Сатиналья по-неваррски

[Weisshaupt Fortress]

Привет, друзья! Давненько не было у нас фестивалей! В этом году не получилось подготовить «Halloween: All Hallows' Eve», но мы хотим исправиться и пригласить вас на «Сатиналью по-неваррски»: анонимный фестиваль по заявкам-ключам с индивидуальным участием. Придумайте страшную сказку в которой читатели встретятся с жуткими чудовищами, коварными врагами, верными друзьями, и, конечно же, со старыми знакомыми.

Правила праздничного мероприятия в целом остались прежними:

• Участники создают себе маски и отмечаются в отдельно созданной записи

*

(Если участнику сохранение полной анонимности не важно, то маску можно не создавать, а просто придумать себе псевдоним и отметиться от "гостя", но в таком случае участнику придется переписываться с организаторами от своего логина. );

• Каждый участник придумывает билет, состоящий из нескольких (3-5) ключей вида: [Персонажи], [Ключевое условие], [Особые условия (если есть)], и отсылает на u-mail сообщества. Имейте ввиду, ключи в вашем билете должны быть разнообразны, чтобы у исполнителя была возможность выбора.;

*

При желании можно придумать запасной билет — чтобы оставалась возможность присоединиться к фестивалю после основной раздачи билетов

Пример билета

Пример билета:

Алистер и Лелиана-Виктория объединяются для войны против бывших соратников, Аришока-Стэна и ГФ. NH! IC+
Ферелденские Стражи случайно вскрыли проклятую гробницу на Глубинных тропах или Коркари. А+
Дориана обвиняют в отцеубийстве и заговоре против архонта.
Сэра, вынужденно спасать жизнь Селины от покушения Воронов. H!
Один из центральных персонажей серии — тайный Повелитель Удачи. AU

Про особые условия

Особые условия: это «юмор», «не юмор», «ангст», «не ангст», «АУ» (альтернативная реальность), «ООС» (характер персонажа не соответствует канону). Используйте пометки, чтобы при необходимости уточнить желаемое:

«+» — разрешается, допустимо, желательно.
«-» — недопустимо, нежелательно
«!» — строгое требование

ООС — несоответствие характеров персонажей канону.
IC — вхарактерность персонажей, соответствие канону.
H — стеб/юмор.
NH — отсутствие в исполнении стеба/юмора.
AU — альтернативные развития событий, альтернативные условия и т.д.
fem! или male! — ставится рядом с персонажем и означает, что вопреки канону вы хотите видеть этого персонажа другого пола.
R — рейтинг.

Помните, каждое дополнительное условие — ограничение фантазии авторов. Не следует ставить их в излишнем количестве.

• 30-31 октября участники случайным образом выбирают билеты по номерам;

• до 26 ноября участники создают исполнения по одному (или нескольким, по желанию) ключам из выбранного билета и присылают их на u-mail сообщества.

* Требования к работам

Требований к работам только два - 1) содержание работы должно соответствовать выбранному ключу, при этом размер и форма исполнения остаются на усмотрение исполнителя, 2) если использовались какие-либо референсы, то их следует указывать;

• 27-28 ноября организаторы выкладывают присланные работы;

• Маски можно будет снимать либо 1, либо 6 декабря, (в зависимости от того, состоится или нет читательское голосование)

Если у вас есть вопросы, задавайте их в комментариях.

запись создана: 23.10.2021 в 22:54

@темы: орг, Сатиналья по-неваррски

---

[Weisshaupt Fortress]

Поступило предложение провести фестиваль в середине ноября. 

Ваши предложения, друзья?

Пишите в комментариях предложения, обязательно их учтём! 
 

Вопрос: Какой форма фестиваля вас заинтересует?

1. участие: Хочу играть в команде		5	(4.5%)
2. участие: Хочу играть строго индивидуально		7	(6.31%)
3. участие: Нет предпочтений (смешанное)		15	(13.51%)
4. авторство на время фестиваля: Анонимное		22	(19.82%)
5. авторство на время фестиваля: Открытое		3	(2.7%)
6. длительность: Один тур		13	(11.71%)
7. длительность: Несколько туров		14	(12.61%)
8. формат: По заранее присланным ключам		20	(18.02%)
9. формат: По заранее выбранной теме		12	(10.81%)
Всего:		111 Всего проголосовало: 24

---

[Weisshaupt Fortress]

— Голосование проводится закрытым способом: отправкой письма на u-mail  Weisshaupt Fortress

Скопируйте форму, в которой перечислены все работы, принимающие участие в голосовании и просто удалите лишнее.

<b>My Beloved Valentine</b>

«О фонарных столбах и вранье», Алистер/ж!Кусланд
«Верите ли вы в любовь?»,  Изабела/Зевран
«Доска признаний», Варрик/Кассандра, ж!Тревельян/Блэкволл
«Лабиринты Киркволла», Карвер Хоук/Мерриль
«Потоками ветра», м!Кадаш/Жозефина
«Не тот человек», Изабела, Себастьян

<b>My Bloody Valentine</b>

«Она бы выбрала»,  Анора/Логэйн
«Конкуренты», Атенриль/Мииран
«Нечего терять», ж!Хоук/Андерс
«Король не принимает», ж!Амелл/Алистер
«Мне от любви покоя не найти», Йован/ж!Сурана
«Мать Тварей», долийский маг/Гиланнайн
Без названия, ОМП-храмовник/ОЖП-магичка
«Lacrimosa», Фенрис/Хоук

— Укажите названия понравившихся работ тура, без ограничений в их количестве.
— Дополнять количество понравившихся работ можно до конца голосования (дважды голосовать за одну работу нельзя)
— Голоса от ботов не принимаются.
— При отсутствии аккаунта на дайри авторы и читатели могут проголосовать в умыл, указав свой аккаунт на фикбуке.
— При подведении итогов работам проголосовавших авторов будет добавлен бонусный балл (если они захотят деанониться).

*

Продеанониться можно либо по u-mail до окончания голосования, либо после завершения голосования в комментариях к своему тексту.


Голосование закончено 1 марта, в 23.59.

Принято голосов: 11
«Лабиринты Киркволла» — 9 голосов
«Потоками ветра», м!Кадаш/Жозефина — 7 голосов
«Доска признаний» — 6 голосов
«Не тот человек» — 6 голосов
«О фонарных столбах и вранье» — 5 голосов
«Верите ли вы в любовь?» — 2 голоса

«Lacrimosa», Фенрис/Хоук — 8 голосов
«Мать Тварей» — 7 голосов
«Конкуренты» — 6 голосов
«Нечего терять», ж!Хоук/Андерс — 6 голосов
«Король не принимает» — 5 голосов
«Мне от любви покоя не найти» — 5 голосов
Без названия, ОМП-храмовник/ОЖП-магичка — 3 голоса
«Она бы выбрала» — 3 голоса

запись создана: 22.02.2021 в 16:27

@темы: орг, My Valentine

---

My Bloody Valentine — перевод мини «Lacrimosa»

[Weisshaupt Fortress]

Название: «Lacrimosa»
Автор: loquaciousquark
Разрешение на перевод: Запрос отправлен
Пейринг/Персонажи: Фенрис, Хоук, Андерс, Мерриль, Авелин, Донник, Варрик.
Категория: джен с элементами гета
Жанр: ангст, херт/комфорт
Рейтинг: R
Размер: около 3200 слов
Краткое содержание: Фенрис жертвует собой, спасая Хоук. И ей приходится научиться с этим жить.
Предупреждение: смерть персонажа
Примечание: самовычитка

Вот так это закончилось: тихо, бесславно, и под проливным дождём.

Она поначалу даже не поняла, что произошло. Вот ливень прорезали высверки кинжалов, вот между ней и убийцей оказываются твердые и тёплые плечи Фенриса, кажущиеся в сумерках такими гладкими и смуглыми, вот его брови слегка хмурятся, рот сжимается от внезапной боли — вот его колени подгибаются и он делает неуверенный шаг в её сторону. Она даже не догадывается подставить руки и подхватить его, а потом становится слишком поздно.

Фенрис просто стоит, а потом его нет.

* * *

Что за дерьмовая трагедия.

Это единственное, о чём Варрик может думать. Он сидит у себя в "Висельнике", уставившись на стопку чистых листов, дожидающихся, пока он не начнёт ронять на них слово за словом, слагая из них историю. Трагедии, будь они прокляты, должны иметь смысл, остроумные повороты, судьбоносные откровения, в них должны быть антигерои, обрёкшие самих себя на страдания, а чего в них не должно быть никогда — так это смерти. В особенности такой глупой и бессмысленной.

И он ни мгновения не сомневается, что это смерть бессмысленна. Это идея так явно лежит на поверхности, что почти оскорбительна своей очевидностью — и если бы он увидел такое в работе другого автора, то высмеял бы и выбросил прочь. Это просто не имеет смысла — Варрик смотрит на всё сквозь призму повествования, весь его писательский опыт твердит, что случиться так, как случилось — просто не может! Слишком много сюжетных линий повисло в воздухе, так много ещё не рассказано. Важнейшие линии — о рабстве, о любви, о дружбе — и всех их оборвали два воткнутых в спину кинжала. Этот эльф даже не успел толком насладиться по-настоящему счастливой жизнью — так о какой поэтической иронии может идти речь?!

Это просто жестоко.

Варрик откидывается на спинку стула и пощипывает себя за нос. Ему не нравятся истории вроде этой — приземлённые и короткие, плохо годящиеся для романов, где грань между возвышенностью и обыденностью размыта, а читателя охватывает неослабевающая грусть. Тут нет ни добра, ни справедливости — всего лишь законченная история, в которой осталось слишком много ненаписанных глав.

Но Варрик всегда остается тем, кто он есть — писателем. Когда у него получается найти нужные слова, он начинает придумывать историю о взлётах и падениях, о страсти, потерях, о всём том, что оборвалось так рано, — роман, в котором он придаст смысл бессмыслице и превратит эту поистине дерьмовую трагедию в то, что он хотел бы её видеть — в захватывающую и пронзительную историю любви. И если, пока он пишет, на бумагу будут падать слёзы, то их увидит только Бьянка.

Он начинает со слов: Он умер свободным.

* * *

Фенрис опускается на колени, и Хоук падает на колени вслед за ним. Бушующая вокруг битва словно исчезает — Хоук даже не замечает, как убийца валится наземь с болтом между глаз и застывшей навеки торжествующей усмешкой. Сейчас для неё существуют только шум падающих на песок капель, грубое и неровное дыхание Фенриса, и острие стального кинжала, пробившее кожу над его сердцем.

— Фенрис? — зовёт Хоук и сама удивляется, как ровно звучит её голос.
Над её головой свистит меч, она краем сознания замечает выкрик Авелин, отразившей удар. Хоук даже не может вспомнить, зачем они вообще отправились сюда, на Рваный берег, и кого преследовали — потому что ответы на эти вопросы кажутся ей совершенно неважными.

— Фенрис? — повторяет она мягче.

Её пальцы парят у его лица. Ей кажется, что если она сейчас коснётся его, то они оба разлетятся на куски.

На этот раз он шевелится. Голова поднимается ровно настолько, чтобы встретиться с ней взглядом, и она видит, как его пальцы на рукояти меча разжимаются и ладонь бесчувственно соскальзывает на песок рядом с его ногой.

— Хоук, — шепчет он.
Затем он кашляет и губы окрашиваются кровью.

* * *

Мерриль очень близко знакома со смертью. Большая часть её окружения забывает об этом, даже её друзья — но она не настаивает. Ей нравится иногда бродить вокруг венадаля и притворяться, будто она такая же обычная эльфийка, как и все эльфы вокруг неё, пусть даже они косо поглядывают на её валласлин и ворчат насчёт её веревочного клубка. Но затем наступает черёд других моментов — таких, как этот. Они с Изабелой наконец прорываются сквозь ровные серые потоки ливня и видят, как остальные склонились вокруг Хоук и Фенриса, точно рощица погнутого бурей подлеска, и Мерриль вспоминает, что кровь есть кровь и Фалон'Дин поёт свою песнь смерти, даже когда она этого не хочет.

В конце концов, именно Мерриль поджигает погребальный костёр — руки Хоук так сильно трясутся, что она не может держать пламя ровно.

С тех пор она каждую неделю, не обращая внимания на погоду, возвращается в этот пустой уголок Рваного берега с отметиной от кострища, приносит с собой столько камней, сколько получится взять, и складывает из них маленький каирн. Конечно, ему не сравниться величественностью с могилами старейшин на Расколотой горе, но зато она в состоянии своими руками сложить этот каирн. И, наверное, если Хоук когда-нибудь снова сюда придёт, ей будет приятно увидеть, что кто-то позаботился о сохранении праха её любимого.

Убедившись, что новые камни лежат крепко, Мерриль роняет две капли крови прямо на середину каирна — это отпугнёт зверей. Она представляет, как Фенрис хмурится, видя это с той стороны Завесы. Улыбнувшись этой мысли, она на всякий случай машет рукой в знак приветствия. Вдруг он действительно за ней наблюдает? Затем, хоть он и не часть Народа и, скорее всего, не слишком оценит это, она поёт об утенере и о покое, а когда песня заканчивается, нежно кладёт руку на его могилу.

— Мы защитим её, — обещает она. — Мы все будем рядом.

Когда она приходит в следующий раз, её встречают пробившиеся между камней ростки белых астр.

* * *

— Тихо, тихо...

— Не делай этого! Они слишком глубоко, ты убьешь его, если вытащишь!

— Оставить их в ране тоже на пользу не пойдёт, Варрик!

Их голоса шуршат вокруг Хоук, как капли дождя, и так же мало значат. Её пальцы нерешительно оглаживают спину Фенриса, скользят по бороздкам его доспеха — Хоук пытается осязанием доказать себе то, чему не доверяет зрение. Но как только она дотрагивается до места, где длинные лезвия смыкаются с кожей Фенриса и слышит тихое шипение — отдёргивает руку. На пальцах что-то алое, горячее и мокрое. Она смотрит, как дождевые капли смешиваются с его кровью, скапливаются в складках её ладони, стекают вниз и падают на песок жирными красными каплями.

Кто-то убегает искать Андерса — она не знает, кто именно, да и неважно это — но Фенрис провожает его или её взглядом, пока звуки топота не скрываются за холмом. Затем его взгляд останавливается на лице Хоук, и в нём читается такая покорность судьбе, что она едва не задыхается.

Она сжимает руками его плечи, растущий страх перекрывает боязнь причинить ему боль.

— Не покидай меня, Фенрис, — говорит она.

Её большой палец давит ему на ключицу. Он закрывает глаза, и его голос так тих, что она едва может разобрать его ответ:

— Постараюсь.

* * *

Как только за ними захлопывается дверь особняка, Изабела срывается с места и устремляется в доки. Здесь ей в любом случае делать нечего. Какая из неё опора Хоук? Изабелу учили лавировать, ходить галсами и ловить капризные ветра открытого океана — а не переть против них в лоб. Авелин, вот кто сейчас нужен Хоук. Авелин, Варрик, Андерс и вообще кто угодно, кто не лезет с идиотскими попытками утешения, хотя знает, что тут ничем не утешить. Будь проклят этот эльф, умерший прямо у них на глазах, без предупреждения, бесславно и даже без шансов сказать что-то стоящее.

Но именно поэтому Изабела сейчас и стоит здесь, в доках. Пусть её корабль не более, чем чёрный силуэт на фоне черного неба, но за эти несколько часов она так насмотрелась на кости, пепел и туско-стальные отмели Рваного берега, что не может дышать. Больше всего на свете она хочет оказаться среди волн открытого моря, чтобы чистый солёный ветер вымыл пропитавший её ржавый запах крови и напомнил, что в мире ещё есть место, которые не несёт на своих парусах печаль. Море, как всегда властно, зовёт её, и Изабела, облокотившись на пустой ящик, думает о горизонте.

Она долго стоит там.

А когда первые проснувшиеся чайки начинают наполнять светлеющее небо своими криками, Изабела пинает ящик так сильно, что шипит от боли, и отворачивается от корабля. Она понятия не имеет, куда идёт, но за долгое ночное бдение в порту в ней что-то неуловимо меняется, и она не удивится, если окажется в особняке Хоук. В конце концов, кто-то же должен научить её, как противостоять шторму.

В этот вечер вдобавок к своей обычной выпивке она велит Корфу налить стакан красного вина.

— За отсутствующих друзей, — громко произносит она, поднимая стакан, и отпивает большой глоток, застревающий в её горле, точно ком.

Уходя к Хоук, она кладёт соверен на край почти полного стакана.

— Держи, это за него, — говорит она Корфу и улыбается.

* * *

Глаза Фенриса закрываются снова и снова.

— Помнишь, как мы встретились? — спрашивает Хоук, проводя пальцами по его вискам.

Мокрая от дождя кожа Фенриса скользит в её руках — Хоук чувствует, что с какой бы силой не стискивала его тело, ей его не удержать. Колени всё глубже увязают в напитавшемся водой песке. Глаза Фенриса распахиваются и она, сглотнув, заставляет себя улыбнуться.

— Ты пробил кулаком грудь какого-то мужика и наорал на меня, даже не поздоровавшись.

— Досадно, — произносит он между вздохами, и его губы кривятся в улыбке. Руки по-прежнему безвольно висят по бокам.

— Но потом ты стал немного дружелюбнее. Хвала небесам.

Всё ещё улыбаясь, он закрывает глаза и роняет голову на плечо Хоук. Хоук дважды глубоко вздыхает — чтобы успокоиться — и заговаривает снова.

— Фенрис, ну же. Открой глаза. Андерс уже на подходе и тебе надо быть бодрячком, ладно?

— Какое... заманчивое обещание, — отвечает Фенрис и давится воздухом, когда от смешка в его груди что-то влажно хлюпает. — Хоук...

Она наклоняется так, что их лбы соприкасаются.

— Побереги силы, — умоляет она, едва понимая, что говорит, и легонько трётся носом о его нос. — Помнишь, как ты швырнул мою книгу в камин? Кстати, ты так и не принёс мне ничего взамен.

Фенрис очень мягко выдыхает и произносит:

— Прости.

* * *

Андерс понимает, что он запутался, но беда в том, что не понимает, почему. Если подумать, то у него нет особых причин горевать: Фенрис — воплощение всего того, против чего он изо всех сил боролся последний десяток лет. Наоборот, ему бы сейчас радоваться, что проклятый эльф наконец полёг в пылу сражения, но все же... Но всё же...

Но всё же он не может найти себе места.

Справедливость ворочается в основании черепа и Андерс вздрагивает, отворачиваясь от маленькой девочки и её только что залеченной ноги. Дух тоже встревожен, хотя Андерс сомневается, что Справедливости есть дело до горя Хоук — из которого растёт большая часть его смятения. Он знал, что этот эльф был небезразличен Хоук, хоть и не ожидал, её привязанность могла так легко перенестись на кого-то другого — и всё же, когда он распростёр руки над лежащим на мокром песке неподвижным телом Фенриса в бесплодной попытке сделать хоть что-то, от вида её белого и искажённого лица в его сердце что-то оборвалось.

Он знал, что она тепло относится к Фенрису.

Он не знал, что она любит его.

"Неправда! — грохочет в голове голос Справедливости, хотя Андерс улавливает в голосе духа нотку неуверенности. — Ты скорее вырвал бы свои глаза, чем увидел это!"

— Заткнись, — рявкает Андерс, не обращая внимание на удивлённый взгляд отца девочки.

Он злится на Справедливость, но не потому что тот ошибается, а потому что тот прав. Андерс видит, как выцветшая от горя Хоук день за днём неподвижно сидит в пустом мавзолее своего особняка, и ему не остается ничего другого, кроме как признать правду.

Она любила Фенриса; Фенрис мёртв; и Андерс не может смириться ни с тем, ни с другим.

"Недостойная смерть, — выносит вердикт Справедливость. — Несправедливая, от руки подлого противника. Этот воин заслуживал лучшего."
— Хоук тоже заслуживает лучшего.

* * *

Она не знает, что толкнуло её задать следующий вопрос. Сострадание, страх или просто болезненное любопытство, но она спрашивает:

— Тебе больно?

Он долго молчит, словно обдумывает свой ответ. Дождь барабанит по песку, оставляя отметины от капель и тут же сглаживая их новыми, пока они ждут, ждут и ждут Андерса. Наконец, Фенрис произносит:

— Да.

Затем, уже тише, добавляет:

— Нет.

Затем делает движение, в котором можно угадать пожимание плечами, и договаривает:

— Уже не так больно.

Она не произносит вслух того, о чём они оба думают: что если боль стихает, то вместе с ней истаивает и его жизнь.

