Название: «Нечто прекрасное»
Автор: ~Ungoliant
Пейринг/Персонажи: оригинальные
Категория: джен
Жанр: даркфик, ужасы, сонгфик
Рейтинг: R - NC-17
Размер: 1169 слов
Предупреждение: детальный бодихоррор, насилие, смена сущности
Примечание: Вдохновитель: Dead Man's Bones — Lose Your Soul
Под гром барабанов Дитор бежит на запад, оставляя проклятые Долы позади. Только преследователи таятся в тенях, не показываются, но он точно знает, что кто-то следит, насмехается, гонит его как добычу. Передышки нет и в городах, потому что там никто Дитору не верит.
— Это твоё воображение, парень. Ты бы в церковь сходил — не демоны ли тебя одолевают, часом? — говорят стражники, с опаской оглядывая его.
Они не слышат шёпот, эхо песнопений и музыку, агрессивно стучащую точно где-то под черепом. Даже заинтересовавшийся было Серый Страж угрюмо качает головой — это не скверна. Уж лучше бы он в тварь обратился, чем мучился догадками и жаждой от бесконечного бега. Без денег и надежды, в отчаянии, Дитор хлебает тухлую воду в конюшнях вместе с меринами, а те, всхрапывая, щемятся при виде него по стойлам. В пути он не брезгует и лужами, слизывает утреннюю росу, спит урывками, а просыпается под ритмичные удары и чей-то голос. Слов не разобрать, но мелодия нарастает и резко обрывается, отчего сердце подскакивает — затем всё повторяется.
Когда одолевает голод, Дитор удачно подстреливает кролика, берёт тушку за уши, а затем вгрызается в крошечную шею, словно в горлышко бутылки, и пьёт ещё тёплую кровь. Он настолько устал, что уже не боится самого себя. Утирая мокрые губы и растирая кровь по лицу, Дитор хохочет над тенями:
— Вы хотели зверя? Получите!
Мерное перестукивание не сбивается и равнодушно-весело вторит крикам. Он готов принять, что это демоны загоняют в ловушку, одолевают и явно перехватывают контроль над телом, заставляя есть сырое мясо, поэтому сдаётся и в первой попавшейся деревне падает от усталости на пороге церкви. Когда молоденькая послушница снимает с него нижнюю рубаху, чтобы отмыть от грязи, то меняется в лице и верещит, как подстреленная псина. Дитор же скулит от разочарования: бадья с тёплой водой была так близка!
Он давится сухим кашлем, хватается за грудь, а потом замечает, что волосы на ней сменили цвет — точнее, не все, да и выглядят странно: торчат во все стороны и не вьются, хотя и гнутся от касания. Потянув двумя пальцами за отросток, Дитор видит, как тот удлиняется, выходит из кожи. Боли нет — или же от шока не ощущается. Он резко тянет, вырывает отросток и закашливается с новой силой; из груди сочится немного крови.
Послушница возвращается с храмовником, который окидывает Дитора холодным взглядом и словно не замечает ничего лишнего на нём.
— Рожа больно твоя знакома — где-то я её уже видел.
Кажется, что и барабаны набирают темп, но это страх стучит в голове набатом.
— Честное слово, господин, я своё уже отсидел! Праведную жизнь веду!
— Ну конечно, — оскаливается храмовник, словно может понимать предательский шёпот. — Говори, что натворил — иначе не помочь.
Уверенный в том, что удалось уйти, Дитор не сразу связывает своё проклятие с долийским кланом, который месяц назад успешно обнёс с новыми дружками. Там и еда была — странные плоды, хоть и костлявые, но такие сладкие, что устоять невозможно. Только мальчишка какой-то длинноухий случайно на пути встал, так что пришлось его тихо прирезать — но об этом храмовнику знать необязательно. Не видел же его никто, даже не окликнул — значит, чисто работу сделал. Да и разве преступление это — брать у эльфов?
Храмовник тоже не сочувствует долийцам и видит только след отступнической магии, требует сказать, где клан последний раз проходил, велит одеваться и везёт Дитора обратно к проклятой стоянке с целым отрядом. Сердце стучит где-то в горле под бой барабанов, и шёпот, игриво переливаясь, словно радуется, когда на горизонте появляется лес. Дитору нельзя туда, но храмовники пинками подгоняют измотанного воришку.
