губами.
- Но…
- Магия ведь не только пламя и лед. Не только смерть и разрушение. Например, вас до сих пор в Верхнем Городе рекомендуют как хорошего целителя.
Орсино спрятал и без того закрытые перчатками руки в рукавах. Похвала из уст Преподобной Матери смущала его, а Эльтина, как ни в чем не бывало, продолжила:
- Я понимаю, насколько вам тяжело. Вы слишком молоды и слишком горячи для поста первого чародея, Орсино. Но обвинять во всех бедах монну рыцаря-командора… не лучшая идея.
Орсино переминался с ноги на ногу, снова чувствуя себя школяром, раскалившим дверную ручку перед тем, как учитель войдет. «Интересно, а с Мередит она как общается?» - много бы дал, чтобы посмотреть на пристыженную девочку-Мередит… нет, правда, Орсино даже заплатил бы за такое зрелище.
- Но что я могу…
Эльтина вновь улыбнулась:
- Показать, что Создатель даровал нам магию во благо. Например, в эльфинаже уже вторую неделю эпидемия – стражники даже оцепили квартал. У бедных эльфов просто нет денег, чтобы пригласить целителя, а в казне Киркволла нет денег, чтобы заплатить за них… Вы могли бы помочь сородичам. И народу это бы понравилось.
Орсино потер висок.
Он ничего не знал об эльфинаже. Ох, демон побери, позор какой; ведь в Киркволльском у него даже какие-то дальние родственники – то ли двоюродный дядька в Ансбург невесту «заказывал», то ли наоборот, троюродную племянницу в Киркволл выписывали.
В Казематах чересчур привык считать только магов своими «сородичами».
- Спасибо, - Орсино преклонил перед Преподобной Матерью колени. – Спасибо за подсказку.
Эльтина все-таки не удержалась, потрепала его по плечу; впрочем, вполне уместно – благословением:
- Да направит Создатель руку, благие деяния творящую.

Идея Эльтины откликнулась в Круге недоумением, но и одобрением тоже. Кто-то проворчал, правда: делать нам больше нечего, кроме как…
«С остроухими возиться», - не договорил. Или Орсино почудилось; его расовая принадлежность никогда не была чем-то значимым в Круге. Проклятие-дар – магия низводила до нуля остальные «недостатки».
Он привык защищать магов, но не эльфов.
Впрочем, большинство действительно хотели помочь. Предлагали – потом и бедняками заняться, вот только поход в Клоаку мог закончиться вместо исцеления и благотворительности дракой. Оборванцы из Клоаки чужаков не любили. А эльфинаж… Орсино бегло оглядел своих магов, шесть лучших целителей.
Люди.
Эльфинаж не любит людей.
Что ж, поведет-то он.
- Храмовники будут сопровождать нас, безусловно, - Орсино переложил посох из правой руки в левую, словно собираясь плести заклинание. – Но Мередит выдала разрешение …
«Даже она Эльтине подчиняется», - целители переглянулись.
- …нам предоставляется относительная свобода действий. Нет, сэр Дэйв, покинуть эльфинаж и заглянуть к сестре вряд ли получится. Нет, прошу извинить, монна Вивиана, на рынок тоже… хотя, если вы подробно расскажете какой именно орлейский шелк вам нужен, наверняка, наши уважаемые храмовники не откажутся купить несколько футов.
Выражение лиц понадеявшихся на свободу – целый день свободы – магов стремительно скисало, словно разбавленное уксусом молоко. Орсино виновато вздохнул.
- Зато когда город увидит, что мы помогаем справляться с эпидемиями и упрощаем работу стражи, наместник Думар наверняка издаст закон о свободном перемещении по Киркволлу.
Хмыкнули. Недоверчиво хмыкнули.
Сколько раз Орсино обещал – я решу этот вопрос, а чем все заканчивалось? Внеочередной сварой и – разойтись по углам как приказ от той же Эльтины. Проблема в том, что Думар пляшет под дудку Мередит.
А вот стража – нет. И именно страже сейчас больше всех достается в эльфинаже, а если эпидемия будет ликвидирована, то капитан окажется в долгу у магов…
Орсино искренне пытался просчитывать ходы. Орсино не был интриганом, его расклады рассыпались, словно фигуры из карт от порыва ветра, и все-таки – пытался.
Капитану стражи проще забыть об эльфах и магах.
Но город не забывает.
«Хуже не будет. По крайней мере, мы спасем кого-то от гибели, само по себе достойный поступок».
Ему казалось: его целители размышляли приблизительно так же. Не веря, что первому чародею действительно удастся снять плоды с дерева благотворительности и принести их подопечным магам.
Но разве Создатель не заповедал творить добрые дела?


Зеваки свешивались с плоских желтых крыш, выглядывали в окна. Пару раз даже тухлым помидором чуть не прилетело – щит Орсино поставил автоматически, где-то поодаль завыл ребенок – получил по мягкому месту, еще и пригрозили, мол, злые маги его съедят. Орсино только головой покачал, переглянулся со своими соратниками.
Злые маги едят детей. Да-а, пожалуй, Эльтина вовремя подсказала идею с благотворительностью.
Храмовники держались поодаль. День выдался солнечный и жаркий, пешком через весь Киркволл в тяжелых доспехах – никому не хотелось идти, а пришлось, Мередит сама выбирала «почетный караул». Храмовники лязгали железом, украдкой вытирали пот, отодвигая забрала (по уставу открывать лицо не рекомендовалось). Буравили взглядом в спины – «проклятущие маги, дракону бы их всех скормить», - так и висело вместе с раскаленным маревом от камней.
Не привыкать.
До постов стражи, перекрывших подступы к эльфинажу, добрались без особых приключений. Стражники смолили зловонные трубки, подскочили пряча карты – «в Алмазный ромб лучше играть в «Висельнике», там и эль подадут, и голову не напечет», едва не съязвил Орсино, но язык прикусил вовремя. Первому Чародею должно смотреться серьезным, не так ли?
Капитан стражи инструкции и от Наместника, и от Мередит получил еще третьего дня. Впрочем, капитан стражи отсиживался в прохладе. Может быть, с кувшином лимонада.
- Позвольте доложить, - вытянулся перед Орсино вихрастый конопатый парень, такой высокий, что миниатюрному эльфу приходилось задрать голову и жмуриться от солнца, от блеска бликов на доспехе. Орсино решил не мучить глаза – лечащая энергия потребуется страждущим, и принялся изучать герб Киркволла на стражницкой груди.
- Обстановка в эльфинаже сложная. Больны две трети, и они это… в общем, - парень почесал за ухом. – Бунтуют остроухие, гарлока им в зад… Ой, простите Первый Чародей.
«Сообразил, умница».
Щеки стражника приобрели оттенок его волос – аж рыжие от краски, будто в охре вымазался. Парень попятился, когда Орсино прикоснулся к посоху – теперь в ярко-синих глазах мелькнул ужас и мольба. Того гляди, плюхнется на колени – помилуйте, сэр маг.
- Идем уже, - Вивиана поморщилась, субординацию нарушила – обогнала Первого Чародея. – Пропустите.
Орсино слышал, как незадачливый стражник благодарит Андрасте.

Над эльфинажем плыл густой запах тухлятины. Даже не тухлятины – Орсино передернуло скорее от ужаса, чем брезгливости; это был запах гнойных язв, некротизированной ткани и лихорадки.
Ему приходилось сталкиваться с подобными всего два или три раза, еще в бытность простым магом-целителем. Но аристократы и даже жители Нижнего Города платили Церкви куда раньше, чем сгнивали заживо. У эльфов просто не было выбора…
Орсино едва удержался, чтобы не закрыть нос и рот рукавом мантии. Жест расценили бы не лучшим образом.
Эльфинаж… он давно забыл, как выглядит подобное место; детские воспоминания хранились где-то в потаенных ящичках, обвязанные шелковой орлейской лентой, трогательные и милые воспоминания. Орсино не помнил кривых деревянных лачуг – дверь болтается на единственной петле, ее подпирает булыжник. Не помнил луж – проще переплыть, чем обойти, над тухлой водой испарина и пятна зеленоватой плесени. Веревки с бельем, несколько дохлых крыс, какие-то гнилые доски…
- Что ж, - Орсино очень надеялся, что удалось сокрыть растерянность за улыбкой. Его маги откровенно фыркали, поводили носами и морщились. Храмовники плотно надвинули шлемы, словно железо могло защитить от волн смрада и зараженного воздуха. – Идемте к нашим пациентам.
И, ловко балансируя на трухлявой доске, пересек лужу.
Эльфинаж зиял пустотой. Огромное разукрашенное дерево в центре квартала – единственное яркое пятно, притягивало взгляд; но вокруг – ни души, только несколько ободранных кошек и шмыгают жирные крысы. Попрятались, что ли, - Орсино в который раз улыбнулся своим магам (храмовники остались рядом с выходом). Рыжий стражник догнал магов, бурчал «они чужаков не любят», тут же прикусывал язык.
- Вы говорили, местные жители бунтуют? - они прошли пол-эльфинажа, до Древа шагов двадцать, а по-прежнему – кошки и крысы, пара тощих шавок гоняет блох. Орсино почувствовал знакомое и назойливое, как заноза в пальце: лишь-бы-обвинить. Мередит на магов норовит целую свору мабари повесить, стражники – на бедняков… на эльфов, например.
- Я полагал, бунты выглядят иначе, - добавил Орсино. Рослый блондин Пауль шептался с Дэйвом, Вивиана и молоденькая Ненья откровенно зевали – еще немного, предложат возвращаться в Казематы подобру-поздорову.
Возле дерева, впрочем, их ждали. Целых трое эльфов – пожилой, лет на десять постарше Орсино, умудрялся в лохмотьях держаться вдвое торжественней Первого Чародея. Темноволосый юноша и рыжая эльфийка выглядывали из-за его плеча.
«Старейшина и его помощники», - что-то из эльфинажских правил Орсино еще помнил.
- Уходите, чужаки, - подал голос темноволосый. У него были странные, словно подернутые белесой пленкой, глаза, а волосы выстрижены, кроме «гребешка» от лба к затылку. – Мы заплатили все пошлины, ничего вам не должны.
Он плюнул на грязную землю.
- Тише, Хион, - старейшина поморщился. – Это не сборщики пошлин. Судя по их одежде, это маги из Круга магов… только зачем они явились сюда?
Орсино понимал: обращаются к нему. А эльфинаж, невзирая на его убогость, на его драных кошек, чумную гниль и лужи, порой церемоннее приемной наместника. Спутников-людей пожилой эльф вообще игнорировал, смотрел только на него.
- Да, вы правы, сэр. Мы маги из Круга, и мы пришли помочь справиться с болезнью.
- Они ничего не… - снова подпрыгнул темноволосый Хион, но девушка схватила за плечо – Орсино разглядел, что она бледна, а возле губ темно-розовые гуммы, на шее – тоже, похожие на нераспустившиеся бутоны шиповника. Она дрожала.
- Прошу простить, сэр маг, - старейшина опустил голову, давно не мытые седые космы закрыли лицо. – Хион недоверчив, к тому же нервничает из-за болезни его невесты Ниссы… Только, сэр маг, вам и впрямь лучше уйти: мы отдали все деньги на уплату налогов, у нас нечем платить целителям и Церкви.
Орсино наконец-то решился шагнуть ближе к сородичам.
- Не нужно платы. Круг просто решил помочь… - он пожал плечами. – Бесплатно. Кстати, разрешите представиться: Орсино, первый чародей Киркволла, но здесь я просто целитель.
Он протянул руку к Ниссе, даже на расстоянии и среди зноя осязая болезненный лихорадочный жар. Пригляделся: язвы на груди потемнели, между пальцев превратились в окаймленные коричневой гнилью влажные раны.
Еще пара дней, и ее не спасла бы сама Андрасте, подумал Орсино. Он переглянулся с Вивианой и Дэйвом – как целители они лучше него, - те кивнули: надо спешить.
- Не тронь ее.
Хион напоминал злобную собачку – такие у орлейских дам на руках сидят, им тоже на голове шерсть выстригают. Того гляди – вцепится.
- Я хотел вылечить монну Ниссу.
- Убирайся, шеммский прихвостень. И своих шеммов уведи. Они думали, если ты придешь, мы тебя примем? Демона с два. Можешь валить дракону в…
- Хион!
Старейшина оттолкнул разозленного юношу. Притянул эльфийку – у нее глаза закатывались, запрокидывались, словно у куклы; белки пожелтели и на губах вспухала пена.
- Простите Хиона, он глупый мальчишка, - старейшина держал девушку на руках, Орсино только поморщился – ерунда. Он уже вливал в Ниссу целительную магию, когда старейшина добавил:
- Спасибо вам. Я знал, что нынче в первых чародеях наш… - быстро глянул на людей, - Но не думал, что вы придете. Вона как, не бросаете, значит.
- Сейчас мы займемся остальными, - Орсино любезно улыбнулся старику. – Круг Магов к вашим услугам, сэр…
- Лаллан.
- Сэр Лаллан.
Обморочная Нисса задышала спокойнее, а язвы поблекли. Орсино в который раз возблагодарил Андрасте и посланницу ее – Эльтину за крайне удачную идею.

К вечеру все семеро магов вымотались, отупели от однообразных жалоб пациентов, настолько, что не видели уже ни обметанных лихорадкой губ, ни плачущих младенцев, ни гангренозных пятен на характерно-«восковой» коже, похожих на чернильные. А эльфы еще прятались от них, дети и вовсе под материнские юбки норовили нырнуть, хоть выманивай, как собачат. Спасибо старейшине – Лаллан мягко объяснял каждой перепуганной эльфийке – мол, добрые маги помочь пришли. В паре домов чуть не приложили колченогой табуреткой отцы семейств, храбрые, как загнанная змеями крыса.
Орсино чувствовал стыд за своих сородичей, гаденький такой стыд; но потом не осталось сил. Слишком много вздутых животов, рвоты с желчью, слишком много вонючих хижин, вопящих младенцев, тут же – взрослые и старики; порой целое семейство ютилось в лачуге втрое меньшей, чем самая маленькая, «на одного», казематская келья…
Целители еще пытались найти причину эпидемии, выяснить у Лаллана – тот тоже прятал горошины язв на старческих сухих руках, но терпел, очевидно, собираясь попросить о лечении последним. Старейшина пожимал плечами.
- Ну откуда они могут знать, - услышал Орсино, в который раз за сегодня оглянулся – люди, которых он считал «своими»… а может, и правы. Он-то сам – эльф, что ли? Уши эльфом не делают, человек он – вот и местные человеком считают. – Крыс небось моровых наелись, с них станется.
Магом, вернее. Маг – вообще вне расы.
Крыс наелись. Может, и правда – с голодухи и крысу съешь, а в лачугах пахло чем угодно, только не едой…
Старейшина, если и обиделся, то обиду проглотил. Благодетелей не судят, верно?
Последняя хижина была Хионова, но Ниссу Орсино уже вылечил. А парень звал его внутрь, даже за рукав хватил – у него были грязные, с черной каймой под ногтями, руки; Орсино невольно дернулся.
Внутри было пусто.
- В чем дело, Хион?
Орсино устал так, что готов был садиться на тюк соломы, заменявший постель. В боку кололо, рот пересох; однако пить эльфинажскую воду не рискнул бы и лучший целитель. Хион нервничал, перебирал пальцами, словно паук карабкался по предплечьям.
- Никакого толку не будет, - выпалил, наконец.
Орсино устало покачал головой: прости, не понял.
- От лечения вашего, никакого толку… а, задница Андрасте.
Он почти вжался в Орсино, распространяя запах давно не мытых волос:
- Я пытался их лечить, - и прежде чем Орсино покивал – да-да, конечно, варево из травок, может быть, пара настоек из Клоаки, которые клопов травить годились, а больше ни на что; Хион зачерпнул горстью синеватое свечение.
Такое яркое в полутемной хижине, свечение.
- Хион.
- Ну да! Маг я, маг. Но вы же свой, этим сковородам чугунным, - Хион неопределенно мотнул головой – храмовники, по счастью, дальше пресловутой лужи не двигались, чем маги в эльфинаже занимались, не проверяли. – Не сдадите… не сдадите же, а?
Усталость потяжелела еще фунтов на тысячу. Орсино все-таки сел на соломенный тюк, невидяще уставился в грязную, всю в трещинах, глиняную стенку.
Хоть здесь он надеялся обойтись без вечного противостояния магов и храмовников. Хоть здесь надеялся… а, неважно.
- Хион, ты сказал, что пытался лечить? – Орсино вытащил из бурелома мыслей ту, которая имела значение именно сейчас.
- Пытался. Ну, я не обученный по-вашему, но малость умею. Они потом все равно заболевают. По-моему, в хлебе дело – тогда барыга из порта продал нам зерно, дешево продал, а после все и заболели…
«…в эльфинаже отступник, я должен доложить храмовникам, я должен забрать его в Круг, еще не поздно… может быть, даже избавить от Усмирения, если выставить все как «сам сдался», - каждая мысль весила как три огра, Орсино ерошил волосы, ощущая под пальцами мигрень.
Вскочил, хватаясь за посох:
- Хлеб? Вы купили хлеб, и после этого…
- Да, - Хион отступил, покосился на драконьи головы, лаково поблескивающие в закатном солнце.
Отступники, храмовники, Круг… потом.
- Хион, скажи старейшине, чтобы собрал оставшееся зерно. До последней горсти, - уточнил Орсино. – Его нужно сжечь. Немедленно.

Орсино отпустил уставших магов, с ним остался всего один храмовник – и тот резался в карты со стражей. В душном сумраке эльфинажа зерно потрескивало костром в три эльфийских роста, разбрасывалось веселыми искрами.
Ошибки быть не могло. Орсино проверил эльфинажское зерно, продемонстрировал Лаллану, Хиону и остальным спорынью, похожую на сухой куриный помет. Еще с полчаса объяснял эльфам, почему дешевый хлеб пророс эпидемией. Это почти то же самое, что наесться глубинных грибов пополам со скверной порождений тьмы, повторял раз десять.
Эльфы столпились позади, наблюдали как костер гложет зараженный хлеб и тяжко молчали. Орсино обернулся:
- По крайней мере, вы можете быть уверены, что эпидемия закончилась. Через пару дней стража снимет оцепление, и…
Первой расплакалась рыжеволосая Нисса. За ней – две женщины постарше, одна с завернутым в тряпки ребенком на руках, ко второй двойняшки жались, как котята к кошке.
- Ты! Будь ты проклят, маг! – Нисса швырнула в Орсино горстью грязи. Он даже не уклонился, настолько ошарашен был – эй, я ведь спас вас от болезни… я ведь…
- Мы последние деньги за хлеб выложили! – надрывалась Нисса, к ней присоединились еще две:
- Точно-точно, едва наскребли – думали, до зимы хватит, а теперь с голоду подыхать…
- Лучше б от болячек, да не на пустой желудок!
Орсино повторял насчет ядовитых спор, но его не слышали. Мужчины вернулись с деревяшками – ножками табуретов, ветками.
«Вот теперь – бунт», - Орсино беспомощно попятился, сглотнул. Эльфинаж выкрикивал – будь проклят маг! Покарай тебя Андрасте, маг!
Спас? Демона с два. От болезни не умерли – так с голоду помрем.
Голод мерцал в расширенных эльфийских зрачках – отражался пламенем, корежился горящими снопами зерна, открывал рты криками и ругательствами.
«Я ведь хотел… как лучше».
Старейшина успокаивал эльфов, но напрасно. Чуть поодаль изучал свои босые ноги Хион.
- Хватит! – наконец, заорал Орсино, перекрикивая эльфов. – Сколько стоил хлеб? Золотой, два? Забирайте.
Вытряс карманы – набралось пятьдесят серебряных. Эльфы примолкли, не решаясь прикоснуться к мелочи.
- Нам ничего не нужно… - начал Лаллан, Орсино только зубами скрипнул.
- Возьмите. Я тоже эльф, в конце-то концов.
Он жалел – его маги не слышат. А может, Андрасте с ними. И так нет-нет, а кольнут злые языки первого чародея - в том числе за уши в форме древесного листа.
- Маловато, небось, - хмыкнули в толпе. Спрятались тут же, но Орсино уже завелся.
Орихальковый амулет (зачарован на защиту от стихийной и духовной магии, смотрите, не забудьте об этом сказать, когда к гномам-ростовщикам пойдете), кольцо – печать отдать не имел права, а вот второе кольцо на духовные чары – скинул в чьи-то протянутые руки. Чьи – неважно, эльфинаж – одна семья.
Голод – самые лучшие узы. Теперь он вспомнил.
В толпе засмеялись, зашептали - спасибо; благословляли мага с тем же рвением, каким кляли десять минут назад. Орсино отдал все, кроме посоха, печати и мантии; напоследок вновь покосился на босые ноги Хиона, снял орлейские туфли из тонкой кожи.
- Благодарю вас, сэр Орсино, - все кланялся старейшина, а эльфы пугливо прятали дары, боялись, наверное, что маг передумает. Он отмахнулся – ерунда.
Под ступнями царапались камни и вязко липла грязь. Орсино подошел к Хиону.
- Знаешь, - усмехнулся. – Ты бы подумал насчет Круга.
Единственный храмовник вместе со стражей выглядывал из-за угла, но торопить первого чародея не решался. Хион напрягся.
- Я ничего не скажу, - поспешил успокоить Орсино, поморщился – кажется, наступил на осколок и распорол пятку. – Но ты можешь прийти сам.
Он хлопнул молодого эльфа по плечу:
- Порой нам попадаются демоны Голода в Тени. А здесь они слишком реальны.

@темы: Нисса, Орсино, джен, Эльтина, Sidequest "Five demons", Хион, оригинальные

---

Команда Ланселапа. Тема 2. "Голод" (фик + арт)

[Pounce-a-lot-team]

Команда: Ланселап
Тема: Голод
Персонажи (пейринг, если есть): Ланселап, Герой Ферелдена, Сигурн, Огрен, Андерс и еда другие.
Жанр: Юмор
Рейтинг: PG
Предупреждение: Рефы и текстура - стенка кирпичная, персонажи ДАО-Эвейк, кот рыжий одна штука)

смотреть на них

Техника исполнения: цифровая живопись



- Сэр Ланселап, - задушевным голосом сказал Андерс, - Мы ведь с тобой друзья не разлей вода, верно? Столько вместе пережили, столько повидали...
Ланселап не совсем понимал, к чему маг все это говорил, но в целом был согласен, и мяукнул в подтверждение правоты Андерса.
Тот радостно кивнул и, хрустя извлеченным из кадушки огурцом, продолжил:
- А друзья познаются в беде. Ты ведь не оставишь меня в беде?
В этот раз Ланселап ответить мяуканьем не успел - ему в морду ткнули надкушенной палкой колбасы и хорошенько этой палкой по морде же повозили. Ланселап щелкнул зубами, но опоздал - колбаса переместилась на его спину и терла уже ее.
- Ну а раз не бросишь, - невнятно сказал Андерс, откусывая колбасу с другой стороны, - то, значит, помогай.
В душе Ланселапа теплился огонек надежды, что под словом "помочь" Андерс подразумевал "съесть всю эту гору еды на кухне, в которую я зачем-то притащил тебя посреди ночи". Он потянулся было к лежащему на небольшой скамеечке окороку, однако его кошачьим мечтам не суждено было сбыться - скользкая от жира рука мага схватила его за шкирку и макнула с головой в кувшин с какой-то жидкостью, которую очень любил употреблять гном с длинной рыжей шерстью. Ланселап попытался воззвать к совести решившего утопить его мага оглушительным мявом, однако рука Андерса быстро сжала ему пасть. А потом Ланселапу стало хорошо. Очень хорошо. Захотелось забраться на крышу башни и гнусаво замяукать на луну или хотя бы на кругляш света, видный из кувшина, и кот даже забарахтал лапами в кувшине, но тело повиноваться отказалось, а кругляш вдруг исчез. И все исчезло. А сознание провалилось куда-то во тьму, где почему-то плескалась все та же любимая гномом с рыжей шерстью жидкость.

- ...аааааать!
От громкого вопля над ухом Ланселап дернулся, вздыбив шерсть на загривке, и ошалело завертел головой. То есть, попытался завертеть и понял, что кто-то только что попытался вбить в нее гвоздь - настолько нестерпимой была боль. Громкие крики человека радости не добавляли, и Ланселап испытал желание прижать лапы к голове, но лапы ломило. И хвост, кажется, отваливался.
- Как ты мог, Ланселап? - плачущим голосом воскликнул Герой Ферелдена и повернулся к столпившимся в коридоре соратникам, - Как он мог?! Я же верил ему! А он... он сожрал нашу еду!
- И вино! – взвыл длинношерстный гном
Ланселап потянул носом и, учуяв идущий от шерсти запах мяса, к своему ужасу почувствовал, что ужасно хочет есть.
- Меня больше интересует, как он открыл дверь на кухню, достал колбасу, окорока и открыл кадушку с огурцами, - задумчиво проговорил Вэрел.
- И вино! – возопил Огрен.
- Не понимаю, - проскрипел Справедливость, - Вас волнует, что кот поглотил то, что хранилось в этой комнате? Это же просто отмершие волокна растений и останки животных, какая разница, в чьем теле они найдут последнее пристанище.
Ланселап осмотрел помещение, в котором находился – все та же кухня, в которую ночью его затащил Андерс и в которой он так и провалялся всю ночь после купания в кувшине со странной жидкостью. Только если ночью в ней было полно еды, то сейчас валялись лишь кожурки, огрызки и прочие негодные для употребления в пищу приличному коту пищевые отходы.
- Вас, людишек, обхитрило животное. Полагаю, мне не следует удивляться, - Ланселап кое-как повернул голову на голос Веланны и узрил довольное и сытое лицо Андерса, стоявшего прямо за эльфийкой и умудрявшегося сквозь довольство выражать крайнюю степень возмущения.
- Неужели Ланселап был способен на это? – удивленно произнес Натаниэль, - Я имею в виду, животное есть животное, оно не знает о правилах поведения в обществе, но кот что, правда мог съесть всю еду на кухне?
- И вино! – истерично прорыдал гном.
- А что? – вмешался Андерс, - Очень даже мог! Я бы вот съел! Знаете…
Тут голос мага стал нудным и жалостливым, и следующие пять минут обитатели башни слушали историю о том, как тяжело живется магам в башне Круга и как они голодают и могут после такого съесть хоть всю еду на кухне.
- А при чем здесь сэр Ланселап? – встряла Сигурн, когда Андерс дошел до самого интересного момента и слушатели начали потихоньку засыпать.
- Ни при чем, на самом деле, - жизнерадостно ответил маг, - Я лишь хотел сказать, что, несмотря на то, что в башне Круга нас морили голодом, я бы ни за что – ни за что! – не стал бы съедать все припасы на кухне, в отличие от сэра Ланселапа. Но знаете…
И еще пять минут окружающие слушали слезливую историю о том, как тяжело живется бедным котам на серостражных харчах.
- Как гру-устно… - прорыдал страж-командор – единственный, ни разу не всхрапнувший за обе истории.
Живот Ланселапа требовательно заурчал против воли хозяина.
- Да уж, животное, - утираясь рукавом, вздохнул Герой Ферелдена, - Думаю, мы можем простить тебе всю эту еду.
- И вино, - всхлипнул Огрен, проникшийся последней историей Андерса.