* * *

Она всегда опаздывает.

Иногда чувство вины камнем наваливается на плечи Авелин, особенно когда ей снится Уэсли, порождения и подземелье под литейнями Нижнего города, но она никогда ещё не испытывала такой беспомощности, как в тот день, когда она смотрела на умирающего у её ног Фенриса. Она не помогает с погребальным костром — им занялась Мерриль; и не может рассказать о своём горе — это по части Варрика; и не может, как Андерс, облегчить боль от ран Хоук. Единственное, что она может сделать — подставить подруге своё плечо и помочь ей пройти бесконечно долгий путь до Киркволла, а затем взвалить на себя бремя рассказать обо всём домашним Хоук и убедиться, что та не останется в особняке наедине со своим горем.

Потом Авелин возвращается домой и сообщает Доннику, что больше не будет игр в алмазный ромб — и, по неведомой причине, именно на этой глупой мелочи её стойкость разлетается вдребезги. Донник обнимает Авелин ещё до того, как её лицо исказилось в плаче, крепко держит, пока она горько рыдает, оплакивая потерю одного друга и боль другого, об Уэсли, о себе и обо всех, кого ей не удалось спасти. Она плачет и плачет, а потом вытирает глаза и говорит:

— Хватит об этом.

Она поднимает голову и встречается взглядом с тёплым взглядом Донника.

— Я никогда тебя не потеряю, — обещает она ему и он снова прижимает её к своей груди.

Он ничего не обещает в ответ — и не хуже её знает, что случившееся сегодня зримое доказательство их бренности — и просто целует в губы. Он говорит лишь одно:

— Я люблю тебя.

В следующие несколько недель Авелин постоянно вспоминает это, видя, как Хоук замыкается в себе и иссыхает, точно виноградная лоза зимой. Ей слишком хорошо знакомо это горе и сковывающий сердце холод, и в то же время она отчётливо понимает, что ничем не сможет растопить этот лёд, пока Хоук сама не потянется к теплу.

И вот однажды, Авелин, как всегда, открывает дверь в спальню Хоук, чтобы уговорить её спуститься поужинать, и застаёт её сидящей на кровати с закрытыми руками лицом. Это необычно — после смерти Фенриса Хоук была молчалива и послушно делала о чём её просили, словно безучастная кукла, и Авелин поначалу даже не знает, что ей делать с этой переменой. Она подходит к Хоук, гадая, что сказать, но прежде, чем она сможет выдавить из себя какую-то банальность, Хоук поднимает на Авелин полный отчаяния взгляд, от которого все слова застревают в горле.

— Я не знаю, что делать, — произносит, наконец, Хоук, и на памяти Авелин это едва ли не первые слова, которые та произнесла после возвращения с Побережья.

Она садится на кровать рядом с ней, матрас прогибается её весом.

— Что ты имеешь в виду?

Хоук смотрит в сторону. Сжатые до побелевших костяшек руки лежат на коленях.

— Каждое утро, — произносит она, но голос срывается и приходится начинать заново: — Каждое утро я просыпаюсь и... его здесь нет.

— О, Хоук...

Она всхлипывает при звуке своего имени, и дрожащей рукой прикрывает рот, будто может сдержать рыданием только усилием воли.

— И дело в том... Я только сейчас это поняла... Если я проснусь завтра, его всё равно не здесь не будет. И послезавтра тоже. И вообще никогда, и я... Я скучаю по нему, Авелин!

Хоук сгибается пополам, прижимая руку ко рту, плечи сотрясаются так, будто ей не хватает воздуха.

— Я так скучаю по нему...

— О, Хоук, — повторяет Авелин, тоже плача, и прежде чем успевает остановить себя, тянется к ней и обнимает. Она не знает, как долго они сидят на краю кровати и плачут, но когда они наконец успокаиваются, ей кажется, будто витавшая вокруг них тяжесть растаяла, словно осколок льда под лучами солнца. В наступившей тишине Авелин медленно пропускает между пальцами волосы Хоук, как когда-то делала её мать — и Хоук кладёт голову ей на плечо.

— А помнишь, — наконец говорит Авелин, — что ты сказала мне тогда, на корабле? После смерти Уэсли?

— Нет.

— Ты сказала: "Перестать сдерживать себя и реви, дура!"

Хоук поднимает голову, смотрит Авелин в глаза и та видит — робкую, неуверенную, залитую слезами и ещё горькую от боли, но...

Улыбку.

* * *

Его голова лежит на плече Хоук. Он слишком слаб, и уже не в силах её держать. Пальцы Хоук гладят влажные волосы на его затылке, пока они не ложатся ровно, точно лириумные отметки на его спине. Его глаза закрыты, как и её — последняя попытка защититься не то от правды, не то от дождя.

— Помнишь?

— Да.

Она скорее угадывает его слова по ощущению дыхания на коже.

— Я бы с удовольствием провёл всю оставшуюся жизнь рядом с тобой.

— Да.

Её рука дрожит на его шее.

— Я не думала, что это важно.

Он ничего не говорит.

* * *

После того, как она впервые проревелась вместе с Авелин, её заставляют плакать множество мелочей: найденная в шкафу его запасная рубашка, замеченный зеленоглазый эльф на рынке, день, когда она понимает, что его подушка больше не пахнет им. Она долго учится справляться с этими моментами, и ещё дольше заставляет себя выйти из дома, но время идет, раны затягиваются, и медленно, стежок за стежком, она сшивает лоскутки своей жизни в что-то, похожее на нормальность.

Её друзья рядом с ней — невыносимые, настойчивые и бесценные. Изабела учит её смеяться, Варрик помнить, Мерриль дарит ей могилу и делится жизнерадостностью. Андерс напоминает ей, как лечить, Авелин придает стойкости, доказывая своей твердостью и решительностью, что пройдёт даже эта боль, что время сгладит зазубренные края, превратив их в что-то более мягкое, пока отчаянье не уступит место покою. Она ещё не восстановилась, пока ещё нет — но уже видит далёкий свет там, где раньше была тьма. Его, пока ещё, слишком мало, чтобы согреться — но Хоук рада, что он вообще существует.

Однажды она соглашается пойти с остальными к маленькому каирну на Рваном берегу. Мерриль переживает, волнуясь, печалясь и надеясь одновременно, Андерс качает головой, а Варрик и Изабелла с ухмылками обмениваются историями том, как Фенрис проигрывался до гроша во время посиделок за "Порочной добродетелью" в "Висельнике". Авелин идёт рядом, высокая и надёжная, готовая в любой момент подставить плечо — но Хоук считает, что сможет всё выдержать самостоятельно. И, когда они огибают последнюю скалу и подходят к тому месту, где умер Фенрис, её ноги не подгибаются.

Остальные замедляют шаг, позволяя ей сделать последние шаги в одиночестве, и Хоук смотрит вниз на груду серых камней, поросших белыми астрами. Затем она опускается на колени, распутывает намотанную на запястье красную ленту и уверенным, но бережным движением повязывает её на стебли астр, растущих у основания могилы. Это не совсем прощание — да и вряд ли она когда-нибудь закроет насовсем эту часть своего сердца — но здесь есть конец и начало. И когда Хоук поднимается и отряхивает с колен серебристый песок, она не плачет.

Она какое-то время смотрит на каирн, поглаживая кончиками пальцев самый верхний камень, затем поворачивается к друзьям.

— Мы можем идти, — говорит она с улыбкой.

* * *

Его лоб горяч — Хоук чувствует жар шеей, но дыхание такое неглубокое и слабое, что она цепенеет, когда не ощущает кожей движение воздуха. Хоук судорожнее гладит пальцами его волосы, теснее прижимает к себе, берет свободной рукой его ладонь и кладёт себе на колени. Его пальцы холодны как лёд.

— Тебе больно? — шепчет она.

Его голова мотается по её плечу от малейшего движения.

— Нет.

— Хорошо, — говорит она дрожащим голосом. — Я рада.

— Зато ты цела, — произносит Фенрис, и она чувствует, что он улыбается. — Цела и невредима.

— Придурок! — выдыхает она, зажмуриваясь, и подставляет лицо дождю. — Я бы предпочла, чтобы был цел ты.

Он поворачивается лицом к её шее, и Хоук чувствует, что его улыбка становится шире. Его ледяные пальцы дергаются под её ладонью, слабо хватая её за запястье и увлекая её руку к груди, там где слабо и неуверенно бьётся его сердце — песня, подходящая к концу.

Сердце стукнуло один раз — сильно.

Он говорит:

— Я твой!

@темы: Андерс, Хоук, гет, Фенрис, Мерриль, Варрик, Авелин, My Valentine, джен, Донник

---

My Bloody Valentine – Без названия

[Некто в маске варгеста]

Название: ***
Пейринг/Персонажи: ОМП-храмовник/ОЖП-магичка, ОМП-иностранец
Категория: джен с элементами гета
Жанр: фентези, драма
Рейтинг: R
Размер: 1443 слова
Краткое содержание: Храмовник и магичка хотели воспользоваться на задании присутствием священника с севера и тайно провести брачную церемонию, а сам священник, пустившийся в опасную дорогу, просто хочет выжить. Охота на малефикара попутала карты для всех.
Примечание: Расширила лексикон игровселенной. Нагло пользуюсь лазейкой феста, что работа должна содержать пейринг.

Закапывать кровунью решили прямо в снегу. Место выбирал брат Поларий — чернец, которому едва ли доводилось ранее паломничать южнее Недремлющего моря, и который потому имел весьма наивное представление о коварстве снежных заносов. Сказал, пусть мой нагрудник и носит знамя храмовничьего ордена, но проводы к Создателю и уж тем более песнопение — удел духовных подданных верховного жречества, а не его рыцарей.

Спорить не хотелось, и не только потому что Карлотта наложила крайне скверные целительные чары на моё вспоротое горло.

Мы с братом Поларием как раз несли узловатый ком мешка с телом, и вдруг тот оступился, а затем и вовсе сгинул из виду, будто его утащила какая-то подснежная тварь. Бедняга вонзил длинные бледные пальцы в торчащие из-под мешковины бугры, и удвоенная тяжесть ноши повалила меня на колени, к пропасти, затаившейся в сугробе. Холст под хваткой чернеца треснул, но моя рука вовремя схватилась за его кисть; вторую — он подбросить не смог, и она продолжила рвать мешок своим весом.

— Создатель милостивый, — заныл он и перешел на обрывочное бормотание: — Прояви милосердие... Доброта в сердце твоём... Ниспошли спасение...

Погребальный мешок ниспослал чернецу задеревенелую серую кисть, которая шлепнула его по губам, нежно скользнула тыльной стороной ладони по шее, грозя запасть за воротник, но, на миг запутавшись в складках капюшона, упала вниз, в бездну под снегом.

Брат Поларий сжал губы и перешёл к скулящему мычанию.

Ткань рвалась непрерывно, с ленивым мурлыкающим треском, будто растягивала удовольствие от зрелища.

Следующим из мешка выпало бледное полено предплечья, которое стремительно пронеслось мимо брата Полария, и тут же следом — второе, на прощанье показав ровные ряды шрамов, будто оставленных крошечными граблями с по-антивански отточенными зубьями.

— Нужно отпустить мешок. Одновременно.

Брат Поларий, заливаясь слезами мотнул головой и промычал что-то, что могло быть только: "Нет," "Не могу," или "Только не отпускай!"

Вспоротый мешок трещал, разевая щель до трещины, до прорехи, до дыры, из которой на брата телесным камнепадом полетели всё новые части кровуньи. Как пасть дракона, которого рвало неугодной добычей, он изрыгал посиневшие голени и босые ступни, голые бедра и плечи. Брат Поларий скулил и плакал, и моя хватка на его руке слабела, даром что ноша становилась легче.

Он промычал: “Создатель милостивый!” или “Помоги!”, или “Никакая святыня того не стоила!”

Ритуального мешка больше не было: спереди, его ткань, ввалившаяся от разрешения погребальным бременем, теперь походила на болтающиеся полы шатра. И всё же, он не опустел. Холщовые складки зашевелились, и наконец наружу вырвался голый обрубок туловища кровуньи, следом за которым выкатилась голова с копной рыжих волос, слипшихся под кляксами запекшейся крови.

Брат Поларий сорвался — или моя рука отпустила его, вместе со всем его мычанием, слезами, треклятым мешком и последними останками кровуньи.

Стало тихо.

Со спины, доспех завибрировал от колебаний Тени.

Карлотта вытягивала тонюсенького брата Полария из бездны чарами. Когда она выудила его на тропу, он свернулся на снегу точно креветка и замер.

Почему-то он крепко прижимал к себе голову, не свою.

— Спасибо, — прохрипел я, проверяя обездвиженного чернеца на ушибы.

Карлотта бесшумно опустилась рядом и положила руки на предплечья, из-за шерстяного плена которых на небо воззирала пара зеленых глаз. В них до сих пор читалась явная горечь и обида.

Живой магичке смотреть в глаза не хотелось.

— Я решила все-таки пойти с вами, чтобы спеть песнь, — пояснила она едва слышным бормотанием. Карлотта принялась терпеливо разнимать руки брата Полария, сраженного оцепенением, и продолжила: — Подумала, это должна быть я, а не священник-иностранец, который никогда её и не знал.

— Ты тоже не знала.

Каждое слово отдавало обжигающей резью в горле и железным привкусом на языке.

Чернец был жив. К его лбу и вискам волнистыми черными водорослями липли пряди волос, намокших от пота или снега. Он моргал и дышал, но реагировал на нас запоздало, будто мыслями пребывал у себя на теплом севере, а не в заснеженной орлейской провинции.

— Не совсем, — наконец произнесла Карлотта.

Она наконец освободила голову кровуньи и положила её перед собой. Взяла горстку снега и почистила посиневшее лицо от налипших хлопьев крови и грязи.

— Она приснилась ко мне, давно, в год после завершения Четвертого мора. Мы проболтали тогда весь сон, говорили о том, что нам нравится и не нравится, обсуждали знакомых — тех, кого я запомнила. А тех, кого я не знала, представляла мне сама, через свои воспоминания. Было весело.

Карлотта спрятала руку куда-то за капюшон и извлекла два медных зажима; с одного из них свисал длинный волнистый волос, такой же рыжий.

— Тогда она сказала, что нашла меня по крови, по своей, — продолжила Карлотта, закрепляя пряди волос кровуньи так, чтобы придать им более собранный вид. — Всё заверяла меня, что знает, что делает. Сказала, не хочет в Круг, потому что нужно поддерживать мастерскую отчима, а других детей в семье нет. Поклялась, что будет осторожна.

Карлотта замолчала. Брат Поларий приподнялся в положение сидя. Его глаза прояснились, но лицо всё еще было бледным, несмотря на тевинтерскую кровь. Он заметно дрожал, но трудно было сказать, от чего именно; ткачи империума навряд ли шили сутаны с расчетом на южные морозы.

— Не вини себя, — произнёс он и положил руку на плечо Карлотты. — Создатель избрал тернистый путь для магов на юге. На неё он ещё и водрузил бремя сновидения.

Мой язык замер. В груди неприятно клокотало, будто чья-то незримая рука забавлялась тем, что сжимала и разжимала моё сердце. Слова любви бы звучали возмутительно неуместно. Слова сострадания бы звучали подло и фальшиво. Может, и к добру, что рана на горле тянула время.

Карлотта закрыла кровунье глаза. Взяла её голову, приподняла так, что они коснулись лбами, и затем поцеловала в бледное полотно щеки.

— Прощай, сестрёнка, — произнесла она и наконец отпустила её голову над пропастью, к остальным частям тела.

Она сама спела погребальную песнь; на этот раз никто не имел каких-либо возражений.

Обратно до сторожки шли в молчании. Возглавлять шествие выпало мне, и всю дорогу спину сквозь доспех кололо недобрыми взглядами. Небо нависало темно-серыми волнистыми буграми, а это значило, что пуститься в обратный путь в Круг мы могли не ранее рассвета. Впрочем, чернец направлялся к святыне в Гислене, а Карлотта… Для побега из-под храмовничьего надзора у неё теперь были все причины, хотя никуда отпускать её по-прежнему конечно же не хотелось. Особенно — пока.

Когда растопили очаг, резь в горле уже почти прошла. Мы сидели втроем, грелись теплом, изредка прерываясь на разговор, который всё не мог завязаться.

— Когда вы прибыли в Конфлан, — несмело прочистив горло, произнёс брат Поларий, — вы упомянули некую церемонию.

Я взмолился Создателю, чтобы у него пропал голос, но он, как ни в чем не бывало дерзко копаясь кочергой в огне почти по самые рукава сутаны, продолжил:

— Я бы всё ещё мог провести её. Нужно только, чтобы были открыты двери во время чтения Песни и оглашения обоюдного согласия.

Карлотта бросила в голодное пламя ещё несколько хрустящих веток и затолкала их поглубже кочергой. Какое-то время, брату Поларию отвечал лишь треск из очага.

— Увы. Может быть, позже, — наконец произнес я. — Если бы вы, брат, прошли через наш Круг на обратном пути…

— Не утруждайтесь, — вставила Карлотта, перебирая растопку в корзине. — Я не хочу связывать себя узами брака с убийцей сестры.

Карлотту привели в Круг, когда ей было пять. Уже более двадцати лет она учила заклинания школы энтропии, стихий и целительства; уже более двадцати лет она жила под защитой ордена храмовников. Она прошла истязания три лета назад. Она не хуже меня понимала, кто такие кровуны, и чем они были опасны.

Не хотелось нападать на неё, когда она ещё не выплакала все слёзы по младшей сестре, но умолчать я тоже не мог.

— Если ты знала, что твоя сестра — мало того, что отступница, так еще и кровунья, почему ты не сообщила об этом рыцарю-коммандору? Бездна тебя разорви, почему ты хотя бы не сказала об этом мне — хотя бы перед тем, как нас отправили в твои родные края на поиски мага, мать твою, крови?

От крика вновь обожгло горло по следу ножа, да так, что едва не брызнули слёзы. Карлотта же свои слёзы удержать не смогла.

— Так и искали же мага, а не магичку! — взвизгнула она, борясь с рёвом, котрый исказил её лицо в сморщенный томат. — Да проклянёт меня Создатель, если я позволю тебе ещё раз прикоснуться ко мне! И беременность свою я прерву! Да я сама лучше вырежу его из своего чрева, чем рожу!

Она забилась спать в самый дальний угол сторожки, всхлипывая ещё некоторое время. Примерно тогда же метель достигла Конфлана, и мы с братом Поларием решили закрыть дверь и ставни поплотнее в надежде, что нас не погребёт под толщей снега, как сестру Карлотты.

Лишь после, в Круге, когда я отрапортовал перед рыцарем-командором об успехе, а Карлотта сообщила чародеям, что отягощенна нежелательным плодом, я вдруг подумал, что обвинение в практике запрещенной магии — вполне себе повод бежать даже из Тевинтера, а Конфлан мог случайно приютить не одного кровуна.

@темы: My Valentine, джен, оригинальные

---

My Bloody Valentine – мини «Мать Тварей»

[Некто в маске с мабари]

Название: «Мать Тварей»
Пейринг/Персонажи: долийский маг/Гиланнайн, долийский маг/его жена, Ашалле, м!Махариэль; упоминаются ОЖП, ОМП, Маретари, Тамлен и пейринг м!Махариэль/Мерриль
Категория: гет, элементы слэша
Жанр: драма, дарк, ужасы, пропущенная сцена, фэнтези, экшн, преканон, нелинейное повествование, AU линии родителей Махариэля
Рейтинг: R
Размер: 2792 слов
Предупреждение: смерть основного персонажа и второстепенных, насилие
Примечание: Дар всегда имеет обратную сторону, ложь во спасение — свою цену, а Творцы порой неотделимы от Забытых.

1

— Могучая Гиланнайн, прекраснейшая из Творцов, твой знак ношу, к тебе обращаюсь…

Нерия уже вознесла хвалы Охотнице Андруил и теперь молится Матери Тварей, которую тут зовут Матерью Галл: опускается на колена, зажигает перед алтарём оплывшие завесным огнём чаши, улыбается с радостью и волнением.

У Нерии безвольное узкое лицо и рыхлые руки, непривычные к кинжалам или тетиве, а дар под её кожей слабее, чем солнце, что пробивается сквозь переплетение крон леса Тирашан. Старый Хранитель Сурана, верно, зовёт Нерию Второй лишь за то, что она его единственное дитя.

От того, что завтра Нерию придётся взять на брачном ложе и брать после каждую ночь, Хиону становится дурно, а внутренности будто связываются в тоскливый тошнотворный узел. Если бы Хион выбирал между смертных — хотя зачем то избраннику богини? — то он скорее бы взглянул на подругу Нерии Ашалле, красавицу с огненными косами и жилистыми ступнями, первую из охотниц, или на хагренского сына Терата, на загорелом лице которого цветёт печать Митал, а серый взгляд подобен взгляду тирашанской росомахи.

