— О, Фенрис! — воскликнул Хоук с таким радостным изумлением, словно ожидал увидеть на пороге фенрисова особняка кого-то другого. — А чего весь в крови? Ранен? Помогать надо?
Фенрис посторонился, пропуская Хоука в дом, и про себя отметил, что всё ещё очень одобряет странноватую манеру мага проявлять заботу, совершенно с нею не навязываясь.
— Не надо, — ответил он. — Это не моя кровь.
— Помогать тем, чья это кровь, тоже не надо? — а вот эта усмешка Хоука на контрасте с первой, беззаботной репликой выглядела уже жутковато. — Потому что поздно?
— И потому что они были плохие, — в тон ему отозвался Фенрис.
— О! — Хоук запустил руку в корзинку, с которой, собственно, и пришёл. В корзинке звякнуло. — Опять работорговцев ловил? Так, может, Авелин позвать, вместе бы отметили? Хотя нет, погоди, она с дежурства будет. Нехорошо так издеваться над людьми.
Фенрис не удержался — фыркнул, представив себе реакцию Авелин на их явление пред её начальственные очи: один в крови и чужих потрохах, второй с корзинкой, словно сиротка из сказки, оба зовут выпить по случаю. Отступил дальше по коридору, нашёл какую-то пыльную тряпку и принялся оттирать с наручей красные брызги. Кое-где кровь уже успела подсохнуть и оттиралась плохо. Руки мелко подрагивали.
С некоторым неудовольствием Фенрис отметил, что всё ещё не может успокоиться. Он справился, пусть это и было тяжело, он даже не был ранен, но он был невероятно рад перспективе выпить с Хоуком. И поговорить с Хоуком. Хоук умел слушать. Хоук, как ему временами казалось, даже и без слов всегда всё понимал.
За единственный раз, когда Фенрис злоупотребил этим пониманием, ему, впрочем, стыдно было до сих пор.
— Как сказать, — отозвался он, пока Хоук картинно вытирал сапоги об измочаленный придверный коврик. Полам в доме хуже уже не стало бы. Но на все замечания Хоук обычно возражал, что родился не в амбаре, и есть правила приличия. — Сначала они ловили меня. А уже потом я — их.
— Погоди, — тут же насторожился Хоук, — ловили тебя — это потому что ты эльф, или потому что ты Фенрис?
Прекрасная формулировка. Короткая, а главное — точная.
— Они прямо в доме напали? — продолжал хмуриться Хоук. — Слушай, а ты не хочешь ненадолго переехать? Ко мне, или вон хоть к Варрику? Просто на всякий случай?
— Я... сомневаюсь, что они явились двумя группами, — обернулся Фенрис. — Хоук, я их убил. Всех. Какое-то время можно жить спокойно. До тех пор, пока...
Он неопределённо махнул рукой. Закапал пол красными каплями. Спохватившись, продолжил работать тряпкой. Кажется, раньше она была портьерой. Ну и пусть.
— Вот казалось бы, убьёшь чью-то ученицу и думаешь, что это достаточный намёк, — развёл руками Хоук. — Но некоторых жизнь ничему не учит. Может, мне послать Данариусу письмо? Так, мол, и так, раз до вас по-простому не доходит, позвольте по слогам: «от Фен-ри-са отъ-е-би-тесь». И завитушки по углам такие, чтоб красивенько. Это я Мерриль попрошу нарисовать, она любит завитушки. У меня-то они кривенькие какие-то получаются.
Он откашлялся, принял смущённый вид, словно неумение рисовать красивые завитушки его ужасно угнетало, и сказал:
— Короче, раз такое дело, может, ну его, это чтение на сегодня? Выходные-то тоже надо иметь. А пироги сегодня с капустой и яйцом.
Пироги из корзинки действительно пахли на весь дом. Ну, может, на половину дома. Пироги у матери Хоука были вкусные. Фенрис поначалу не ел — не хотел, чтоб его подкармливали, не хотел выглядеть несчастным голодающим, да много чего не хотел, в общем. Но Хоук тогда пожал плечами и сам стал таскать по пирогу за раз, пока Фенрис продирался через грамматику. Вот так просто: не хочешь, никто не заставляет, сам съем, а если передумаешь — бери, не стесняйся, тыкать носом «во-о-от, а говорил — не хочешь» не станем.
Пироги внезапно стали метафорой. Хорошей такой метафорой, обнадёживающей. Фенрис запретил себе думать об этом.
— Ну, раз с капустой и яйцом, — кивнул он.
— Я ещё с луком и зеленью люблю, — интимно поделился Хоук, идя за ним следом и принюхиваясь. Учуянное, судя по недовольному фырканью, ему не понравилось. — А Баклажан — с мясом. Так банально с его стороны.