- Ты же кошак, ты все понимаешь, верно? – бубнил гном с рыжей шерстью, таща Ланселапа по коридору.
Сэр Ланселап жалобно взмяукивал на поворотах и проклинал тот момент, когда покинул свою уютную подстилку в надежде унять терзающий его желудок голод, поймав какую-нибудь мышку или хотя бы таракана – кормить его после произошедшего никто не собирался. Однако вместо мышки поймали его самого и, не дав опомниться, куда-то поволокли.
- Ты милый и пушистый, - продолжал бормотать Огрен, спускаясь по ступенькам, - Тебя все любят. А если я буду вот так вот непонимающе моргать глазенками, то никто не купится.
Ланселап гордо промолчал – он считал, что в жизни всего следует добиваться талантом. Но если ты лишен дара речи, то талант красиво хлопать глазками тоже сойдет.
Гном поставил кота на одну из нагроможденных в подвале бочек, в которых что-то загадочно булькало. Однако Ланселапа волновало вовсе не это – совсем недалеко от себя он заметил свисающий с потолка круг сыра.
- И вообще, ты выпил все вино! Это справедливое возмездие! – пробурчал Огрен, вытаскивая пробку из одной из бочек.
Ланселап почти дотянулся до сыра.
- А, - гном успел глотнуть из кружки и сразу подобрел, - Ты, наверное, тоже хочешь? Мы ж теперь с тобой друганы. А друзья познаются в вине, или как там говорится. Глотни-ка.
После этих слов Ланселап был безжалостно схвачен за шкирку и опущен в огромную ведроподобную кружку Огрена под его добродушное «я еще одну с собой взял».
А потом наступила тьма.

- ...аааааать! – где-то Ланселап уже это слышал. Только в отличие от прошлого раза, его бедная голова раскалывалась втрое – было бы вдесятеро, но Ланселап умел считать только до трех, - сильнее, а сам он болтался над опустевшей кружкой, удерживаемой твердой, хотя и дрожащей от возмущения рукой Стража-командора.
- Как ты мог, Ланселап? - плачущим голосом воскликнул Герой Ферелдена и повернулся к столпившимся в погребе соратникам, - Как он мог?! Я же верил ему! А он... он выпил наше вино!
Длинношерстный гном промолчал.
Ланселап потянул носом и, увидев обгрызенные чьими-то гномскими зубами круги сыра, свисающие с потолка, почувствовал, что хочет есть еще ужаснее, чем вчера.
- Интересно, как он вытащил пробки из бочек, а потом подтащил к ним эти огромные кружки, - задумчиво проговорил Вэрел, но глас разума, как это обычно бывает, проигнорировали.
- Не понимаю, - проскрипел Справедливость, - Вас волнует, что кот выпил содержимое этих бочек? Это же просто жидкость – ее можно выпить и из озера.
- Это напоминает мне наши эльфийские сказки про глупых людей и умных любых других созданий, - насмешливо изрекла Веланна.
- Неужели Ланселап способен и на это? – удивленно произнес Натаниэль, - Я имею в виду, животное есть животное, оно не знает о правилах поведения в обществе, но разве мог кот выпить столько вина?
Гном все еще молчал.
- А что? – вмешался Андерс, - Очень даже мог бы! Я бы вот выпил! Знаете…
Тут голос мага стал нудным и жалостливым, и следующие пять минут обитатели башни слушали историю о том, как тяжело живется магам в башне Круга и как они изнывают от жажды и после такого могут выпить все содержимое бочек в погребе.
- А при чем здесь сэр Ланселап? – снова встряла Сигурн, когда Андерс дошел до самого интересного момента и слушатели начали потихоньку засыпать.
- Ни при чем, на самом деле, - жизнерадостно ответил маг, - Я лишь хотел сказать, что, несмотря на то, что в башне Круга нас морили голодом, не только я, но даже самый помешанный на алкоголе гном не выпил бы все это вино – во всяком случае, за одну ночь. Но знаете…
И еще пять минут окружающие слушали слезливую историю о том, как тяжело живется бедным котам на серостражном молоке.
- Как гру-устно… - прорыдал страж-командор – единственный, ни разу не всхрапнувший за обе истории.
Живот Ланселапа требовательно заурчал против воли хозяина.
- Все-таки ты животное, - утираясь рукавом, вздохнул Герой Ферелдена, - Думаю, мы можем простить тебе это вино.
Обитатели башни начали расходиться, а Андерс напоследок шепнул еле слышно: «друзья познаются в беде».
Ланселап мрачно сощурился ему вслед.
Лучше бы покормил, друг.

- Мы с тобой одной крови, - зловеще шептала Веланна.
Ланселап этому не верил и упирался всеми четырьмя лапами и хвостом. Те, кто с ним одной крови, не вызывают странные растения, перемещающие его куда-то совсем далеко от теплой подстилки, вырывая из сна, наполненного куриными ножками, колбасой, сахарными мышками и молоком. Но сопротивляться было бесполезно, и несчастный и голодный кот безропотно позволил эльфийке протащить его в погреб, мимо опустевших бочек – прямо к незаметной двери в углу, за которой таилось царство резких запахов, исходящих от развешанных на стене пучков травы.
- Ты тоже часть живой природы, - убеждала тихо повизгивающего Ланселапа Веланна, - Ты должен откликнуться на мой зов!
Она нахмурилась и добавила:
- И я не могу делать такой печальный взгляд, как у тебя.
Если бы Ланселап был человеком, он бы прижал руки к лицу и застонал. Но котам такие выражения эмоций несвойственны, поэтому он настороженно уставился на Веланну.
Та улыбнулась и достала откуда-то из недр своей мантии нож.
Может, из-за шерсти этого не было видно, но Ланселап побледнел. И среди его шерстинок точно появилась пара-другая белых, как снег.
Веланна улыбнулась еще кровожаднее и…
Начала мелко шинковать извлеченный оттуда же, откуда и нож, лук.
А потом картошку.
И морковь.
- Это особенный суп, - пояснила она, не отвлекаясь от занятия, - Он поможет мне укрепить связь с природой. И сделает мою талию чуточку тоньше. А то эти человеческие булочки плохо влияют на мою фигуру.
«Булочки…» - завистливо подумал Ланселап, глядя как пучки травы отправляются в кипящее на разведенном тут же, на полу, костерке – наверное, тоже связанном с природой.
- И тут, - продолжала важно вещать эльфийка, - Нужны особые травы. Но просить у людишек – ниже моего достоинства. А ты уже привык. И вообще, мы же с тобой дети природы. Это как друзья. У людишек, кажется, есть подходящее выражение про этом. Друзья помогают худеть, как-то так...
Суп закипал. Ланселап готов был съесть даже его и уже подумывал о том, как бы оглушить колдунью, чтобы ей ничего не досталось.
- Хочешь попробовать? – поинтересовалась Веланна, поднося ложку к кошачьей мордочке.
Ланселап вдохнул едкий запах, исходящий от варева, и ему вдруг стало очень плохо.
А потом наступила тьма.

- Твою ж… - устало выдохнул Страж-командор, и Ланселап был ему благодарен за то, что в этот раз он не стал орать.
- Ланселап, - продолжил Серый Страж, - Ну зачем. Тебе. Специи.
- Кажется, он бросил их в сваренный тут же суп, - глубокомысленно сказал сенешаль Вэрел, и понюхал лежавший рядом котелок, - Для похудения.
- А-а… - протянул Герой Ферелдена, - Фигурой своей озаботился, значит. Еще бы – после этих трех ночей.
- И снова вас обмануло… э-э… создание, имеющее более тесную связь с природой, чем вы, - с оттенком гордости изрекла Веланна.
- Да оставьте вы бедного кота в покое! – воскликнул Натаниэль, и Ланселап почувствовал сильный прилив нежности к этому человеку.
- Что с него взять, с животного, - пробурчал командор и направился к лестнице из погреба, а следом за ним потянулись остальные участники трехдневной пьесы, так и не сказавшие свои дежурные фразы.
Ланселап свернулся клубочком на полу, где он провалялся всю ночь, и начал утешать свой пустой желудок. Желудок словам утешения верить не хотел и огрызался злобным бурчанием. Ланселап начал терять терпение, устав от споров со своенравным органом, и кто знает, до чего бы дошел их скандал, но тут в дело дело вмешалась галлюцинация. Слуховая - в ушах кота что-то громко зазвенело. И зрительная - звенело блюечко, в котором - о Создатель! - плескалось молоко. Ланселап набросился на галлюцинацию, пока она не исчезла, и обнаружил, что она еще и вкусовая. И тут он заподозрил, что галлюцинация не галлюцинация вовсе...
- Ты кушай, кушай, - ласково донеслось откуда-то сверху, и Ланселап, скосив глаза, увидел сидящего рядом с ним Натаниэля, - Мы тебе еще принесем.
- Да! - поддержала его примостившаяся тут же Сигурн, - Ты только постарайся ничего не есть, когда мы возьмем тебя в набег на личные запасы сенешаля.
Ланселап сморщил нос, что в переводе на человеческий язык означало, что он недоуменно нахмурился.
- Понимаешь, - заговорщическим голосом прошептал Натаниэль, - В личных запасах сенешаля хранится очень древний хлеб, испеченный еще до Мора. Это реликвия, передававшаяся в семье Хоу из поколения в поколение, и я должен ее вернуть.
- И может, мы найдем там эти таинственные антиванские сэндвичи! - подхватила Сигурн, - Ты ведь нам поможешь, сэр Ланселап? Мы же с тобой друзья, верно? А друзья познаются...

@темы: Андерс, Огрен, Ланселап, Герой Ферелдена, джен, Sidequest "Five demons", Справедливость

---

[Weisshaupt Fortress]

Во-первых, первый тур мы завершили.
По итогам голосования + баллы:

Логейн - 20
Карвер - 18
Ланселап - 17
Орсино - 15
Алистер - 14
Андерс - 5
Изабелла - 2

Поздравляем победителей и желаем таких же побед остальным. Но напоминаем, это только начало - расслабляться рано.



Первый тур прошел не без подводных камней. Именно их мы сейчас осветим:

1. Команда Фенриса так и не стартовала - она не снимается с участия, если выставит текст до конца завтрашнего дня; это первый и последний подобный случай.
Работы должны быть выставлены в фиксированные даты, промедление будет штрафоваться. Каждый день - минус балл.

2. Команды Андерса, Изабеллы, Фенриса и Логейна не штрафуются по итогам голосования, но предупреждение - от каждой команды минимум двое проголосовавших; условие выполнено не было.

3. Команда Карвера не штрафуется за несоответствие размеров текста. Предупреждение.

Всех этих ослаблений на следующем туре не будет.

4. Команды Орсино, Карвера и Ланселапа получают по одному баллу, так как выставили дополнительные работы; размер, количество и порядок не учитываются.
На этом пункте остановимся.

В правилах не было четкого указания по поводу типа исполнения доп.работ - наша промашка.
Упор должен идти на основные работы; балл за дополнительные был предусмотрен изначально, но не освещался. Дополнение к правилам про доп.работы появилось после вопроса от участника и там же был расписан.
Как показала практика, изменение правил в пользу участников вызывает больше вопросов, чем пользы. А так же вызывает ощущение, что администрация подыгрывает одной из команд. Выше вы могли заметить, что администрация шла навстречу каждому из участников, если это подвергается сомнению - больше на уступки идти не будем.

Так же, введение доп.работ вызвало гонку за баллами, что не является хорошим показателем к продлению такого рода дополнений.

Ещё раз, по дополнительным работам, окончательное, учитывая реакцию участников, и изменению не полежит:
1. Не больше двух работ любого типа (арт+текст считается как одна работа и оценивается выше) - чтобы избежать гонки за баллами.
2. Требования к доп.работам соответствуют требованиям к основным работам феста.

Изменения в соответствующем пункте правил произойдут.

Вопросы, предложения и замечания будут рассмотрены до конца сегодняшнего дня в комментариях к этому посту и нигде больше.
Больше изменений в ходе феста происходить не будет.

Спасибо за внимание.

@темы: орг, Sidequest "Five demons"

---

Команда Ланселапа. Тема 1. "Гнев". Дополнительный текст

[Pounce-a-lot-team]

Команда: Ланселап
Тема: Гнев
Персонажи (пейринг, если есть): Ланселап, Карвер, Андерс, Хоук.
Жанр: юмор
Рейтинг: PG
Предупреждение: нет

По поводу времени выкладывания - был выложен в комментариях к основному фику до окончания голосования.


Зря, ох, зря Карвер когда-то жаловался на то, что крикуны орут препогано. Как выяснилось, боевые вопли разгневанных котов действовали на нервы и слух куда серьезнее, крикуны им и в подметки не годились. Но крикунов хоть убивать можно, а кота и обидеть не смей, сапогом не кинь. Личная просьба старшего брата, мол, Андерс вокруг своего Ланселапа прыгает как настоятельница церкви вокруг статуи Андрасте. Мысленно пожелав магу много хорошего, Карвер натянул подушку на голову и честно постарался уснуть. Но даже плотно набитая пером ткань не спасала от жутких звуков, создающих полную иллюзию того, что под под окнами кого-то резали на кусочки. Тон то понижался, то повышался, оставаясь неизменно угрожающим, ввинчивался в уши и отдавался вибрацией где-то в челюсти.
И нервы Стража не выдержали.
- Мать вашу! Да заткнитесь уже, наконец!
Взбешенный вопль вышел что надо. Вот, без ложной скромности, удался вопль. Не посрамил Карвер честь семьи. Словом, притихли не только яростно выясняющие отношение соперники на улице, но и, кажется, мирно пившие на первом этаже Висельника гости заведения.
Карвер смущенно кашлянул и полез обратно под одеяло, стараясь не дышать. Постепенно зловещая тишина сменилась гулом голосов и немелодичным бряцаньем струн лютни заезжего барда. Которому, если судить по горбатому носу и хромающей походке, медведь не только по ушам потоптался.
Страж даже задремал, убаюканный этим приглушенным гомоном, и после котов даже фальшивые звуки, извлекаемые из струн почти не раздражали.
Но тут коты опомнились, и дележ прекрасной дамы грянул с удвоенной силой. Ланселап, похоже, собирался до последнего отстаивать свое право увеличивать поголовье полосатых четвероногих бестий Киркволла.
С трудом обретенное спокойствие рухнуло как трухлявое дерево от порыва ветра. Перед мысленным взором плодились и размножались тысячи Ланселапов, каждый из которых гнусаво орал.
К счастью для котов, ночных горшков в таверне предусмотрено не было. К несчастью для котов, в коридоре стояло позабытое служанкой ведро с не слишком чистой водой, оставшейся после мытья полов. Содержимое ведра и полетело в окно, сопровождаемое приглушенным рыком Карвера, который не смог облечь в слова свое негодование.
К несчастью, чужие слова он тоже услышал слишком поздно.
- Ланселап, малыш, не кри... А-а?!! Пхе! Кха! Тьфу!
Карвер на цыпочках отступил от окна, быстро спрятал ведро за шкаф и на всякий случай закрыл дверь на засов изнутри.
Не помогло.
В драку, мокрый и грязный Андерс, к счастью, не полез, видимо, считая бесперспективным кидаться в Карвера такими же мокрыми, грязными и недовольными котами, чтобы освободить руки. Но Хоуку-старшему пришлось приложить максимум своих дипломатических способностей и потратить сорок минут на увещевания, чтобы скандалисты неохотно согласились принести друг другу прохладные извинения, пообещать не убивать друг друга и спуститься вниз, чтобы пропустить по паре кружек чего-нибудь согревающего.
Извиниться перед котом, разумеется, Карвер и не подумал.
Оставленный в комнате Ланселап задумчиво закапывал лапой доспехи Стража, которые только что приобрели весьма специфический аромат.
И пусть негодный человечишко почувствует на своей шкуре всю силу ярости настоящего Кота!

@темы: Андерс, м!Хоук, Карвер, Ланселап, джен, Sidequest "Five demons"

---

Дополнительный текст и арт на 1-й тур.

[Carver-team]

Команда: Carver-team
Тема: Гнев
Персонажи, пейринг: Карвер, Гаррет.
Жанр: G, angst
Рейтинг: PG
Предупреждение: все персонажи принадлежат bioware.
Предупреждение 2: ссылка на референс к арту - images.wikia.com/dragonage/images/5/50/Lowtown-...

2261 слово

Гнев бывает разный. Иногда это глухое раздражение на весь белый свет, словно мокрая вата обволакивающее с ног до головы. В такие моменты хочется никогда не видеть скорбно поджатых губ матери, презрительной гримасы дядьки, ухмылки старшего брата. Иногда - первоклассная, незамутненная ненависть, остро стучащая в висках, от которой краски становятся особенно яркими, а контуры предметов четкими. Тогда можно увидеть, насколько мерзок этот город со всеми его проблемами, мелкой суетой и вечными разборками магов с храмовниками, разбойников, местных и приезжих. А бывает, что гнев становится яростью, белой пеленой, застилающей глаза, когда в поле зрения не остается ничего, а в голове только одна мысль: "Убить! Уничтожить! Разорвать!" Карвер Хоук знает о гневе многое, пожалуй, даже слишком. Он слишком часто пребывает в дурном расположении духа и сам понимает это. Однако от попыток держать себя в руках становится только хуже. Иногда так хочется взять мать за плечи, встряхнуть ее, чтоб ушла из глаз бесконечная тоска по прошлому. Или подраться с Гарретом, весело и яростно, как бывало когда-то в детстве, чтоб носы в кровь, чтобы сбросить напряжение, копящееся в душе. Киркволл давит на Карвера, не позволяет разогнуться, будто тяжкие цепи повисли на плечах, пригибая к земле.
Не смей смотреть вверх, это выцветшее небо не для тебя. Не смей задирать нос, ты всего лишь приблудный босяк, воняющий псиной. Не надейся, ты никому здесь не нужен, чужой мальчишка, и никому нет дела, что дом твой сгорел и тебе некуда возвращаться, а в твоих жилах течет кровь местных аристократов. Пока у тебя нет денег - ты никто. Карверу тесно здесь, он задыхается, шаркая ногами по пыли Нижнего города, скрипит зубами, склонившись над своей тарелкой, когда вся семья собирается вечером за ужином. О, как он любил когда-то такие семейные вечера! Тихий маленький дом на окраине Лотеринга, теплый свет масляных ламп, вся семья, собравшаяся вокруг большого круглого стола. Смеющийся отец, веселая, улыбчивая мама, смешная сестренка с дурацкими "хвостиками", украшенными разноцветными лентами, старший брат, только сегодня притащивший младшему сочные спелые яблоки, украденные с чьего-то огорода. И сам он с разодранной днем коленкой, но уже забывший про боль, а под стулом лежит деревянный меч как раз по руке, только вчера выточенный отцом. И нет никаких проблем, не надо никуда бежать, а впереди - только длинное солнечное лето, наполненное медвяным запахом трав, теплой речной водой и долгими тягуче-жаркими днями. Как же они были счастливы тогда! Как же они все тогда друг друга... любили? Теперь же он старается не показываться дома в то время, когда мама, дядя Гамлен и Гаррет садятся ужинать. Тошно видеть. Тошно слышать. Тошно от одного их присутствия. Ох, если бы Карвер, мог все изменить! Уж он-то бы все сделал правильно!
Карвер помнит, что и тогда бывал недоволен чем-то, но сейчас, через призму собственного возраста, понимает, что Проблемы-то были ерундовыми, детскими, и обиды забывались так же быстро, как сгущались летние сумерки над Лотерингом. И потом, когда он уже стал воином, вступил в королевскую армию и отправился в Остагар воевать с порождениями тьмы, все оставалось ясным и понятным. Вот земля, которую надо защищать, вот семья, пишущая письма, вот враг, которого надо убить. В войске среди таких же, как он, Карвер чувствует себя на своем месте. У него есть свой путь, его роль значительна, ведь он - один из тех, кто остановит наступление Мора. И злость яркая и веселая, она помогает сосредоточиться и дарит силы.

В Киркволле все другое, даже сны. Ему давно не снится Лотеринг, темно-желтый песок у реки, зеленая тень деревьев или заснеженные поля возле старого тевинтерского тракта. Теперь его сны подернуты пепельной пеленой, словно Тень выжгла все, что было раньше. Есть только один цветной мазок – человеческая
фигура, кажущаяся смутно знакомой. Юноша приглядывается, напрягая зрение, кажется, что вот-вот – и узнает, догадается. Но нет, фигура дрожит в зыбком мареве Тени, черты ее расплываются, меняются, не разобрать даже толком, мужчина это или женщина. Карвер смотрит на это существо, кем бы оно ни было, и сердце почему-то бьется быстрее, кончики пальцев горят, дыхание сбивается и кажется очень важным узнать, понять, разглядеть. Карвер не понимает, что с ним происходит, но в таких снах к нему снова приходит та ярость, похожая на очищающее пламя, что ведет к победе. Иногда во сне он бежит, задыхаясь, по бесцветной равнине, пытаясь догнать незнакомца. Сердце колотится в ребра, ёкает, в боку колет, в пересохшем горле хрипит воздух. А еще ему холодно, очень холодно. Как будто морозным ветром выстудило. И существо, которое он пытается нагнать, манит обещанием тепла. Он бежит, спотыкаясь, из последних сил прибавляет ходу, но незнакомец все равно остается далеко, будто дразнит.И тогда Карвер ругается зло, посылает такими оборотами, что и портовые грузчики обнаружили бы много новых выражений, услышь они его. И тогда, наконец, будто передумав, гость его снов делается четче, приближается, давая себя рассмотреть.
А иногда сны приносят безотчетный страх, почти панику, когда мозги порываются отключиться, сердце стоит комком в горле, а по спине течет липкий ледяной пот. Во сне это не кажется странным, но пугает Карвера та же самая фигура, только теперь он даже издалека видит лицо, и узнаёт его - лицо своего отца. Своего мёртвого отца. Это страшно. Отец никогда не внушал такого страха - пока был жив. Нет, Карверу случалось здраво опасаться справедливого наказания от родителей, но ничего подобного не было. Ничего настолько пугающего.
Он ни за что не признается в этом наяву, ни себе самому, ни тем более семье, но панический ужас так велик, что ноги подкашивается. И он бежит. Бежит по той же самой каменистой равнине, грохоча сапогами, а это существо, этот призрак, или что оно собой представляет, это кошмарное существо, которое выглядит как Малькольм Хоук, нагоняет Карвера, тянет к нему руки - и вот это уже не руки человека, а какие-то чудовищные когтистые лапы... Они уже так близко, что Карвер почти чувствует их на своих плечах... но почему-то тварь не торопится схватить его и разорвать на части.
После таких снов Карвер просыпается разбитым и не выспавшимся и долго приходит в себя, пытаясь вспомнить, что же ему снилось.

Карверу иногда ужасно хочется, чтобы отец заговорил с ним во сне. «Скажи мне хоть что-нибудь, хоть слово», просит он мысленно, пытаясь приблизиться к отцу по бесконечной равнине Тени. А когда Малькольм все-таки заговорил, юноша испугался. Как же так? Разве не демоны разговаривают во сне с людьми, обещая златые горы и счастье вот прямо сейчас, не сходя с места. Но отец не обещает, не угрожает и ничего не просит.
- Смотри, - говорит Малькольм Хоук, и у него такой знакомый голос: уверенный, спокойный и негромкий. Карвер миллион раз слышал его раньше. - Смотри...
И перед Карвером разворачиваются картины прошлого. Отец, уходящий в лес с Гарретом и Бетани, чтобы учить их магии. "Останься с мамой". Карвера опять не берут с собой, они втроем там будут заниматься чем-то ужасно интересным, загадочным, а он должен сидеть с матерью в пустом и тихом дворе. Обида на несправедливость так сильна, что даже новые игрушечные Серые Стражи - целых три штуки, ярко раскрашенные и с деревянными
мечами! - не радуют. Отчуждение. Я всегда был им чужой. Я никому не нужен. Они маги, разве им может быть интересно со мной, обычным человеком?
Гаррет, аккуратно лечащий магией расквашенный нос Бетани - девочка полезла на дерево следом за братом и не удержалась, сорвалась с нижней ветки, приложившись лицом о землю. Это он, Карвер, должен был присматривать за ней, ведь они с Бет близнецы! Это он должен был уберечь ее от падения, не дать лезть за ним или помочь, на худой конец. Это он должен был гладить растрепанные хвостики с яркими лентами и об его рубашку она должна вытирать зареванную мордашку. Гаррет старший, Гаррет разве может понять их так, как понимают друг друга близнецы? Стыд и злость на самого себя терзают Карвера, он краснеет до ушей и протягивает сестренке ту самую грушу, за которой и поперся на это злосчастное дерево.
Мама, делящая еду для детей в ущерб себе. В Киркволле она похудела, стала похожа на тень себя прежней. Где ее веселая, ласковая улыбка, где добрые морщинки у глаз, которые так нравятся ее младшему сыну? Теперь вместо них горькая складка у губ, а улыбка почти не появляется на ее лице. Мама отдает последний кусок хлеба им с братом, заявляя, что совсем не голодна, но Карвер-то видит, что это неправда. И как же больно сознавать, что ничего не можешь сделать прямо сейчас!
Обида, одиночество, гнев поднимаются в душе молодого человека, грозя вот-вот захлестнуть волной. Карвер трясет головой.
- Нет. Это неправда, - бормочет он. - Они любят меня, а я люблю их. Это моя семья...
Речь его не слишком внятная, но отец понимает. Он хмыкает, а потом начинает смеяться, громко, взахлеб, запрокидывая голову под углом, невозможным для живого человека. И Карвер бежит от него, задыхаясь. И просыпается, свалившись на пол с узкой жесткой кровати, которую делит с братом. Влажная от пота простыня обмоталась вокруг ног, сковав их, прилипла к груди. Карвер машинально проводит рукой по волосам, пытаясь стряхнуть с себя сон. И натыкается на странный взгляд Гаррета. В эту ночь он так больше и не заснет.

Отец теперь появляется в его снах каждую ночь, будто ждет сына. Он выглядит вполне живым и нормальным, и Карвер никак не может понять, что же так пугает его. Малькольм не преследует сына, не заставляет больше искать себя и догонять из последних сил. Он просто появляется рано или поздно там, где находится юноша. И сон осыпается тихо шелестящими осколками, оставляя все ту же равнину, гладкую, как стол, снова и снова. И показывает всякие картинки, смущающие разум и чувства. Это не может быть демон, думает Карвер.
Демоны приходят только к магам. Демоны рвутся через Завесу, привлекаемые магическим даром. Живя в семье, где было трое таких одаренных, юноша не может не знать об этом. Младшего Хоука терзают сомнения, но он не хочет и не может заставить себя спросить совета у брата. Демон пытается повлиять на Гаррета через него? Да нет, глупости, толку-то от этого. Может, это какой-то сумасшедший демон, который перепутал братьев? Ха-ха три раза. Может, это вообще не демон? Да, скорей всего это именно так. Это не демон. Не демон. Но от мучительных, тягостных снов не убежать, как не убежать от самого себя.
Карвер пытается не спать. На третью ночь у него начинаются галлюцинации, он видит вместо лица брата
уродливую морду огра с перепачканной кровью пастью, склоняющуюся над ним. С криком он шарахается от Гаррета, и тот силой вливает ему в рот снотворное, ворчит. Сдохнешь, придурок. А и сдох бы. Кому от этого хуже будет? Вам и так неплохо, а тут едоком меньше. Совсем дурак, совсем. Язык заплетается, глаза держать открытыми невозможно, хоть Карвер и пытается изо всех сил бороться со сном. Если бы не волнами накатывающая сонливая дурнота, он бы ответил этому зазнайке - старшему.
Отец встречает его сразу же. Теперь уже сын видит его целиком и так отчетливо, как никогда раньше. На нем мантия, расшитая сложным золотым узором, и когда Карвер пытается разглядеть его получше, голова начинает кружиться.
- Смотри, - шепчет он Малькольм. И Карвер видит маму. Мама лежит на полу какой-то не то пещеры, не то странной комнаты, вокруг разбросаны книги. Рядом с ней, на коленях, Гаррет. Его руки в крови. Мама мертва. Брат поднимает голову и смотрит на своего младшего.
- Сволочь! - орет Карвер яростно, срывая голос, - Ты! Ты убил ее! Это ты виноват! Сука! Сука-сука-сукасукасукасука!
Он кроет старшего на все лады, чувствуя, как из глаз льются слезы. Сами собой - не удержать, да он и не пытается. Это больно, так больно и так страшно, что дыхание перехватывает. Окровавленные руки Гаррета стоят
перед глазами. Но ярость охватывает воина, подстегивает, смывает эту боль, сжигая ее в своем огне. Она подбрасывает Карвера, заставляя подпрыгнуть и словно сама сует в ладонь рукоять меча.
- Я тебя ненавижу, тварь! - рычит Карвер и бросается на брата с мечом, уже зная, что от удара тому никак не увернуться. Он уверен, он точно знает. И тонкое одеяние старшего не поможет, совсем не доспех ведь. И мучителен сладкий ужас осознания, когда юноша понимает, что хочет, больше всего на свете хочет увидеть кровь собственного брата.
- Нет!!! - кричит он, обращаясь непонятно к кому. - Нет! Этого не было!
И просыпается.
- Это будет, - тает на грани сознания чужой смешок. - Будет, будет, будет...
Гаррет держит его за плечи и взгляд у него тревожный. Первый порыв - обхватить руками за шею, прижаться к теплому плечу, как когда-то. Всхлипнуть. К гарлокам эту проклятую гордость, ведь брат всегда готов помочь,
подсказать, защитить. Он ведь маг, он должен разбираться в снах и кошмарах. Но Карвер вспоминает окровавленные руки старшего и передергивается.
- Что? - спрашивает Гаррет серьезно. Он готов выслушать, как всегда. Но его младший братишка только резко и зло мотает головой по подушке.
- Не твое дело. Сон всего лишь.