Но ни Ашалле, ни — тем более — Терат не принесут чужаку-Первому того почёта, который следует за хранительской дочерью. Хион и правда чужак здесь, вдали от тёмных хвойных чащоб, от тревожного боя ритуальных барабанов, от соклановцев, глаза и волосы которых черны, как уголь, а лица подобны строгим ликам древних, вырезанным в желтоватом дереве.

Зато здесь он Первый, который затем станет Хранителем. Наверное, Хранительница его родного клана была в чём-то права — двум медведям не ужиться в одной берлоге, а клану, в котором Первый и Второй одарены и горды одинаково, никогда не достичь процветания.

А может, она просто боялась его растущей силы, повергнувшей замертво полтора десятка шемленских рыцарей и полтора десятка их псов.

— Убереги любимого моего от зубов и когтей…

Голос у Нерии тонкий и тихий, похожий на журчание лесного ручья, в хриплом же голосе Гиланнайн — вой и рык тысяч её тварей, их смерть и рождение, морская пучина и земная мощь.

Но сейчас богиня молчит. Её потемневшие от времени глаза смотрят куда-то вглубь, а вырезанные в камне локоны кажутся серебряными от росы. В лесу Тирашан её изображают иначе — застывшей в первобытной исступлённой пляске, между стремительными ипостасями, между девой и зверем, между красотой и уродством. Хиону — тогда ещё Второму клана Махариэль — она впервые явилась именно такой.

***

Святилище Матери Тварей строили древние и для древних.

Не для них, ныне живущих, кому суждено лишь беречь осколки от осколков.

И уж точно не для шемленов в золочёных масках, что с хохотом ступили под его своды — переплетение камня и кривых сосновых веток.

Что напоили коней прозрачными водами священного ручья.

Что развели костёр у рунного постамента.

На костре запекается дичь, убитая не из нужды, но для забавы, без молитв и благословления Творцов. Ходят по рукам золотые чаши с вином. Заливисто хохочет разряженная плоскоухая шлюха, склонившись к плечу одного из шемленов.

Ещё не сошедший коркой валласлин богини царапает кожу стыдом и яростью. Они опоздали. Слишком поздно увидели сломанные ветки да конские следы, слишком поздно услышали бегущих прочь лесных тварей. Быть может, избери Хион для обхода иной путь, можно было бы… С какими глазами он теперь предстанет перед Хранительницей?! А отец его отца, должно быть, лишь брезгливо сплюнет себе под ноги, показав искрошенные временем пожелтелые зубы, да уйдёт в аравель.

Шемлены закованы в сильверит и их не менее дюжины, но на стороне Хиона — внезапность, дар и пятеро охотников.

— Быть может, стоит привести на помощь Хранительницу или Первого? — с сомнением шепчет Митра, сузив рысьи глаза.

Ну уж нет, только не Первого! Этот востроносый хитрец непременно присвоит победу себе, и тогда быть Хиону Вторым до скончания дней.

— Мы справимся, Митра, — так же тихо отвечает он, щурясь и собирая в ладонях гнев элвен. Если повезёт, он достанет сразу шестерых нечестивцев. — Тех, у костра, я беру на себя.

— Богиня будет рада такому подношению, — понятливо щерится Анейрин, натягивая тетиву.

Дар бурлит под кожей пополам с кровью, и Хион более не желает ему противиться:

— Не щадить никого!

Охотники устремляются в атаку бесшумными лесными тенями, а Хион резко опускает посох, завершая заклинание.

Сплетённые его волей корни вырываются из-под земли, вздыбливают потрескавшиеся плиты, сминают доспехи и кости, прорастают сквозь суставы.

Свистят стелы, прорезая тягучий хвойный воздух.

Сдавленно охает Дейган, не успевший уклониться от удара щитом.

Пронзительно визжит плоскоухая девица, продавшая Творцов за нарядное платье и горсть золотых монет.

На осквернённый алтарь, на статую богини брызгает горячая кровь, и правда похожая на щедрое подношение.

Потом, после боя, они переглядываются, улыбаясь сквозь тяжёлое сбитое дыхание.

Тогда они ещё не знают о втором отряде шемленов и о своре злых собак.

***

— Доброй охоты, Первый.

На ритуальном полотне перед Мастером — заговорённое оружие, выкованное лишь намедни, нарочно для брачного обряда: калёные стрелы, костяные кинжалы, даже лёгкий меч сильванова дерева. Интересно, где Мастер отыскал драгоценную кору тут, на Священных равнинах, среди выжженных солнцем трав и бурых камней?

Есть из чего выбрать для священной охоты, есть с чем выйти на зверя в чужой стылой степи.

Хиону куда милее собственный посох, вырезанный из тирашанской сосны, но таков обычай. Поклонившись Мастеру, Хион тянется к длинному кинжалу с вырезанными на нём галлами, крепит его на поясе.

Оружие непривычно к руке, но в том нет беды — в степи, вдали от чужих глаз, на помощь Хиону придёт тайный дар Матери Тварей, открывшийся ему в ночной тиши, у окроплённых шемленской кровью стен святилища. Кажется, те два путника из Неварры были его третьим подношением богине, его третьей любовной клятвой.

Оружие не раз подводило даже Творцов. Лук Андруил может сломаться, огонь Джуна — остыть, но лишь искусство Гиланнайн, переменчивое продолжение её плоти и крови, будет с нею всегда.

И с теми, кто удостоился её благословения.

Кем ему оборотиться — чёрным волком, что задирают диких галл у вод мёртвой реки, или лохматым моровым пауком с хищными жвалами?

— Доброй охоты, ма венан. Да хранят тебя Творцы, — Нерия несмело касается его плеча.

Предрассветный сумрак зовёт, щекочет ноздри запахом степных трав и ещё не пролитой звериной крови.

Хион срывается с места.

***

Тень обрушивается на него, придавливает к плитам святилища.

Сознание ускользает, а где-то там, на его краю — звон мечей, предсмертные стоны товарищей и шемленская стрела, застрявшая в ключице. Наверняка отравлена.

— Отступаем! — отчаянно кричит Гишарель.

— Мы должны вытащить Второго! — а это Анейрин. Каркающий голос его звучит глухо, как через воды лесного озера. — Я…
Он осекается, захлебнувшись хрипом.

Только не Анейрин!

Тень беснуется зелёным вихрем, Тень воет и рычит, будто тащит Хиона в забытую бездну.

Он подвёл Анейрина. Он подвёл их всех.

Хриплый лай псов мешается с чьими-то воплями.

Хион продирается сквозь клубы Тени, как сквозь заросли ежевики. Цепляется за алтарь богини — странный и будто искажённый, окропляет его кровью, глядит прямо в пустые звериные глазницы:

— Не свою кровь предлагаю тебе, Матерь Тварей, но кровь моих врагов.

И богиня отвечает.

***

Клан встречает его смехом и восторженными возгласами, а Нерия лишь застенчиво улыбается, когда он расстилает у её ног косматую волчью шкуру.

Потом, в аравели, она тоже застенчивая, нелепая и чужая до зубовного скрежета, даже знак Гиланнайн на её белом лбу неправильный — не цвета спелых волчьих ягод, а густо-зелёный, как лягушачья кожа.

— Ты красивый, — лихорадочно шепчет она и утягивает его на постель, обнимает слабыми руками, прижимается хилой грудью.

Хион болезненно жмурится, толкаясь внутрь. Он думает о другой женщине, рядом с которой юная Нерия показалась бы сморщенной старухой, прекраснейшей из обезьян или грубым идолом, слепленным из комьев земли пополам с прелыми листьями. У Матери Тварей широкая клыкастая улыбка и шесть горящих зеленью глаз, а под буйными локонами прячутся чёрные драконьи рога. Порой из её сильных пальцев вырастают медвежьи когти, за спиной хлопают совиные крылья, а смуглая щедрая грудь покрывается змеиной чешуёй.

Хион узнаёт богиню в любом из её обличий, даже реши она обернуться белоснежной галлой иль серым полевым зайцем.

— Я каждый день благодарю Творцов, пославших мне тебя, — говорит Нерия после, расслабленно вытягиваясь рядом с ним на влажных простынях.

Хион лишь бездумно перебирает её волосы, уставившись в паруса аравеля. Богиня поёт о другом. О бездне и небесах, что суть едины, о падении и великом предательстве. О старых временах, когда Творцы жили рядом с Народом, в озёрах плескалось великое колдовство, а небосвод был алым, как кровь подношений. О том, что лишь Хиону, сильнейшему из смертных, суждено насовсем освободить её из заточения, а после встать рядом с Творцами, как равный.

Так же, как тысячелетия назад встала она сама.

Богиня приходит к Хиону во снах или — много реже — во плоти, выплывает из бездны стремительным акульим движением, привлечённая запахом жертвенной крови и стонами разрываемой на алтарях двуногой добычи.
Хион не возлагал на алтарь Матери Тварей подношений уже три луны, с самого своего прибытия в клан Сурана — неодобрение тестя ему ни к чему. «Человеческие жертвы нужны лишь демонам да Забытым, нечестивым богам ужаса и ненависти, гордыни и болезни», — строго сказал ему Хранитель в первый же день в клане. — «Я не ведаю и ведать не хочу, кому молятся в лесу Тирашан, но отныне ты часть моего клана, а мы храним мир с иными народами и держимся пути предков». Хион тогда лишь поклонился, пряча кривую усмешку. Трусливые зайцы из Долов забыли, как правильно чествовать Творцов, в скудоумии своём отделили их от Забытых, свет — от тьмы, Матерь Галл — от Матери Тварей.

Забыли, что Народ был несокрушим в их единстве.

Хион непременно заставит их вспомнить.

А для того ему как можно скорее следует стать Хранителем.

— Откуда взяться тут большому медведю?! — рыдает Нерия пять лун спустя, сгорбившись над телом отца, которое охотники нашли на излучине.

Хиону почти жаль её, пусть даже под ногтями до сих пор приятно саднит, в нос бьёт запах свежей крови и чужого упоительного страха, а под кожей гулко стучит исступлённый хохот богини, сытой необычным подношением.
Мать Тварей не гневается на смерть нечестивца, Мать Тварей довольна своим избранником. Там, на излучине, она была с ним жарче и дольше, чем когда-либо до. А значит, счастлив и он.

— Должно быть, голод выгнал зверя из леса и заставил напасть, — тихо отвечает Хион, крепко обнимая Нерию, как обнимал бы любящий муж. — Если хочешь, я возьму охотников, и мы…

— Не нужно. Ты теперь Хранитель, ты не можешь рисковать и собою тоже. Особенно сейчас, когда я… Я давно хотела сказать…

Она захлёбывается плачем, до боли сжимая его руку.

— Тогда их поведёт Ашалле. Мы не можем допустить, чтобы обезумевший зверь задрал кого-то ещё.

— Мы оба знаем, что я не найду зверя в степи, Хранитель, — цедит Ашалле, вскинув подбородок, а потом переводит взгляд с Хиона на рваные раны на груди убитого, оставленные кинжальными медвежьими когтями. — Но в следующий раз я не упущу его, клянусь Творцами.

Или он не упустит тебя, первая из охотниц.

— У меня… у нас будет сын, — досказывает Нерия вечером, в аравели. — Как мы его наречём? Алим, в честь отца? Или… как зовут отца твоего отца, что воспитывал тебя с малолетства?

— Терон. Его зовут Терон, — безразлично отвечает он, пожимая плечами. — Или звали.

За восемь лун могло перемениться многое. Отец его отца лишь скупо обнял его, провожая на тот арлатвен, и даже не обернулся, скрываясь в аравели. Прежний Хион, не познавший богини, непременно огорчился бы, как в детстве, потянулся б за старческой рукой, выпрашивая ласку, сжал бы челюсти от обиды. Но Хиону-избраннику было всё равно. Всё равно и теперь.

Нерия тянет его ладони на свой живот, к биению новой жизни. Только одной-единственной, слабой и смертной. Богиня же исторгнет из своего лона тысячу их детей, тысячу новых тварей, диких, смертоносных и бесформенных, непостижимых в своём величии и своей чудовищности. Много сильнее и быстрее тех, которых она когда-то погубила в безумстве.

Твари потопят корабли шемленов, обратят в пыль их города, напитают землю их быстрой нечестивой кровью.
— Именно тебе суждено вернуть Народу то, что его по праву, мой возлюбленный избранник.

Мать Тварей выходит к нему из мёртвого бесцветного озёра, и вода — переменчивая, неверная, как и всё в Тени — стекает по её крупным красивым рукам и налитым бёдрам, по зелёному чешуйчатому хвосту. Хион молчит, поражённый её красотой, лишь сглатывает часто-часто, не в силах оторвать взгляд.

— Мне понравилось твоё последнее подношение..

Она подходит ближе, неслышно ступая по призрачному песку, по блестящим чёрным камням побережья, по водорослям, размётанным теневым штормом.

Тень перетекает дымным густым облаком, цепляется за её ветвистые рога, поросшие болотным мхом.

Она с утробным смехом прижимает Хиона к своей груди. Шемлен и дургенлен радовали её в заточении, но лишь кровь Хранителя — одного из Народа — смогла ненадолго ослабить злые чары Волка, что держит Творцов взаперти.

— Будут ещё подношения, госпожа моя, — хрипло говорит Хион, облизнув враз пересохшие губы. — Я освобожу тебя. Они… слабы и нечестивы, они забыли Творцов, они стали рабами шемленов.

Этим трусам не понять даже чужого благочестия. «Твой жених молится Гиланнайн, как одержимый», — досадливо сказала Нерии Ашалле вечность назад. — «А ты словно одержима им. Как он появился в клане, ты будто позабыла обо всём».

Хион усмехается, глядя прямо в хищные зелёные глаза, неподвижные, как у виверна. Он всегда знал, что хорош собою и без чар, но, раз уж на его рукаве как-то осталась капля крови Нерии, неосторожно рассёкшей пальцы об острые листы фолианта… К чему было растрачивать дар богини попусту? Это не колдовство даже — малое, слабое наваждение, способное не разжечь пожар, но поддерживать его.

В этот раз одной капли будет недостаточно.

Забывшие Творцов не отдадут своей крови добровольно, но Хион не станет спрашивать.

2

— Твой отец погиб, защищая тебя и твою маму от шемленов, — Ашалле откладывает шитьё, говорит осторожно, крадучись, будто рысь по заячьему следу. Она не любит лгать, никогда не любила, но эту ложь она повторяет уже восемнадцать лет. И повторит ещё, если потребуется. Хвала Творцам, что эту тайну с нею делит лишь Хранительница и, может, её Первая. — Он был великим Хранителем.

Слова привычно горчат на языке. Творцы презирают лжецов, что в своём пороке уподобились Ужасному Волку, но Ашалле никогда не расскажет мальчику о празднике Гиланнайн, что снится ей почти каждую ночь, не расскажет о весёлом смехе, чашах с перебродившим галльим молоком и неестественной, страшной улыбке Хранителя Махариэля, поднявшего к небу благословляющие ладони.

Не расскажет о том, как пряный лесной воздух мешался с запахом крови, не расскажет о первых криках и выломанных в агонии телах.

Не расскажет о двух женщинах, бегущих в ночь.

Не расскажет, как выбивалась из сил, волоча за собою Нерию, не расскажет, каким тяжёлым был верный меч и как страх грыз сердце пополам со злой горечью.

Не расскажет об исполинском чёрном медведе, настигшем их у самой опушки.

Не расскажет о выбившем дух ударе когтистой лапы и разодранном в клочья кожаном доспехе.

Не расскажет о пустых глазах подруги детства и брошенной ею пригоршне огня — слишком слабой, чтобы навредить даже обычному зверю.

Не расскажет, как длинные когти вспороли ночной воздух, чудом не коснувшись зелёной вышитой мантии, укрывшей выпирающий живот.

Не расскажет, как, морщась от боли, медленно тянулась к мечу, как бросала его вперёд, почти не целясь.

Не расскажет о полном ярости рёве, не расскажет об изумлении, мелькнувшем в не по звериному умных глазах.

Не расскажет, что лишь целительная магия Нерии позволила ей выдернуть меч и ударить снова — в распахнутую клыкастую пасть, а после повалиться ничком на звериную тушу.

— Он очень любил тебя, дален.

Она сглатывает липкий ком в горле и готовится увещевать, услышав привычно-запальчивое «Хотел бы я быть похожим на него не только внешне!», от которого по её хребту бегут иголки, а на лбу выступает холодный пот. Терон и правда похож на отца — не как сын, но как отражение, как искусно сплетённая оборотнем личина.

Он говорит, как отец, смотрит, как отец, двигается, как отец — бесшумной паучьей тенью. Временами ей сложно винить бедную глупую Нерию, что предпочла свести счёты с жизнью, нежели прикладывать новорожденного к своей груди. Временами ей кажется, что Хион не умер той страшной ночью, но, призвав отвратительную магию Забытых, переродился в новом теле.

Вернее, казалось — до тех пор, когда стало ясно, что дар обошёл Терона — сына и внука Хранителей — стороной, до тех пор, пока на его желтовато-смуглое красивое лицо не лёг валласлин Матери Галл. Не её извращённого подобия.

«Хотел бы я быть похожим на него не только внешне!» Она ждёт этой фразы, она готова лгать, и обнять, и утешить, и повторять, что дар сам выбирает, когда явить себя миру, но, быть может, уже хватит лгать самому себе, таская у Хранительницы магические трактаты, что отважная мать, умершая родами, гордилась бы им и без дара…

Но Терон не говорит ничего, лишь смотрит в сторону, закусив до крови тонкую губу, а его угольно-чёрные глаза сверкают зло и страшно. Как у Хиона, перед тем, как… Ашалле поспешно смаргивает, прогоняя наваждение. Нынче Терон не ночевал дома — крепко повздорил с Первой, до крика и сорванного голоса, а после ушёл спать к Тамлену. «Милые бранятся — только тешатся!» — лукаво успокаивала её Хранительница. — «Вот увидишь, не сегодня-завтра он расстелит у её ног звериную шкуру, к тому всё идёт! А уж детки их точно получат благословение Творцов!»

Да, у молодых да горячих так оно и бывает. Слово за слово, он не уступил, она не смолчала. Но это всё пустое — уже к вечеру и Терон, и Мерриль забудут о злых глупостях, которые наговорили друг другу вчера!
Однако Ашалле, памятуя себя в юности, всё же спрашивает для порядка:

— Что-то не так, дален?

— Да нет, всё в порядке, мама, — медленно тянет он, по-прежнему не глядя ей в глаза. — Просто я люблю эту историю и хотел услышать её снова… от тебя. Ладно, мне пора заступать в дозор, а то Тамлен уже заждался!
Крепко обняв её, он хватает котомку и скрывается за пологом аравеля.

@темы: гет, My Valentine, оригинальные

---

My Bloody Valentine – мини «Мне от любви покоя не найти»

[Некто в маске варгеста]

Название: «Мне от любви покоя не найти»
Пейринг/Персонажи: Йован/ж!Сурана, ж!/Сурана/Каллен фоном м!Амелл, Ирвинг, Грегор
Категория:гет
Жанр: ангст
Рейтинг:NC-17
Размер: ~3500 слов
Предупреждение: сомнительное согласие
Примечание: Йован не собирается мириться с тем, что Нерия влюблена не в того. Что плохого в собственной крови? Что плохого в том, что любимая женщина ответит взаимностью?

— Йован, очнись, — Нерия щелкает пальцами у него перед лицом. — Прекращай витать в облаках, экзамен уже завтра!
Йован выныривает из полузабытья, в котором журчит ее голос.

— Я тебя слушал очень внимательно.

Он слушал бы ее часами.

— Повтори, — ухмыляется Дайлен. — Спорю на что угодно: ты спал с открытыми глазами. Не то, чтобы старый тевене к этому не располагал, конечно…

— Аmor, amororis, masculinum*. — послушно повторяет Йован. — И зачем-то добавляет. Amor non est medicabius herbis**.

А жаль. Он давно бы избавился от этого наваждения. Тем более, что для нее он много лет лучший друг. Точнее, один из двух лучших друзей. Ни Нерия, ни Дайлен, казалось, не заметили, что они выросли. А вот Йован заметил. На свою беду, потому что год назад, когда он выдавил «Я тебя люблю», старательно глядя с моста на озеро, Нерия засмеялась и чмокнула его в щеку. «Я тебя тоже люблю, очень-очень». И тут же, махнув рукой стайке девчонок, щебечущих на берегу, умчалась к ним.