— Хоук, — посмотрел через плечо Фенрис, утираясь портьерой. От пыли защекотало в носу, жутко захотелось чихнуть, но он поборол себя, — всегда хотел спросить: почему Баклажан?
— Ты его щенком не видел, — отозвался Хоук. — Мелкий был, зато толстый, упругий, и весь такого точно цвета. Вляпался в грязюку, чуть не потонул в луже, отец его как выудил из канавы, так в дом и внёс. Ну натурально баклажан, близнецы аж уписались от восторга... Слушай, эти сволочи ведь так и валяются тут где-то? Воняет же.
— Я их в дальнюю комнату оттащил, — нахмурился Фенрис. А что ещё он мог сделать, интересно? Их человек шесть было. Или семь, он уже не помнил. По телам уже сложно было определить.
— Твою ж Андрасте! — воскликнул Хоук, вешая корзинку на подвернувшуюся дверную ручку. — Мы только-только уговорили тебя вымести предыдущих, как ты немедля украсил особняк новыми жмуриками? Фенрис, просто чтоб ты знал — Авелин решительно против. Варрик решительно против. Я решительно против, а я прихожу сюда куда чаще их обоих. А Изабелу не слушай, у неё нет представления о домашнем уюте.
— И что ты предлагаешь? — разговор свернул в какую-то неприятную сторону. Обсуждение пирогов и мабари семейства Хоуков Фенрису нравилось больше.
— Я предлагаю... — Хоук огляделся, ища, куда он задевал корзину, нашёл её, выудил наружу бутылку и вручил её Фенрису. Тот машинально дар принял. — Я предлагаю такой план: я сейчас добываю тачку, подвожу её по-тихому к дверям и по возможности предупреждаю всех стражников по пути следования, мы с тобой грузим в неё всё это говнище, отвозим до ближайшей мусорной кучи в порту, чтоб не поганить Верхний город зрелищем расчленённых тел, а потом возвращаемся и надираемся в сопли, чтоб забыть эту ночь как страшный сон. И ни слова Авелин. Что скажешь?
Фенрису нечего было сказать, так что он ограничился простым кивком. Хоуку, впрочем, этого хватило.
***
— А я ему такой: дружище, не гони лошадей, давай сразу оговорим детали, я не делаю ничего связанного с детьми или мелкими животными...
Язык у Хоука уже малость заплетался — одну бутылку они всё-таки прихватили с собой, а умение пить натощак, не пьянея, не входило в число многих его талантов. Умение этот самый язык придерживать в списке тоже не ночевало, и Фенрис всерьёз опасался, как бы они не перебудили пол-квартала. Он порывался шикать на Хоука, но проклятый нетрезвый маг на такое обращение страшно обижался и отвечал наиболее забавными историями из своей богатой на события жизни, так что рисковал разбудить соседей уже сам Фенрис — совершенно неуместным в их ситуации хохотом.
Ну ладно, возможно, он и сам был пьянее, чем следовало бы. Но Хоук умел смешно рассказывать совершеннейшую ерунду. И было во всём этом что-то хорошее и правильное, разве что Фенрис затруднился бы объяснить, что именно.
Тележка была перегружена и буксовала на поворотах, от необходимости спускать её по лестницам они оба успели взмокнуть и многократно покрыть матом как самого Данариуса, так и его прихвостней (что само по себе было невероятно сладко), так что несмотря на привычку не терять бдительности как-то проморгали момент, когда к ним пристроилось четверо. Фенрис сперва напрягся, но потом рассмотрел их получше. Обычная уличная шпана. Детишки.
— Не поздновато гуляете, мальчики? — поинтересовался тот, что покрупнее.
— Свежий воздух, — наставительно произнёс Хоук, воздевая к звёздному небу палец, — полезен для здоровья. Мальчики.
— Слышь, дядя, — немедленно оскорбился самый мелкий.
— В тележку глянь, — неожиданно предложил ему Хоук самым дружелюбным своим голосом.
— Чо? — не понял малолетний бандит.
— Через плечо. В тележку нашу, говорю, загляни.
На месте этого сопляка Фенрис предположил бы, что его хотят отвлечь, чтобы сподручнее было насовать в зубы. Или ещё что-то в этом духе. Как знать, может, он и заподозрил бы такое. Если б не тон Хоука. О, Хоук умел разговаривать тоном ребёнка, свято верящего, что мир — это тележка с бесплатными мятными пряниками. Иногда Фенрису даже казалось, что он ни капельки не притворяется.
— Ж-жопа Андрасте! — отшатнулся меж тем от прикрытой остатками пыльной портьеры тележки сопляк.