Но это не просто сны. Карвер знает это и осознает в полной мере. Это давно уже не просто сны.
Карвер чувствует себя преданным. Еще раз. Тогда отец умер, просто умер, бросил их одних справляться со своей жизнью. А теперь мучает своего младшего сына, показывая эти жуткие картины, то напоминая о прошлом, подсовывая самые болезненные воспоминания, то демонстрируя странные сцены, которых не было и быть не могло. Живую Бетани, за которой приходят храмовники - кошмар всей семьи, от которого Хоуки бегали столько лет. Гаррета, со спокойным, безмятежным лицом убивающего всех подряд. И каждый кошмар бьет больнее предыдущего, каждый рождает в сердце злость, которую все трудней прятать. Почему он? Чем он провинился? Чем он так виноват перед отцом, что тот наказывает его с равнодушной жестокостью?
Карвер пытается вспомнить, когда он в последний раз был в хорошем настроении, но уже не может. Гнев и обида, тщательно подавляемые и упрятанные днем в самую глубину сердца, раздирают его на части, сжигают изнутри. И эти сны, каждый день зовущие, касающиеся каких-то струн души, о существовании которых юный Хоук и не подозревал...
Карвер чувствует, что постепенно, ночь за ночью, день за днем проигрывает бой со своими
личными демонами. И когда-нибудь окончательно проиграет...

@темы: арт, м!Хоук, Карвер, джен, Sidequest "Five demons", Малькольм Хоук

---

Команда Первого Чародея. Доп. арт на тур 1. Гнев.

[Orsino-team]

Команда: Orsino-team
Тема: Гнев
Персонажи: Демон Гнева, намёк на присутствие Орсино )
Рейтинг: нет
Предупреждение: нет (рисовалось по памяти с игры)
Техника исполнения: акварельные карандаши, лист А4

Рисовалось вчера впопыхах, в связи с изменением (дополнением) правил.
Вполне могло бы быть и артом к тексту тура, но пусть будет хотя бы в дополнительных исполнениях.

@темы: арт, Орсино, Демон гнева, джен, Sidequest "Five demons"

---

Команда Андерса. Тема 1, "Гнев".

[Anders-team]

Команда: Андерс
Тема: Гнев
Персонажи (пейринг, если есть): Андерс, Хоук, новые
Жанр: Angst, Missing scene, Gen
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: одно матерное слово. гы.
оправдываться тут бесполезно, но все же: ИНТЕРНЕТОПРОБЛЕМЫ.

2183 слова.

- Почему ты стал лекарем, Андерс? – спрашивает однажды Хоук во время очередного визита в Клоаку. Больных сегодня необычно мало, поэтому нужно заняться приготовлением мазей и зелий про запас; Хоук охотно помогает, умело и ловко растирая травы в пыль и точно отмеряя нужные количества, вот только смешивать ингредиенты позволять ему нельзя – привычные руки разбойника мгновенно превратят целебное снадобье в отраву, даже если сам он совсем этого не хочет.
- Трудно объяснить, - помедлив, откликается лекарь, не отрываясь от котелка с укрепляющим взваром. – Особенно – объяснить не-магу.
- Попробуй, я не тороплюсь, - смеется Хоук, щуря льдисто-голубые глаза, ловит блики редкого в Клоаке солнца лезвием кинжала и пускает зайчики в глаза другу, мешая считать падающие в будущую мазь капли мироцветной настойки. – Бетани вот никогда не могла залечить и фингала под глазом у Карвера, а твои чудеса…
- Несмотря на всю мою ненависть к Кругу, не могу сказать, что вовсе ничем не занимался в перерывах между побегами. У меня были хорошие учителя, а, сидя в карцере, волей-неволей будешь делать что угодно, лишь бы не умереть от скуки.
- Не заговаривай мне зубы, - нетерпеливо отмахивается разбойник, спрыгивает с шаткого стола и шагает ближе, ловя ускользающий взгляд мага, - Это могло дать лишь мастерство, но я видел, как ты управляешься со льдом. Ты мог бы стать боевым магом – и отличным магом, но все равно вцепился в такую грязную и неблагодарную работу. Почему?
- В следующий раз приходи ко мне за перевязкой, только предварительно вывалявшись в дерьме, а то грязи на тебе явно маловато. С неблагодарностью у тебя и так проблем нет, как я погляжу, так что в ней можешь не тренироваться, - притворно возмущается Андерс, снимая котелок с огня и ставя его на стол. – Неужели у тебя нет других дел, кроме как приставать к несчастному, измученному и бедному лекарю? Если даже и нет – у меня они есть, и в них ты помог уже всем, чем мог. Сходи, например, к Варрику, если хочешь историй…
- …и пойду! Только Варрик скорее расскажет мне новую байку про меня самого, а вот ты подобной чести от него вряд ли удостоишься…
- И слава Создателю! Пшел вон, а то сам выгоню. Посохом под зад, как последнего воришку.
Хоук снова смеется – коротко и негромко – и исчезает за дверью, привычно споткнувшись о слишком высокий порог, который все нет времени разровнять. Затихает вдали сдавленное ругательство, и лишь вечная пыль бывших каменоломен висит в воздухе, изредка обманчиво вспыхивая на солнце искорками золота дураков.
Пыль неспособна нарушить тишину; Андерс тишину ненавидит, а потому не любит и оставаться в одиночестве.
Тишина заставляет заглянуть в себя – за отсутствием других собеседников.
Тишина пробуждает так и не забытое толком прошлое, а вместе с ним – и демонов, скрывающихся там.
Тишина хуже любого допроса – она выталкивает на поверхность то, что никогда не должно вырваться за пределы одного-единственного разума.
Обычно Андерсу некогда бояться тишины; сейчас разворошенная мимолетным вопросом память подбрасывает все новые и новые картинки, одна больнее и страшнее другой.
Андерс вспоминает – и не замечает свежих ожогов на вцепившихся в края еще кипящего котелка пальцах.

***

Андерсу семь, и он впервые в жизни видит храмовников.
Странные и страшные, пахнущие железом и чем-то неизвестным, но сладко дурманящим голову, безликие и совершенно одинаковые для детского глаза люди(люди ли?) маршируют по главной дороге через его родную деревню, и все без исключения матери спешат забрать своих малышей с их пути.
Андерс успевает убежать первым, и, прячась за родным забором, с ужасом наблюдает за тем, как командир отряда останавливается у двери соседей и стучит – грубо, изо всей силы, оставляя стальной перчаткой царапины на старом дереве. Там живут братья-погодки Таррены, оба рыжие и смешливые, старший, Леорт, умеет рассказывать страшные истории так, что просто заслушаешься, а младший, Илен, может пролезть куда угодно и всегда добывает поесть на всю немаленькую компанию… Может быть, это к их родителям, думает Андерс, прижимаясь к смотровой щели, может быть, они просто не уплатили долг банну, как старая тетка Марла в прошлом году, тогда все будет хорошо, взрослые помогут, как помогли Марле – та, правда, все равно умерла от лихорадки зимой, но мама Таррен крепкая, да и отец – первый силач деревни…
На крыльце появляется хозяин дома – непривычно бледный и даже, кажется, дрожащий; из-за его спины боязливо выглядывают сыновья, но он тут же шугает обоих, а рыцарь начинает говорить – гулко и глухо, почти неразборчиво. До замершего за забором мальчишки долетают лишь несколько слов: …магия… лириум… забрать… не тревожьтесь. Таррен кивает, отрывисто и испуганно, и во весь голос зовет обратно детей:
- Леорт, Илен!.. И сестру приведите! – а в руках храмовника откуда-то появляется крохотный кожаный мешочек. Горький запах, клубящийся вокруг воинов, становится сильнее, давит и скребет горло, когда голубоватый порошок из мешочка дают попробовать сначала Илену, а потом и Леорту; младший просто морщится и чихает, но у старшего от одного только вида зелья вдруг брызгает из носа кровь, густая и почти черная.
Андерсу снова страшно, страшно до дрожи, до боли в стиснутых кулаках; он еще не знает, что и почему происходит, но каким-то звериным чутьем понимает, что Леорт уже не придет ночью на сеновал, чтобы рассказать про лесных эльфов и их злого бога-волка.
Из его собственного носа срывается одинокая капля и падает прямо на новые холщовые штаны; быстро расползающееся красное пятно на белой ткани заметно даже в сгущающихся сумерках.

***
Андерсу десять, и в жаркий летний полдень он прячется на чердаке, скрываясь от разъяренной очередной выходкой матери. Под рубашкой у него пищит и возится серый пушистый котенок, последний сын их старой кошки Милли, спасенный от бесславной гибели в ведре не далее как час назад и являющийся косвенной причиной пряток, а сам мальчик увлеченно роется в хламе, равномерно распределенном по всему небольшому пространству под крышей. Старые отцовские сапоги, сестренкина люлька, множество таинственных тюков, небрежно обвязанных дырявой рогожей… Настоящий рай для любого ребенка, но Андерс ищет не палку от метлы и не старый нож – гордость задаваки-Трика, сына кузнеца; его личное сокровище гораздо ценнее – для тех, кто способен понять его смысл.
Пухлая стопка книг, тетрадей и разрозненных листов бумаги – когда дорогой орлесианской, толстой и с полуосыпавшимся от времени золотым тиснением, а когда и самой простецкой, желтоватой и больше похожей на серую тряпку, подобную которой делают в любом городе и продают по медяку листок. Все исписаны мелким витиеватым почерком; все стары, как мир – как кажется Андерсу - и все пожелтели от времени, но яркие бурые чернила не померкли и сейчас.
Читает Андерс еще не слишком умело – у дедушки, единственного в семье, кто считает необходимыми для детей всякие учености, редко появляется свободное время наедине с внуком, но этих моментов он всегда ждет с тайным нетерпением и радостью. Настоящих книг у них всего две – толстенная и богато украшенная «Песнь Света», которую детям в руки не дают, да и вообще открывают лишь по большим праздникам, чтобы прочитать приличествующую случаю молитву; и истрепанные до невозможности, но не ставшие от этого менее интересными «Путешествия церковного ученого» брата Дженитиви, в довесок к которым у дедушки всегда находятся свои, забавные и грустные истории из его богатой приключениями жизни. Их не портит даже требование записывать и последующая проверка ошибок, обычно заканчивающаяся горящими от стыда и вытянутыми до эльфийских размеров ушами, и поэтому любой письменный текст кажется мальчику ярким чудом, которое необходимо изучить вдоль и поперек.
Эти старые записи неизвестного путешественника стали его личной маленькой тайной, которую не хочется делить ни с кем; на самом деле, еще и страшновато признаваться в запрещенных походах на чердак через крышу соседнего сарая, ну а в потрошении чужих тюков – тем более. Но тексты эти стоят любых наказаний; иногда в них попадаются вещи интересные и забавные – вроде описания и сравнения вкусовых качеств разных видов нагов, - но иногда и пугающие – например, то, что «Андерс» - вовсе не имя, а слово, значащее «житель Андерфелса».
«Вначале, - говорилось в той записи, - я был удивлен тем, что имена Андерс и Мэйв носят почти все местные дети; я предполагал, что это просто веяние времени, но когда решился спросить об этом приютившего меня фермера, то узнал о весьма необычной местной традиции. Андерфелс – суровая страна; здесь часто умирают даже взрослые, а из четверых рожденных детей, как правило, выживает один, или, при благом расположении Создателя, двое. Поэтому личные имена детям чаще всего не дают до достижения двенадцатилетия, и лишь потом они считаются достойными членами семьи и общины. Вообще имени здесь придают необычно большое значение; например, прелестную дочь моего любезного хозяина зовут Руанет, что значит «ржавая», и до сих пор ни один юноша не решился связать себя с ней узами брака. Андерцы – действительно странный народ, если позволяют себе упускать такое сокровище лишь из-за имени».
Вот он, злосчастный листок, на самом верху стопки; Андерс нетерпеливо смахивает его на пол и открывает заложенную с прошлого раза страницу, вновь повторив себе, что уж это-то ну точно совсем не имеет значения лично для него. Он ведь ферелденец, а эти глупые пустынники пусть творят со своими детьми, что хотят!

***

Андерсу почти двенадцать, и он сидит взаперти дома уже три дня – с тех самых пор, как огонек свечи, повинуясь лишь его воле, вдруг сорвался с фитиля и затанцевал в воздухе, тут же рассыпавшись сотней ярчайших искр. Они не гасли, пока летели вниз; не погасли, и коснувшись усыпанного соломой пола; а сотворенный ими огонь сумели погасить лишь к следующему утру.
Андерс знает, что означают такие вещи; знает теперь и то, что Леорт был магом, а очарование его историй и то, что все вокруг буквально видели происходящее в них – на самом деле проявления магии. Он до последнего надеется, что свеча просто упала, а послушный взгляду пламенный шарик примерещился от страха; но когда под вечер в дверь их дома знакомо бухает тяжелое железо под опытной рукой, рушатся и эти иллюзии.
Жутко отсвечивающий голубым порошок зовется «лириум», объясняют ему. Пожалуйста, попробуй его; если ничего не случится, то мы просто уйдем и ты останешься дома.
Что будет, если что-то все же произойдет, не говорит никто.
Андерс послушно берет на язык несколько крупинок, и запах железа мгновенно становится невыносимым; кружится голова, лица вокруг смазываются, сливаясь в одну ужасную маску лжи, растянутую на весь мир, а горечь во рту вдруг кажется высшим блаженством, ради которого стоит отдать и жизнь. Крепкий хлопок по спине возвращает его в реальность, заставляя выплюнуть проклятые песчинки, и он с ужасом чувствует на губах горячее, липкое и железное – снова железо, он всегда ненавидел железо и камень, предпочитая их земле и дереву, - а безымянный и безличный рыцарь озабоченно гудит, не поднимая забрала:
- Много дал, идиот!.. Ваш сын – маг, и он отправится с нами в Круг Магов. Там он будет безопасен и для самого себя, и для вас самих. Вещи собирать не нужно; до Круга отсюда меньше трех дней верхом, а по прибытии ему выдадут все необходимое для жизни и обучения…
Андерс слушает, но не слышит - лириумное видение все еще ломает восприятие, и единственное, что он может уловить из речи храмовника – сейчас его заберут, и прежней жизни уже не будет. Не будет купания в пруду летом; не будет котят, выловленных из этого же пруда и тайно выкормленных на чердаке; не будет и самого чердака.
Не будет ничего.
Не будет никого.
Наверное, это смерть, думает Андерс, и какое-то незнакомое жаркое чувство начинает покалывать подушечки пальцев.
- Да как же вы так можете, ироды! – срывающимся голосом вдруг взвизгивает мать, делая шаг вперед, но отец мгновенно заступает ей дорогу и бьет по лицу наотмашь:
- Молчи, шлюха! Нарожала выблядков неизвестно от кого, у меня в роду погани никогда не было! Не мой это сын!
- Был бы жив отец!.. – орет в ответ женщина, размазывая слезы и уже не обращая внимания на испуганно сбившихся в углу остальных детей; замолчать ее заставляет лишь новая звонкая оплеуха.
У меня нет имени, думает Андерс.
У меня нет родителей, думает Андерс.
У меня нет дома, думает Андерс.
Я никто, заключает Андерс, и мне некуда идти.
Что же мне делать, думает Андерс, и ответ подсказывает уже почти невыносимое жжение в пальцах; скосив глаза на мгновение, он замечает крохотные огоньки, пляшущие на ногтях. Выпусти нас, просят они, возьми нашу силу, просят они, освободи себя, требуют они. Стань кем-то, намекают они.
Убей их, хором вскрикивают они, Андерс выворачивается из удачно ослабшего стального захвата, взмахивает рукой – и длинный факел живого огня срывается с тонких пальцев, мгновенно находя себе добычу и начиная пожирать ее.

***

Его нашли под утро, пустив по неровному, прерывающемуся следу семейного мабари; пес вряд ли понимал, какую услугу оказывает юному хозяину, и, заботливо облизывая его лицо, проявлял лишь искреннюю преданность. Далеко убежать испуганный мальчишка не сумел – ярости и страха хватило лишь до ближайшей рощи, где он и уснул прямо на куче прошлогодних листьев. Проснувшись же, помнил только, как пробовал лириум, и лишь по рассказам конвоиров постепенно восстановил картину событий, позже записанную в досье как первый побег.
Как оказалось, восстановил слишком четко; застывшие над котлом руки уже начинают ныть, а пальцы знакомо немеют, и маг спешно опускает их в почти готовую мазь, аккуратно растирая затекшие суставы. Воспоминания опасны, по сотому разу думает он, но тут дверь вновь распахивается и из-за нее выглядывает знакомая вихрастая голова:
- Я тут подумал, - беззаботно заявляет Хоук, - что раз уж если я иду к Варрику, то оставлять его без подарка - то есть повода для насмешек - в лице тебя было бы неразумно.
- Знаешь, Хоук... - кашляет Андерс, накрывая котелок особой герметичной крышкой и отряхивая руки, - кажется, я придумал ответ на твой вопрос.
Хоук озадаченно хмурится:
- Придумал? Ты не Варрик, чтобы придумывать, извини уж...
- Понимаешь, Хоук, мой гнев гораздо опаснее моего сострадания.

@темы: Андерс, м!Хоук, Варрик, джен, Sidequest "Five demons"

---

Команда Карвера. Тема 1. Гнев.

[Carver-team]

Команда: Carver-team
Тема: Гнев
Персонажи: Карвер, Гаррет, немного Мередит.
Жанр: экшн, POV
Рейтинг: R за кровь.
Предупреждение: ...кровь?) рефлексия, философия, кунари.
Предупреждение 2: ссылка на референс к арту - images.wikia.com/dragonage/images/6/63/Lowtown-...

2004 слова

Кирквольский воздух другой.
Пропитанный горячим солнцем, соленый, чужой — никак не получается привыкнуть. Говорят, так пахнет свобода. Сейчас к запаху свободы примешивается дым, горелое мясо и серый пепел, летящий, кажется, прямо с неба.
Киркволльский снег: прах стягов с домов Верхнего Города.
Нависая над массивными стенами, тускло блестят бронзовые статуи, дальние — подрагивают в полуденном мареве и дрожи столбов пламени, лижущих деревянные лачуги Нижнего Города.

«Еще немного, и это захлестнет нас», — думал я ещё три года назад.
Захлестнуло.
Свежая кровь во швах каменной кладки.

...когда вести о том, что кунари начали вторжение, достигла Казематов, дежурные на воротах рванули рычаг. «Закрыть ворота! Лучники — на стены!..»
Кунари объявили о конце света.
Разумеется, они прикрываются словами о всеобщем благе, и я даже понимаю их. Но не прощаю.
«Пока ещё я рыцарь-командор Ордена», — резануло от лестницы, сухо и негромко, но на всю площадь из-за повисшей тишины: «И я не собираюсь смотреть, как кунари вырезают город. Мы защитим Киркволл. Открыть ворота. Выходим. Первый Чародей, сейчас самое время показать, что магия служит людям».
Для меня, для нас — кунари всего лишь очередные убийцы, банда уличных головорезов. На деле их красивые слова ничего не стоят, для жителей горящего Киркволла — тем более, но за каждое мы взыщем двойную плату.
Паромщик отталкивается от пристани, и мы молча смотрим на алые сполохи — в небе и в отражении на морской глади.

Левая рука ноет, я не привык к щиту, но без него сейчас никак. Наш отряд откололся от основного, обходной маневр, хотя какая к демонам тактика, какая стратегия? Стретегия проста — спаси город, сдохни, а спаси. Тактика — режь всё, что выше восьми футов и носит на голове рога, да следи за товарищами, оставаться единственным выжившим тяжело.
Левая нога выставлена вперед, присогнута, так учили — быстро, два-три урока и ты рыцарь, и так ведь мечом махал, а, значит, выживешь — ты нужен Киркволлу!
Я нужен Киркволлу. Не знаю, где сейчас мой брат, хотелось бы думать — трясется от страха под своей кроватью или связанный среди пленных, а потом появлюсь я, в доспехе, такой — ХА!.. И спасаю его, конечно, брат всё-таки. Но, зная Гаррета — он сейчас наверняка устраивает огненную бурю и сдерживает пламя, чтобы не поджечь ничего лишнего, предусмотрительный, конечно.
Рука ноет, потому что щит приходится поднимать высоко и удерживать так почти постоянно — кунари высокие, а шлем не спасает, я видел. С размаху — так точно не спасает.
Закрыть голову — рубануть, закрыться — рубануть, закрыться — рубануть, бесконечная мельница, как на манекенах. Я почти не умел биться в строю, но быстро научился: ещё бы не.
Мы зачищаем пядь за пядью, меч скользит, и сапоги скользят — кровь на рукояти меча и на камнях кровь. Мертвых вокруг слишком много, и я понимаю, что кунари не берут пленных.
Осознание душит меня, стягивая тугую петлю гнева на глотке.

Кунари не смогли справиться с мерзостью человеческих пороков. «Баз» не спешат принимать путь Кун с благодарностью — на что рассчитывал Аришок?
На что рассчитывали церковники, даря сыну наместника смерть прямо над алтарем?
На что рассчитывал Киркволл, ставший выгребной ямой для скверны половины Тедаса?
Теперь бронзовокожие гиганты убивают нас. Всех, без разбору.
Мы не поняли их и не приняли их. Мы похищали их воинов и резали им глотки как жертвенным быкам. Мы не держали слова. Мы не считались с их честью — и о своей забывали. Мы пытались торговаться с ними, как с гномами на рынке. Мы меряли их по себе.
Мы насмехались, пока они не видели. Мы звали их животными.
Чаша терпения переполнилась, и мы пожинаем плоды своих трудов. Они убивают нас.
Они убивают нас за то, что мы — люди.
Такие, какие есть.

И я забываю о том, что в строю, забываю о тяжести доспеха и ноющей руке.
Мне плевать на величие Киркволла, на благодарность наместника, на орден, на приказы рыцаря-командора. Видел я на костре все людские пороки и благодетели.
Вертел я... всех этих рогатых, вместе с их засратой философией.
Я не думаю о подвиге. И даже не думаю, как смотрюсь в новых доспехах и с залитым чужой кровью лицом.
Кто прав, кто виноват, кто спровоцировал, кто получит награду, а кто — горящую стрелу в погребальную ладью с двухсот шагов — это все не имеет значения, все теряется, мир становится простым и понятным.
Здесь и сейчас — чужаки — убивают жителей города. Среди которых есть дорогие мне люди, пускай они даже и не знают об этом. Я собираюсь защищать своих близких и убью любого, кто попытается навредить им — будь то кунари, человек или сам Создатель.

Гнев придает сил, и следующего противника я очень не по-рыцарски торцую щитом в подбородок, подкатываюсь под ноги, рассекая бедренную вену — такой номер не прошел бы с человеком. Не оглядываюсь, но считаю до десяти, пока следующий противник падает на одно колено — с порезанными сухожилиями не побегаешь. Не по-рыцарски, да, но — я говорил? — мне плевать. Рядом вертится несколько фигур — мои братья по ордену, мне кажется, что я чувствую движение каждого. Девять, десять — еще несколько пинт крови на мостовых Киркволла, пей, родимый город.
Скользкий от крови меч вылетает от удара, к демонам, я срываю с руки щит и со всех сил вгоняю окованный железом угол в раскрытый рот кунари. Потом еще и ещё раз, пока хрустят зубы — и пока не захрустят кости, а камни вокруг не станут красными.

Я дрался, как никогда в жизни, наверное.
Это война, а не рыцарский турнир — билось в глотке. Война. Война! Как при Остагаре и клеймо дезертира больше не жжет.
Порождения тьмы, наемники, контрабандисты, работорговцы, все — получите! Наискось, от бедра до ключицы; острием, через язык и кожу, до упора. Упереться ногой в бьющееся тело, выдернуть лезвие — чавкающий звук и толчок густой крови. Чужой меч с зазубренным лезвием лёг в руку так легко и удобно.
Не добиваю — зачем? — с отрубленной по плечо рукой долго не проживет, внутренности обратно не затолкает. За моей спиной — дорожка из тел.
Гнев. Это единственное, что заставляет меня идти.
Через столько лет я снова вижу его ясные, слепящие очертания – он указывает путь.
Я помню, как бежал из Остагара, чтобы предупредить своих.
Помню, как в спешке мама и Бетани швыряли вещи в походный мешок, а Гаррет бегал вокруг, мешая суетой, но даже тогда думал, что его дело правое.
Как едкий пот смешивался с нашей кровью, мешая видеть – возможно поэтому тот огр убил Бетани, а мы не смогли ничего сделать?.. Мертвую Бетани я стараюсь не помнить, но до сих пор слышу рыдания мамы и вижу бессильные злые слезы Гаррета.
Сегодня будет иначе. Не потому, что бежать некуда – нельзя. Гнев не позволит.
Это много глубже – под кожей, в венах, как лириумные клейма Фенриса или как Справедливость Андерса. Это то, что делает меня сильнее. Хрупким делает тоже, но запаса прочности должно хватить на сегодня, а что потом – не важно.
Кто-то касается моего плеча и я резко оборачиваюсь, но натыкаюсь взглядом на лириумно-синие глаза и моё собственное лицо разглаживается, сгоняя маску гнева.
— Гнев — оружие бессилия, сэр Карвер. — говорит рыцарь-командор. Её лицо спокойно и непроницаемо, как всегда. — А мы не бессильны.
Я помню, я шел с Ней какое-то время.
Её воля держала меня за ошейник, за гнев, то распаляя — одним взглядом, то осаживая резким холодом.
В Киркволле легко не быть милосердным — гнев тысячи восставших рабов, казалось, вбился ударами плети, влился кровью, на века.
Как запах моря, как воздух.
И пусть — лучше ярость, чем безразличие.
Мы слишком долго делали вид, что дела города нас не касаются. Слишком долго думали, что цепи — не про нас.
Мы все тут скованы и повязаны, неужели воле Создателя потребовалось залить нас кровью по щиколотку, чтобы мы поняли это?..

Я пропустил момент, когда не стало «нас», а стал — «я». Один.
Но пошел дальше.