— Herbis!*** — всплескивает руками Нерия. — Я же обещала Инес…

Она вскакивает, подхватив учебник и мчится к выходу из библиотеки. Йован думает, что ходить, просто ходить как нормальные люди — и эльфы — Нерия просто не умеет. Только носиться вприпрыжку.

— Эй, учебник оставь! — кричит ей вслед Дайлен.

Нерия разворачивается:

– Тут их полная библиотека! Сами возьмите!

Она поворачивается обратно ровно за тем, чтобы с разбегу влететь в вывернувшего из-за шкафа храмовника. Книги вырываются из рук, бухая об пол.

Нерия испуганно охает.

— Прошу прощения, сер…

— Ничего страшного, — говорит тот.

Они приседают к упавшим книгам одновременно. Йован видит, как руки соприкасаются над обложкой, как Нерия поспешно отдергивает ладонь, заливаясь краской до самого ворота мантии, а напротив безудержно, как все белобрысые, краснеет храмовник. Учебники, наконец, собраны, эльфийка почти бегом вылетает из библиотеки, храмовник тоже уходит по своим неведомым делам, а Йован продолжает таращиться в пустоту.

— М-да, втюрилась наша подружка, — глубокомысленно замечает Дайлен. — И, что весьма печально, в совершенно неподходящего типа.

— Да ладно тебе. — Йован кое-как справляется с голосом. — Я бы тоже смутился, если бы нечаянно снес, скажем, сера Грегора. Но это не значит, что…

— Э, нет. Она уже месяца два заглядывается на сера Каллена. Amor et tussis non celatur****, знаешь ли.

Трепло. Самовлюбленное трепло.

— И не она одна, к слову, — продолжает Дайлен. — Этот храмовник — прямо погибель девичья, аж завидно. Тоже, что ли, кудри завить?

— Мозги себе завей, чтобы всякую чушь не придумывали.

Это неправда, не может быть правдой, Амелл просто готов высмеивать все и вся, как всегда, и, как всегда, за такие шуточки хочется утопить его в озере, благо, ходить недалеко.

— А ты глаза раскрой пошире.

— Это запрещено, в конце концов. Нерия же не дура...

— Запрещены отношения, — хмыкает Дайлен. — А глазеть друг на друга и краснеть не запрещено. Да и хотел бы я посмотреть, как бы подобный запрет осуществляли на практике.

— Но…

— А дальше дело и не зайдет. Ты только посмотри на них обоих, правильные до тошноты, — он вздыхает. — Ладно, все это весело, конечно, но экзамен никто не отменял. Дурацкий тевене.

Йован старательно таращится на книжную полку, выбирая учебник, но корешки прыгают перед глазами.


Вечером он долго ворочается с боку на бок и вовсе не из-за завтрашнего экзамена. Старательно отгоняет воспоминания, как Нерия заливается краской, собирая книги. И видения, вовсе уж невозможные, в которых по очереди фигурируют то белобрысый храмовник. то он сам. И Нерия, неизменно Нерия. Наконец, он не выдерживает. Тихо, чтобы никого не разбудить, выбирается из постели, натягивает мантию и бесшумно выходит из спальни.

Как бы ни пыжились храмовники, они просто не в состоянии постоянно следить за вдвое большим числом магов, так что Йован почти не опасается. В старой башне полно пустых аудиторий и других укромных мест, где можно безбоязненно читать запрещенные книги. Или практиковать запрещенную магию. Если он сделает все правильно, Нерия придет к нему.

Она приходит, она действительно приходит. На миг Йовану кажется, что это просто видение, что он спит и перед ним еще один из соблазнов Тени: Нерия ступает совершенно беззвучно — он раньше не замечал, насколько легкая у него походка, когда не носится вприпрыжку — и не говорит ни слова, только смотрит снизу вверх, пристально и немного растерянно, словно сама не совсем понимает, что она здесь делает. Йован кладет руки ей на плечи, все еще до конца не веря, что это не иллюзия. От прикосновения бросает в жар, несмотря на то, что он обнажен до пояса, чтобы не запачкать мантию кровью из пореза на внутренней стороне плеча.

— Поцелуй меня, — шепчет он, и Нерия послушно поднимает лицо и тянется на цыпочках.

Целоваться она не умеет совершенно, губы кажутся почти безжизненными, когда Йован накрывает их своими, но ему довольно и того, что она не отстраняется. Он впивается в ее рот настойчиво, почти грубо, кровь шумит в ушах, сердце колотится в горле и отчаянно не хватает воздуха, хотя, казалось бы, дыши — не хочу.

Йован никогда не считал себя рослым, но Нерия маленькая даже рядом с ним, ей явно неудобно стоять на цыпочках, а у него затекает шея, и он подхватывает эльфийку под бедра, чтобы лица оказались на одном уровне. В плечи вцепляются ладони, вокруг талии обвиваются ноги, и Йован окончательно перестает соображать. Он не понимает, как они оказываются на полу, почему на Нерии уже нет мантии и куда делись его штаны. Он едва замечает, что пол холодный и жесткий, это совершенно не имеет значения, когда язык скользит вдоль тонких, как у птички, ключиц, в ладони ложатся маленькие острые груди, когда он раздвигает ее колени, едва успевает накрыть ладонью рот, удерживая крик, и чуть не вскрикивает сам, когда Нерия впивается в руку зубами. Боль не отрезвляет, напротив, распаляет еще сильнее, заставляя двигаться все резче, пока он не сбивается с ритма и не замирает, уткнувшись лбом в пол. Камень холодит разгоряченную кожу, Йован, спохватившись, садится, подстелив мантию, устраивает на коленях Нерию, прижимая к себе, грея в объятьях, которые не может разжать.

— Люблю, — шепчет он. — Люблю, люблю, люблю.

Она молчит, уткнувшись лбом в изгиб между шеей и плечом, не шевелясь, и только теплое дыхание, что щекочет ключицу, дает понять, что она — живая и настоящая, и все случившееся не сон, а было на самом деле.

Ульдред прав — магия крови запрещена лишь потому, что храмовники боятся ее силы. Что плохого в собственной крови? Что плохого в том, что любимая женщина ответит взаимностью?

— Скажи, что ты меня любишь, — просит он.

Нерия поднимает голову:

— Я люблю тебя.

Протягивает руку, касаясь щеки, осторожно, почти недоверчиво. Йован перехватывает ее ладонь, выцеловывает кончики пальцев, снова прижимает к щеке.

Он просидел бы так всю жизнь, но Нерия начинает дрожать, и он приходит в себя. Надо возвращаться. Конечно, если их хватятся, лишь пожурят для приличия, но Йовану не хочется привлекать к себе внимание. Да и экзамен…

— Не рассказывай никому, — говорит он напоследок.

Вообще-то он хотел бы кричать об этом с самой макушки башни — он, наконец-то получил ту, которую любит. Но Дайлен умник не только потому, что умеет быстро понимать книжную премудрость. Он умеет замечать и размышлять над тем, что заметил. И он обязательно задастся вопросом, с чего бы их отношения так внезапно переменились. Друг может быть опасен, но Йован подумает об этом после экзамена. Он устал и хочет спать: Ульдред оказался прав еще и в том, что магия крови тянет довольно много сил. Надо только не забыть заглянуть в отхожее место и сжечь окровавленную повязку с руки.


Прежде чем вернуться в спальню, Нерия идет в мыльню. Между ног саднит. Прохладная вода немного успокаивает, но, кажется, почти не смывает смешанное с кровью семя — Нерия извела уже который ковш, под пальцами уже совсем не скользко, но ей все равно чудится, будто еще что-то осталось. Потом она долго, до боли отдирает тело мочалкой, пытаясь избавиться от ощущения нечистоты. Она бы и вовсе содрала с себя кожу, если бы это могло помочь.

Нерия не понимает, почему ей так гадко. Она ведь пришла сама. Сама начала целовать. Сама раздвинула ноги. Она сама этого хотела. А то, что не может вспомнить, как они с Йованом сговаривались — так просто переволновалась, немудрено, в первый-то раз.

Так почему ее начинает трясти при одном воспоминании о случившемся?

Она перестает поливать себя только когда замечает, что дрожит от холода — в кадушке, содержимое которой Нерия подогрела магией, вода давно закончилась, а та, что приносит водовод из озера, по весеннему времени совершенно ледяная. Натянув мантию, она выходит из мыльни. Надо сделать еще что-то… ах, да. Настой сухостебля. Инес говорит, мол, только дурак, заперев вместе несколько десятков половозрелых мужчин и женщин будет надеяться, что они ограничатся учеными беседами и просто выставляет его для всех, кому нужно. Как хорошо, что не придется никому ничего объяснять.

На этаже, где находятся кабинеты старших магов, как всегда дежурит храмовник. Каллен. Почему из всех именно он и именно сейчас? Нерия встречается с ним взглядом и опускает голову.

— Я в зелейную, — говорит она еле слышно. Губы не слушаются, щеки горят. — Завтра экзамен, не могу уснуть.
Успокоительное на время экзаменов Инес тоже выставляет просто так, чтобы ее лишний раз не отвлекали от работы. Винн ворчит — мол, лучше бы молодежь привыкала регулировать эмоции медитацией и дыхательными упражнениями, но травница только фыркает и поступает по-своему.

— Ты не первая, — Каллен откашливается. — Амелл был полчаса назад.

Нерия кивает. Поднять глаза совершенно невозможно. Оказавшись в кабинете, в два глотка выпивает горький настой, берет с другой полки успокоительное, чтобы храмовник увидел флакон у нее в руках. Лучше бы Инес выставляла снотворное — но если принять его слишком много, можно и умереть. Нерия думает, что, наверное, это было бы неплохим выходом и тут же ужасается тому, что эта мысль ее на самом деле не ужасает. Что с ней такое?

— Удачи с тевене завтра, — говорит Каллен, когда она снова проходит мимо.

— Спасибо, — выдавливает она.

Кажется, его взгляд сейчас просверлит дыру между лопаток. Нерия чувствует себя грязной, несмотря на мыльню.


В этот раз они встречаются в аудитории. Нерия заходит, как вчера, неслышно, как вчера, смотрит внимательно и растерянно. Йован замечает темные круги под глазами и чувствует себя виноватым: наверное, надо было дать ей выспаться после экзамена. Тем более, что Нерия едва его не завалила, очень удивив и преподавателей и друзей: ошибалась в элементарной грамматике, забывала давно знакомые слова, словно мысли ее витали где-то не здесь. Дайлен потом долго пытался выспросить, что случилось, но она только отмахивалась мол, переволновалась, спала плохо, вот, и… Со всеми бывает.

Со всеми бывает, успокаивает себя Йован, а что с ней раньше ничего подобного не случалось — так все когда-нибудь происходит впервые. И все же, стоит убедиться, что все в порядке. В конце концов, не только Дайлен беспокоится.

— Что с тобой творилось сегодня? — спрашивает Йован, когда получается оторваться от ее губ.

Нерия пожимает плечами:

— Не знаю. Не понимаю, что настоящее, а что нет.

Она гладит его по щеке, точно проверяя, настоящий ли он.

— Я точно настоящий, — говорит Йован и, в доказательство, крепче прижимает к себе. Подхватывает за талию — такую тонкую, что кажется, еще чуть-чуть, и пальцы обеих рук сомкнутся — усаживает на стол, устраивается между колен.

Нерия снова пожимает плечами.

— Наверное, в самом деле переволновалась и не выспалась. Дурацкий тевене.

— Ты говоришь, как Дайлен, – хмыкает Йован. — Все уже, сдала и ладно. Забудь.

— Забыла, — говорит она, поднимая лицо.

От нее совершенно невозможно оторваться, невозможно не спуститься губами вдоль жилки на шее, под которой размеренно бьется пульс, не расстегнуть мантию, не прикусить сосок прямо через сорочку, так что Нерия ахает и запрокидывает голову. Ткань мешает.

— Сними, шепчет он — Ну их, эти тряпки.

Мантия послушно сползает, Нерия, приподнявшись, стаскивает через голову сорочку, прикрыв одной рукой грудь, стаскивает трусы и сжимается, обхватив острые коленки.

— Ну что ты…

Йован приподнимает ее подбородок, заглядывает в лицо — щеки горят, а глаза устремлены куда-то вниз, старательно избегая его взгляда.

— Не надо стесняться, — говорит он. — Ты самая красивая. И я хочу тебя видеть. Покажись.

Нерия неуверенно опускает руки. Йован разводит в стороны ее колени, оглаживая бедра, беззастенчиво разглядывает: узкие плечи, маленькая грудь, совершенно лишенный волос треугольник внизу живота. Желание накрывает с головой, захлестывает, он едва справляется со шнуровкой штанов, втискивается в узкое, теплое, и, опрокинув эльфийку на спину, вжимается всем телом, вдавливая в стол. Только остановившись он замечает, что ее ладони упираются в грудь, безуспешно пытаясь оттолкнуть. Йован торопливо выпрямляется, Нерия протяжно вздыхает, кашляет.

— Прости, — шепчет он. — Я совсем потерял голову.

В эту ночь им совершенно некуда спешить, и Йован берет ее еще раз — размеренно, неторопливо, глядя, как меняется лицо, вслушиваясь в сбивчивое дыхание и тихие стоны и чувствуя себя совершенно счастливым.

— Я читал в каком-то романе, — говорит он, обнимая ее уже в дверях, — что женщине, которую любят, нужно гораздо меньше сна. Думаешь, это правда?

Нерия смотрит куда-то в сторону и Йован вдруг понимает, что все это время почти не видел ее глаз. Стесняется? Глупышка…

— Не знаю, — говорит она. — Как я могла это проверить?

— Проверишь, — шепчет он. — Я люблю тебя. Очень-очень люблю.

И добавляет, уже глядя в спину:

— Только не рассказывай никому.


Нерия ссорится с Дайленом — тот слишком упорно пытается выяснить, что с ней происходит. Ничего, твердит она, бессонница, так бывает. Наверное, у друга есть причины волноваться — из зеркала на Нерию смотрит осунувшееся лицо, а круги под глазами уже не синие, а черные. Она действительно почти не спит — и дело не в еженощных свиданиях с Йованом.

Она просто не может спать. Возвращаясь, падает на подушку, проваливается в сон, чтобы через через полчаса — это заметно по клепсидре, размеренно отмеряющей время в углу — снова проснуться, и и бояться заснуть. Потому что едва разум оказывается в Тени, появляется демоница.

— Ты ведь не любишь его, — смеется она.

Пышная фигура вытягивается, исчезает грудь, раздаются плечи, светлеет кожа. На нее смотрит Йован.

— Думаешь, это любовь? – ухмыляется он. — Брать то, что тебе не принадлежит, не спрашивая, и не считаясь с чужими желаниями? Или любовь — лизать руки хозяину, точно преданная сука?

Нерия зажмуривается, закрывает уши.

— Есть лишь одна Истина, — чеканит она.— Все ведомо нашему Создателю…

Она сбивается — казалось бы, давно затверженный наизусть текст Песни света ускользает из памяти, и Нерия бормочет совсем другое:

— Тьма подступает все ближе, и жарко дышит она ― шепот в ночи, поступь обмана во снах...

Демон снова смеется, совсем по-другому, негромко, словно смущенно. Спрашивает голосом Каллена:

— Кого из нас ты хочешь на самом деле?

Нерия трясет головой, всхлипывает, а когда открывает глаза, перед ней снова демоница. Уже не смеется, смотрит серьезно, почти сочувствующе.

— Зачем рвать себе душу? Хочешь, я помогу тебе забыть одного и получить другого? Это несложно, он думает только о тебе, достаточно лишь чуть подтолкнуть. Никто не узнает, если вы не зарветесь, но ты ведь умная девочка и сможешь быть осторожной… Я помогу.

Демоны — лживые создания, думает Нерия, глядя в потолок. Демонам нельзя верить. Никому нельзя верить.

Самой себе тоже верить нельзя. Как можно верить своему разуму, если она не помнит, когда договаривается с Йованом. Как можно верить своим желаниям, если каждый вечер она говорит себе — не хочу, не пойду, а потом словно что-то тянет ее за собой и, тихонько одевшись, Нерия выходит из спальни. Как можно верить своему телу, если оно содрогается от ласк одного мужчины, а потом сердце замирает, а низ живота наливается тяжестью при одном взгляде на другого. Как можно верить своим чувствам, если она любит одного — ведь любит, если ее тянет к нему каждую ночь — и — любит?— второго? Может, она просто распутная девка, перепутавшая любовь с желанием и просто хочет обоих? Может быть, демоница права, и ей нужно просто получить второго, чтобы успокоиться?

Нерия не знает. Она вообще ничего больше не знает. Учителя только вздыхают, вслух недоумевая, что происходит со старательной и примерной Сураной. Дайлен поймав ее в саду у башни, прижимает за плечи к дереву и кричит, умоляя выкинуть из головы храмовника — ни один мужик в мире не стоит того, чтобы ради него забрасывать учебу, не спать по ночам и все больше смахивать на привидение. Йован твердит о любви. Демоница смеется. Нерия перестает понимать, где реальность, а что — иллюзия Тени. И все время хочет спать.


Кому вообще приходит в голову ставить на ночь караульного у библиотеки? Почему ее понесло туда после свидания? Впрочем, на этот вопрос у Нерии есть ответ — за любым зубодробительным трактатом, над которым глаза слипаются сами, потому что возвращаться в постель страшно. Почему этим караульным оказался Каллен? Что заставило ее подойти вплотную и, встав на цыпочки, потянуться к его губам, обвивая руками шею?

Какой-то миг ей кажется, что Каллен оттолкнет, он даже перехватывает ее запястья — но, вместо того, чтобы отодвинуть, прижимает к себе и отвечает. Он целуется совсем не как Йован: тот напорист, этот нежен, у того щетина царапает губы, у этого отросшая, мягкая и Нерии хочется потереться о нее щекой, точно кошке, но для этого нужно оторваться от его губ, что просто выше любых сил. Она вжимается в сталь кирасы, голова кружится, кровь пульсирует в висках, и совершенно все равно, реальность это или Тень, лишь бы не закачивалось.

А потом Каллен вдруг каменеет, глядя куда-то поверх ее головы. В следующий миг чья-то сильная рука оттаскивает Нерию за шиворот.

Это не Тень.


— Я убью этого козла!

Дайлен мечется по библиотеке, сжимая кулаки. Йован следит за ним взглядом. Туда-сюда, не смотреть невозможно, как невозможно не смотреть на маятник. Как невозможно поверить, в то, что произошло. Он не боится, что Ирвинг или Грегор учуют его заклинание — это не барьер и не пламя, которое нужно поддерживать постоянно, это как подправить строку в толстенном талмуде, заметишь, только если знаешь, где и что искать. Он не понимает, почему оно перестало действовать. Ведь Нерия была с ним, говорила, что любит его! Она в самом деле любила его! Или ему только казалось?

— Не мельтеши, — хрипло говорит Йован. — Голова кружится.

— Конечно, что ты еще скажешь, — хмыкает Дайлен.— Не мельтеши. Не высовывайся. Не трогай.

— Во-первых, пока никто не знает, что там случилось на самом деле. Во-вторых, ты с ним не справишься.

— Это мы еще посмотрим.

— В третьих — ну, убьешь ты его, и что? Поймают и усмирят. Оно того стоит?

— Зато одним козлом на свете меньше будет.

Дайлен падает на стул, вцепляется в волосы, раскачивается туда-сюда.

— Что с ней сделают?

Йован пожимает плечами.

— Может, переведут в другой круг. Может, просто посидит в карцере — вы же с ней отличники, любимчики Первого чародея, посмотрит сквозь пальцы. Тем более, если они не успели…

Голос звучит сухо, как будто он рассуждает о ком-то постороннем. Дайлен вскидывается:

— Тебе совсем насрать, что ли?

Йован криво улыбается:

— Я ее люблю… любил… люблю. А ее застали с другим мужчиной. Как ты думаешь, мне совсем насрать?

Ему хочется выть в голос.


Грегор рвет и мечет. Ирвинг качает головой, точно добрый дедушка, которого расстроила шалость любимой внучки. Нерия усердно таращится в пол, не в силах поднять глаза. Во рту пересохло, перед глазами темно, в голове пусто. Хочется только одного — чтобы все это скорее закончилось.

— Как давно это продолжается? — спрашивает Грегор.

— Он… сер Каллен ни при чем, — она заставляет себя поднять голову. — Это я. И...Только этот раз. Больше ничего не было. Я просто…

Чего бы сказать, чтобы они поверили, действительно поверили в один раз?

— Я поцеловала его просто на спор. Больше ничего.