— Во-от! — снова наставительно поднял палец Хоук. А потом как бы невзначай положил руку на пояс, где всегда таскал нож. Кожуру-то с яблок надо чем-то счищать. — Вот что бывает с непослушными мальчиками, которые огорчают маму, сквернословят и лезут в сахарницу до обеда.
Подростки переглянулись. Наконец старший пробормотал «да ну нахуй», и подрастающее криминальное поколение скрылось в ближайшей подворотне.
Хоук задумчиво посмотрел им вслед.
— Я себя таким старым иногда чувствую, — пожаловался он.
В обычные дни Фенрис, пожалуй, промолчал бы. Но вино и пережитый там, у себя дома страх подсказали уместную к случаю реплику.
— Ты ещё хоть куда, дедуля, — заверил он Хоука и с некоторым смущением осознал, что и его язык слушается уже не так хорошо, как надо бы.
Хоук немедля запрокинул голову и заржал на весь квартал, словно услышал лучшую в своей жизни шутку.
***
— Авелин нас, конечно, убьё-ёт, — без всякой тени сожаления в голосе напевал Хоук, откупоривая третью бутылку, — но это будет только завтра-а-а!..
В неожиданном приступе аккуратности поискав посуду и не найдя ничего даже отдалённо похожего на стакан, он, впрочем, не огорчился и, отхлебнув из горла, протянул бутылку Фенрису:
— А значит, сегодня можно не волноваться-а-а! И погулять на сла-а-аву!
— Хоук, ты пьян, — обвинил его Фенрис.
— Да, я пьян! И мне хорошо и прекрасно-о-о! Фенрис убил работорговцев, и мне не нужно за него волноваться-а-а! Только за его одежду, потому что эта кровь уже въела-ась, и вряд ли отстирается-а!..
— Почему это, — немедленно возмутился Фенрис. — У меня где-то мыло было. Намылить и того... в горячей воде.
— Голова садовая! — возмутился в ответ Хоук и даже отобрал у него бутылку. — Кто отстирывает кровь горячей водой?
— Сам голова садовая!
— Нет, ты! И полы у тебя все в кровище теперь! Всё равно вонять будет! — Хоук снова приложился к бутылке, а потом — возмутительно! — показал ему язык.
Язык этот вызвал у Фенриса целую череду воспоминаний. Совершенно неуместных.
— Так, а ну пошёл вон, — попытался он взять их в узду. — Полы ему мои не нравятся...
— Да, не нравятся! И поэтому мы их сейчас... — Хоук с сомнением посмотрел на бутылку и отставил её в сторону. — И поэтому мы их сейчас пойдём и помое-е-ем!
Он немедля вскочил на ноги — чтоб захмелеть до состояния нестояния, две бутылки на двоих всё-таки были совершенно несерьёзны, а дури в голове Хоуку всегда и своей хватало — и огляделся.
— Так. У тебя точно был где-то большой таз, я помню, железный такой. Тащи сюда. Наберём воды, я её согрею, и отмоем эту срань. А то придут гости, а у тебя в комнате как будто шабаш малефикаров проходил. Нехорошо. И штору какую-нибудь сними. Ею и помоем.
На последней фразе Хоук зачем-то принялся стаскивать рубашку.
— Ты чего?..
— Ты-то уже весь в кровище, тебе не страшно, — объяснил Хоук, споро выпутываясь и из штанов, — а мне дома знаешь что мать устроит, если я в таком виде заявлюсь? Где тут у тебя хотя бы относительно чистое место...
На этой ноте Фенрис предпочёл удалиться за тазом. Целеустремлённый слегка нетрезвый Хоук в одних подштанниках — это было зрелище, к которому он оказался не готов. Или слишком готов, это как посмотреть.
Хоук — он, конечно, всё понимает. И иногда кажется, что даже без слов. Но Фенрис тогда ушёл, ничего не объясняя, и это было мерзко. Уж для Хоука можно было найти слова объяснений. Такую-то, казалось бы, мелочь. Или слова извинений — когда Фенрис понял, что он не будет расспрашивать или на чём-то настаивать. Или вообще хоть какие-то слова, потому что Хоук раз за разом находил их, правильные, нужные и уместные, даже если поначалу они казались совершенно идиотскими, и Фенрису хотелось ответить тем же. Но всё, что у него получалось найти — это сволочной таз для воды. С вдобавок начавшими ржаветь ручками.
Хоук, впрочем, обрадовался тазу как родному:
— О! Этого-то нам и надо! Слушай, я воды наберу, а ты пока, действительно, снимай тоже всё и кидай замачиваться, а то правда не отстирается ведь. Я потом высушу.
Он двинулся было в сторону кухни, но остановился и прыснул со смеху.
— Чего? — спросил Фенрис.