Толка от него никакого, так что говорят они с эльфами сами — расталкивают охотников, вставших стеной, угрожают и кричат. Один из них хватает за руки юную эльфийку в длинном одеянии и волочет за собой по земле, не обращая внимания на плач. Голосов так много, что Дитор закрывает уши ладонями, воссоединяясь с тихой песней в своей голове. Под неё расступается земля вокруг ближайшего храмовника, и корни деревьев обвивают его за ноги, тащат в разные стороны так резко, что ломают и выворачивают из суставов кости, впиваются в плоть, лезут внутрь под доспехи и вырываются кошмарным букетом изо рта, фонтанируя кровью.
Остальные двое тут же бросают эльфийку и мечами разрубают подползающие, точно змеи, корни. Однако те вырываются из-под земли и вонзаются в тела прямыми кольями, нанизывая, точно жертву сорокопутки. Дитор задыхается собственным криком, хватает ртом воздух и руками, точно дитя, заслоняется от сгорбившегося силуэта старой эльфийки — сморщенной, одноглазой, мерзкой на один лишь взгляд. Она отзывает корни, и те тащат тела храмовников под землю, чтобы сделать их едой для травы и деревьев.
Грудь распирает, а пить хочется невыносимо. Дитор ползёт на коленях к старухе, умоляя помочь, но та косит единственным глазом и брезгливо отмахивается.
— Ты искупишь вред, шемлен, обещаю: хочешь или нет, а сотворишь нечто прекрасное. А теперь — ноги уноси!
Как и было велено, он вскакивает, бросив лук и чуть не столкнувшись со стволом дерева. Долийцы не стреляют в спину — барабаны стучат для него, отсчитывая ритм бега. Дитор снова на ногах, преследуемый призрачной погоней; точно зверь, разнюхивает место поуютнее — в низине, у тёмного озера, — где падает на пузо и хлебает ртом ледяную воду. Здесь ему спокойнее; хочется наконец уснуть, чтобы кошмар наяву сменился знакомым и безопасным кошмаром из Тени.
Лишь чудом Дитор не захлёбывается во сне, хотя просыпается полным сил под привычный бой барабанов, отталкивается руками и — кричит от боли. За ночь отростки прорвали одежду и вцепились в землю, как проклятые. Сотни тонких рук торчат из груди и живота, приковав Дитора к месту. Жизнь в нём поёт; это стук её сердца громыхал в сознании и гнал к подходящему месту, чтобы пустить корни.
Дитор сопротивляется, дёргается, несмотря на агонию — кожа разрывается лоскутами, кровь окропляет землю, — плачет, гадая, обширно ли внутри разрослось корневище, выкачивающее соки, и почему он до сих пор жив. Воображение рисует опутанные сетью внутренности и чужеродное создание — семя треклятого дерева, — уютно устроившееся где-то в груди паразитом.
Он пробует аккуратно рвать корни руками, чтобы не повредить кожу, но дерево активно пускается в рост: видно даже, как вьются юные мягкие корешки. От голода и потери крови кружится голова, но стоит полежать, отдохнуть, и вся работа идёт насмарку. Если раньше он мог привстать на локтях, то теперь едва отрывается от земли. Стыдно проигрывать борьбу за выживание дереву, но Дитор всегда считал себя особенным счастливчиком.
Когда он чувствует жар на щеке и тянется потрогать, то плачет уже навзрыд и молится Создателю впервые за взрослую жизнь, щупая толстый упитанный корень. Рвать его страшно и больно — кажется, что половина лица сойдёт сухой шелухой. Зубы раскрошились, точно старые опавшие листья, а в лунках от них теснятся мягкие молодые побеги. Под кожей на руках ощутимо уплотняются вены, словно кровь густеет или же корни ползут по кровеносной системе. Высасывая жидкость, они набухают, расширяются, а когда пожелтевшая кожа расходится, содержимое, как сено из чучела, вываливается на берег озера. Уплотнившаяся кость напоминает крепкий корень уже не юного дерева — надёжная опора для будущей жизни.
Дитор может лишь наблюдать за превращением, пока голову что-то не сдавливает изнутри, и мир не погружается во мрак. Он и не дышит сам — ведь лёгких нет давно, — а кто-то это делает за него. Словно каждая частичка тела движется, щебечет, поёт, и рокот барабанов разгоняет страхи прочь. Всё ещё только начинается.
Это будет нечто прекрасное, и плоды из него вырастут сладкие-сладкие, пусть и костлявые.
можно и втроем. Лучше в Bloody 