Ирвинг качает головой.

— Что с тобой творится, Сурана? До сих пор ты была одной из лучших учениц, а теперь? Преподаватели жалуются: рассеяна, невнимательна, домашние задания не делаешь. Теперь, вот, это… Что за глупое пари? И с кем?

— Не скажу. Я одна во всем виновата.

— Потому что никакого спора не было. — Грегор опирается о спинку стула, нависая над ней. — За все эти годы у тебя появилось лишь двое друзей. С Амелла, конечно, сталось бы заключить подобное пари — но не с тобой. Что произошло на самом деле?

— Сер Каллен ни при чем, — повторяет она.

Он в самом деле не виноват в том, что она натворила. Нерия всхлипывает. Она, и только она всему виной. Она сходит с ума и тащит за собой других…

Кажется, она знает, как это прекратить.

— Пари было, — шепчет Нерия. — Я поспорила с демоном.

Грегор меняется в лице, Ирвинг разом становится старше лет на десять, хотя, казалось бы, он и так выглядел глубоким стариком.

— Ты понимаешь, что говоришь?

Нерия поднимает голову, глядя ему в глаза.

— Понимаю. Это был демон желания. И она сказала, что сер Каллен только и думает, что…

Она на миг опустила взгляд, сглотнула.

— Я сказала, что он не нарушит обетов. И мы поспорили. Если я права, она уходит и больше не донимает. Если права она... — Нерия усмехается. — В общем, я проиграла. И не хочу расплачиваться.

Наконец-то она выспится. Мир станет понятным и простым. Не придется больше гадать, чему верить. Не будет сомнений и страхов. Не будет демоницы. Не будет магии, не будет желаний. Не будет любви — и это к лучшему.
Наконец-то все закончится.



*Любовь, любви, мужской род.
**Любовь травами не лечится
*** Травы!
****Любовь и кашель не утаишь.

@темы: Каллен, Йован, Грегор, гет, My Valentine, м!Амелл, ж!Сурана, Ирвинг

---

My Bloody Valentine – мини «Король не принимает»

[Некто в маске саирабаза]

Название: Король не принимает
Пейринг/Персонажи: ж!Амелл/Алистер Тейрин, Анора МакТир/Алистер Тейрин
Категория: гет
Жанр: dark, AU
Рейтинг: NC-17
Размер: 1 456 слов
Предупреждение: нон-кон, даб-кон, мрак и магекрови
Примечание: написано по заявке анона, который хотел «Додайте на Блади малефикарской любви в гете, плиз» с драмой, бзхднст и манямбой.
(Ну, как уж автор шмог)

— Король не принимает.

Начальник стражи поклонился, почтительно, но непоколебимо. Двери кабинета остались запертыми. Солона Амелл улыбнулась, не веря своим ушам.

— Король — что?

— Король занят, Страж-командор.

— Безумие какое-то. Капитан, ты шутить со мной вздумал? Мне нужно войти и я войду.

Стражник покачал головой.

— Передайте его величеству, что мне нужно поговорить с ним.

— Простите. Его величество подчеркнул, никаких исключений.

Амелл огляделась. Она могла вынести этого мужлана вместе с дверями, по щелчку пальцев. Действительно могла. И не могла одновременно. Вокруг нее и так полно слухов. Вот и сейчас все эти разряженные бездельники побросали свои досужие разговоры и вытаращились на нее, поглазеть, как Страж-командор Серых Стражей ломится в королевскую приемную, словно какая-то назойливая просительница.

— Что? — бросила Амелл одной из наиболее нагло улыбающихся леди.

Все тут же сделали вид, словно нисколько не интересуются происходящим. Оживленный гул голосов понесся по коридорам Королевского дворца в Денериме.

Капитан смотрел поверх нее с непроницаемым видом, но Амелл готова была поклясться, что в его глазах промелькнуло сочувствие. Наверное, он уже знает. Она расправила плечи и пошла к выходу, стараясь держаться как можно более непринужденно, ощущая спиной десятки пристальных взглядов.

Да кого она обманывает. Все знают. Сплетни в этом городе разносятся со скоростью урагана. Молодой король Алистер настолько без ума от своей блестящей супруги, королевы Аноры, дочери Героя Дейна, что дал отставку своей давней любовнице, задрипанной магичке, по недоразумению ставшей Героиней Ферелдена. Отправил в почетную ссылку в Амарантайн, откупился от нее должностью и швырнул жирный кусок в виде эрлинга, словно оголодавшей собаке.

Амелл задрала подбородок. Она разберется с этим, как всегда разбиралась. Даже если придется прибегнуть к одному запрещенному приему, ей не впервой. Не для того она вырвалась из Круга, выжила в пламени Мора и гражданской войны, выцарапалась на самый верх, чтобы ее запихнули в какую-то забытую Создателем дыру, подальше от столицы, двора и — короля. Если ты исчезаешь из поля зрения его величества, считай, что тебя и нет вовсе.

Амелл вышла из дворца и слегка сбавила шаг, чтобы перевести дух. Горло сдавило от обиды на Алистера. Не то чтобы она не понимала, к чему все идет. Их все более редкие ночи, мгновения наедине, его постоянная занятость, усталость, озабоченность, холодность. И частые, безмерно дорогие подарки, которые он присылал ей, не считаясь с плачевным состоянием стремительно оскудевающей казны. Амелл горько усмехнулась: откупался от нее. Но она хотела верить, что это еще не конец. Что ему тяжело нести бремя королевских и супружеских обязанностей. Ферелдену требовался наследник, и хотя шансов почти не было, Алистер должен был попытаться. Она сама настояла на этом.

И вот они пришли к тому, что он просто оборвал с ней связь. Точно она, Солона Амелл, никто, пустое место. Не приезжал, не отвечал на письма, не давал ей аудиенции. Даже о новом назначении ей передали через эрла Эамона. Словно не было их с Алистером любви, когда они проживали каждый день вместе, плечом к плечу, и проводили ночи напролет без сна, не в силах насытиться друг другом.

Однажды кто-то сказал ей, что героям войн нужно вовремя умереть, чтобы остаться в памяти народа во всем своем блеске. Но Амелл не собиралась умирать.

Она остановилась, подставив горящее от стыда лицо прохладному ветру. И наконец приняла решение.

Возвратившись в «Покусанный дворянин», где жила во время поездок в Денерим, — с тех пор как королевские покои оказались для нее закрыты, — Амелл потребовала себе чернил и писчей бумаги. Король не отвечал на ее письма, возможно, даже не читал их, что ж, она сделает по-другому. Торопливо черкнув пару строчек, она скрепила написанное личной печатью и кликнула слугу. Откинувшись на спинку потертого кресла, она велела ему подать ей согретый ужин и отнести записку в Королевский дворец, для эрла Эамона.

Поглощая жесткую вареную баранину, Амелл между делом обдумывала, как все-таки полезно припасти немного грязи на своих друзей и союзников. Например, письма эрла Эамона к королю Кайлану, где он убеждал того покинуть бесплодную стареющую Анору. Удовлетворенно улыбнувшись, она облизала жирную ложку, не замечая прогорклого вкуса похлебки.

Как и следовало ожидать, письмо ужалило эрла Эамона почище дикой пчелы, и уже к обеду Амелл передали витиеватое послание, где тот заверял «дорогую леди Солону» в своей самой преданной дружбе и просил передать, что король примет ее завтра в полдень.

Амелл победоносно усмехнулась тусклому зеркалу, и приказала слуге принести ей двойную порцию их мерзкого варева. Нужно как следует поесть, завтра ей понадобится много сил. Завтра…

В полдень она уже стояла перед дверями королевского кабинета, нетерпеливо почесывая локоть и хладнокровно игнорируя заинтересованные взгляды. Плевать на них всех. Она пришла, чтобы получить обратно все причитающееся ей по праву: своего короля, своего возлюбленного и свой статус.

— Страж-командор Солона Амелл к его величеству, — провозгласил герольд, почтительно уступая ей дорогу.

Амелл вошла, внутренне готовая к чему угодно, — но не к тому, что увидела. Король сидел за столом, погруженный в чтение каких-то бумаг, которыми был завален его стол. Он выглядел… совершенно обычным. И в то же время нет.

— Алистер?

Он поднял на нее равнодушный взгляд. Выглядит хорошо, отметила про себя Амелл, ни следов усталости, ни озабоченности и неуверенности, которые донимали его раньше.

Она шагнула к нему, ощущая, как улетучивается ее решимость.

— Здравствуй, Алистер.

Он улыбнулся.

— Страж-командор Амелл. Как я рад тебя видеть. Ты что-то хотела?

— Алистер… Это же я, Солона.

Амелл чувствовала себя оглушенной, словно ее стукнули пыльным мешком. Алистер встал из-за стола, светясь безмятежной радостью и неподдельной приязнью, смешанной с удивлением. Он наморщил лоб, словно заново ее узнавая.

— Конечно, Солона, я помню, кто ты. Так чем я могу тебе помочь, дорогая?

— Я хотела поговорить о… О нас.

Все происходящее было просто чудовищно неправильным. Растерянная, Амелл плела какую-то чушь, заставляя свои губы шевелиться, произносить какие-то нелепые, малозначимые слова.

Алистер внимательно слушал и кивал, ласково глядя на нее. В его затуманенных карих глазах застыло выражение всепоглощающей любви — и покорности.

— Конечно, любовь моя, конечно мы будем вместе, как скажешь. Все, как ты захочешь.

Он обогнул стол и пошел к ней, раскрыв объятия. Ее прежний, солнечный Алистер. Она обняла его, прижавшись лицом к твердой груди. От него тонко пахло лавандой, сухой, ненавязчивый аромат. Их сердца бились вместе — будто и не было этих одиноких, злых месяцев расставания.

— Я хочу тебя.

Алистер целовал ее, жадно мял груди, настойчиво подталкивая к столу. Его напряженный член требовательно упирался ей в бедро, обещая наслаждение, как в старые добрые времена.

— Алистер, постой…

Его поцелуи становились жарче, руки уже не ласкали ее тело, они стаскивали с нее одежду, стремясь добраться до обнаженной кожи. Горячее дыхание обжигало шею. Алистер увлек ее на пол и подмял под себя, не давая отпрянуть, вырваться; раздвинул коленом ее ноги. Это больше не было любовной игрой. Его член проник во влагалище жестко и грубо, причиняя ей резкую боль.

— Тише, милая, — Алистер заткнул ей рот поцелуем.

Он двигался в ней, ритмично и настойчиво, разведя ей ягодицы ладонями, чтобы проникать глубже. Даже теперь Амелл сопротивлялась, пытаясь оттолкнуть его, упираясь руками в его плечи. Она словно оцепенела изнутри, высушенная до капли и беспомощная. Легко, словно куклу, Алистер поставил ее на четвереньки, теперь он брал ее медленно, придерживая за бедра и заставляя подмахивать ему. Ему явно хотелось, чтобы она кончила, — к стыду Амелл, так и случилось. Когда ее тело задрожало от удовольствия, Алистер вынул член и вставил его ей в задний проход, заставив глухо вскрикнуть.

Амелл больше не понимала, сколько времени он ее уже насилует. Алистер был ненасытен, извергаясь в нее и начиная все сначала. Ее промежность была липкой от спермы и болела, но он все равно безжалостно долбил ее, снова и снова.

— Довольно.

Внезапно Амелл почувствовала, что свободна. Сильные руки короля отпустили ее, и она в изнеможении распласталась на полу. Алистер сел рядом, скрестив ноги. Его член, покрытый спермой и кровью, по-прежнему стоял колом. Глаза блаженно остекленели.

Амелл увидела перед собой шелковый подол и остроносые, расшитые васильками туфли. Она подняла глаза и встретилась с холодным взглядом голубых глаз королевы.

— Понравилось?

Амелл торопливо сгребла с пола разорванную одежду.

— Ты все это время была здесь? — прошипела она, кое-как прикрыв расцарапанную грудь. — Просто смотрела, как он меня берет, словно течную уличную суку?

Она была испугана, ее силу будто отсекло от нее, заморозило. Ее движения оставались замедленными, а боль в отекшем, истерзанном влагалище превратилась в назойливый, похотливый зуд.

Анора кивнула. Она прошла мимо впавшего в ступор Алистера и уселась за его столом, сцепив изящные ладони в замок. Рукав платья сполз, обнажив нежное предплечье, покрытое синяками, следами от пальцев. И лесенкой выпуклых воспаленных рубцов, вызывающе алых на белой коже.

Алистер тревожно повел головой. В его тусклых глазах промелькнула искорка. Он словно приходил в себя, возвращался из глубокого забытья. Краска сошла с его щек, и в какой-то миг Амелл узнала привычного ей Алистера, каким она знала его последние месяцы их отношений. Осунувшегося, усталого и измученного заботами.

— Что ты сделала, ведьма?!

Анора оскалилась, и Амелл даже не сразу поняла, что это улыбка.

— А ты?

Одним прыжком она оказалась рядом, рывком подняла ее на ноги, стащила с плеча рваную мантию. В наступившей тишине они обе воззрились на затейливый узор шрамов на руке Амелл.

Их было много, некоторые бледные, почти зажившие, другие проступали четче и ярче. И один свежий порез, еще сочащийся кровью — возле локтя.

@темы: Алистер, Анора, гет, My Valentine, ж!Амелл

---

My Bloody Valentine – мини «Нечего терять»

[Некто в долийской маске]

Название: «Нечего терять»
Пейринг/Персонажи: ж!Хоук/Андерс
Категория: гет
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Размер: 946 слов
Предупреждение: смерть персонажа

Это было её проклятием — терять всех, кого любила, видеть, как они умирают, не иметь возможности ни предотвратить это, ни должным образом похоронить.

Думать об этом сейчас непривычно, не к месту, неправильно.

Непривычно, потому что она никогда не верила в проклятия, судьбу и волю случая. Мариан всегда добивалась всего своими силами, не уповая на милость Создателя, но и не перекладывая на него вину за неудачи и ошибки.

Не к месту, потому что отзвуки хаоса, творящегося на улицах Киркволла, доносятся даже сюда — во двор казематов, а запах крови и гари врезается в ноздри, вызывая тошноту.

Неправильно, потому что в ладонь впечатывается шероховатая рукоять кинжала, который она всегда носила с собой на случай, если магии окажется недостаточно, и который сейчас собиралась использовать не для самообороны, а для казни.

Но думать о том, что она проклята, проще, чем терзать себя мыслями о том, что это она сама виновата в смертях родных людей.

В голове вертится множество вопросов, но они так и остаются не заданными. Все, что казалось важным, она уже выяснила. Да, Андерс знал, к каким последствиям приведет его поступок. Да, он намеренно не посвящал её в эту тайну, зная, что она захочет помешать. Нет, он не жалеет о содеянном. Всё остальное не имеет значения.

Мариан хочется, чтобы Андерс ненавидел её, чтобы сопротивлялся и пытался убить — так ей было бы проще убедить себя в правильности принятого решения и в том, что перед ней — чудовище, заслуживающее смерти. Но он сидит, сгорбившись, на брошенном кем-то ящике, и смиренно ожидает своей участи, не глядя на неё.

Мариан заставляет себя подойти к нему спереди — трудно, но ударить со спины она точно не сможет. Только не его. Андерс всё-таки поднимает голову, глядя на неё — и эта пустота в глазах отзывается болью в её сердце.

— Я люблю тебя, — произносит он внезапно и так тихо, что Мариан с трудом разбирает слова. Ей хочется сказать что-то в ответ, но слова застревают в горле и она лишь молча кивает.

Мариан удивляется, насколько легко лезвие кинжала пробивает плоть — ей казалось, что рука дрогнет и остановится, не дойдя до цели — и опускается на землю, увлекая за собой обмякшее тело. Она укладывает голову Андерса себе на колени, гладит по волосам и наблюдает, как вместе с кровью из него утекает жизнь, как стекленеет его взгляд, устремлённый в багровые небеса.

Она отбрасывает в сторону ненужный, ставший вдруг безумно тяжёлым кинжал, и звон, с которым он падает на каменные плиты, кажется оглушительнее взрыва, уничтожившего церковь — и её жизнь.

Руку, опустившуюся на её плечо в утешающем жесте, она сбрасывает, даже не глядя. Ей не нужно ничьё одобрение, сочувствие и понимание. Всё, что ей нужно — чтобы её оставили в покое и дали немного времени — осознать, принять, прийти в себя. И попрощаться. Неважно, что за это время может произойти. Неважно, сколько людей погибнет и сколько крови прольется.

Их жизни — не ценнее её собственной. Их потери — не важнее её потерь. Она и так слишком долго ставила чужие проблемы выше своих.

— Монна Хоук, возьмите себя в руки, у нас нет на это времени, — слышит она нетерпеливый голос Орсино и, даже не оборачиваясь, знает, что на лице у Первого чародея застыла гримаса презрения — к человеку, лишившему их всех надежды на мирный исход, и к ней тоже.

«Я и так всё время куда-то спешу!», — хочется крикнуть ей.

Она спешила увести маму и Карвера из разрушенного Лотеринга, и ей пришлось бросить тело Бетани на растерзание порождениям тьмы. Спешила выбраться с Глубинных троп и не уследила за Карвером, который умер у неё на руках и так и остался там, под землёй. И едва догорел погребальный костер с тем, что осталось от её матери, она тоже спешила — потому что больше некому было решить проблему с кунари.

И если они не могут подождать несколько минут — пусть катятся к демонам вместе со своей войной.

— Дайте ей прийти в себя, — вмешивается Мерриль — неожиданно — и Мариан мысленно благодарит её за понимание.

Она, наконец, даёт волю слезам и они, обжигая, стекают по щекам и срываются вниз, орошая окровавленную перьевую накидку. Мариан никогда не стыдилась проявлений своих эмоций, но даже если бы и так, сейчас она просто не смогла бы остановиться. Она плачет по той жизни, о которой всегда мечтала, и которой у неё не было — нормальной, мирной жизни, и по будущему, которого уже не будет. Оплакивает мужчину, которого любила. Мариан не спрашивает себя, как могла не заметить изменения, произошедшие с ним за последние годы, и как могла не догадаться, для чего на самом деле были предназначены компоненты, которые она помогала ему найти, надеясь, что это разделит его со Справедливостью. Не спрашивает, потому что знает — ответить все равно не сможет. Может, правду говорят о том, что любовь слепа. Может, это она сама была слепа.

Мариан хочется выть и кричать, но она лишь крепче прижимается к ещё не успевшему остыть телу, не веря, что не далее, чем вчера эти руки ласкали её, исследуя каждый миллиметр её кожи, словно в первый раз, губы целовали неистово и страстно, а глаза смотрели с нежностью и любовью.

Взять себя в руки оказывается невероятно сложно, но Мариан, взглянув в последний раз в эти глаза, проводит рукой по лицу Андерса, закрывая их навсегда, и поднимается, чувствуя, как дрожь пробирает все тело, как слабость тянет его обратно, к земле. Она обводит взглядом напряжённые лица друзей, застывших в ожидании.

— Я готова, — произносит, с трудом разомкнув губы, и не узнаёт собственный голос — хриплый и безжизненный. — Если кто-то хочет сейчас уйти, я не стану заставлять вас участвовать в этом безумии.

Ей хочется, чтобы ушли они все — чтобы не видеть больше смертей тех, кто ей дорог, и чтобы им не пришлось видеть, как погибает она. Но остаются даже Фенрис и Изабелла, и Мариан лишь молча кивает им, зная, что эту битву она не переживёт.

Больше ей нечего терять, кроме собственной жизни. А собственная жизнь уже ничего не стоит.

@темы: Андерс, гет, My Valentine, ж!Хоук

---

My Bloody Valentine — драббл «Конкуренты»

[Некто в долийской маске]

Название: «Конкуренты»
Пейринг/Персонажи:Атенриль/Мииран
Категория: гет
Жанр: ангст
Рейтинг: R
Размер: 411 слов
Предупреждение: грубый секс, соперничество

Мииран всегда удивлялся, как бутыль крепкого пойла может примирить на время даже самых заклятых врагов. Они с Атенриль были конкурентами и ненавидели друг друга — Гаррет Хоук за тот год, в который отрабатывал долг, прославил «Кровавые клинки» на весь Киркволл, возвысив их над остальными бандами, но Атенриль с раздражающей регулярностью переманивала его клиентов. Но с тех пор, как по нелепой случайности — не без помощи огромного количества алкоголя — оказались в одной постели, возвращались к этому снова и снова, трахаясь так, словно это последний секс в жизни.

Атенриль мало чем отличалась от других эльфиек, обитающих в Киркволле — тот же невысокий рост, чрезмерная худоба, резкие черты лица и длинные уши. Но на внешних характеристиках это сходство заканчивалось. В остальном же она была полной их противоположностью.