— Представляешь, заглядывает кто-то в окно, а там два мужика в одном белье хлещут вино и отмывают кровищу с полов! — захихикал Хоук. — И такой: «твою Андрасте, точно, сегодня же вторник!»
То ли Фенрис тоже начал хмелеть, то ли шутка и впрямь была смешная.
***
Просыпаться было тепло и уютно. Вкусно пахло Хоуком, мылом и едва различимо — домашней выпечкой. От рубашки Хоука. Фенрис знал, он, если успевает, помогает матери с пирогами.
— Фенрис? — сонно поинтересовались откуда-то из-за его макушки. — Проснулся? Голова не болит, лечить не надо?
Голова не болела. Не так уж много они и выпили вчера — ну да, под конец малость заплетались ногами и вывернули таз с грязной водой не в сточную канаву, как собирались, а прямо на мостовую, но что той мостовой сделается, помилуйте! А Авелин их и так убьёт.
Хоук, меж тем, сел на постели, зевнул, потянулся. Рубашку он, как оказалось, так и не надел — предпочёл заботливо укрыть ею Фенриса. Вот уж спасибо за такую заботу...
Кажется, под утро именно Фенрис настоял на том, чтоб Хоук оставался ночевать. А вдруг опять шпана, настаивал он. А ты лыка не вяжешь. Не то что огненный шар кинуть. А если и кинешь, то полгорода спалишь. Живой пример, почему маги опасны для общества. Оставайся.
«Не будь как я» — висело несказанное в воздухе.
Стыдно. Создатель, помилуй, ну почему так стыдно.
— Мне сейчас уйти? — спросил Хоук. Без надрыва спросил, без обиды — так, словно всё понимает.
Может, и вправду?..
— Идёт Хоук по городу, — хриплым со сна голосом сказал Фенрис, — его спрашивают: откуда? Он такой — от Фенриса. Ему: а почему без рубашки? А Хоук такой — мы полы всю ночь мыли...
— А тележку у зеленщика зачем украл? — подхватил Хоук. — А он такой — ну надо же было в чём-то вывозить трупы...
— Хоук!.. — бессильно закрыл лицо ладонью Фенрис. — Ты правда её у зеленщика спёр?
— Эй, я деньги под дверь подсунул! — немедленно возмутился Хоук. — Я не какой-нибудь! Я честный!
— Авелин всё равно не оценит.
— Да... — погрустнел Хоук. — Она не оценит. Поэтому я предлагаю новый план.
Что-то в его голосе заставило Фенриса отнять руку от лица и встретиться с ним глазами.
— План такой, — сказал Хоук, сверля его донельзя голодным взглядом, — я сейчас спускаю с тебя штаны и делаю то, что хотел сделать с того момента, как узнал, что эти мрази тебя не поранили, — то, как он облизнул губы после этих слов, не оставляло сомнений в том, что именно он собирался делать, — потом, в зависимости от обстоятельств, я либо ухожу домой, и мы делаем вид, что ничего не было, либо ухожу на кухню и возвращаюсь с тем, что смогу поймать в качестве завтрака, и мы всё-таки читаем эту сволочную главу, чтобы не отставать от графика. И ни слова Авелин. Что скажешь?
Фенрису вновь нечего было сказать, так что он ограничился простым кивком. Хоуку, впрочем, этого хватило.
Хоук, правда, в моем восприятии не такой сильный балбес.)))
Ну, в защиту этого Хоука скажу, что он во многом рисуется, а так-то, когда надо, он не такой уж и балбес. Ну, то есть, балбес, но не балбес-балбес))
вам необычайно удались киркволльские дети
По четырнадцать им уже точно было, так что какие там дети! Детинушки, на них пахать уже можно)))
чудесный абсурдисткий юмор, конченный дебил, но жизнерадостный хоук, а фенрис все равно полон драмы и страдах
Хоук, как ему временами казалось, даже и без слов всегда всё понимал.
только сказать ничего нормального не мог
Кто отстирывает кровь горячей водой?
ну, зато хозяйственный!
Фенрису вновь нечего было сказать, так что он ограничился простым кивком. Хоуку, впрочем, этого хватило.
такая вкусная, многообещающая концовка
конченный дебил
чо сразу дебил-то
он просто ищет нестандартные решения проблем!)
и находит, межжупрочим
только сказать ничего нормального не мог
он просто вспомнил, что мама говорила — настоящий мужик должен дело делать, а не языком чесать))
это утверждение претило его натуре, но Хоук любил маму и иногда даже старался её слушаться
ну, зато хозяйственный!
угадай, кто отстирывал одежду бэби-Карвера всякий раз, как тот расквашивал нос или коленки
заботливый старший братец))