***

Венадаль горит ярко, видно издали, и снег в Нижнем Городе огненный. Искры — вверх, а пепел — вниз, рой золотистых мух.
Гаррет плохо разбирается в доспехах, да и зрение у него не очень хорошее — щурится. Зато все вокруг красивые, а походку можно узнать очень издали.
Брата узнаёт не сразу: Карвер идет против обыкновения медленно, слегка пошатываясь. Руки опущены, щит на локте и слишком большой для одноручного оружия меч с зазубренной кромкой.
— Карвер! — зовет он. Кажется, что сейчас, как в кошмаре, из-за угла выскочит враг, а он не успеет с заклинанием и брат не заметит, и всё будет быстро, слишком быстро, как с Бетани, как с мамой. И ничего не изменить, сколько ни вой в беззвездное сейчас небо.
Это была очень долгая минута.
— Гаррет. — Синий взгляд не бьёт упрёком, как обычно. — Сражаешься? Хорошо. Мы тут — тоже. — Карвер машет латной перчаткой назад, как будто за ним люди.
За его спиной пусто. Он не заметил потери отряда.
Доспех и волосы — в крови, кровь и своя, и чужая , а ещё грязь на щеке и Гаррету хочется послюнить платок и вытереть брату лицо — измазался весь неизвестно чем, неизвестно где, мама будет ругать...
Только платка нет. И мамы.
Гаррет молча притягивает брата к себе, запускает одну ладонь сквозь волосы — к затылку, второй касается локтя.
Отпускает нескоро, наплевав на огонь и необходимость торопиться, а, отпустив, разворачивается и почти убегает, уводя за собой свой крохотный отряд, привыкший подчиняться бесприкословно. Он сделал то, что мог — Карвер может идти дальше, на нем больше ни царапины, а по лестнице поднимается ещё один отряд храмовников.
Он думает не о себе — Мерриль и Андерс тоже маги и тоже отступники, так он убеждает себя потом.
Карвер стоит ровно, уже не шатается и вскидывает руку, приветствуя своих.
Гаррет надеется, что видит брата не последний раз в жизни.

***

Безумие заканчивается так же внезапно, как и началось. Но я узнаю об этом позже, от других раненных в лазарете Казематов: Гаррет Хоук убил Аришока в честном поединке. Кунари, все до единого, покинули Киркволл.
Никто не упоминает того факта, что Гаррет — маг. Двое или трое вспоминают о том, что моя фамилия тоже Хоук. Я киваю. Говорю — вы мои братья. Гаррет Хоук? И Гаррет брат.
Думаю о другом.
Я захлебывался гневом и кровью, вычищал улицы, а он закончил войну единственной дуэлью. Мне не пришлось его спасать, зато он меня исцелил. Отпустил идти своей дорогой, вытолкнул из тени. Я справился. Наверное, справился. Но я ничего не чувствую.
Я смотрю в потолок и думаю о том, что в Лотеринге уже давно отцвели абрикосы и на ветках появились тугие, зеленые плоды — кислые, но самые вкусные, потому что их нельзя есть. Думаю о дереве на берегу реки, чья кора иссечена следами мого первого тренировочного меча, тупого и вообще деревянного. Думаю о девушке, которую все звали Персиком, - и вовсе не из-за мягкого пушка на щеках. Пытаюсь вспомнить, какого цвета было первое «взрослое» платье Бетани. Как пахнет воздух без моря. Как ощущается первый зимний холод. Когда цветет вереск. Как пахнет осенний дождь. Голос короля Кайлана. Теперь я ухожу в прошлое, пытаясь вытащить оттуда старого себя. До смерти Бетани. До Остагара.
Но в прошлом пусто, и я не знаю, где ещё себя искать. Здесь, в Ордене, так и не нашел.
...комнаты рыцарей Ордена всегда напоминали мне псарню. Нас натаскивали как мабари, воспитывали, лелеяли нашу злость, а однодневная война, вместо того, чтобы показать обратную сторону медали, дала распробовать вкус крови и многим это понравилось.
А я третий день — как с похмелья.
Мой гнев обращен вовнутрь, на себя. Только теперь это называется «стыд».
Казалось бы, я не сделал ничего такого: я защищал город, который со словами присяги Ордену стал моим новым домом.
Только от вида крови тошнит.
Пройдет, знаю. И от этого знания снова тошно. Я не хотел становиться частью Города Цепей. Рвался, цеплялся за лучшее будущее, жил завтрашним днем, вот оно — завтра, а я запутался в словах, присягах, долге. В цепях.
Коридор между лазаретом и спальнями пахнет пылью и почему-то книгами. Я прохожу очередных десять шагов прежде, чем привалиться к стене и перевести дыхание. Провожу рукой по лицу, задерживаю ладонь и спустя секунду добавляю вторую, пряча ухмылку.
Кажется, я понял, почему бронзовые статуи закрывают лица ладонями.
Им стыдно на нас смотреть.
Потому что ничего ещё не закончилось.
Кунари в чем-то были правы — мы, люди, никогда не изменимся.
Только нас бессмысленно убивать за это.
Мы и сами отлично справимся.

Апд.

@темы: арт, м!Хоук, Карвер, Мередит, джен, Sidequest "Five demons"

---

Команда Изабелы. Тема 1 - Гнев.

[Isabela-team]

Команда: Изабела
Тема: Гнев
Персонажи: Изабела/Авелин, Андерс
Жанр: экшн
Рейтинг: NC-17
Предупреждение: Много ругани, немного жестокости и фемслеш.

7730 слов.

В Нижнем городе никогда не бывает тихо. Днем шла оживленная торговля, по пыльным улицам бегали посыльные или рабочие, а вечером к «Висельнику» стягивались даже живущие в Верхнем городе – дурная слава забегаловки только повышала прибыль. Ночью балом правили бандитские шайки, не дававшие заскучать одиноким путникам, и даже под утро, разбредающиеся по домам пьянчужки оживляли пустынные улицы. Народ тут был привычен если не ко всему, то ко многому – никого не удивляли ни трупы в канавах, ни странного вида торговцы, приехавшие издалека. Естественно, чей-то пронзительный крик тоже не был чем-то необычным. Люди, проходящие мимо переулка, из которого он раздался, даже не вздрогнули. Это было одно из правил выживания – не лезь не в свое дело. Хотя, зайди какой зевака в эту подворотню, поистине любопытная картина открылась бы ему – смуглокожая женщина прижимала к стене парня, имея явно не самые доброжелательные намерения.
- Слушай, ублюдок, - прошипела она, терпеливо дождавшись, когда ее жертва прекратит орать, - Если хочешь уйти отсюда на своих ногах, советую тебе сейчас сказать, где состоится сделка.
Угроза выглядела убедительно. Да и что может быть убедительнее торчащего в бедре кинжала, по-садистски медленно проворачивающегося внутри? Молодой, вихрастый паренек отчаянно закивал, разбрызгивая капельки пота, текущего по лбу и насилу разлепил залитые кровью из разбитого носа, губы.
- Я… я все скажу! Они хотят встретиться в заброшенном маяке на Рваном берегу!
- Хороший мальчик, - неестественно ласково произнесла женщина, похлопав парня по щеке, и выдернула кинжал у того из ноги. – Если ты врешь, то я тебя найду.
- Я… я не… - испуганно затараторил мальчишка, но заткнулся, тупо смотря на чеканный золотой, упавший к его ногам. В его сиянии и пробитое почти насквозь бедро не казалось чем-то страшным. Нога заживет, а количеством выпивки, которое можно купить в висельнике на эти деньги, можно затопить чертову таверну! Не ясно, с чего эта незнакомка, поначалу чуть не отправившая его на тот свет, оказалась столь щедра, но такой навар мальчишка не собирался упускать, дрожащими пальцами поднимая заветный кругляш. Когда он поднял голову – странной женщины не было и в помине.

***
Изабела была чертовски зла. И на это были причины – та еще выдалась неделька. Сначала прихвостень Рыжей Дженни явился за якобы не выплаченным долгом (судя по всему, хотел присвоить деньги себе), потом одна из фавориток оказалась не столь рассудительна, сколь выглядела на первый взгляд и умудрилась достать даже Изабелу. А теперь еще и это…
Вообще, если принимать за правду все слухи, вертящиеся вокруг реликвии кунари, получалось, что эта книжка умела размножаться делением, преодолевать пространственно-временной континуум и снимать шлюх. И, к сожалению, подгоняемая жаждой наживы и спасения своей задницы ривейнка проверяла практически всю поступающую информацию. Результатом последней такой проверки стал перемазанный в земле, до слез хохочущий Хоук, тыкающий пальцем в стопку листов со стихами и старый сапог, оказавшихся в «труднодоступном тайнике с профессионально обученной охраной». С тех пор Изабела даже притихла, не желая предоставлять Гаррету больше поводов для веселья.
Но этот парень… все сходилось! Да и говорил он убедительно. Конечно, когда из ноги торчит кинжал, кто угодно заговорит убедительно, но вдруг пиратке наконец удастся достать это писание? Тогда можно распрощаться с Кастильоном, временным безденежьем и этим, провонявшим дерьмом городом. В указанное место, Изабела шла в радостном настроении, даже не представляя, что ее там ждет.
Место встречи было то еще – один из крутых спусков к морю на Рваном берегу, ведущий к руинам бывшего маяка. Когда-то, тут была пристройка к башне, но с падением Тевинтерской империи Киркволлу пришлось неплохо ужаться в размерах, оставляя бывшие тракты на растерзание бандитам. Или, более опасным тварям. Впрочем, они не были проблемой для Изабелы – бандиты, редкие шайки пиратов, тал-васготы… они все были слишком невнимательны, чтобы заметить тенью крадущуюся девушку. Да и поймай ее какой несчастный – быстро бы сдох от ножа под ребра.
До нужного места Изабела добралась без приключений и спряталась в кустах под разломом стены маяка. Оттуда открывался хороший вид на внутреннее «убранство» здания, а саму пиратку было сложно заметить – оскалившиеся огрызки каменной кладки с одинаковым успехом скрывали как зашедшего внутрь, так и происходящее снаружи.
О том, что и этот день окажется столь же дерьмовым, как и вся неделя, Изабела стала подозревать минут через двадцать. Точного времени встречи она не знала, но, может быть, парнишка врал насчет того, что Общество хотело купить писание кунари у какой-то шайки бандитов? Тогда ему бы крупно не повезло – его лицо, становящееся от боли столь выразительным, ревейнка запомнила отлично. Но, в любом случае, делать выводы было еще рано, а сомнительное удовольствие сидеть в колючем кустарнике вокруг холодных, мокрых камней, можно дополнить кровожадными мыслями о расправе над незадачливым информатором.
Спасение жизни несчастного пришло только через полтора часа. Солнце уже садилось, пиратка окончательно отсидела себе все, что только можно, а парнишка в ее воображении уже был порублен на множество маленьких кусочков. Но от сладостных мыслей о мести ее отвлекли голоса и звуки шагов – с противоположной от нее стороны внутрь зашло пять человек. Больше и не требовалось – мало кто, кроме больного на всю голову Хоука, осмеливался бросать вызов Обществу. Да и этих громил хватало – как на подбор высокие, натренированные, вооруженные куда лучше стражи. Выделялся тщедушностью только несущий факел предводитель, но оно и понятно – не доверять же этим бугаям столь тонкое, как покупка реликвии, дело?
- Драйк, проверь все, - заговорил невысокий незнакомец, кивая одному из сопровождающих, а потом скривился, - Они еще и опаздывают.
Изабела мученически закатила глаза – никакое торжество от того, что тот паренек ей не соврал, не перебивалось дивными ощущениями в теле от полуторачасового сидения в одном месте. И перспектива ждать еще неизвестно, сколько не прибавляла оптимизма. Даже осмотр территории, который устроил парень, не мог разбавить минуты ожидания – он откровенно халтурил, не представляя никакой опасности. Поэтому интерес к происходящему стал быстро перерастать в раздражение. Изабела кляла мысленно все, что только можно – работорговцев, храмовников, магов, Киркволл, реликвию кунари, Кастильона, парнишку-информатора… Когда чертовыми в ее представлении были не только все вышеперечисленные явления, но и весь мир, в развалинах маяка наконец-то стало разворачиваться какое-то действо.
Вернее – чуть выше. Главарь шайки, воткнувший факел в просвет между кладкой и устроившийся на упавшем обломке стены, подорвался как ужаленный. Оно и не удивительно, яростная ругань и звон стали, раздавшиеся сверху, были большой неожиданностью для царившей на Рваном берегу, непривычной тишины. Встрепенулась и Изабела, напряженно всматриваясь в густой вечерний сумрак, но почти зашедшее за горизонт солнце позволяло увидеть только неясные тени, тянущиеся от основной дороги.
- Вы двое, - подал голос щуплый факелоносец, как про себя обозвала его пиратка, - сходите, проверьте, что там происходит.
Но эскорт не успел дойти даже до пролома, где ранее была дверь маяка – сверху послышались шаги. Воспользовавшись шумихой, Изабела пододвинулась ближе, желая рассмотреть происходящее поподробнее, но когда в освещенную факелом область вошли несколько человек, она шепотом, крепко выругалась. Вот уж действительно – дерьмовый день.

***

Со сменой командира стражи в казармах стало гораздо более шумно. Источником могла быть либо сама ферелденка, отдающая приказы подчиненным или же оживленные разговоры рядовых стражников, вернувшихся со службы. Даже атмосфера поменялась – работать в дозорах стало труднее, но хотя бы появилось осознание собственной полезности, что заметно повышало настроение стражникам.
Этим вечером в казармах оказалось особенно людно – храмовники устраивали очередной рейд, и стражам порядка пришлось потесниться, оставляя город на церковников. До ночи делать было нечего, поэтому в помещениях царил ровный гул голосов и редкий стук стекла – отработавшие за день стражники позволяли себе расслабиться в компании завистливо косящихся на них коллег. Авелин никогда не призналась бы, сколь нравится ей это зрелище, для вида ворча, что работники «совсем распоясались». Но разгонять пару десятков довольно гудящих коллег не поднималась рука, тем более половине из них через пару часов идти в ночной дозор. Раньше нельзя – будь неладны эти храмовники!
- Ленни, ну и видок у тебя! Сходи в лазарет, на тебя смотреть больно! – хриплый веселый голос со стороны столовой заставил капитана поднять голову и взглянуть на последнего вернувшегося с дозора стражника.
Ленни, немного простоватый парень с копной темно-русых волос, явно знавал лучшие времена. На ногах он держался крепко, но вот лицо, перемазанное кровью, которую стражник неловко пытался стереть латной перчаткой, не скрывало того, что он вляпался в какую-то передрягу.
- Стражник Ленни! – окликнула парня Авелин, пихая листок с расписанием дозоров кому-то стоящему сбоку.
- С-слушаю, капитан! – Ленни отреагировал быстро, хоть и заикался, заметно робея перед начальством. Теперь, когда он попытался вытянуться по струнке, было видно, что доспех помят, а сам он слегка прихрамывал.
- Где тебе так досталось? Гил, приведи лекаря, - добавила ферелденка, кивая стоящему рядом сослуживцу.
- Прошу простить, капитан! Не виноват! Сейчас все испр…
- Ленни, - с нажимом произнесла Авелин, перекрывая словесный поток парня. Тот пришел на службу пару недель назад и никак не мог проникнуться царившей в казармах семейной атмосферой, шарахаясь от старших по званию. Впрочем, это вызвало только добродушные смешки и провокационную попытку парочки балагуров споить новенького.
- Извиняюсь! Ну, то есть… - окончательно смутившись, прогудел стражник и запинаясь заговорил, - Я патрулировал восточную дорогу, как и должен был. Никаких происшествий не было, все отлично, капитан! Только несколько побирушек, но их я…
Авелин закатила глаза. Либо парнишка не хотел рассказывать, где так получил, либо думал, что от него требуют отчета. Положение спас один из старых стражников, ненавязчивым кашлем прерывая сбивчивый монолог и спрашивая о синяках. После чего Ленни сделал на первый взгляд невозможное – смутился еще больше.
- Ну… я… пошел на Рваный берег… - замямлил он и сжался под взглядом Авелин.
- На кой черт тебя туда понесло?!
Валлен вздрогнула от этого вопроса, раздавшегося из толпы, и кивнула, призывая новичка к ответу.
-Там… пираты. Вроде. Вот я и хотел как-то… выслужиться. Но там ничего такого! В смысле я напоролся на банду человек из десяти, а потом…
- Что? – спросила Авелин, вовремя прикусив язык, чтобы не ляпнуть «Идиот».
- Появился сударь Хоук с этими своими… магами. По-моему они не очень обратили на меня внимание, просто перебили всех, потом эльфийка… Мерриль вроде, дала мне бинты и они ушли в пещеру.
Ненадолго в казармах повисла тишина, прерываемая тихим хихиканьем одного из страдников – вот уж действительно дуракам везет. Ни один нормальный стражник не сунулся бы на Рваный берег в одиночестве, и выжить после стычки с пиратами - было скорее исключением из правил, чем тенденцией.
- Ты хоть представляешь, как тебе повезло?
- Дважды, - оживленно закивал Ленни, немного осмелев, когда понял, что бить повторно его не будут, - На обратном пути ваш друг тащил какой-то куст и так разозлился, когда один из подкрепления отряду пиратов, задел его стрелой. Он поджог несчастного, да и… всех поджог, - нескладно закончил стражник и вжал в голову в плечи, ожидая наказания. На его счастье, лекарь пришел именно в этот момент и увел потрепанного парня из казарм. Авелин оставалось только руками развести – новенький был хорош в бою, честен, но вот его идиотизм и неуемная тяга к благородству просто обескураживала. Вздохнув под взглядами сослуживцев, она мрачно пробурчала:
- Небось, Хоук все еще носится со своим дурацким зельем. Интересно, храмовники и в этот раз «не заметят» его? - ферелденка покачала головой и забрала обратно расписание дозоров, пробегаясь по нему глазами, - Донник, Бернис, Флинт, тогда вы отправитесь на Западный тракт, были жалобы рудокопов с Костяной Ямы, а я посмотрю, что там на Рваном берегу.
- Одна? – на всякий случай уточнил один из стражников, когда продолжения фразы не последовало.
- Да, справлюсь. Сомневаюсь, что потерявший свою драгоценную травку Хоук оставил там хоть что-то живое.
Спорить с ней никто не стал. Рваный берег - опасное место, но даже самые отпетые бандиты не совались туда недели две после массовых зачисток. Но одно дело – отпетые бандиты, а совсем другое, «зарубежные гости». Но начать стоит сначала.
Прогулка вдоль Рваного берега во время заката - действо медитативное, буквально-таки романтическое, если бы доблестный капитан стражи понимала бы смысл этого слова. Эстетику момента портили обугленные трупы, коих хватало на протяжении всего взгорья. В такие моменты Авелин частично понимала Мередит – страшно было смотреть, на что способны три опытных, боевых мага. Больше никто с Гарретом сюда не ходил, это ферелденка знала точно – Мерриль с Андерсом единственные, кто поддержал фанатичную радость Хоука, который достал в какой-то заднице (Авелин боялась, что в прямом смысле этого слова) рецепт бодрящего зелья. По его словам, трое суток можно бегать без еды и сна, правда потом организм пожелает восполнить потраченное. Впрочем, маг так заразился идеей приготовления сей дряни, что воспроизводил этот эффект без каких-либо зелий, обнаруживая себя в самых неожиданных местах. А что поделать? По его словам ингредиенты, входящие в состав были довольно редки, так что Гаррет перерывал все окрестности Киркволла со своей псиной наперевес.
Но успехи его алхимических экспериментов волновали Вллен в последнюю очередь. В ее задачу сейчас входило как следует обшарить окрестности и убедиться, что тут относительно безопасно. Навар с зачисток Рваного берега стража получала немалый – многие торговые караваны предпочитали этот путь ввиду его краткости. И в этот раз тут было действительно тихо – даже в кустах, в кои доблестный капитан стражи отлучилась по острой нужде.
Неожиданности ждали ее уже на обратном пути, когда почти стемнело. Откуда появилась эта кучка оборванцев, оставалось только гадать, но на пиратов они явно не походили. По-хорошему, стоило спрятаться и подслушать их разговор, но делать это в тяжелом доспехе, то еще занятие. Сбежать и переждать пока уйдут – рационально, конечно, но не для капитана стражи. Оставалось только идти вперед и поинтересоваться, что «достойные господа» позабыли тут. Сколько раз за эти минуты Валлен успела пожалеть, что не взяла с собой хоть кого-нибудь, но менять что-то было уже поздно. Оставалось надеяться, что это не бандиты.
К сожалению, «достойные господа» не пожелали даже начинать разговор. От летящего в нее ножа, стражницу спас вовремя выхваченный щит, к которому заранее тянулась рука. Хотя, судя по истеричным ноткам в вопле «Нас раскрыли!», больше самой Авелин испугались эти бандиты. Драка была короткой, но яростной – Валлен была много лучше обучена, но вот численное превосходство никто не отменял. В какой-то момент удар в затылок заставил ноги подкоситься, а сознание уплыть в небытие. Что спасло жизнь стражнице в первые пару секунд, когда обмякшее тело упало на пыльную дорогу, вопрос сложный. То ли эти бандиты не были убийцами, то ли их испугал мундир стражей, но ценную добычу их главарь предпочел взять с собой. В себя Авелин пришла только несколько минут спустя и скривилась – громкие голоса, заставляли боль мучительно пульсировать в черепной коробке.
- …в-вот мы и притащили ее. Стражница же, вдруг дадут выкуп. Эта сука успела уложить четверых моих людей! – первый голос дрожал и явно принадлежал одному из напавших на Авелин, отличаясь немного картавым, восточным акцентом.
- Идиот! Меня не интересует, кого вы сюда притащили. Где он? – второй был более высокий и не давал усомниться в том, что его обладатель уроженец Киркволла.
- Ну, его сейчас нет с собой… - характерный звук вынимаемого из ножен меча, после чего мужчина заговорил торопливее, - Он ушел из-под носа в самый последний момент! Но я знаю, кто перехватчик и где его искать! Только не убивайте!
– Говори живо! Хотя подожди, - неожиданно прервался киркволлец, после чего раздался шорох и звук шагов, - Мать твою, кретин! Это же капитан стражи. Прикончите ее побыстрее, а потом, ублюдок, ты мне расскажешь все.
Валлен вяло дернулась, пытаясь сделать… хоть что-то. Но тело было как ватное, а сознание норовило ускользнуть обратно в небытие. Даже злость на такую идиотскую смерть не помогала. А в том, что это была смерть, Авелин не сомневалась, не имея привычки рассчитывать на чудесное спасение.