У неё был острый язычок — не менее острый, чем кинжалы, коими она орудовала мастерски, а взгляд — не заискивающий, как у шлюх, работающих в «Цветущей розе», и не запуганный, как у жительниц эльфинажа. Атенриль всегда смотрела прямо в глаза, и смотрела на окружающих так, как смотрят обычно на кучу дерьма, лежащего посреди дороги.

Опасность, которую она излучала, привлекала его, пожалуй, больше всего. Именно из-за этого будоражащего кровь и наполняющего член силой ощущения он предпочитал Атенриль самым умелым шлюхам. Ни одна из них не могла дать ему то, что давала она.

Миирану нравилось наматывать её волосы на кулак, пока он имел её в тощий эльфийский зад, нравилось ощущать хрупкость рёбер под руками — казалось, сожми чуть сильнее, и сломаются. Нравилось, когда она прыгала на нем, пока его пальцы вдавливались в её бедра, оставляя синяки, а язык очерчивал круги вокруг твердых сосков. И нравились её неподдельные стоны и крики наслаждения, которые она даже не пыталась сдерживать, словно желая, чтобы все вокруг слышали, как ей хорошо.

— Однажды я прикончу тебя, — обещала она, а через мгновение начинала стонать, когда его пальцы проникали в неё.

— Если я не убью тебя раньше, — смеялся он в ответ, впиваясь поцелуем в ее шею, прикусывая острый кончик уха.

Мииран знал, что она не шутит и что, как только он потеряет бдительность, она прирежет его без сомнений и сожалений. Он всегда был начеку и, слушая, как поскрипывают деревянные половицы под ее босыми ногами, когда она собирала одежду, разбросанную по всей комнате, неизменно держал руку под подушкой, сжимая рукоять кинжала. Ему нравилось это ощущение соперничества, нравилась эта игра на опережение — кто первым потеряет контроль над ситуацией.

И Мииран даже не сомневался в том, что рано или поздно один из них доведет эту игру до конца. Он лишь надеялся, что произойдет это нескоро.

@темы: гет, Мииран, My Valentine, Атенриль

---

My Bloody Valentine – драббл «Она бы выбрала»

[Некто в долийской маске]

Название: «Она бы выбрала»
Пейринг/Персонажи: Анора Мак-Тир/Логэйн Мак-Тир (одностороннее)
Категория: прегет
Жанр: юст, драма
Рейтинг: R
Размер: 536 слов

Говорят, что девушки чаще всего выбирают мужчин, похожих на отцов. Анора нередко слышала это выражение, но каждый раз лишь посмеивалась про себя с того, насколько наивно оно звучало; но если бы самой Аноре представилась возможность выбирать, она бы предпочла оригинал, а не жалкую пародию.

Она и сама уже не помнила, в какой момент легендарный полководец Логэйн Мак-Тир перестал быть её отцом, превратившись в мужчину, с которым она желала разделить ложе и всю свою жизнь. Просто однажды поймала себя на мысли, что хочет поцеловать его — не целомудренно в щёку, как дочь может целовать отца, но как любовника — захотелось накрыть губами его губы, покрытые корочкой и ощутить, как сильная рука обвивается вокруг талии.

Анора не удивлялась этим мыслям и не стыдилась собственных желаний — её отец был сильным, зрелым, опытным мужчиной, не лишённым привлекательности. И, находясь рядом с ним, она чувствовала себя защищённой, как за каменной стеной.

В те редкие ночи, когда Кайлан снисходил до исполнения супружеского долга, она, закрыв глаза, представляла, что это отец на ней и в ней и, закусив губу, сдерживала себя, чтобы не потерять над собой контроль, не выдать себя и не простонать ненароком имя, которое Кайлан вряд ли ожидал услышать в собственной постели.

Анора ненавидела Кайлана. Она ненавидела тот щенячий восторг и горящий взгляд, с которым он рассказывал о подвигах доблестных Серых Стражей. Ненавидела халатность, с которой он относился к собственному положению.

Поэтому, когда в Денерим пришли вести о поражении, которое потерпела их армия при Остагаре и о гибели короля, она внутренне возликовала. Изображая скорбь на людях, Анора не могла сдержать счастливую улыбку, оставаясь наедине, за закрытыми дверями. Её радость по этому поводу была неуместной и эгоистичной, ведь столько людей полегло на поле боя.

Анора была хорошей королевой, и король ей был не нужен — в последние пять лет она и так управляла Ферелденом единолично. Править страной, раздираемой Мором и гражданской войной оказалось куда сложнее, чем в мирное время, но она справлялась. Ей лишь нужен был опытный полководец, который возглавил бы остатки войск, и он у неё был. Анора не верила слухам, уличающим его в измене, и людям, обвиняющим его в смерти Кайлана. Зная безрассудство покойного мужа, она не сомневалась в том, что тот действовал на своё разумение, не прислушавшись к советам её отца, и обрёкши тем самым себя и своих людей на гибель.

Анора никогда не посмела бы признаться отцу в своих чувствах, опасаясь вызвать его гнев и осуждение, но она радовалась той свободе, которую он ей предоставил. И меньше всего ей хотелось менять одного мужа на другого, но выбора у неё по-прежнему не было.

Поэтому, когда на Собрании Земель Серый Страж, получивший поддержку большинства баннов — этих предателей, и победивший её отца на дуэли — отчего ей стало почти физически больно — предложил ей и Алистеру пожениться, она согласилась.

Анора умела играть в политику — у неё был хороший учитель, посвятивший её в тонкости этой игры — и понимала, что слово Стража для представителей знати, собравшихся здесь, имеет больший вес, чем её собственное. И если для того, чтобы сохранить своё положение, ей нужно стать женой этого бастарда — она станет. Глядя на него, она понимала, что власти её он не сможет помешать, даже если захочет, а если захочет — устроить несчастный случай не составит труда.

И лишь надеялась, что отец, которого Стражи согласились принять в свои ряды, выживет.

@темы: Анора, гет, Логэйн, My Valentine

---

My Beloved Valentine — мини «Не тот человек»

[Некто в маске саирабаза]

Название: «Не тот человек»
Автор: seimaisin
Разрешение на перевод: Запрос отправлен
Пейринг/Персонажи: Изабела, Себастьян
Категория: гет
Жанр: пост-канон, намек на прегет.
Рейтинг: PG-13
Размер: 580 слов
Содержание: В Старкхевене Изабелу арестовывают. Надо ж так сглупить?

В Старкхевене Изабелу арестовывают. Надо ж так сглупить — старкхевенские дворянчики терпеть не могут проигрывать, даже в споре, кто кого перепьёт — и это неплохо бы учесть на будущее. Варрик будет припоминать ей это до скончания времён, как только сподобится оторвать от кресла свой жалкий гномий зад и вытащить её отсюда.

Услышав шаги в коридоре, она с облегчением вздыхает.

— Это всё... — И она замолкает на полуслове — идущий к ней мужчина слишком рослый для Варрика. — Кто здесь?

— Я.

Она сразу же узнаёт этот голос.

— Вот уж не знала, что принцу Старкхевена приходится разбираться с пьяными драками.

— Не приходится.

— Тогда что ты тут делаешь? Неужели ты так сильно по мне соскучился?

— Изабела. — В голосе Себастьяна звучит предостережение, на лбу прорезываются свежие морщины. — Где они?

— Кто? Хоук с Андерсом? — Вот по чему она не скучает, так это по виду сжимающихся кулаков при звуках второго имени. — Понятия не имею. Я их не видела уже несколько месяцев.

И это правда. Она высадила их в Неварре, и запретила рассказывать, куда они намерены отправиться. Разумная предосторожность для разных ситуаций... например, как эта.

— Неужели твои шпионы настолько невезучи?

— Шпионы?

— Да перестань. В каждом крупном городе крутятся люди с гербом Старкхевена на плащах и ходят за мной по пятам, как только заметят. Или, по крайней мере, пытаются это делать. Возможно, тебе следует немного поучить их скрытности.

Он едва заметно улыбается в ответ.

— Буду иметь это в виду.

Изабела внимательно на него смотрит. Себастьян выглядит усталым, а в его взгляде появилась твёрдость, какой не было во времена служения Церкви.

— Теперь весь твой мир замкнулся на этом? — тихо спрашивает она. — На поисках Хоук и Андерса? Стремлении утолить жажду мести?

Слабая улыбка мгновенно исчезает.

— Мой мир — не твоё дело.

— Разумеется, нет, но... — Она пожимает плечами. — Сиськи Создателя, кто я такая, чтобы говорить тебе о твоей жизни? Все мы в дерьме по уши, так или иначе. Но на всякий случай: даже если бы знала, где они, я бы тебе этого не сказала.

— Я могу принудить тебя.

— О-о-о, звучит заманчиво. — Она подмигивает Себастьяну, но он лишь вздыхает и скрещивает руки на груди. — Значит, ты собираешься держать меня здесь, пока я не навру, что Хоук в Минратосе или ещё какой-нибудь чуши?

— Не стал бы я зарекаться, что её там нет, — пробормотал он. Затем, помолчав, добавил: — Нет, я не буду тебя задерживать.

Он достал из кармана ключ и открыл дверь камеры.

— Постарайся больше не устраивать поножовщину с моими дворянами.

— А ты скажи им, чтобы прекратили вызывать меня на поединки.

— Так вот, что произошло? Тогда ему повезло, что он остался в живых.

— О, зачем мне убивать маленьких испорченных засранцев вроде него? По крайней мере, не с первого раза. Считай, я даю по ним предупредительный выстрел.

Повинуясь прихоти, проходя мимо него, она наклоняется и прижимается губами к губам Себастьяна. Тот настолько поражён, что даже не отстраняется. Его губы мягки, а сдавленный звук удивления настолько сладок, что Изабела с удовольствием услышала бы его снова, в более подходящей обстановке. А затем — к её изумлению — он запускает руку в её волосы и на короткое мгновение притягивает ближе, углубляя поцелуй, прежде чем отпустить её и шагнуть назад.

Изабела лишь рассмеялась.

— Ого, да ты уже не тот Певчий, которого я знала раньше.

— Я уже давно не тот человек.

— Да уж, не сомневаюсь. — Она слегка пихнула его в грудь. — Когда эта твоя месть выдохнется, отыщи меня. Я с удовольствием посмотрю, каким пиратом ты станешь.

Он не отвечает, а она не собирается тратить лишнее время на то, чтобы выбраться из этой трижды проклятой тюрьмы. Выйдя на свежий воздух, она смеётся. Разве это — не достойная Варрика история?

@темы: Изабела, гет, My Valentine, Себастьян

---

My Beloved Valentine — видео «Потоками ветра»

[Некто в маске с мабари]

Название: «Потоками ветра»
Пейринг/персонажи: м!Кадаш/Жозефина, фоном дракон
Форма: клип
Категория: гет
Рейтинг: PG
Размер: 150Мб
Примечание: Cecile Corbel - Les Passagers du Vent. Любование Жозефиной... И немного межрасовых отношений.

@темы: гет, My Valentine, джен, м!Кадаш, Жозефина

---

My Beloved Valentine — мини «Лабиринты Киркволла»

[Некто в маске с мабари]

Название: «Лабиринты Киркволла»
Пейринг/Персонажи: Карвер Хоук/Мерриль
Категория: гет
Жанр: флафф
Рейтинг: G
Размер: 1151 слово

Карвер тяжело вздохнул и поморщился, в очередной раз стирая пот со лба. Даже интересно, солнце в Киркволле всегда так пекло, что почти доходишь до зависти к богатым, только потому что у них есть веера, или этот противный день просто был особенным? Сколько вообще он уже торчал на рынке, а всё еще вынужденно обмахивался рукой, ни на шаг не приблизившись к рыночным прилавкам с их навесами. Большими. Плотными. Дающими тебе желанную тень. Как и большинство людей, становящихся только злее с каждой проведенной впустую минутой.

Вздохнув в очередной раз, Карвер решил вернуться сюда позже. В конце концов, в списке были не только овощи. Медленно пятясь из очереди, аккуратно, чтобы никого не задеть, и в очередной раз просматривая список, словно еще не успел выучить его наизусть, снова задался вопросом, зачем им рыба и… Именно в этот момент в него кто-то врезался. Карвер уже развернулся, собираясь объяснить незнакомцу, как именно лучше смотреть по сторонам, чтобы никому не стало жарче в этот момент, когда его прервал болезненный вздох. Знакомый такой.

— Мерриль?

— О, Карвер? Я думала, что Хоук… что вы ушли куда-то за город, — неловко улыбнулась Мерриль, потирая ушибленный лоб. — Ой! Прости, наверное, это невежливо, ты ведь тоже Хоук, но я только...

— Забудь, мое имя хоть помнят. Сильно больно? — он почти потянулся, чтобы проверить, положить руку ей на голову, но, когда она подняла на него взгляд снова, одернулся и заложил руку за голову. И почему стало еще жарче? — О, да… да, сестрица ушла на Рваный берег. Вместе с Варриком, Авелин и… Фенрисом. Развлекается там без меня.

— Эм, не думаю, что всё так плохо, просто…

— Да-да, с Фенрисом еще надо сработаться, да, знаю, — перебил Карвер, взмахнув рукой.

Просто частота этого «сработаться» ему абсолютно не нравилась. Не когда каждый раз берут Фенриса. Не накануне экспедиции на Глубинные Тропы, когда от сестры пахло явной угрозой оставить его дома.

— Тоже на рынок пришла? Очередь сегодня такая большая, — заговорил после длительного молчания Карвер, оглядываясь на эту самую очередь. Ни капли не уменьшившуюся, к слову.

— О, нет, я уже купила всё, — ответила она, поднимая корзинку, чтобы он смог увидеть. — Я… просто, кажется, заблудилась. Никак не могу вернуться в Эльфинаж.

Мерриль неловко пожала плечами, обе руки сжались на корзине. Да, действительно, там уже лежали овощи, которые Карвер сначала не заметил. Или просто не посмотрел туда.

— Могу проводить обратно, до тебя недалеко, всего несколько поворотов.

— И в этих поворотах я постоянно сворачиваю не туда, — посетовала Мерриль. — Но разве тебе не надо еще что-то купить?

Он улыбнулся:
— Не думаю, что тут можно что-то купить еще часа два.

Очередь недовольно загалдела еще громче.

— Так что у меня вполне есть время провести тебя домой. Давай я даже попытаюсь показать тебе дорогу обратно? Вдруг запомнишь? Идем?

Карвер и сам не ожидал от себя подобной смелости и инициативности. Раньше едва только научился выглядеть непринужденно рядом с ней (сестра всё еще временами смеялась, когда вспоминала это), а сейчас сам такое предложил? Мысль, что иначе плутать ей тут часами, явно хорошо повлияла на его смелость. И так каждый день. Нет, самое время унять неловкость. Так ведь?..

Она кивнула, и он пошел к одному из поворотов с рынка, постоянно оглядываясь, проверяя, идет ли она. И едва заметно запинаясь. Жара сегодня и правда слишком сильная, еще немного и дорогу найти не сможет уже и он сам. Когда они подошли к первому повороту, и Карвер неуверенно заговорил, чтобы избавиться от гнетущей тишины, Мерриль подавила смешок.

Медленно пройдя всю дорогу, то и дело вставляя вслух «Здесь вот сюда», Карвер довел ее до Эльфинажа:
— Вот, мы пришли. Запомнила дорогу?

Мерриль помялась, хмурясь и глядя по сторонам.

— Давай проверим? Пойдем обратно, попробуем заново, на этот раз дорогу выбираешь ты.

Раньше сам бы он такое не предложил, но сейчас, глядя на нее, такую потерянную и удивленную, что они оказались у ее дома так близко, Карвер не мог оставить это так и дать своей неуверенности оставить ее блуждать каждый день. Абсолютно точно не мог.

Она кивнула, казалось, почти беспомощно, и они быстро вернулись. Очередь за это время успела стать на одного человека меньше.

— Итак, мы снова у первого поворота. Куда нам?

Мерриль нервно осмотрела каждый, то и дело не переставая перебегать глазами по каждому:
— …Направо?

— Прямо. Пойдем дальше?

К удивлению Карвера и смущению Мерриль ни один поворот она правильно не назвала. Во второй раз тоже, правильно выбранные два поворота, казалось, словно случайны были.

— Еще раз? — Карвер оглянулся на Мерриль. — Так и продолжишь же плутать, давай я покажу тебе снова? — После ее кивка он продолжил. — Смотри, вот здесь дом обгоревший. Ты поворачиваешь к нему. Вот тут на стене царапины, словно кто-то себя оборотнем возомнил, тебе налево от них. Вот здесь лужа с, э, характерным запахом, эм…

— Киркволла, — хмыкнула, улыбаясь Мерриль.

— Да, — рассмеялся Карвер. — Здесь тебе как раз в противоположную от нее сторону. Повторим?

На этот раз правильно выбранных поворотов стало больше. Но всё равно не все, а только особенно подчеркнутые. И Карвер уже не был уверен, что новое возвращение к рынку и очереди — сколько бы они не бродили, ушло только два человека — хоть как-то могло им помочь.

Мерриль, глядящая на него расстроенно, судя по всему, думала так же.

— Карвер… кажется, я абсолютно безнадежна.

— Давай запишем тебе дорогу обратно? На корзинку, например, — быстро проговорил он. Она так грустно вздохнула всё-таки…

— Я так уже делала, не помогает, — она всё так же очень грустно покачала головой.

— …Попробуем снова? — глядя на поникшую Мерриль предложил Карвер. — Я… я могу поискать еще ориентиры какие-нибудь!

Она кивнула, но выглядела абсолютно не убежденной. До Эльфинажа на этот раз они дошли быстрее, с ее ошибками, но молча, кроме его поправок. У ее лачуги он не знал даже, что сказать.

— А как ты попадаешь на рынок, раз так теряешься? — спросил Карвер, пытаясь не запинаться.

— Иду за другими, — она пожала плечами. — Обратно вот они возвращаются раньше меня…

— О, — ничего умнее он выдать не сумел. Карвер потер лоб — какой горячий, солнце сегодня определенно слишком жаркое, даже думать мешало, — когда заметил, что Мерриль пристально смотрела на него.

— Ты такой красный, тебе жарко?

— Очень, — вздохнул Карвер. — А ты всё равно выглядишь очень хорошо.

— Это был какой-то грязный намек?

— Нет!

— Жаль. Мне бы хотелось…

Он снова вздохнул. Тяжело вздохнул. И спросил, стараясь не смотреть на нее:
— Давай я тогда буду отводить тебя домой с рынка? Ну, пока ты сама дорогу не запомнишь…

Мерриль хихикнула и благодарно на него посмотрела (когда он только снова успел вернуть взгляд на нее? старался же не смотреть, честно старался, почему оно само так получилось?):
— Если тебе будет несложно, — и не обращая внимания, как он пытался отмахнуться, спросила, — зайдешь? А то ты совсем красный стал. У меня есть… вода.

— Уверен, твоя вода куда лучше, чем у Гамлена, — улыбнулся Карвер. — Могу пообещать взамен сделать грязный намек.

Она хихикнула и приветственно раскрыла перед ним дверь, пропуская его вперед.

Может быть, с этим, не так и плохо, что Мариан не хотела брать его с собой на Тропы, а оставить здесь. В конце концов, разве помощь ей это не хорошая причина остаться? Почему бы даже не помочь ей освоиться в городе? И, может быть, когда-нибудь в этих лабиринтах Киркволла потеряется не Мерриль, а вся его неуверенность.

@темы: гет, Мерриль, Карвер Хоук, My Valentine

---

My Beloved Valentine — мини «Доска признаний»

[Некто в долийской маске]

Название: «Доска признаний»
Пейринг/Персонажи: Варрик/Кассандра, ж!Тревельян/Блэкволл, Каллен, Сэра, Солас, мать Жизель и другие
Категория: гет
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Размер: 679 слов
Предупреждение: blvd-vlntn-баловство

В первый день существования Доски Признаний, на ней не появилось ни единой записи. Эвелин с облегчением выдохнула, обнаружив к вечеру девственно-чистую, халтурно оструганную Деннетом поверхность.

«Не так все и страшно», — пробормотала она себе под нос.

Идея повесить в дальнем углу сада доску, где каждый обитатель Скайхолда сможет анонимно поделиться наболевшим, прикрепив записку или просто написав о сокровенном угольком — принадлежала матери Жизель, весьма обеспокоенной душевным состоянием членов Инквизиции.