***

Изабела была готова рвать и метать. И это надо было так вляпаться! Вот она, чертова реликвия, буквально у нее под носом. Выждать каких-то пару минут, узнать, кто перехватил ее и вырвать из рук любыми способами. Но нет, именно сегодня этой больной стражнице захотелось сдохнуть прямо под носом у пиратки!
Поначалу она сидела так и не двигалась, до хруста сжимая кулаки. Оставалось надеяться, что сговорщики не попытаются причинить вред стражнице до того, как обсудят местонахождение треклятой книги, но все надежды пошли прахом, после того, как представитель Общества приказал убить ферелденку. На мгновение в голове Изабелы проскользнула шальная мысль, что никто не узнает, что она тут была, если Авелин убьют. Всего ничего – дождаться пока эту помешанную на правилах идиотку зарежут, узнать, где реликвия и сбежать. Даже на похороны являться не придется, так как новая жизнь и корабль будут в кармане.
Но шальная мысль одно, а реальность совсем другое. Когда метательный кинжал со смачным хрустом вошел в череп направившегося к ферелденке бандита, Изабела прокляла еще и Хоука. А что, надо же хоть кого-то обвинить в подозрительно разросшемся благородстве?
Впрочем, дальше думать у пиратки не было возможности. Поняв, что они тут не одни, сговорщики повыхватывали оружие, озираясь по сторонам. Теперь стоило действовать быстро. В победе Изабела была уверена – хоть у нее и не было таких доспехов и боевого опыта, как у Авелин, но на ее стороне был эффект неожиданности и умение приканчивать своих врагов быстро. Особенно, при опустившемся солнце – темнота благоволила ее стилю боя.
Истратив весь запас метательных ножей, каждый из которых нашел свою цель, Изабела выскользнула из кустов, беззвучно, но очень быстро огибая колону маяка. Стоило подобраться с другой стороны – оставшиеся противники скучковались возле места ее бывшего укрытия. Что и было для них фатальным – ривейнка умела двигаться абсолютно бесшумно. Ее выдал только упавший на землю бандит с перерезанным горлом. Представитель от Общества оказался на диво визглив, но его вопль «Да это же просто еще одна девка!», выглядел не очень убедительно. Особенно с учетом того, что сговорщиков осталось всего четверо, а сам он, спустя несколько секунд, сползал вниз по стенке, удивленно смотря на распоротую рану на животе, из которой валили кишки. Увлекательный анатомический экскурс внутрь себя – последнее, что он успел увидеть перед смертью. С остальными пиратка закончила за несколько мгновений, но на всякий случай не опускала ножей – мало ли, может эти ублюдки притащили подогу. Но больше желающих на смерть не нашлось, а ее отвлекло сиплое, полное удивление «Изабела?». Судя по всему, стражница пришла в себя.
Ривейнка обернулась к ней и едва не зашипела. Даже себе самой не хотелось признаваться, что она испугалась за идиотку, что уж говорить про эту рыжую. Но где испуг, там и злость.
- Ты чертова ферелденская сучка! – сплюнув на землю, неблаговидно начала свой монолог Изабела. – Помимо этого есть полно мест, где ты могла бы спокойно сдохнуть! Нет, тебе надо было припереться именно сюда! Почему ты всегда все портишь?!
Пиратка прекрасно понимала всю абсурдность своих обвинений, но досада от упущенной в очередной раз реликвии была слишком велика, и надо было сорваться хоть на ком-то. Ведь подумать только – столько стараний, времени, сил, честно выбитый из Фенриса золотой, отданный мальчишке. И ради чего? Ради побитой, едва стоящей на ногах дуры, которую еще до города тащить надо. То, что надо – Изабела не сомневалась, так как быстрый осмотр стражницы был не утешителен. А раз уж все эти страдания обрушились на голову несчастной даме, то почему бы не облегчить свое положение отборной портовой руганью, чтобы самолично не свернуть шею ферелденке?
Авелин, во время всего монолога молчала. И дело было даже не столько в благодарности, слипшихся от крови губах или удивления от неожиданного спасения, сколько в ступоре. Да и как тут не зависнуть – осторожный осмотр повреждений на теле, ну никак не вязался с тем количеством оскорблений, которые сыпались в ее сторону. На такое действительно просто не знаешь, как реагировать. Из ступора Валлен вывел раздраженный вопрос о том, может ли она идти. Она и сама не могла на него ответить, но кивнула, медленно поднимаясь на ноги. Теперь, когда запал драки прошел, а жизни не угрожала опасность, она в полной мере почувствовала, как ей досталось. Болела не только голова, но и ребра, сдавливаемые помятым нагрудником, и это не считая мелких синяков по всему телу. Даже на то, чтобы устоять, приходилось тратить немало сил, что уж говорить про что-то большее. Но к ее удивлению, Изабела вскинула ее руку себе на плечо и прижала к себе, давая опору. Не забыв при этом, разразиться еще одной гневной тирадой, но ее Валлен пропустила мимо ушей, решив, что пиратка так развлекается.
И была почти права. Хоть Изабела назвала бы это как угодно, но не развлечением. Что может быть дерьмовее для окончания дерьмового дня – тащить рыжую идиотку на себе, чтобы подлатать по дурости полученные ранения. А ведь эта та еще задачка – волочить человека в полном доспешном облачении. Который еще и напрочь отказался идти, не захватив свой дурацкий щит. Оный Изабела категорически отказалась нести, но, похоже, стражница и не пыталась доверять бесполезную, по мнению пиратки, железяку кому-то кроме себя.
На полпути к городу запас ругательств Изабелы иссяк, и обе женщины шли в напряженном мрачном молчании. Только один раз Авелин попробовала поинтересоваться у ривейнки, как та оказалась на Рваном берегу, зачем спасла ее, и что именно ее так разозлило, но едва двигающиеся разбитые губы стали почти непреодолимым препятствием на этом пути. Которое не помешало коротко бросить Изабеле «Заткнись уже, наконец», когда та опять принялась за злобное ворчание.
Наверное, только на этом гневном запале, пиратка так быстро дотащила свою ношу в клоаку. До казарм идти было бы быстрее и безопаснее, но их местный кровопускатель магических способностей не имел и был редкой брюзгой. Доверять такому, свою ненавистную ношу Изабела просто не могла, да и Андерса будить было совсем не стыдно.
Появление двух девушек в лечебнице было событием экстраординарным. И если пинком открытую дверь еще можно было счесть чем-то обыденным, то раздраженный вопль «Андерс, сухопутная ты крыса, тащи сюда свой зад!» заставил одного из пациентов упасть с кушетки. Сам хозяин лечебницы просто вздрогнул, поднимая взгляд от очередного манифеста и начал ворчать что-то про нажравшуюся Изабелу. Но осекся, увидев Авелин.
Список недостатков Андерса, можно было растянуть на внушительных размеров лист, но свою работу он делал безупречно, а главное – не задавал лишних вопросов, пока ее не заканчивал. Коротко кивнув на свободное ложе, он достал из горы какого-то хлама старый нож и подошел к стражнице, скептически оглядывая раненую. Выглядела та неважно, но перед тем, как приводить ее в норму, стоило стащить доспех – тот явно мешал дышать.
- Так, помоги-ка мне, - попросил лекарь, приноравливаясь к застежкам нагрудника.
- Что?!
- Схватись вон за тот выступ и тяни на себя, - пояснил маг, видимо не услышав возмущенные интонации в голосе пиратки.
- Нет, я спрашиваю: я что, должна остаться тут, пока ты правишь ей кости?
- А ты ее тащила сюда только для того, чтобы я полночи выковыривал ее из железного панциря? Не ной.
Изабелла только закатила глаза, но послушалась – резон в словах Андерса тоже был. Хотя, над мятыми доспехами пришлось попотеть. Мало помогла даже Авелин, надтреснутым голосом дававшая советы по скидыванию этой кастрюли. Вторая попытка сбежать также оказалась безуспешной. Поняв, что Авелин не умирает прямо сейчас, лекарь перевел взгляд на пиратку и тоном, не терпящим возражений, сказал ждать, пока он закончит. Вялые протесты ни к чему не привели – Изабела умудрилась получить несколько несильных ударов, а чудовищ, вопреки мнению Андерса, в маге сидело два. Первое – Справедливость – пробуждалось при виде храмовников, а второе – лечащий Андерс – при виде непослушных пациентов. И ривейнка слишком хорошо это знала, чтобы ослушаться – последний раз такой побег из лечебницы кончился нудным и весьма долгим брюзжанием мага. Хотя не понятно, что хуже – его ворчание или же перспектива нахождения в одном помещении с причиной ее очередного провала в поисках писания. Что самое страшное – чем дальше, тем более бодро выглядела Авелин. Дело было как в магии, так и в парочке настоек, которые Андерс в нее запихал, но последствия гипоксии, легкого сотрясения мозга и кровопотери постепенно отступали, возвращая ясность сознания.
Для пиратки это значило только одно – нежелательные вопросы, отвечать на которые не было никакого желания. Ну не объяснять же этой, что она опять упустила реликвию, когда та была у нее под носом, что спасла ее, потому что испугалась за жизнь рыжей дуры и оттащила сюда по доброте душевной? Таких поводов для издевок Изабела давать не хотела, но пока, на ее счастье, Валлен молчала, только иногда кидая в ее сторону довольно странные взгляды. Ривейнка не знала, что сумбур творился не только в ее голове.
По-хорошему, эту портовую шлюху стоило бы поблагодарить, это Авелин понимала прекрасно. Но с другой стороны, один гарлок знает, что творится в башке у этой сумасшедшей – еще не хватало, чтобы та повторила свой монолог, озвученный при встрече. Конечно, Валлен подцепила из него немало любопытных… речевых оборотов, но вот выслушивать это уже в сознании, не прибегнув к рукоприкладству, вряд ли бы удалось.
Напряженное молчание не спешил разбавить и Андерс. Сейчас он просто работал, привычно совмещая как магические, так и обычные способы лечения. К сожалению, не все, что могли обычные бинты, могла магия, так что наиболее серьезные повреждения на теле стражницы он обрабатывал распространенными методами. Уже через час та выглядела заметно бодрее, хоть картину портили небольшой компресс на виске и перемотанная бинтами грудь.
Андерс, устало выдохнув, принялся за вторую посетительницу, хотя с ней дела обстояли гораздо проще и такого сосредоточения лечение не требовало.
- Ну, расскажи, где вы так вляпались, - поинтересовался маг, разглядывая тонкую ранку на бедре пиратки и смачивая бинт в каком-то отваре.
- Все-то тебе расскажи, - фыркнула Изабела.
- А ты что, стесняешься? – неожиданно подала голос Авелин, иронично вскидывая бровь.
- Иди ты… - огрызнулась пиратка, - Какого черта тебя вообще понесло на Рваный берег?!
- Это тебя не касается.
- А тебя не касается, что делала там я.
- То есть это было на Рваном берегу? Уже неплохо, - ненавязчиво вклинился Андерс, пытаясь скрыть улыбку и откровенно провоцируя, - И что, это вы так друг друга отделали?
- Издеваешься? – вспыхнула Изабела, невольно дергая ногой, на которой стремительно заживало ранение, под сиянием из руки лекаря, - Делать мне больше нечего, кроме как бить эту…
- Да ты бы и не смогла, - насмешливо фыркнула Авелин и ответила Андерсу, - Там была шайка бандитов, судя по всему с востока. Прибыли уже после того, как вы с Хоуком прошли по Рваному берегу. Их оказалось неожиданно много, а потом, вот эта вот меня спасла.
- «Вот эта», отлично! – раздраженно рыкнула пиратка, - Могла бы и поблагодарить!
- Спасибо.
- И это все?
- А ты на что рассчитывала?
- Так, ладно, - перебил прелестных дам Андерс, вставая с колен. Несмотря на то, что ему было интересно узнать, что же именно произошло, те слишком много ругались, нарушая покой больных и его собственный, - Изабела, помоги Авелин добраться до дома, после чего делайте, что хотите. Только не здесь, на ночь я вас тут не оставлю.
- Что? Мне еще и тащить эту…
- Сюда же ты ее дотащила, - резонно возразил маг, перебив девушку на полуслове, - Она все еще в неважном состоянии. Тебе не будет обидно, если ее заколят в темном переулке?
- Нет, - отрезала пиратка, вопреки своим словам помогая Авелин встать, за что получила следующую колкость.
- Да ты сегодня просто образец рациональности.
- Специально для тебя стараюсь, - едко прошипела Изабела, повторно подставляя свое плечо стражнице. Андерс только вздохнул, смотря вслед уходящим девушкам, и неожиданно ухмыльнулся – кажется, теперь он понимал жалобы Варрика о том, что он с Фенрисом просто невыносимы. Но ведь одно дело, такие проблемы как несправедливость в отношении магов и совсем другое… а это, впрочем, уже совсем другая история.
Изабела, тем временем, была занята своей. Если путь до лечебницы Андерса пролегал почти без конфликтов, то теперь Авелин не ленилась отвечать на колкости. Кажется, как-то раз даже вдалеке замаячила парочка бандитов, но решила, что лезть к двум взбеленившимся женщинам с оружием и звенящим мешком – доспехи стражницы – себе дороже.
- Позволь спросить, а что ты делала там? – если бы Авелин не знала бы ривейнку, он решила бы, что та смутилась.
- Гуляла, что не видно было?
- Одна одинёшенька по Рваному берегу?
- Представь себе.
- И на меня ты наорала, потому что я порчу вид заката?
- Потому что из-за тебя, - разозлившись, рыкнула женщина, - я упустила шанс найти чертову реликвию!
- Все носишься за ней?
- Ты бы тоже носилась.
Поистине прекрасное пение дивных нимф разносилось по улицам Верхнего города. Какой-то пьянчужка решил подойти к «подружкам», чтобы попросить милостыню, но нервно икнул и передумал, вслушавшись в разговор – словарный запас «дивных нимф» поражал самое извращенное воображение. Но, как оказалось, перепалка со стражницей была не так уж и плоха, и в иной ситуации Изабела назвала бы ее забавной – если бы не злость и опасения насчет того, что Авелин начнет язвить по поводу ее мягкосердечности. Ведь все-таки не выдержала, спасла, да и сейчас сопровождает до места жительства.
Валлен тоже не выглядела оптимистично настроенной. Небольшой дом на окраине верхнего города – удобное и, главное, неброское жилье для капитана стражи. Авелин устраивало. В отличие от перспективы пускать внутрь эту шлюху. Но, увы, та уперлась буквально таки рогами, решив самолично дотащить «хрупкую» стражницу до кровати. Сложно сказать, что было причиной такого упрямства, но скорее всего, банально раздражение, коего в Изабеле скопилось сверх всякой меры. Она уже успела клятвенно пообещать себе, что в ближайшее время как следует напьется и перетрахает всю «Цветущую розу», а в обозримом будущем, подарит рыжей идиотке кляп. Можно даже без видимого повода, просто так, от щедроты души.
Мысли сии, носящие весьма садистический характер, позволяли сдерживать себя сразу от двух вещей – бросить умирающую Валлен на произвол судьбы и умертвить ее прямо тут, чтобы не мучилась. Вообще, Изабела не была склонна к такой жестокости или склочности характера, но когда столько неудач накладывается разом, да еще и в виде занудной стражницы, и не на такое пойдешь. Сложно передать радость, которую она испытала, наконец-то сбросив на кровать тело Авелин. И была готова умчаться куда подальше, если бы не одно «но» - помимо всего прочего, Изабела была еще и весьма любопытна.
- Миленько у тебя тут, - сообщила она, с интересом разглядывая обстановку. Дом был небольшим, одноэтажным, не в пример величественным особнякам, стоящим ближе к центру, да и обставлен аскетично. Впрочем, все, что нужно для человека и стражника – камин, мебель, бадья для воды, тренировочный манекен и стойка с оружием – имели место быть.
- Рада, что ты оценила, - саркастично фыркнула сзади Авелин и насторожено покосилась на пиратку. Ситуация некоторого конфликта напрягала ее все сильнее. Ведь теперь Изабела была на ее территории.
- И часто ли ты сюда кого-нибудь водишь, м? – Насмешливо приподняла бровь ревейнка, оборачиваясь к Валлен.
- Не твое дело, - холодно отрезала та и недвусмысленно указала на дверь. Пока – только взглядом.
- Я же беспокоюсь, - притворно посокрушалась девушка, - Отсутствие личной жизни, знаешь ли, пагубно влияет на характер.
- И почему ты все сводишь к сексу? – то ли простонала, то ли прорычала Авелин и откинулась на стену, к которой была приставлена кровать. Безумно хотелось остаться в одиночестве и расслабиться, но не силой же выбрасывать отсюда эту? Хотя, командир стражи была чертовски близка к этому.
- А чем это хуже, чем твоя помешанность на работе? - пожала плечами Изабела.
- Я помогаю людям.
- Я тоже. В каком-то смысле, - после паузы добавила пиратка, весьма похабно ухмыляясь.
- Предпочту не задумываться в каком. Изабела, уйди, и без тебя тошно, - уже напрямую сказала Валлен.
- А я, между прочим, тебе жизнь спасла, - в голосе была просто непередаваемая смесь ехидства и обиды.
- Я уже поблагодарила, - огрызнулась Авелин, опять начиная заводиться, - И если бы не твоя чертова реликвия, этого бы вообще не было.
- Давай, обвини еще тот шторм или еще что-нибудь.
- Да заткнись ты наконец! – рыкнула стражница, резко вставая с кровати и направляясь к пиратке с твердым намереньем вышвырнуть засранку из дома. Паршивое самочувствие не было препятствием в этом благом деле. И не то, чтобы Авелин не была благодарна за спасение, но совершенно ничего не могла поделать со злостью на нагловатую девушку.
- Ты сегодня просто образец рациональности, - передразнила ривейнка, подаваясь вперед и буквально упираясь лбом в Валлен. И ведь понимала же, что спор на пустом месте, но отступать не собиралась.
- Интересно, ты вообще можешь замолчать? – утробно прорычала Авелин, сжимая кулаки. До того, чтобы врезать этой шлюхе, ей оставалось совсем немного, но…
Изабела и сама не знала, что на нее нашло. Хотя нет – знала. Дразнить стражницу было всегда забавно. Та, будучи убежденным консерватором по части интимной жизни, бурно реагировала на подколки пиратки. Хотя произошедшее подколкой уже не назовешь. Самодовольно ухмыльнувшись, девушка сжала плечи Валлен и глухо произнесла, прежде чем поцеловать.
- Так заткни меня.
Хотя, помимо интереса был в этом и соревновательный момент. Ривейнка любила добиваться кого-либо, тем интереснее было пробовать на вкус свою «жертву». Авелин же казалась неприступной крепостью, которая будто бы бросала вызов своей демонстративной аскетичностью. И, конечно же, в этом была злость, ведь яростный, жадный поцелуй выражал гнев ничуть не хуже, чем драка.
Сначала стражница никак не реагировала на происходящее, казалось, и не дышала вовсе, смотря расфокусированным взглядом куда-то далеко. Но постепенно сознание возвращалось к ней, ведь несмотря на то, что Изабела целовалась весьма неплохо, оценить всю прелесть момента мешало негодование. Наверное, только ранение и не дало Валлен отбросить пиратку к стене, а просто оттолкнуть, прожигая ту ненавидящим взглядом.
- Какого черта ты делаешь?!
- Затыкаюсь, как ты и сказала, - фыркнула Изабела, нарочито пошло облизывая губы. Теперь, Авелин именно хотелось. В этом было не столько возбуждение, для которого было несколько рановато, сколько любопытство и желание утвердить доминирующую позицию. Хотя у кого еще доминирующая…
Но сейчас, на стороне пиратки были ранения стражницы – поднырнуть под удар и прижаться вплотную, обнимая одной рукой за талию, почти ничего не стоило. Теперь поцелуй был более жестким, в нем уже не было прошлой игривой попытки изучить. Изабелла плотно прижималась к Авелин, не давала той двигаться, перемежая жаркие ласки языком с укусами, дразня и приглашая на своеобразный поединок.
А Валлен было в пору проклясть свое упрямство, но не принять вызов она не могла. Даже такой. Зарычав, она обхватила Изабелу поперек поясницы, хотя менее всего это походило на объятия – уж скорее силовой захват, не дающий вырваться. Кто-то другой на этом месте ощутил бы дискомфорт, но пиратка была слишком увлечена своим занятием. Ведь теперь, когда Авелин решила принять активное участие, стало гораздо интереснее.
Самодовольно хмыкнув в губы ферелденки, Изабелла сильнее прижалась к ней, в жестком поцелуе, смакуя стальной вкус крови – чьей, не ясно, да и не так важно сейчас. Тем временем ее руки собственнически забрались под тонкую льняную рубашку стражницы, грубовато оглаживая прохладную кожу – жест скорее привычный, чем осознанный. Изабела даже не знала, к чему приведет эта импульсивная, необдуманная провокация. И хотя она не собиралась трахаться с Авелин, но позволяла себе любые вольности, пока сопротивление не дойдет до чего-то серьезного. Но не доходило, не ясно даже почему. Может быть, Валлен нравилось происходящее, а может, она просто не могла позволить себе проиграть, пусть и на столь своеобразной арене. Пиратка этого не знала, да и не хотела сейчас задумываться – для нее это была интересная, возбуждающая игра, проверка насколько далеко ее пустит стражница.
И та пускала, медленно отступая под напором ривейнки. Казалось это уже и не Авелин вовсе – не может же эта закостенелая идиотка так яростно отвечать на поцелуй, едва слышно рыча, когда Изабела пускала в ход зубы. Впрочем, стражница пришла в себя, когда ноги подкосились от упершейся в них кровати – и когда эта шлюха успела оттеснить ее так далеко? Грузно упав на жесткий матрац, Валлен застонала от боли в ребрах и зашипела.
- Мать твою, потаскуха, вали уже отсюда!
- Да? А мне казалось, тебе понравилось, - игриво хохотнула Изабела. Игриво только на первый взгляд – в глазах у нее плясал опасный огонек. Сочетание возбуждения, злости, интереса и соперничества давали взрывоопасную смесь эмоций, и оторваться от стражницы казалось кощунством. В этой ситуации заводило практически все – и ведь надо же, от одного поцелуя! – яростный взгляд Авелин, грубые прикосновения ее рук, грязная ругань. Чертова рыжая дура сейчас выглядела настолько живой, настолько собой, что хотелось смаковать ее вечно.
Чем Изабела и занялась, по-хозяйски седлая бедра женщины и запуская руку ей в волосы, несмотря на настойчивые попытки спихнуть нахалку с колен.
- Тебе показалось.
- Вот и проверим, - выдохнула пиратка и сильно сжала ладонь, не давая Валлен пошевелить головой. Пользуясь своим временным преимуществом, она повторно поцеловала ту в губы, но надолго не задержалась – получив укус, она со смешком слизала выступившую кровь и спустилась ниже.
Наверное, шея Авелин могла быть отдельным фетишем. Мускулистая, с парочкой бледных шрамов, покрытая удивительно тонкой, бледной кожей и россыпью едва заметных веснушек. Прикасаться к ней, редкое удовольствие, но ни в какое сравнение оно не шло с тем, как реагировала стражница. Руки на бедрах Изабелы судорожно сжались, зажимая ее в стальной капкан, а с губ Валлен сорвалось шипящее «Су-у-ука!». Не ясно, чего в ее голосе было больше – злости или удовольствия?
Изабела решила поставить на последний вариант, всем телом наваливаясь на Авелин и опрокидывая ее на кровать. И хоть это не пресекло попыток отбиться, но делать это в лежачем положении было гораздо менее удобно.
Сама пиратка не на шутку разошлась, выпутывая ладонь из волос и забираясь руками под рубашку стражницы, несмотря на то, что та зло взбрыкнула, желая вывернуться под навалившегося тела.
- Дура, больно же! – резко рыкнула она, когда обнаглевшая засранка слишком сильно надавила на отбитые ребра.
- А то, чем мы занимаемся, тебя уже не смущает? – Вопросительно приподняла бровь Бела. Она нехотя оторвалась от столь понравившейся ей шеи, которая уже красовалась парочкой аккуратных засосов.
- Иди ты знаешь, куда? Эй! Не тро-огай!..
Но уже поздно. Воспользовавшись тем, что стражница отвлеклась, Изабела задрала ей рубашку, доли секунды просто рассматривая открывшееся взору тело. Красивое, складное, даже не смотря на явную мужиковатость. Вид немного портила полоска туго намотанного бинта, идущего по ребрам, но если посмотреть выше, на небольшую, аккуратную грудь с соблазнительно вздернутыми сосками, на это уже не обращаешь внимания. Даже тут были веснушки, добавляющие ферелденке какое-то особо очарование. Но просто смотреть было выше сил Изабелы – она наклонилась, с видом победителя смотря на Авелин, и обхватила губами напряженный сосок.
За что пиратка больше любила секс с женщинами, так это за много приятных неожиданностей. Одна из них – реакция Валлен. Она как-то беспомощно выгнулась в спине, скрипя зубами, но даже так наружу вырывался тихий, рычащий стон, от которого у Белы закружилась голова. Теперь, хотелось получить как можно больше и ривейнка, не обращая внимания на впившиеся ей в волосы пальцы, стала жадно ласкать сосок языком, перекатывая во рту набухший шарик. Изредка она пускала в ход зубы, вырывая из горла Авелин сдавленый тихий мат, или отвлекалась на нежную кожицу ареола, позволяя перевести дух.
Изабела не решилась бы сказать, когда яростно отталкивающие ее руки, гораздо мягче зарылись в волосы и стали напротив, тянуть ближе к себе, сбросив на пол синий платок. Теперь Валлен вряд ли смогла бы утверждать, что происходящее ей не нравится, но эта засранка была слишком хороша, особенно, после четырехлетнего воздержания. Она совершенно не представляла, что говорить и как себя вести после, но сейчас ей просто хотелось продолжения.
Но Изабела не была бы собой, если не умела портить даже такой настрой. Рубашка Авелин уже давно валялась где-то сбоку, корсет пиратки был на полу, и она принялась за штаны стражницы. Та, как ни странно, помогла с ними разделаться, но вот увидено заставило Белу тихо захихикать.
- Я говорила, что люблю рыжих?
Вообще, ничего смешного, но уж больно умилительно выглядели короткие кудряшки, вьющиеся на лобке Валлен.
- Я тебя сейчас выдеру! – Зарычала Авелин, приподнимаясь на локтях. Судя по смущенному румянцу, она и впрямь была готова отмутузить эту девку прямо сейчас, но Изабела умела решать такие проблемы миром. Да и еще как. Ферелденка откинулась обратно, с силой прикусывая губу и невольно вскидывая бедра. Изабела вовремя скользнула на пол, раздвигая ноги стражницы пошире и давая себе больше места. А потом, не дожидаясь, пока та воплотит в жизнь свое обещание, она прижалась губами к лобку, сильным движением языка раздвигая складки кожи и находя набухший, чувствительный бугорок. А происходящее Валлен и вправду нравилось. Изабела хмыкнула, чувствуя во рту солоноватый, мускусный привкус смазки, недвусмысленно говорящий о том, чего действительно хотела ферелденка. И пиратка не собиралась ей в этом отказывать, удобнее устраиваясь между ног, обхватывая губами затвердевший клитор и принимаясь почти грубо ласкать его языком.
Реакция не заставила себя долго ждать – стражница задрожала, прогибаясь на кровати и глухо, низко застонала, более не в силах сдерживать себя. Да и зачем? Изабела делала слишком хорошо, уверенно касаясь губами в самых чувствительных точках – внутренняя сторона бедра, пах, туго напрягшийся бугорок внизу лобка. Конечно, за эти годы Валлен доходила и до мастурбации, почему нет? Но собственные пальцы не шли ни в какое сравнение с тем, как делала это ревейнка. Мягкий, немного шершавый, гибкий язык приносил гораздо более яркие ощущения, отбивая всякое желание сопротивляться. Напротив, Авелин зарылась пальцами в волосы Белы и шире раздвинула ноги, стараясь максимально усилить ощущения.
Надолго ее не хватило. Пиратка явно дразнилась, замедляла движения, как только видела, что Валлен оставалось совсем немного до конца, а потом вновь набрасывалась, яростно лаская тонкую, покрытую вязкой смазкой кожицу, оттягивая кончиком языка капюшон клитора или с нажимом вылизывая головку. Неизвестно, сколько бы еще она заставляла бы стражницу изнывать от желания, не давая нормально кончить, но в какой-то момент Авелин почти грубо прижала ее к себе, глухо то ли постанывая, то ли рыча сквозь сжатые зубы. Оргазм был долгим и, надо отдать должное пиратке, она продолжала настойчиво ласкать стражницу, пока та не обмякла на кровати, тяжело дыша.
Изабела отстранилась, с самодовольной ухмылкой слизывая смазку с губ. Произошедшее она считала своей личной победной и не скрывала этого, буквально светясь от гордости. И, конечно, она просто не могла упустить возможности съехидничать – поднявшись с пола на кровать, она иронично сообщила:
- А железная леди оказалась не такой уж и железной.
Впрочем, в этот раз пиратка удостоилась только мрачного взгляда и невнятного ругательства, сказанного в перерывах между попытками отдышаться. Но Валлен рано расслаблялась, в конце концов, Изабела не собиралась уходить отсюда ни с чем. Для вежливости выждав пару минут, она отделалась от нижнего белья, сбрасывая его на пол и оседлала бедра Авелин.
- Дорогуша, не сочти за наглость, но не ответишь ли ты мне ответной любезностью?
- Ты чертова похотливая сука, - глухо сообщила стражница и демонстративно отвернулась, показывая, что не собирается доставлять удовольствие своей неожиданной пассии на ночь.
Тем более, когда запал животного возбуждения прошел, на нее обрушилось осознание произошедшего. Но не до конца – ей было слишком хорошо, да и злость на наглую девку никуда не делась. Особенно, когда та начала настаивать.
- Эй! И это твоя благодарность?
- А я тебя о чем-то просила? – прошипела Авелин, впрочем, резко садясь и прижимаясь к пиратке. В конце концов, если та так хочет продолжения, стражница его ей даст. Не дожидаясь ответа, Валлен впилась в губы Изабелы и прижала ее к себе за талию, не давая дергаться. Не смотря на то, что она только что кончила, любопытства это не отменяло. Свободная рука ферелденки грубовато, изучающе скользила по телу пиратки, тем не менее, чутко улавливая ее реакцию. Так Авелин прошлась вдоль позвоночника, собственнически сжала зад и перешла к груди, раздразнивая напряженные соски кончиками пальцев. Конечно, ей явно не хватало изящества Изабелы – даже будучи грубой, та сохраняла плавность движений – но оно и не требовалось. Пиратке нравилась эта нарочитая угловатость и, в отличие от стражницы, она не собиралась этого скрывать, открыто постанывая сквозь поцелуй, пошло притираясь бедрами и с силой прижимая к себе женщину. Она всеми силами выказывала свое нетерпение, ведь ей пришлось ждать слишком долго и хотелось достичь желанной разрядки как можно быстрее.
- Потаскуха, - почти ласково сказала Валлен, разрывая поцелуй и перевела ладонь вниз, касаясь пальцами влажных, налитых кровью половых губ в обманно мягком жесте. Дождавшись, когда пиратка расслабится, она стала двигать рукой гораздо более жестко, не давая вырваться дернувшейся было Изабеле, прижимая ее за талию. Изящными эти прикосновения назвать было нельзя, но пиратка вскоре прекратила вырываться. Хоть стражница дрочила ей болезненно, грубо, но умело разбавляла это удовольствием. Особенно, когда склонилась к груди и обхватила губами затвердевший от возбуждения шарик соска. В таких темпах Изабела бы долго не продержалась, но неожиданности на сегодня не закончились. Поначалу, она даже не заметила, как Авелин, ко всему прочему, принялась оглаживать скользкими от смазки пальцами туго сжатое колечко мышц, между ягодиц. Но когда стражница стала увереннее надавливать на вход, не обратить внимание, было сложно.
Ревейнка дернулась, пытаясь отстраниться, сквозь пелену желания во взгляде проскальзывало удивление, но она решительно ничего не могла сделать в этой позе – Валлен держала крепко. Поймав на себе недоуменный взгляд, ферелденка криво ухмыльнулась и протолкнула внутрь палец, который, за счет смазки, вошел почти без сопротивления.
- Сюрприз.
- Чертова сука, - прошипела Бела.
Хотя, сидя на коленях у Авелин с раздвинутыми ногами, это звучало крайне неубедительно. Тем более, та не забывала об удовольствии пиратки, возвращаясь к прерванному процессу и грубовато лаская ее как снаружи, так и изнутри. А ривейнке оставалось только смириться, едва заметно вздрагивая от смеси боли и наслаждения. Постепенно боль и вовсе прекратила чувствоваться, растворяясь в удовольствии. Изабела жадно, открыто стонала, подаваясь бедрами на пальцы, с силой сжимала руки на плечах Валлен, иногда хриплым шепотом прося двигаться быстрее.
К концу она подошла довольно быстро, до боли кусая губы и мерно двигая бедрами в попытке усилить ощущения. Авелин не стала издеваться, в полной мере давая то, чего хотелось пиратке – ускорила движения пальцами. Когда та все же прогнулась в спине, кончая с хриплым, полным наслаждения стоном, Валлен прижала ее вплотную к себе, не давая даже вздохнуть. Только когда ривейнка обмякла, она ослабила хватку и сгрузила тело на кровать.
Пару минут в комнате царила тишина, прерываемая только звуком тяжелого дыхания двух людей. Придя в себя, Изабела фыркнула и села на кровати, взглядом выискивая свою одежду, но вздрогнула когда заметила, как на нее смотрела Валлен.
- И что теперь? – напряженно спросила стражница.
- В смысле?
- Ну… эм… - замялась Валлен и окончательно смутилась от смеха ривейнки.
- Это был секс, Авелин. Такая увлекательная…
- Я знаю, что такое секс!
- Похвально.
- А-р-р-р, ладно, - мученически закатив глаза Авелин, зарылась пальцами в свои волосы, растрепывая их еще сильнее, - значит, все как раньше?
- Конечно. Дружеский перепих еще не повод что-то менять, хотя можно задуматься о повторении, - ухмыльнулась Изабела.
- Создатель, вали уже отсюда. И мы не друзья.
- Ну, тогда просто трах, - непринужденно пожала плечами девушка, отточенными движениями застегивая на себе сапоги. Ненадолго, Авелин даже залюбовалась ею, но потом мотнула головой, сбрасывая наваждение. Все-таки хороша была девка, даже… по ее меркам.
- Ладно, будем считать, что я выполнила свой долг, - сообщила уже одевшаяся пиратка, склоняясь в шутливом поклоне, - Засим, позвольте откланяться, прекрасная госпожа.
- Не юродствуй, - хмуро буркнула Авелин, впрочем, не в силах сдержать ухмылки и кинула в Изабелу ее платком, о котором та, похоже и вовсе забыла, - И… спасибо.
Пиратка, продолжая дурачиться, отсалютовала Валлен и развернулась на каблуках, направляясь к выходу. На улице уже стояла глубокая ночь и прохладный воздух приятно холодил кожу. Настроение у Изабелы было намного выше, чем с утра – в конце концов, чертова реликвия не даст так неплохо провести время, как эта рыжая идиотка. Весьма забавная идиотка, стоит признать.
Спать ривейнке совершенно не хотелось, но куда направить свои стопы, тоже было не ясно. Немного растеряно поозиравшись по пустынным улицам и решив, что спускаться в Нижний город слишком долго, Изабела пошла в «Цветущую розу» - достойное продолжение приятного дня.

***
Несколько дней спустя, Висельник, разговор двух пьяниц.
- …во-от. Говаривают, в этом аж сама капитан стражи замешана, но черт его разберет в этом городе… - невысокий мужичок лет сорока неодобрительно покачал головой.
- А что искали то? – Прогудел простоватого вида детина, любовно кося взглядом на полную браги кружку, сжимаемую в руке
- Дык, никто точно не знает, - развел руками собеседник, но потом перешел на громкий, заговорщицкий шепот - Хотя я слышал, что какой-то богатенький лорд с верхнего города заказал Обществу найти старый, фамильный сервиз, утерянный при пожаре.
- О, как… а чегой народу-то так много сорвалось?
- Видать, на цену не поскупился. Лорд же…
Мужичок покивал с умным видом и вздрогнул от женского смеха, раздавшегося у него за спиной. Обернувшись, он увидел красивую смуглянку – завсегдатая висельника и расслабился – мало ли, что повеселило девицу.

@темы: фемслэш, Андерс, Изабела, Авелин, Sidequest "Five demons"

---

[Loghain-team]

Команда:команда тейрна Логейна
Тема:Гнев
Персонажи (пейринг, если есть): Логейн, Кайлан, Дункан, Анора, Кусланды.
Жанр:джен
Рейтинг:G
Предупреждение: POVы
Как утверждает Ворд, 4542 слова.
***
Примечания выношу сюда: бугурт - рыцарская забава, имитация штурма крепости. "Cave tibi a cano muto et aqua silente" - лат. "бойся тихой собаки и спокойной воды". Баннерет - знаменосец, рыцарь или, реже, другой мелкий феодал, имеющий право собирать войско под собственным знаменем.

"Casus belli"
***
Год двадцать пятый от начала Века Дракона, девятого по счислению Церкви.
Cave tibi a cano muto et aqua silente.

Отец вошел в матушкины покои, не переодевшись с дороги, как был, пропыленный, в грязных сапогах и мокрой от пота рубашке, только от плаща успел избавиться и стащить дублет. Палаш был при нем, как и пара кинжалов, ран Кинвайл не заметил, и – самое важное – отец улыбался. Грызшее в последние дни беспокойство исчезло, как не бывало: тейрн Кусланд исполнил свой долг, почтив присутствием Собрание Земель, и, загоняя лошадей, вернулся к жене и сыновьям. Все хорошо. Вайл и себе объяснить не мог, почему внезапный отъезд отца в столицу вызвал у него почти животный ужас: мальчик знал, что это как-то связано с политикой, смертью старого короля и восшествием на престол нового, но сути придворных интриг пока не понимал даже наполовину.
- Брайс, дорогой, как все прошло? – матушка казалась спокойной, но Кинвайл слишком хорошо ее знал, чтобы пропустить малейшие оттенки эмоций, едва заметные жесты, выдающие сдерживаемые чувства: беспокойство, облегчение, немного осторожного любопытства.
- Довольно весело, на самом деле, - хохотнул отец, плюхнувшись в кресло и вытянув ноги. – Видели бы вы лицо Логейна, когда я заявил, что мне их корона нужна разве для того, чтобы заложить ее антиванским ростовщикам. Я думал, он попытается меня убить. Право, он был похож на одержимого – одержимого гневом. Собрание, кстати, выглядело не лучше: ошарашенные, почти оглушенные, словно выброшенные на берег рыбы.
Кинвайлу легко было это представить: он видел тейрна Логейна несколько раз, и во владыке Гварена всегда было много гнева, больше ярости, чем нужно человеку, больше, чем можно удержать в себе, добавь еще чуть-чуть и…
Кинвайлу десять: в этом возрасте уже перестают бояться призраков и монстров из сказок – но он Кусланд, и знает, что порождения тьмы, оборотни и демоны действительно существуют. И ему чуть-чуть страшно: немного бояться не зазорно, вовсе не испытывающие страха подобны дуракам, как говорит отец – и Кинвайл позволил себе вопрос:
- Ты испугался, отец?
Тот посмотрел на него серьезно, без взрослой снисходительности, и ответил, как ответил бы Фергюсу, старшему брату:
– Он не был одержим, конечно. Просто очень зол. Логейн Мак-Тир, возможно, самый опасный человек Ферелдена, а разозленный Логейн опасен вдвойне. Но – нет, я не испытывал перед ним страха. Бойся молчащего пса и спокойной воды, сын. Гнев же, поверь, не сможет тебя обмануть, от разозленного противника всегда знаешь, чего ждать.
Кинвайл даже не старался понять: просто впитывал как губка, запоминал слова отца, чтобы обдумать их позже, но уже сейчас они казались ему верными. Гнев дает дурные советы, позволить ему говорить вместо себя – большая глупость.
- Брайс, - матушка уже совсем успокоилась и смотрела на отца с легким укором: грязные сапоги на дорогом антиванском ковре не к месту, прачкам не просто будет вывести пятна. – Не забивай ребенку голову, успеешь еще. А пока умойся с дороги.
- Конечно, Эли, - отец отвесил ей легкий поклон, порывисто, как у него было в обычае, поцеловал жену в щеку и ушел в свои покои, еще с порога кликнув слуг.
- Ты понял, почему твой отец отказался от короны? - как только стихли шаги отца, спросила матушка.
Корона? Но разве их семья претендовала на трон? Насколько Кинвайл знал, нет. Их род был древнее королевского, это правда, но в жилах Кусландов не текло ни капли крови Каленхада. Они были тейрнами, не королями.
- Потому, что королю Мэрику наследует его сын, Кайлан? – Вайл был не слишком уверен в ответе, это казалось слишком очевидным, а очевидного матушка не спрашивала никогда.
- Собрание Земель хотело короновать твоего отца. Король Брайс устраивал их больше, чем король Кайлан. Но твой отец отказался. И знаешь почему? Помнишь Денерим? Городскую стражу? Чьи цвета они носят?
Кинвайл помнил: отец возил его в столицу, и город произвел на него впечатление, хотя и куда меньшее, чем Киркуолл, где их принимал сам виконт Думар. Стража, стража…Он вспомнил королевские эмблемы на плащах, но вот цвета мундиров королевскими не были. Не у всех, по крайней мере. Белого и золотого хватало, но большинство стражников носили зеленое с серебром – а, значит, служили Кэнделзам.
- Эрла Уриэна, - выпалил он, и матушка кивнула. Значит, Вайл не ошибся.
- Верно, цвета денеримского эрла. Королю не принадлежит даже его собственная столица, у твоего отца власти больше, чем у монарха на троне. В своих владениях тейрн самовластен, а король…король вынужден ждать одобрения Собрания Земель. Помни об этом, сын.

***
«Нет столь пламенного гнева, что с течением времени не остывал бы».
Дж. Боккаччо

Гнев был постоянным спутником Логейна Мак-Тира, сколько он себя помнил. Орлесианцы, разоренные фермы и крестьянские дворы, снова орлесианцы, иногда Мэрик, трусливые аристократы, не желавшие сделать хоть что-то для спасения страны, аристократы кичливые, уподобившиеся во всем шевалье, мятежные банны, через жалкий десяток лет позабывшие, кто освободил Ферелден – причин хватало. Он научился жить со своей яростью, сдерживая ее и выпуская на волю лишь тогда, когда требовалось. Логейн знал, что вспышки эти пугают всех – даже Мэрика, но никогда не извинялся – не чувствовал вины. К тому же, гнев был полезен: лучше самому стать пугалом для потенциальных мятежников, чем знать, что они уж вовсе ничего страшатся.
Когда Мэрик объявил о своем стремлении выйти в море на одном из недавно построенных кораблей, Логейн даже удивился отсутствию злости: с очередным очень-очень глупым планом друга не хотелось спорить. Он словно бы предчувствовал то, что случится, предчувствовал смерть Мэрика. И король умер. И на смену гневу пришла пустота. И пожрала все. Быстро, как погребальный костер тело Мэрика.
Пустота, безразличие, ничто…На самом деле, просто отсутствие чего-то привычного, ставшего частью тебя: вроде дырки на месте выбитого зуба. Кайлан объявил о своей коронации и скорой женитьбе, готовили торжества в столице, банны и эрлы с чадами и домочадцами спешили в Денерим. Но Логейн едва ли замечал всю эту суету: он все силился понять, куда делся гнев…и куда делось все остальное. Он сражался с пустотой.
И пустоте пришлось, шипя, отступить: коронация Кайлана сорвалась, и Логейн снова был нужен. И гнев вернулся. Тень былого, но лучше, привычнее, чем ничего.
Кайлан поступил глупо, не испросив традиционного согласия Собрания Земель на коронацию. Да, то была не более чем фикция, и его отца короновали без одобрения баннов и эрлов – но тогда была война. А сейчас отъевшиеся, позабывшие о годах оккупации банны и эрлы затеяли мятеж, притом, увы, вполне законный. Объявили, что король Кайлан им неугоден, и принялись остервенело искать своего претендента на престол. Но одни оказывались недостаточно родовиты, другие не имели влияния, третьи денег, четвертые были слишком стары и немощны, а пятые, напротив, слишком юны. В пограничных городах императрица Селина собирала войска, надеясь воспользоваться безвластием, а то и гражданской войной. Больше всего Логейна беспокоило, что кто-то может найти бастарда: фрондирующие банны, люди императрицы, кто именно, не так уж важно, оба исхода были бы равно плохи. Он злился на поступившего, как неумное дитя, Кайлана, на всех восставших баннов и эрлов вместе взятых, и на каждого из них в отдельности, на орлесианцев – и гнев помогал ему решать, помогал действовать.
Ускорить свадьбу Кайлана и Аноры – раз, пусть все видят, что Мак-Тиры на стороне законного короля. Перетянуть на свою сторону лордов приграничья – два, в орлесианскую угрозу они верили безоговорочно, а защитить себя сами, без короля и его армии, не могли. Пообещать колеблющемуся Хоу от имени Кайлана снижение налогов на торговлю, которой жил его эрлинг – три. Начать собирать в Гварене войска – четыре. И встретиться лично с тем, кого мятежники предназначили на трон – с Брайсом Кусландом, тейрном Хайевера. Логейн думал, что ему придется убивать: сначала бастарда, потом хайеверца. Но младшего сына Мэрика надежно спрятал где-то старый лис Эамон, а Брайс…Брайс просто отшвырнул предложенную ему Собранием Земель корону, как комок грязи.
Кусланд прибыл в столицу всего с десятком людей, совершенно не боясь за свою жизнь, его не пугали ни ярость Логейна, ни ожидаемая негативная реакция предложивших ему трон баннов. Брайс был одет в цвета своего дома, которые оказались для него дороже королевского золота, на поясе носил хайеверский палаш и кинжал и смеялся над ними всеми. Это злило – настолько, что пустота уползла, сдала свои позиции, клубком свернулась до поры. Это восхищало – настолько, что вслед за уехавшим Кусландом Логейн отправил гонца, а не убийцу: в письме он сообщил о том, что хайеверские войска пригодились бы на орлейской границе, пока, разумеется, Кайлан не утвердится окончательно на троне. Логейн знал, что тейрн не откажет.
Через два месяца они короновали Кайлана, Собрание Земель, скрипя зубами, выразило новому монарху свое одобрение, Селина прислала приличествующие случаю поздравления, Брайс привез ко двору старшего сына и, вместо традиционной для хайеверских тейрнов поездки в Киркуолл, решил остаться на месяц-другой в столице. Все кончилось, гнев ушел, оставив Логейна один на один с пустотой. Она медленно убивала его, оборачиваясь кошмарами, сожалениями и частыми визитами в крипту под королевским замком. А потом Логейн научился сосуществовать с пустотой: он кормил ее работой, тренировками с мечом и луком, учебными бугуртами с королевской «золотой сотней» и гваренскими гвардейцами, планами обороны границ и завоевательных компаний, защитой трона Кайлана от любого посягательства. Пустота жрала и довольно урчала, и ему казалось, что все в порядке. Логейн не замечал, что с каждым разом ей требуется все больше и больше, а сам он не находит никакого удовольствия в делах, и что стремление накормить пустоту начинает занимать в его жизни все больше места.

***
Год двадцать девятый от начала Века Дракона, девятого по счислению Церкви.
«Так называемые правящие классы не могут оставаться долго без войны. Без войны они скучают, праздность утомляет, раздражает их, они не знают для чего живут, едят друг друга, стараются наговорить друг другу побольше неприятностей…»
А. Чехов

Королевские советы – советы Кайлана – выматывали Логейна так, как никогда не выматывали самые изнурительные тренировки с оружием, многочасовые пешие переходы или ночные бдения над картами и документами вместе с Мэриком. Иногда ему казалось, что мальчишка вообще не слушает того, что ему говорят, пропускает мимо ушей все, что его не устраивает. Кайлан не слушал ни казначея, ни эрла Уриена, ни капитанов городской стражи, ни даже супругу и самого Логейна. И, что хуже всего, тейрн не представлял, что с этим можно сделать. Четыре года назад было проще: он снова вел борьбу за трон для очередного Тейрина и чувствовал себя правильно, на своем месте.
Неплохо было и до последнего времени: Кайлан проводил время в охотах, пирах и турнирах, а правила Анора, у которой хорошо получалось держать Собрание Земель на коротком поводке. Для отца у нее всегда находилось дело, и скучать гваренскому тейрну не приходилось. Ему даже начинало казаться, что пустота ушла. Переполнилась. И все было хорошо.
Но с полгода назад король внезапно воспылал страстью к государственным делам, и это…беспокоило. Логейн был далек от желания иметь на троне покорную его воле марионетку, но лучше бы так, чем король, который не знает ни своей страны, ни своих людей, но все же хочет править не только на словах, но и на деле. В особенно плохие дни тейрн даже жалел, что помог сыну Мэрика сохранить трон. Брайс Кусланд, возможно, был бы лучшим королем. Впрочем, хайеверец отказался, и не из страха, а следуя своим убеждениям. Его можно было бы уважать, но что стоят убеждения в сравнении с судьбой королевства?
Казалось, что еще чуть-чуть и все, что они с Мэриком строили - их Ферелден - рассыплется как карточный домик. От одного неосторожного слова, от одного глупого поступка, от письма, указа, от какого-то инстинктивного стремления Кайлана задевать спесивцев из Собрания земель. Аноре пока удавалось сдерживать мужа, корректировать его политику – но надолго ли это? И как долго имя тейрна Гварена будет внушать баннам и эрлам трепет, удерживая их от бунта?
Система стремительно теряла стабильность. Ферелден, каким он был последние тридцать лет, доживал последние дни – Логейн почти чувствовал, как утекает сквозь пальцы время, недели, месяцы, за которые еще что-то можно сделать, что-то изменить. Если бы только Кайлан не был так слеп. Если бы он был подобием Мэрика не только внешне.
Кусланды неровно дышали к Антиве, их затяжной роман с «Северным самоцветом» перерос в крепкий брак наследника тейрна и калабрийской княжны, и с антиванских верфей вот-вот должны были сойти первые корабли нового хайеверского флота, запоздавшее приданное слывшей красавицей Ореанны. Зашевелился в своей берлоге старик Эамон: его женушка зачастила в гости к своей родне на Марках и в Орлее, а сам эрл заваливал короля письмами и приглашениями в Рэдклифф. Кайлан ездил: охотился с Теаганом, много разговаривал с дядьями - и возвращался, полный странных идей и прожектов. Хоу заигрывал с Тевинтером, одного сына отправил в Старкхэйвен, к Вэлям, второго планировал женить на наследнице Бриланда, а для единственной дочери настойчиво добивался брака с младшим Кусландом. И, конечно, не стоило забывать о Серых Стражах, которых Кайлан приблизил ко двору. Мальчишка всегда был неравнодушен к легендам и балладам, а о ком сложено песен больше, чем о Стражах? Разве что о Дейне-оборотне.
Кайлан ставил Стражей выше своих дворян, одаривал их милостями – аристократы бесились. Древний могущественный орден? Да. Но и сонмище бастардов, магов-отступников, эльфинажек, долийцев и бывших преступников, которых командор призвал прямо с виселицы – тоже. Такой плевок знать стерпеть не могла. А Кайлан отказывался, по-детски обижаясь, пойти на встречу и хотя бы на время удалить Серых Стражей из столицы. Более того, он становился все более и более щедр, одаривая Стражей деньгами и обещаниями.
Логейн спорил с Кайланом до хрипоты, не достигнув в очередной раз успеха и не умея проигрывать, срывался, поддаваясь по капле копящемуся раздражению, и Аноре приходилось мирить их после бурной ссоры. Когда-нибудь ее слов не хватит, понимал тейрн, и Кайлан лишится главной опоры своего трона. А он сам, возможно, лишится головы. Логейна это уже почти не беспокоило. В конце концов, он, вероятно, погибнет вместе с Ферелденом. Была в этом некая ирония. Мэрик бы, пожалуй, оценил.

***
Год тридцатый от начала Века Дракона, девятого по счислению Церкви.
«Младшее поколение, неугомонное и сознающее свою силу, уже не стучится в двери - оно ворвалось и уселось на наши места. Воздух сотрясается от их крика…»
Сомерсет Моэм

Командор Серых недавно добился у Кайлана очередной аудиенции. Снова чего-то просил: денег, людей, быть может, привилегий. И теперь королек хотел, чтобы его совет выслушал просьбу и изыскал способ помочь Стражам. Логейн недолюбливал ривейни Дункана, на хитром лице которого его старая профессия, кажется, была выжжена клеймом, и с удовольствием плюнул бы и на Стражей, и на совет, и на Кайлана. Но кто знает, до чего там договорятся без него? Когда-то Серым удалось увлечь Мэрика походом на Глубинные тропы, а его сын поддается влиянию намного легче.
В Овальном или, как его еще называли из-за цвета шелковых обоев, зеленом зале собрались уже все: Кайлан, Анора, эрл Уриэн, Дункан – ждали только тейрна. Стоило ему занять свое место – рядом с дочерью, напротив короля – как Кайлан, откашлявшись, заговорил:
-Наш добрый друг Дункан сообщил тревожные вести: на юге, в пустошах Коркари, будто бы, собираются все более и более крупные отряды порождений тьмы. Он считает, что вскоре за отрядами последует орда. Начинается Мор. Таково слово Первого Стража.
Мор. Та самая сказка, с помощью которой когда-то заманили на Глубинные тропы Мэрика. Не от него ли они тогда пытались охранить Ферелден? И не их ли тогдашний глупый поход показал, что методы Стражей неэффективны?
- Вы уверены? – Уриэн подался вперед, впившись в Дункана взглядом. Командор кивнул и ровным тоном начал перечислять знаки, знамения и ведомые ему признаки явления Архидемона. Логейн почти не слушал: спроси любую деревенскую бабку, и она предскажет куда большие ужасы лишь потому, что у нее заплесневело варенье, а репа, ей-ей, не уродилась совсем. Никто не собирает армию, наслушавшись откровений старух-крестьянок, зато по первому слову Стражей оголяют собственные границы, давая карт-бланш хищным соседям, и ведут свои знамена почти наугад, туда, куда укажет «чутье» очередного Серого.
- Я полагаю, нам следует созвать войска, отправить весть нашим баннеретам, баннам и эрлам и выступить к Пустошам Коркари, дабы встретить Орду раньше, чем та пересечет границы обитаемых земель, - едва Дункан замолк, как слово взял Кайлан. У них получалось на диво слаженно, словно тренировались. Или, быть может, мысли командора Серых так прочно утвердились в голове Кайлана, что он мнил их своими. Можно было бы попытаться избавить мальчишку от тлетворного влияния радикальным способом, но на место Дункана из Вейсхаупта прислали бы другого Стража, и ничего бы не изменилось. Дункан, по крайней мере, был злом ведомым, давно изученным, и Логейн знал, как с ним бороться.
- И где ты хочешь устроить ставку? Лотеринг не устоит, там нет укреплений, - размечтавшегося королька следовало как можно быстрее спустить с небес на землю. И чем больнее его при этом приложит, тем лучше – может, поумнеет, наконец. Никакого уважения (да и было ли оно?) к сыну Мэрика у Логейна уже не осталось, не осталось и желания оберегать его, как берег бы он собственное дитя. Слишком уж мало оказалось в Кайлане от отца, и совсем ничего – от Роуван. Тейрн хотел только не дать мальчишке разрушить все, удержать его от новых ошибок.
- Я уже думал об этом, - расплывшийся в улыбке Кайлан до боли был похож на того мальчика, что, не найдя вечно занятого делами отца, прибегал за советом к Логейну. Но если раньше эта улыбка согревала, то теперь – лишь раздражала. Любое напоминание о прежнем Кайлане отзывалось болью. – Остагар кажется мне хорошим вариантом. Старая тевинтерская крепость, с добрыми стенами, с источником воды, к тому же сохранившая некие защитные чары магистров, препятствующие колдовству врагов.
Остагар, надо же, что вспомнил. Замшелые развалины среди болот. Провиант туда не больно-то подвезешь, а солдат – не лошадь, долго на подножном корму не протянет. Но разве думает об этом Кайлан, которому в любом случае не придется голодать? К тому же Пустоши опасны сами по себе, нет почти никаких карт этих земель, и пытаясь перегруппироваться, отступить, чтобы потом зайти Орде во фланг, войско рискует в лучшем случае увязнуть в трясине, в худшем – наткнуться на что-то пострашнее порождений тьмы. И это не говоря о демонски «удачном» расположении крепости. Как форпост Остагар был великолепен, но твердыня, преграждающая путь из Диких Земель в земли цивилизованные? Смешно. Порождения тьмы промаршируют мимо них прямо к Лотерингу и будут чрезвычайно благодарны королю, который убрал с их пути все препятствия.
- Нас просто обойдут, - фыркнул Логейн. Он поймал взгляд Аноры, сосредоточенный, слегка недовольный. Можно было поклясться, что королева подчитывает в уме расходы на грядущую компанию, и итоговая сумма кажется ей недопустимой для казны тратой. Что ж, внезапное отсутствие денег на военные нужды Логейна бы не расстроило. Определенно, нет.
- Вы не правы, - спокойно произнес Дункан. – Война с порождениями тьмы – не тоже, что война с людьми. Там, где люди задумались бы об обманном маневре или об отступлении, они продолжают идти вперед. Они не знают страха, не знают военной науки, кроме самых примитивных приемов, но зато атакуют любое крупное скопление людей, которое учуют. Орда не пройдет мимо Остагара. Если, конечно, мы будем его защищать.
- Даже если и так, - тейрн понимал, что спорить с подобными заявлениями бесполезно. Слова Стража принимают на веру, он, как жена Маферата, вне подозрений. И бессмысленность спора раздражала Логейна тем сильнее, чем больше он понимал, что его правота ничего не значит. Кайлан уже все решил, уже увидел себя победителем дракона. Но тейрн не мог сдаться. Одному королю он уже позволил поверить в сказки Стражей, и это ни к чему хорошему не привело, - оборонять Остагар тяжело. Мы не сможем развернуть конницу на болотах, рыцарей придется спешить, к тому же трудно будет подвозить фураж и провизию. Я бы предложил все же встретить орду в Южных холмах. Займем высоты, расставим стрелков. Будем отступать, огрызаясь, до Лотеринга. Если придется, часть войска укроется в замке банна Вулльфстона.
- Нет, - отрезал Кайлан. – Я не пущу отродий на свою землю. Мы встретим их у Остагара. Встретим и разобьем.
Скажи что-то подобное Мэрик, все поверили бы и в разумность плана, и в то, что порождения тьмы будут уничтожены. Но Кайлан не был Мэриком, и его слова прозвучали жалко и по-детски наивно.
- Вы встретите и разобьете. Вы – без меня. И без войск Гварена, - Логейн надеялся, что его слова отрезвят Кайлана, заставят усомниться в собственной правоте. Но мальчишка вспыхнул румянцем, глаза его сверкнули гневом, а руки сжались в кулаки.
- Я твой король, сэр, - прорычал он. - И я приказываю тебе…
Это было сродни пощечине. Или брошенной в лицо перчатке. Сродни вызову. И Логейн почти с радостью отметил, что в нем закипает гнев, не глухое, привычное, находящее выход лишь в бессмысленных ссорах и колкостях раздражение, а гнев, который много лет вел его вперед. Вот теперь он знал, что делать. Губы Логейна сами собой сложились в злую усмешку, и он смерил королька презрительным взглядом:
- А я, так уж вышло, тейрн Гварена. И могу не выполнять твоих приказов, Кайлан.
Вызов был принят.