— Мы ведем войну, Инквизитор, — безапелляционно заявила она на последнем совете, — Вы образованная женщина, вы знаете, как важно поддерживать мораль и твердость духа в отряде. Каждый должен иметь право поделиться тем, что его беспокоит, не раскрывая себя.

Эвелин, представив череду записей в духе «Интендант Моррис толкает налево нашу жратву и отстегивает Инквизиторше», особого энтузиазма не выразила, но возражать не стала.

На следующий день на доске появилась первая запись. Она была выведена углем, жирно и крупно, ровными печатными буквами, что выдавало уверенную руку и недюжинный опыт в эпистолярном деле.

ВАРРИК ВЛЮБЛЕН В КАССАНДРУ

Прогуливающаяся неподалеку Кассандра делала вид, что ее это не касается, но далеко не уходила. Густо покрасневший Варрик пытался стереть крамольную надпись рукавом куртки, но особо не преуспевал.

Ну, тоже ничего особенного, решила успокоенная Эвелин. К вечеру на доске появились две замусоленные записочки, аккуратно приколотые тонкими острыми гвоздями, все так же любезно предоставленными Деннетом.

Вивьен насосала

и

Каллен дает в жопу

.

Кое-кому пора дать по наглым острым ушам, решила Эвелин, отметив заодно, что Доска Признаний начала обрастать поклонниками, — все больше народу толпилось возле недоделанного творения Деннета.

Возвращаясь к себе после ужина, Эвелин заметила у доски Блэкволла, который, вооружившись угольком, старательно примеривался к начертанному:

Эвилин шпилиться с Блэкволом в конюшне

— Наши имена неправильно написали, — сообщил он. — Хотел подправить.

На следующий день в угловой комнате Сэра донимала Соласа.

— Тут на доске написано, что ты девственник, Лысик. Как тебе, не жмет?

— Все относительно, — флегматично отвечал Солас, — что есть желания плоти, когда суть моей жизни вечность. Хотя плоть тоже важна, не скрою.

Новая порция откровений с доски обогатила Эвелин пониманием:

Шемки не нужны

А также порадовала мастерски нарисованной голой Дагной, оседлавшей гипертрофированно мускулистого Самсона. Анатомическая детализация изображения заставила Эвелин восхищенно покраснеть.

Вечером у входа в спальню Эвелин подкарауливал Блэкволл, жаждущий узнать, правда ли, что она считает Дориана безумно горячим и мечтает устроить оргию с ними обоими, но понимает, что никто не согласится.

Как видно, Коул тоже протоптал дорожку к проклятой доске.


— Надо это прекратить, — сказала Эвелин, собрав совет. — Это уже ни в какие ворота не лезет. Утром у меня был Мишель де Шевин, принес записку, где сказано, что он сын Бриалы и Гаспара, старшенький — а всего их якобы восьмеро.

— Согласен, — сказал Каллен. — Кстати, я не сплю с Жозефиной, чтобы расплатиться натурой за карточные долги, кто это вообще придумал?

— А с кем? — заинтересовалась Жозефина. — С Дорианом?

— С Дорианом я тоже не сплю, — с достоинством ответил Каллен. — Мы просто друзья.

— Все так говорят.

— Дориан спит с Быком, — вмешалась Эвелин. — Это все знают. Тьфу, я хотела сказать, что нам нужно сосредоточиться и подумать, как это прекратить с наименьшими потерями.

— Да просто прикажи убрать доску. — Жозефина пожала плечами.

— Но всем она нравится, — Лелиана сверилась с записями. — По моим данным, в день ее посещают около пятидесяти человек, и еще как минимум втрое больше постоянно обсуждают написанное в «Приюте Вестницы», казармах, главном зале Скайхолда. Моррис отчитался, что за последнюю неделю наблюдалось меньше пьяных драк, ссор, сократилась порча имущества. Элан Вемаль говорит, что болезней и случаев хандры стало меньше.

— То есть, ты голосуешь, чтобы ее оставить?

Лелиана кивнула.

— Я против, — высказался Каллен.

— И я, — Эвелин подняла два пальца. — Жози?

— Мне она не мешает.

— Мне тоже, — вдруг сказала Кассандра, которая до этого отстраненно молчала и рисовала ногтем сердечки на тактической карте. — Мне совсем не мешает эта доска. Пусть остается.

Перед сном Эвелин решила проведать Доску Признаний. Кажется, это уже стало входить в привычку. В ночной тишине кто-то самозабвенно целовался. Откуда-то из кустов вывалился раскрасневшийся и сияющий в темноте Варрик, задержался у доски, размашисто вывел:

КАССАНДРА ВЛЮБЛЕНА В ВАРРИКА

Махнув рукой, Эвелин пошла на конюшню.

Уже под утро в сад прокралась мать Жизель и оставила на Доске Признаний надпись четким, строгим почерком:

В ящике своего стола сестра Соловей держит большой лириумный член.

@темы: Жизель, Кассандра, Каллен, Сэра, гет, Варрик, My Valentine, джен, Солас, Блэкволл, ж!Тревельян

---

My Beloved Valentine — мини «Верите ли вы в любовь?»

[Некто в долийской маске]

Название: «Верите ли вы в любовь?»
Пейринг/Персонажи: Изабела/Зевран, Серый Страж
Категория: гет
Жанр: Пропущенная сцена
Рейтинг: PG-13
Размер: 2 729 слов

Верите ли вы в любовь? Возвышенные вздохи, бабочки в животе, трепет ресниц и трогательные поцелуи украдкой? Счастье уже от того, что твой возлюбленный в этом мире существует?

Сидящую за столом женщину едва ли можно было заподозрить в чем-то подобном. В один глоток допив эль, она бухнула чашкой по столу и с саркастичной улыбочкой выложила на стол карты.

– Ну что, лапушка, раунд снова мой? Еще ставку?

Ее противник скривился, швырнул на стол так и не сыгранную взятку, двадцать монет и молча отправился к барной стойке, пнув по дороге стул.

Победительница проводила его насмешливым взглядом, сгребла выигрыш в кошель на поясе и оглядела зал. Беленые, но замызганные стены, какие-то занавеси, призванные изображать роскошь, деревянные столы с лавками и небольшая сцена в углу – ничего не изменилось за последний час, а значит, и не представляло интереса. К пошарпанному интерьеру заведения женщина привыкла быстро, тем паче что главную прибыль владельцы получали отнюдь не в этом зале. “Жемчужина” была борделем, и роскошь ее таилась между хорошеньких ножек ее работниц.

– Изабелла! – из-за неприметной двери вынырнула красивая, но немолодая шатенка с аккуратно заплетенными волосами. – Ты распугаешь мне всех клиентов!

– Брось, Санга, – лениво протянула картежница и собрала колоду одной стопкой. – Они приходят сюда отнюдь не ради выигрыша. Потраченные деньги уже входят в планы на вечер.

– Я предпочитаю, чтобы эти деньги они оставляли мне, – мадам Санга, владелица достойного заведения, расправила складки на шикарном, не в меру скромном для борделя платье.

– Нет проблем! – Изабелла вытащила одну из добытых монет и пропустив ее между пальцами, кивнула на опустевшую кружку – Еще эля?
Мадам чуть поморщилась, но кивнула бармену, и тот довольно споро принес сразу целый кувшин. Сама владелица отправилась обрабатывать недовольного проигрышем клиента.

Изабелла усмехнулась, налила свежего эля и уселась поудобнее, закинув ноги на стол.

Кстати, шикарные ноги, загорелые, сильные. Девицам из “Жемчужины” остается только завидовать.

Если уж говорить о любви, то Изабелле было прекрасно знакомо это чувство. К примеру, любовь к деньгам – типичное чувство для пиратки. Эти маленькие золотистые монетки, похожие на чешуйки легендарных драконов, – только лучше, потому что кому нужны эти ящерицы? Они быстро появлялись и еще быстрее исчезали, но Изабелла ценила каждую – как средство и возможность, как приз, который она выигрывала в каждой схватке.

Или, скажем, любовь к развлечениям. О, тут женщина могла бы рассказать множество историй из своей бурной жизни. Развлечений Изабелла признавала всего три: карты, секс и хорошая драка, но и того, и другого, и третьего в ее жизни было много.

Впрочем, как раз сейчас развлечений недоставало. Платная любовь женщину не интересовала – в конце концов, капитан может позволить себе выбирать, и шлюхи “Жемчужины” ее не слишком привлекали. Для карт или драки не хватало партнеров.

Всякий раз, как жизнь вставала на паузу, в голове Изабеллы заводились философские мысли и воспоминания, чего она не любила. Вот и сейчас: антураж борделя напомнил ей о том времени, когда сама женщина была несвободна. Если судить беспристрастно, это был не такой уж долгий период, но ей самой он показался вечностью.



Мать – та самая женщина, что научила юную Изабеллу легкой жизни и легким деньгам – практически продала ее немолодому уже торговцу из Антивы. Нет, Луис не был совсем уж старым или уродливым, напротив: холеный мужчина, по-своему даже красивый, и первые месяцы семейной жизни девушке даже нравились. Подарки, роскошные платья, украшения, неплохой секс – многие променяли бы свою жизни на место даже не жены, любовницы торговца.

Этого Изабелла никогда не понимала – зачем Луис женился? Развлекать его гостей могла бы и любовница, и даже рабыня. Разве что ради хвастовства: красавица-ривейни была экзотикой для жаркой Антивы, а значит, немного приподнимала статус владельца в глазах партнеров.

Как бы то ни было, такая жизнь наскучила юной мошеннице быстро, а избавиться от нее оказалось совсем непросто. Для начала Изабелла перепробовала все женские способы: равнодушие, скандалы, истерики – но избавиться от ненавистных оков это не помогло. Тогда она взялась за репутацию своего ненавистного тюремщика: ругалась как портовый грузчик в присутствии его друзей, ходила в мужской одежде, напивалась, травила похабные анекдоты, но и это не давало результата. Луис бесился, но не отпускал жену.

Очередным пунктом плана стал любовник. Изабелла сомневалась, что мужчина, планирующий подкладывать свою жену деловым партнерам, слишком бурно отреагирует на самостоятельные похождения этой жены, но кто знает? Луис – антиванец, у них горячая кровь.

…Тот день она помнила отлично. Не так, будто он был только вчера, не перебирая события по минутам и ностальгически вздыхая – кому это надо? Но почему-то запомнился. Может быть, потому что это был первый день на пути к свободе?
Светило яркое солнце. Вообще говоря, дней, когда солнце в Антиве не светило, набиралось не так много, но настолько жарким оно бывало нечасто.

Хотя, возможно, виной тому были плотные мужские брюки и закрытая рубаха, которую девушка натянула перед тем, как вылезла в окно собственной спальни. Второй этаж и запертая в очередной раз дверь в покои призывали к бунту, а в этом Изабелла всегда была хороша.

Воздух был сладким: апельсиновые деревья как раз отцветали, еще отдавая медово-терпкий аромат, который мешался с ядовито-нежным запахом раскрывающегося олеандра и жженой ноткой раскаленного солнцем песка. Ветер, которым изредка дышало море, привносил в этот букет привкус соли и йода – именно так пахла свобода. Цветочные же ароматы Изабелла ненавидела, они ассоциировались с Луисом и его особняком.

Невольно девушка двинулась к порту. Особых планов на этот день у нее не было, но ветер с моря манил за собой, а в порту как раз швартовался новый корабль ее мужа. “Зов Сирены” сошел с верфей только вчера, и она, Изабелла, принимала в этом участие. Опосредованное, не по рангу жене владельца самой возиться с канатами и стапелями, но вкус морской соли корабль впервые попробовал на ее глазах. Луис теперь нечасто брал с собой красивую, но излишне строптивую жену, но за вчерашнее зрелище Изабелла готова была простить ему… не все, но какое-нибудь одно прегрешение на его выбор.
Направляясь к порту, девушка чувствовала себя одним из тех идиотов, что идут на зов морских дев, чтобы умереть, но делать с этим ей ничего не хотелось. Белоснежные развевающиеся паруса, медовая обшивка корпуса, хищная фигура бушприта манили Изабеллу, обещая свободу и ветер.

На палубу ее не пустили. Хоть матросы и знали, что за красотка поднимается по трапу, но распоряжение хозяина – никого не пускать – выполняли четко. Выругавшись под нос, молодая ривейни отступилась, но пообещала себе: “Сирена” будет ее, и никак иначе.

В городе жара навалилась с утроенной силой. Кожа брюк раскалилась так, что, казалось, ноги заживо запекутся внутри. Рубаха намокла от пота, демон побери, да даже волосы намокли от пота! Изабелла уже начала подумывать о том, чтобы вернуться домой – вряд ли этот ублюдок заметил ее пропажу и успел разозлиться, но таких мучений он все же не стоит, – как откуда-то сверху раздался приятный голос:

– Столь красивая женщина не должна быть такой мрачной, особенно в этот прекрасный день. Mi bella, позволь я исправлю это недоразумение.

Изабелла успела поднять голову и заметить, как из окна дома, возле которого она в раздумьях замерла, выпрыгнул мужчина. Эльф. По грации движений, легким, но дорогим доспехам и довольно нахальному выражению лица она догадалась, что эльф этот совсем не слуга.

Сам он не стал темнить, изящно, почти кокетливо поклонился и представился:

– Зевран Араннай к твоим услугам, прекрасная незнакомка.

Араннай. Что-то такое Изабелла слышала, знакомое название… Ну, конечно! Дом Араннай – быстро поднимающийся по карьерной лестнице коготь Антиванских Воронов. Девушка смахнула со лба мокрые от пота волосы и осмотрела мужчину придирчивее. Он был красив, как и все эльфы: приятные черты лица, чувственные губы, светлые волосы и гладкая, загорелая кожа. Фигура скорее поджарая, жилистая, чем сильная, и это тоже было плюсом: Изабелла недолюбливала горы перекачанных мышц.

Мысль о том, чтобы назло Луису завести любовника, снова подняла голову. Любого своего слугу или даже небогатого горожанина мужчина вполне мог и пристукнуть за интрижку с собственной женой, а расположение богатого человека повернуть на пользу себе. Не то чтобы Изабелле было так уж жаль потенциального любовника, но менять их слишком часто было… брезгливо. Уж во всяком случае, не по такому поводу, как убийство из ревности. Обогащать же муженька связями и влиянием она не хотела ни в каком виде.

Однако с Воронами Луис связываться не станет. Себе дороже.

Эльф тем временем, не дождавшись ответа, завладел ее рукой и, нежно поцеловав кончики пальцев, хрипловато произнес:

– Тебе не стоит бояться меня, mi bella.

– Бояться? – наконец отреагировала девушка и растянула губы в улыбке. – С чего бы мне бояться тебя, птенчик?Сомневаюсь, что мой… кто-нибудь заплатит за мою смерть достаточно, чтобы за дело взялись хотя бы ученики вашей гильдии. Я просто задумалась.

– Дорогая, такой красивой женщине и в такую погоду думать – просто грех. Я знаю неподалеку купальни. Мы могли бы немного охладиться и заодно познакомится поближе, – не удовлетворившись одной рукой, эльф обнял ее за талию, беззастенчиво поглаживая бедро прямо сквозь ткань.

Изабелла еще раз осмотрела нового знакомого, представила, как его губы ласкают ее кожу, целуя грудь и опускаясь все ниже… и лицо Луиса, когда он узнает об этом… и усмехнулась.

– Почему нет? Знаешь, милый, эта жара просто сводит с ума, – она позволила прижать себя крепче и положила ладонь эльфу на пояс. Вместе с ее рукой на том поясе болталось несколько метательных ножей и кинжал в ножнах, и внезапно Изабелла испытала прилив возбуждения и азарта. Чем бы эта прогулка ни кончилась, будет в любом случае интересно.
Зевран, словно почувствовав ее настроение, весело рассмеялся и повел ее вперед по улице, нашептывая какие-то глупости и комплименты, которые девушка даже не слушала.

День и в самом деле оказался куда интереснее прочих: Зевран был и умелым любовником, и неплохим рассказчиком. Из его баек Изабелла вычленила главное: убийца был еще достаточно молод, чтобы не обладать особым влиянием в гильдии, и достаточно умел, чтобы его ценили как инструмент. А значит, нападать на него Луис действительно не решится, но и никакой выгоды поиметь не сможет.

Молодой Ворон устраивал ее со всех сторон.

– Встретимся еще? – предложила она, едва переведя дыхание после секса – жаркого и довольно громкого. Эльф оказался не менее страстным, чем она сама.

– Мы можем встретиться прямо сейчас, – он пробежался пальцами по ее бедру, поцеловал плечо, провел кончиком языка по мочке уха. Изабелла на секунду прижалась, позволяя себе получить еще немного удовольствия от этих прикосновений, но затем легко оттолкнула любовника, встала и потянулась. С сожалением – искренним – произнесла:
– Мне пора. Знаешь, дела, дела… Да и меня уже наверняка хватились.

В последнем она была уверена. Луис уже должен был не только хватиться беглой жены, но и перерыть половину города в поисках. Впрочем, на такую удачу Изабелла не слишком рассчитывала, но помечтать было приятно.

– Так ты сбежала, маленькая проказница, – Ворон рассмеялся и откинулся на подушку, с удовольствием наблюдая, как она одевается. Девушка поморщилась, одернула зацепившуюся штанину и присела на край кровати. Царапнула коготками обнаженную грудь мужчины и томно протянула:

– Ради такой встречи стоило немного пойти против правил, – эльф потянулся к ней, но Изабелла отскочила и погрозила пальцем: – Но сейчас все же стоит вернуться. Если этот ублюдок сочтет, что я сбежала окончательно, то слишком уж разозлиться. Предпочитаю доводить его постепенно, со вкусом.

– И кто же наш почтенный рогоносец?

– Луис, торговец, – один сапог легко налез на ногу, второй отчего-то застревал на голени. Изабелла выругалась, еще раз расправила штанину и рывком натянула непослушную обувь. – Знаешь его?

– Темноволосый, немолодой, богатый приятель принца Валисти? – уточнил Зевран. – Разумеется, нет.

– Это проблема? – девушка внимательно всмотрелась в медовые, как обшивка “Сирены”, глаза любовника и с облегчением не увидела там страха. Он лениво, как кот, потянулся и с улыбкой покачал головой:

– Скорее, пикантная подробность.

– Тогда до завтра?

– Послезавтра, – с сожалением поправил эльф. – Я все-таки Ворон, mi bella.

Она только кивнула и, уже не прощаясь, вышла за дверь.

Луис был в ярости. Припухшие губы, небольшой засос на шее и отличное настроение слишком явно выдавали Изабеллу, так что она не стала и пытаться скрывать. Уже к вечеру на ее окне появилась изящная решетка, закрытая на такой же изящный, но крепкий замок. Для вида девушка поскандалила и разбила какую-то вазу, но внутренне только рассмеялась: детство в обществе матери-мошенницы подарило ей множество полезных навыков. В том числе и умение вскрывать замки.
Через день она снова оказалась в постели молодого Ворона, и теперь уже не могла сказать, от чего получала больше удовольствия: от умелых рук любовника или предстоящей ярости мужа.

Еще через неделю, когда Луис наконец впервые ударил ее, Зевран предложил научить ривейни драться и подарил первую пару кинжалов.

А спустя пару месяцев убил его, а потом исчез с ее горизонта словно утренний туман. Зато Изабелла наконец получила “Зов сирены”.

Но если бы кто-то сказал Изабелле, что она любит молодого Ворона, она рассмеялась бы этому человеку в лицо, а затем распорола горло одним из своих новых кинжалов.




Налив очередной стакан, Изабелла с сожалением поняла, что кувшин опустел. Возможно, это было и к лучшему: пустые воспоминания не приносили ни пользы, ни удовольствия. К тому же в бордель вошла троица старых знакомцев. Женщина обыгрывала их вчера, и позавчера… и они все равно так и липли к ее столу, словно и в самом деле надеялись отыграться. Изабелла не возражала: за те четыре дня, что “Зов Сирены” стоял в порту Денерима она отыграла уже все деньги, которые ее матросы спустили на девочек из “Жемчужины” и, возможно, что-то даже заработала.

Сегодня все пошло не по привычному сценарию. Стоило ей прищуриться, изучая карты противников – крапленые, конечно, – как один из них бросил сдачу рубашкой вверх и заорал:

– Да ты жульничаешь!

Спектакль явно был спланирован заранее: Изабелла пока даже не пыталась подменить карты или сделать что-нибудь подобное. Лениво опустив руки, она усмехнулась:

– И чем докажешь?

Но доказывать мужчина ничего не стал. С криком “Бей ее” он выхватил нож и попытался ударить. Изабелла даже умилилась: такой взрослый и такой тупой. Ее кинжалы лежали рядом, на соседнем стуле, и выхватить их было делом одной секунды, а опрокинуть стол на неудачников – одного удара. Противники оказались более ловкими, чем казалось вначале, и успели отскочить.