***

«Мы находим в природе человека три основные причины войны: во-первых, соперничество; во-вторых, недоверие; в-третьих, жажду славы».
Томас Гоббс

Совет закончился, так, по сути, и не начавшись. Взбешенный Мак-Тир ушел, да что там, буквально вылетел из зала, королева отправилась за ним, подарив мужу на прощание полный укора взгляд, а прочих выставил сам Кайлан. Позвал слуг, велев прибраться, и небрежным жестом предложил Дункану следовать за собой. Это был, пожалуй, добрый знак: король был раздражен и, возможно, ошарашен эскападой Логейна, но от своего решения помочь Стражам в борьбе с Мором отступать не собирался. Ведь не в качестве компании за ужином, в самом деле, ему понадобился Командор Серых Стражей. Хотя…с него бы, пожалуй, сталось.
На рабочий кабинет комната, в которую его привел Кайлан, походила мало. Скорее уж на эдакое уютное убежище ото всего мира вместе взятого. Никаких важных бумаг, испещрённых пометками карт или чего-то подобного, только недописанное письмо на столе. А еще с дюжину орлейских романов в книжном шкафу – Дункан узнал их по замысловатым оттискам на корешках, одинокий оловянный солдатик на полке того же шкафа, початая бутылка вина, небрежно брошенный на пол плащ, забрызганный грязью, пара охотничьих ножей, один в ножнах, второй со всего размаха вогнанный в столешницу, и кресла с богатой шелковой обивкой. Очень…не ферелдеский кабинет. Скорее подошел бы орлесианскому вельможе.
– Располагайся, Командор, - Кайлан без церемоний подтащил к себе одно из кресел, и Дункан последовал его примеру. – Прости, что нечего предложить: здесь пусто, как в кошельке оборванца, даже вино это несчастное выдохлось давно, а слуг звать…не хочется. Не сюда. И не сейчас.
Дункану оставалось лишь кивнуть. Король не слишком-то любил, когда с ним спорят, и, если он все еще хотел, чтобы ферелденские войска выступили против порождений тьмы, следовало почаще кивать и соглашаться. Это, в конце концов, очень маленькая цена. Тем более что Его Величество, кажется, не слишком нуждался в собеседнике, и продолжил бы свой монолог, даже оставшись в одиночестве. Что ж, пусть говорит. Может быть, удастся выцепить из его откровений что-то полезное.
- Демоны бы взяли Логейна, - в голосе Кайлана усталость мешалась с раздражением и застарелой горечью. - Почему каждый раз, когда я пытаюсь ему что-то доказать, мне кажется, что я бьюсь о каменную стену? И что он смотрит на меня и мысленно сравнивает каждый раз с отцом, и считает, что я хуже лишь потому, что я – не он, не Мэррик? Держит своего короля за сущего сопляка, забывает, что должен подчиняться помазаннику Андрасте. Да еще это Собрание Земель…что за глупость, право? Полгода ждать, пока кучка толстых, одышливых баннов и мелкотравчатых эрлов одобрит единовременный военный налог, когда деньги нужны незамедлительно? В Орлее дело обстоит иначе, слово императрицы у них сродни закону – и это удобно, когда решение нужно принять быстро. Конечно, и в нашей системе есть толк, но…банны в правление моего отца взяли слишком много власти. Больше, чем у них когда-либо было. Свободы баннорнов, ха! Сказали бы они это королю Арланду… Корона…Чего она стоит, если у меня нет собственной армии, только гвардия и три сотни межевых рыцарей? Зато у моих вассалов армии есть: у Хоу, у Брилланда, у Кусландов, даже дядюшка Эамон в своем Рэдклиффе может вооружить семь-восемь сотен, не выводя в поле юнцов и стариков. И какие могут быть планы компании, если я не знаю и приблизительно, сколько солдат будет под моими знаменами, кто из вассалов будет верен своему долгу, а кто плюнет на приказ короля, убежденный в собственной безнаказанности. Раньше, по крайней мере, я был уверен в башне и в виверне, но дядюшка стал стар, хвор и тяжел на подъем, а Логейн, кажется, обратился против меня. И скольких еще оттолкнет его предательство? Кого я не досчитаюсь под Остагаром? Хайеверских гордецов? Бравирующих древностью рода медведей? Кого?
Дункан хотел бы вклиниться в монолог Кайлана и посоветовать простое решение: извиниться перед тейрном. Это был бы поступок не обидчивого юнца, а мужчины. Да, во многом король был прав, но мог ли он что-то изменить? Вряд ли. И уж точно не сейчас. Вот после победы над Мором…тогда у Кайлана могло бы получиться. Того, чего не достиг Арланд даже ценой большой крови, уничтожив вечных мятежников Драйденов, вырезав несколько семейств вплоть до бастардов и казнив четырех из пяти сыновей тогдашнего тейрна Кусланда, мог достичь король, чья армия победит Архидемона. Что ж, еще одна причина помочь Стражам. И, если все пойдет как надо (если нет, им всем, пожалуй, будет уже все равно), то каждый получит то, чего хотел: Стражи остановят Мор, а Кайлан, увенчанный славой, будет строить новый Ферелден.

***
«Приходить в гнев - значит вымещать на себе ошибки другого».
А. Поуп

- Отец, я прошу тебя, - Анора подошла к нему, шелестя юбками, коснулась тонкими пальцами плеча.
Логейн знал, зачем она пришла, и уже знал, что ответит согласием. Он мог бы бросить на произвол судьбы Кайлана, мальчишку, не желающего взрослеть, но не солдат. Не Ферелден. Кто-то ведь должен думать не только о славе или об убийстве Архидемона, но и том, чем кормить войско, куда отступать, что делать в случае неудачи. Кто-то должен сверить карты Диких Земель, выслать разведку, отыскать знакомых с тевинтерской фортификацией инженеров, чтобы проверили крепость, кто-то должен надавить на баннов, чтобы их войска все же прибыли под Остагар.
- Он мой муж. И он…не всегда думает, что говорит, - Анора, конечно, тоже знала о том, что он уже согласился, что в Гварен полетели самые быстрые птицы, что баннереты ее отца уже получили приказ выступать, но все же играла свою роль до конца. Давала Логейну оправдание перед самим собой. Чтобы он мог сказать: «Ради дочери». А Кайлан мог бы не извиняться, ведь простого признания своей неправоты от него никогда не дождешься. Иногда Анора бывала удивительно тактичной.
Но погасить гнев, разожженный на последнем совете, было не в ее силах. Кто-то, Логейн знал, сгорит: может быть, он сам, может быть, опалит золотые королевские крылья мотылек Кайлан.

*
«Старики объявляют войну, а умирать идут молодые».
Г. Гувер

Логейн не жалел, что не проявил твердости и не отказался от участия в остагарской компании – он был здесь не ради Кайлана, и ему было почти плевать, что королек подвергает себя опасности, что лезет на передовую, возглавляет вылазки в Пустоши. Ему было почти плевать, что на военных советах он разговаривает сам с собой: тейрн привык, что Кайлан не слушает его. Но все же, по привычке, он пытался оберегать мальчишку. Как мог: советовал не лезть в атаку в первой линии, не идти в бой со Стражами, которые сражались, кажется, совершенно не заботясь о своем выживании.
Но Кайлану тоже было плевать. И он не опускал забрала, смеялся и обещал, что последний удар дракону он нанесет отцовским мечом. Чтобы почтить память. Красивый жест, но Мэрик, будь он жив, больше оценил бы деяния мирные, служившие пользе Ферелдена, а не вящей славе монарха.
В последнюю ночь, уже все взвесив и передумав, Логейн считал знамена: банны, межевые рыцари, Пик Дракона, Гварен, Денерим, королевский штандарт… Многих недоставало, слишком многих, и Логейн предполагал, что утром им придется отступать. Король и Стражи не допускали даже тени подобной мысли. Конечно, смертники и ищущий славы дурак. Пока ты жив, ты можешь продолжать сражаться, а лечь костьми у последнего рубежа – проще нет.
И был рассвет. Сигнал с Башни Ишала запоздал, а Кайлан со своей гвардией и Стражами оторвался слишком далеко от линий собственного войска и попал в окружение. Логейн мог бы прорваться к нему, положив половину своих солдат, и попытаться вытащить королька из котла, в который тот угодил. Весы. Сын Мэрика на одной чаше, а жизни сотен – на другой. И гнев, надежный-ненадежный советчик, снова замолчал, словно ему нечего было предложить. Но Логейн все равно знал, что делать. «Не спасай меня. Не такой ценой», - сказал когда-то его король. И тейрн приказал отступать.

@темы: Анора, Кайлан, Логэйн, джен, м!Кусланд, Sidequest "Five demons", Брайс Кусланд, Элеонора Кусланд, Дункан

---

Команда Орсино. Тур 1. Гнев.

[Orsino-team]

Команда: Orsino-team
Тема: Гнев
Персонажи: Орсино, м!Хоук-маг, Андерс, Мередит, безымянные персонажи, демон гнева.
Жанр: юмор
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: Автор всех персонажей искренне любит, но юмор - жанр беспощадный XD
Приятного прочтения.

Один день из жизни Первого Чародея.

2157 слов. Читать.

- Смотри, вот он, маг-отступник, никем не притесняемый, свободный... Уважаемый человек в городе, которого боятся и почитают. На его месте должен был быть ты. Он получил то, что должно было быть твоим! Свобода, власть, абсолютная магия...
- Доброе утро, Защитник. Рад вас видеть, - Орсино искренне улыбнулся, кивнул, приветствуя Хоука во дворе Каземат, где они совершенно случайно столкнулись. Видимо, Гаррет пришёл в очередной раз сунуть свой нос в дела Мередит и круга.
- Доброе-доброе. Первый Чародей, Вы меня караулили? - маг полушутливо усмехнулся, картинно полупоклонился. В углублении на посохе красовалась не смытая до конца кровь, а левая рука Хоука была подозрительно знакомо перетянута чистой тряпочкой, но этого, конечно, никто не замечал, делая вид, что это всё череда нелепых и абсолютно случайных совпадений.
- Разумеется, - Орсино кивнул с самым серьёзным видом, отвечая колкостью на провокацию, - Проверяю слухи о том, что рыцарь-командор Мередит изменяет мне с вами.
Гаррет от души рассмеялся, а чародей опять услышал столь назойливый голос. Невидимый и неслышимый для окружающих демон гнева всё ещё парил рядом, пытаясь вывести невозмутимого эльфа из себя и, тем самым, поработить.
- Он использует магию крови прямо на улицах, на глазах у всех, не скрываясь. Лириум пьёт как вино, не отказывая себе ни в чём. А в борделе и вовсе имеет абонемент!
- Зависть, - односложно прокомментировал маг.
- Что? - демон совершенно растерялся и удивлённо посмотрел на Орсино, ожидая пояснений.
- Зависть вызывает, а не гнев, - последовал спокойный ответ. Маг смахнул с плеча прилипший к ткани седой волос, дожидаясь пока Защитник успокоится от приступа веселья.
- Вы что-то сказали, Первый Чародей? - отступник немного насторожился, недоверчиво смотря на эльфа, который похоже начал разговаривать сам с собой.
- Говорю, что завидую вашей молодости и возможностям, Защитник. У вас насыщенная жизнь.
- О да, не жизнь, а одно приключение. Когда тебя все хотят убить - она удивительным образом сама насыщается, Вы не поверите! - Гаррет как обычно съехидничал и поспешил распрощаться. Проверять остроту языка с эльфом было бесполезно, он так наловчился пререкаться с Мередит, да ещё и чтобы без последствий для своего организма, что в словесном поединке стал не менее силён, чем в магическом.
Стоило чародею проводить Защитника взглядом до дверей, как демон тут же начал своё занудство заново.
- Точно не гнев?
- Абсолютно.
Орсино вздохнул и обречённо поднял глаза к небу. Грязно серые облака радости не прибавили нисколько, но, изучая складывающиеся из них фигурки, маг успокоился до приемлемого состояния. Демон Гнева доставал его с самого утра, как только Первый Чародей продрал глаза после очередного ночного кошмара, где он пел серенады под окном Мередит, а она кокетливо сбрасывала ему вместо цветочков и ленточек с волос - священные символы и шлем. Орсино поёжился, вспомнив эту ужасающую картинку и поспешил в залы к ученикам. Демон неотступно летел рядом, просачиваясь сквозь все препятствия. Каким образом он вырвался из Тени и прибывал вне чьего-то тела - было для эльфа загадкой, впрочем, как и странное поведение. Демон попался достаточно слабый, наивный, но разговорчивый и упёртый как баран, настойчиво пытающийся добиться хоть малюсенькой вспышки гнева. Пока тщетно, но Орсино уже стал задумываться на долго ли его такими темпами хватит. В утешение он уверял себя в том, что надо подождать всего-лишь до вечера, а там можно будет спокойно разобраться и изгнать настырного засранца.

***
- Учитель, Вам больно?
Девушка ахнула и взяла Орсино за кисть, присматриваясь к порезу на пальцах. Эльф вздрогнул, но руку не убрал, позволяя ученице вытащить мелкий осколок из ранки. Как разбилась эта чашка он даже не заметил, то ли она локтем зацепила, то ли магией нечаянно толкнула, да и не важно собственно. Важно то, что противная посудина от незначительного удара треснула, а когда маг попытался её аккуратно ухватить, чтобы содержимое не расплескалось - лопнула окончательно, подарив чародею несколько мелких осколков. Судя по тому, что два девушка уже извлекла, но всё ещё продолжала попытки, их было больше.
- Нет. Всё в порядке, не беспокойтесь, - неуверенно ответил на вопрос маг, удивлённо и как-то завороженно смотря на то, как ученица отрицательно покачала головой и коснулась губами ранки, пытаясь осторожно вытащить последний кусочек стекла. Густые русые волосы были собраны в пучок и взору чародея было предоставлено откровенное декольте со всем прилагающимся богатством, а уж мягкие губы, осторожно касающиеся пальцев, довершали дело.
- Да она просто насмехается над тобой! Это тайный умысел. Смотри как она заинтересовалась твоей кровью! - воспользовавшись тем, что Орсино немного выпал из реальности, рядом тут как тут оказался настырный демон, принимаясь увещевать всё о том же, ища предлоги для гнева. - Вооот, я чувствую, что твоё сердце бьётся быстрее, и ты уже горишь от ярости! Покажи ей, что значит смеяться над Первым Чародеем круга. Покажи ей, что ты не позволишь с собой играть!
- Милара, пожалуйста, не стоит беспокоиться, - Орсино наконец освободил руку, стоило волшебнице поднять голову и вопросительно на него посмотреть своими огромными голубыми глазами. - Я же умею исцелять...
Девушка покраснела, отпрянула как будто её застали за чем-то неприличным, опустила взгляд в пол.
- Простите, Первый Чародей, я не хотела Вас обидеть... Я... Извините! - Милара резко развернулась и почти выбежала из комнаты, оставив эльфа наедине с духом.
- И что это было? - совершенно непонимающе спросил демон, переводя взгляд с мага на дверь и обратно.
- Далеко не ярость, - чародей вздохнул, здоровой рукой провёл по порезу, затягивая рану магией, затем для проверки пару раз сжал кулак.
- А что? - Гнев облетел Орсино вокруг, внимательно рассматривая. - Вон, у тебя даже уши от прилива крови покраснели!
Эльф отвёл взгляд, изучая осколки злополучной чашки, покашлял, чтобы привести голос в норму, и только потом ответил:
- Это другое искушение. Не к тебе.
Демон растерянно захлопал глазами, пытаясь понять, что имел ввиду маг, но тот, чтобы не давать больше пояснений, быстро вышел из комнаты искать служанку, чтобы прибралась.

***
- Андерс?
Орсино подошёл к светловолосому мужчине со спины, достаточно тихо, но в силу расовой привычки, а не от желания подкрадываться. Правда маг всё-равно вздрогнул от неожиданности, обернулся резко, готовый тут же дать отпор неизвестному врагу, расслабился лишь узнав эльфа, смутился, попытался непринуждённо улыбнуться. Не вышло.
- Доброго дня, Первый Чародей.
- Опять пытаетесь найти заговор? - чуточку устало, но вежливо осведомился эльф.
Целитель едва заметно покраснел, бросил быстрый взгляд на церковь, куда он явно направлялся, прежде чем попался на глаза Орсино.
- Мне казалось, мы делаем одно с Вами дело, - с лёгким вызовом, решительно ответил отступник.
- Одно, - не стал отрицать чародей, - но на мой взгляд Вы слишком... - На этот моменте Орсино запнулся, пытаясь подобрать нужное слово, ёмкое, но такое, чтобы отступник не психанул, тут же хватаясь за свой излюбленный посох, - категоричны.
- Если бояться быть решительным - ничего не сделаешь! - с почти откровенной патетикой выдал Андерс, так, как будто дай ему сейчас отряд храмовников - бросится на их мечи грудью во благо Великой Идеи.
- Смотри, он мешает твоим планам! Усложняет тебе жизнь и настраивает сторонников против тебя, выставляя тебя неуверенным и медлительным! Он провоцирует храмовников и однажды доведёт Мередит или Эльтину!
Услышав уже набивший оскомину голос прямо над ухом, Орсино тихо застонал, чем тут же привлёк внимание собеседника.
- По-вашему я не прав? Неужели нам нужно терпеть издевательства и унижения? Постоянно жить в страхе за свою жизнь, свой разум?
Орсино хотел было сказать, что некоторым уже поздно опасаться за свой разум, но одёрнул себя и улыбнулся, прощаясь:
- Я думаю, я не очень удачный объект для оттачивания агитаций в силу того, что всё это имею несчастье знать из первых рук. Первее некуда. Прошу меня простить, мне ещё нужно поговорить с рыцарем-командором. Доброго дня.
Светловолосый отступник хмуро кивнул и отправился в церковь. Орсино готов был поспорить на что угодно, что Эльтине сейчас предстоит выслушать очередное "гениальное" разоблачение целителя. И как его только за всё это время не отправили в круг на усмирение? Загадка...
- А почему сейчас не гнев? - демон снова напомнил о себе, вылетев прямо на линию взгляда Первого Чародея. - Опять зависть? Он же свободный, отступник, который спокойно поддался демону и порочит честное имя магов своими действиями. Живёт себе с друзьями и не боится сказать лишнего слова этой вашей стерве каждый день. Зависть, да?
Маг посмотрел на демона как на неразумного ребёнка и усмехнулся, в очередной раз отвечая на вопрос.
- Не боится? Он вздрагивает от каждого резкого движения, знает всех храмовников в лицо и неизвестно как каждый раз выкручивается, когда его ловят по подозрению в запретном. Постоянно ждёт, что за ним придут, спит из-за этого урывками и не доверяет никому. Да и одержимость вещь очень неприятная. Силу даёт немалую, но терпеть в своей голове что-то наподобие тебя - сущее мучение. Так что мне его искренне жаль. Он очень способный и умный юноша, только слишком эмоциональный.
Чародей вздохнул и посмотрел на церковь с явной жалостью. Но вот к магу ли или к первосвященнице, которая с этим самым магом сейчас общалась - не ясно.

***
- Смотри, рыцарь-командор! Она - корень всех твоих бед! Убей её и все в городе вздохнут с облегчением, ты же этого хочешь, я чувствую! Она даже во снах приходит к тебе как страшный кошмар!
Орсино стоял и как завороженный слушал увещевания демона Гнева, пока тот не упомянул про кошмар. Воспоминания о сне тут же заставили мага вернуться к реальности и невольно вздрогнуть. Мередит из поля зрения, к сожалению, никуда не пропала, а так и стояла чуть в отдалении, общалась с подчинёнными и Первого Чародея пока не видела.
- Хорошо, я согласен, - на полуслове перебив демона, негромко сказал эльф, смотря на алый капюшон храмовницы.
- Что? - демон уже успел привыкнуть, что маг постоянно отказывается под разными предлогами, и теперь не сразу сообразил, что обращались к нему.
- Я согласен. Ты даёшь мне силу, забираешь моё тело, мы идём убивать рыцаря-командора, она достаёт свой знаменитый меч и убивает нас обоих, как и пару десятков одержимых до того. Я ничего не упустил? - с совершенно серьёзным выражением лица уточнил эльф, переведя взгляд на демона. Тот попятился, прокручивая в голове полученную информацию.
- Э... знаешь, давай в другой раз.
Первый Чародей усмехнулся, иного ответа он почему-то и не ожидал, но решил провести "добивающий удар":
- Тогда я иду докладываться, ты летишь рядом, как и весь сегодняшний день, она тебя видит, обвиняет меня в магии крови и вызове демона и убивает обоих.
Демон Гнева попятился, затравленно стал озираться по сторонам, выискивая подходящее укрытие, и пробормотал:
- Ммм... я тебя лучше здесь подожду.... или в комнате... ты иди-иди, что ж я, изверг какой, мешать общению по работе?
Эльф почти победно улыбнулся, повернулся к откровенно испуганному демону спиной и отправился к Мередит, которая как раз закончила выслушивать бессмысленные доклады и собиралась уходить.
- Рыцарь-командор, подождите минутку, пожалуйста... - женщина повернулась, скользнула взглядом по двору, привычно цепко оценивая ситуацию, ничего не заметила и удостоила подошедшего мага взглядом.
- В чём причина радости? - Мередит холодно поинтересовалась, не упустив из виду плохо скрытую улыбку чародея.
- Вы не поверите. Просто рад Вас видеть, рыцарь-командор, - ответ поражал своей нелепостью и честностью.
Ледяные глаза Мередит с явным удивлением смотрели на эльфа, а тот в свою очередь продолжал улыбаться своим мыслям.

***
Вечером Орсино как обычно проводил практические занятия у старших воспитанников. Самостоятельные задания были сделаны из рук вон плохо, да и теоретическая подготовка оказалась более чем скверной. Когда после очередной грубой ошибки одного из учеников терпение Первого Чародея подошло к концу - весь класс замер.
- На вашем месте, молодые люди, я бы меньше пытался пробраться ночами в верхний город в поисках глупых и опасных приключений, а уделял больше времени подготовке заданного материала. Тогда не пришлось бы сейчас передо мной краснеть и придумывать сомнительные оправдания.
- Вот! - победно начал воплощение Гнева очередную свою "обличающую" речь. - Ты для них стараешься, а они тебя совершенно не уважают! Только пользуются твоими достижениями, опытом, а сами забудут при первом же удобном случае!
Это стало последней каплей. Перо в руке мага хрустнуло и сломалось. Юные маги смотрели на эльфа удивлённо и немного испуганно, они никогда раньше не видели учителя в таком состоянии.
- Даа! Я чувствую твой гнев! Уж это точно гнев, меня не обманешь! - демон просто ликовал и упивался своей победой над стойким магом.
- Довольно! - Орсино резко оборвал поток восторгов.
- Учитель? - стоящий рядом с Первым Чародеем молодой маг опасливо позвал эльфа.
- Класс, перерыв четверть часа, - сказано это было ровно и даже, вроде бы спокойно, но, тем не менее, дважды повторять не пришлось. Буквально через полминуты в помещении остались только Орсино и удивлённый демон.
- Но ты же гневаешься! Я чувствую! - возмущённо воскликнул дух таким тоном, как будто его обманули.
- Дети меня просто разочаровали и немного расстроили, но, ты прав, я гневаюсь, ещё как гневаюсь...
Даже в такой ситуации Орсино не изменил своей вечной вежливости и ответил, попутно создавая на кончиках пальцев небольшой, но очень мощный шар огня...

***
Уже ночью, сидя у себя в комнате за столом, Первый Чародей задумчиво выводил пером ровные строчки письма:
"Дорогой Квентин,
У меня возник интересный и немного необычный вопрос. Как ты думаешь, если маг в ярости убил демона гнева, это значит, что он поддался искушению? Его уже можно считать одержимым или всё же нет?
С надеждой на скорый ответ,
Орсино."

@темы: Андерс, м!Хоук, Орсино, Мередит, джен, Sidequest "Five demons"

---

Команда Алистера. Тема 1 - Гнев.

[Alistair-team]

Команда: Alistair-team
Тема: Гнев
Персонажи: (пейринг, если есть): Алистер, м!Кусланд, Теган, упоминаются Карвер, м!Хоук и Зевран
Жанр: Angst, Continuation, Hurt/comfort, Gen
Рейтинг: R
Предупреждение: нет.

"Я вернусь"

Над Киркволлом мягко расправлял свои крылья вечер и не нужно было выглядывать в окно, чтобы это увидеть - «Висельник» постепенно начинал заполняться народом.

Привычные лица, знакомые голоса. Алистер мог поимённо назвать их всех. Припомнить, кто в последний раз проставлялся и за что. Но в последние вечера он не смотрел на посетителей. Он сидел, повернувшись спиной к залу, не отрывая взгляда от липких досок стола.

Приближалась годовщина Избавления от Мора, люди чаще обычного вспоминали об Архидемоне и его убийце. А это не то, что ему хотелось бы обсуждать. И уж точно не хотелось за это пить. Наоборот, Алистер знал, что накануне праздника он напьётся в стельку прямо в душной комнатушке, и будет лежать в беспамятстве, пока все не забудут, что он бывший принц Ферелдена и бывший Серый Страж.
День Избавления не был праздником для него. Он был днём позора.

– Вот ты где.
Алистер невольно скривился, услышав этот голос. Такой уверенный, такой спокойный, такой знакомый. И такой неуместный… Он коротко оглянулся в надежде – вдруг ошибся? Нет. Это всё-таки банн Теган. Без оружия, без спутников, в обычной городской одежде. Ну, ладно, не в обычной. Щегольской, как всегда. Откуда он взялся? Нежданный, словно порыв ледяного ферелденского ветра.
– Уходи, Теган, – недружелюбно отозвался парень вместо приветствия.
– Хватит, Алистер. По-моему, ты уже достаточно долго жалел себя. Скажешь нет?
– А что мне еще делать? – Алистер раздраженно дернулся, сбрасывая руку банна со своего плеча, задел локтем кружку. Она подкатилась к краю и звонко раскололась о доски пола…

… глиняный кувшин опасно накренился и закончил жизнь самоубийством, орошая обледенелые камни янтарной жидкостью.
– Пос… последний! Не будет нам больше такой перцовки.
Он вспомнил, как тщательно выговаривал слова заплетающимся языком на их нехитрой тризне по погибшим при Остагаре.
Сидящий рядом хайеверец был ненамного трезвее. Его взмокшие волосы парили на морозе, делая Айдена похожим на демоницу-соблазнительницу. Правда, вряд ли кого может соблазнить красная от алкоголя рожа и разящий наповал запах перегара, чеснока и пота.
– Ничего подобного. – Кусланд ухватил друга за шею и притянул к себе, ударившись лбом о лоб Алистера. Ругнулся, уставился исподлобья, с трудом фокусируя взгляд. По лицам парней обильно стекал едкий пот, заливая глаза и пропитывая подкольчужники. И не понять, от чего больше они потели – от ядрёной перцовки на пустой желудок или от жара костра.
– Всё будет, – уверил его Кусланд. – И выпивка. И девки. Все наши будут. И на трон тебя посадим.
– А Логэйн? – спросил Алистер. Кожу лба немилосердно щипало, но он даже не думал отстраняться. Сидеть вот так, прислонившись голова к голове, казалось правильным. Казалось, что если он сейчас по-хулигански потянется разумом к скверне в своих жилах, то почует мысли хайеверца, как свои собственные.
– А мы убьём Логейна. Найдём и убьём,– заявил Кусланд, коротко боднув Алистера.
– И Хоу убьём, – напомнил тот, стукнув лбом в ответ.
– И дракона убьём. Мерзкую сратую ящерицу. А шкуру Зеву на сапоги пустим, пусть от счастья удавится…
– Всех убьём, брат. Вместе.
– Вместе!

– … вместе в Ферелден.
– Что? – переспросил Алистер, очнувшись от воспоминаний. Заморгал, уставившись на Тегана.
– Я предлагаю вернуться, – терпеливо повторил мужчина. – Начать всё заново. Идём со мной. Обратно в Ферелден.
Алистер неуверенно покачал головой.
– Дурацкие Серые Стражи, дурацкие ритуалы, – негромко проговорил он, не заботясь, слышит его Теган или нет. – Для чего вообще это Посвящение? Для чего нужны Стражи? Клуб придурков, вот и всё. Вокруг них все бегают, рассуждают о скверне. А вот мне это всё не нужно. Вот, сказал.
– Алистер, – от мягкой улыбки Тегана становилось зябко, – я не призываю тебя вернуться в орден…
– А зачем мне тогда вообще возвращаться? – зло перебил его парень. – Смотреть, как предатель стоит возле трона преданного им короля? Хлопать в ладоши, когда его называют Спасителем Ферелдена? Это я должен быть на месте Логейна! Я! Я должен был быть героем! – Алистер ударил кулаком по столешнице, подчёркивая свои слова…

… – Эй, ты это, полегче, "принц"! Стол – ладонь Создателя, а ты колотишь, как скаженный, – поморщился новый знакомый, хваткого вида беженец с рожей контрабандиста. Скольким таким Алистер уже рассказывал свою историю? Сколько слушателей цокали языками, удивляясь превратностям судьбы и тут же забывали о его словах, стоило им только отвести взгляд от случайного собутыльника?
– Ты закусывай давай, "принц". И ты тоже! – напомнил контрабандист суровым тоном сидящему рядом пареньку, явно брату. Где-то Алистер видел этого мальчишку с нервным лицом, но не мог вспомнить, где и когда, как ни старался. – Слышь, "принц", может твой папочка и в самом деле был Мэрик-Освободитель, но Логейн спасал Ферелден, когда твоя уважаемая матушка еще в куклы играла. И если бы не он…

Алистер сжал зубы. Настал черёд нравоучений, сейчас ему в очередной раз объяснят, что надо де было засунуть принципы в зад и улыбаться тому, кто бросил на смерть его брата и охотился на Серых Стражей, как на лисиц.
– Да, конечно. Хорошо. Я затыкаюсь. Пусть предатель заслужил смерть, но мы будем молчать. Да...
– Если всё дело было так, как ты рассказываешь, – продолжил контрабандист, – то разве не самодурство требовать в разгар Мора казни такого генерала, как тейрн Логэйн? Говорят, он орлесианских шевалье чуть ли не помойной метлой гонял, что ему какие-то порождения?
– Да Логейн развязал гражданскую войну, вместо того, что бы бороться с Мором! Он возродил работорговлю в Ферелдене! Сажал людей в тюрьму, пытал их! Он виновен в смерти стольких хороших людей! Даже родную дочь готов был убить ради трона!
– Но почему тогда правит королева Анора, а не Логэйн? – с невинным видом спросил юноша.

Алистер хватил ртом воздух, чуть пригнулся.

– Э, мир! – успокаивающим тоном произнёс старший контрабандист, заметив, как их собутыльник сжал кулаки. – Драки только не доставало. Уймитесь. Мы все бежали от Мора, спасая шкуру… Какая разница, что было раньше? Сейчас мы все сидим в самой заднице Киркволла и думаем, как нам прожить еще один день. Эй, "принц", купить тебе еще кружечку?
– Нет! – резко ответил Алистер, вставая. Никто не имел права обвинять его в трусости. – Не надо мне никаких «кружечек»!
Мужчина посмотрел на него скептически и под тяжестью этого взгляда Алистер опустился на скамью. – Или надо. Одну. Или две.

Напиться и забыть все. Хотя бы на вечер. И не думать, что будет завтра…

… Кружки с тихим стуком утвердились на столе, Нора приветливо улыбнулась, не так, как раньше, словно разом позабыла свою склочность. Теган мельком глянул на неё и извиняющимся жестом попросил, чтобы она оставила их наедине.
Банн пригубил пива, поморщился, отставил кружку в сторону.
– Если бы всё было так просто... – от еле слышного вздоха Тегана у Алистера появились дурные предчувствия. – Всё куда серьёзнее. Собрание Земель смущено действиями принца-консорта. И Мор…
Мужчина склонился к самому уху Алистера, приглушая голос.
– Орлейские стражи говорят, что есть вероятность, что Мор не закончен. Эамон узнал, что Страж, сразивший Архидемона, должен был погибнуть. Но оба Стража остались в живых.
– А Риордан? Он же погиб? – возразил Алистер.

Теган покачал головой.

– Значительно раньше, Алистер, значительно дальше. Конечно, порождения разбежались, но вскоре снова хлынули неизвестно откуда и едва не уничтожили Амарантайн. Башню Бдения - крепость Серых Стражей, осаждали неделю. Стражи едва её удержали, почти весь гарнизон погиб... И всё это в паре дней марша от Денерима! – Алистер слушал с безучастным видом, будто его не интересует, но Тегана это не могло обмануть, и он продолжал ронять тихие слова, как меняла - крупицы золота на весы.
– Снова ползёт скверная зараза, люди не знают, во что и верить. Ходят слухи, что принц-консорт вырывает из рук храмовников малефикаров, настраивая Церковь против Ферелдена. Нехорошо так говорить о муже нашей законной королевы, но его действия опасны для страны... Ты нужен нам, Алистер! – вкрадчиво звучал голос Тегана. – Ты нужен Ферелдену.
– Если бы я был нужен, то не променяли бы меня на предателя!
– Это было целиком твоё решение. Ты мог и остаться.
– И простить предателя только потому, что хайеверец решил утвердить свою задницу на троне Каленхада? Ни за что!

… не говори ерунды и успокойся. Ни на кого я тебя не менял. Мне нужно, чтобы Логэйн вышел живым из этого зала, и всё. Он еще десять раз может умереть на Посвящении, если на то будет воля Создателя.
– Айден, Риордан! Стать Серым Стражем, это честь, не наказание! Неужели вы не понимаете, что вы этим предложением оскорбляете всех тех, кто погиб по его вине? Я убью его сам, если вы этого не сделаете!
Он сделал широкий шаг в сторону и едва не был сбит с ног Кусландом. Пальцы хайеверца легли на запястье собрата, вминая острый край пряжки в плоть, вынуждая выронить меч. «А со стороны жест смотрится как дружеский» – мелькнула в голове непрошеная мысль.
– Успокойся немедленно. Если мы устроим кровопролитие здесь, на Собрании Земель, всё, чего мы добились, рухнет в Тень! Ты что? Не понимаешь, что всю игру мне портишь? – голос Айдена был так проникновенно тих, что хотелось вбить перчатку ему в лицо, чтобы кровь брызнула во все стороны, как сок раздавленной черешни.
– Игру?! Для тебя это только игра?
– Успокойся Алистер! Я понимаю, ты злишься, но это эмоции. Забудь о них, вспомни, зачем мы здесь!
«Чтобы женившись на Аноре, ты мог смог смыть позор государственной измены с имени своей семьи?» едва не произнёс вслух Алистер.
– Или он умирает, или я ухожу. Выбирай. Мне нечего делать с вами в одном ордене, если вы настолько не дорожите его честью.
– Алистер, брат, не сходи с ума! Неужели ты оставишь меня одного с этой ужасной женщиной?
– Тогда казни Логэйна. – Не поддался на шутку Алистер. – Ты же убил Хоу, отомстил за свою семью. Почему не даешь это сделать мне?
Говорят, глаза – зеркала души, они не умеют лгать.
Не стоило смотреть в глаза Айдену…
– Потому что ты - это не я.

Захотелось напиться до беспамятства, чтобы вытравить это из головы.
«Прости Дункан, я подвёл тебя», – подумал Алистер. Я всего лишь хотел защитить свою родину, но не смог.

Теган терпеливо дожидался ответа, не говоря ни слова, но бывшему Стражу довелось хорошенько изучить оттенки подобного молчания. Алистер посмотрел на поставленную перед ним кружку и слегка усмехнулся. Теган сейчас был похож на рекрутёра, даже странно, что на дне кружки не светился матово дукат. "Я не игрушка, которой можно играть, дергая за верёвочки. У меня всё еще есть гордость", – подумал он.

Но ведь этого всего можно было избежать? Унижений. Презрения, читаемого в глазах людей, ненависти к самому себе, бросившему всё и отрёкшегося от своего долга.

Можно. Всего лишь не дать себя обезоружить, дать выход чувствам, не давить эмоции, не слушать уговоров. Не рассуждая, сорвать мизерикорд с пояса хайеверца. Алистер прямо почувствовал, как пальцы сжали бы рукоять кинжала, до боли, до хруста костяшек, секунда - и клинок вошел бы с коротким замахом в щель брони, совсем как полтора года назад - в сердце сдавшегося сэра Джори. Предатель. Отступник. А потом приказать арестовать Анору, запереть её в самую высокую башню, чтобы только с вороньём перекрикивалась. И не так уж важно, что Собрание проголосовало за Стража, не за него. Не стали бы банны протестовать под пиками Эамоновых солдат.
Тогда он мог бы приказать вздёрнуть Логейна на оконной решетке, при всём честном народе, зачитать все его преступления, о которых умолчал Кусланд.
«Венец Тейринов был бы на моём челе, и я бы повёл войска на Архидемона, и сразил бы его. Я был бы героем! Я! Не Логэйн!»

Но убить предателя… Айдена…
… – Конечно, я частенько лизал фонарь на морозе, обожаю твои метафоры! Ну а ты как? Домогался? До фонаря-то? – хайеверец со смехом хлопает по плечу, не рассчитав силушку, и рука Алистера моментально немеет…
… – Пойми, он искал осколки этого медальона и склеивал. Если бы ты был ему безразличен, Эамон не берёг бы его так. Сам же говорил, что не выходил, когда дядя к тебе приезжал в аббатство... Ведь много раз же приезжал, верно? – слушать это неприятно. Вдвойне - оттого, что Айден прав. И от понимания этой правоты, от злости на самого себя хочется спрятаться в палатке и ругать себя последними словами. Но Айден не отпускал, вцепился в локоть, как клещами, и говорил, говорил, говорил, пока плечи сами не опустились…
… – О Создатель, ты безнадёжен. Это последний раз, когда я тебе помогаю. Я подаю знак, мы с Зевом приотстаём, ты срываешь цветок и даришь Лилиане. Не как в прошлый раз, а сразу! Не мнёшь, не теребишь, не собираешь веник, а даришь сразу, пока он свеж и похож на подарок, а не на жёванную мочалку. Понятно?!
… – Послушайте, брат Дженитиви, – рука Айдена успокаивающе касается предплечья, и Алистеру мнится, будто будто он чувствует человеческое тепло в этом промороженном насквозь склепе. – Мой друг злится по понятной причине. Подумайте сами, мир еще не готов к явлению такой святыни. Сейчас Мор, не ровен час и Урну похитят. – Алистер благодарно улыбается: пусть слова Айдена не убедили старика, но сама попытка... И улыбка застывает восковой маской, когда хайеверец вопросительно указывает глазами в спину именитого калеки, проводя большим пальцем по горлу...
… – Да что б тебе только со крикуном целоваться! Говорил же, эти две головы сыра – на похлёбку! Как теперь сырный суп готовить? Без сыра? – Алистер, старательно пытаясь изобразить муки совести, говорит, что одной головы для супа вполне хватит, а Айден смеется – он ведь также подумал, что хватит одной головы. И они весь вечер проводят у речки, ловя плотвичек на ужин…
… Алистер понимал, что не смог бы убить Айдена.
Он никогда не смог бы поднять руку на друга.

«Если бы была хоть какая-то уверенность, что меня поддержат. Если бы я мог просто остановить его. Если бы хоть кто-то, кроме Эамона, проголосовал «за Тейрина», а не «за Стража»… Можно было бы попробовать взять инициативу на себя. Айден же сам говорил: «Думай о своих интересах. Все живут ради себя». Чего ради я должен был отказываться от трона, который принадлежит мне по праву? Да, из меня бы вышел плохой король, но я бы старался… Как бы по-королевски это прозвучало: "Слушайте, уважаемые банны! Я принял решение: я приму корону! Первый мой приказ - посадить Анору в башню, и казнить её после того, как будет покончено с Мором!" Я бы повернулся к Айдену, величаво протянул руку…»
Неприятное воспоминание обожгло, как удар розгой.

– …что-то хочешь спросить? – Айден стоит над трупом Рендона Хоу, не меняя боевой стойки, тяжело дыша. Глаза его темны, как гнев Создателя. Голос напряженный, злой, а мечи чуть подрагивают, точно живые. Айден смотрит на него, как на чужака, и Алистеру на мгновение становится немного страшно и одновременно сладко. Он с внезапной остротой чувствует, что эти рунные клинки готовы обрушиться на его щит, стоит ему только поинтересоваться о правдивости обвинений Хоу. Если он успеет поднять щит, конечно. Алистер молча пожимает плечами, вытирая меч об одежду трупа. Какое ему дело до брехни Логэйнового подпевалы? Ложь и должна выглядеть правдивой, иначе кто тогда будет лгать?

… Алистер плохо умел врать самому себе. Айден слишком сильно жаждал власти. Хайеверец вытребовал у этой холодной суки отменить приказ о его казни, но даже пальцем не пошевелил, когда Алистер уходил прочь. Он до последнего момента ждал, что Айден одумается, изменит своё решение. Но Кусланд сделал свой выбор давно и бесповоротно, когда королева Анора очаровала его и когда он уговорил Алистера отказаться от претензий на трон. И попытайся Алистер встать между троном и Айденом так же, как Кусланд встал между ним и Логэйном – валяться бы последнему из Тейринов через день-два в канаве с кинжалом в боку.

Алистер стиснул зубы – да, он действительно трус. Струсил настоять на своём, убить бывшего друга и остаться в одиночестве, как подобает королю. Струсил рискнуть и выступить против бывшего соратника, когда прочёл в его глазах приговор. Нет. Даже не трус. Хуже. Предатель. Такой же предатель, как Логэйн, бросивший Кайлана и восемь тысяч достойных людей умирать под натиском орды порождений. Такой же, как Айден, который предал его ради своих личных интересов. Сын Мэрика предал Ферелден и по-детски обиделся, когда за ним не побежали и справились без него. Позор.

– Теган, скажи мне, чего ты от меня хочешь? Свергнуть Айдена?
Мужчина слегка поморщился.
– Нет. Я хочу, что бы ты перестал казнить сам себя, для начала.

Алистер отвернулся. Какого, собственно, ответа он ожидал? С какой это стати Теган внезапно приехал после четырех лет отсутствия хоть каких-то весточек? Повидаться на старости лет?
Или что Рейнсферский лис прямо скажет, что пока Алистер накачивается горьким пивом, два предателя верховодят его, Алистера, страной? Что трон его отца протирается задницей человека, который скоро отдаст весь Ферелден на заклание?

Бывший Страж, бывший принц, бывший друг скрипнул зубами. Отставил недопитую кружку в сторону.
Нет, не этой судьбы хотел Дункан для своего подопечного.

Алистер посмотрел в глаза банну с нарастающей решимостью.
– Я возвращаюсь, Теган. Я возвращаюсь.

@темы: Теган, Алистер, Зевран, м!Хоук, Карвер, Логэйн, Герой Ферелдена, джен, м!Кусланд, Sidequest "Five demons"

---

Команда Ланселапа. Тема 1. "Гнев"

[Pounce-a-lot-team]

Команда: Ланселап
Тема: Гнев
Персонажи (пейринг, если есть): Ланселап и Ко
Жанр: Ангст
Рейтинг: PG-13 за насилие
Предупреждение: нет
Количество слов: 2120

Боль в этой жизни бывает разной. Бывает больно, когда спрыгиваешь неудачно или когда кто-нибудь встает на хвост. Бывает боль чужая, ее слышишь по воплю, видишь по меняющемуся выражению лица того, кого ты располосовал когтистой лапой. А бывает боль плохая, злая, затаенная. Ее чуешь только нутром, видишь только по затуманенному взгляду. И внешне все хорошо, твой Человек продолжает тебя гладить, таскать на руках, называть длинным словом, хотя ты не реагируешь на него, если это слово не сопровождается стуком миски. Но боль разъедает его изнутри, а иногда он целыми ночами комкает подушку и не может уснуть. И ты видишь, как боль сменяется темным гневом, чернотой, которую можно увидеть вокруг фигуры Человека. Другие люди не видят, но чувствуют, шарахаются, и все больше недоброжелателей появляется у Человека, все больше людей шепчутся за его спиной. Не хватает кого-то, кто побыл бы рядом, и Человек тоже это понимает. Он идет к тому, не живому и не мертвому, они долго беседуют, а ты сидишь в тени и слушаешь. Интонации успокаивают, люди не ссорятся, и ты засыпаешь. А когда просыпаешься, то понимаешь, что уже ничего не будет как раньше.
С этого момента Человек уделяет тебе все меньше и меньше внимания, кричит на тебя, срывая гнев, хотя извиняется потом и гладит. Ты прощаешь ему все. Обижаешься, но в итоге прощаешь, потому что привык, отогрелся за пазухой после бродячей жизни. Только больше никто не сажает тебя в тепло, не греет на груди, и это еще один вид боли, не знакомый раньше. Ты стараешься показать независимость, но чувствуешь, что тебе не рады, появляешься рядом с Человеком все реже, хотя по-прежнему следишь за ним издалека. И убегаешь прочь после того, как Человек изо всех сил швыряет в стену над тобой сапогом, изрыгая проклятья, а темная аура вокруг расправляет крылья, вырываясь на свободу. А после он зовет тебя и даже, кажется, плачет, но с этого момента ты больше не показываешься ему на глаза, приходя за едой только под покровом темноты, когда все спят.

Их теперь трое – Человек, его Гнев и Дух. И наконец-то Человек получил передышку, потому что его Гнев изо дня в день терзает Духа, ломая его волю, подменяя цели и устремления. Ты беспокоишься, мечешься и беззвучно мяукаешь, когда Дух, поддавшись Гневу, впервые берет вверх над Человеком. Обходится все разбитым зеркалом и порезами на руке, которые исчезают так же быстро, как и появились, но ты понимаешь, что это – только начало. Если бы ты мог, если бы знал, где искать тех, других – мудрого эльфа со строгим взглядом, хмурого пожилого человека со шрамами войны на душе, старую женщину-мага, то помчался бы за ними со всех лап, привел бы, помог. Но остается только переживать и беспокоиться, не смея подойти ближе, оставаясь сторонним наблюдателем.
Ты просыпаешься среди ночи и бесшумно проскальзываешь в дверь. Прислушиваешься – дышит ли? Дышит. Можно успокоиться. Однажды ты даже рискнул вспрыгнуть на кровать и, поддев головой, забраться под лежащую руку. Человек спит крепко, но спят с ним Дух и Гнев, и рука коротко шевелится, погладив тебя. Всего один раз, но этого хватает, чтобы ты понял – не все потеряно, нельзя сдаваться, нужно быть настойчивым и терпеливым. Даже люди, при всей своей глупости рано или поздно понимают, чего от них хотят. Даже людей можно заставить видеть своими глазами, пускай на это и уйдет много, очень много времени. Ты готов ждать.
И в эту ночь к тебе во сне приходит Она. У Нее теплые глаза и печальная улыбка, она берет тебя на руки, и ты трешься от нее щеками, вспоминая почти забытое чувство, когда точно так же прижимался к Человеку. Она просит тебя не оставлять Человека, не спускать с него глаз, говорит о том, что ему нужна помощь и один он не справится, а ты все понимаешь и соглашаешься.
И просыпаться после этого вдвойне больно, но щемящее чувство радости преследует тебя все утром, как будто с Человеком снова стало все нормально. А чернота вокруг него между тем только сгущается, и от Духа не осталось почти ничего. Гнев поглощает Дух, хотя тот и борется до последнего, продираясь сквозь окружающую его пелену. Человек не замечает этой борьбы, не слышит стонов и криков Духа, даже обращенных к нему, а только чувствует отголоски, особенно когда Гнев отвоевывает себе еще частичку души. И в такие моменты Человек обязательно на ком-нибудь срывается. Иногда это простые люди, иногда из тех, кто носит крылатых кошек на груди, и в один из таких случаев Человека жестоко избивают. Своя же стая. Но Человек, харкая кровью, не понимает, что зарвался, он винит во всем других. И Гнев получает еще больше власти, почти избавившись от Духа. Человек лежит пластом почти неделю, к нему боится заходить даже Тот, Кто Лечит, но Человек прекрасно лечит себя сам. Порой тебе кажется, что в нем и человеческого-то ничего не осталось. Духа почти нет, и эта неделя пожирает остатки его жизненной силы, а когда Человек, наконец, встает, странно улыбаясь торжествующей улыбкой, то чернота вокруг него такая, что глазам больно. Человек хватает нож и всаживает себе в руку. На стол брызжет кровь, но почти сразу останавливается. Человек поднимает руку и вертит во все стороны, разглядывая торчащий из нее, будто вросший клинок. Потом резко выдергивает – и на кисти не остается ни раны, ни следа. И ты пятишься, вздыбив шерсть, прочь от окна, хотя знаешь, что Человек тебя не увидит. А тот, другой, что внутри – запросто может.

В том углу под крышей, где ты спишь последние несколько лун, есть единственная вещь, которая особо тебе дорога. Раньше она принадлежала Человеку, а потом ты потихоньку ее уволок в надежде, что Человек хватится и будет шутливо тебя ругать, когда найдет. Человек не хватился, вещь так и осталась в твоем распоряжении, и ты, волоча хвост почти по земле, уходишь в свой угол и лежишь там, уткнув нос в тряпку, которая еще пахнет им, твоим другом, твоим самым близким существом. Ты все готов отдать, чтобы стало как раньше, но свой Гнев человек должен одолеть сам, изнутри. Потому что если помощь придет со стороны теперь, то Человек ничего не поймет и снова будет поглощен чернотой.
Этой ночью Она приходит к тебе второй раз. Присаживается рядом на корточки и гладит. Протягивает руки, словно спрашивая разрешения, и ты сам запрыгиваешь, соглашаясь снова.
Просыпаться уже проще, потому что щемящее чувство одиночества сглаживается. Теперь ты не один, Она тихо нашептывает в ухо что-то ободряющее. Становится легче, и ты снова веришь, что все будет хорошо, что все вернется на круги своя, хотя и не смог бы выразить это словами, если бы умел говорить. Ты находишь силы вернуться и крутиться поближе, надеясь уловить проблески Человека без его черноты, настоящего. И темный гнев на какое-то время притихает, Человек даже пытается тебя отыскать и поймать, спрашивает о тебе. Ты бросился бы на зов, но Она мягко кладет невидимую руку на спину и качает головой. Да и не требуется твоя помощь, жизнь немного налаживается, Демон отсыпается, получив желаемое, но потратив много сил.

В один прекрасный день в Доме появляется та, которую Человек называет Делайлой. Ты откликаешься на ее зов, бежишь навстречу и она, кажется, действительно рада тебя видеть. Она смеется и прижимает тебя к щеке, а ты изгибаешься и вертишься, потому что тоже скучал и помнишь ее, помнишь запах рук, добрый голос. Делайла чем-то напоминает тебе Ее, только она живая и настоящая, а не осторожный шепоток в голове. И поэтому вдвойне обидно и больно, когда Делайла предает тебя, посадив в клетку, несмотря на молчаливое сопротивление. И всю дорогу ты пытаешься пролезть между прутьев, а потом, когда понимаешь, что усилия тщетны – тихо плачешь, не оставляя попыток проскрести лапами дыру в своей темнице. Нет, с тобой не делают ничего плохого, просто приносят в дом, где пахнет Делайлой и еще кем-то, оставляют в просторной комнате с узкими окнами под самым потолком, приносят мяса, но ты можешь только метаться у двери, требуя выпустить, и не смотришь на еду. Потому что ты нужен своему Человеку, нужен ему прямо сейчас, вдруг что-то случится, а никого нет рядом. Знаешь ведь, что спокойствие обманчивое, что беда может приключиться с Человеком в любой момент, что Демон может проснуться и пробудить гнев.
- Прямо не знаю, что с ним делать, - говорит Делайла кому-то за дверью. – Слуги опасаются, что Андерс его убьет однажды в приступе ярости, а бедный кот не понимает, зачем его увезли, просто сердце разрывается слушать.
- Поскорее бы твой брат вернулся, - отвечает ей незнакомый мужской голос. – Или Командор. Я опасаюсь, как бы самого Андерса там не убили по-тихому.
Ты не понимаешь слов, но тон у обоих встревоженный, и ты мечешься с удвоенной энергией, пока силы не иссякают. Так проходит ночь, ты дремлешь у порога, прижавшись к двери, ловя малейший шорох. За дверью не спят всю ночь, иногда встают, иногда пьют что-то, наверное, воду. Не разговаривают больше. Тревога не оставляет тебя ни на минуту, иногда отступая, но потом возвращаясь, набрасываясь с жадностью голодной блохи.
И тогда приходит Она. Утешает как может, говорит, что все будет хорошо, гладит до тех пор, пока ты не успокаиваешься. Если бы не Она, ты бы сам не придумал, но когда на рассвете раздаются шаги, ты затаиваешься в тени за дверью, позволяя человеку со свечой зайти в комнату. И каплей просачиваешься в узкую щель приоткрытой двери, чуть не кубарем слетая вниз по лестнице. Прыгаешь на подоконник в кухне – что-то падает и бьется, но нет времени оглянуться, потому что ты длинным прыжком уже летишь на землю, протискиваешься в щель забора, обдирая бока. И мчишься. Мчишься, сколько хватает сил и дыхания, бежишь туда, где ты нужен сейчас, сию секунду. Чутье и Ее сила приводят вас в лесок неподалеку от Дома. И ты понимаешь, что вы опоздали. Совсем ненамного, но опоздали. Трава под деревьями залита багровым, а останки, некогда бывшие людьми, напоминают небрежно разорванные бумажные куклы. В нос ударяет запах, такой сильный, что ты невольно пятишься. Не хотелось бы тебе встретить того, кто это сделал. Но он выходит из-за деревьев, изогнув в улыбке губы Человека. А глаза – чужие, темные, холодные.
- Здравствуй, котик, - и голос чужой, надломленный как кожа, светящаяся полосами. – Пришел за мной? Прости, нечем тебя угостить, - его рука тянется к твоей голове, а ты не можешь даже пошевелиться. А Демон вдруг шипит и отдергивает руку.
- Здравствуй, сестра, - уже совсем другим тоном говорит он. Ненависть. Досада. – Ты опоздала, как видишь, - но злорадство наигранное. Кажется, Демон боится. – Извини, поиграем в другой раз, мое время почти на исхо… - не договорив, он вздрагивает. Свечение пропадает, и ты едва успеваешь отпрыгнуть за дерево, ведомый Ее рукой, как Человек открывает глаза, оглядывается сначала с недоумением, а затем в ужасе. Ему плохо, он держится за ближайший ствол, низко опустив голову, прижав ладонь ко рту. Но сейчас его боль и отчаяние радуют Ее, потому что они означают, что еще не все потеряно. Нужно только поговорить с Человеком. И едва вы решаете сделать шаг ему навстречу, как Человек разворачивается, подхватывая свой посох, и бежит прочь.
А ты только что добрался сюда, и лапы сбиты, и нет сил гнаться за ним. Но ты встаешь и упрямо бредешь по дороге, ориентируясь на запах, на чутье. И Она придает тебе сил, вливая жизненную энергию, позволяя двигаться без перерывов на отдых. Это просто чудо, что вам не встречаются по пути ни собаки, ни дикие звери. Убежать от них ты просто не смог бы.

Стражники на воротах пытаются тебя шугнуть и озадаченно скребут в затылках, когда ты шипишь в ответ. Посторонившись, пропускают, а ты тревожно водишь носом по воздуху. Слишком много чужих запахов, а нюх у тебя все-таки не мабарий. Но Она уверенно направляет, и последние силы уходят на то, чтобы вскарабкаться на стену у лестницы, ведущей вниз к порту. Ты видишь Человека, проходящего по узким доскам на большую лодку, которых там внизу полно, и отсюда они кажутся ненастоящими – такие маленькие. Ты понимаешь, что должен догнать, должен попасть на эту лодку. Но когда, хромая, спускаешься по лестнице, нужная лодка уже отплыла далеко. А у тебя не осталось сил даже плакать тоненько вслед. Ты сидишь так весь день, иногда ложась, но все смотришь и смотришь, вдруг вернется. Потом пытаешься пробраться на другие лодки, но тебя с руганью гоняют, да и Она не знает, туда ли эти лодки поплывут. Под вечер тебя находит Делайла, и ты не сопротивляешься, когда она на руках уносит тебя домой. Ты отлежишься один день, даже поешь с неохотой, а потом снова вернешься на причал. И будешь смотреть. И ждать.
И будешь ходить туда снова и снова, возвращаясь с темнотой, а утром снова уходить на пристань.
И однажды наступит день, когда ты услышишь за спиной знакомый голос.
- Ты была права. Придется мне наведаться в Вольную Марку. А Ланселапа я возьму с собой, поможет мне найти хозяина.
- Ну вот еще, - серьезно говорит Делайла. – Никуда я тебя не отпущу одного. Я еду с тобой.
- И спорить бесполезно, верно?
- Верно. Слышишь, котик? Мы поплывем искать Андерса!
И ты позволяешь взять себя на руки и погладить. И урчишь впервые за долгое время.
Потому что у тебя есть эти теплые руки, которые тебя держат. И есть Она. Вместе можно бороться с болью, с гневом, с местью.
Потому что у тебя в сердце живет Надежда.

@темы: Андерс, Ланселап, джен, Sidequest "Five demons", Справедливость

---

[Weisshaupt Fortress]

Хочется кое-что пояснить по поводу трактовки темы - она широка, как степь и душа русского человека.
Что я имею ввиду.

Возьмем, к примеру, не указанное в списке - Зависть, а персонажем возьмем Варрика.
Вот краткий список того, как можно трактовать подобный расклад, достаточно утрированно, но:

1. Прямо.
Текст про то, как Варрик завидует Бартранду.
2. Не прямо.
Текст про то, как Бартранд завидует Варрику.
3. Криво.
Текст про то, как Варрик, Хоук и Ко выполняли какое-то задание по поимке монстра и выяснили, что никакого монстра не было, просто мужчина из зависти к красавице-жене соседа, убил обоих. И съел.
4. Совсем криво.
Текст про то, как Варрик наблюдает за отношениями Хоука и Карвера.
5. Прямее некуда.
Текст про то, как Варрик, Хоук и Ко встретили в Тени демона Зависти и убили его.


с рисунками аналогично.

Надеюсь, что ни у кого не возникнет затруднений. ))

@темы: орг, Sidequest "Five demons"