Пиратка ликовала: карты приелись, а что может быть лучше хорошей драки? И с радостью включилась в бой. Кинжалы порхали в ее руках, словно живые, куда быстрее, чем ножи в руках этих идиотов, но с паршивой овцы… Не удалось ободрать даже шерсти. Ублюдки сбежали, но все же свое дело сделали: оказалось приятным размяться, впервые за эти дни.

Вдруг из-за спины раздался знакомый голос:

– Друг мой, позволь представить тебе – моя добрая знакомая, капитан Изабелла, королева Восточных морей и лучшая фехтовальщица Лломерина. По крайней мере, по ее мнению.

Медленно обернувшись, женщина увидела довольно разношерстную компанию: знакомый Ворон, пара хорошо вооруженных мужчин, гном, кунари, рыженькая лучница и две колдуньи. Лучница пыталась делать вид, что ее смущает окружение, но по глазам Изабелла видела – придуривается. Таких рыжих так просто не смутишь. А вот один из мужчин, напротив, то прятал взгляд, стараясь не смотреть по сторонам, то вскидывал голову и с вызовом смотрел вперед. Второй же с любопытством разглядывал саму пиратку.

Она тряхнула головой и протянула:

– Смотрите-ка, кто явился! Пришел извиниться за то, что лишил меня муженька, а потом сбежал и сам?

– У тебя интересный стиль боя, – заметил любопытный, не давая Ворону вставить слово. Изабелла с иронией выгнула бровь, скользнула взглядом по Зеврану, но ответила незнакомцу:

– Мой собственный. Знаешь, лапушка, за десять лет и не тому научишься. А ты?..

– Тебя это позабавит, – эльф скользнул вперед, обнял ее за талию и негромко проговорил: – Позволь представить тебе моего нового друга: Айдан, Серый Страж. Теперь я спасаю мир в компании древних героев.

Изабелла рассмеялась. Даже если это была не шутка, представить расчетливого Ворона чьим бы то ни было спасителем было сложно. Еще раз с интересом осмотрев этого Серого Стража, женщина протянула:

– Должно быть, ты человек больших достоинств, раз этот эльф согласился идти с тобой.

– Надеюсь, что так, – Айдан широко улыбнулся и попросил: – Не покажешь пару своих приемов?

Изабелла довольно прищурилась, чувствуя, как в крови просыпается азарт. Кажется, этот вечер принес ей очередное приключение, и будь она проклята, если упустит его.

– Почему нет? Но не здесь. Приглашаю тебя на свой корабль. Там довольно удобная и широкая… палуба, – мужчина окинул ее каким-то новым взглядом, усмехнулся и кивнул. Женщина повернулась к эльфу: – Ну а ты, Зевран? Составишь нам компанию?

…Если бы кто-нибудь сказал Изабелле, что она любит молодого Ворона, она рассмеялась бы этому человеку в лицо, а затем распорола горло одним из своих кинжалов.

Но где-то в глубине души, на самом-самом дне, она понимала, что относится к своему другу, любовнику и учителю немного… теплее, чем к остальным.

@темы: Зевран, Луис, Изабела, гет, My Valentine, м!Кусланд

---

My Beloved Valentine — мини «О фонарных столбах и вранье»

[Некто в маске варгеста]

Название: «О фонарных столбах и вранье»
Пейринг/Персонажи: Алистер/ж!Кусланд
Категория: гет
Жанр: PWP
Рейтинг: R (NC-17?)
Размер:~2000 слов
Предупреждение: первый раз, лишение девственности

Поваленное бревно жесткое, несмотря на подстеленный плащ, но Алистер едва это замечает. До того ли, когда на коленях, оседлав, устроилась Элисса, все сильнее вжимаясь в него, дрожа, словно никак не может согреться — хотя вечер довольно теплый — а самого Алистера обдает волнами жара. Когда его ладони гуляют у нее по спине, пальцы удивительно ласково перебирают волосы, языки скользят, играя друг с другом, сердце вот-вот выскочит из груди, а в паху так горячо и тесно, что Элисса просто не может этого не чувствовать, но ей, кажется, наплевать... Или, наоборот, совсем не наплевать, потому что и там она прижимается все плотнее, ерзая так, что он вот-вот взорвется, и это будет редкостным позорищем.

Алистер перехватывает ее запястья, отстраняя, откидывается назад, разрывая объятия. Легче не становится: щеки Элиссы заливает румянец, губы припухли и порозовели, а в полуприкрытых глазах столько желания, что перехватывает дыхание от одного взгляда. Девушка снова тянется к его губам, но он не отпускает, чуть отвернув голову. Больше всего на свете Алистеру хочется содрать с нее одежду и насадить на себя — и плевать, что все его познания в этой области до сих пор исключительно умозрительные, что он так и не придумал ни правильных слов, ни подходящей обстановки. Сколько раз он видел это во сне, а еще чаще мечтал наяву. Все время что-то мешало. Обычно — глупая робость. Сейчас — опасения, что все закончится в ту же минуту, как начнется, после чего закончится уже навсегда, вряд ли ему простят такой провал.

Элиса застывает.

— Что не так?

— Я больше так не могу, — голос звучит так, словно после жаркого дня перепил ключевой воды. — Я слишком хочу тебя.

Ох, совсем не так он собирался об этом сказать, если вообще собирался. Надо бы как-то сгладить, наверное. Но Элисса улыбается шалой, блудной улыбкой:

— Давай.

Алистер удивленно разжимает руки, и она тянется к застежке своего дублета, начинает вытаскивать шнуровку из петель. Пальцы, обычно такие ловкие, подрагивают, и его тоже начинает трясти, когда он помогает ей справиться с застежкой. Дублет летит на землю, под полотном рубашки отчетливо проступают соски. Алистер наклоняется к ее груди, прихватив губами сквозь ткань. Элисса вздрагивает, резко выдыхает, выгибаясь, тянется в ответ к его паху — и это оказывается чересчур. Алистер торопливо ссаживает, почти скидывает ее с себя. Но развернуться уже не успевает — на штанах проступает мокрое пятно. Создатель! Он все-таки умудрился все испортить.

Он торопливо разворачивается на бревне, застывает, тупо глядя перед собой. На плечо ложится ладонь, Алистер ее стряхивает.

— Возьми, — раздается из-за спины.

Элисса протягивает платок.

— Спасибо.

Он старательно смотрит мимо ее лица. Щеки заливает свинцовая тяжесть и хочется провалиться сквозь землю.Не в силах поднять взгляд, пялится на платок. Когда-то белоснежный, сейчас чуть заношенный, но все же батист, тончайшее кружево, вензель из сплетенных Э и К в углу, вышивка белым по белому. Такая вещица стоит целое состояние, даже жаль осквернять ее семенем, и впервые за долгое-долгое время Алистер вспоминает о разнице между ними. Возмечтала курица о соколином полете.

— Я верну… — он откашливается. — Отстираю и верну.

— Да, пожалуйста. Это последняя память о доме. Не хотелось бы потерять.

Алистер кивает, не глядя на нее. Снова отворачивается. Элисса неловко мнется за спиной.

— Уйди. Прошу тебя.

— Алистер…

— Прошу тебя.

Элисса поднимает с земли дублет. Шаг, еще один. В паху мокро и тяжело, так что хочется плотно сжать ноги, пока эта тяжесть не пройдет, не успокоится. Много раз она просыпалась не от кошмаров, а от тех снов, при воспоминании о которых пылают щеки, между ног мокро, а от одного взгляда на спящего неподалеку Алистера не успевшие забыться видения становились настолько яркими, что приходлось нырять пальцами между скользких складок и прикусив рукав, прятать стон, отчаянно стыдясь саму себя. Сейчас еще хуже, но и это можно перетерпеть, наверное. Она разворачивается, глядя в затылок Алистеру. Тот возится со штанами, отчаянно сквернословя себе под нос.

— Неловко вышло, — говорит она.

— Мягко сказано, — усмехается Алистер. — Я же просил уйти…

— Я не о том.

Элисса наматывает на палец шнурок, сдергивает его, снова наматывает. Повторяет.

— Я не о том. Я тебя обманула тогда… помнишь тот разговор про фонарные столбы на морозе?

У нее отчаянно горят не только щеки, но и уши, и, кажется, даже шея. Он хмыкает, все еще сидя спиной.

— У меня никогда никого не было. В смысле…

Алистер стремительно разворачивается.

— Но зачем?

Дура была, вот зачем.

— Начнем с того, что я накинула себе два года, когда мы познакомились. — Элисса коротко смотрит ему в лицо, снова опускает голову, несчастный шнурок вот-вот превратится в ошметки.

— Ко мне всегда относились как к малявке. Ладно бы друзья отца, но и их дети тоже. Ну, и вот… Испугалась, что и вы начнете. Вы все были такими взрослыми…

И еще она тогда осталась совсем одна, отчетливо понимая, что защитить, если что, некому. А сваливать всю грязную и неприятную работу на самого младшего — традиция, от рода войск, похоже, не зависящая, если верить тому, что писали приятели и рассказывал Рори.

А потом на нее свалилось командование — и, надо признать, ей это нравилось. Да, страшно ошибиться и всех подвести, да, иногда ноша казалась неподъемной. Но ее всю жизнь учили думать самой и решать самой, а не бездумно следовать чужим советам. Она и думала. Однако после алистерова «Ты старше, тебе и командовать» признаваться сколько ей лет на самом деле, оказалось совсем неловко.

Алистер в два шага оказывается рядом забирает из рук шнур. Элисса пытается посмотреть ему в глаза, но взгляд упорно цепляется за подбородок.

— Ну, и, когда зашел тот разговор… Глупо же было признаваться, что у тебя в якобы двадцать лет никого не было!

— Я же признался.

— Я не такая храбрая, как ты.

Алистер снова хмыкает, а ей приходится собраться всю смелость, чтобы закончить.

— А теперь ты думаешь, что оплошал в моих глазах, а я… Я в этих делах смыслю так же мало, как и ты… вот.

— Почем мне знать, может, ты сейчас врешь, чтобы пощадить мое хрупкое самолюбие?

Элисса, наконец, находит в себе силы посмотреть ему в лицо. Алистер улыбается, и улыбка у него на удивление теплая, учитывая ситуацию.

— Нет. Клянусь, сейчас я не вру. И не соврала больше ни в чем.

— А почему призналась именно сейчас? Чтобы не я один чувствовал себя дураком?

— Ну… Если верить свиткам Фергюса — тем, что он старательно прятал от родителей и меня — подобное хоть раз случается со всеми. Но…

— Заткнись, пожалуйста, — выдыхает он, склонившись над ее губами. И затыкает простым и действенным способом.

У Элиссы такое несчастное лицо, что обижаться на этот глупый обман попросту невозможно. Впрочем, Алистер все равно не может на нее обижаться, что бы она ни отчебучила… По крайней мере, когда губы раскрываются навстречу, руки обвивают шею, и вся она тянется к нему, вжимаясь, словно хочет срастись. Дублет, едва накинутый, сползает с плеч, снова оказавшись в траве. Следом падает испачканный платок, который он до сих пор держал в руке, не зная, куда спрятать. Наверное, надо бы обидеться за обман и еще подумать, что может измениться, когда он вскрылся — но думать рядом с ней невозможно, он буквально теряет рассудок, когда она так прижимается, когда пальцы щекочут шею, забираются в ворот — остается лишь бешено мчащееся сердце, да безумное ощущение счастья. И желание, столь же безумное.

Элисса легко прихватывает зубами мышцу на шее, потом проходится по ней языком, и в штанах снова становится тепло. А она,точно специально дразнясь, теребит зубами и языком мочку уха, заставляя судорожно выдохнуть. Пальцы, тем временем, ослабляют шнуровку его дублета. и Алистер просто стягивает его через голову. Отстраняется, заглядывая в лицо.

— Ты уверена?

На самом деле он не знает, сможет ли остановиться. И, в то же время, нутро скручивает страх. Страшно опозориться повторно, страшно сделать что-то не так и навредить — ведь если она девственна… Он почти хочет услышать «нет». Но она шепчет в ответ:

— Да. Я люблю тебя, Алистер.

Он не в первый раз это слышит, но каждый раз на миг забывает, как дышать, от одной мысли о том, что его на самом деле любят — любят просто так, его, Алистера, а не…

— Я не могу без тебя, — говорит он, прижимаясь лбом к ее лбу.

Она что-то делает с узлом пояса, и широкая полоса ткани сползает по бедрам, укладываясь кольцом у ног. Он завороженно провожает ее взглядом, а подняв глаза обнаруживает, что Элисса тянет через голову рубаху. От открывшегося зрелища темнеет в глазах. Алистер осторожно словно не веря, касается ее самыми кончиками пальцев. Руки Элиссы на миг взлетают в извечном защитном жесте и снова падают, только краска заливает лицо до самых ключиц. Он накрывает ее грудь, обводя вокруг соска большим пальцем. Она запрокидывает голову, прикусив губу, и так вцепляется в его плечи, словно уже не может стоять на ногах. Алистер подхватывает ее под бедра, переносит к дереву, усаживает на все еще расстеленный плащ. Опускается на колени напротив.

У Элиссы шрам от стрел на левом плече. Алистер обводит его языком, опускается поцелуями спускаясь к соску, прихватывает губами, прикусывает. Элисса стонет в голос, вцепившись в ворот его рубахи. Алистер снова отстраняется глядя на нее — ни на лице, ни в глазах не осталось ни капли разума, лишь вожделение, и от этого взгляда он сам почти теряет рассудок, но заставляет себя вернуться в реальность. Осторожно отцепляет запястья от ворота, касается губами нежной кожи, под которой бешено бьется пульс, сперва на одной руке, потом на другой. Разводит в стороны, откровенно любуясь, прежде чем снова склониться к груди.

Элисса ахает, дергает за рубаху.

— Сними. Я тоже хочу на тебя посмотреть.

Полотно тянется кверху, Элисса скользит ладонями вдоль края подола, добирается до плеч, спускается по ним, оглаживая: под ладонями, играют мышцы. Она помнит, как впервые увидела его без рубахи— за рубкой дров — и на миг разучилась дышать.

Элисса сползает с бревна, тоже опускаясь на колени, проходится губами по ключице, пока руки скользят вдоль позвоночника. Когда обнаженная грудь касается его кожи, ее словно накрывает мажеской молнией, заставляя вздрогнуть, судорожно всхлипнув. Пальцы против воли впиваются в спину, губы — в рот, жестко, на грани боли. В паху ноет и хочется, чтобы Алистер, наконец, оказался внутри — и неважно, что она толком не понимает, как это должно ощущаться, просто чтобы он сделал что-нибудь, чтобы исчезла эта мучительная тяжесть. Его ладони скользят по бокам — мозоли легонько царапают кожу — тянут вниз штаны. Снова ложатся на талию, подталкивая сесть обратно. Алистер помогает ей освободиться от сапог, окончательно выбраться из одежды. Наклоняется, целуя и прикусывая нежную кожу между бедрами, совсем рядом с лоном — и Элиссу начинает колотить дрожь, снова выгибает дугой.

— Хва… тит, — всхлипывает она. — Иди… сюда.

Алистер заметно осторожничает, входит медленно, так медленно, что она невольно дергает бедрами — и тут же вскрикивает.

Он легко, словно извиняясь, касается губ.

— Больно?

— Хорошо, — выдыхает она.

Ей действительно хорошо. Он внутри, такой горячий и твердый, ощущать его в себе необычно и в то же время… правильно. Как будто они, наконец стали одним. Как будто так и должно было быть с самого начала.

— Моя, — шепчет Алистер, уткнувшись лбом ей в макушку.

— Твоя, — соглашается Элисса, вцепившись в его плечи. — А ты мой.

Он двигается сначала осторожно, потом ускоряясь, и с каждым толчком она вскрикивает — не от боли, та лишь подстегивает удовольствие — но от чего-то, что сильнее нее, первобытного, рвущегося наружу, пока мир не исчезает, оставляя лишь наслаждение. Лоно пульсирует а дыхание перехватывает на миг, чтобы снова вырваться с криком — на этот раз долгим и протяжным. Она обмякает и упала бы, не придержи Алистер. Он крепко обнимает за талию, впивается пальцами в бока, двигается быстро, почти судорожно, сбивается с ритма, вжимается, словно хочет оказаться внутри целиком, тоже пульсирует, стонет ей в плечо. Они повисают друг на друге, тяжело дыша.
Алистер поднимает голову первым, бережно целует в висок. Элисса сползает с бревна, опустившись на пятки, тяжело опирается на землю.

— Что? — встревоженно спрашивает он.

— Все хорошо. Только я сейчас упаду.

Он торопливо стаскивает с бревна плащ, стелит на траву.

— Падай.

Вытягивается рядом, заглядывает в глаза, встречаясь с осоловелым взглядом. Он и сам готов опустить веки и заснуть прямо сейчас, но их начнут искать и получится… неудобно. Элисса прижимается всем телом закидывает ногу на бедро. Невесомо, едва касаясь проводит пальцами по боку — Алистер хихикает — гладит по щеке.

— Признавайся, ты тоже врал про фонарные столбы?

Он легко целует ее в нос.

— Не врал. Просто…

Просто хорошо, что она не ушла сегодня, когда он ее прогонял.

@темы: Алистер, гет, My Valentine, ж!Кусланд

---

My Valentine 2021 — Правила

[Weisshaupt Fortress]

Привет, друзья! Надеемся, вы уже успели соскучиться по знакомым героям и жаждете новых с ними встреч!

Приглашаем вас на уже традиционный конкурс "My Valentine", приуроченный к Дню всех влюблённых! Мы его проводим уже в пятый раз, так что ветераны могут пропустить следующий абзац, — правила прежние, ничего не поменялось.

Авторы создают работы подходящего жанра, романтического или даркового, и публикуют их анонимно, от гостевого аккаунта. (Или можете прислать ее на u-mail сообщества, её выложат организаторы). Единственное условие — наличие пейринга, всё остальное на выбор авторов — сами пейринги, направление, рейтинг, размер, вид и количество самих работ. Это может быть как modern-AU с гендер-бендером про охоту на зомби, так и просто пропущенная сцена из канона; текст, арт, коллаж, скриншот-комикс, тематический дизайн для дневника, закладки или открытки ручной работы, сеты аватарок — всё, чем вам захочется поделиться и порадовать со-шипперов.

После выкладки будет проведено закрытое читательское голосование на u-mail сообщества (голоса будут опубликованы после подведения итогов), а авторы, чьи работы наберут больше всего голосов — получат памятные баннеры.

Коды баннеров

<div align="center"><a href="https://dragonage-ton.diary.ru/p220373464_my-valentine-2021-pravila.htm"><img src="https://secure.diary.ru/userdir/2/8/9/6/2896988/83821656.png"></a> </div>

<div align="center"><a href="https://dragonage-ton.diary.ru/p220373464_my-valentine-2021-pravila.htm"><img src="https://secure.diary.ru/userdir/2/8/9/6/2896988/83821669.png"></a> </div>

||

Гостевые аккаунты для желающих

Гостевые аккаунты для желающих

Некто в маске варгеста - 111111
Некто в долийской маске - 222222
Некто в маске с мабари - 333333
Некто в маске саирабаза - 444444

|| Валентин-флудилка || Заявки

запись создана: 18.01.2021 в 12:20

@темы: орг, My Valentine

---

My Valentine 2021 - заявки

[Weisshaupt Fortress]

Оставлять заявки можно как от логина, так и анонимно. Но помните, что заявленную пару может ждать как романтика, так и кровавый дарк, так что вы хотите (или не хотите) для них чего-то конкретного, то лучше указать это заранее.

Гостевые аккаунты для желающих

Гостевые аккаунты для желающих

Некто в маске варгеста - 111111
Некто в долийской маске - 222222
Некто в маске с мабари - 333333
Некто в маске саирабаза - 444444

|| Правила || Валентин-флудилка

@темы: заявки, орг, My Valentine

---

My Valentine 2021 - флудилка

[Weisshaupt Fortress]

Здесь можно обсудить (анонимно или от логина) конкурс, поболтать об ожиданиях, поделиться впечатлениями и просто пообщаться.

Соблюдайте правила дайри, будьте взаимовежливы и получайте удовольствие!

Гостевые аккаунты для желающих

Гостевые аккаунты для желающих

Некто в маске варгеста - 111111
Некто в долийской маске - 222222
Некто в маске с мабари - 333333
Некто в маске саирабаза - 444444

|| Правила || Заявки

@темы: орг, My Valentine, флудилка